«Прп. Ефрем Сирин и сирийское христианство». Максим Калинин

У нас в студии был филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и докторантуры, старший преподаватель Московской Духовной академии, специалист по древнееврейскому и арамейскому языкам Максим Калинин.

Мы говорили о святом преподобном Ефреме Сирине и об истории сирийского христианства.

---

М. Борисова

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. С вами в студи Марина Борисова. И сегодня этот час с нами проведёт Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и докторантуры, старший преподаватель Московской духовной академии, специалист по древнееврейскому и арамейскому языкам. Те радиослушатели, которые в прошлом году включали по субботам нашу еженедельную программу «Седмица», знают Максима как моего соведущего. Теперь Максим в непривычной для себя роли — в роли гостя, поскольку его научная специализация нам очень сейчас пригодится. Великим постом все мы в храме и дома читаем молитву Ефрема Сирина, при этом мы очень мало знаем о том, кто же такой этот самый Ефрем Сирин. Я думаю, что как раз Максим может нам об этом достаточно доступно рассказать.

М. Калинин

— Добрый вечер, дорогие друзья. Я очень рад возможности поговорить и об этом удивительном человеке, и о мире сирийского христианства, который для нас по-прежнему остаётся загадочным, закрытым или зачастую забытым. Вот мы знаем имена Ефрема Сирина и Исаака Сирина, но за ними стоит целый мир, который может, я убеждён в этом, преобразить наше понимание христианства, многие привычные наши представления изменить. Надеюсь, что так или иначе мы сможем в этом убедиться в ходе нашего разговора.

М. Борисова

— Итак, IV век — век, когда зарождается монашество, когда вообще происходят какие-то глобальные процессы внутри христианской Церкви. И вот вписывается во всё это такое явление удивительного поэта — мне кажется, что можно, наверное, с нашей точки зрения говорить о Ефреме Сирине как о духовном поэте, больше, чем о богослове, например.

М. Калинин

— Действительно, мы можем преподобного Ефрема Сирина назвать духовным поэтом, поскольку значительную часть его наследия составляют так называемые мемры и мадраши — это тексты, написанные с определённым размером, с одинаковым количеством слогов в каждой строке. И настолько врезался в память своих современников и последователей преподобный Ефрем, что у него было очень много подражателей, которые писали его размерами, в его стиле. Поэтому корпус текстов под именем святого Ефрема огромный — люди полюбили его поэзию.

М. Борисова

— Но вот вообще откуда он взялся, где он обучался, откуда его предрасположенность к такому стихосложению духовному? И почему именно духовному? Ведь, насколько я понимаю, он же был, с нашей точки зрения, достаточно светски образованным человеком.

М. Калинин

— Начнём с происхождения и среды, в которой он жил. Мы называем его «Сирин», и писал он на сирийском языке, однако это понятие «сирийский» не вполне соответствует нашим современным представлениям. Мы, когда слышим о сирийском языке, о Сирии, представляем себе территорию современной Сирии, меж тем как язык, который обозначался как сирийский, использовался на территории всей Месопотамии, то есть на территории современного Ирака, в некоторых областях современного Ирана, в юго-восточной Турции современной и на севере современной Сирии.

Это один из армейских языков. Думаю, многие наши радиослушатели знают, что арамейский язык — это язык Иисуса Христа. И сирийский язык — это один из арамейских языков, который в значительной мере близок к тому языку, на котором мог говорить Христос. Вероятнее всего, что Иисус Христос говорил на галилейском арамейском, одном из западных арамейских языков. Сирийский язык — это один из восточных арамейских языков. Но они были достаточно близки — для того времени. Арамейские языки и сейчас существуют, но между ними уже есть существенные различия. Известные нам арамейские языки, условно говоря с I-го по IV-й века, были гораздо ближе друг от друга, чем современные.

М. Борисова

— То есть можно сказать, что один из любимых приёмов Ефрема Сирина, как духовного писателя, взять какую-то цитату из Евангелия и, оттолкнувшись от неё написать целое Слово на эту тему, — можно ли сказать, что ему было проще это делать, потому что родство языков давало ему как писателю гораздо больше свободы?

