Мы говорили о том, какое значение в семейной жизни имеет смирение и как отличить его от разрушительного попустительства.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев
– Добрый вечер, дорогие друзья. В одно и то же время по субботам за семейным столом в светлой студии светлого радио собираются ведущая Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
– Александр Ананьев.
А. Ананьев
– И мы проводим здесь семейный час. Мы говорим о том, как жить в семье счастливой жизнью, мы говорим о том, как строить семью, и мы говорим о том, как не допустить разрушения семьи и семейных ценностей. И мы очень рады, что сегодня на наши вопросы взялся ответить наш большой друг, прекрасный собеседник, отец десятерых детей, между прочим, это тоже важно, протоиерей Александр Никольский, настоятель храма Трех святителей в Раменках. Добрый вечер, отец Александр.
Протоиерей Александр
– Добрый вечер, Александр и Алла, Добрый вечер, радиослушатели.
А. Ананьев
– Нам очень хорошие отзывы приходят на каждую программу с вами. Кстати, я вот сейчас обращаюсь к слушателям, обязательно заглядывайте на наш сайт https://radiovera.ru/ – там вот все наши программы есть, и вот, в частности, программы с участием отца Александра. Сегодня у нас будет очень непростой разговор...
А. Митрофанова
– Как обычно, впрочем, у нас, по-моему, простых-то разговоров, связанных с семейной тематикой, и не бывает.
А. Ананьев
– А вообще семейная жизнь – это просто или нет? Скажите, пожалуйста.
Протоиерей Александр
– Она проста, как любовь.
А. Митрофанова
– Ах!
А. Ананьев
– И в этом глубоком ответе я читаю: она так же сложна, как любовь, и так же трудна, как любовь.
Протоиерей Александр
– Да, для нас, грешных людей, любовь это самое трудное в жизни. Легче 24 часа в сутки писать программы для, так сказать, каких-то IT-технологий, чем пять минут любить.
А. Митрофанова
– А почему, кстати?
А. Ананьев
– Вот это надо запомнить, мне очень понравилась эта фраза. Да, почему?
Протоиерей Александр
– Из-за греха. Дело в том, что любовь, особенно та ее сторона, которая называется смирением, она для нас, людей грешников, склонных к эгоизму, склонных к самолюбию, а не к любви, она для нас очень трудна.
А. Ананьев
– И вы уже догадались, дорогие друзья, что сегодня в «Семейном часе» на светлом радио речь пойдет о смирении.
А. Митрофанова
– Внутри семьи смирении причем, вот в этом контексте.
А. Ананьев
– Да, внутри семьи, безусловно, а мне хочется поговорить и о смирении в целом. А в заголовок нашей программы я вынес слова священника Димитрия Фетисова: «Семейная жизнь без смирения – это ад».
Протоиерей Александр
– Совершенно верно сказал батюшка.
А. Ананьев
– Да. Отец Александр внимательно все обдумал и вынес свой вердикт. Однако начнем сначала. По неопытности и незнанию, отец Александр, многие воспринимают смирение как безволие: мол, я не могу и не хочу что-то менять в своей жизни, в обстоятельствах, которые меня окружают, это не в моих силах, поэтому я оставлю все как есть. И проявляют смирение в отношении беспорядка на кухне, в гардеробной, в отношении нелюбимой и низкооплачиваемой работы, на которую он ходит без удовольствия, в отношении вечных двоек по химии в школе у своих детей и так далее. И называют это смирением. Есть ощущение, что многие понимают смирение неправильно. Что такое смирение?
Протоиерей Александр
– Ну то что вы назвали, это не смирение, это попытка уйти от ответственности, которая на тебя возложена Богом, то есть там родительская, мужа, жены и так далее, какого-то профессионального работника, вот скрывшись за смирением, так спрятавшись за ним.
А. Ананьев
– За словом самим.
А. Митрофанова
– За словом, да, совершенно верно, естественно, за понятием смирения.
А. Ананьев
– Что такое смирение, давайте подумаем об этом.
Протоиерей Александр
– Смирение? Ну прежде всего, вот Бог – Он смиренен?
А. Митрофанова
– О да.
А. Ананьев
– А у меня нет ответа, я не знаю правильный ответ.
Протоиерей Александр
– Вы знаете, ну поскольку мы христиане, мы знаем, что Сын Божий, Второе Лицо Святой Троицы, Бог вочеловечился и распялся за нас, проявив смирение со знаком бесконечности, так если математическим языком говорить. То есть Он, бесконечный Бог, стал таким очень ограниченным человеком, и еще в таких условиях, так сказать, грехопадения твари, и все это грехопадение на Себя взял. Поэтому Бог смиренен, и более того, Он так Сам о Себе говорит, вот человек так о себе не может сказать: «Научитесь от Мене, яко смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим». Вот человек ни один так сказать не может. Если человек так скажет о себе, мы подумаем: ну с гордостью у него все в порядке. А вот Бог, поскольку всегда говорит правду, истину, и Сам является критерием истинности, Он так о Себе сказал – это так и есть. И Он это подтвердил, так сказать, вот тем, почему мы называемся христиане, то есть то что Он нас через смирение Свое, Божие, спас нас. Поэтому если Бог не малодушный, Бог так сказать, не малосильный, уж как никогда Бога ни в одной религии, даже не христианской, малодушным, малосильным не называли.
А. Ананьев
– И бездеятельным.
Протоиерей Александр
– И бездеятельным, да.
А. Митрофанова
– Вот здесь, знаете, вопрос, который возникает лично у меня. Ведь ну почему мне кажется еще, что Бог невероятно смиренен. Потому что вот посмотреть на то, что мы, человеки, тут творим – Ему, всемогущему, в принципе вот так если, по логике-то посудить и по справедливости, разнести весь наш этот мир просто в хлам...
Протоиерей Александр
– А зачем разносить?
А. Митрофанова
– Ну потому что то, что мы здесь иногда творим, это, ну как сказать, это ну примириться с этим довольно сложно. И как мне кажется, понятно, что мое ограниченное еще и женское сознание, да, но как начинаем когда на такие высокие темы внутри себя рассуждать, мне кажется, возможно терпеть человека с его свободной волей только в том случае, если эту свободную волю бесконечно уважаешь. И человеческое существо бесконечно уважаешь, что бы оно там ни творило, ты его все равно бесконечно уважаешь. И вот для меня это и есть настоящее смирение – вот смирение Бога перед вот этой самой свободной волей человека. И я понимаю, что я, например, так не могу. И для меня очень острый вопрос, где проходит граница между смирением и попустительством. Когда ты видишь, что в жизни твоей собственной или по отношению к близким кто-то допускает ну какую-то агрессию что ли – мне вот здесь вот смиряться или мне вставать на защиту этого человека? Или мне вообще разнести в хлам все, что вот сейчас происходит.
Протоиерей Александр
– Ну для Бога не надо ничего разносить, Ему достаточно просто забыть о нас, о мире. Только силой Божией этот мир содержится в бытии. Поэтому в этом смысле Бог, Он по отношению к миру супердеятельный. А что касается, где граница смирения – там, где заканчивается любовь, там заканчивается смирение. Там где смирение начинается, там начинается любовь. Поэтому вот действительно если требуется защита, то мы должны защитить, и даже употребив какие-то силовые действия – это наш долг любви. И это будет смиренно. Это будет смиренно, потому что смирение это, если так вот известную фразу привести из Евангелия, что такое смирение – подставь другую щеку, то есть не ответь на зло злом. А бороться со злом – это и есть долг любви. Борьба со злом, начиная прежде всего с себя, естественно, ну и насколько это возможно, ситуация позволяет, и в окружающем мире.
А. Ананьев
– Вот здесь вижу я какой-то парадокс, отец Александр. Этимологически и по смыслу в самом слове «смирение» читается слово «мир», вы же говорите о борьбе и борьбе со злом.
Протоиерей Александр
– Ну хорошо. Вот человек смиренный – он какой? Он кроткий.
А. Ананьев
– Кроткий, не реагирует на негативные проявления окружающей действительности, стремится, чтобы зло, поступающее в его адрес, на нем оставалось и старается его нивелировать, и изничтожить и в себе, и транслирует это стремление вокруг. Он принимает окружающих такими, какие они есть, он не критикует, он не судит.
А. Митрофанова
– Он поэтому очень часто кажется этим самым окружающим человеком беззубым.
А. Ананьев
– И слабым.
Протоиерей Александр
– Хорошо. Вот все было б так просто, если бы мы были кроткие и смиренные. Вот были такие: на нас там напали, нас обозвали, нам нахамили, а мы так это ручки сложили, сказали: «Господи, помилуй нас грешных»...
А. Ананьев
– На все воля Божия.
Протоиерей Александр
– «На все воля Божия». И пошли дальше с миром в душе.
А. Ананьев
– Вот это как раз смирение, о котором я говорю.
Протоиерей Александр
– Но вот только так не бывает.
А. Митрофанова
– Последний пункт: с миром в душе – вот как раз это самое сложное.
Протоиерей Александр
– Да, это самое сложное, чтобы нам мир в душе иметь, ну хотя бы относительный, хотя бы не начать драться, не начать ругаться матом в ответ. Нам требуется употребить максимально возможные внутренние усилия, чтобы этот мир хотя бы частично удержать. Максимально возможно нашу волю употребить ну в такой, духовной сфере, естественно, молитве, так сказать, и так далее, чтобы выполнить заповедь Божию. Поэтому чтобы выполнить заповедь Божию, и одну из основных, о кротости и смирении, от человека требуются максимальные усилия. Хотя люди, которые ну не очень верят в Бога и поэтому не чувствуют помощи от Него и к Нему даже поэтому не обращаются, они часто говорят: ну в этой ситуации это невозможно. Вот то что говорит священник, Церковь там, шире, это хорошо, может быть, так вот абстрактно, но это невозможно... Я пробовал – не получалось.
А. Митрофанова
– Подставить другую щеку?
Протоиерей Александр
– Да, и щеку, и быть кротким – это невозможно. Вот взорваться – возможно, там нахамить в ответ – возможно, так разрядить так немножко себя психологически. А вот чтобы вот так вот мало того, что не ответить, а еще и внутри не обидеться – это невозможно. Вот поэтому только верующие, глубоко верующие христиане, которые привыкли обращаться к Богу во всех сложных случаях, в том числе и когда им там нахамили и так далее, вот они знают, что Бог придет, кроткий Бог придет и все вот эти тучи в твоей душе разгонит. И тебе будет хорошо, когда ты своим ясным умом сможешь понять, что тебе сделать.
А. Ананьев
– А вы часто встречаете вот это искаженное восприятие смирения в головах прихожан, в головах обычных людей?
Протоиерей Александр
– Да я часто встречаю искаженное понятие смирения в своей голове периодически.
А. Ананьев
– Как это приятно слышать.
А. Митрофанова
– Не всякий вас, как я, поймет.
А. Ананьев
– Я сам начинаю переживать. Я готовился к этому и начал переживать.
А. Ананьев
– Вы слушаете «Семейный час» на светлом радио. Это светлый вечер, в студии Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
– Александр Ананьев.
А. Ананьев
– Мы беседуем о смирении в семейной жизни с протоиереем Александром Никольским, настоятелем храма Трех святителей в Раменках. И мы здесь немножко начали говорить о самом определении смирения, о понимании смирения и выяснили, что далеко не все и не всегда понимают правильно, что такое смирение. Я понимаю это неправильно очень часто, Алла Сергеевна тоже вот редко. Даже уж на что говорить, отец Александр признается, что даже и он ловит себя на том, что не всегда понимает, что такое смирение.
А. Митрофанова
– Нет, понимать-то мы, может, и понимаем...
А. Ананьев
– Я не могу такого сказать о себе.
А. Митрофанова
– А применить на практике – вот это как раз другая задача. И вообще у нас, поскольку это, как мы выяснили, настолько непросто – жить, имея вот это подлинное смирение у себя внутри, оно бы, может быть, и легче было бы вообще слить это понятие, не применять его к собственной жизни. Но проблема в том, что, если я правильно понимаю, внутри семьи без этого самого смирения не обойтись. Это некий краеугольный камень, почему-то необходимый для построения отношений, как вот главный, чуть ли не главный ингредиент. Почему это так?
