У нас в гостях был герой России, летчик-космонавт, командир экипажа МКС Сергей Рыжиков.
Наш гость рассказал о своем непростом и удивительном пути к вере, о том, с какими трудностями и открытиями приходится сталкиваться космонавту, и для чего в космос берут с собой иконы и частицы мощей святых. Также Сергей поделился, почему ему важно участвовать в разнообразных благотворительных инициативах, в том числе, церковных и приобщать к социальному служению своего сына.
Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте, друзья! Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА, я Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— Я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас сегодня очень необычный и очень радостный для нас гость — Сергей Рыжиков, Герой России, летчик-космонавт, командир экипажа МКС. Но ещё интересно то, что Сергей, сегодня мы об этом поговорим, является добровольцем, волонтёром и помогает подопечным различных церковных социальных проектов. Сергей, добрый день.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте.
С. Рыжиков:
— Здравствуйте.
В. Рулинский:
— Для нас, конечно, большая честь, не каждый день у нас в студии летчики-космонавты, герои России, те люди, кто ходили в открытый космос и знают, как это, когда очень долго, месяцами проводишь время с видом на Землю с совсем необычного такого места, и, конечно, тут множество вопросов, я даже не знаю, с какого начать, но прежде всего хочется ещё сказать, знаете, о чём: о том, что вы, наверное, такой человек, многие об этом знают, но, может быть, не все: вы космос соединили ещё с верой. В советские годы некоторые думали, что это разные вещи, особенно во времена Никиты Сергеевича, который пытался что-то доказать, кому-то показать, вы свою веру и то, что вы принадлежите к Церкви, и действительно являетесь таким верующим человеком, который по-настоящему верит в Бога, вы это всё как-то транслируете вовне, и я так понимаю, что в космос брали икону и частицу мощей преподобного Серафима Саровского, у вас Евангелие там всегда. Интересно узнать, как началась в вашей судьбе встреча с Богом и как вам удалось это всё сейчас до таких космических высот донести.
С. Рыжиков:
— Преамбула у вас с очень высокими словами, на самом деле всё, наверное, прозаично, просто, семья обычная, советская, папа-водитель, мама-медсестра. Наверное, поправлю вас в том отношении, что вот раньше якобы не были люди верующие — они, наверное, так открыто веру не исповедовали и по-другому себя вели немножко. А мне это не только нравится или я хочу это делать — это благословение, поэтому сказали надо, значит, надо.
В. Рулинский:
— Благословение вашего духовного отца?
С. Рыжиков:
— Да, да. Пришёл, к сожалению, уже в то время, когда не принесли, а уже сам пришёл, прибежал, приполз, когда было не совсем всё просто. На первом курсе военного училища просто захотелось в отпуск домой, а маршрут наш лежал, единственный, наверное, самый такой популярный маршрут от военного училища к переговорному пункту, в те годы не было же современных средств коммуникации, только вот 15-копеечные аппараты, можно было связаться с родными, и знал, что где-то неподалёку храм, потому что по воскресеньям, возвращаясь или идя в увольнение, мы слышали колокольный звон, он, конечно, по-своему притягивал как-то, манил, интересовал, но не настолько, чтобы туда пойти. А вот когда сессия наступила и когда вопрос, поеду я или не поеду в отпуск, стал наиболее острым, вот тогда зашёл первый раз в своей жизни, самостоятельно уже...
Т. Ларсен:
— Но вы были крещены уже?
С. Рыжиков:
— Да, нас крестили в детстве, спасибо бабушкам нашим, несмотря на молчаливое согласие и внешнее негодование дедушки партийного, всё-таки они это сделали, и вообще эти вопросы, они открыто в семье не обсуждались, но их присутствие постоянно ощущалось.
Т. Ларсен:
— Бабушки молились?
С. Рыжиков:
— Да, вкладывали тихонечко 90-й псалом, от руки записанный, тихонечко перекрещивали, уходящих...
Т. Ларсен:
— Ну, а всё-таки, как вы из захожанина стали прихожанином? Ну, то есть зайти в церковь, это же этого недостаточно. Когда встреча со Христом произошла?
С. Рыжиков:
— Наверное, так громко сказать сложно, и мы этой встречи-то всю жизнь ищем. Но процесс воцерковления начался лет двадцать назад, когда стал вникать, стал уже интересоваться, и когда проблемы стали более серьёзными, чем желание уехать в отпуск.
Т. Ларсен:
— В общем, скорбями спасаемся.
С. Рыжиков:
— Скорбями, как обычно.
Т. Ларсен:
— А вот вы сказали, что «всю жизнь мы ищем Христа», а всё равно ведь у каждого человека есть этот момент личной встречи, когда ты понимаешь, что Он точно есть, и что Он точно есть у тебя, для тебя, с тобой, что Он твой друг и твой личный Бог, вот это произошло?
С. Рыжиков:
— Ну конечно, это же проявляется во многих жизненных обстоятельствах, переломных в том числе, когда, по-простому говоря, какие-то чудеса происходят, но это личные чудеса, это личные события, разумеется, они не могут оставить не то что равнодушным, а без внимания это событие, и как-то это в сердце отражается и в жизни, в том числе.
Т. Ларсен:
— Да, принято говорить, что в окопах атеистов нет, интересно, а в космосе есть?
С. Рыжиков:
— Вот именно эту фразу я и услышал от Владимира Аксёнова, ветерана космонавтики, который летал с Валерием Быковским, и на похоронах он именно эту фразу произнёс, что в космосе, как и на войне, ведь атеистов не бывает.
В. Рулинский:
— Это интересно и в отношении американских ваших коллег, потому что вы же там очень часто с астронавтами НАСА вместе работаете, они тоже так же к вере относятся по-серьёзному, да?
С. Рыжиков:
— Да. Станция международная, программа международная, мы постоянно готовимся вместе, постоянно контактируем, и не только в космосе, но и на Земле, и, конечно же, знаем их семейную жизнь, их отношение к работе и, в том числе, к вере. Да, у них большое разнообразие, такое толерантное отношение, но атеистов среди них я не встречал, то есть они в той или иной конфессии, в той или иной там деноминации, направления.
Т. Ларсен:
— Как интересно, а почему: потому что там страшно наверху или что?
С. Рыжиков:
— Я думаю, это больше связано не с профессиональной деятельностью, а со страной, там всё у них, по крайней мере, позиционируется через религиозную призму, то есть God save America и так далее, то есть только в таком ключе. И у них образование в стандартных учреждениях, что в средних, что в высших, оно непосредственно связано с религиозным образованием, обязательно это включено в программу и так далее.
