«Первый опыт „делания“ в Церкви»

В этом выпуске личными историями о своем делании в Церкви и для Церкви, которое их изменило, поделились ведущие радио ВЕРА Александр Ананьев, Алла Митрофанова, Марина Борисова, а также наш гость — настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной Слободе города Москвы иеромонах Никандр (Пилишин).

Ведущий: Александр Ананьев

---

Александр Ананьев:

— И снова здравствуйте, друзья, и снова добрый вечер, и снова добрый понедельник. Я говорю почти в стихах. Это «Светлые истории» на радио ВЕРА, уникальная программа, которую можно не только слушать в эфире радиостанции на любимой волне, не только на нашем сайте radiovera.ru, но и смотреть в социальных сетях на ютюбе, рутюбе, достаточно набрать радио ВЕРА, «Светлые истории», и вы тотчас же окажетесь практически здесь, в «Светлой студии» радио ВЕРА. И позвольте мне представить тех замечательных людей, которые сегодня здесь находятся. Немножко забегу вперед. Тема нашей сегодняшней программы называется «Мое делание для церкви, которое меня изменило», то, что я сделал для церкви, и то, что для меня оказалось гораздо важнее, чем для кого-нибудь еще. Если бы программа называлась иначе — «То, что я не сделал для церкви, хотя мог бы» — мне было бы что рассказать в связи с сегодняшним гостем, настоятелем храма священномученика Власия в Старой Конюшенной Слободе иеромонахом Никандром (Пилишиным). Добрый вечер, отец Никандр.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Добрый вечер, дорогие друзья.

Александр Ананьев:

— Сразу после здравствуйте, вот здесь за кадром, пока еще не включились лампочки «ON» и «R», отец Никандр по-отечески, по-доброму настучал мне по маковке, говорит: вот, Александр, обещались прийти к нам проповедь прочитать. Где я и где проповедь, отец Никандр?

Алла Митрофанова:

— А вот не прибедняйся, тебя благословили, иди и делай.

Александр Ананьев:

— Но кстати проповедь — это же нечто очень... не может кто-то левый с улицы зайти и прочитать проповедь.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Вы же не левый.

Александр Ананьев:

— Даже с благословения. Это же требует какого-то знания, какого-то опыта.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Опыта достаточно у вас.

Александр Ананьев:

— У меня прям мурашки вдоль всего позвоночника. Отец Никандр, спасибо вам, что вы так заблуждаетесь на мой счет. Также я с огромным удовольствием приветствую мою дорогую коллегу Марину Борисову, у которой опыт жизни в церкви такой огромный, что часовую программу «Мое делание для церкви»...

Марина Борисова:

— Что столько не живут.

Александр Ананьев:

— Нет, я к тому, что целый час можно слушать ваши рассказы. Мариночка, добрый вечер.

Марина Борисова:

— Добрый вечер.

Александр Ананьев:

— И, конечно же, телерадиоведущая, преподавательница, моя жена Алла Митрофанова, у которой тоже можно много что рассказать.

Алла Митрофанова:

— К сожалению, ее тоже можно слушать часами.

Александр Ананьев:

— Да, но здесь главное, во время остановиться.

Алла Митрофанова:

— Здесь главная пострадавшая сторона это Александр Владимирович, которому собственно иногда приходится.

Александр Ананьев:

— Ах, если бы ты знала, какие отзывы мы получаем на твои рассказы, они, по-моему, трогают сердца больше всего. Отец Никандр, хочу начать с вас.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Ой.

Александр Ананьев:

— Просто я знаю, что нас смотрят не только люди воцерковленные, почему-то я не очень люблю это слово — воцерковленные.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Мне тоже не нравится.

Александр Ананьев:

— Оно какое-то не совсем, штамп.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Казенное.

Александр Ананьев:

— Да, да клише такое. Но люди, которые интегрированы, погружены, являются частью жизни какого-то храма, святителя Николая на Трех горах или священномученика Власия в Старом Конюшенной Слободе. Есть люди, которые там постоянно работают, благоукрашают, цветами что-то там украшают на праздники или в лавке работают. А есть люди очень далекие от церкви.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Не менее прекрасные.

Александр Ананьев:

— Не менее прекрасные, безусловно. И вот здесь я хочу именно для них прояснить один важный момент, что такое церковь и что такое делание для церкви?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— О-ой. Так это отдельный выпуск что ли нам нужно записывать тогда?

Александр Ананьев:

— Я знаю, что вы обладаете уникальным даром. Как говорил Форрест Гамп: моя мама умеет объяснять так, чтобы стало понятно. Вы умеете коротко и понятно объяснить, что это такое.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Я думаю, делание для церкви это то, что нужно было тебе в конкретный момент для того, чтобы изменилось твое духовное сознание, или духовный опыт появился дополнительный. Например, иногда совершая какое-то действие, мы не всегда понимаем, чем это обернется для нас. Обернувшись, спустя годы или дни, мы понимаем, как здорово, что это было.

Александр Ананьев:

— Церковь как я это понимаю, это не проповедь, я размышляю — это не какое-то конкретное здание в каком-то конкретном месте Москвы или любого другого российского города.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Немножко не так. Это не только здание.

Александр Ананьев:

— Это не только здание, безусловно. Церковь это мы все, которые были много-много веков назад, те, которые родятся через много-много веков после нас. Каждый живущий здесь, каждый святой, которым мы поклоняемся, которых мы любим. Мы все — это Церковь. И каждый раз, когда мы совершаем что-то...

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Я не согласен с вами.

Александр Ананьев:

— Вот те раз. Слушаю вас.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Мы Церковь только тогда, если мы Христовы. Есть люди, которые считают, что они Церковь, но Христос для них совершенно не является краеугольным камнем их жизни. Мы Церковь лишь настолько, насколько мы прилеплены к Христу, если мы с Ним, то мы Церковь. Потому что Церковь это Тело Христа. Если мы участники Его, то да.