Протоиерей Александр
– Вы знаете, без смирения не может быть ни личной, ни семейной, ни общественной, ни государственной жизни. Знаете, недавно читал статью политолога, он сказал такую фразу, я не буду комментировать, ни ожидать комментария, просто очень интересно: насколько Владимир Владимирович Путин смиренный человек – как он может выдерживать такое давление и не сорваться.
А. Ананьев
– Неожиданно.
Протоиерей Александр
– Да, хотя сам это прочитал. Ну я понимаю, что есть разные на разных политиков разные, так сказать, взгляды, просто само вот это, так сказать, применение этого слова неожиданно действительно.
А. Ананьев
– В политическом контексте.
Протоиерей Александр
– Уж нашего президента ну никто в мягкотелости никак не обвинит, уж в чем в чем, только не в этом. Потому вот смирение – это основа жизни. Потому что без смирения ты не знаешь Бога. Притом не знаешь не теоретически: Бог есть, – ты внутренне с Ним связи не имеешь. Гордым Бог противится, смиренным дает благодать.
А. Митрофанова
– Почему? Я знаю эту формулировку, мы все ее читали в Священном Писании. Но почему это так?
Протоиерей Александр
– А потому что Бог смирен. Если ты не смиренен – ты не с Богом, ты от Него отпадаешь, ты Ему чужд духовно, ты Его противоположность.
А. Ананьев
– Вот смотрите, у нас есть такое определение, которое очень основополагающим является в современном обществе, оно называется успех, успешность. Если еще там 30 лет назад успешность человека определялась его способностью приносить пользу обществу, и мы с вами застали то время...
Протоиерей Александр
– Да, да.
А. Ананьев
– То сейчас основа успеха – это что? Это амбициозность, это нежелание довольствоваться тем, что имеешь, желание подняться на ступеньку, на две, на три выше, часто, чего бы это ни стоило. Это желание получить больше, улететь дальше. И вот это то, что является успехом. В современном представлении успеха смирение приравнивается к поражению.
Протоиерей Александр
– Да, конечно, если для тебя главный успех, то смирение, если ты будешь проявлять смирение, ты проявишь слабость. Там где надо раздавить, отобрать, уничтожить, в том числе и слабого, там ты это сделать не сможешь.
А. Митрофанова
– Но это в том случае, если мы успех приравниваем к пути по головам.
Протоиерей Александр
– По головам, да.
А. Митрофанова
– Но это же не обязательно так.
Протоиерей Александр
– А вы знаете, что главный критерий. Вот если у человека главный критерий успех, то собственно тогда а почему бы не пойти по головам, если это главный критерий? А если у тебя главный критерий другие ценности, ну в частности любовь и смирение, то ты уже будешь слабым. Ну знаете, вот встретились двое на темной улице – тот, кто первый готов ударить ножом исподтишка, будет иметь преимущество.
А. Митрофанова
– А мне кажется, что это как раз проявление слабости. Потому что это проявление страха.
– Это тактика.
Протоиерей Александр
– Нет, почему, это, может быть, человек не слаб, вот в смысле таком, в душевном плане. Он может быть очень таким крутым бандитом, например. Он просто тебя, ты для него никто.
А. Митрофанова
– Мне просто кажется, что вот внутри семьи как раз тот человек, который обладает большей способностью к смирению, который, может быть, развил в себе вот этот навык, я не знаю, он-то как раз человек более сильный.
Протоиерей Александр
– Вне всякого сомнения.
А. Митрофанова
– Который умеет держать удар, который умет взять ситуацию под контроль там, где тот, кто расплескивает эмоции, уже давным-давно этот контроль утратил.
Протоиерей Александр
– Конечно. Вот знаете, вот еще в экономике, в политике – вот то о чем мы говорили, – это смирение так не совсем очевидно. Если враг не сдается, его уничтожают, – есть разные фразы соответствующие. А вот в семье – тут это все очень четко сразу проявляется. Если оба не смиренны, их семья очень недолго существует, начинает разрушаться с первых дней их совместной жизни. Иногда на это хватает один месяц после свадьбы. Если у них достаточно гордости, амбизциозности так вот, в плохом смысле слова, то они могут через месяц уже все, понять, что они ошиблись и разойтись. Притом даже так совсем в такой, с враждебным таким настроем друг против друга.
А. Митрофанова
– А вы знаете такие примеры?
Протоиерей Александр
– Сколько угодно. Статистику почитайте, она страшная в этом плане очень. Поэтому вот и в политике, на самом деле, и вот в государственной жизни, где угодно, в общественной, необходимо смирение. Нет смирения – нет любви. А что держит общество от борьбы всех против всех?
А. Ананьев
– Закон.
Протоиерей Александр
– Хорошо. А чем делается закон?
А. Ананьев
– Он регулирует.
Протоиерей Александр
– А нет, на основе чего он принимается?
А. Ананьев
– На основе здравого смысла.
Протоиерей Александр
– Хорошо. Мы сейчас можем ввести законы Римской империи там I века нашей эры?
А. Ананьев
– Нет.
Протоиерей Александр
– Почему?
А. Ананьев
– Ситуация изменилась.
Протоиерей Александр
– Да, там рабовладение, там еще что-то, так сказать, когда там глава семьи римской семьи мог уничтожить двести рабов, ему ничего не было по закону, его осудило бы только общественное мнение.
А. Митрофанова
– Конечно, христианство оказало очень сильное влияние.
Протоиерей Александр
– Да, конечно. Так вот почему у них были такие законы? Потому что что у них был такой дух – такое понятие о чести, о добре, о зле и так далее. Вот у спартанцев, их учили в юности убивать рабов беззащитных, чтобы воспитать в них определенные спартанские понятия о добре тогдашнем, да, и так далее. И сейчас мы видим, как законы, вот мы немножко историю знаем, наблюдаем даже, как закон XIX века, закон XX века и даже XXI в тех же самых Соединенных Штатах или в России, ну в Соединенных Штатах, у них там вроде режим не менялся, не было коммунизма там, социализма, а была примерно одна и та же Конституция, – вот у них законы-то разные. Это видно даже из художественной литературы. Возьмите там, не знаю, там Фенимора Купера, О. Генри, потом, не знаю, Хаксли, там еще, современных авторов – и видите, что там совсем разная жизнь описана и разные законы при одной и той же Конституции практически, хотя она из одних поправок состоит. Так вот законы основаны на понятиях духовных, и если понятия нет, духовных понятий, они как-то изменяются, закон тоже меняется. Вот я недавно спрашивал одного своего знакомого, он полковник МВД, руководил отделением милиции, потом полиции, то есть практик такой, достаточно высокопоставленный. Я у него спросил: как победить коррупцию в МВД? Ну мы с ним так, в хороших отношениях, вот можно так по-простому говорить, тем более что он уже на пенсии. Он говорит, одним способом: воспитать нормальных полицейских, воспитать человека. Другого способа победить коррупцию нет.
А. Ананьев
– Сорок лет водить по пустыни?
Протоиерей Александр
– Ну если хотите, так. Поэтому...
А. Митрофанова
– Иначе система воспроизводит сама себя.
Протоиерей Александр
– Да, поэтому вот и законы действуют на основе духовных. Ну например вот самый простой пример. Сто лет назад в Америке однополая любовь была уголовным преступлением – сейчас это объект пропаганды, в том числе и государственной. Вот законы изменились на противоположные, на 180 градусов, из-за изменения отношения, так сказать, к этому, из-за занижения духовности, так сказать, у людей современных, принимающих решения.
А. Митрофанова
– Возвращаясь к вопросам, связанным с семейной все-таки жизнью и со смирением, вы подтвердили, что проявление вот этого самого смирения или вот, знаете, есть еще слово «смиренномудрие», оно мне очень нравится. Я даже какой-то там сотой долей этого качества, к сожалению, не обладаю, но понимаю как это круто, когда человек обладает вот этой самой мудростью, связанной с тем пониманием, где надо уменьшить себя, где вот убавить газа просто, да, внутри себя. Дать возможность проявиться другому человеку, где важно услышать другого человека, уступить и так далее. Вот это то, что я связываю со смиренномудрием. Может быть, я и не права, но мне кажется, что в семейной жизни все это как раз доступно тому человеку, который обладает внутренней силой.
Протоиерей Александр
– Да, и семья держится на том, у кого больше смирения, у кого оно есть хотя бы в какой-то степени. Вот на том держится, и этот человек создает атмосферу семьи.
А. Митрофанова
– А это должен быть мужчина или женщина?
Протоиерей Александр
– А это по-разному бывает. Конечно, в идеале, вот я так бы сказал, что у мужчины есть свое своя форма смирения, ее проявления, у женщины есть своя форма проявления смирения. У женщины это, ну так более понятно, более соответствует такому бытовому понятия смирения, то есть такая там кротость, так сказать, такая вот уступчивость, гибкость. Ну а у мужчины? А все то же самое – кротость, уступчивость, гибкость, только не в форме такого как бы подчинения, а в форме, например, терпения недостатков своей жены. Мы все полны недостатками, мы все грешники, в том числе даже женщины.
А. Митрофанова
– Даже. Кто-то вообще считает, что женщина сосуд греха, и все, баста.
Протоиерей Александр
– Но это, так сказать, смотря какая женщина, какой мужчина. Так вот когда женщина своей эмоциональностью вышла из себя, что делает мужчина, сильный духом? Он терпит.
А. Ананьев
– Может быть, правильнее будет сказать, попускает?
Протоиерей Александр
– Нет. Я бы все-таки, попускает, слово «попустительство», оно несет такой негативный оттенок.
А. Ананьев
– В сознании мужчины это негатив.
Протоиерей Александр
– Что это попустительство, что, мол, что-то вот идет, надо зажать, это как-то что-то активно сделать, а ты, понимаешь, ручки сложил, и ничего не делаешь.
А. Ананьев
– Можно терпеть, а можно сделать так, чтобы все-таки дома был порядок.
Протоиерей Александр
– Да, но как? Если, допустим, женщина взорвалась, и ты начнешь в ответ ну взрываться, так сказать, навстречу – ну будет два взрыва и все, ничего не будет хорошего.
А. Ананьев
– Жертвы и разрушения.
Протоиерей Александр
– Да, жертвы и разрушения, так сказать, на семейном фронте, война. А вот когда ты все это вытерпел, проявил кротость, смирение. Потому что ты не стал орать в ответ. А потом, дождавшись нужного момента, сказал: «Дорогая, ты же хорошая такая, да, я так тебя люблю. А что ты там говорила мне тогда?» И в ответ очень часто что мужчина слышит: «Я тебе это говорила? Да никогда! Не было такого». Почему, потому что женщина, она уже поняла, что муж ее любит, все хорошо. И вот муж в этот момент может, после такого проявления своего смирения через необидчивость и любовь, он может дальше из женщины вить веревки.
А. Ананьев
– О роли мужчины и женщины в семье, вот с точки зрения смирения, мы поговорим ровно через минуту. Не переключайтесь.
А. Ананьев
– Вы слушаете радио «Вера», в эфире «Семейный час». Ведущая Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
– Александр Ананьев.
А. Ананьев
– И мы продолжаем беседовать о роли смирения в семейной жизни с протоиереем Александром Никольским, настоятелем храма Трех святителей в Раменках. Еще раз добрый вечер, отец Александр.
Протоиерей Александр
– Добрый вечер.
А. Ананьев
– Вот мы где-то минуту назад произнесли слово «смиренномудрие». Смирение и смиренномудрие – это синонимы?
Протоиерей Александр
– Ну вы знаете, разные святые отцы по-разному называли, а некоторые считали, что смиренномудрие это высшая форма смирения. Потому что на самом деле тогда, когда смиренен, ну даже чисто психологически, если ты спокоен, у тебя нормально работает мышление – это ясно всем, даже там верующим, неверующим, – когда гнев, он лишает человека способности рационально мыслить. И вот когда человек, вот у него мир в душе, он адекватно оценивает обстановку вообще вокруг себя, в себе и в мире и, значит, в своем, так сказать, любимом человеке, в своей семье. Вот, например, слово «ревность», например, вот я периодически с этим сталкиваюсь: вот нету никаких даже зацепок, кажется, на что можно было бы поревновать. Но человек, если он ревнивый, к сожалению, такие встречаются периодически, ну вы знаете, было бы желание, повод найдется. Понимаете, и человек...
