«Третье воскресенье после Пятидесятницы». Прот. Максим Первозванский

прот. Максим Первозванский

Мы беседовали с клириком московского храма Сорока Севастийских Мучеников в Спасской слободе, главным редактором молодежного портала Naslednick.online протоиереем Максимом Первозванским.

Разговор шел о ближайшем воскресенье, в которое празднуется память святителя Ионы Московского, а также о памяти святителя Феофана Затворника, святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского и преподобного Максима Грека — ​​​​​​​чему сегодня может научить нас их пример. Отец Максим также объяснил смысл воскресного Евангельского чтения.

---

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья. С вами Марина Борисова. В эфире программа «Седмица», в которой мы каждую неделю по субботам говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. Сегодня со мной клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждёт нас в церкви завтра, в третье воскресенье после Пятидесятницы, и на наступающей седмице. Отец Максим, обычно мы стараемся понять смысл наступающего воскресенья, исходя из воскресных евангельских чтений. Но в этот раз очень насыщенна всевозможными смыслами седьмая глава Евангелия от Матфея, отрывок из которой будет читаться завтра за Литургией. Поэтому у меня есть предложение обратить внимание на самое начало евангельского чтения. Звучит это так: «Светильник для тела есть око. Итак, если око твоё будет чисто, то всё тело твоё будет светло. Если же око твоё будет худо, то и всё тело твоё будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?» 
Мне кажется, что сейчас очень актуален вообще разговор о смыслах, потому что мы немножечко растерялись за время испытания карантином и не хождения в храм, и сбоя привычного графика нашей церковной жизни. И появилось очень много перекочевавших в соцсети желающих толковать евангельское слово. По этому поводу я хотела процитировать мысли в связи с евангельским чтением этого воскресенья святителя Феофана Затворника. Он так писал: «Оком называется здесь ум, а телом — весь состав души. Таким образом, когда ум прост, тогда в душе светло. Когда же ум лукав, тогда в душе темно. Что такое ум простой и ум лукавый? Ум простой — тот, который принимает всё, как написано в Слове Божьем, и несомненно убеждён, что всё так и есть, как написано. Никакого хитроумия, никаких колебаний и раздумий в нём нет. Ум лукавый — тот, который приступает к Слову Божию с лукавством, хитрым совопросничеством. Он не может прямо верить, но подводит Слово Божие под свои умствования». Вот насколько эти размышления святителя Феофана Затворника актуальны в нашей сегодняшней ситуации?

Прот. Максим Первозванский

— Они, безусловно, актуальны. И вообще Феофан Затворник — это один из наиболее, с одной стороны, глубоких, а с другой стороны, доступных для понимания современного человека духовных писателей. Именно поэтому он действительно в последние десятилетия претерпел множество всевозможных изданий: и полных собраний сочинений, и в отдельных изданиях. Конечно, особенно для начинающего христианина чтение Феофана Затворника является таким серьёзным прикосновением именно к по-настоящему духовной литературе, то есть не просто к просветительской, не просто к апологетической, а именно по-настоящему серьёзной литературе, которая позволяет человека ввести в жизнь духа. Однако я не мог не обратить внимание, что этим отрывком Феофан Затворник, условно говоря, вступает в некий разговор и даже в спор с самим собой. Он пишет, как вы правильно процитировали его слова, что надо читать, как написано. А вместе с тем сам святитель Феофан начинает читать этот отрывок, не как написано, а он начинает размышлять над тем, что имеется в виду под оком, что имеется в виду под телом. И явно даёт этому определённое символическое значение. Поэтому здесь очень важно нам обратить внимание на то, что вот то самое простое и лукавое, как противопоставление ему, о чём говорит Феофан Затворник, это не про то, что нам вообще надо буквально понимать буква в букву, слово в слово, что написано. «Лукавое» — всё-таки когда мы говорим и употребляем это слово, речь идёт о неправде, то есть не просто о сложности. То есть мы видим, что святитель Феофан, так же как и вслед за евангельским чтением, говорит о том, что простое противопоставляется не сложному, а простое противопоставляется лукавому — вот что здесь очень важно. То есть чему-то такому, что имеет перед собой... А что такое «лукавое», кто такой «лукавый»? Сам отец лжи называется в Священном Писании лукавым, дьявол называется лукавым. Поэтому лукавый — этот тот человек, который хочет... или тот подход, когда мы хотим подвести понятные в принципе, открытые, ясные, данные нам Божественные истины под какое-то своё заранее придуманное объяснение, например, вне всякого контекста с Божественным откровением, встроить это в какую-то схему, которую сам человек может даже назвать богословской и так далее. То есть уход от искреннего вопрошания Бога о том, а что здесь, собственно, имеется в виду.

М. Борисова

— Ну вот смотрите, совсем свежий и всем понятный сейчас пример: всё, что говорилось в связи с запретом посещать храмы во время Великого поста этой весной. Ведь очень много людей, которые призывали, несмотря на неблагословение Святейшего Патриарха, всё-таки посещать храмы, тоже обкладывали свои мысли цитатами из Евангелия. Казалось бы, они апеллировали к Слову Божию. Но получается, что от нашей трактовки всё-таки зависит тот смысл, который мы в этом слове для себя вычитываем.