Александр Ананьев:

— Ну вот, мы с вами подобрались к конкретному примеру, на котором станет понятно, что вы имеете в виду. Делание для Церкви в вашем случае, которое изменило вас, которое вам дало гораздо больше, чем дали вы?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Я немножко к другому готовился. Но такой оборот развернулся. Я бы хотел сказать о первом делании в церкви. Не просто делании, а о первом, которое было в моей жизни, потому что первое делание крайне важно, когда человек только-только погружается в церковь, очень важно его не направить по ложному пути, очень важно его не сломать, очень важно не дать ему... Как помните, апостолы на первом своем Соборе говорили, чтобы не возлагать неудобоносимые бремена, это очень важно. И я это сейчас осознаю, потому что я сам пережил это. У меня есть две истории, они две светлые, но одна хорошая, а другая негативная. С какой начать?

Александр Ананьев:

— Давайте начнем со светлой, я уверен, что вторая тоже светлая будет.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Первая светлая история, как я вообще попал в церковь. Уже в осознанном возрасте, я был студентом Санкт-Петербургского горного института, у нас был домовый храм, кстати, единственный в России освященный в честь преподобного Макария Великого. И там был настоятель протоиерей Владимир Сорокин, который был очень опытный, и ныне живущий, очень опытный пастырь, который однажды заметил меня в храме. Я с другом пришел, потому что нас в деканате попросили набрать крещенской воды, просто попросили.

Алла Митрофанова:

— В деканате?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Мы пришли в деканат, нам говорят: ребята, сходите, сейчас крещение, наберите нам воды. Дали нам бутылку. Это был второй курс университета. Ничего не соображая, не понимая, христианство, церковь, это где-то там было. Мы просто идем, нас попросили.

Алла Митрофанова:

— В деканате.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— В деканате. Мы пошли, набрали воды и сели на лавку в храме. Выходит священник и говорит: вы двое, вы петь умеете? — Нет. — А хотите научиться? — Да. — Все, завтра жду вас в алтаре, будете помогать мне. Куда чего, какой алтарь, что такое алтарь? Помогать мне. Мы служили первый молебен, мне отец Владимир дал кандию со святой водой, чашу, говорит: держи, будешь за мной ходить. Ну, я и ходил. Сказали ходить, ходи. Он заходит в алтарь, я за ним через Царские врата, он поворачивается: ты что тут? Я говорю: да. — Как ты тут оказался? — За вами пошел. — Через Царские врата? Я говорю: через Царские врата, ну вы ж сказали ходить, я и хожу. — Ну ладно, значит, священником будешь. Собственно говоря, такой первый опыт. Он не отругал: как ты мог, ты что сделал. Такого не было совершенно, это было все переведено на шутку, потому что он понимал, что я делал это за послушание, сказали...

Алла Митрофанова:

— От чистого сердца. А он знает о вашем нынешнем пути, как все сложилось?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Конечно.

Алла Митрофанова:

— Вот.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Все сложилось, как надо. Но тогда-то я не понимал, сделать и сделать. Это было первое погружение в церковь, с чего все началось, почему я вообще оказался здесь, благодаря ему.

Александр Ананьев:

— Это немножко не имеет отношение к нашей теме, но мне ужасно интересно. У вас в начале было какое-то недоумение?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Да.

Александр Ананьев:

— И вы не могли понять, где вы, что. А в какой момент пришло понимание, что вы там, где должны быть.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Именно относительно церкви?

Александр Ананьев:

— Вот вы студент, в этом храме, в алтаре?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Я не знаю, я до сих пор задаюсь вопросом, там ли я, где должен быть. Не знаю, нет у меня ответа на этот вопрос.

Александр Ананьев:

— Ничего себе, вот это неожиданно.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— А я себе... Я проверяю через прихожан, я общаюсь с прихожанами, если они видят во мне священника, если то, что я говорю, то, что я делаю, то, как я живу, у них отзывается и они ассоциируют это с жизнью священника, значит, я делаю это правильно. Я не могу сам себе доверять. Я говорю честно сейчас, не лукавлю совершенно.

Александр Ананьев:

— Вторая история.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Вторая история. А вторая история, это когда я уже поступил в лавру, в академию, будучи в церкви два года. Как Александр любит говорить, что он ничего не знает, ничего не умеет, такой образ создал, и у меня было. Но я, правда, был два года в церкви, прихожу и дерзаю поступать в высшее духовное заведение. На подготовку у меня было ровно месяц, за месяц я прочитал "Закон Божий Серафима Слободского, какие-то тропари выучил, какие-то элементарные знания были. Меня взяли.

Александр Ананьев:

— Удивительно.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Меня взяли. Она даже как-то. У меня в Петербурге был духовник, а я в лавре. А где духовник, что и как искать. Не буду говорить имен, напал на одного, начал спрашивать, мне сказали, сходи вот к такому отцу лаврскому. И попал я к очень строгому священнику, который мне сразу сказал: так, давай, каждый день у тебя правило такое молитвенное, ты делаешь то, то, то, неотступно. Я начал это делать первое время, а потом я понял, что я стал заложником этого правила. Почему я так в нашей теме, потому что молитва это тоже делание и тоже для церкви, очень важное. Как оно изменило меня? Я понял со временем, что у меня нет внутреннего желания делать это правило, а не делать я его не могу, потому что мне было внушено понимание страха, если я его не сделаю, то я тем самым задену, обижу Бога. Все. Я очень долго и много лет жил в этом балансе. Если ты успеваешь совершить это правило, данное тебе, значит, ты молодец.

Алла Митрофанова:

— А оно, видимо, в несколько раз превышает классическое наше представление о молитвенном правиле.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Да, невозможно. И я уже потом, когда стал священником, понял, как важно понять, что у всех людей разные силы, разные возможности. И как невозможно заставить общаться с Богом. Сказать: вот ты возьми, прочитай это. Понимаешь ты, не понимаешь, оттарабань и сделай то, что ты должен сделать. За послушание я делал это первое время, а потом я понял, что не могу, но мне было страшно, потому что я уже был включен в этот процесс. Мне потребовалось много лет, чтобы выйти из этого состояния. Это очень тяжело, я вообще считаю, что я отчасти покалечен этой историей, она сильно изменила меня. Настолько изменила, что сейчас, если, допустим, я не понимаю смысла каких-либо молитв, то я просто их не читаю. Я должен сначала разобраться в них. Просто встать и прочитать текст молитвы, потому что надо это сделать, я не вижу в этом смысла, я не понимаю, к кому я обращаюсь. Богу? Богу это совершенно не надо. Мне? Просто произнести набор слов, которых я не вижу, не чувствую, я не понимаю, для чего это.