А. Ананьев
– Была бы ревность – найдется и причина.
Протоиерей Александр
– Да, то есть человек настолько неадекватен, вот ему пытаешься объяснить, но это то же самое, как пытаться объяснить шизофренику, человеку с шизофренией. Когда вот там у меня была одна знакомая женщина, за ней «следили», следили много лет, чтобы отобрать квартиру однокомнатную в пятиэтажке. Я ей сказал через много лет, ну вот она говорила: двое за мной следят, вот эти двое, следят они за мной. Я говорю: слушай, ты уже мне восемь лет это говоришь. Сколько зарплаты потратили вот кто-то, эта организация на этих людей, которые вот следят, твоя квартира твоя никак не перекроет их стоимость. Это же обычно достаточно высокооплачиваемые специалисты. Ну она говорит: ну батюшка, вы не понимаете. Вот примерно так же с ревнивым женщиной и мужчиной. Вот говоришь: ну слушай, ну тут, ну что тут такого, ну где ты нашла или нашел? – Вот, батюшка, ты не понимаешь. И все, и дальше человек начинает, исходя из ложных предпосылок, выстраивать отношения в семье так, что семья через какое-то время трещит по швам. Вот это один момент. Кстати, тоже ревность, у человека смиренного не может быть ревности, к примеру, просто не может быть. Что такое смирение? Это состояние, когда человек не подвержен страстям. Значит, что такое мир в душе – там нет страсти, ну греховных страстей в смысле.
А. Митрофанова
– А это достижимо?
Протоиерей Александр
– Как цель, к ней надо все время двигаться.
А. Ананьев
– Автономно – да, но есть же два человека. И мы сейчас поговорим о том вообще, где проходят границы и что вот можно, по поводу чего можно смиряться, по поводу чего нет. Знаете, я сейчас хотел задать вам немножко другой вопрос. Впереди Великий пост, и мы будем читать молитву Ефрема Сирина – «дух же целомудрия, смиренномудрия и любви». Не случайно, никогда ничего не бывает случайно в таких ключевых, важнейших молитвах и вообще не ключевых не бывает. Почему они расставлены именно следующим образом? Может быть, это поможет понять смысл смиренномудрия. Целомудрия, затем смиренномудрия и любви.
Протоиерей Александр
– Ну любовь венчает эти добродетели.
А. Ананьев
– А начинается все с целомудрия.
Протоиерей Александр
– С целомудрия, да.
А. Ананьев
– Потом смиренномудрие и любовь.
Протоиерей Александр
– Вот когда ты начинаешь побеждать страсти, что является целомудрием, потому что целомудрие это не только похоть. Вообще в Священном Писании похоть это синоним вообще совокупности греха. И вот если вот так понимать целомудрие как совокупность греха, не только похоть в таком узком смысле слова, таком психологическом что ли...
А. Митрофанова
– Кстати, похоть интеллектуальная ведь тоже бывает?
Протоиерей Александр
– Может, сейчас в эпоху интернета это прямо вот даже каждый второй такой похоти подвержен.
А. Ананьев
– Ты имеешь в виду мою страсть к сериалу «Безумцы»?
А. Митрофанова
– Конечно нет.
Протоиерей Александр
– Это как ко мне недавно пришла, это я посмотрел: это не страсть, это рабочий интерес.
А. Митрофанова
– Прекрасное уточнение.
Протоиерей Александр
– Поэтому вот целомудрие – то есть некоторая степень бесстрастности. По мере того как бесстрастность увеличивается, возникает смирение – то есть ты уже способен, когда на тебя, так сказать, какие-то нападения идут внутренние, внешние, сохранить этот мир. А когда у тебя мир в душе – тут приходит любовь от Бога. На самом деле и смирение Бог дает, тут все добродетели от Бога, не от нас, но тем не менее они вот так: сначала ступенька целомудрие, то есть ты борешься со страстями, потом возникает состояние смирения, когда ты уже можешь в какой-то степени, у каждого своя степень, уже страстям не подвергаться, потом ты можешь любить и действовать по любви, а не по страсти – вот что дает смирение.
А. Ананьев
– Вот и получается очень цельная, очень понятная и очень много объясняющая картина мира. Если в человеке нет целомудрия и если в нем нет смиренномудрия, может ли быть в нем любовь?
Протоиерей Александр
– Не может быть.
А. Митрофанова
– А что же нам тогда всем делать, простите?
Протоиерей Александр
– Естественно, это, знаете, это не первая, вторая, третья ступенька – это оно все вместе. Это степени, вот по мере увеличения степени целомудрия, увеличения степени смиренномудрия, увеличится степень смирения, потом степень любви. Потому что если бы у нас было четко так, знаете: один, два, три – то мы бы тут, конечно, нам было бы очень плохо, мы бы погибли все.
А. Митрофанова
– А можно на конкретной ситуации попытаться понять, о чем здесь идет речь. Вот вы, отец Александр, привели пример, когда у женщины взрыв эмоций. С нами, женщинами, это случается, случается, к сожалению, часто, мы вообще такие существа, подверженные эмоциональным порывам. И вот добродетель для мужа в данном случае – не ответить ей точно таким же эмоциональным взрывом, а попытаться проявить вот это самое смирение, проявить силу, проявить, в общем-то, заботу о семье, не ответить вот на этот агрессивный такой взрыв эмоций своей агрессией тоже и так далее. В принципе для женщины это не значит, что если муж в данном случае переключил ее в своем сознании сейчас там в режим шумящего моря, не обратил внимания на ее слова и так далее, это не значит, что можно каждый раз его таким образом донимать. Потому что вообще нет ничего хуже для женщины, чем проявление вот таких вот эмоциональных всплесков в адрес мужа и испытание его терпения. Но вот что в этом случае для женщины будет проявлением вот этого самого смиренномудрия, если вот она уже вспылила, напортачила, да, как дальше быть? Вот муж себя повел по-мужски...
А. Ананьев
– Предположим.
А. Митрофанова
– Ну предположим, да. Что значит проявить смирение по-женски вот в этой простой бытовой ситуации?
Протоиерей Александр
– Вот я вам расскажу конкретный случай. Я спросил одну ну такую жену, с таким непростым характером, я спросил, даже самому интересно ее отношение в семье, я говорю: «А ты своего мужа-то любишь?» Человек очень взрывной такой, ну в общем-то. Она говорит: «Конечно. Кто же меня такую терпеть стал бы, кроме моего мужа? А он со мной живет. Поэтому я очень люблю». Вот это смирение женщины, даже такой взрывной. То есть она увидела силу мужа. Она увидела, что их семья держится на терпении мужа, что если бы муж имел бы хоть долю характера, как у нее, взрывного, когда несет там, все разметает, они давно развелись бы и так далее и тому подобное. И она за это ему очень благодарна. И она своего мужа, несмотря на то, что она все время взрывается, она его очень уважает, а значит, любит.
А. Митрофанова
– А в чем женское тогда смирение должно проявляться? Потому что иначе будет такой перекос, что женщина все время позволяет себе одно, другое, третье, мужчина все время терпит.
Протоиерей Александр
– Нет, дело в том, что женщина это тоже человек, и она тоже должна бороться со своими страстями, естественно. И она должна, видя вот то, что, так сказать, с ней происходит, в этом каяться, молиться, стараться, проявлять кротость, смирение по отношению к мужу, тем более если он у нее такой, оказывается, очень хороший, еще и смиренный. Кротость по отношению к мужу. И на самом деле вот известное есть высказывание опытных людей духовных, что мир в семье от жены. Если жена проявляет кротость и смирение, то в семье и больше мира.
А. Ананьев
– Ну вот теперь-то наконец-то мне будет легко задать тот вопрос, который у меня давно зреет, я бы даже сказал, бьется и клокочет внутри. Но я все стеснялся его задать, потому что понимал всю его абсурдность. Но он есть. И это не я его придумал, я нашел его в источниках, будем называть их обтекаемо...
А. Митрофанова
– Открытых.
А. Ананьев
– Да, в открытых источниках. Итак, размышляя над этой темой, над темой смирения в семье, обращаясь к разным источникам, столкнулся вот с чем. В брошюрах, посвященных браку, отец Александр, часто говорится, что задачи сохранения смирения почти целиком лежит на жене: она должна смиряться, она должна терпеть мужа, она должна принять и простить ему все, включая измену, коли такое случится. И получается, что смирение это только женская доля?
Протоиерей Александр
– Ну мы с вами уже говорили, что не только женская доля. И в реальности вы таких женщин много знаете? Вот. Ну есть, конечно, святые женщины, наверное, они есть и сейчас есть.
А. Митрофанова
– Вы знаете, здесь нет, простите, что я так влезаю. Просто мне кажется, что женщина, которая готова абсолютно все прощать своему мужу – опять же здесь возникает этот вопрос: где граница между смирением и попустительством? В таком случае она рискует оказаться в роли, то есть поставить себя в позицию жертвы. Просто по закону психологии, если в отношениях один человек ставит себя в позицию жертвы и все время готов абсолютно все терпеть и со всем соглашаться и так далее, он волей неволей из второго человека делает агрессора, делает тирана, который будет...
Протоиерей Александр
– Ну это как у животных: если ты показал, так сказать, свою спину и побежал, там какой-то там медведь, с которым ты встретился, он побежит за тобою, потому что он видит, что ты жертва, ты дичь, которую надо задавить.
А. Митрофанова
– Даже если он не голоден в этот момент.
Протоиерей Александр
– Да, поэтому обычно такой известный совет, что уходи от медведя бочком, бочком. Не смотри ему в глаза, потому что это вызов, но в то же время не демонстрируй такое, знаете, вот убегание, иначе спровоцируешь на атаку.
А. Митрофанова
– Хорошая тактика.
Протоиерей Александр
– Вот люди, которые не смиренные, они звери, ведут себя по-звериному где-то, да. Только любовь и смирение, оно и делает человека человеком. А так да, это закон вот этого жанра звериного, со всеми его, так сказать, последствиями. Поэтому, естественно, наверное, не стоило там в 41-м году, когда штурмовики СС атаковали там какие-то позиции, пытаться с ними договориться по-хорошему...
А. Митрофанова
– Ну естественно.
Протоиерей Александр
– То есть надо было тут уж, да. Ну в семье есть тоже какие-то границы определенные. Например, если муж развращает детей.
А. Митрофанова
– Что делает?
Протоиерей Александр
– Развращает. Ну например, ну вот так, вот что в голову пришло, начинает показывать подросткам порнографию.
А. Митрофанова
– Ну конечно.
Протоиерей Александр
– Вот у него такие позиции жизненные, вот он считает, что это правильно. Бывает такое. Это я не из головы даже.
А. Ананьев
– Ужас.
Протоиерей Александр
– Бывает еще хуже, худшие вещи. Так вот ну конечно, долг жены как-то пытаться прекратить из любви к детям. И здесь надо демонстрировать неуступчивость в этом вопросе и быть очень в этом настойчивой. И даже так по-мужски, так сказать, жестко. Но это вот да, вот это как раз граница смирения. Опять же граница – любовь. Только любовь в данном случае к детям. Из любви к детям должна проявить нелюбовь к мужу, а проявить, собственно говоря, муж-то он не прав, и она будет проявлять к мужу уступчивость, это будет нелюбовь не только к детям, но и к мужу, потому что она, таким образом, будет утверждать его во зле.
А. Митрофанова
– В том, что он прав.
Протоиерей Александр
– В том, что он прав.
А. Ананьев
– Благими намерениями, как известно, нередко, вы сами знаете, куда дороги мостятся. А с точки зрения женщины очень много из того, чем занимается муж, может быть опасным для него, для семьи, для детей. И в этом случае жена может не проявить смирения в отношении его любви к рыбалке...
А. Митрофанова
– Вот да.
А. Ананьев
– Отношении к его любви к мотоциклу, в отношении его любви к дурным привычкам каким-то.