Прот. Максим Первозванский

— Конечно, зависит. И это, мне кажется, вообще серьёзный такой выход, очень серьёзный результат в частности этой такой сложной для многих из нас весны и начала лета. Дело в том, что собственно на цитировании Слова Божия, на апелляции к Божественному авторитету базируется по сути дела любая еретическая и раскольническая деятельность. Причём по поводу апелляции к Слову Божию я часто вспоминаю цитату из воспоминаний митрополита Вениамина (Федченкова), когда он ещё в дореволюционные времена в начале XX века как-то посетил диспуты православных со старообрядцами — казалось бы, наше внутреннее дело. И он говорит, что вышел оттуда в ужасном состоянии: люди били друг друга Словом Божьим, как палкой. Вот это такая цитата из митрополита Вениамина, что действительно под каждый взгляд, под каждую интерпретацию так или иначе можно найти слова Священного Писания. И здесь мы сталкиваемся с одним очень важным феноменом, таким антифарисейским, что ли, антибуквалистским. Дело в том, что каждый из нас: я, вы, любой из наших слушателей — безусловно, человек грешный, простите меня, дорогие радиослушатели, от них же первый есмь аз. Мы люди грешные, и пытаясь понять Слово Божие, мы действительно пропускаем прочитанное, услышанное через призму своего, прости, Господи, в общем лукавого ума. И мы не способны оказываемся разобраться. Почему в отличие от тех же самых протестантских деноминаций, которые находятся в состоянии бесконечного дробления, поскольку каждый из вновь... с таким порывом... Причём я сейчас специально исхожу из самых благих побуждений наших братьев-протестантов. Каждый из них, по-своему прочитав то или иное место Священного Писания, по сути дела, как кто-то из наших православных писателей в своё время давно ещё написал, что «в борьбе с Папой Римским, с его авторитетом, протестанты по сути дела возвели в ранг Папы Римского, в ранг авторитета каждого человека». 
То есть каждый читает так, как он читает, каждый понимает так, как он понимает, в отличие и в противовес мнению Православной Церкви, которое основывается, и толкование Священного Писания, на авторитете согласия святых отцов. Этот вопрос достаточно серьёзно разработан, и поэтому так или иначе все наши толкования Священного Писания должны базироваться на святых отцах. Но и здесь, оказывается, этого не достаточно, потому что мы знаем, что по целому ряду вопросов у святых отцов были разные мнения. И для этого Православие вводит такое понятие, как согласие святых отцов по тому или иному вопросу. Хотя и здесь остаются сложные места для применения даже согласия святых отцов к тем или иным конкретным ситуациям. Поэтому так или иначе, сталкиваясь со сложными ситуациями, пропуская их, с одной стороны, через своё сердце, с другой стороны, через авторитет Священного Писания и святых отцов, с третьей стороны, через указания священноначалия, каждый человек и принимает то или иное решение, за которое по сути дела он сам потом лично будет отвечать.

Да, вы правильно сказали, что и прихожане наших храмов, и даже духовенство разделились в оценке ситуации, насколько, как, изолироваться или не изолироваться, закрывать храмы или не закрывать. Тем более, что призыв Святейшего Патриарха звучал, особенно в самом начале, именно как призыв, а не как непосредственное указание, как бы оставляя решение этого вопроса на совести каждого человека. И люди решали этот вопрос в соответствии с тем, как они его видели и воспринимали. И каждый из нас будет за это отвечать. Я буду отвечать, например, за то, что я призывал людей не ходить в храмы в тот момент. А другой священник какой-нибудь, который говорил: «Ребята, не надо ничего бояться, надо ходить в храмы. Бог с нами, ничего страшного в храме с нами случится не может», — он будет отвечать за свои слова. Потому что каждый из нас от слов своих оправдается и от слов своих осудится. Если мы говорим о Священном Писании, то довольно много слов про наши органы чувств. Вот вы приводили сейчас пример — и сегодня в воскресный день и завтра будут звучать слова про око, которое должно быть светло и чисто. Есть, например, слова Священного Писания про язык, который бы вроде и малый член, как пишет апостол Иаков, но удержать его никто не может. И тот, кто научился управлять своим языком, научился управлять вообще самим собой. То есть действительно есть входящие и есть исходящее — и то и другое должно быть чисто. И именно в этом состоит то самое делание аскетическое христианина по очищению своего ока, по обузданию своего языка, по обузданию своего чрева. 
Вот мы пока живём в теле... Я всё-таки, несмотря на вот это важнейшее толкование святителя Феофана, которое вы привели в самом начале, хотел бы обратить внимание и на буквальный смысл слов Священного Писания, что око — это буквально глаз. Куда ты смотришь? И каждый из нас, кто хоть раз обращал внимание на то, что происходит с нашим взором, он думаю, прекрасно меня поймёт: идёшь ты по улице — на что ты смотришь? На рекламу, на людей, на короткие юбки — на что ты смотришь? От этого, конечно, зависит состояние нашей души.