Александр Ананьев:

— Не знаю, мне кажется, что это имеет какой-то смысл. Помните, когда мы были маленькие, я был маленький, я говорил: мама, дай конфету. А мама говорила: а волшебное слово? Я говорил: пожа-алста, не вкладывая смысл в это слово, но со временем-то он ведь пришел.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Это хорошо, если он пришел.

Александр Ананьев:

— «Светлые истории на радио ВЕРА. Здесь в студии на Андреевской набережной ведущая Марина Борисова, Алла Митрофанова и наш дорогой гость, постоянный, которого мы очень любим, настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной Слободе иеромонах Никандр (Пилишин). Барышни, простите меня, я все отцу Никандру задаю вопросы, но вообще на вес золота каждая минута с ним. Отец Никандр, вот нас сейчас слушает, допустим, Катя. Кате 28 лет, прекрасная девушка, которая понимает, что ничего не сделала для церкви, но очень хочет. Из деканата не звонят, в алтарь не посылают, что делать она не знает, но очень хочет. Что ей делать?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Надо просто прийти в храм и сказать, я хочу что-нибудь сделать.

Александр Ананьев:

— И все?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— И все.

Марина Борисова:

— Ей сразу дадут тряпку, швабру...

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— И прекрасно.

Марина Борисова:

— ...и она что-нибудь обязательно сделает.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Если она не знает, что делать конкретно, пожалуйста. Даже такой смоделировали очень отстраненный от реальности вариант. А если она совсем не понимает, что такое церковь, тогда такой самый доступный вариант. Она приходит, ищет священника или работника церкви. У нас есть такие случаи, когда люди приходят, просто почистили подсвечник, и им стало хорошо, и слава Богу. Вопрос в том, что такое дело? Я почему эту историю рассказал, потому что для меня дело есть физическое и дело есть, что мы совершаем своей жизнью, своим примером жизненным, молитвой, словом, это тоже дело, для меня.

Александр Ананьев:

— Марина, я к вам обращаюсь. Зная вашу активную позицию по поводу всего, полагаю, что и в церкви вы не стоите в сторонке от начала до конца, а потом уходите.

Марина Борисова:

— Ой, стою-ю, с таким удовольствием.

Александр Ананьев:

— Да, ну, неправда.

Марина Борисова:

— Не могу даже передать. Между прочим, самое замечательное впечатление на меня произвел один знакомый митрополит, который приехал в Москву навестить своих родственников, мы с ним договорились пересечься в храме. Я приехала, думаю, ну, он, наверное, в алтаре. Думаю, храм не знакомый, встану где-нибудь здесь в уголочке, смотрю, батюшки, стоит, в самом углу.

Алла Митрофанова:

— Скромненько.

Марина Борисова:

— Я к нему подхожу, говорю: владыка, а чё так? Он говорить: не мешай, я молюсь. Так что я с удовольствием, по примеру знакомых священников, стою в сторонке и молюсь. На самом деле активность, по-моему, тут совершенно не причем. Мой пример не очень показательный, я была взрослым неофитом, молодым, но взрослым. Было это самое начало 80-х годов и проецировать мой опыт на то, что происходит в церкви сейчас совершенно невозможно. Это была другая жизнь, другие условия и мы были другие. Первый год после того, как я пришла в церковь и покрестилась, я просто ходила, вникала, старалась исполнять то, что написано во всех книжках. А потом случилось страшное, священник, к которому я за этот год привыкла приходить и исповедоваться, повздорил с двадцаткой. Те, кто постарше знает, что такое в советские времена была церковная двадцатка, это такой инициативный орган, непосредственно общающийся со светскими властями. Короче говоря, ему этот конфликт стоил инфаркта и перевода в Подмосковье.

Алла Митрофанова:

— Ого.

Марина Борисова:

— Да. Но вот когда он перевелся в Подмосковье, он сначала приехал к себе туда на приход, потом позвонил всем своим московским знакомым и сказал: пожалуйста, приезжайте, потому что я не знаю, за что браться. Ремонт нужен, нужно участок разобрать, в церкви служить не с кем. Кто чего может, приезжайте, посмотрите. И с этого началось пять лет моей, и не только моей, жизни на этом приходе, замечательный совершенно храм во имя великомученика Никиты, деревня называется Строкино. И мы начали с того, что у нас был субботник по уборке территории. А потом тех, кто помоложе был, и у кого была возможность регулярно туда приезжать, батюшка благословил... Меня он благословил учиться читать и учить Устав. Был еще один молодой человек, которого он благословил ему помогать в алтаре. В общем, кто что. Кто варил еду, кто убирался в храме, кто как. Рассказывать об этом, там трудно дробить на истории, потому что все это было историей, история соприкосновения московского интеллигентного люда с удивительной церковной глубинкой, которой, наверное, сейчас не осталось. У нас в храме тоже была двадцатка местная. Это были даже не бабушки, это были старухи. Совершенно такие, с них картины надо писать. Они пришли в храм еще до революции детьми и из храма этого никогда никуда не уходили. Они были там хозяйками.

Александр Ананьев:

— И никого не пускали.