Протоиерей Александр
– Вот здесь я бы все-таки... Ну одно, дурные привычки, хотя, например, курение, ну многие мужчины курят до сих пор, процент их, правда, скоро станет меньше, чем курящих женщин, но тем не менее. Вот кстати, когда я еще учился в советское время, у нас в студенческой группе было 25 человек – 5 девочек и 20 мальчиков. Из 20 мальчиков курило трое, все девочки пять курили – то есть 100% женщин и там 10% мужчин курили. Но это к слову. Ну вот одно дело курение, да, это вредная привычка, это даже не очень ну хорошо для детей и как пример, но это все-таки какая-то где-то граница терпимости. Не придешь же ты к батюшке: у меня муж курит, поэтому я развожусь. Наверное, батюшка не поймет, так сказать, вот такого действия. Потому что да, это плохо, но это все-таки развод это еще хуже в данной ситуации. Поэтому да вот здесь, а тем более когда мы говорим там о рыбалке, об охоте там, о шахматах, о телевидении там...
А. Митрофанова
– Это прекрасно все.
Протоиерей Александр
– Да, то есть если бы так было – хорошо, да, хорошо иметь святого мужа. Но это было бы для женщины не святой очень сложно. Это бы и от нее святости потребовало.
А. Митрофанова
– Мне кажется, это так прекрасно, когда человек себя находит в каком-то вот таком хобби, раскрывается через них...
А. Ананьев
– Например, в компьютерных играх и проводит там все выходные.
А. Митрофанова
– Ну вот это, кстати...
Протоиерей Александр
– Но это, еще раз говорю, вот из двух зол выбираешь меньшее. Развод вот именно при таких ситуациях, он еще хуже. Потому что да, у отца такая слабость, откровенно скажем, это грех, слабость, но он зато может иметь вполне хорошие отношения с детьми. Боле того, я даже знаю случаи, когда муж любит выпить, и в принципе он, в общем-то, алкоголик. Ну не в таком, бытовом смысле слова – он ходит на работу, зарабатывает деньги, но он регулярно пьет, так сказать, по вечерам, приходит с работы, ответственный работник, там еще что-то в этом роде. И тем не менее он неплохой отец, потому что все-таки он хоть алкоголик, но он не спившийся человек. Он неплохой отец и благотворно действует на своих там, ну особенно мальчиков, да, понимаете. И женщина думает: ну хорошо, он вот да, он пьющий и с ним непросто. Ну он там не драчун там, но тем не менее, там, может, какие-то оскорбления, еще что-то. Но я люблю своих детей, я же вижу, что я без него с этими мальчиками не справлюсь. Мне что, хочется, чтобы мальчики пошли в тюрьму или чтобы муж у меня был пьющий? Ну естественно, женщина, которая любит своих детей, она выбирает, так сказать, пьющего мужа, а не мальчиков, которые там пошли вразнос. Но тем не менее это схема из жизни. Потому что жизнь действительно непроста. И вот верное решение можно принять, только когда ты смиренен и когда ты любишь, способен на любовь, раз ты смиренен. И да, вот такое непростое, вроде да, вот пьющий мужчина, который в пьяном состоянии может оскорбить женщину. Это ужасно для женщины, вообще для любого человека оскорбления это тяжело, особенно когда они регулярные. Но вот смиренная женщина может возвыситься и понять, что вот в этой ситуации вот это терпение, которое от нее требуется, так сказать, выхода к мужу в таком состоянии, не совсем адекватном, оно да, возможно. Я понимаю, что есть пьющие мужчины, которых нельзя терпеть, но там они уж совсем что-то такое делают. Я говорю про ситуацию, когда вот...
А. Митрофанова
– Пограничную.
Протоиерей Александр
– Пограничную, да.
А. Ананьев
– Вы слушаете «Семейный час» на светлом радио. В студии Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
– Александр Ананьев.
А. Ананьев
– И мы продолжаем разговор о роли смирения в семейной жизни с протоиереем Александром Никольским, настоятелем храма Трех святителей в Раменках. Заголовок нашей сегодняшней программы – «Семейная жизнь без смирения – ад», такой условный заголовок, мы с ним все согласились. И вот слушая рассуждения отца Александра о смирении в семейной жизни, знаете, к какому выводу я прихожу? Я прихожу к выводу, что это практически невозможно. И я сейчас вам объясню, почему. Это как если бы семейная жизнь была вальсом. Вот вальс должны танцевать в равной степени оба, и желательно примерно на одном уровне. Потому что если один очень хорошо танцует вальс, а другой, мягко говоря, посредственно...
Протоиерей Александр
– На ноги наступает.
А. Ананьев
– Да, вальса как такового не получится...
Протоиерей Александр
– Красивого, по крайней мере.
А. Ананьев
– Хотя оба, как минимум, будут стараться. А теперь давайте себе представим ситуацию, где она прекрасно танцует вальс, очень хочет танцевать, а он лежит на диване. И не то чтобы не умеет – вообще не испытывает желания танцевать вальс. И она говорит: ладно, дорогой, хорошо, ты лежи, я просто буду танцевать вальс в два раза лучше, и тогда у нас точно с тобой что-нибудь получится. К чему я веду, отец Александр? Можно ли сохранить любовь в семье, если нет равновесия и взаимности в проявлении, в частности, смирения?
Протоиерей Александр
– Ну взаимную любовь сохранит нельзя будет, потому что вот тот, который лежит на диване, образно говоря, он просто не любит. У нас же такой не буквальный пример, а так сказать, некий образ. Ну он просто не любит. Но вот было бы совсем все плохо, если бы не было Бога. Вот если человек, действительно он видит, ну какая-то, я не буду сейчас придумывать очередную ситуацию, что вот да, вот он лежит на диване, но вот если как-то пытаться уйти к другому дивану, от этого куда-то скрыться, то будет еще хуже. Ну там, может быть, даже пусть какие-то финансовые моменты, допустим, там все-таки семья, дети, надо на что-то жить, не знаю. И там нету такого, вот он и не любит, но он и вреда-то такого, ну то что он там матом не ругается, там не знаю, женщин в семью не водит – вот такие вот крайние случаи. Только некоторая нейтральная величина, балласт. И возможно, что в какой-то ситуации, что действительно он, ну если с ним расстаться, будет еще хуже. Вот чем жить тогда такому человеку?
А. Ананьев
– Вот это очень хороший вопрос.
Протоиерей Александр
– Чем жить? Потому что ну мужа нету. Есть мужчина, лежащий на диване, который тебя не любит.
А. Ананьев
– И неплохой, в сущности, мужик-то.
Протоиерей Александр
– Ну да, так если, может, кто-то и завидует из других женщин, кто не знает.
А. Ананьев
– И картинка со стороны такая.
Протоиерей Александр
– Да, ну они вместе когда выходят там, может, машина хорошая, там улыбки, анекдоты.
А. Ананьев
– Да, об этом я и говорю, отец Александр.
Протоиерей Александр
– Да, а так сказать, когда домой приходят, снимает смокинг, – там совсем все по-другому. Вот чем жить в этой ситуации? Эта ситуация не такая уж и редкая. А более того, через эту ситуацию в какой-то степени проходит даже каждая семья.
А. Ананьев
– Серьезно?
Протоиерей Александр
– Да, когда человек начинает воспринимать другого своего партнера по браку именно так: ничего не делающим, лежащим на диване.
А. Митрофанова
– Вот это вопрос восприятия, мне кажется.
Протоиерей Александр
– Это вопрос восприятия, да.
А. Ананьев
– То есть вы хотите сказать, что все через это проходят.
Протоиерей Александр
– Ну все не все, но очень часто бывает.
А. Ананьев
– Я вот сейчас чувствую, очень многие слушатели вот просто приемник погромче сделали, потому что, может быть, очень многие сейчас проживают такую ситуацию, и им кажется, что это близко к какому-то концу. И все разваливается, это уже не склеишь.
Протоиерей Александр
– Ну а причем люди приходят именно в таком состоянии, что моя жена, мой муж, вот он лежит, ничего не делает, он там ногами дрыгает, он там не убирается, не приносит столько, сколько там нужно денег – ну разные есть варианты. Притом это совершенно не мешало им пожениться, вот в тех же там ситуациях. Но восприятие изменилось, и человек стал объектом такого дискомфорта, а не комфорта. И поэтому, естественно, как человек поступает? Если это дискомфортно, а я ищу комфорта, надо этот объект дискомфорта убрать из своей жизни. Все очень просто. А на самом деле это действительно, вот как правильно Алла сказала, это проблема восприятия. Когда человек вот в этой ситуации просто он, другой человек, он такой же, он же иногда там месяц там, даже вплоть до того, ну хотя бы несколько лет – не стал ни больше пить, не стал ни больше хамить, то есть вот он такой же. Человек за два-три года не меняется, в среднем. Ну бывают, конечно, всякие случаи – там на войну попал, там еще что-то, болезнь тяжелая, но в среднем. А ты его почему-то по-другому воспринимаешь. Раньше ты: ой-ой, быстрее нас пообвенчайте или там в загс мы пойдем. А тут наоборот: быстрее-быстрее нас развенчайте, теперь в загс пойдем уже с противоположной целью. Что изменилось? Восприятие изменилось, человек не изменился. Ты не изменился, он не изменился, изменились только ваши личные отношения и все. И вот здесь, вот в этой ситуации, если человек обладает смирением, он подумает: а действительно, что изменилось? А может быть, это я перестал его любить? Может, это я стал на него обижаться на то, что раньше не замечал. И я его не люблю. То есть дело-то, может быть, во мне? Вы знаете, у меня была одна родственница, и у нее дочка была. Ну она есть. И дочка не может выйти замуж. И она говорит: мам, ну смотри, вот это дебил, это идиот, этот там еще что-то. А дочке уже там ну под 30 лет, хотя у нее там масса образований, и внешние данные все нормально – кажется, что бы не выйти замуж, а...
А. Митрофанова
– Папа есть у нее, кстати, с папой вместе они живут?
Протоиерей Александр
– С папой вместе, да. И мама ей говорит: слушай, ну смотри, твоя подруга, у нее и этот такой хороший, этот еще лучше, этот вообще замечательный человек. Понимаете? Вот так и в семье. То есть если ты начнешь над собой работать, может быть, этот человек, который тебе кажется полным вот ничтожеством, вдруг окажется опять героем твоих мыслей.
А. Митрофанова
– Я тут, знаете, вспоминаю эту притчу про муху и пчелу, которые, летая по одной поляне, каждая находят свое.
Протоиерей Александр
– Да, да.
А. Митрофанова
– Пчела, которая восхищается ароматами цветов и умножает в этом мире добро, потому что из этих же самых цветов она получает нектар, из нектара мед ну и так далее. И муха, которая... ну понятно. А летают-то они по той же самой поляне. То есть в одной и той же ситуации мы, и это от нас зависит, можем выбирать плохое или можем выбирать хорошее. Можем замечать только дурное в человеке, концентрировать внимание, просто акцентировать даже внимание на каких-то проявлениях, связанных с человеческими недостатками. Как вы совершенно справедливо же в самом начале программы сказали, нет человека, в котором не было бы недостатков. И мы можем, а это дальше уже вопрос свободы выбора нашего: концентрироваться вот на том, что все плохо, вот это плохо, вот это плохо, вот он лежит на диване – это плохо, там денег недостаточно, там еще что-то плохо, там ботинки не так поставил, в конце концов, это вообще конце света.
Протоиерей Александр
– Ну там денег недостаточно – это не 20 тысяч бывает, это бывает 150 тысяч, даже больше – тоже недостаточно.
А. Митрофанова
– А, и тоже недостаточно. Ну хорошо.
Протоиерей Александр
– Бриллианты не купишь нормальные.
А. Митрофанова
– Да, бриллианты не купишь, виллу очередную... Ну не знаю. И другой вариант, что это зачастую наше осознанное решение, что мы концентрируемся на том, что в человеке нравится, то что в нем есть хорошего, и ему об этом говорим, поддерживая в нем, таким образом, то, что в нем есть хорошего. Мне кажется, что вот это абсолютно сознательная, в каком-то смысле очень сложная, а в каком-то и простая работа по отсеканию того, что тебе, ты чувствуешь, в тебе что-то вызывает раздражение – отсекай просто, не обращай на это внимания. Мне кажется, это...