М. Борисова

— Напомню нашим радиослушателям, что сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». Со мной клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И мы говорим об особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей седмицы. В наступающее воскресенье мы чтим память святителя Ионы Московского. Совершенно знаковый святитель, потому что, собственно говоря, с его именем связано обретение Русской Церковью автокефалии. Но мне кажется, что вообще весь этот исторический рассказ о том, как это происходило, лишний раз подтверждает, что желание следовать букве, в данном случае букве канона, всё равно, несмотря на то, что это не получается физически, всё равно приводит к искомому результату, поскольку если есть благословение Божие, то искомый результат не замедлит. Мне в связи с именем святителя Ионы интересно узнать ваше мнение о двух моментах. Во-первых, то, что в истоке Православной Русской Автокефальной Церкви стоит всё-таки святой. Мне это кажется очень важным, потому что святость Ионы была подтверждена буквально через 11 лет после его смерти. То есть даже при его жизни ни у кого не возникало сомнений, что это святой муж. И то, что исторические обстоятельства постоянно складывались так, что при желании получить от Константинопольского Патриарха благословение, московский иерарх никак не мог этого сделать, потому что либо он опаздывал, либо возникали какие-то политические причины, которые не давали возможности получить это благословение — его получал и другой человек, который потом тут же погибал. То есть стечение исторических обстоятельств складывалось так, что неизбежно московская кафедра должна была обрести самостоятельность. Как прочесть нашими сегодняшними глазами этот исторический урок?

Прот. Максим Первозванский

— Во-первых, по поводу святости: это действительно важный момент. И если в каких-то других исторических ситуациях по поводу других личностей у стороннего наблюдателя, не церковного, например, даже могут возникнуть подозрения, условно говоря, что его прославили в лике святых потому, что он достиг таких результатов. Например, обрёл автокефалию или добился каких-то других внешних результатов. То есть условно говоря, можно заподозрить, что человека причислили к лику святых по результатам его деятельности. Здесь этого даже заподозрить нельзя. Действительно святость Ионы была очевидна для его современников, и это вообще великое благо. Мы называем наших священнослужителей высокими, святыми... как бы в обращении к ним нарекаем их уже святыми. Давайте вслушаемся в слова — это вообще нам часто предъявляют в претензию нецерковные люди: Святейший Патриарх, Высокопреосвященнейший митрополит, Высокопреподобный архимандрит. И даже ко мне в официальном обращении, если бы мы сейчас не на радио «Вера», а общались бы с вами высоким церковным штилем, вы должны были бы обратиться: «Ваше Высокопреподобие». Представляете? Сергий Радонежский был всего лишь преподобным, а моё недостоинство официально именуется «Высокопреподобным». И люди спрашивают: «Что это такое? Почему? С какой стати вы усваиваете людям, в общем даже не прославленным ещё и, возможно, никогда не прославленным, и, возможно, ведущим себя в общем недостойно, вы усваиваете такие высокие обращения?» У нас есть на это ответ в том, что эти люди призваны быть такими. Святейший Патриарх действительно призван к тому, чтобы быть святым. Высокопреосвященный митрополит призван к тому, чтобы в своей жизни являть своё преосвященство. А любой протоиерей или архимандрит призван к тому, чтобы действительно быть преподобным, и даже высокопреподобным. К диакону, например, очень интересное обращение, надо обращаться: «Ваше Благовестие». То есть действительно диакон должен не просто с солеи провозглашать на службе «Паки и паки...» — он должен быть благовестником по своей жизни. К сожалению, так бывает не всегда. Простите за такое длинное отступление.

Так вот, в некоторые моменты истории это бывает, к счастью, регулярно. И в случае митрополита Ионы так и случилось, что действительно пост, подразумевающий святость его носителя... что это совпало, что он действительно был святым человеком, и как я уже сказал, это было совершенно очевидно для всех. Поэтому это, конечно, милость Божия и знак опять-таки для людей как того времени, так и всех последующих времён, и для нас с вами, что это была милость Божия и прямое желание Божие. Мы же знаем, что без воли Божией, с одной стороны, ничего в жизни отдельного человека и уже тем более в истории Церквей не совершается без воли Божией: волос не упадёт с нашей головы без воли Божией. Но с другой стороны, православное понимание... мы размышляем об этом так, что есть прямая воля Божия, а есть попущение, то есть когда Господь не препятствует. Да, в этом есть Его воля, но, условно говоря, не активное желание, а именно попущение. Многие вещи, совершающиеся в истории, в том числе в церковной истории, являются церковным попущением Божьим. Например, раскол: безусловно, не было воли Божией на раскол, Бог не хотел раскола. Но Он попустил, Он согласился: «Ладно, хотите — пусть будет так!» Когда мы видим, что у руля Церкви в какие-то моменты находится святой человек и происходят важные деяния, мы видим в этом не просто попущение, мы видим в этом прямую волю Божию. И это, конечно, очень утешительно для нас.