В. Рулинский:
— У нас на одной конференции, которую мы вместе с представителями разных стран проводили ещё до 2022 года, на этой конференции участвовал представитель Йельского университета, капеллан домового храма Йельского университета, православный батюшка, он из Антиохийского Патриархата, и рассказывал про то, как годами там уже выстроена работа капелланов в каждом вузе, в каждом учреждении, и в Англии такая же история, то есть то, что для них фактически уже десятилетиями, даже, может быть, столетиями утвердилось, у нас из-за советской, может быть, истории неприятия вообще религии эта вся традиция прервалась, а у них это было всегда, всё это время. Сейчас немножко разные процессы идут, разнонаправленные, но тем не менее, всё равно то, что вы говорите, наверное, оно сохранилось вообще в культуре, в осознании, особенно в консервативных семьях, да?
С. Рыжиков:
— Да, да.
Т. Ларсен:
— Но мне всё-таки интересно, потому что ведь космонавты отчасти тоже люди науки и как-то среди учёных, особенно естественников, особенно не гуманитарных, хотя, говорят, на самом деле, атеистов очень много среди учёных гуманитарных наук, а среди физиков больше верующих.
С. Рыжиков:
— Настоящих физиков.
Т. Ларсен:
— Настоящих физиков, да. Но тем не менее, всё равно это как, я не знаю, это апокриф или реальная история, как кто-то из наших там бонз говорил: «Вот Гагарин в космос летал, а Бога там не видел», да? То есть ты находишься в какой-то, я не знаю, может быть, вы как-то это по-другому расскажете, как это мне кажется, то есть ты, когда ты улетаешь в космос, ты находишься на каком-то пределе материализма, то есть это предел материального мира, когда вокруг тебя только химия, физика и астрономия, вот эта вот пустота, эти какие-то явления там космические, или наоборот, это совсем не так, совсем не так материалистично, как я говорю, а наоборот как-то мистично и загадочно?
С. Рыжиков:
— Скорее всего, где-то посредине. Мы же все живые люди и каждому человеку свойственны переживания, сомнения какие-то, вне зависимости, в какой он сфере работает. Мы не учёные, мы операторы, мы функциональный элемент системы, которая реализует отечественную пилотируемую программу. И да, нам приходится сталкиваться с различными специалистами, в том числе, с учёными, но наше общение, наши контакты, они сугубо профессиональные и, конечно, непродолжительные и неглубокие настолько, чтобы вдаваться в подробности такие частные, духовные. Однако не могу сказать, что, допустим, среди моих коллег или среди сотрудников Центра подготовки космонавтов прямо все такие строго, сугубо замоделизированные люди. Разумеется, мы и в храме встречаемся, и другие мероприятия или какие-то события, они так или иначе отражаются в нашей жизни.
Т. Ларсен:
— Я скорее имею в виду как раз именно присутствие в космосе, когда ты на Земле находишься, то тебя всё-таки окружают какие-то более-менее привычные вещи, которые ты с рождения видишь, и неоднократно многие святые отцы и многие богословы говорили о том, что вот людям нужны доказательства существования Бога, а вот они, посмотрите, как прекрасен этот мир, вот вам и существование Бога, которое отражается в улыбке ребёнка, в красоте цветка, в зелени трав. А мне кажется, просто в космосе, по крайней мере, то, что я видела по телевизору и на картинках, может возникнуть ощущение, что Бог очень далеко, потому что это такая великая пустота, очень страшно, наверное, и ты в ней такая пылинка, былинка. Или, может быть, наоборот, там Бог чувствуется ещё более близким, чем на Земле?
С. Рыжиков:
— Всё зависит от человека.
Т. Ларсен:
— А для вас?
С. Рыжиков:
— Знаете, говорят, что Юрий Алексеевич Гагарин в своё время сказал, что «кто не встретил Бога на Земле, может Его и там не встретить». Если человек находит отражение Бога в цветках, в перемене времён года, в глазах любимых людей, это о чём-то и говорит, также и там, кто-то из американцев, из таких известных астронавтов самых первых, ответил на вопрос, видел ли он Бога, он говорит: «Нет, не видел, но я везде видел следы Его присутствия», то есть красота Божьего творения поражает своей гармонией, своими масштабами. Конечно же, если об этом задумываться, если это анализировать, в том числе, находясь в тех условиях, это найдёт своё отражение.
В. Рулинский:
— А вот недавно у вас, ну как недавно, несколько лет назад, по-моему, 2020 год, было событие, которое, мне кажется, (сейчас меня поправьте, я не специалист в области космонавтики) встречается в жизни не каждого космонавта: вы выходили в открытый космос, и вам нужно было в течение, по-моему, шести часов вы там находились и вам нужно было что-то, по-моему, починить на МКС, да? Это история про ощущения там, насколько это страшно, не знаю, может быть, это, наоборот, волнительно, можете про это рассказать немножко, потому что мы здесь все на Земле, естественно, такого опыта не имели.
С. Рыжиков:
— Действительно, нам посчастливилось выполнить выход в открытый космос во время нашей экспедиции в 2020 году, но он не был внештатным, это была запланированная работа, мы к нему готовились почти месяц, и даже те ремонтные работы, всё-таки они были заблаговременно запланированы и ничего в них такого экстраординарного не было, хотя там были элементы, которые выполнялись впервые, в том числе. Это действительно определенный элемент такой профессиональной деятельности, можно сказать, вершины с одной из сторон. Конечно, для любого из моих товарищей, для меня, в том числе, это долгожданное событие, к которому долго готовишься, ждёшь его, но я бы не сказал, что оно является, знаете, чем-то таким экстраординарным, потому что приоритеты чётко расставлены, это и безопасность экипажа, и выполнение программы, и безопасность техники всей.
Т. Ларсен:
— В общем, никакой романтики.
С. Рыжиков:
— Романтика есть, конечно, ну что вы, но она регламентирована, самодеятельность регламентирована жёстко, потому что все эти приоритеты надо выполнить.
Т. Ларсен:
— То есть ты думаешь о том, чтобы всё сделать чётко по инструкции и не нарушить процесс?
С. Рыжиков:
— Так точно. И себя заставляешь: на секунду-то прервись, посмотри через остекление...
В. Рулинский:
— Не смотрели?
С. Рыжиков:
— Конечно, смотрел, но приходилось себе об этом напоминать.