М. Калинин

— Сам святой Ефрем истолковывал Диатессарон — это сирийская версия того сводного текста Евангелия, который был составлен во II веке от Рождества Христова писателем Татианом. То есть мы привыкли, что в нашем распоряжении есть четыре отдельных Евангелия. Святой Ефрем читал сводный текст, где четыре Евангелия были соединены в одно целое — это был всё-таки перевод. Но действительно сирийцам многие вещи было проще понять. Вот один из моих любимых примеров: в Евангелии от Марка в пятой главе Христос говорит девочке: «талифа куми», — и дальше Марк поясняет, что это означает «девица, тебе говорю, встань». Действительно, «талифа» — это «девица», по-сирийски «девица» это «тлииса», «встань» по-сирийски «кум». И когда переводили этот текст на сирийский, они просто передали эти слова Христа на своём языке. И фразу «что означает в переводе...» они уже не перевели, поскольку и так это им понятно. То есть они арамейские фразы Христа давали по-сирийски, имея в виду, что сирийское звучание очень близко к той попытке транскрипции, которую мы видим в греческом тексте Евангелия. Я скажу сейчас по поводу любви святого Ефрема к тому, чтобы выстраивать вокруг слова целую речь.
Но сначала я завершу с рассказом о границах. То есть святой Ефрем писал по-сирийски, и это отнюдь не предполагало, что он жил на территории современной Сирии. Но где он провёл большую часть своей жизни, мы знаем: он трудился в городе Нисивине — это современный Нусайбин в Турции, как раз на границе с Сирией. То есть весьма вероятно, что и на территории современной Сирии он бывал. В Нисивине он трудился до 363 года. В этом году Римская империя потеряла Нисивин, он перешёл к персам. И Ефрем со многими христианами переселился в Эдессу, севернее. И последние годы своей жизни — вероятная дата его смерти 373 год — он провёл в Эдессе. Чем занимался в этих городах святой Ефрем? У нас есть известное житие святого Ефрема. И исследователи спорят, мог ли действительно святой Ефрем посетить Египет, мог ли он посетить Кессарию и встречаться со святителем Василием Великим. Говорят часто, что в этом житии он предстаёт монахом такого типа, который утвердился у сирийских христиан позднее — монахом египетского типа, как мы знаем его по патерикам, по изречениям отцов. Дело в том, что во времена святого Ефрема в сироязычных общинах был свой оригинальный тип монашества. Люди, которые посвятили свою жизнь служению Богу, именовали себя «сынами Завета» («бнай кьяма») и «дочерьми Завета» («бнас кьяма»). Это были группы людей, которые жили неподалёку от городов, которые не отделялись от общества радикально, но которые взяли на себя задачу исполнения Нагорной проповеди буквально. Есть замечательный памятник сирийской аскетической традиции — «Книга степеней», то есть «Книга ступеней». По сути это такая сирийская версия «Лествицы», хотя иного содержания — там много и богословских вопросов поднимается, и организационных вопросов. Считается, что это произведение было написано в IV веке, то есть в том же, когда жил святой Ефрем Сирин, и даже приписывалось оно ему. И там рассказывается о малых заповедях и о великих заповедях.
О чём идёт речь? Мы, читая Нагорную проповедь, понимаем, что Христос предписывает оставить всё и последовать за Ним, не заботиться о завтрашнем дне. Вот мы семейные люди, мы ходим на работу каждый день. Вот сейчас идёт Великий пост — не у всех получилось присутствовать на Великом каноне, не у всех получается на богослужениях присутствовать регулярно. И понятно, что у нас есть семьи, у нас есть ответственность за них, мы вплетены в эту ткань городской жизни, многие из нас. А кто не городской жизни — всё равно заботы на нас висят. И мы, конечно, можем понять эти слова Христа в том смысле, что «не переживай слишком сильно, не испытывай страх, делай то, что ты можешь сделать, и верь в то, что Бог поможет тебе». Действительно мы можем слова Христа относить к себе, и действительно в этом многие находят утешение. Но тем не менее, если принимать эти слова буквально, то ясно, что апостолы последовали за Христом, оставив всё. Мы не можем оставить всё и последовать за Ним. Как быть? Мы знаем, что монашество — это попытка оставить всё и последовать за Христом. Но при этом, например, были монахи, которые полностью уходили из городов и жили в пустынных местах. Я сейчас перевожу тракт преподобного Исаака Сирина из его так называемого «Третьего тома», где он обращается к монаху, который жил в монастыре и говорит ему, почему этот подвиг имеет место, почему он заслуживает внимания. Это другая тема, может быть мы её коснёмся, но часто задают вопрос: как исполнить заповедь Христа в полноте, чтобы оставить всё и в служении пребывать? И вот сирийские христиане нашли оригинальный способ: они разделили заповеди на малые и на великие, на меньшие и на большие. Меньшие заповеди — те нравственные предписания, которые семейные люди, вовлечённые в общественные отношения, могут понести. Большие заповеди — это те, кто решался жить без семей, оставить всё, но при этом они не отдалялись от общества радикально, община была одним целым.

М. Борисова

— Максим Калинин, филолог, переводчик, специалист по древнееврейскому и арамейскому языкам, проводит с нами этот «Светлый вечер». И мы говорим об удивительном феномене творчества Ефрема Сирина, не только в христианской традиции, но и в нашей современной жизни насколько мы можем почерпнуть из творений этого великого христианского писателя полезное для себя сегодня. Мне кажется, что как раз вот эта практика не удаления от городов со всей их мирской суетой и делает наследие Ефрема Сирина таким полезным для нас. Потому что, в отличие от того же Иоанна Лествичника, которого отцы советовали читать Великим постом, чтобы как-то поднастроиться, то, что мы можем найти в произведениях Ефрема Сирина, мне кажется, гораздо более применимо к нашей сегодняшней повседневной жизни. Мы оттуда можем для себя больше практических уроков каких-то почерпнуть.