М. Борисова

— Опять хочется вспомнить недавние события, по поводу которых мы много разговаривали, много было написано. Я имею в виду историю с так называемым томосом, дарованным как бы украинскому Православию, которое не просило этого томоса. Вот вопрос об автокефалии, то есть об отделении в самостоятельную Церковь какой-то митрополии. Мне кажется, что история обретения Русской Церковью автокефалии в этом смысле тоже такой наглядный урок, что если это, как говорится, суждено, если есть на то воля Божия, это будет, несмотря на массу внешних препятствий. И наоборот, на примере украинской всей этой истории видно, что если в этом расколе нет ничего ценного, то он развалится, не успев даже и создаться. Собственно, что сейчас и происходит.

Прот. Максим Первозванский

— Это прекрасно видно и по носителям... конечно, «не судите, да не судимы будете», но если мы рассмотрим личность руководителя украинского раскола митрополита Филарета, мы можем увидеть в нём, даже если мы встанем сейчас полностью на позицию раскольников, то мы можем увидеть в его главах выдающихся политических деятелей, которые своим трудом, политическим искусством, настойчивостью, волевыми качествами, обладают в полной мере, которые сумели в трудные моменты истории таким образом поступить, чтобы действительно достичь желаемого, достичь того самого томоса. Но при этом если мы увидим, как, какими средствами и какими личными качествами обладают эти люди, то мы можем в какие-то моменты просто даже в ужасе отшатнуться. Поэтому здесь, даже если мы не говорим пока о плодах, а плоды, очевидно, пока только противоположные получаются на Украине. Если была декларирована цель уврачевание раскола, то мы видим, что никуда он не уврачевался, а только усугубился. Но даже если сейчас пока не говорить о плодах, а просто говорить, как мы говорим о митрополите святителе Ионе как о носителе, то мы видим, с одной стороны, святого человека, а с другой стороны, человека, который, мягко выражаясь, весьма далёк от святости в её православном понимании.

М. Борисова

— Ещё одного святого, которого мы уже упоминали сегодня, Православная Церковь будет вспоминать 29 июня — это день памяти святителя Феофана Затворника. Поскольку мы о нём уже начали говорить, мне кажется, есть ещё один очень важный момент, именно потому, что весь XX век все неофиты, приходившие, несмотря на все гонения, в Церковь, начинали с того, что искали друг у друга именно трудов святителя Феофана. Это для многих была первая духовная книга, которую они открывали. Это был удивительный человек, у которого был редкий дар всю жизнь учиться, не только учить других, но и всю жизнь заниматься самообразованием. И он писал, что в образовании главное не то, что происходит в интеллектуальной сфере, а то, что происходит в сердечной сфере. То есть самая главная задача образования — это настроить душу человека. В связи с постоянными спорами о содержании нашего образования, можем ли мы каким-то образом руководствоваться подходом святителя Феофана, когда речь идёт о наших собственных детях, сегодня?

Прот. Максим Первозванский

— Вообще, вне всяких сомнений. Больше того, если мы посмотрим не на то, как реально в практической плоскости происходят те же самые реформы образования, а если мы обратимся к современной серьёзной теории по этому вопросу, такой признанной теории, то мы увидим, что современная наука об образовании понимает образование очень созвучно тому, как об этом говорил святитель Феофан. Я даже могу сейчас навскидку привести определение образования, буквально процитирую: «Когда разновозрастная и разнопрофессиональная общность людей занимается совместной деятельностью или творчеством, происходит передача образа проживания, образа понимания, — я уже сейчас дополняю, — образа того же душевного настроя человеку, который получает это образование. И эта разновозрастная, разнопрофессиональная общность людей должна заниматься при этом совместной деятельностью или творчеством». Вот таков современный подход к понятию образования. То есть когда люди, большие, маленькие, взрослые, дети, студенты, преподаватели, профессора занимаются совместной деятельностью или творчеством, происходит передача образа — и это и есть образование. Когда происходит передача определённых знаний, умений, навыков, происходит обучение. Когда происходит передача норм, происходит воспитание. Поэтому, естественно, то, о чём говорил святитель Феофан, как я уже сказал, глубоко созвучно современному научному пониманию образования, как передаче образов, настроя, норм. И уже в последнюю очередь как обучение знаниям, умениям и навыкам. Все реформы образования современные как бы сосредоточены вокруг этих самых пресловутых зумов — как их так передать, в чём их содержание и так далее. И в 90-е годы, и даже в нулевые из образовательного процесса вообще были изъяты такие вещи, как воспитание и всё остальное. Всё это было сведено к понятию «образовательных услуг» и так далее, что, конечно, приводит к девальвации всего образования, наставничества. Но к счастью, сейчас происходит определённое всё-таки возвращение к этому пониманию. И мне кажется, что это крайне важно.

М. Борисова

— В эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Мы ненадолго прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.