Марина Борисова:

— И никого не пускали. По крайней мере, мы себя чувствовали какими-то узурпаторами, которые пришли незваными и тут свои какие-то порядки наводим. Самое интересное было притирание и это взаимное проникновение двух абсолютно разных церковных культур. Это произошло очень не сразу, но я вам скажу, что научились мы очень многому. Во-первых, они не садились никогда, после инсультов, после инфарктов, 70 лет. Еле притаскиваются в любую погоду, встают на клирос и они никогда не присядут. При этом они как-то трогательно заботились о нас, потому что считали, что мы все немощные, убогие, нас надо опекать и всячески смотреть, чтобы мы там не заболели, не захворали. Они очень радовались нашим успехам, что удивительно, потому что сначала они восприняли нас очень настороженно и почти в штыки. Я хорошо помню, когда первый раз я вышла читать шестопсалмие на всенощной. В храме, кроме тех, кто был на клиросе, было еще человека три. Он очень на отшибе от основных траекторий движения, там один какой-то местный автобус специально от основного шоссе в этот угол заезжал. Короче, туда приезжали только люди, которые приезжали туда специально, там не было случайных людей совсем. И конечно, на всенощной там было всегда очень мало народу. И вот я выхожу. Я, конечно, не могу передать это ощущение, ты стоишь под куполом, и тебе кажется, что сердце у тебя сейчас выпрыгнет через рот, потому что оно как-то подпрыгивает очень высоко. Но когда я дочитала, я вернулась на клирос, они, как будто я сдала экзамен в высшее учебное заведение, бросились меня обнимать, целовать, говорить, какая я молодец. Это было так искренно и так неожиданно, от этих кряжистых старух никогда такого не ожидала. Постепенно они где-то года через два стали заглядывать к нам в сторожку. А в сторожке мы ютились все, кто приезжал. Естественно, по воскресеньям, по праздничным дням мы оставались там на обед, естественно, с утра никто ничего не ел, они потихоньку стали подтягиваться к нам посидеть чаю попить. А поскольку мы неофиты, у нас все по-книжному, поэтому, чтобы не было нам скучно и чтобы мы просто лясы не точили, мы решили, что с благословения батюшки будем читать что-нибудь духоподъемное.

Алла Митрофанова:

— За обедом?

Марина Борисова:

— Да. Читала я. Я все время ходила там голодная, потому что есть мне было некогда совсем. С утра, с восьми часов на службе, после этого все садятся есть, а я беру книжку и начинаю читать. И вот эти самые старушенции наши раз зашли чайку попить после службы, два, а потом каждый раз начинали меня спрашивать, что мы будем читать сегодня. Поэтому у нас была особая программа, что бы такое выбрать, чтобы им было не скучно. Эти пять лет, там было все, там было первое доение козы. Представьте, что такое четыре городских человека, которые видели козу только, проезжая по шассе мимо того столбика, к которому она привязана и пасется. Тут сердобольная прихожанка решила, что нам хорошо бы молочка козьего попить, подарила приходу козу. Боже, несчастное животное, как у нее не было разрыва сердца от общения с нами, не знаю. Доить ее нужно, но как это делать никто не знает.

Алла Митрофанова:

— А вам не показали разве? Не сложно же козу доить, легче, чем корову.

Марина Борисова:

— Я охотно верю, но дело в том, что никто не знал, как.

Алла Митрофанова:

— То есть не было коз в деревне в принципе?

Марина Борисова:

— В деревне они, может быть, и были, но мы же все москвичи. У нас точно не было коз. И фиксация козы, чтобы она не бодалась и не брыкалась, это надо было снимать отдельное кино, потому что это душераздирающее зрелище. Коза, конечно, доиться не далась. После чего ее пришлось привязать к крыльцу, началась гроза, она в стрессе, она своими рогами чуть не снесла нам всю сторожку. Это было ужасно, бедное животное пришлось отдать обратно, объяснить, что оно тут не причем, что мы не в состоянии ничего с ним сделать. Это я к тому, что церковная жизнь многообразна, она не только непосредственно в службе и уборке храма, приготовлении пищи, но вот еще и в доении козы иногда.

Александр Ананьев:

— Мариночка, прежде чем мы уйдем на короткую паузу, я хочу, чтобы вы сказали одно слово — «обещаю». Не мне, не Алле, а вот отцу Никандру пообещайте, что вы напишите книгу. Вашим бунинским языком не писать просто непростительно. Вы обещаете?

Марина Борисова:

— Нет.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Но честно.

Александр Ананьев:

— Мы вернемся ровно через минуту.

Александр Ананьев:

— Мы возвращаемся в студию радио ВЕРА на Андреевской набережной. Здесь удивительная компания и по-настоящему светлые истории. Тема сегодняшней программы «Делание для церкви». Каким бы смешным ни было это слово «делание», я все думал, какой синоним подобрать, и не смог придумать ничего. Делание какое-то хорошее, какое-то правильное.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Наполненное.

Александр Ананьев:

— Наполненное, да, какое-то теплое как деревенский плед. Настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной Слободе иеромонах Никандр (Пилишин), здесь Алла Митрофанова, Марина Борисова и я, Александр Ананьев. Мариночка, спасибо большое.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— А мне захотелось козу завести на приходе.

Александр Ананьев:

Да, да. Я тоже сижу и думаю теперь, как зафиксировать козу, чтобы

Алла Митрофанова:

— Правильно зафиксированная коза...

Александр Ананьев:

— ...в доении не нуждается. Пришла очередь моей жене Алле Сергеевне Митрофановой рассказать одну из миллионов историй того, что она делала, делает, продолжает делать, будет делать, делала всю жизнь для церкви.

Алла Митрофанова:

— Ох, ты ж. Да не всю, конечно же. У меня немножко в диссонанс, наверное, история уйдет. Она для меня невероятно важная, глубокая, не совсем моя, но вы сейчас все поймете. Заболел наш дедушка, это двухтысячные были годы, я уже жила в Москве, родители у меня в Калужской области, дедушка живет со своей дочерью, то есть с моей мамой. Так я приезжала по-разному, где-то раз в месяц, а здесь поняла, что нужно почаще приезжать, потому что маме необходима поддержка. На нее легла вся забота о дедушке, а это уже были возрастные изменения, это было очень тяжело, физически, морально тяжело, по-всякому. И стала приезжать. И тут рождественский пост, новогодние каникулы грядут, и я такая думаю, с одной стороны, на Новый год нужно быть с родителями, с дедушкой, с братом. С другой стороны, но ведь Рождественский пост. А у меня еще тоже неофитское состояние. Его же нужно, особенно хвост, от Нового года до Рождества Христова, включая сочельник, надо же как-то максимально интенсивно прожить.

Александр Ананьев:

— И строго.

Алла Митрофанова:

— Да, и строго. А у родителей что, они меня любят, они меня будут кутать и баловать. Нет, не годится.

Александр Ананьев:

— Даешь аскезу.

Алла Митрофанова:

— Да.

Александр Ананьев:

— Представляете, как мне тяжело накануне Нового года, отец Никандр.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Оливье не режет.