Т. Ларсен:
— Это «Делатели» на Радио ВЕРА, с вами Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— И Василий Рулинский. И в гостях сегодня Сергей Рыжиков, Герой России, лётчик-космонавт и доброволец в различных церковных социальных проектах, об этом мы тоже сегодня обязательно поговорим. Сергей, я хотел ещё спросить по поводу вашего позывного, он очень необычный: у вас позывной «Фавор», и, как я понимаю, вы к этому позывному, вы же сами придумываете? Как это происходит вообще? И когда вот, ну не знаю, мы же не причастны к этому процессу, как это происходит, что ты даёшь свой собственный позывной, и кто-то спрашивает, и чем вы руководствовались, когда решили так?
С. Рыжиков:
— Позывной выбирает командир экипажа, корабля. Это традиция давняя, есть определённые ограничения, исторически обоснованные. Как правило, выбирают либо географические названия, либо ещё что-то, что человеку близко, интересно, памятно. Признаюсь, для меня это была очень сложная задача — выбор позывного, и я потратил немало времени, и детей просил.
Т. Ларсен:
— Бумажки из шапки не тащили?
С. Рыжиков:
— Чего только не делал, и литературу несколько раз перелопатил. А потом подошёл к нашему настоятелю, говорю: «Так и так, тут уже требуют, уже нужно фонетику отрабатывать во время тренировок, а у меня ещё позывного нет». Он мне в лоб: «Фавор». Я говорю: «Батюшка, ну да, у нас храм Преображения Господня, я родился 19 августа, но всё-таки недостоин я такого вот названия позывного». — «Ну как хочешь». Прошло ещё пару месяцев, я ещё помучился, побился, ничего не получалось, и вот пришёл уже за благословением.
Т. Ларсен:
— И он же благословил вас взять с собой в космос частицу мощей преподобного Серафима и икону?
С. Рыжиков:
— Благословил Патриарх, а обращение было, инициатива от нашего батюшки.
Т. Ларсен:
— Почему именно батюшку Серафима вы решили с собой позвать в космос?
С. Рыжиков:
— Это не моё решение.
Т. Ларсен:
— Что дали, с тем и полетел?
С. Рыжиков:
— Нет, не он полетел с нами, а мы полетели с ним и жили, вот так.
Т. Ларсен:
— Вообще интересно, что это было именно вынесено как новость, как такой предмет публичного обсуждения, даже не обсуждения, а просто в публичное поле, да? Можно же было об этом не рассказывать, просто тихонько взять с собой и полететь, почему важно было, чтобы об этом узнал весь мир, и какая была реакция вообще на это ваше решение, и не только ваше, но и решение Святейшего вообще?
С. Рыжиков:
— Повторюсь, я никакого участия не принимал ни в решении, ни в освещении этого события.
Т. Ларсен:
— Благословили и полетел?
С. Рыжиков:
— Да, благословили и полетел. Какие-то задавали вопросы на пресс-конференциях, во время полёта — отвечал, и сформировать собственное отношения, надо ли это озвучивать так громко или не надо, тоже не могу, потому что, допустим, в нашем храме в Звёздном городке, пожалуй, это самый богатый приход с точки зрения наличия тех святынь, которые побывали в космическом пространстве.
Т. Ларсен:
— То есть это был вообще далеко не первый полёт святынь в космос, да?
С. Рыжиков:
— Конечно, у нас очень много, и святитель Николай, и великомученик Георгий Победоносец, и Феодор Тирон, Феодор Стратилат, и московские святители, я могу долго перечислять.
Т. Ларсен:
— Почему же тогда стал так важен именно ваш полёт с частицей мощей, с иконой?
С. Рыжиков:
— Вы знаете, я не замечаю какой-то разницы в информационном фоне как нашего полёта, так и других.
Т. Ларсен:
— Ну, я вот не слышала раньше, что летали люди с христианскими святынями в космос до вашего полёта, как-то в прессе это шумно не обсуждалось.
В. Рулинский:
— Может быть, просто ты не интересовалась, у тебя было МTV, у тебя была другая жизнь, а люди летали в космос с частицами мощей.
Т. Ларсен:
— Всё, припечатал.
В. Рулинский:
— Нет, я любя, ничего не подумай. Сергей, вы как-то рассказывали в одном из интервью о том, что вы, когда пришли ещё молодым человеком, совсем юношей, в кружок авиамоделирования...
С. Рыжиков:
— «Клуб юных авиаторов».
В. Рулинский:
— Да, и там был конкурс, я даже, когда читал, я остановился и ещё раз перечитал, я не поверил: конкурс 80 человек, как-то...
С. Рыжиков:
— Нет, не 80.
В. Рулинский:
— Всё-таки 8, наверное, да?
С. Рыжиков:
— Наверное, да.
В. Рулинский:
— Но всё равно много, и конкурс, у нас сейчас не загонишь детей никуда заниматься, им только дай в компьютер поиграть, а у вас тогда была вот такая... Это, по-моему, город был Нижневартовск, да?
С. Рыжиков:
— Да, Тюменская область, Ханты-Мансийский округ.
В. Рулинский:
— В общем-то, не самый, наверное, густонаселённый город, и не то чтобы особенный какой-то, это не Москва всё-таки, да? А у вас вот тогда уже было желание в космос улететь, быть космонавтом, или вы просто даже ничего особо так вот не мечтали? Я про мечту хочу спросить.
С. Рыжиков:
— Вы правы, в наше время в советском детстве большинство мальчишек мечтали о небе, и не только о небе, вообще мечтали о каких-то романтических профессиях, о каких-то приключениях, всё-таки обстановка во многом этому способствовала, и фильмы, и книги, и отношения, и школы, поэтому неудивительно, что половина мальчишек с моего класса пыталась туда поступить, в этот аэроклуб. Мне с малых лет приходилось летать на гражданских самолётах, дедушка у меня служил, Великую Отечественную войну прошёл в авиационном бомбардировочном полку, и авиационная тема для меня с самых ранних лет была близко знакома и, конечно, интересовала. И, наверное, ещё в дошкольном возрасте я уже твёрдо заявил, что буду лётчиком.
В. Рулинский:
— Но не космонавтом, просто лётчиком?