М. Борисова

— Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица». С вами Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей седмицы. На следующей неделе 2 июля Церковь будет чтить память одного из удивительных святых XX века, очень дорогого многим, кто пришёл в зрелом возрасте в 70-80-е годы в Церковь, — святителя Иоанна Шанхайского и Сан-Францисского, Иоанна (Максимовича). Человек удивительной совершенно судьбы. Родился он в самом конце XIX века в дворянской православной семье, до революции окончил юридический факультет Харьковского университета. Собственно на богословский факультет поступил уже в эмиграции в Белграде. В 1926 году он принял монашеский постриг и, что удивительно, уже тогда епископ Николай (Велимирович) говорил о нём: «Если хотите видеть живого святого, идите к отцу Иоанну». Отец Иоанн, по воспоминаниям тех, кто его знал, производил довольно странное впечатление. Это был такой немножечко юродствующий человек, ещё с дефектами речи, плюс к этому он в такой как бы сугубой аскекзе иногда даже оставался без обуви, потому что её кому-нибудь отдавал. И французы, когда он жил в Париже, звали его «святой Иоанн-босой», потому что достаточно часто можно было его в таком виде увидеть на парижских улицах.

И вот этот странный, казалось бы, для такого восприятия уже людей XX века, человек — в 1934 году его направили епископом в Шанхай, где была огромная, пёстрая, несчастная диаспора беженцев из России после Гражданской войны. И вот, собственно говоря, оттуда пошла его слава, потому что вокруг него собралась вся эта разрозненная, зачастую враждующая между собой, диаспора. Про дела благотворительности, которые с ним связаны, написано столько, что не хватит никакого эфирного времени это всё перечислять и цитировать. Но удивительная вещь произошла в 1949 году, когда после Китайской революции эти несчастные беженцы, которые только вроде бы обрели почву под ногами, вынуждены были искать, куда им бежать дальше. И вот тут произошло, на мой взгляд, одно из поразительных чудес XX века, когда вот этот странный человек, не вписывающийся ни в какие существующие каноны иерархических приличий, отправился в Америку в Вашингтон и добился того, что Конгресс США разрешил этим русским беженцам приехать в Штаты. Как это произошло — одному Богу известно, потому что никакие знакомые нам способы воздействовать на истеблишмент были невозможны для отца Иоанна. И в то же время это произошло. Вот что это за феномен странного юродствующего святого нового времени?

Прот. Максим Первозванский

— Вы знаете, это не просто юродствующий святой нового времени — это юродствующий святой совершенно особого своего времени. Если позволите, я сейчас не буду подробно рассказывать про святителя Иоанна, я думаю, что у вас на радио будут соответствующие передачи, подробное описание его жизни — всё это можно почитать, со всем этим можно ознакомиться. Мне здесь представляется очень важным вот о чём сказать, потому что тема, на мой взгляд, необыкновенно важная и при этом очень сложная. Мы сейчас с вами находимся в такой ситуации в XXI веке, когда мы пытаемся кристаллизовать, определить, очертить, чётко зафиксировать в правилах, в канонах, в нормах не только церковную, но и вообще жизнь. У нас такая эпоха стабильности, и наше общество старается во всех областях своей жизни всё стабилизировать. Даже в церковной жизни: невозможно стать священником сейчас, по нынешнему положению, не получив соответствующего духовного образования. Невозможно поступить в институт, не сдав соответствующим образом ЕГЭ — если мы берём уже не церковную жизнь. И так далее: невозможно стать тем, тем, тем... Например, в советское время, пожалуйста, и даже не в эпоху застоя: невозможно было стать начальником лаборатории, если у тебя нет высшего образования. Невозможно было стать в дореволюционное время священником, если ты не принадлежал к духовному сословию. Невозможно было закончить университет практически, если ты принадлежал к духовному сословию. То есть определённые рамки и правила в разные периоды истории становятся то жёстче, то мягче, то совсем разрушаются. У меня сейчас двое детей закончили 11-й класс и будут поступать в университет. И мы стали вспоминать с ними, как я поступал в университет.

Я им рассказал, что когда я сдавал письменно математику, по сути дела этот экзамен завалил, но решил одну единственную задачу нестандартным способом. И преподаватели за этот вступительный экзамен всё-таки мне поставили удовлетворительную оценку, хотя я из десяти задач решил всего две, и решили, что они со мной поговорят потом. Было две вступительных математики в моё время — письменная и устная. Вот письменную я таким образом практически завалил, а на устной они со мной уже разобрались. И дальше я поступил в Московский инженерно-физический институт. Мне моя дочка вчера говорит: «Папа, а ты знаешь,что сейчас это было бы невозможно, потому что при сдаче ЕГЭ это в принципе немыслимо». Опять-таки просто поколение такое было. Я стал священником до того, как получил духовное образование. При собеседовании на Епархиальной комиссии с меня взяли подписку, что я закончу семинарию. И я такой не один — это целое поколение священнослужителей 90-х годов, которые сначала становились священниками, а потом получали духовное образование. Как я уже сказал, сейчас такое невозможно, и в общем, это правильно, потому что издержки оказались очень велики. Человек, не должным образом воспитанный, не должным образом проверенный, образованный, представляет из себя серьёзный риск для церковного организма, если он становится не просто прихожанином, а становится священнослужителем, возглавляя ту или иную общину.