Протоиерей Александр
– Вы знаете, очень хорошую мысль сказали: поддерживать в человеке хорошее. Вот когда человек это образ Божий, с одной стороны, с другой стороны, в человеке сидит лукавый, ну через свои проявления, какие-то воздействия. И вот если мы человека в ситуации, когда он плохой, вдруг пытаемся в нем пробудить хорошее, ну чем – любовью своей, да, но только не безумной любовью – буду тебе водку таскать, сколько хочешь, – конечно, не в такой форме, а именно любовью, то это ну там, скажем, того же самого мужчину, опустившегося в таком жизненном плане, очень сильно поддерживает. Я знаю много женщин, которые спасли своих мужей. Даже иногда от психологических, психиатрических заболеваний, там депрессии и так далее, потому что депрессия как диагноз, и получили прекрасных мужей потом, в конечном счете. То есть они вложились, ну это был, конечно, крест тяжелый, и они этой любовью, поддержкой, терпением вот этого негатива, который на них изливался, вот они в ответ получили, когда муж осознал, а что жена для него в конечном счете сделала, они получили любовь мужа. Любовь мужа как раз через кротость и смирение. Вот я бы хотел чуть-чуть все-таки вернуться. А чем жить человеку, вот когда вот такая ситуация, когда он от его второй половиной лучшей лучшего не получает?
А. Ананьев
– В отсутствие взаимности.
Протоиерей Александр
– Да, ну вот взаимности нет. Вот Богом. Богом. Мне одна женщина рассказывала, я ее спросил как-то раз: «А тебе никогда не хотелось развестись со своим мужем?» И она мне ответила: «Этот муж мне Богом даден, по моим молитвам, куда я от него денусь?» Она верующая женщина. Поэтому и человек, когда начинает молиться, привлекать своей кроткой, смиренной молитвой благодать Божию на семью, вот это может очень сильно исправить ситуацию. Во-первых, женщина или мужчина, неважно, исправит ситуацию в нем самом, потому что это, ну как минимум, половина проблемы, а иногда бывает даже и 90%. То есть он станет кротким и смиренным, как Бог. И с любовью. То это любовь ему как человеку, даже пусть в форме милосердия, не в форме такого, как у женщины: ах, ты мой герой там, – восхищения, а в форме милосердия – ну человеку тяжело, надо помочь. Или, так сказать, и в том числе через опять же благодать, это может восстановить человека. Восстановить человека, если он действительно попал, не ты, так сказать, вот обиделся на него на что-то, а он действительно попал в какую-то ну там такую нравственную яму. Ты можешь восстановить человека. Вот без Бога ни одна семья не живет, даже неверующая в Бога. Если семья – пусть они атеисты там, коммунисты там, не знаю, там кто угодно, – у них хорошая семья, ну объективно, даже не христиане, – значит, в их отношениях присутствует Бог. Значит, у них есть смирение, у них есть кротость и любовь. И с моей точки зрения, дело времени, когда они станут христианами.
А. Ананьев
– Другими словами, и один в поле воин, если с Богом.
Протоиерей Александр
– Да, совершенно верно.
А. Ананьев
– И никогда, – как говорил Уинстон Черчилль, – никогда не сдавайтесь.
Протоиерей Александр
– Совершенно верно.
А. Ананьев
– Спасибо вам большое, отец Александр. По-моему, получилось удивительная, очень глубокая и тонкая беседа. А к ней можно вернуться на нашем сайте https://radiovera.ru/. Я надеюсь, что мы вновь встретимся здесь и продолжим наш разговор. Сегодня о роли смирения в семейной жизни с протоиереем Александром Никольским, настоятелем храма Трех святителей в Раменках, беседовала Алла Митрофанова...
А. Митрофанова
– Александр Ананьев.
А. Ананьев
– Спасибо вам большое и всего доброго, отец Александр.
А. Митрофанова
– До свидания.
Протоиерей Александр
– До свидания.
Бесплатная медицинская помощь для тех, кто попал в беду
Год назад в Санкт-Петербурге открылась Благотворительная клиника. Здесь бесплатно принимают тех, кто оказался в трудной ситуации — людей без жилья и документов, в том числе и беженцев. В клинике трудятся опытные врачи и медсёстры.
Наталья пришла сюда на приём рано утром. Женщина средних лет с больными, распухшими ногами. В руках она держала клетчатую дорожную сумку, в ней — всё её имущество. «К врачу можно у вас записаться?» — тихо спросила она.
В следующие пять минут Наталья коротко рассказала сотрудникам клиники о себе: документов нет, полтора года живёт на улице, пробовала попасть в приют, но мест не оказалось.
Пока женщина сидела в фойе клиники и ждала приёма врача, с ней разговорился другой пациент. «А что вы кушаете?» — спросил вдруг мужчина. «Редко ем совсем. Считай, что голодная», — робко ответила Наталья. «Беда. И пенсии-то у вас нет, вы на десять лет меня моложе — слышал, какого вы года. А ночуете где?» «На скамейке» — проговорила женщина и грустно опустила глаза.
На этом их беседа прервалась, потому что Наталью позвали в кабинет врача. Через полчаса она вышла оттуда с повязками на обеих ногах и в новых носках. В руках у неё были лекарства и еда. Наталье рассказали, где в Петербурге можно бесплатно поесть, помыться и переночевать. И попросили через 2 дня снова прийти в клинику — сдать анализы и сменить повязку на воспалённых ногах.
Чтобы заботиться о Наталье и других людях, попавших в беду — проводить обследования, выдавать лекарства, делать перевязки и не только — клинике нужны финансовые ресурсы и расходные материалы. Если вы хотите помочь проекту и его подопечным, переходите на сайт Благотворительной больницы: https://charityhospital.ru/
Поддержать сбор на оплату работы медсестры: https://dobro.mail.ru/projects/shans-vyizdorovet-dlya-ruslana/
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Кино и вера». Андрей Апостолов
Гостем рубрики «Вера и дело» был киновед, продюсер, преподаватель, главный редактор киностудии «Ленфильм» Андрей Апостолов.
Мы говорили о кино, как о значительной составляющей современной культуры, о том, какое влияние фильмы производят на зрителей, какую ответственность это возлагает на авторов, а также о том, за счет чего существует и развивается отечественный кинематограф.
Ведущая программы: кандидат экономических наук Мария Сушенцова
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер, у микрофона Мария Сушенцова и это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы разговариваем с предпринимателями, экономистами, бизнесменами, культурными деятелями — о христианских смыслах экономики. Сегодня наш гость Андрей Апостолов — киновед, продюсер, преподаватель, главный редактор киностудии «Ленфильм». Добрый вечер, Андрей.
А. Апостолов
— Добрый вечер, Мария.
М. Сушенцова
— Скажите, пожалуйста, что вас привело в сферу кино, и что вас сподвигло поступать во ВГИК?
А. Апостолов
— Знаете, очень часто вот эта история приобщения человека к кинематографу, она рассказывается сама по себе с какой-то драматургией такой кинематографической, то есть рассказывают про какое-то очень раннее детское знакомство с каким-то фильмом, который произвел неизгладимые впечатления, но в моём случае всё прозаичнее, на самом деле. Я могу сказать, что до шестнадцати или семнадцати лет я вообще не задумывался о кинематографе, у меня были совершенно другие планы на жизнь и на образование, и на какую-то карьеру, но так получилось, что и в моём случае тоже случилась встреча с фильмом. Чуть-чуть расскажу предысторию: я тогда увлекался футболом, практически исключительно только им и занимался и в секции, и смотрел его регулярно, и в этот вечер был очень важный матч с моей, тогда любимой командой в мои шестнадцать лет. Я его посмотрел и как-то перенервничал, переволновался, не мог потом никак уснуть, это была уже поздняя ночь, я до сих пор помню, это маленький телевизор на кухне, чтобы не мешать родителям и родным, и я просто искал себе какой-то телеканал, какую-то передачу, под которую можно будет уснуть. Я переключал каналы и наткнулся на чёрно-белый фильм, увидел изображение мужчины, он мне показался знакомым, я не мог его опознать, атрибутировать, тем не менее мне показалось, что, наверное, это любопытно. В следующем кадре очень эффектная женщина заходила в обтягивающем платье в фонтан, и я подумал: да, что-то здесь есть, определённо, любопытное. И дальше я уже досмотрел этот фильм, и, в общем, это была встреча с фильмом, который действительно поменял мою жизнь на до и после, то есть до этого кино я никогда не интересовался, а здесь вдруг открылся какой-то другой мир, и стало понятно, что существует вообще какое-то кино, которое я себе не представлял, какое-то другое кино, которое может мне что-то сказать про меня, про мир. И на следующий день я просто посмотрел в журнале «Семь дней» или что-то такое, вот телепрограмму, и увидел, что это фильм «Сладкая жизнь» Федерико Феллини, и с этого всё началось, я начал смотреть другие фильмы Феллини, посмотрев практически всю фильмографию, я понял, что вообще не Феллини единым, начал искать каких-то других режиссёров, и вот так началось это путешествие. Так что во многом спонтанно, абсолютно случайно, может быть, если бы не эта встреча по телевизору, никаких отношений с кинематографом в моей жизни бы не случилось. Но, с другой стороны, эта история по-своему показательна, потому что сейчас мне иногда, в общении со студентами, например, очень не хватает как раз вот этого ощущения, я это называю такая «спонтанная телевизионная эрудиция». Мы привыкли как-то телевидение сейчас, если не осуждать, то как-то скептически к нему относиться, и мы прекрасно понимаем, что новые поколения уже не являются телезрителями, я и про себя могу сказать, что я уже пару десятилетий телевизор не смотрю, может быть, вот с тех самых пор, когда посмотрел «Сладкую жизнь», но при этом в телевизоре было вот это преимущество, что ты мог спонтанно, несознательно, как это происходит в интернете, когда ты сам создаёшь своё пространство поиска, интереса, просмотров и так далее, а вот когда ты спонтанно натыкаешься на что-то, что может стать для тебя открытием, и я за это безумно благодарен телевидению — именно за эту встречу с фильмом, про который я ничего не знал. Да, лицо мужчины мне было знакомо, но я не узнавал Марчелло Мастроянни и так далее. И вот в этом открытии, в этой новизне был, мне кажется, очень серьёзный эффект, потому что, если бы я смотрел уже как подготовленный человек, который знал бы, что «Сладкая жизнь» — это фильм, получивший «Золотую пальмовую ветвь», знал бы что-то про Феллини и так далее — я думаю, что этого эффекта бы не случилось, потому что я бы уже заранее как-то изготовился к тому, что это какое-то серьёзное кино, а там это был, в том числе, и эффект неожиданности.
М. Сушенцова
— Здорово. Знаете, у нас, мне кажется, в народе бытует такое клише, может быть, шаблон, что в вузы, связанные с киноискусством, поступить очень трудно, что это для каких-то небожителей, звёзд и так далее, вы поддерживаете такое представление или, наоборот, близки к его опровержению?