С. Рыжиков:
— Лётчиком, да. Затем мы узнали о полётах в космос, о тех программах, которые в тот момент выполнялись, конечно, это интересовало, это вообще было что-то сверхинтересное. И, конечно, появилось желание стать космонавтом в детстве, но понимал, что путь в космонавтику лежит через авиацию, в любом случае необходимо готовиться к поступлению в лётное училище, что я и делал: занятия спортом, авиационный клуб. С первой попытки удалось поступить в Оренбургское лётное училище, которое, кстати, Гагарин заканчивал, в этом же году распад Союза, через год расформировали училище, заканчивал уже Качинское в Волгограде. И в процессе вот этих перипетий и личных, и нашей страны такое сложилось понимание, что, в общем-то, космонавтика, наверное, где-то несбыточно далеко, это очень сложно, тем более мне, простому парню.
В. Рулинский:
— Без связей.
С. Рыжиков:
— Тоже, и без связей, я там не особо отличался от своих товарищей.
В. Рулинский:
— Вы имеет в виду: физически как-то, да?
С. Рыжиков:
— Имею в виду, что я не с золотым дипломом закончил, не с золотой медалью, не самый лучший лётчик, на мой взгляд, в полку и так далее. Среди моих товарищей я могу назвать массу положительных качеств, которые будут, на мой взгляд, наиболее подходящими для того, чтобы в этом направлении работать. Но так получилось, и оно, кстати, совпало вот именно с процессом воцерковления, первых шагов, я узнал о том, что планируется очередной отбор в отряд и поинтересовался вообще, можно ли мне, такому простому, попробовать себя? Сказали: «почему нет, приезжай». И вот в этот момент как-то всё закрутилось.
В. Рулинский:
— Отбор в отряд — это что значит? Это в институт приходят какие-то специалисты, которые говорят «вот мы от Роскосмоса кандидатов набираем» или как?
С. Рыжиков:
— Я служил в военно-воздушных силах, необходимо было написать рапорт, необходимо было дождаться приказа главкома ВВС, поскольку Центр подготовки раньше был в составе Министерства обороны, и приехать уже в Центр подготовки, и непосредственно под наблюдением специалистов проходить психологический отбор, медицинский.
Т. Ларсен:
— Там же тоже, наверное, конкурс немаленький?
С. Рыжиков:
— Мы отбирались ещё по старой советской схеме, и мы не знали, сколько было претендентов. Начиная с 2012 года отбор в отряд космонавтов России проводится так называемым открытым способом, то есть любой желающий в 2012 году мог подать заявление и принять участие в отборе, в дальнейшем некоторые требования ужесточили по опыту профессиональные. Сейчас существует определённый набор критериев возрастных, образовательных, антропометрических, ну, разумеется, здоровье, опыт работы и так далее.
В. Рулинский:
— Я помню, как-то даже вышел не так давно фильм у нас на телевидении, по-моему, «Космос как предчувствие» называется, когда как раз весь сюжет фильма построен на том, что у Гагарина был другой кандидат, они дружили, общались вместе, и до конца не было ясно, кто из них полетит, дублёр это называется?
С. Рыжиков:
— Дублёр, да.
В. Рулинский:
— И вот как раз весь фильм построен на том, что они в этом психологическом состоянии находятся, они выкладываются на 100 процентов, на 120, на 150, и в таком волнительном ожидании, особенно первый полёт в космос тем более, здесь ещё такая важность. И я так понимаю, что вот это вот ожидание — я не был в этой роли, у меня только ощущение — наверное, это даже в большей степени волнительно, чем сам полёт. У вас так это было, да?
С. Рыжиков:
— Да, с вами можно в чём-то согласиться. Конечно, сложно говорить о наших первых, это легендарные люди, эпоха легендарная. В нашем случае подготовка к полёту заняла около десяти лет.
В. Рулинский:
— Десять лет!
Т. Ларсен:
— Десять лет ты готовишься к своему первому полёту?
С. Рыжиков:
— Так точно.
Т. Ларсен:
— Обалдеть. И не факт, что полетишь?
С. Рыжиков:
— И не факт, что полетишь.
В. Рулинский:
— Это должна быть мотивация.
Т. Ларсен:
— Да, не зря Сергей сказал про психологическое состояние, то есть ты должен быть очень здоровенький, наверное, чтобы это всё выдержать.
С. Рыжиков:
— Не передумать и не перехотеть, поэтому мотивация, конечно, была. И сложность, когда спрашивают, в чём, что самое сложное в вашей профессии, вспоминают сразу слова техника Макарыча, помните, из любимого фильма «В бой идут одни старики»: «В нашей профессии самое сложное — это ждать». И ожидание, конечно, да, оно накладывает свой отпечаток, но насколько оно сложнее, чем та ответственность во время уже самого полёта, мне сказать сложно.
Т. Ларсен:
— Ну, ждать нашим слушателям придётся недолго, мы прервёмся на минуту и совсем скоро вернёмся к вам.
В. Рулинский:
— Это «Делатели» на Радио ВЕРА, с вами Тутта Ларсен...
Т. Ларсен:
— И пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
В. Рулинский:
— У нас в гостях сегодня Сергей Рыжиков, Герой России, лётчик-космонавт и доброволец нескольких церковных социальных проектов. Сергей, мне кажется, что в первой части программы мы немножко прикоснулись к вашей такой роли, вашей деятельности, скорее, всё-таки это можно сказать деятельность космонавта, но далеко не все знают о том, что вы ещё и помогаете нуждающимся людям, и причём делаете это даже из космоса. Я знаком с Ниной Миловидовой, она в своё время брала у вас интервью, и это хорошая такая история была. Она рассказывает, что она даже не поверила, когда на том конце провода что-то сказали про Хьюстона, она как-то не очень с доверием отнеслась, а потом, через некоторое время соединили с Сергеем, и Сергей передавал привет, и там был какой-то у вас разговор из космоса. Расскажите, как это происходило, и я так понимаю, что это именно стало таким путём к вашей добровольческой такой помощи из космоса, да?
С. Рыжиков:
— Вы знаете, слишком громко звучат слова «доброволец», «помощник» и так далее. Добровольцы — это те, кто постоянно трудятся в этой сфере, в этой стезе, кто регулярно и постоянно помогает. Наши такие разовые акции небольшие, они, конечно, просто громкие, такие красивые, но нечастые, наверное, поэтому и внимание привлекают, но они ни в какое сравнение не идут с тем, что реально люди делают, когда приезжаешь и смотришь, в каком режиме трудятся сотрудники службы «Милосердие». На орбите один из способов, в том числе, психологической разгрузки — это возможность позвонить. Связь односторонняя, нам нельзя...
В. Рулинский:
— То есть вам звонить нельзя?