Но в определённый период общественной нестабильности, разрушения устоявшихся институтов это возможно и это приводит к тому, что такие люди, как святитель Иоанн (Максимович) могут оказаться не просто священниками даже, а могут оказаться архиереями. В обычной ситуации я не могу себе представить, чтобы подобный человек стал епископом — что в царской России, что в современной Русской Православной Церкви. Это просто немыслимо, потому что он бы не прошёл всех тех этапов, которые совершенно необходимы для того, чтобы стать архиереем. Но в период потрясений Господь как бы смешивает наши человеческие представления о том, как правильно. При этом действительно всплывает в виде пены часто достаточно много совершенно недостойных людей, которые приносят кучу осложнений, которые приносят много горя. Но при этом всплывают и такие удивительные феномены святителя-юродивого, человека, который... да просто я уверен, что он священником-то не смог бы стать в обычной ситуации, не то что епископом. Берём начало XX века, берём начало XXI века — не мог он стать даже священником ни в царской России, ни в современной Русской Православной Церкви. Но в условиях разрушения, в условиях эмиграции все внешние наши представления о том, как правильно и как должно: какая должна быть борода, как ты должен...

Вы знаете, удивительный феномен: лет пять назад нас, московских священников, реально муштровали и наказывали за то, что ты не носишь белую рубашку под подрясником и у тебя не торчит белая полосочка над подрясником. Это казалось настолько важным, что тебя могли отчитать, наказать за такой элемент внешнего вида. А вы говорите босой. Приди я босой куда-нибудь в храм — да я бы тут же попал под запрет. Поэтому я подчёркиваю, что не говорю, что это плохо. Разным временам полагается совершенно разная церковная, и общественная в том числе, организация. Как говорит премудрый Екклесиаст, есть время собирать камни и есть время их разбрасывать, и всему своё время. Просто он жил в такое удивительное время, когда этот святой человек мог стать не просто Василием Блаженным, который был никем и тоже босым спал на паперти Покровского храма на Красной площади, а он смог стать светильником Церкви в ранге святителя.

М. Борисова

— Но ведь помимо его трудов как архиерея, у него были поразительные результаты трудов как миссионера. И нас совершенно не удивляет сейчас то, что у нас в святцах есть день памяти святого Патрикия. Но то, что это святой Патрик, день памяти которого парадом отмечают ирландцы каждый год — мы же не думаем о том, что его возвращение в наши православные святцы связано именно со святителем Иоанном (Максимовичем). И не только его — и многих других западных святых, которые были канонизированы до раскола Церквей на Католическую и Православную. И его этот огромный труд по возвращению православного наследия Западной Европы — насколько для нас важен этот урок?

Прот. Максим Первозванский

— Это важнейший момент, конечно, и это его колоссальная заслуга. Но опять я здесь хотел бы чуть-чуть ещё об одной вещи сказать — о том, что любой человек, особенно носитель священного сана, носитель сана епископа, может сделать что-то необычное, выходящее за рамки всеми понятного, принятого, устоявшегося представления о том, что он должен делать. Я, например, как священник (простите, что я про себя говорю, понятно, что я не про себя говорю), я должен крестить, я должен определённым образом исповедовать, я должен определённым образом выглядеть, я должен определённые вещи проповедовать. И это всё зажато — это надо чётко понимать — в очень-очень узкие рамки представлений о правильном и неправильном. Шаг влево, шаг вправо — и меня могут записать куда угодно: в консерваторы, в модернисты, в раскольники, в еретики, в дураки. И это действительно произойдёт при одном условии: человек, носитель священного сана, может делать что-то необычное для людей своего времени при условии личной святости, очевидной другим — люди должны ему верить. Если человек выступает с каким-то заявлением, которое кажется странным тем людям, которые его слушают, первым делом люди отмахиваются, первым делом люди отмахиваются, они говорят: «Это странно, что за странные вещи ты нам говоришь? Что за странное ты пытаешься в нас вложить? Какой святой Патрикий? Это же непонятные западные еретики. Нам сейчас самое главное, наоборот, нашу русскую православную идентичность сохранить в этом враждебном западном окружении, которое вообще ставит перед собой целью... Мы же все знаем, что католики — это наши враги. У них вековая задача нас поработить, подчинить Римскому Папе, снабдить дурацкими догматами и всё такое прочее. При чём здесь какие-то древние святые?» Но для того, чтобы это прозвучало по-другому, для того, чтобы слово было услышано, тот, кто это говорит, действительно должен обладать таким несомненным авторитетом у тех людей, кому он это говорит. 
Это интересное такое сочетание: любой священник может покрестить, любой священник может поисповедовать, но вот вы приходите к священнику за советом, а он вам даёт какой-то совет, который кажется вам странным: «Что это такое? Я об этом не думал. Я думал, что надо будет так и так, но решил на всякий случай с батюшкой посоветоваться». А батюшка вдруг вам говорит: «Нет, вот это надо сделать». А это не то что ты его прихожанин и относишься к нему как к старцу. Когда ты можешь его услышать? Только при одном условии: если ты ему поверишь лично. И вот этими качествами обладал, конечно, святитель Иоанн — ему лично верили, в нём никто не сомневался, в его святости, в том, что с ним Бог, что он имеет право делать то, что он делает. И это тот идеал, к которому, конечно, должен стремиться любой священнослужитель. Он должен стремиться к тому, чтобы то, что он говорит, было не просто словами, не просто сотрясанием воздуха. У нас ведь это сплошь и рядом происходит: люди прочитали в книжках высказывания, не важно кого — митрополита Антония, святителя Иоанна, Феофана Затворника, о котором мы говорили — и озвучивают это. А им почему-то не верят, говорят, что это Феофан Затворник, это митрополит Антоний. Но сказанное лично митрополитом Антонием или святителем Феофаном, это воспринимается и доходит до глубины сердца. А просто пересказанное, просто переведённое почему-то уже не воспринимается — такая вот история.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». Со мною клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. И мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей седмицы. 4 июля мы будем вспоминать вашего тёзку. Не знаю, небесного ли вашего покровителя...