М. Калинин

— Безусловно. Творения святого Ефрема подразумевают городской контекст, городскую жизнь, городскую общину. И вот как раз это то следующее, о чём я планировал сказать. Он большую часть жизни провёл в Нисибине — город, который находился на границе Римской империи и Сасанидского Ирана, город многолюдный, в котором, очевидно, было много суеты. К тому же факт того, что это город пограничный, тоже подразумевал здесь общение людей разных национальностей, разных культур. И это была такая плоть и кровь жизни мирской. И святой Ефрем Сирин пишет свои произведения поэтические, обращая их к городской общине. Исследователи спорят между собой, для чего эти гимны предназначались: для богослужебного ли употребления или какого-то иного. Есть на русском языке статья Джефри Уикса. В 2019 году вышел сборник в Общецерковной аспирантуре и докторантуре материалов конференции, которая как раз в аспирантуре проходила, посвящённой преподобному Ефрему. И там есть по-русски статья Джефри Уикса, выдающегося исследователя творчества святого Ефрема, где он как раз разбирает, для чего он писал свои поэтические произведения. И он приходит к мысли, что он писал их в назидательных целях, что он писал их для школы. Это была школа не в нашем понимании, но это был круг людей, для которых святой Ефрем Сирин был наставником. И граница между школой и богослужением была размытой. И многие богословские истины Ефрем Сирин выражал в своих поэтических произведениях, чтобы, с одной стороны, наставить людей, донести до них какие-то вещи, трудные для понимания, оспорить богословские взгляды, с которыми он был несогласен, для того, чтобы разъяснить смысл Священного Писания. И примечательно, кстати, что его гимны исполнялись «дочерьми Завета» как раз, то есть он свои мысли выражал через произведения, которые исполняли женские хоры — хоры «дочерей Завета». То есть ещё к вопросу о роли женщины в христианской общине. Как раз в том контексте, для которого трудился Ефрем, женщины были его голосом. «Дочери Завета», исполнявшие его гимны, были голосом его, которым доносили его мысли до остальных членов общины. И он отвечает на вызовы, актуальные для городской культуры. Когда была борьба с арианством в Римской империи, он включался в эту борьбу и спорил с арианской ересью. Когда он пишет гимн накануне Рождества, даёт советы, которые приемлемы для аскетов и для мирян.
Я обещал вернуться к теме того, как он образы свои разворачивает и обыгрывает. Мне очень нравится один из его гимнов на Рождество, который был переведён на русский язык филологом, библеистом и поэтом опять же, отцом Леонидом Грилихесом. Онлайн доступен этот перевод, если в поиск вбить «мадраша на Рождество» вы увидите этот текст. И меня восхищает, и доводилось мне это уже обсуждать с коллегами в разных ситуациях, как он обыгрывает там образ бодрствования. Он подозревает, что слушатели его гимна бдят в рождественскую ночь, и он понятие бодрствования, понятие сна и в богословском, и в нравственном, и в житейском ключе для них преподносит. Он говорит, что сатана человечество поверг в смертный сон, а Бодрствующий, то есть Бог, пришёл, чтобы человечество разбудить. Вот сейчас, в связи с Великим постом, ожиданием Пасхи для нас это особенно актуально. Но он вместе с тем говорит, что и вы бодрствуйте, вы не спите, мои слушатели. Имеется в виду, что вы бодрствуйте, пребывая в трезвении духовном. То есть одно дело сон греховный, от которого разбудил Тот, Кто не спит, в собственном смысле слова. Другое дело — наше трезвение, в котором мы уподобляемся ангелам. Ангелы по-сирийски называются «ире», то есть «неспящие, бодрствующие». Дальше он говорит, что не все бодрствуют ради Бога. Говорит, вот богач сидит и пересчитывает свою прибыль. Его собаки уже спят, а он до сих пор не может уснуть. То есть тут же в богословском гимне о Рождестве появляются чисто социальные проблемы. Явно, что он обращает свои наставления опять же к своим слушателям-мирянам. Или он говорит, что чревоугодник объелся, не может заснуть. Значит, ему бдение посылает в качестве урока, наказания за его чревоугодие — тоже в связи с постом это актуальная тема. То есть, видите, как он умеет совмещать и юмор, и высокое богословие в одном тексте. И видите, для него бдение и в хорошем ключе, и в отрицательном ключе. И он говорит: «Братия, сатана нас учит такому бодрствованию, чтобы бодрствовать для греха, а спать для Бога. А нужно, наоборот, чтобы мы для Бога проснулись». То есть он от одного образа в разные стороны идёт и нанизывает и бытовые примеры, и цитаты из Священного Писания на него. Это особенность ранней сирийской поэзии.
Примерно в то же время жил не столь известный, правда, сирийский писатель Афраат. Он писал по ту сторону границы — он жил на территории Персии. И он писал так называемые «тахвиты». «Тахвита» — это «показание», «демонстрация». Он считал, что всякую свою мысль он подтвердит примерами из Писания, которые самодостаточны — вот смотри, что говорит Писание об этом. И он тоже берёт какой-нибудь образ, например, понятие веры, и все цитаты из сирийской Библии, какие он помнит, нанизывает, говоря об этом понятии, чтобы показать свойство веры. Потом сделает некий вывод, придёт к некоему новому понятию, и ещё 20 цитат на это новое понятие. И тоже поразительно его знание Писания. Понятно, что он мог сверяться с текстом, но он же сверял в голове, что сказать на ту или иную ситуацию. При этом Афраат, который писал в Персии, не знал о Первом Вселенском Соборе в 325 году, например, на котором была принята первая часть «Символа веры». Он не знал о смерти императора Константина в 337 году. Афраат написал тахвиту о войнах, где он предсказывал Константину победу над персами и думал, что так сбудется предсказание пророка Даниила и начнётся сейчс некий новый виток в истории. Но он уже написал тахвиту и только потом узнал, что Константин умер.
Так вот, это пример ещё одного великого сирийского поэта, о котором мы гораздо меньше знаем. Тоже есть на русском языке его переводы отца Леонида Грилихеса и Григория Михайловича Кесселя. А Ефрем Сирин пишет по ту сторону границы, он живёт в христианской уже Римской империи. И он, наоборот, обо всех этих спорах знает и в них горячо увлекается. Когда он уже переселился в Эдессу, он, по преданию, столкнулся с тем, что жители Эдессы очень любят произведения Вардесана (или Бар-Дайсана), одного из первых интеллектуалов, который начал по-сирийски писать философские и богословские произведения. И при всей его великой роли в истории сирийской литературы, он умер в начале III века, при всём его значении для сирийской литературы в последующей христианской традиции он был осмыслен как человек, выражавший еретические мысли. И святой Ефрем, приехавший в Эдессу, видя, что его гимны пользуются популярностью, уже больше, чем век спустя после его смерти, он, по преданию, стал писать свои гимны на замену гимнам Вардесана. То есть, видите, он не боялся массовой культуры, а он писал свои произведения, которые вытеснили то, что было популярно.