С. Рыжиков:
— С обычного телефона, да, мы связь держим только с центром управления полётами. У нас такая возможность имеется через программные средства, через спутники, IP-телефонию, мы можем, в принципе, в любую точку планеты позвонить. И по себе знаю, насколько это радостно — получать звонок из космоса. И так же позвонил и Нине, и вот она моментально нашлась, сказала...
Т. Ларсен:
— Подождите-подождите, то есть у вас нет никакого регламента, вы можете любому человеку позвонить, которому вы сами хотите, да?
С. Рыжиков:
— Если мне позволяет обстановка, если я выполнил раньше ту работу, которая у меня была запланирована, если есть свободное время, я могу это сделать.
Т. Ларсен:
— То есть вы можете общаться не только, например, со своим психологом или врачом, или женой, да?
С. Рыжиков:
— Так точно.
Т. Ларсен:
— И поэтому вы решили позвать кому-нибудь ещё просто пообщаться?
С. Рыжиков:
— Да.
Т. Ларсен:
— А почему вы выбрали именно Нину? Нина — журналист портала «Милосердие»?
В. Рулинский:
— Сейчас вообще Нина работает в Чили в гуманитарной миссии, Россотрудничество возглавляет, а до этого была руководителем штаба помощи беженцам нашего церковного в Москве, а до этого работала в больнице святителя Алексия, в нашей церковной больнице, и там как раз вот, когда Сергей позвонил, она тогда была там.
Т. Ларсен:
— Так а вы познакомились как с ней?
В. Рулинский:
— Она интервью брала.
Т. Ларсен:
— А, она всё-таки как журналист тоже работала?
С. Рыжиков:
— Да. И она тут же нашлась и предложила ещё раз перезвонить, пообщаться с пациентами паллиативного отделения. И, конечно, такое предложение нельзя отринуть, понимая, что это не просто, что слова надо подобрать правильные, что людей надо как-то утешить, настроить, поддержать.
Т. Ларсен:
— А о чём вы говорили с ними?
С. Рыжиков:
— И о космосе, о программе нашей, и о каких-то земных вещах. В общем-то, такой непринуждённый диалог во всём и ни о чём.
В. Рулинский:
— А они были в каком состоянии от того, что им звонит космонавт из реального космоса?
С. Рыжиков:
— Об их состоянии мне рассказывали уже после, когда приехал в больницу святителя Алексия, уже после полёта встречался.
Т. Ларсен:
— Это аудиосвязь была, да?
С. Рыжиков:
— Да, это аудиосвязь была. К сожалению, уже один из ребят, с кем я общался, его не было в живых, но его мама рассказывала и ребята, кто в палате вместе находились, они, видимо, долго ещё потом были под впечатлением, обсуждали это. Ну, я понимаю, насколько это людям интересно и необычно.
В. Рулинский:
— Да, это, конечно, какой-то новый опыт, когда, даже это представить сложно, такое общение, особенно с человеком, который фактически, иногда бывает так, что в паллиативном отделении люди оказываются особенно одиноки и особенно им нужна какая-то поддержка, а здесь такая поддержка, можно сказать, в прямом смысле свыше, оттуда. Конечно, самое главное, это именно помощь Бога, и, наверное, вы что-то говорили и про веру, про важность?..
С. Рыжиков:
— Конечно.
В. Рулинский:
— Человек, вот именно понимающий это, особенно оттуда, это интересно, конечно. Но мне кажется, что больница это не первый ваш опыт, потому что у меня была информация, что вы стали добровольцем службы «Милосердие» еще до этого, да? Вы как-то столкнулись со службой и начали помогать, по-моему, там у вас какая-то бабушка была подопечная, такая была история?
С. Рыжиков:
— Была такая история. Мы только приехали на новое место службы, в Центр подготовки космонавтов, и я решил своему сыну-школьнику преподать такой урок милосердия, вот прочитал, не помню в какой газете православной, о том, что регулярно добровольцы собираются, им ставят задачи. Мы поехали в храм царевича Димитрия и вот после службы объявили, что желающие могут остаться, будут распределены задачи. Задачи не распределили, просто взяли наши контакты и сказали, вам перезвоним. Потом перезвонили, сказали: «вот вы будете ухаживать за такой-то бабушкой».
В. Рулинский:
— Не дали выбора, а просто сказали?
С. Рыжиков:
— Да, да.
В. Рулинский:
— Интересно.
С. Рыжиков:
— Я позвонил, познакомились, приехал, и, в общем-то, на протяжении более десяти лет мы с ней общались, и это очень замечательное время, я очень тепло вспоминаю, и признаюсь, не знаю, кто кого поддерживал, мы её или она нас, потому что человек удивительный. К сожалению, ее не стало, как раз во время второго полета, 6 декабря она ушла из жизни, Надежда Павловна Бауман, но человек удивительный.
В. Рулинский:
— Расскажите про нее.
С. Рыжиков:
— Она родилась в один год с Юрием Алексеевичем Гагариным, в 1934 году, 20 января. Родилась она с физическим недостатком: у неё не было ножек. Ее отец сказал маме: мы в любом случае забираем её из роддома, воспитываем, и у нее также на ручках не было всех пальчиков. Затем еще она перенесла несколько операций, у нее там часть легкого удалена, там каких-то ребер нет.
В. Рулинский:
— Натерпелась, конечно.
С. Рыжиков:
— Натерпелась, да. Она ходила на протезах, но ходила, всегда нас встречала у лифта, провожала до лифта. С несколькими пальчиками, там два пальчика на одной руке, три на другой, она научилась играть в тридцать пять лет на фортепиано.
В. Рулинский:
— Вот это да!
С. Рыжиков:
— Она стихи писала, она издала несколько книг. У нее огромный помянник, она всех поминала. У нее огромный телефонный справочник, она со всеми постоянно в диалоге, и когда вечером 20 января звонишь, поздравляешь с днем рождения, она говорит: «Сергей, ты 85-й, а в прошлом году был 113-й!»
Т. Ларсен:
— А в чем заключалась ваша помощь ей?
С. Рыжиков:
— Мы должны были приезжать, наводить порядок, продукты привезти, какие-то хозяйственные вещи.
Т. Ларсен:
— И ваш сын ездил с вами?
С. Рыжиков:
— Да, конечно.
В. Рулинский:
— А сколько ему было лет?
С. Рыжиков:
— Так, на тот момент ему было двенадцать лет.
Т. Ларсен:
— И он прям не пытался как-то соскочить? Он участвовал?