Прот. Максим Первозванский

— Небесного покровителя, да.

М. Борисова

— Тогда вашего святого — преподобного Максима Грека. Помимо того, что это ваш небесный покровитель, это ещё любимейший мой святой, поскольку вся его жизнь — это одно сплошное руководство к изучению в наше такое противоречивое время. Начнём с того, что человек, родившийся в православии в XV веке, уехал в Италию изучать древние языки и философию. И напитавшись там гуманистическими веяниями, до такой степени наизучался, что уехал в результате во Флоренцию и принял постриг в доминиканском монастыре святого Марка, то есть католическом. Удивительно странная история и удивительно знаменательный монастырь, в связи с дальнейшей жизнью святого. В этом монастыре когда-то жил Савонарола, то есть главный ниспровергатель авторитета Римских пап, который достаточно печально закончил свою судьбу, но всю жизнь положил именно на обличение пороков папства, вплоть до последних минут жизни, когда перед казнью он продолжал писать обличительные письма. 
И вот пример человека, который в том же монастыре в начале жизни принял монашеский постриг, который прожил совершенно диаметрально противоположно и пришёл к диаметрально противоположным результатам. Но вернувшись всё-таки в православие, опять-таки в поисках более углублённого учения попав на Афон и вернувшись в православие, принял там постриг. Но до сорока с лишним лет, по-видимому, ни в каких пророчествах он не представлял себе, куда его в результате приведёт его судьба. Потому что когда его по просьбе Московского великого князя командировали в Московию, он даже русского языка не знал, хотя его пригласили переводчиком. А дальше началось великое хождение по мукам, потому что человек западной культуры попал в абсолютно непонятную для него русскую православную среду, и как-то альянс не получился. Потому что несмотря на всё уважение к нему как учёному мужу и переводчику, он в результате попал сначала в церковную тюрьму в Иосифо-Волоцком монастыре, потом дальше — больше. И в общем, 20 с лишним лет жизни он провёл в заточении. При этом не только предался отчаянию, а результатом этого заточения стало удивительное литературное его наследие, потому что он написал колоссальное количество трудов именно уже в состоянии узника. При этом 10 лет ему даже не разрешалось причащаться. Как это всё совместилось в одной судьбе — очень трудно себе представить. Но каковы плоды вот этой странной судьбы?