А. Апостолов
— В каком-то смысле я сам являюсь его опровержением, потому что никаким небожителем я не был, и моя семья никогда с кинематографом не была связана, но действительно стереотип такой существует, потому что, когда я озвучил свои намерения, связанные со ВГИКом, а это, на самом деле, была даже не моя идея, на тот момент моя девушка, наблюдая за моим интересом к кино, что я каждый вечер смотрю какие-то фильмы, она мне сказала: «А ты знаешь вообще, что есть такой ВГИК, там есть такой факультет — сценарно-киноведческий, там изучают кино, исследуют его историю?» Для меня это было всё чем-то даже таким забавным, потому что я не мог поверить, что это всерьёз считается высшим образованием, но тем не менее, дальше я решил попробовать. А дальше сработало то, что называется «гений места», то есть я приехал во ВГИК для того, чтобы просто подавать документы и, оказавшись там, просто погрузившись в эту атмосферу, погуляв по коридорам, где кто-то распевается, кто-то фехтует, это производит очень сильное впечатление, я, по крайней мере, сразу почувствовал, что вот если я и хочу где-то учиться и получать высшее образование, (у меня были на этот счёт тоже свои колебания) то именно в этом месте. А что касается небожителей, то, безусловно, какая-то система диаспор, династий у нас в кинематографе существует, и на самом деле, в этом нет тоже ничего такого предосудительного, это не всегда разговор про блат, это очень часто разговор просто про то, что вот я сам учился, например, параллельно с Иваном Шахназаровым, сыном Карена Георгиевича, он просто действительно к моменту поступления в институт гораздо больше про кино знает, просто потому, что он рос на съёмочной площадке, и это создаёт конкурентное преимущество для него, вот и всё, поэтому не всегда человека с известной фамилией берут в институт творческий, кинематографический в том числе, по принципу фамилии, просто часто он по объективным причинам более подготовлен. Но в то же самое время, тут и про себя могу сказать, что творческие вузы, и я вот эту сторону в них очень ценю, это ещё и такое, давайте я скажу немножко грубо, но откровенно — это убежище для двоечников, потому что люди зачастую, которые не очень здорово учились в школе, у которых не очень хорошие результаты выпускных экзаменов, как было раньше, или ЕГЭ, как сейчас, вот как во ВГИКе происходит: на самом деле, на результаты ЕГЭ особенно не смотрят, потому что невозможно по результатам ЕГЭ определить будущего режиссёра или будущего сценариста, или будущего актёра, поэтому ЕГЭ просто как формальность некоторая принимается, а дальше всё решает только внутренний творческий конкурс. И в этом смысле тут и про себя тоже могу сказать, что отчасти не от хорошей жизни я пришёл во ВГИК, у меня были не очень хорошие, не очень выдающиеся результаты в школе, и мне нужно было искать какой-то такой вариант высшего образования, который не подразумевал бы серьёзных экзаменов по школьной программе, то есть здесь совпала и встреча с фильмом «Сладкая жизнь», с одной стороны, а с другой стороны, возможность как-то себя проявить, не будучи сильным знатоком математики, физики и общего курса школьной программы.
М. Сушенцова
— Спасибо. Насколько я знаю, одним из таких самых крупных ваших научных интересов киноведческих является советский кинематограф, и хотелось бы о нём спросить: почему именно он? Что именно в нём так привлекает, цепляет? Может быть, вы можете какие-то характерные черты или тему выделить, которая в нём особенно хорошо раскрывается?
А. Апостолов
— На самом деле, здесь тоже много факторов, почему я стал заниматься именно историей советского кинематографа. Во ВГИКе очень важен фактор субъективного влияния, поскольку это система мастерских и очень сложно людям, совсем не посвящённым, не представляющим себе, как это работает, объяснить, передать, что такое мастер и что такое авторитет мастера в мастерской, но он абсолютен. К сожалению, эта система имеет и другую сторону обратную, то есть, если у студента с мастером отношения не сложились, или если студент мастера не очень ценит и не очень прислушивается к его мнению, то могут быть очень серьёзные проблемы, просто это обучение превратится в мучение для студента, если вот он не нашёл контакт с мастером. Ну или, наоборот, вот как в моём случае, для меня мастер стал абсолютным таким наставником, действительно, учителем с большой буквы в профессии, и не только в профессии, а вообще по жизни, какая-то ролевая модель в карьере, в жизни и творчестве, это Армен Николаевич Медведев, который в своё время возглавлял Министерство кинематографии и большой след оставил в истории нашего кино. И я могу сказать про себя, что, когда я поступал во ВГИК, я писал творческие работы по творчеству Альмодовара, по творчеству Кустурицы и по творчеству Вонга Карвая, то есть ничего не предвещало советского кинематографа, а дальше, не буду скрывать, это прямое влияние мастера, который вёл историю отечественного кино, и в какой-то момент я почувствовал, что, благодаря этому предмету, я теряю ощущение какой-то дистанции по отношению к объекту исследования, для меня перестала существовать история отечественного кино или история советского кино, как какой-то предмет, с которым нужно разбираться, в который нужно погружаться, это стало историей нашего кино, это стало мне близко, и я стал, благодаря Армену Николаевичу, чувствовать какую-то личную ответственность за то, как наше кино развивается и вообще за сохранение какой-то его истории, каких-то важных его моментов.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», у микрофона Мария Сушенцова и наш гость, Андрей Апостолов. Раз уж мы заговорили про советский кинематограф, и поскольку наша программа связана с вопросом ценностей, как они в том или ином деле, предмете проявляются, то вот такой хочу вопрос задать. Насколько я поняла, вы очень так лично подошли к советскому, к отечественному, к нашему, в конце концов, кино, а вот скажите, как в нашем отечественном кинематографе раскрывается нравственная проблематика, какие очертания она приобретает, через какую конкретную проблему, может быть, она подается, и насколько вот этот аспект, эта тема вас трогает, как-то она вас заинтересовала?
А. Апостолов
— Я бы начал с ещё одного небольшого комментария по поводу моего увлечения кинематографом. Когда я уже начал им как-то заниматься, когда начал в это пространство погружаться, что меня привлекло: советский кинематограф, во-первых, он ни на что не похож, то есть это какой-то уникальный такой период, такая вещь в себе, вот было советское кино, но ни постсоветское кино, ни кино тех же периодов, но других стран не похоже на советское кино по одной простой причине — советский кинематограф никогда не был нацелен на извлечение прибыли, и это его отличительная черта. Сейчас очень часто это как-то превозносится, обозначается, как какая-то его великая заслуга и великое достижение, но я к этому так не отношусь, я думаю, что это просто его особенность, и это то, что делает его исключительным. Советское кино было призвано просвещать, у него были дидактические задачи, в том числе, и какое-то нравственное просвещение. Я думаю, прелесть советского кинематографа в том, что советская культура, советская система, советская власть, они очень переоценивали возможности кинематографа, вот возможности кинематографа с точки зрения его влияния на общественную жизнь. И когда сейчас очень часто вспоминают с таким придыханием советский кинематограф и говорят: «Вот, сейчас больше такого не снимают, как же вот наши шедевры, там 50-х, 60-х годов...» Мне кажется, дело не столько в том, что «вот сейчас больше такого не снимают», такого искреннего или такого гуманистичного кино — дело просто в том, что сейчас кино, в принципе, не является столь значимым институтом социальной реальности. Сейчас есть интернет, уже после 60-х возникло телевидение, которое, особенно в Советском Союзе, распространилось в 70-е, 80-е, и уже тогда кинематограф утратил вот это своё место такого ключевого медиума общественной жизни. И поэтому просто вряд ли сейчас может случиться фильм, который может действительно как-то непосредственно повлиять на умы, на умонастроение, как-то повлиять вообще на климат общественный, в этом смысле, мне кажется, что мы по инерции где-то до сих пор преувеличиваем значение кино, но на самом деле, вот этот принцип, вот этот лозунг «кино — важнейшее из искусств», который где-то у нас ещё с советских времён теплится и помнится, но в этом смысле советское кино — это всё-таки такое исключение, это эксперимент, и эксперимент — вот последнее, что по этому поводу скажу, — не во всём оправдавшийся, то есть, несмотря на то, что я занимаюсь советским кино, очень часто люди думают, что раз я им занимаюсь, я такой его адепт, поклонник или популяризатор и так далее. Нет, безусловно, там есть свои достоинства, но это всё предмет отдельного разговора. На что бы я хотел обратить внимание: что само по себе советское кино, как система, как раз как система очень дидактическая, просветительская, где-то нравоучительная, оно себя не оправдало. Это очень просто увидеть, вспоминая, какой фильм был, на самом деле, самым кассовым советским фильмом за историю. Вот вы не знаете, Мария, какой фильм был самым популярным советским фильмом?
М. Сушенцова
— Просветите, пожалуйста, меня и нас.
А. Апостолов
— Хорошо. Это фильм «Пираты XX века». Вот не знаю, видели вы его или нет, но это абсолютно — я сейчас не хочу никого обидеть, люди, конечно, старались и проделали серьёзную работу, — но вообще это абсолютно бестолковый боевик с экшн-сценами, где мужчины с обнажённым торсом сражаются с другими мужчинами, и это чистой воды боевик. Почему этот фильм вызвал такой ажиотаж? Почему его так смотрели? Почему он стал кассовым рекордсменом? Просто потому, что советский зритель постоянно находился в системе вот этого искусственного дефицита. Просто потому, что он не смотрел такое кино. И просто потому, что зрителю, на самом деле, всегда и везде хочется зрелищ, и в этом смысле этот опыт советского кино, который пытался бороться вот с этой инерцией зрительского восприятия, что зрителю всегда хочется простого, незамысловатого, эффектного и так далее, а мы будем зрителя пытаться как-то нравоучать, воспитывать, перевоспитывать и так далее — этот опыт, я думаю, мягко говоря, не во всём удался. И то, что постсоветский зритель уже в 90-е годы с таким азартом, с таким ажиотажем смотрел самую низкопробную зарубежную продукцию типа «Рабыни Изауры» или каких-то самых тоже примитивных американских боевиков, это во многом эффект опыта советского кинозрителя, которому просто вот этого примитивного зрелища очень и очень не хватало.
М. Сушенцова
— Мы сейчас вместе с Андреем погрузились в такую киноведческую стихию, невероятно интересную, и хочется погружаться в неё ещё глубже, но я себя удержу в рамках закона жанра нашего сегодняшнего и хочу такой вопрос задать, он сейчас у меня спонтанно возник: а как вы считаете, у кино может быть заведомо просветительская или нравоучительная задача? Вот именно ваше субъективное мнение каково? Или же это вот каждая мастерская творит то, что хочет конкретный мастер, конкретный человек, творец, который самовыражается таким образом? Или всё-таки может быть какая-то предзаданность?
А. Апостолов
— Вы знаете, я очень настороженно отношусь к такой установке, когда мы говорим о том, что кино должно как бы нравоучать, потому что тогда сразу возникает вопрос: а кто за это отвечает? А кто те люди, которым мы доверяем высказывать какие-то нравственные послания, и почему эти люди считают себя вправе это делать, что им это право даёт? На мой взгляд, очень часто это ведёт художников к каким-то саморазоблачительным заблуждениям. И если уж говорить серьёзно, я думаю, что настоящая нравственная работа, которая может случиться с человеком во время просмотра фильма — это очень редкий, уникальный случай, вот вообще, когда кино становится не просто проведением досуга, а когда твоя встреча с фильмом становится событием твоего внутреннего опыта, и это требует такой внутренней работы, это требует такой включённости, что это не стоит преувеличивать. Вы знаете, мне кажется, мы иногда думаем об этом в духе тоже такого советского представления о том, что вот мы сейчас расскажем о добрых и хороших людях, и люди как-то вот впечатлятся их примером, и дальше будут как-то совершенствоваться в нравственном смысле, вот если они будут знакомиться с образцами для подражания — я думаю, что это так не работает, и это так никогда не работало, ведь какие-то бандитские организации в 80-е и 90-е годы тоже были собраны и организованы из людей, которые смотрели в 60-е и 70-е годы доброе советское кино, в том числе детское и так далее. Так что вот так буквально кино не облагораживает, и это бывает с небольшим количеством людей, как, например, фильмы Андрея Арсеньевича Тарковского, и это очень сложный путь, как раз такой духовный путь, который заложен в содержании каждого этого фильма, и редкий зритель, на самом деле, готов по этому пути пройти, вот по-настоящему, поэтому это кино и превращается, загоняется в какой-то резервуар — кино не для всех, но вот это кино, мне кажется, действительно может быть эффективным в нравственном смысле, но ни в коем случае нельзя заблуждаться тоже и представлять себе, что благодаря каким-то фильмам мы можем облагородить и как-то преобразовать общественную жизнь в целом. Думаю, это невозможно, и очень часто мы видим, не буду называть сейчас имена и фамилии, но мы видим какие-то сломы, которые происходят с режиссерами, которые в какой-то момент берут на себя вот эту миссию, миссию художника подменяют миссией проповедника, и мне кажется, это очень часто в режиссере просто художника убивает.