С. Рыжиков:
— Нет, нет, что вы. У меня сын тоже любит поэзию, у них немало тем было общих.
В. Рулинский:
— А какой у нее был любимый поэт?
С. Рыжиков:
— Интересный вопрос. Я знаю, что она сама сочиняет, а вот из любимых не готов сказать.
В. Рулинский:
— А вы любите поэзию сами?
С. Рыжиков:
— Да, тоже люблю, конечно.
В. Рулинский:
— А сами что любите читать?
С. Рыжиков:
— Классиков.
В. Рулинский:
— Ну, классики разные, может быть Серебряный век, а может быть Пушкин.
С. Рыжиков:
— Серебряный век, несмотря на литературный класс, он интересен, он своеобразен, но я предпочитаю все-таки Пушкина, Лермонтова, Тютчева.
Т. Ларсен:
— А у меня вообще другой вопрос: откуда вы время-то брали на то, чтобы еще и к бабушке ездить помогать? Ведь у вас же, наверное, все-таки не такая работа с восьми до пяти и два выходных, нет?
С. Рыжиков:
— Нет, именно такая работа, с девяти до шести рабочий день, два выходных.
В. Рулинский:
— Просто десять лет ждешь.
С. Рыжиков:
— Бывают командировки, бывают тренировки на двое суток в лес и безвылазно там, сборы парашютные, авиационная подготовка и так далее. В целом мы все-таки как студенты: пришли, отучились, тренировки, и вечером свободны. Как правило, в вечернее время, либо в выходные мы выбирались к Надежде Павловне.
В. Рулинский:
— Получается, в службе «Милосердие» особенно не знали, что вы космонавт?
С. Рыжиков:
— Да, Надежда Павловна с кем-то поделилась об этом.
В. Рулинский:
— То есть, когда вы пришли просто на собеседование: ну вот, вы хотите помогать, вот вам анкета, да?
С. Рыжиков:
— И в путь, да.
В. Рулинский:
— Интересно.
Т. Ларсен:
— Интересно еще и что вы, в общем, хотели сыну какой-то пример преподать, а втянулись сами. Вот вы сказали, что она помогала вам больше, чем вы ей, а чем она вам помогала?
С. Рыжиков:
— Советами, там рецепт какой-нибудь расскажет, просто поддержит, мы уже очень так сдружились, сроднились, можно сказать, и делились всеми событиями, происходящими в нашей жизни, в ее и знакомых, родных, то есть очень тесное общение такое было.
Т. Ларсен:
— Она жила в Москве, и вы из Звездного городка ездили к ней в Москву?
С. Рыжиков:
— Да.
В. Рулинский:
— А получается, когда она умерла, вы стали кому-то другому помогать?
С. Рыжиков:
— Нет, на тот момент, когда все это начиналось, мы были на том этапе подготовки, где он был не такой плотный, и я еще не был включен в состав экипажа. Десять лет назад, в 2014 году, первый раз меня включили в состав экипажа, готовящегося к экспедиции, и, конечно, там уже ритм более плотный, большое количество командировок. И, вернувшись с экспедиции в 2021 году, мы принимали участие в похоронах Надежды Павловны в мае. Но я к этому уже больше не обращался, да и со временем уже посложнее.
В. Рулинский:
— И тут появилась Нина, которая вас именно в паллиативном отделении попросила помогать, да?
С. Рыжиков:
— Ну, это разовые акции. К нам постоянно приходят запросы, письма такого общественного характера: съездить пообщаться со студентами, с рабочими коллективами.
В. Рулинский:
— То есть Нина не говорила, что это церковная больница, вы не знали?
С. Рыжиков:
— Почему? Больницу святителя Алексия я знал прекрасно, у меня и мама там лежала, и многие другие знакомые. Удивительное такое медицинское учреждение, необычное, с поразительными сотрудниками.
В. Рулинский:
— Вы же там встречались с пациентами, это, наверное, тоже какой-то вызов, ты приходишь к людям, у некоторых из них неизлечимые диагнозы, когда, в общем, осталось совсем немного, у некоторых там очень тяжёлые ситуации, и надо им что-то сказать, поддержать, рассказать что-то, что может их вдохновить в эти дни жизни. Мне кажется, что это очень непросто.
С. Рыжиков:
— Непростая задача, вы правы. Но желание не просто прийти, а оказать какую-то действенную помощь, общение с этими людьми, с теми, кто за ними смотрит, кто лечит их, по-другому там никак нельзя, ты невольно проникаешься атмосферой и жизнелюбием этих людей, и их таким живым интересом к нашей деятельности профессиональной, к каким-то другим вещам, то есть общение не носило такой, знаете, траурный, заунылый характер, а наоборот.
В. Рулинский:
— Эта программа «Делатели» на Радио ВЕРА, мы говорим с Сергеем Рыжиковым, Героем России, летчиком-космонавтом и добровольцем различных церковных социальных проектов, в частности, православной службы «Милосердие». И вот Сергей сказал так вот, может быть, немножко преуменьшая значение своего служения, но об одном факте я бы хотел особенно рассказать, о нем я узнал примерно так же, как и о факте помощи бабушке, подопечной службе «Милосердие», я узнал от координатора волонтеров-ремонтников в Мариуполе о том, что именно в Новый год, перед Рождеством, один из волонтеров, кто приехал, это был Сергей Рыжиков, космонавт. Об этом я узнал совершенно случайно так вот, от одного к другому, вот это тоже к слову о том, что не любит Сергей афишировать свою деятельность. И вы поехали туда восстанавливать дома нуждающихся людей, пожилых, инвалидов, частные дома, и стали таким, можно сказать, волонтером в течение, сколько у вас там, неделя была, десять дней, и при этом, я так понимаю, что это отпуск был, да?
С. Рыжиков:
— Это были выходные дни.
В. Рулинский:
— Расскажите, как вы к этому шли и что там увидели?
Т. Ларсен:
— Это был первый приезд в Донбасс?
С. Рыжиков:
— Первый. Признаюсь откровенно, не хотелось бы это озвучивать по ряду причин, но уж поскольку заговорили, наверное, нет неравнодушного человека в стране и в мире к тем событиям, которые сейчас происходят, и, конечно, хочется какое-то посильное участие принять в этом. И регулярно просматривая «Православие. Ру», «Милосердие», какие-то анонсы, меня это заинтересовало, но ввиду занятости, подготовки возможности вырваться не было, а тут как раз промежуток времени предрождественский, когда можно было это реализовать. Слава Богу, все получилось.