М. Борисова

— Максим Калинин, филолог, переводчик, специалист по древнееврейскому и арамейскому языкам, проводит с нами этот «Светлый вечер». В студии Марина Борисова. Мы ненадолго прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.

М. Борисова

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова и наш гость — Максим Калинин, филолог, переводчик, специалист по древнееврейскому и арамейскому языкам. И мы говорим о творчестве Ефрема Сирина и, я надеюсь, не только его. Потому что чуть позже сложилась такая целая группа, объединённая потом позднейшими исследователями под именем «сирийских мистиков». Вот кто такие сирийские мистики и как они связаны с Ефремом Сириным, и зачем они нам, грешным?

М. Калинин

— Слово «мистика» часто вызывает вопросы у христианской аудитории, у читателей, у слушателей, потому что с мистикой сейчас связывают, с одной стороны, формы духовного опыта, которые с точки зрения святоотеческой традиции могут быть расценены как ложные, или если это вбить в поисковик, то это вообще, скорее, будут всякие фильмы ужасов, триллеры и прочее. Но на самом деле слово «мистика» связано со словом «тайна». И многие подвижники, удостоившиеся опытного общения с Богом, слово «тайна» используют, потому что иначе и не выразишь этот опыт. Скажем, тот же преподобный Ефрем очень любит слово «тайна», говоря об образах Священного Писания, духовный смысл которых нужно понять. Тайна — это прообраз. Например, в Ветхом Завете есть прообразы Христа, он эти прообразы называет «тайнами», говоря, что Христос — это Тот, Кто открыл смысл этой тайны. Как Сергей Сергеевич Аверинцев говорил, этот термин напоминает нам аллегорию, но он значительно глубже. Это не просто представление о том, что это иносказание, что одно сказано посредством другого, а то, что и в реальности произошло то или иное событие библейское, и одновременно у него было некое указание на будущее, некий скрытый смысл, который стал ясен только при его исполнении, с пришествием Христа. А говоря об опыте богообщения, эти авторы, о которых я сейчас буду рассказывать, тоже говорили о тайне. Потому что опыт встречи с Богом иначе и не выразишь, зачастую его очень трудно выразить простыми словами.
Говоря о сирийской мистической традиции, мы имеем в виду мощное монашеское движение, которое зародилось на юго-востоке современной Турции. Там есть нагорье Тур-Абдин. «Тур-Абдин» означает «гора паломников». Там монах Авраам Кашкарский в 571 году основал свою великую лавру, основал свой монастырь на горе Изла, который стал колыбелью не то чтобы сирийского монашества, а нового типа сирийского монашества. В июне 571 года Авраам с братией, которая к нему пришла в обучение и выразила желание с ним жить, принял устав своего монастыря, который получил распространение по всей Месопотамии и за её пределами. Это произошло в 571 году — такая будет отправная точка для нас, это получается конец VI века. А в VII и VIII веках появляется большое количество монашествующих авторов, которые писали на сирийском же языке и которые подробно описывали свой опыт переживания Божественной любви. Это было очень тяжёлое время, потому что это была эпоха арабских завоеваний, которые с четвёртой декады VII века начинают стремительно завоёвывать Ближний Восток.