М. Сушенцова
— Да, мы тут прямо философскую проблему нащупали, которая очень широко обсуждается и в литературе, и на конференциях, и в университетах — о том, насколько искусство и проповедь могут сосуществовать рядом, могут ли они взаимно проникать друг в друга и так далее. Знаете, меня подмывает просто мое любопытство вас спросить, поэтому я позволю себе этот вопрос: есть ли у вас любимые режиссеры или любимые фильмы? Мы можем для лаконичности ограничиться цифрой «три», то есть количеством, но не будем ограничиваться советской эпохой, как вы здорово вначале сказали: «из нашего кинематографа», вот три либо режиссера любимых, либо киноленты.
А. Апостолов
— Ох, как ни странно, такие вопросы всегда звучат как самые простые, но при этом они сложные, на самом деле, потому что сложно ограничиться тремя или вот есть, например, режиссеры, у которых я страшно люблю отдельные фильмы и наоборот, не люблю какие-то другие фильмы, поэтому такой список, конечно, всегда сложно составлять, но давайте попробуем. О ком я могу сказать однозначно — это Кира Георгиевна Муратова, вот это, возможно, мой самый любимый отечественный кинорежиссер, и я думаю, что самый свободный кинорежиссер вообще в истории, возможно, мирового кинематографа, понимаю, что это сейчас звучит как-то пафосно и, может быть, патетично, но не только моё мнение, и Александр Николаевич Сокуров когда-то об этом говорил, и вот это тоже один из парадоксов для меня советского кинематографа: как внутри советского кинематографа — системы, очень скованной разного рода цензурными и стилевыми ограничениями, и жанровыми ограничениями и так далее, ведь дело не только в том, что нельзя было какие-то политические протаскивать темы или суждения, дело, например, ещё и в том, что просто нельзя было снимать кино в определённых жанрах, например, нельзя было снимать фильмы ужасов в советское время, и там какие-нибудь исключения типа «Дикой охоты короля Ста́ха» скорее, наоборот, только подтверждают, что нельзя было снимать фильмы ужасов, и как в этой системе вдруг рождались такие свободные люди, как Кира Муратова, например, или Сергей Параджанов, действительно, свобода, самовыражение которых абсолютно как-то беспрецедентны на уровне мировой кинематографии, мы не найдём в европейском или американском кино людей вот такой духовной и художественной свободы. Да, нужно сказать про Тарковского, хотя это звучит настолько как-то банально, однозначно и самоочевидно, что, наверное, не обязательно, но мимо Тарковского пройти в любом случае невозможно. Я очень долго как-то от этого отнекивался и думал, что, в общем, проживу жизнь без Тарковского, но в какой-то момент всё-таки и со мной эта встреча случилась благодаря фильму «Ностальгия». И Василий Макарович Шукшин, вот другой совершенно полюс, однокашник Тарковского и его прямая противоположность, но который тоже мне очень дорог, может быть, не столько как исключительно кинорежиссёр, а просто как человек с какой-то определенной мировоззренческой позицией.
М. Сушенцова
— Я напомню, что у микрофона Мария Сушенцова, это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы встречаемся и разговариваем с экономистами, бизнесменами, культурными деятелями, чиновниками и обсуждаем с ними христианские смыслы экономики. Сегодня наш гость Андрей Апостолов — главный редактор киностудии «Ленфильм». Вернёмся после короткого перерыва.
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер, с вами Мария Сушенцова и это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы встречаемся с экономистами, предпринимателями, культурными деятелями, чиновниками и обсуждаем с ними христианские смыслы экономики. Сегодня у нас в гостях Андрей Апостолов — киновед, продюсер, преподаватель, главный редактор киностудии «Ленфильм». Продолжаем наш увлекательный разговор. Мы остановились на любимых режиссерах нашего кинематографа, нам очень ёмко рассказал сейчас о них Андрей. В продолжение этой темы мне бы хотелось у вас, Андрей, спросить: не могли бы вы поделиться своим опытом работы на телеканале «Спас», где вы были выпускающим редактором передачи «Светлая память», потому что эта передача, насколько я понимаю, имеет прямое отношение к выдающимся деятелям советского кино.
А. Апостолов
— Да, давайте я коротко об этом расскажу. Коротко, потому что это был не очень продолжительный опыт, это было в какой-то момент неожиданное даже для меня предложение. Что меня привлекло прежде всего, если в двух словах: это передача, которую вела, может быть, и ведет до сих пор, хочется надеяться — матушка Ольга (Го́бзева), наша выдающаяся актриса когда-то, и я знал ее именно как актрису, не как матушку, вот я действительно очень люблю советские фильмы 60-х, 70-х, а Ольга Гобзева, ну так вот просто совпало, так получилось, что это моя любимая актриса этого периода, и я очень ее ценю, её работы в «Заставе Ильича» или в фильме «Три дня Виктора Чернышёва», в общем, много ее работ, и вот именно это меня привлекло, оказывается, она, во-первых, стала матушкой, во-вторых, она вела телепередачу, где приглашались гости, и матушка Ольга расспрашивала их о каких-то выдающихся актерах прежде всего, её интересовали именно актеры, в основном, нашего кинематографа, в том числе, кстати, была программа и про Шукшина, о котором мы недавно говорили. В течение нескольких программ, мне кажется, буквально около десятка, я действительно был выпускающим редактором, то есть что это значит: я предлагал кандидатов в герои программы, матушка Ольга одобряла, потом я предлагал вопросы, которые бы она могла задавать по этому поводу, ну и вообще редакторская работа — определять какую-то концепцию программы, потому что понятно, что про любую такую фигуру, как Василий Макарович Шукшин или Виталий Мефодьевич Соломин говорить можно бесконечно, поэтому нужно какое-то направление определить. А дальше я занимался монтажом, то есть вот не буквально руками, а я сидел рядом с монтажером, и мы, поскольку понятно, что в эфир выходит программа, я уже сейчас точно не помню, но где-то примерно сорокаминутная, а запись ведется около двух часов, то мы, соответственно, с ножницами занимались монтажом и определяли, что для нас более ценно или, может быть, что соответствует как раз главной вот этой магистральной линии сюжета передачи. Я очень благодарен матушке Ольге за этот опыт и за опыт диалога, потому что мне было очень интересно, как она, человек, в какой-то момент радикально изменивший свой жизненный путь и, соответственно, изменивший и свое тоже мировидение, миропонимание, она где-то считает теперь свой актерский опыт греховным или таким опытом заблуждения, она могла смотреть на своих когда-то коллег как будто бы с двух ракурсов, говоря кинематографическим языком, как будто бы она, с одной стороны, вспоминала о них, о непосредственном опыте работы или общения, а с другой стороны, уже и с высоты своих лет, и своего разнообразного опыта, в том числе, и нового духовного опыта, она уже могла давать тоже какую-то оценку их работе не просто как профессиональному самовыражению, а с точки зрения того, что этот человек оставил, может быть, на каком-то более глубоком, опять же, духовном уровне.
М. Сушенцова
— Расскажите, пожалуйста, немного о своем опыте преподавания. Когда я изучала вашу биографию, видела, что вы преподавали и преподаете не только во ВГИКе, но и в Школе телевидения МГУ, и в «Шанинке» продолжаете преподавать, и тут фокус моего вопроса в том, с одной стороны, что вас вдохновляет в преподавании, а с другой стороны — а что волнует студентов, которые приходят к вам на эти киноведческие курсы?
А. Апостолов
— Да, здесь я могу сказать, что у меня, так получилось, довольно большой уже опыт преподавания. Как только я закончил ВГИК, я сразу начал преподавать, и важно, что это всегда были очень разные предметы, очень разные специальности. Я преподаю редакторское мастерство, я веду продюсерские мастерские, так что это не всегда касается киноведения, и это всегда очень разная аудитория, то есть, например, группа в «Шанинке» и группа во ВГИКе — это абсолютно разные люди, с совершенно разным бэкграундом, с разными целями, и я могу сказать, что, может быть, вот чего мне не хватает в той же «Шанинке», хотя это замечательное учебное заведение с очень высоким как раз цензом и очень высоким средним уровнем студентов, но мне там не хватает вот этих вот самых двоечников, которые заполняют зачастую творческие вузы. В «Шанинке», правда, очень высокий ценз того же самого ЕГЭ при поступлении, поэтому все ребята очень умные, но, может быть, не хватает гениев с творческой точки зрения. (смеется) Что это для меня? Ну, скажу какие-то банальные вещи, но совершенно искренне. Во-первых, это какая-то очень важная энергетическая подпитка, то есть, с одной стороны, энергетическая отдача, но, мне кажется, в этом смысле это всё работает как-то равномерно: сколько ты отдаёшь, столько же ты получаешь, а может быть, получаешь даже в ответ ещё больше. А с другой стороны, есть очень какие-то практические соображения у меня на этот счёт: для меня студенты — это мои будущие коллеги, люди, которых я потом приглашаю на работу, и которым я могу доверять, которых я очень хорошо могу узнать за время обучения. С другой стороны, хотя я относительно ещё молодой человек, но на меня когда-то во ВГИКе такое сильное впечатление производил мой мастер, например, когда ему уже было немного за восемьдесят, и тем не менее он оставался остроумным, трезвомыслящим, и я прекрасно понимал, что это, в том числе, благодаря общению с нами, благодаря продолжению какой-то непрерывной коммуникации с молодым поколением, и для меня это тоже важно — вот не отрываться от языка каких-то новых поколений. И потом, честно говоря, мне просто это нравится, и если уж совсем что-то самое простое про свой преподавательский опыт говорить: я очень люблю рассказывать про советское кино, я люблю представлять фильмы, я иногда подрабатываю «говорящей головой», как я это называю, на телевидении и рассказываю тоже о советском кино, и хотя это очень энергозатратный и очень многообразный опыт, но я просто люблю это делать, мне почему-то доставляет удовольствие, когда я чувствую, что я сейчас открою какому-то человеку какое-то имя или какое-то название, с которым он до этого был незнаком, и вот это чувство благодарности, которое человек испытывает за эту встречу с фильмом, который ты ему обеспечиваешь — это для меня какое-то отдельное удовольствие и какой-то особо ценный опыт.
М. Сушенцова
— Спасибо. Мне кажется, вы нам сегодня уже несколько таких дверок приоткрыли, я лично вот записывала, как студент на лекции. У вас богатый опыт практический в киноиндустрии, и поэтому хотелось бы, знаете, такой, может быть, слишком общий вопрос задать, даже такой обывательский вопрос, но мне кажется, многих интересует, все-таки как живет российская киноиндустрия, даже не мировая, не будем уж слишком обобщать — эта индустрия направлена прежде всего на максимизацию прибыли, то есть это такая денежная история в своем корне, или же все-таки впереди идет замысел, идея режиссера, сценариста, та самая реализация художника и его вот видение?