Т. Ларсен:
— Что вы там делали, прямо на крыши залезали?
С. Рыжиков:
— Да. Основной задачей как раз было закрыть тепловые контуры, чтобы люди могли в тепле и без осадков в своих домах в более-менее человеческих условиях жить. И самый первый объект был связан с печью, что, в общем-то, на мой взгляд, символично, все-таки печь — это сердце дома, надо было трубу подправить. А второй объект, мы основную часть поработали уже с кровлей, после прилета восстановили кровлю на жилом доме у людей, прямо напротив «Азовстали».
Т. Ларсен:
— Что вы оттуда привезли с точки зрения эмоций, впечатлений?
С. Рыжиков:
— Массу всего.
Т. Ларсен:
— Поменялись, может быть, представления какие-то о чем-то?
С. Рыжиков:
— Не поменялись, а укрепились скорее всего, но этот ужас как-то сложно передать словами. Мы думали в детстве, что это всё, вот было в 45-м, и это никогда не повторится, и мы это усвоили до конца нашей жизни, а оказывается, не усвоили, и что в наше время такое возможно, до сих пор сложно поверить, но тем не менее, люди-то пострадали и в помощи нуждаются.
Т. Ларсен:
— Просто очень сложно, мне кажется, для вас это должен быть какой-то вообще, как мне кажется, дичайший контраст, с одной стороны, ты здесь на острие науки, техники 21 века, в международном сообществе таких же, в братстве, в единстве, в научном процессе, а потом раз, и ты возвращаешься в какие-то просто доисторические времена, где люди убивают друг друга, где те же достижения науки и прогресса используются для уничтожения себе подобных, это же жуткий диссонанс.
С. Рыжиков:
— Жуткий, жуткий. Это дикость, конечно, согласен. Но в то же время, общаясь с людьми, поражаешься тому, что в нас заложено, какие необычайные качества проявляются в людях, какая сила жизненная в людях есть, и как они этой силой непроизвольно делятся и заражают. И плюс объем, уровень, масштабы того, что восстанавливается сейчас, оно же тоже не может без внимания остаться. И как люди рассказывали о том, как это происходило, как оно прилетело, что с ними случилось в этот момент, как они потом жили после этого, это же такие вещи, которые...
Т. Ларсен:
— Вы бы туда взяли с собой сына?
С. Рыжиков:
— Он просился.
В. Рулинский:
— И как, возьмёте?
С. Рыжиков:
— Будет возможность если, поедем. Но сейчас я на подготовке, у него тоже учеба, поэтому пока не знаю, пока сложно.
В. Рулинский:
— Уже сейчас 190 домов восстановили наши православные, и не только православные, там есть люди, так скажем, еще не близкие к Церкви пока, но это православный проект такой, который организовал Синодальный отдел по благотворительности, и вот 190 домов нуждающихся людей уже восстановлено, и приняло участие уже более 650 добровольцев со всей страны. Меня что радует в этой истории, это действительно, и Калининград, и самые дальние, дальневосточные наши регионы, и люди едут, потому что сердце зовет. Мне кажется, наверное, вы тоже с этим столкнулись, с теми, кто там оказался, обычно это совершенно из разных сфер люди. Расскажите, кто был рядом с вами из волонтеров.
С. Рыжиков:
— Вы совершенно правы, люди разных возрастов, география обширнейшая, разных профессий.
В. Рулинский:
— А мы уже поняли, космонавты среди них.
С. Рыжиков:
— Повторюсь, я не афишировал. Единственное, когда руководитель уже в самом конце меня потихонечку подозвал и сказал, что он выяснил, то я попросил, чтобы он людям не говорил об этом, потому что здесь не в профессии дело, здесь дело в человеке, и те люди, с которыми мы работали вместе, это удивительные люди. И очень радостно, очень отрадно, что мне довелось с ними познакомиться, потрудиться вместе и вообще ощущать себя частью общества людей, не просто неравнодушных, а именно стремящихся ещё что-то сделать, внести лепту свою.
Т. Ларсен:
— А это похоже на вашу команду на Международной космической станции, по ощущениям?
С. Рыжиков:
— Интересный вопрос. Какие-то аналогии, наверное, можно провести, мы объединены общей целью, общей задачей, труд совместный, труд созидательный. Ну, конечно, и различий тоже немало, и не только в условиях работы, но и в задачах.
В. Рулинский:
— К слову, если у вас тоже есть желание присоединиться к этому замечательному проекту Русской Православной Церкви, можете позвонить по телефону: 8-800-70-70-222. Сейчас особенно нужны плиточники, штукатуры, маляры, электрики, сантехники. Пока ещё зимний период продолжается, в Мариуполе в основном нужны внутренние работы. Правда, мне кажется, Сергей отчасти застал и внешние, то есть и на крышах тоже приходилось работать зимой, так что всем найдётся место применения. Но если у вас особенно вот эти специальности есть, если у вас именно строительный профиль, это очень тоже востребовано. Ещё раз повторю телефон, это важно: 8-800-70-70-222, из любого региона бесплатный звонок.
Т. Ларсен:
— У меня, на самом деле, есть вопрос совсем из другой темы, но я не могу не задать его лётчику-космонавту, Герою России, который к тому же, выходил в открытый космос, потому что, мне кажется, как всякий советский ребёнок, я космосом болею с детства и идея освоения человеком пространства за пределами Земли, она не может меня не волновать, даже в 50-летнем возрасте. И недавно я слушала замечательного учёного-прогноста Сергея Борисовича Переслегина, и он говорил интересные вещи. Во-первых, он говорил очень интересную вещь про русский культурный код, про то, что в нашем культурном коде заложена такая идея экспансии, но мирной экспансии, то есть мы народ-фронтир, нам всё время нужно выходить в новые пространства, и поскольку на планете Земля уже новые пространства закончились, то наша следующая, по идее, экспансия должна распространяться в космос, и что это очень важно вообще для русского характера, чтобы у нас была вот эта возможность выхода в какое-то дикое поле для того, чтобы его осваивать, обживать, наполнять смыслами, садами и прочее. Насколько вообще реально, что мы когда-нибудь действительно сможем это сделать не в качестве таких точечных научно-исследовательских проектов, а как некоей возможности для всего человечества развиваться и двигаться вперёд?
С. Рыжиков:
— Вы задали вопрос вне моей компетенции, он очень широкий.