М. Борисова

— Я думаю, что нам сегодня это гораздо проще представить, чем, скажем, лет 30 назад. Потому что история того, что происходило в последние годы в Сирии, достаточно свежа ещё, и всё, что связано с уничтожением христианства на Ближнем Востоке уже в наше время, ещё достаточно живо, потому что это всё совсем недавно было в новостях. Поэтому представить себе, насколько тяжело было тем монахам, мы, я думаю, можем.

М. Калинин

— Да. Но мы новость воспринимаем на расстоянии, но мы... на самом деле, я думаю, что даже людям, пережившим 90-е годы, тоже можно себе это представить. Потому что, что мы имеем для христиан, которые жили на территории Персии, на территории Сасанидского Ирана? Есть у них правители, которые терпят христиан, терпят Церковь Востока, Церковь Персии как уже для них привычную. Но ты никогда не можешь быть спокойным, потому что вот тот же шахиншах Хосров, один из последних правителей Сасанидского Ирана. С одной стороны, у него была жена-христианка, точнее даже две его жены были христианками: одна византийка, другая арамеянка. Но то, что у него было две жены — он сам был зороастриец, он не был христианином. Понятно, что его жёны-христианки были, видимо, не в восторге от пребывания в таком статусе. Но тем не менее он был настроен к христианам достаточно хорошо, он стремился поддержать хорошие отношения с Византийской империей. И епископы Церкви Персии в этом ему помогали. Но, с другой стороны, известны случаи, когда как минимум два епископа были распяты при шахе Хосрове. Когда он воевал с Византийской империей и осаждал город Дара, один из его военачальников пришёл в город Ширзор, который находился в пограничной области Византийской империи, и разрушил там несколько христианских церквей. Тогда епископом Ширзора был Нафанаил Нафниель, про которого известно, что он был толкователем Священного Писания. Он не стерпел этого и выгнал этого полководца. Полководец приходит к Хосрову и говорит ему, что «ты воюешь с христианами а меня тут христиане самого гонят».
Значит, полководец приходит жаловаться на епископа. Это напоминает рассказы о том, как в советское время агитаторы атеистические жаловались на то, что священники оказывают большое влияние на народ. Хосров вызывает к себе Нафанаила, сажает его на шесть лет, потом его распинают. Был придворный врач у Хосрова по имени Гавриил. Он развёлся со своей женой-христианкой и взял себе в жёны двух язычниц, его обличали иерархи Церкви Востока, а он за это стал им строить козни. И он наговорил на одного епископа, которого тоже распяли потом на площади. То есть, казалось бы, власть, которая привыкла уже к этой Церкви и терпит её, и казалось бы, представителям Церкви Востока жилось в привычных условиях, но всегда можно было ожидать чего угодно. Это была Церковь мучеников на протяжении своей истории. Но ладно, всё равно это были привычные условия. Тут приходят арабы и разбивают персов. За считанные годы привычные условия меняются, наступает время разрухи, время голода. Вот почему я вспомнил про 90-е годы — это же тоже тяжело переживалось, когда привычный уклад рухнул и наступил новый уклад, непонятно, что от него ожидать. Мне тогда было пять лет, когда Советский Союз распался, то есть, с одной стороны, я многого не понимал, а с другой стороны, как ребёнок я чувствовал эту нестабильность.