Алла Митрофанова:

— Нормально сейчас было. Я тебе своими руками готовлю горы еды на Новый год. Ладно. Нужно быть там и при этом, что-то такое, чтобы было духовное. Что там в голове у юной гражданки, неофитки может случиться.

Александр Ананьев:

— Сделать бы что-нибудь такое...

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Духовное.

Алла Митрофанова:

— Да. И на ум мне приходит замечательный монастырь в соседнем городе, где настоятельница матушка Феофила (Лепешинская), автор бестселлеров «Плач третьей птицы», «Дерзай дщерь» и другие книги из-под ее пера выходили. Удивительная монахиня, игуменья, которая когда к ней стали приходить молодые девчонки по 16, по 17 лет, посмотрев на них — они все горели монашеством — она решила, что девочкам важно глубже понять церковную жизнь, и устроила им на базе монастыря курсы по программам Свято-Тихоновского института. Так чтобы было понятно. У нее блестящее филологическое образование, она подтянула педагогов. Там монастырь изумительный, мы там бывали с родственниками. И вот я думаю, они как раз погорели накануне, у них сгорели корпуса, они всех своих котят, птичек, свинок, крысок всех спасли, слава Богу, то есть не пострадали ни люди, ни животные. Там просто у каждой монахини есть какой-то свой зверек, они их всех очень любят, о них заботятся. У них там ослятя была Камилла, подарили монастырю осленка.

Александр Ананьев:

— По всем описаниям это Хогвартс какой-то.

Алла Митрофанова:

— Да, не без этого. У них сгорели корпуса, у них там стройка, и думаю, может, пригожусь чем-нибудь. Звоню матушке Феофиле, она говорит: приезжай в принципе, не обещаем никаких люкс и vip, ничего. Я говорю: так, не претендую, может, полы где помыть или что-то еще. Чем я там занималась, совершенно не помню.

Александр Ананьев:

— Козу подоить.

Алла Митрофанова:

— Да и козу подоить. Я не помню, чем.

Александр Ананьев:

— Ослятю.

Алла Митрофанова:

— Нет, ослятю доить не надо. Ослятя к тому моменту уже ушла, ее уже не было, она умерла, и та монахиня, которая за ней ухаживала, поделилась своей глубокой историей и переживанием, что же с животными после смерти происходит. Но это другая тема. Не помню, что я криворукая могла там сделать им полезного, однако матушка Феофила меня, действительно, приняла. Новый год отметила я у родителей, потом добралась до этого монастыря, благо, это недалеко, и поселилась у них там. И с родителями рядом и вот в монастыре. И вдруг четвертого января вечером, приближается сочельник, скоро Рождество Христово, а у меня в голове такая мысль стучит: езжай домой, езжай домой. И что-то как будто меня выталкивает: езжай домой, езжай домой. Здесь важно пояснить. Когда дедушка заболел, я к нему несколько раз подкатывалась с вопросом: деда, а может быть, причастишься, ну, исповедаешься, причастишься. А он 27-го года рождения, и в его сознании исповедь, причастие, соборование...

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Со смертью связано.

Алла Митрофанова:

— ...это таинства, связанные со смертью. Он говорит: я еще умирать не собираюсь, я еще пожить хочу. Я понимала, что... Причем для меня было открытие, что, оказывается, соборование воспринимается как что-то, что совершается накануне смерти. Я все не могла понять, почему у него такое сопротивление, потом поняла, думаю, все, больше не лезу. Когда он еще здоров был, я к нему и так и сяк с этим вопросом, никак, ни в какую. И вот он заболел. И к тому моменту, как разворачивались эти события, он начал впадать в беспамятство, куда-то уходит в свою параллельную реальность. И тут мы встретили Новый год, я уехала, он в таком своем полузабытьи. И тут что-то начинает меня толкать: езжай-езжай. Пятого утром подхожу к матушке Феофиле, говорю: так и так, чувствую, что надо ехать домой, не знаю, почему. Она говорит: но ты понимаешь, что так не делается, ты же трудником приехала в монастырь, у меня какие-то задачи есть для тебя. Говорю: простите, я все понимаю, но я не знаю для чего, но чувствую, что так. Она говорит: ну, хорошо, раз так, ты человек свободный, не послушница, ничего, поезжай, конечно. Но как-то непросто это было и внутренне непросто. Приехала, наобещала золотых гор и взяла и смылась. Приезжаю домой, подхожу к дедушке, он в сознании неожиданно. Я говорю: деда, а может, ты исповедоваться хочешь. Как-то с предысторией, что я из монастыря приехала, может, ты исповедоваться хочешь. Он говорит: хочу, хочу, давай, кому? Я такая: подожди, сейчас я. Побежала к местному батюшке, расспросила, где живет. А там два священника было, один из которых недавно был рукоположен, раньше работал чуть ли не слесарем, причем, вместе с папой, все его прекрасно знали и все очень любили, потому что он добрый, отзывчивый человек. Все как-то очень обрадовались, что появился такой новый священник. И время было к вечеру, еще зимой темнеет рано, я в темноте нашла этот дом, стучусь, он открывает. Я говорю: так и так, вот представляете, дедушка — задыхаюсь, запыхавшись — готов исповедоваться впервые в жизни. Он говорит: я все понял. Вот он собирается. Или, по-моему, он сказал, что на следующее утро придет, ты давай подготовь дедушку, пусть он правило почитает. Я говорю: да он, наверное, не сможет. Он говорит: тогда ты за него почитай. Я пулей лечу домой, молюсь только о том, чтобы все получилось. Представляете, дедушка 27-го года рождения, это двухтысячные, и это впервые в жизни, когда он... А я понимаю, что важно, чтобы он при первой своей сознательной исповеди был в себе, потому что если он уйдет в забытье, то ничего не получится, его и причастить-то не смогут, наверное. Важно, если такая ситуация, чтобы человек сознательно успел выразить свое желание. Все получилось. Мы читали правило. Успел священник, он пришел, зашел к дедушке, он его исповедовал, он его соборовал, и он его причастил. И выходит такой довольный и говорит: все получилось, мы все успели, и все он так хорошо как-то и толково рассказал о своей жизни, хорошо исповедался. Это было таким облегчением колоссальным. Потому что больше, по-моему, была какая-то еще у дедушки... Он скончался через полгода, хоронили мы его 7 июля, и за это время еще несколько раз удалось его причастить. А исповедь, по-моему, скажем, наполовину получилась, потому что он был уже наполовину в сознании. То есть дальше его спокойно можно было причащать, и он ушел из жизни в другом состоянии. Для меня этот опыт жизни в монастыре, связанный с таким прорывом для нашей семьи, бесконечно дорог. Я не знаю, как это получилось бы, если бы я встала в позу и сказала по-неофитски: ну, нет, знаете, у меня пост, поэтому поститься я поеду куда-нибудь в более суровые места или, по крайней мере, вернусь в Москву, где займусь железобетонной аскезой. Нет, как-то так Господь распорядился, что и в монастырь приняли и отпустили из монастыря вопреки правилам. И я не перестаю удивляться вот этой милости Божией и какой-то великой драматургии. Для каждой чебурашки у Господа Бога найдутся какие-то ходы. Даже с такими неофитскими заморочками, как так? Это же нужно было импульс какой-то задать, чтобы эта гражданка услышала, это чудо, я считаю, просто.