Т. Ларсен:
— Да, мне просто интересно именно ваше персональное мнение вне зависимости от даже, может быть, от вашей профессии, от вашей деятельности на МКС, потому что, смотрите, в 60-е годы все фантасты возлагали на нас очень большие надежды, что в 21 веке мы уже хотя бы на Луне или на Марсе станцию какую-нибудь построим и начнём там сады растить — ничего мы не растим, мы изобрели тёплый унитаз и мобильную связь с интернетом, который нас поработил. Пока двигаемся не туда вообще, где нас хотели видеть наши предки, которые индустриализировались, чтобы мы больше, значит... Ну, все поняли, о чём я. Просто ужасно интересно ваше человеческое мнение об этом, как вы думаете, мы действительно от этого всё также далеки?
С. Рыжиков:
— Наверное, разочарую, но с вами соглашусь. Вот только представьте, двенадцать лет прошло после победы в Великой Отечественной войне, и полетел первый спутник. Через шестнадцать лет полетел первый человек. Через два с небольшим года после прибытия первой группы строителей на Байконур, полетела первая ракета. Технические средства совершенно иные, условия жесточайшие, на Байконуре континентальный климат от минус до плюс 50-ти. И когда строителей спрашивали, как вы выжили, ни воды, ни еды, они говорят: «Родненькие, мы фронтовики, мы под бомбами были, а у нас здесь комфортные условия, сейчас всё мирно, всё тихо, и мы занимаемся созидательным трудом, мы там строим будущее», ну они такие идейные же все. Я сейчас не буду проводить аналогии, допустим, с современными космодромами, это некорректно, потому что масштабы другие, всё-таки комплексность другая, задач множество и так далее, но вы правы, мы стали заложниками нашего комфорта, сети и многого другого, что наш потенциал или наш ментальный посыл к освоению пригасил существенно. Думаю, что он не угасил у всех, немало людей, которые активно, с интересом занимаются, и молодые коллективы сейчас работают над тем же освоением Луны и в пилотируемом отношении, и беспилотные аппараты строят, и в других отраслях активно развиваются в научном плане. Я бы этот акцент сместил даже не на космос. Один из американских, по-моему, то ли писателей, то ли публицистов, сказал, что если мы когда-то полетим на Марс, то стоя по колене в грязи на Земле. И вот если обернуться вокруг себя, не берем чистые улицы Москвы, в центральных районах, а вот там давайте на Байкал съездим, там остров Хужир, допустим, и заповедные зоны, экологичные эндемики, везде запрет, везде плакаты там: «давайте беречь», а все ездим на квадроциклах, перелопачиваем почвенный слой, который восстанавливается годами, десятилетиями. А если зайти за сам населенный пункт, там мы по колено, действительно, в мусоре, потому что туристов много, мусорная машина только через паром, и все сваливается там и местными, и приезжими, и все это растет.
Т. Ларсен:
— То есть вы имеете в виду, что пока мы не решим наших задач на Земле, то нечего нам в космосе делать, да?
С. Рыжиков:
— Пока мы, извините, употребляем те слова, которые законом запрещены к употреблению...
Т. Ларсен:
— Законом Божьим, духовным законом?
С. Рыжиков:
— Я про Конституцию говорю, попроще. Если мы можем запросто что-то бросить, я уже не говорю про те печальные события, которые вообще не поддаются никакому осмыслению, что в наше время возможны такие разрушения не только материальные, но и людские. На мой взгляд, мечтать надо, но надеяться, что это будет скоро, и какой-то «старшип» там донесет экспедицию на Марс, и там будут сады цвести... Давайте сады у себя посадим.
Т. Ларсен:
— Давайте засучим рукава и построим еще несколько новых домов или хотя бы закроем тепловой контур старых в Мариуполе и в Донецке, да?
С. Рыжиков:
— Так точно.
В. Рулинский:
— К слову об этом, действительно, с Божьей помощью проекты развиваются, и не только по линии восстановления домов. Я бы хотел также рассказать о том, что есть возможность присоединиться к реально действующим сейчас церковным проектам помощи и в Северо-Донецке, и в Мариуполе, и в Донецке, и в Горловке, и в Луганске, и в Бердянске. Конечно, нужны сейчас и волонтеры-строители, но также и социальные волонтеры, и волонтеры по уходу. Если есть желание присоединиться к помощи, это можно сделать, позвонив по телефону 8-800-70-70-222. 8-800-70-70-222. Очень нужна помощь, из любой точки страны можно приехать, договориться, и действительно, многое меняется благодаря этому опыту в вашей жизни, это проверено опытом многих людей. Сергей, спасибо вам за то, что вы нашли время. Мы с Роскосмосом согласовывали этот приход ваш и Роскосмосу спасибо, что из вашего сложного графика уделил время на сегодняшнее общение, оно очень важно для нас, и, мне кажется, для всех радиослушателей, для всех, кто так или иначе помогает или ещё на пути к тому, чтобы начать помогать. Спасибо вам, и я думаю, что этот эфир останется в сердце многих людей.
Т. Ларсен:
— Спасибо. Большая честь была общаться с таким выдающимся человеком, серьёзно абсолютно, просто одно рукопожатие от космоса, вам дай Бог здоровья.
С. Рыжиков:
— Вам огромное спасибо и не только за сегодняшний эфир, а за всю ту громадную работу, которую вы делаете, и в том числе, за тот эфир, который я слушал на протяжении двух экспедиций, потому что была возможность по линии психологической поддержки заказывать ту или иную радиостанцию, не в прямом эфире, а в записи, я выбрал Радио ВЕРА и с удовольствием слушал на борту Международной космической станции. Спасибо вам огромное.
Т. Ларсен:
— Фантастика!
В. Рулинский:
— Здорово! Спасибо. С нами был сегодня Сергей Рыжиков, Герой России, лётчик-космонавт, руководитель экипажа МКС и доброволец нескольких православных, церковных социальных проектов. А с вами были Тутта Ларсен...
Т. Ларсен:
— И пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
В. Рулинский:
— Всего доброго.
Т. Ларсен:
— Удачи.
Все выпуски программы Делатели
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час
«Уныние, отчаяние, депрессия». Наталия Инина
У нас в студии христианский психолог, психотерапевт, преподаватель факультета психологии МГУ им. МВ Ломоносова, РПУ св. Иоанна Богослова Наталья Инина. Разговор шел о чувстве богооставленности. Что делать, когда рушатся все надежды и нападает отчаяние, как не перепутать депрессию с чувством покаяния и как преодолеть грех уныния и научиться верить и доверять Богу.