Приходят арабы, которые, с одной стороны, к монахам как раз относятся милостиво, то есть у нас свидетельства того времени, что монастыри они не трогают. Но, с другой стороны, у нас есть свидетельства того, что наступает полная разруха. Например, юрисдикция Церкви Востока распространялась в это время в том числе и на территорию современного Катара, Саудовской Аравии и Омана — территории, которые у нас точно с христианством не связываются. Как раз преподобный Исаак Сирин происходил из этой области Бет-Катрайе, то есть он родился то ли на территории Катара, то ли на территории Саудовской Аравии прибрежной, которая к этой области относилась тоже.
И вот как раз когда Исаак Сирин был ребёнком, целая область Омана, на территории государства Оман, отказалась от христианства, чтобы не платить налог, который налагался на не мусульман. Страшно, правда? Наступили новые условия, новые времена. И даже те общины, которые при персах существовали спокойно, вдруг начинают отказываться от веры. Из источников мы знаем про отступников, про людей, которые, с одной стороны, стремились отказаться от христианства, с другой стороны, о людях, которые пострадали мученически за свою веру. С третьей стороны, о случаях произвола, который имел место на самых разных уровнях. Вот есть Иоханнан бар Пенкайе, очевидец этих событий, он написал хронику «История временного мира», где довёл события до 80-х годов VII века. И он там пишет о том, как и в Церкви нестроения имели место, и в государственном управлении имели место разные нестроения, притеснения людей. И вообще он пишет о том, что чувствует, что наступил конец света, что чаша терпения Божия исчерпалась и что сейчас события последних времён. То есть получается из огня да в полымя — из одного государства, которое относилось враждебно, в новые условия. И, с одной стороны, с мусульманами можно было выстроить какой-то общий язык, потому что мусульмане признают Иисуса пророком — в Коране много говорится об Иисусе. Это не зороастрийцы, которым до христианства вообще дела не было. А с другой стороны, нужно доказывать, что мы не троебожники, что мы верим тоже в Единого Бога, что мы не смешиваем Творца и творение. И есть у нас замечательные памятники того времени, которые сохранили записи бесед иерархов Церкви Востока с мусульманскими правителями на эту тему.

Так вот, это время нестабильности, и тут появляются монахи: Исаак Сирин, его земляк Дадишо Катарский, Симеон Благодатный, который был насельником монастыря Раббана Шабура, в который тот же преподобный Исаак в конце жизни поселился, стал его насельником. Дальше, в следующем уже VIII веке, это Иоанн Дальятский и Иосиф Хаззайя, то есть Иосиф Прозорливец. Появляются люди, которые пишут о Божественной заботе об этом мире, которые пишут о Божественной любви, которая изливается на всё творение. Казалось бы, об этом нужно было писать в эпоху стабильности, в эпоху благополучия. А они в самое неблагоприятное время пишут, что они на своём опыте пережили эту Божественную любовь.

М. Борисова

— А вам не кажется, что то, что пишут они, как-то перекликается с тем, что дошло в пересказах до нас из разговоров, из бесед преподобного Серафима Саровского? Казалось бы, самое такое прозаическое время, конец XVIII, начало XIX века, тоже там со стабильностью всё очень плохо, учитывая наполеоновские войны, а потом движение декабристов и вообще Бог знает что ещё. И вдруг во глубине леса появляется такой странный человек, который на протяжении многих последних лет, когда он получает благословение от Пресвятой Богородицы общаться с людьми, начинает говорить именно о радости.

М. Калинин

— Да, меня эта параллель удивляла всегда. Независимо от того, как относиться к свидетельствам Мотовилова. Я тут некомпетентен, знаю только, что разные какие-то сомнения высказывались. Но та запись беседы о Духе Святом, какая у нас есть, поражает меня своим глубоким... очень многими точками пересечения с тем, что мы читаем у сирийских мистиков. При этом «Подвижнические слова» преподобного Исаака Сирина, которые представляют собой перевод бесед из его так называемой «Первой части», потому что в традиции Исааку Сирину приписывается несколько подборок его произведений, несколько частей. В одной традиции — пять, в другой традиции семь, есть ещё традиции, в которых о шести частях говорится. Но вот Иосифа Хаззайя и Иоанна Дальятского преподобный Серафим не мог знать. Мы только-только сейчас переводим эти тексты на русский язык. Некоторые тексты только сейчас обнаруживаем в рукописях. Удивительное сходство: то же представление о радости, похожие почти слово в слово слова о действии Духа Святого. На портале bogoslov.ru мы опубликовали перевод фрагмента «О пяти знамениях действия Святого Духа» Иосифа Хаззайя. Вы в интернете легко можете найти — это старый архивный портал Богослов.ru. Там очень много пересечений с тем, что говорит преподобный Серафим. А Силуан Афонский — то, что архимандрит Софроний (Сахаров) сохранил для нас, тоже очень похоже на то, о чём говорили Иосиф Хаззайя и Иоанн Дальятский.

М. Борисова

— Максим Калинин, филолог, переводчик, специалист по древнееврейскому и арамейскому языкам, проводит с нами этот «Светлый вечер». И мы говорим о том, насколько в разные эпохи жившие люди, говоря привычным нам языком, стяжавшие Духа Святаго, передавали свои переживания своим современникам и нам очень похоже. То есть есть область, в которой нет, по-видимому, времени, и в которую ещё при жизни человек может войти, если поставит себе такую цель, с Божией помощью.