Александр Ананьев:

— Скажи мне главное. Для монастыря что-то удалось сделать?

Алла Митрофанова:

— Я не помню. Я, правда, не помню. Я криворукая, что я там могла? Помню, какие-то занавески вешала. Когда вернулась, успела еще принять участие в подготовке к рождественской трапезе ночной после службы. Там еще приехали какие-то важные люди, которые помогали восстанавливать монастырь после того, как там сгорели корпуса, их нужно было честь честью принять, а принимать-то негде, все сгорело. Но матушка Феофила, естественно, как образцовая хозяйка, какие-то занавески раздобыла, какие-то скатерти, то есть элементарные признаки красоты и уюта важно было для гостей создать. И это то, чему было посвящено 6 января, это я точно помню. На кухне там чем-то помогала, но не особо.

Александр Ананьев:

— Но прежде чем нам дорогой отец Никандр расскажет, где истина, а где ты понапридумывала от чистоты душевной.

Алла Митрофанова:

— Ну, все правда.

Александр Ананьев:

— Я хочу, чтобы ты еще раз нашим слушателям и зрителям, чтобы они на экране увидели, название этого замечательного монастыря. Я эту историю, конечно же, от тебя слышал, но, услышав еще раз, понял, что мы же там ни разу не были, и жена единокровная меня туда так ни разу и не отвезла, в женский-то монастырь. Поэтому я хочу, чтобы название этого монастыря появилось, чтобы желающие могли туда приехать, и, может быть, их там ждет какой-то неожиданный поворот в их жизни, какое-то их собственное персональное чудо.

Алла Митрофанова:

— Это Барятино в Калужской области, недалеко от города Кондрово, это Богородично-Рождественская Девичья пустынь. Так называется этот монастырь. Удивительный.

Александр Ананьев:

— Я так полагаю, что можно зайти на сайт и узнать, где он находится.

Алла Митрофанова:

— Конечно.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— У них очень активная группа в контакте.

Алла Митрофанова:

— И не только у них на сайте много, какие там выложены тексты. Поскольку матушка Феофила блестящий автор, ее тексты можно найти в свободном доступе, в виде книг, и все это есть у них на сайте, наверное, в группе в контакте тоже.

Александр Ананьев:

— Кстати, знаешь, что я думаю. Может быть, Господь так устроил, что Он эту историю сделал возможной, Он дал этой истории настояться, чтобы ты пришла в «Светлую студию» радио ВЕРА и рассказала ее, и эту историю услышали какие-то очень важные для монастыря люди, которые приедут в этот монастырь и изменят его жизнь к лучшему. А? Может быть, такой поворот ожидает этот замечательный монастырь.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— И это будет тоже сегодняшнее делание ваше для церкви.

Алла Митрофанова:

— Важно только понять, в чем нуждается монастырь, какие задачи есть, чтобы не причинить добро мимоходом. Мне кажется, такие вопросы все-таки с настоятельницей важно согласовывать, какая именно помощь нужна.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Мы говорили об этом, что если ты хочешь сделать, приди спроси.

Алла Митрофанова:

— Приди спроси, да.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Это безусловно.

Алла Митрофанова:

— Чтобы приехать, чем послужить.

Александр Ананьев:

— В чем ты действительно права, в какой-то момент наступает такой бздым в голове, когда ты понимаешь, небо сверху, земля снизу, а тебе надо туда. Вот хоть ты на клочки порвись, тебе надо туда. Ты не можешь объяснить, почему, ту не можешь объяснить, зачем, но ты чувствуешь, что весь смысл твоей жизни здесь и сейчас сконцентрирован вот в этой точке на земле, где-то недалеко под Калугой, тебе надо туда. У меня такое было несколько раз, и это чутье никогда не подводило. Отец Никандр?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— У меня не было.

Александр Ананьев:

— «Светлые истории» на радио ВЕРА. Здесь в студии на Андреевской набережной ведущие Марина Борисова, Алла Митрофанова и наш дорогой гость, постоянный, которого мы очень любим, настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной Слободе иеромонах Никандр (Пилишин). Слушайте, есть ли какие-то комментарии по поводу вот этой удивительной истории Аллы Митрофановой?

Алла Митрофанова:

— Все не так.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Я лучше воздержусь. Потому что у меня своя очень нехристоматийная точка зрения на все это.

Александр Ананьев:

— Очень интересно узнать.

Алла Митрофанова:

— Заинтриговали.