Прот. Максим Первозванский

— Это вот опять интересно действительно, что уже не первая передача у нас с вами проходит — мы о самых разных вещах говорим, о разных святых, о разных отрывках из Священного Писания, и почему-то они увязываются один к одному — это какая-то такая мелкая бытовая мистика, с моей точки зрения, — когда мы можем увидеть в разных святых и в разных евангельских событиях некую единую связующую нить. И здесь мы видим тоже человека переломной эпохи, человека переломного времени, очень сильного, очень глубокого, очень стойкого, очень честного человека, который... Вы сказали в какой-то момент, что он — человек западной культуры. Я, может быть, не согласился не человека западной культуры, а человека христианской культуры, по-настоящему христианской культуры, для которого важным и самым главным была правда — так, как он её понимал, — была свобода, была честность, было искание Бога. При этом это всё было не так, как у нас, к сожалению, сейчас часто бывает — в таком каком-то душевном надрыве и какой-то даже внутренней истерии, в саможалении, в обиде. Вы знаете, сколько я видел современных правдоискателей, которые, чуть их где-то там прижали, они тут же заверещали: «Какой ужас! Я теряю веру, я теряю надежду. Меня обидели, я не знаю, как теперь дальше жить!» То есть это такое душевное тонкое устроение, лишённое при этом внутренней силы и стержня. 
А вот у него это было — у него действительно был настоящий стержень, у него действительно была настоящая сила, потому что с ним был Господь. И вот это его искание действительно во многом повторяло путь, может быть, даже нашей ещё... у меня сейчас произвольно возникает в голове — какого-то советского человека, который от атеизма через каких-нибудь там Рерихов и Блаватскую или йогу, или рок приходил к православию, принимал монашество, совершал великие подвиги, встречал непонимание и так далее. То есть это такая характеристика переломной эпохи. Это человек, который действительно не отчаялся. Вы знаете, для меня в его житии, поскольку это мой святой... сейчас будут не мои именины, то есть, условно говоря, я праздную это зимой — он дважды в год празднуется. Сейчас 4 июля будет обретение его мощей. 
Я хорошо знаю его житие, и удивительным представляется одно из последних его деяний, описанных в житии, которое вы не упомянули. Когда он уже был освобождён, все прещения с него были сняты, он жил в Троице-Сергиевой лавре на покое. И после взятия Казани Иоанн Грозный ехал на север для того, чтобы поклониться соловецким угодникам, принести соответствующие пожертвования в монастырь на помин души. И он встретил Максима Грека в Троице-Сергиевой лавре и попросил у него благословения. А тот, уже будучи старцем и понимая, чем вообще могут для него кончиться такие разговоры с власть имущими и что за царь перед ним стоит, он сказал ему: «Царь, ты не тем занимаешься. Слёзы вдов и сирот погибших под Казанью вопиют к небу. Ты должен сейчас их всех успокоить, утешить, а не ехать на поклонение куда-то там на север. Если ты сейчас не передумаешь, если ты не изменишь своего решения, то сын твой умрёт». И Грозный его не послушался, и произошло по пророчеству преподобного Максима Грека. То есть это его внутреннее стояние в правде, но не в своей правде, понимаете, — то, о чём я сейчас только что говорил. К сожалению, наши современные правдолюбцы свою правду знают и её отстаивают, о ней плачут, о ней пекутся. А преподобный знал правду Божию и мог об этом смело заявлять. Потому что и светское образование, лучшее по тем временам, и духовный опыт — это, как вы правильно упомянули, и Афон, и 20 лет в заточении, в котором человек не отчаялся... и не просто даже литературное его наследие — те тома, которые мы знаем, сейчас, к счастью, они изданы тоже вновь, — и канон Святому Духу, который он написал углём на стене и который сейчас читается в День Святого Духа во всех храмах Русской Православной Церкви. То есть человек написал, будучи в отчаянном положении, канон Духу Утешителю, в котором нет ни капли отчаяния, в котором есть только радость о Духе Святом. То есть это действительно удивительный святой, конечно, по понятным причинам в определённый период забытый, поскольку он обличал верховую власть. И поэтому позже, и в Синодальный период, по сути дела его почитание было приостановлено, и вновь только к тысячелетию крещения Руси, к 1988 году, он был вновь прославлен как общерусский святой. Вот такая судьба как при жизни, так и после смерти была у этого удивительного человека, при этом совершенно безбородого, которого изображают с громадной бородой.

М. Борисова

— А, кстати, почему? Борода — как признак мудрости?

Прот. Максим Первозванский

— Вот в тогдашнем русском обществе — как вы сказали, он не очень туда вписался — у него борода была, но жиденькая, совсем жиденькая. А в тогдашнем русском обществе размер бороды свидетельствовал о мудрости и святости. При этом преподобный Максим носил такой воротник, который как бы скрывал отсутствие бороды. Вы знаете, у меня большая борода, поэтому мне говорят, что у меня борода, как у Максима Грека. Я, когда хожу, особенно летом или зимой, наоборот, бороду прячу, то есть я её куда-нибудь под рубашку, под майку, чтобы она не развивалась на ветру в разные стороны. А ему бороду, наоборот, приходилось... ну, не имитировать, что ли, но носил он такой воротник. И на ранних изображениях он вошёл именно с этим воротником, который впоследствии перерисовали просто как бороду.

М. Борисова

— Обычно наши взаимоотношения с нашими святыми покровителями выстраиваются у каждого человека очень индивидуально, очень интимно. Когда вы первый раз читали житие своего святого покровителя, что первое для себя лично вы в нём взяли, как бы приблизили к своему сердцу?

Прот. Максим Первозванский

— Удивительно, что я крестился, принял святое крещение, сам того не зная, в день его памяти. То есть это уже потом я понял, что действительно меня крестили в день памяти преподобного Максима Грека в феврале. А для меня важным было, особенно в тот мой неофитский период, когда я начал читать его житие, это, конечно, его афонский период, это его монашество, это его ревность. Я не увлекался и мне не близки были ни его савонарольные настроения, условно говоря, ни его итальянские похождения, и даже ни его потом наши русские приключения, ни его обличения князя — у меня никогда подобных настроений не было. Но вот его искренняя, настоящая, глубокая погружённость в монашескую традицию — а моё воцерковление проходило, собственно настоящее воцерковление, в Новоспасском монастыре — была мне особенно близка. И, конечно, борода меня впечатлила — тогда я не знал, что у него не было бороды. Так же, как и под влиянием, конечно, покойного архимандрита, потом архиепископа Алексия, у которого была громадная борода, я решил, что я никогда бороду стричь не буду. То есть такое моё неофитство и стремление к монашеству, хотя я уже был семейным человеком, в тот момент меня очень сильно увлекало и поддерживало.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе, протоиерей Максим Первозванский. Слушайте нас каждую субботу. До свидания.

Прот. Максим Первозванский

— Храни вас Господь.