М. Калинин

— При этом часто говорят, что вот это монашеская традиция, и нам этот опыт недостижим. И сам преподобный Исаак говорит о том, что важно уйти в пустыню для того, чтобы пережить этот опыт. И даже упрекали некоторые исследователи преподобного Исаака, спустя века, что: как можно говорить о любви, живя в пустыне? Но преподобный Исаак и его последователи, его современники, говорили о том, что, уходя в пустыню, они достигали такой чистоты сердца... то есть, уходя в пустыню, они занимались тем, что преподобный Исаак называет «трудом сердца», сердечным трудом. И в пустыне, когда ничто не воздействует на чувства, человек глубже познаёт самого себя. И, как сотворённый по образу Божию, видит в себе этот образ. А потом видит его во всех людях. И вот именно в пустыне они достигали такого состояния, когда они всех людей сердечным взором видели по образу Бога и ко всем испытывали горячую любовь. То есть в этом как раз парадокс — ты уходишь в пустыню, остаёшься наедине с самим собой, но, познавая себя и очищая духовные очи в пустыне, ты начинаешь на новом уровне переживать любовь ко всем людям. Тем не менее преподобный Исаак был сторонником радикальной формы подвижничества. Он говорил, что это очень опасно, потому что одно дело находиться в затворе в монастыре, как и Дадишо Катарский говорил.
Опять же, была у монахов практика затворяться на неделю, затворяться на семь недель поста, затворяться на годы, но при монастыре. А совсем другое дело, когда ты уходишь, как Мария Египетская, только предавая себя на волю Божию, — это совсем другие обстоятельства. Но мы-то живём в миру, нам чем это может быть полезно? И как раз тот опыт любви, те слова, что Бог нас любит такими, какие мы есть, что наши поступки, на фоне моря Божественного милосердия, как камешки, — они бурю в этом море не вызовут, а, наоборот, это море может нас омыть. Вот эти слова поддерживают нас в любых обстоятельствах. То есть преподобный Исаак, как ныряльщик, а он сам любил образ ныряльщика за жемчужинами, и вырос-то он на берегу моря, это тоже исследователи замечают, что он рос на берегу моря, ему это было знакомо не понаслышке. Хотя о море писали и мистики, которые моря не видели, потому что образ важный, но Исаак Сирин видел.
И он говорит про ныряльщика, который достаёт жемчужиной, и что это очень трудно. И он достал эту жемчужину и подарил её нам. Мы на эту жемчужину можем смотреть, мы эту жемчужину можем держать в руках. И мы благодарны ему за то, что он предпринял это путешествие, за то, что он нырнул так глубоко, что голова сдавливается от воды, что он так надолго задержал своё дыхание, что он находился в состоянии страха и трепета и различных треволнений, но он нам эту жемчужину принёс. И мы можем получать удовольствие от её созерцания. И вот точно так же слова его о Божественной любви, которую он пережил, могут нам помочь найти смысл жизни, я бы сказал. Они нам могут помочь в том...
Вот я у Колина Уилса в его романе «Паразит сознания» такую фразу встретил, что «меня это переживание примирило с мыслью о том, что я — человек». Вот бывает думаешь, насколько мы несовершенны, насколько мы никак не можем исправиться, насколько мы одни и те же грехи совершаем. Это частая жалоба людей, что к исповеди готовишься и думаешь, что одно и то же буду рассказывать. И много в нас несовершенств, но когда читаешь Исаака Сирина, ты понимаешь, какая красота дана всякому человеку. И вот Иосиф Хаззайя так и говорит: «О, человек, насколько ты жалок, насколько ты презрен сейчас в твоём состоянии. Но какое тебе дано сокровище, которое Ангелы вожделеют увидеть». То есть Ангелы как бы завидуют — «завидуют» не очень хорошее слово, но они жаждут это сокровище увидеть, которое дано всякому человеку. Сокровище сердца, которое сокрыто в сердце у человека, как у образа Божия. И мистики говорили о том, что нужно этот образ очистить, нужно приложить для этого усилие. Но само уже это знание того, что я не ограничен своими немощами, не ограничен своим несовершенством, а Бог мне дал нечто гораздо большее — некое нетленное сокровище. Само знание это уже даёт силы для того, чтобы жить, оно примиряет с тем, что мы люди, что мы дети Божьи.

М. Борисова

— Знаете, в одной из проповедей одно из современных проповедников мне встретилась удивительная мысль. Речь шла об исцелении Иисусом слепорождённого. И человек говорил о том, что, представьте себе, что он никогда ничего не видел в этой жизни. Он открыл глаза и что увидел перед собой? Он увидел глаза Бога. То есть это состояние, о котором мы даже мечтать не можем, но это всё вполне реально. Мне кажется, что весь смысл знакомства с мистической традицией и чтение вот этих текстов для нас — это может оживить предощущение. То есть все мы в какой-то степени слепорождённые, но вполне возможен такой вариант в нашей жизни, что мы эти глаза по воле Божией откроем и увидим глаза Бога.