Александр Ананьев:

— Конечно.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Вот я часто думал об этом. Если то, что касается дедушки, пор дедушку. Я часто думал о том, важно ли причаститься перед смертью, и понял, что мы видели много-много разных случаев, например, в первые христианские времена, когда мученики умирали не от смерти мученической, а просто в тюрьме, не причастившись. И я иногда задаю себе вопрос: наше стремление, когда мы все такие уже настоящие церковные люди, и мы понимаем, как важно причастие, как важна исповедь, как важно соборование, как важно быть со Христом, и когда мы пытаемся подсоединить сюда своих ближних, я задаю себе вопрос, а надо ли это? Я не хочу сейчас обидеть ни Аллу, ни слушателей, никого. У меня складывается такое ощущение, когда я себе такие вопросы задаю, что как будто у Бога при переходе из земной жизни в вечную стоит турникет, и ты должен предъявить билет, не знаю, что-то. Я вчера причастился, прими меня, а другой скажет, а я вот не причастился. Мне кажется, что очень хорошо, когда это есть, но может быть и хорошо, когда это не случилось. То есть, чтобы не было какой-то запрограммированной истории, что если обязательно ты это сделал, то все, а если ты обязательно не сделал, то все.

Александр Ананьев:

— А мне кажется, зная Аллу Сергеевну, эта незапрограммированная история, я помню, это как у Туве Янссон из «Муми-троллей»: однажды мы проснулись и поняли, что конец света. Был у нас такой момент относительно недавно, мы проснулись и поняли, что, а, все, конец света. А что делать? Пойти на литургию, причаститься. Это было настолько важно, вот прямо сегодня пойти.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Ну, слава Богу, здорово.

Александр Ананьев:

— А что еще делать, когда конец света?!

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Мне кажется, очень важно, когда мы все искренние. Я всякий раз говорю, очень важно найти себя искреннего настоящего человека. Если для тебя, ты понимаешь, что это важно, да. Но для другого человека это может быть неважно, и наша задача принять эту точку зрения. Нет определенного набора, что так и никак иначе. Здесь важно быть настоящим.

Марина Борисова:

— Можно реплику? Немножечко в диссонанс. У всех настолько индивидуальные взаимоотношения с близкими людьми.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— И с Богом.

Марина Борисова:

— Когда я покрестилась, я десять лет не могла с родителями на эту тему разговаривать. Это приводило к тяжелейшим скандалам. Естественно, я страдала, тем более на неофитском порыве, тут самые близкие люди и все мимо. Мне мои знакомые священники и духовник мой говорили: молись. Это было, как биться головой об стену. Десять лет. Я уже привыкла, вроде как молюсь и молюсь. Через десять лет меня мама попросила найти священника, ей было тогда 60, который ее покрестит, потому что она стесняется, как старая бабка пойдет в церковь креститься, ее это напрягало. Я нашла батюшку, все замечательно. А памятуя десять лет сандалов, я не очень настаивала на каких-то обучательных процессах, поэтому я ее просто привела за ручку в храм, в который ходила сама, объяснила, где что находится, куда ходить, куда свечку ставить, купила ей какие-то брошюрки и сказала: мам, теперь давай сама, настолько, насколько тебе нужно. Если будут вопросы, спрашивай, я отвечу, не будет вопросов, не спрашивай. Она ходила потом всю оставшуюся жизнь в храм, исповедовалась, причащалась. Но дело даже не в этом, а когда ее не стало, я разбирала ее вещи, я нашла молитвослов, который был весь как пергаментный. От постоянного употребления, от соприкосновения с пальцами...

Александр Ананьев:

— Истончились.

Марина Борисова:

— ...страницы стали прозрачными. И до меня дошло, 17 лет после этого она молилась за нас. Представить это было невозможно никак. Человек меня чуть с лестницы не спустил, когда с крестом увидел. Я к тому, что, конечно, у каждого свой выбор и свои отношения с Богом, но если ты можешь помочь...

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Вопрос, как? Сейчас Саша в тупик поставил меня, и я вспомнил. Как важно человека загнать в угол. На днях, на прошлой неделе я встречаюсь со своим знакомым в Москве, и он мне рассказывает про своего друга, что он хочет его крестить, что ему это очень нужно, он не понимает, но это очень нужно для него. А я был с ним знаком, но шапочно, не то что лично знаком с этим другом, про которого он говорит. И у меня возникает непреодолимое желание, говорю: нам нужно с ним встретиться завтра, мы его крестим. Все. Он звонит ему и говорит: в воскресенье встречаемся. И мы с ним встречаемся в воскресенье. Он современный, молодой, довольно известный человек, невероятно популярный. Мы с ним беседуем втроем, идем по ботаническому саду, беседуем на темы совершенно разные, общие: и про Бога и про церковь и про все-все, что окружает нас. Расстаемся, и я понимаю, что не получилось у меня. А вчера я узнаю, что он выбирает крестик. У меня было полное ощущение, что это нужно сделать, потом у меня было ощущение, что все провалилось, что это, наверное, не нужно, несвоевременно, а вчера мне говорят, что он выбирает крестик. Бывает так.

Александр Ананьев:

— Невероятно.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Поэтому все в руках Бога, и слава Богу, что в Его руках, а не в наших.

Александр Ананьев:

— Не все... Я имею в виду то, что в наших руках... Кто-то из замечательных священником сидел здесь на вашем месте, отец Никандр, сказал, что нам надо пройти сто шагов, чтобы обнять Бога, но это очень далеко, и Господь готов за нас сделать 99 шагов, но первый шаг должны сделать мы.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Опять какое-то правило вывели. Что это такое-то?

Александр Ананьев:

— Простые правила. Но нам же надо.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Мы должны... Что опять возникает это? Как будто Господь не может сделать 99 шагов без нашего первого. Он сто может, сто один может сделать и к нам прийти.

Александр Ананьев:

— Может, но если мы не протянем Ему свою хилую ручку, разве ж Он нас вытащит?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Да, он так обнимет, что мама в 60 лет скажет: я хочу креститься.

Александр Ананьев:

— Против воли человека?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Какая воля? Если Господь сейчас здесь меня обнимет, какая моя воля? Раствориться в Его любви.

Александр Ананьев:

— У меня была история, я хотел рассказать одну, потом хотел рассказать другую историю. А сейчас, вас наслушавшись, понял, что надо рассказывать абсолютно третью, которая очень понятная, очень короткая, очень яркая, и самое главное она объясняет сам мотив этого делания и результат того, что ты делаешь. Когда мы познакомились с Алечкой, я был настолько далек от церкви, насколько это вообще возможно. Я работал на какой-то светской модной крутой радиостанции, слушал крутую музыку.

Алла Митрофанова:

— Что значит на какой-то? На лучшей.