М. Калинин

— Марина, вы сейчас сказали две очень важные вещи, помимо всего прочего, важные именно для нашего разговора. Вы сказали про предощущение, а это термин сирийских мистиков. Они использовали «рахбона» («залог») для описания своего опыта. То есть они считали, что тот опыт, который они имеют, это получение залога будущего века. И человек, как преподобный Исаак, который переживает это в залог, этот опыт будущего, или такие люди, как мы, которые читают это у святого Исаака и тоже получают тоже некую часть этого залога. Но это предощущение — это тоже живое переживание, которое может менять нашу жизнь. И второй момент — про слепорождённого. Как раз буквально накануне мы с участниками семинара по мистикам читали текст Афнимарана. Это такой автор, ещё менее известный, чем Дадишо Катарский и Иосиф Хаззайя. Мы только-только их тексты начинаем вводить в научный оборот и переводить. И он там, обращаясь к монахам, задаёт им загадки, которые должны были знание Священного Писания в них поддерживать и сосредотачивать их ум. А вообще, персидско-сирийское монашество, которое жило по уставу Авраама Кашкарского, базировалось всё на знании Священного Писания. То есть там даже не стоял вопрос о том, что нужно знать сирийский язык, независимо от того, насколько он далёк от твоего разговорного языка, и читать на нём Священное Писание. Это была культура, подразумевающая знание текста и знание этого языка. И он в своей загадке говорит: «Человек, который по своей природе мог быть введён в заблуждение или был склонен к заблуждению, вместо двух глаз получил четыре». И это как раз намёк на слепорождённого. К счастью, у нас сохранилось толкование на эти причудливые загадки. Афнимаран жил в VII веке, а толкование, видимо, было написано в VIII веке или позднее. И он говорит, что слепорождённый, когда открыл глаза и увидел Христа — вот он как раз об этом же опыте говорит — воспламенился к Нему любовью и у него открылись внутренние очи. Поэтому он вместо двух глаз получил четыре.
И для мистиков это была очень важная тема — отверзение внутренних очей, через которые зрится Свет Христов. Они говорят об этом видении света, которое именно в сердце происходит. У мистиков очень большое внимание уделяется подлинному опыту и неподлинному, тому, что святитель Игнатий Брянчанинов и другие отцы называли «прелестью». То есть понятно, что при такой степени опыта очень важно отличить подлинное от неподлинного, и большое значение этому уделяется на разных этапах жизни. Например, тому, как воодушевление первоначальное, то, что мистики называли «рысха» — ферментация, пламенение, как когда тесто вскисает, так и у человека, когда энтузиазм появляется к вере, и они говорят, что это ещё не духовное чувство, это ещё душевное чувство. И оно легко может смениться огорчением. Не смущайся — это нормально, если твоё воодушевление сменилось на огорчение. Потом снова вернётся воодушевление, но это ещё не духовное чувство. Если ты перепутаешь, то ты можешь споткнуться и, не дай Бог, ещё и других людей научить этому, и они тоже споткнутся. И точно так же, говоря о видении света, они тоже говорили, как отличить подлинный свет от неподлинного. Что подлинный свет прост, и он зрится в сердце, не во вне человека.
И тоже это напоминает опыт Софрония (Сахарова). Как он рассказывал, что в детстве видел рваный свет. И это был ложный опыт, который потом ему принёс страдания. Сирийские мистики тоже об этом пишут. Ну так вот, они говорят об отверзении очей, о зрении этого света. И это очень страшная тема, мне о ней страшно говорить. И когда у преподобного Исаака в одной из рукописей я читал про видение этого света, переписчик на полях написал: «Будь осторожен с этой главой и с её смыслом», — переписчик сделал такую приписку. Но здесь есть очень важный и для нас урок. При том, что когда мы читаем об этом видении света, мы испытываем трепет, здесь есть очень важный урок для всех нас. Дело в том, что для сирийских мистиков видение этого простого высочайшего света — это видение света человечества Христа. Для них видение Бога — это всегда видение через Христа. Для них это видение прославленного человечества Христа, которое уже прибывает в обновлённом состоянии, превыше нашего разумения. Но это человечество Христа. И для них увидеть Бога, Который незрим, невозможно, кроме как через человечество Иисуса Христа, кроме как через Человека Иисуса. Лицо Иисуса Христа — это тот способ, через который мы видим Бога. И эта мысль уже не только для созерцателей света имеет значение. Эта мысль имеет значение для каждого из нас. Потому что это мысль о том, что Бог являет Себя через лицо человеческое.
И я не священник, и не буду говорить в проповедническом тоне, но отсюда и мысль о том, что в лице другого человека, через это лицо, мы видим Бога. Что, когда мы всматриваемся в людей, с которыми мы общаемся, мы не просто как функцию можем их воспринимать, а видеть в них лицо, то есть то, через что Сам Бог благоволил открыть Себя и сделаться видимым. То есть, мне кажется, этот урок — то, что для сирийских мистиков опыт видения света — это видение лица Богочеловека — мне кажется, это важная тема для нас, для нашего размышления сейчас. Даже для тех, кто залог от залога получил, от этого опыта, через их творения.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. Максим Калинин, филолог, переводчик, специалист по древнееврейскому и арамейскому языкам, был сегодня гостем программы «Светлый вечер». В студии была Марина Борисова. До свидания.

М. Калинин

— Большое спасибо. Всего вам доброго.