Александр Ананьев:

— На какой-то радиостанции. И познакомился в крутом ресторане с Аллой Сергеевной, на ней была крутая юбка, крутые лодыжки из-под юбки. В общем, все очень круто было. Я познакомился, конечно же, влюбился. А когда мы начали говорить, кто где работает, я говорю: я вот крутой, я работаю на крутой радиостанции. Она говорит: а я работаю на радио ВЕРА.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Что? Разве такая радиостанция есть?

Александр Ананьев:

— Я такой: а где вы работаете на радио ВЕРА? Она говорит: в монастыре. И все. У меня такая в голове картина, это самая прекрасная монахиня в мире. И я влюбился в монахиню, она работает в монастыре, и это практически главная церковь страны, и она главная жрица в этой церкви. Но поскольку я действительно влюбился, я подумал, что мне очень надо туда попасть. На следующий же день я приехал сюда. Кто-то, может быть, запомнил странного человека с вызывающим выражением лица, который приехал вести Алечку, куда-то в ресторан ее пригласил, в кафе посидеть поболтать. Я приехал сюда, я ходил как зачарованный, вышел отсюда немножко измененный. А уже буквально на следующий день сел перед ней — вот они мотивы делания — и сделав голос пониже, сказал: Алла Сергеевна, любезная, я профессиональный диктор, что я для вас могу сделать, мне очень хочется вам помочь в вашей непростой работе. И в этот момент у меня было два мотива. Первый мотив понятный, простой и очень мужицкий. Сделать что-то для женщины, в которую ты влюблен, чтобы произвести впечатление, чтобы помочь, чтобы что-то сделать, потому что было жизненно необходимо, задыхался от желания что-то сделать. Потому что мидии в сливочном соусе я уже купил, воду я уже принес, что еще надо сделать, я готов. А второй...

Алла Митрофанова:

— Тогда Рождественский пост был, Саша пошел просто за продуктами.

Александр Ананьев:

— На третий-то день знакомства пошел за продуктами. А второй момент, я понимал, что это радио ВЕРА, это Церковь и, предлагая помощь, я предлагаю себя Церкви. Я, некрещеный, нехристь с какой-то модной радиостанции.

Алла Митрофанова:

— Ой.

Александр Ананьев:

— Ты не представляешь, для меня это был Шаг с большой буквы.

Алла Митрофанова:

— Понимаю, да.

Александр Ананьев:

— Алечка говорит: Александр Владимирович, любезный, коль уж вы диктор и готовы тут чем-то быть полезным, есть у меня журнал, выходит по пятницам на радио ВЕРА, в конце журнала есть рубрика, которая называется «Републикация». В этой рубрике звучат непридуманные истории из журнала «Фома» и если вы хотите, вы можете озвучить какую-нибудь из историй, а ее возьму к себе в журнал, коль будет на то ваша воля. И я на крыльях любви поскакал к себе на эту модную радиостанцию, закрыл дверь, чтоб никто не видел, выключил свет, включил свечи, свечей не было, я придумал. Взял в руки рассказ и начал: протоиерей Игорь Фомин «Исповедь самоубийцы». Вы можете себе представить? Справа Элтон Джон, слева Стинг, в середине я при выключенном свете, при свете лампы какой-то читаю «Исповедь самоубийцы». Я даже слово «протоиерей» выговорил тогда впервые в жизни, не понимая, как правильно произносит это слово, потому что без опыта произнести слово «протоиерей»... И вы понимаете, что было дальше? Дальше было все, дальше было свадьба, венчание, семья, радио ВЕРА, журнал «Фома». Все то, чем я сейчас занимаюсь, началось с одного простого «а что я могу сделать, мне ужасно хочется быть тебе полезным?»

Алла Митрофанова:

— Сашенька, ты еще забыл спектакль «Двенадцать непридуманных историй, которые тоже выросли из твоих чтений текстов журнала «Фома».

Александр Ананьев:

— Да оно все, все, чем мы сейчас с тобой занимаемся, а это и подкасты, и вот эти прекрасные «Светлые истории», по сути «Светлые истории» сейчас это продолжение той маленькой истории, которая была прочитана вечером на той радиостанции, сколько? пять лет назад, шесть лет назад?

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— И вы хотите сказать, что вам нечего рассказать на проповеди?

Александр Ананьев:

— Да разве ж, там надо умным быть, а я-то чё.

Алла Митрофанова:

— А ты самый умный.

Александр Ананьев:

— Это та история, которой я хотел поделиться. Если вы любите, если вы хотите, у вас не возникает вопрос — помните, я начал с вопроса, а что делать девочке Кате 28-и лет — да не возникает вопроса. Ты просто приходишь, ты вжимаешься в человека и говоришь, я очень хочу для тебя что-то сделать. В человека, в священника, в церковь — не важно. Если ты любишь, ты можешь и будешь полезен. И это будет полезно не для того, кому ты это делаешь. Господи, Алечка прожила бы без этой истории.

Алла Митрофанова:

— Это еще большой вопрос, между прочим.

Александр Ананьев:

— Но мне это дало вообще все. И на этом радостном самовосхвалении мы и завершаем эти «Светлые истории». И я благодарю каждого, кто принял в них участие. Мариночка Борисова, которая так и не пообещала написать книжку а-ля Бунин «Светлые аллеи». Нет, Марина? Подумайте. Отец Никандр бы почитал, а я бы мог озвучить Алле в журнал.

Марина Борисова:

— Бодливой корове Бог рог не дает.

Александр Ананьев:

— Вы сейчас меня бодливой?..

Марина Борисова:

— Себя.

Александр Ананьев:

— Ведущая Алла Митрофанова и самый светлый священник, которого я знаю, настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной Слободе, иеромонах Никандр (Пилишин). Спасибо вам огромное.

Иеромонах Никандр (Пилишин):

— Спасибо.

Марина Борисова:

— Спасибо.

Алла Митрофанова:

— Спасибо.

Александр Ананьев:

— Я Александр Ананьев. Смотрите нас на ютюб, рутюб, прочих социальных сетях. «Светлые истории», существуют видео версии и — слава Богу за все.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Необходимое вразумление»
• «Заступничество святых»
• «Помощь и заступничество Пресвятой Богородицы»