А. Апостолов
— Я сейчас могу прозвучать как-то цинично или слишком категорично, но я считаю, что кино, действительно, так уж получилось, оно исторически всегда было рассчитано на зарабатывание, оно всегда было рассчитано на извлечение прибыли. Тут ведь, кстати, тоже очень важно, с какого момента мы ведем отсчет истории кинематографа — не с того момента, когда изобрели, собственно, киноаппарат, а с того момента, когда провели первый платный сеанс, вот когда люди пришли, заплатили деньги и посмотрели вместе «Прибытие поезда», «Выход рабочих с фабрики» и так далее, вот это и есть начало истории кинематографа. Понимаете, я не вижу ничего зазорного в том, что кино на это ориентировано, я всегда тоже немножко, может быть, цинично и грубо говорю авторам, которые хотят отстоять каждое слово в своем сценарии, а мне в качестве редактора приходится посягать на целостность этих сценариев, вот я всегда призываю идти в литературу и заниматься гораздо более самостоятельным художественным творчеством, а в кино всё, правда, в большей степени подчинено логике и конъюнктуре проката, потому что, вот смотрите, ведь на самом деле не так много инструментов существует для того, чтобы как-то выявить и оценить объективный уровень фильма, вот когда мы говорим об успехе или неуспехе, то первый критерий — это кассовые сборы, это вот показатели внимания аудитории, потому что, если кино не работает с аудиторией, если оно не вызывает интерес, то, соответственно, после первых выходных никакого потока публики не будет. Вот можно как угодно относиться к фильму «Чебурашка», но если он бьет там все мыслимые рекорды, значит, что-то в этом фильме работает, значит, что-то там правильно выстроено, просто мы, мне кажется, опять же, с советского времени привыкли мыслить в категориях вот такой оппозиции: либо извлечение прибыли, либо чистое творчество, опять же, какая-то нравственная цельность и так далее, но ведь во всем мире это не было так, во всем мире правила рыночные, скажем, они в кино всегда существовали, и они не мешали Феллини, например, создавать фильм «Сладкая жизнь», о котором я уже говорил, и они не мешали Фрэнсису Форду Ко́ппола создавать «Крёстного отца», ведь это и хит проката, с одной стороны, с другой стороны, это шедевр как раз кинематографа. И последнее, что мне по этому поводу хочется сказать, всё-таки поддерживая вот эту установку кинематографа на извлечение прибыли, что в Голливуде, например, вот эти кассовые показатели, они ещё и являются регулятором института репутации кинематографистов, режиссёров и продюсеров, то есть даже если ты Фрэнсис Форд Коппола, даже если у тебя великие заслуги, ты снял «Апокалипсис сегодня», двух «Крёстных отцов», фильм «Разговор», дважды получил «Золотую пальму ветвь» и так далее, но дальше, в 80-е годы твои фильмы проваливаются в прокате, то следующие свои фильмы ты будешь снимать уже в кредит или на свои деньги. Вот это тот механизм, который в нашем кинематографе отсутствует, то есть мы очень половинчато перешли на рыночные принципы в кинематографе, потому что институт репутации тех или иных режиссёров, продюсеров у нас никак от результатов фильма в прокате практически не зависит. Я не буду, опять же, сейчас называть имена и фамилии, но огромное количество примеров, когда человек выпускает фильм, фильм выходит с какой-то грандиозной помпой, поддержкой в рекламе, поддержкой телевизионной, все маркетинговые возможности привлекаются, в том числе и с помощью государственных средств, а в итоге никакого результата не происходит. Но, тем не менее, дальше этот же человек получает субсидии, получает поддержку на производство следующих фильмов, вот поэтому я за принцип прибыли, как регулятора отношений в киноиндустрии, на то она и индустрия, но тогда в этом нужно быть последовательными, вот у нас в этом смысле индустрия работает очень половинчато, в том числе и потому, что у нас, как ни в одной другой стране, если не брать опыт Китая, например, активно влияние государства в кинематографе, то есть фактически остаётся главным финансовым источником на сегодняшний день именно государство.
М. Сушенцова
— Я напомню, что в студии Мария Сушенцова, это программа «Вера и дело» и сегодня у нас в гостях Андрей Апостолов — главный редактор киностудии «Ленфильм». Мы продолжаем наш разговор о том, как изнутри устроена экономика киноиндустрии. Я правильно понимаю, что основным источником доходов являются прокатные доходы, сколько фильм собирает в прокате?
А. Апостолов
— Это сложный механизм, на самом деле.
М. Сушенцова
— Мне, как экономисту, хотелось бы в эту дверку немножко подсмотреть.
А. Апостолов
— Какие статьи доходов могут быть у фильма: это его прокатные результаты, хотя продюсеры — производители фильма не первые, кто получают деньги с проката, первые — это, собственно, прокатчики, прокатная компания, и кинотеатры, в которых эти фильмы показывают, так что очень часто до продюсера вообще никакая выручка уже не доходит, собственно, с проката. Также это деньги от продажи фильма, прав на фильм на телевидении и на онлайн-платформах, вот основные источники дохода. Но на самом деле, хотя это сейчас прозвучит, может быть, тоже на грани фола, но очень часто основным источником дохода для продюсеров является производство, является субсидия на производство, то есть, условно говоря, поскольку это система господдержки, как это происходит, будем называть вещи своими именами, это сейчас происходит всё реже и реже, и система государственного финансирования, государственной поддержки всё строже и строже работает в сфере кинематографа, и тем не менее, зачастую это было устроено так: государство выделяет на производство фильма субсидию, это может быть, например, сумма в восемьдесят миллионов рублей, продюсер отчитывается за всю эту сумму и ещё даёт сведения о привлечении какого-то дополнительного финансирования, но на самом деле производит кино за пятьдесят миллионов, а остальные тридцать миллионов, собственно, и являются прибылью, которую он получил. Понятно, что продюсеры не должны зарабатывать на производстве, но здесь скажу, что это часто было связано не столько с желанием просто нажиться и урвать лёгкие деньги какими-то хитрыми схемами, а просто тем как раз, что никакой прибыли наши фильмы не получали, в прокате были очень ограничены возможности, телевидение предлагало очень небольшие суммы, вообще в какой-то момент не было ещё онлайн-кинотеатров и так далее. Сейчас, в ситуации, когда можно рассчитывать на реальную прибыль, экономить на производстве просто невыгодно, потому что, чем больше ты сэкономишь на производстве, тем меньше ты получишь уже на выходе, то есть очень простые механизмы, но в этом смысле наша индустрия постепенно, тут могу свидетельствовать, облагораживается, мы всё меньше стремимся зарабатывать на производстве, потому что рассчитываем, что всё-таки кино сработает в прокате.
М. Сушенцова
— Спасибо, что вы нам рассказали об этой внутренней кухне, это действительно очень интересно, и вот так, без специалиста, туда и не заглянешь. Мне хотелось бы ваше мнение уточнить: как вам кажется, а нужна ли вообще нашему кинематографу вот такая массированная государственная поддержка, или пусть рынок всё сам регулирует? Вот вы сказали, что ведь это и показатель, в том числе, и авторитетности, репутации, может, он лучше отрегулирует?
А. Апостолов
— Ох, вы знаете, это очень спорный вопрос, потому что, конечно, часто хочется вот так вот огульно сказать: да лучше давайте, действительно, рынок сам будет регулировать все процессы, и тогда мы избавимся от вот этих хитрых схем, когда идёт заработок на производстве, тогда мы избавимся от каких-то абсолютно сиюминутных конъюнктурных проектов, когда продюсеры явно пытаются просто подстроиться под какую-то государственную конъюнктуру, сложившуюся на определённый момент, и делают проекты халтурные, назовём это так, тогда мы избавимся от каких-то элементов протекционизма, когда определённые продюсеры или определённые компании рассчитывают на какое-то особое отношение со стороны государства, и все пытаются быть первыми у определённых кабинетов и так далее, вот в системе такого обильного государственного финансирования много порочных моментов, с одной стороны. С другой стороны, я боюсь, что без государственной поддержки киноиндустрия, как индустрия очень затратная, она просто не выживет в нынешних условиях, это долгий разговор, который требует приведения статистических данных и серьёзной аналитической подпитки, но я просто скажу, что это издержки далеко не только российского кинопроизводства, практически во всех, по крайней мере, европейских странах — да, конечно, есть Голливуд, где нет никакого влияния со стороны государства, но это отдельное как бы государство в государстве, на Голливуд ориентироваться невозможно, потому что Голливуд — это монополист-экспортер, Голливуд показывает своё кино по всему миру, поэтому не нуждается в государственной поддержке, — а всё европейское кино существует за счёт государственных инвестиций. Просто другой разговор, что, может быть, это не такие масштабные кинематографии, не такие масштабные индустрии, например, там скандинавское кино, которое всё поддерживается и финансируется государством, но там и не такой объём производства, они мало фильмов выпускают в год. В России, на самом деле, очень большое производство, и вот, кстати, может быть, даже вас это удивит, может быть, удивит наших зрителей, но объёмы кинопроизводства в России сейчас серьёзно превосходят объёмы кинопроизводства в советское время. Вот мы очень часто, мне кажется, я уже об этом говорил — так огульно превозносим советское кино, вот какое оно было масштабное, как была налажена система — да нет, на самом деле в советское время руководители советского кинематографа мечтали бы о тех масштабах кинопроизводства, которые существуют в России сейчас.
М. Сушенцова
— А как наша киноотрасль чувствует себя сегодня в условиях международной такой изоляции, или эта изоляция особо не чувствуется для деятелей кино?
А. Апостолов
— Ну как изоляция может не чувствоваться? Естественно, она чувствуется. И на чём это сказывается, на чём это отражается в первую очередь? Ну, очень просто. Во-первых, для кого-то это большое подспорье, в том числе, для наших новых жанровых проектов, для блокбастеров, для бесконечного количества сказок, которые сегодня снимаются, потому что сказки эти призваны как раз служить импортозамещению. Мы недополучаем голливудской зрелищной продукции, соответственно, мы будем заменять её продукцией отечественной, нет в этом ничего ни зазорного, ни обидного, нам нужно сохранять действующие кинотеатры, нам нужно поддерживать систему проката, поэтому такие фильмы нужны в большом количестве. Так что для кого-то это действительно возможность заработать на прокате, и есть уже довольно много фильмов, опять же, не хочу никого обижать, поэтому не буду названия произносить, но когда фильмы, мягко говоря, спорных художественных достоинств отечественные выдают достойные прокатные результаты — ну, явно из-за отсутствия серьёзной конкуренции со стороны Голливуда. Но к чему это дальше может привести? Во-первых, это приводит уже сейчас к явному, ну не то, чтобы прямо уничтожению, но умалению области авторского кино, авторского кино становится всё меньше и меньше, по какой причине: раньше государство точно так же финансировало авторское кино, формально оно и сейчас продолжает его финансировать, в конкурсе субсидий Министерства культуры есть вот этот раздел «Авторский и экспериментальный кинематограф», но на деле там всё меньше авторского кино, потому что, если раньше продюсер получал субсидию Министерства культуры на авторский фильм, делал авторское кино, которое потом попадало на престижный международный кинофестиваль в Канны, Венецию, Берлин или, например, в Роттердам, и для государства это тоже было оправданным вложением, государство могло, грубо говоря, отчитаться по линии мягкой силы: вот наше кино пользуется почётом за рубежом, мы получаем награды, мы участвуем в ключевых международных кинофестивалях. А теперь, когда эти международные кинофестивали закрыты, не совсем понятно, вот с точки зрения чисто государственной логики отчётности, зачем государству вкладываться в авторское кино — чтобы потом это кино показывать на кинофестивалях российских, которые тоже само Министерство культуры финансирует? Получается какая-то убыточная история. Ну и второе, что может произойти в связи с этой ситуацией изоляции — это просто деградация вкусов. К сожалению, когда зритель лишён какой-то альтернативы внятной, и когда он смотрит кино не потому, что оно его так привлекает, не потому, что оно ему так нравится, а потому, что просто у него нет особенного выбора, это в итоге приводит к тому, что зритель будет готов довольствоваться очень средней продукцией, потому что выбора у него не будет. Поэтому мне всё-таки кажется, что ситуация, в которой наше кино было вынуждено, как и кино по всему миру, соревноваться с голливудскими образцами — это ситуация той самой конкуренции, которая способствует прогрессу, потому что вот тот уровень, например, даже тех же самых спецэффектов, к которому сейчас пришло наше кино, которое демонстрируется в фильмах типа «Майор Гром» или «Сто лет тому вперёд» — это тот уровень, который наше кино вынуждено было выработать для конкуренции с Голливудом. А если этой конкуренции не будет, то можно дальше на этом уровне остаться, и, собственно говоря, у зрителя не будет особенных альтернатив.
М. Сушенцова
— Спасибо большое. Вы очень активно участвуете в международных кинофестивалях, участие российских фильмов, насколько я понимаю, в них всё-таки продолжается, пусть и в урезанном масштабе? Поправьте меня, если я ошибаюсь.
А. Апостолов
— Да, я могу поправить сразу, потому что я занимаюсь, собственно, как раз российскими кинофестивалями.
М. Сушенцова
— Хорошо. Вопрос, тем не менее, примерно такой же и был у меня: вот что вы можете сказать о молодых начинающих режиссёрах, сценаристах? Есть ли какие-то восходящие звёздочки, вот что-то вас, может быть, впечатлило в последнее время, или вы видите какие-то тенденции, что какая-то тематика особенно вот сейчас превалирует среди именно молодых, только начинающих?
А. Апостолов
— Мне кажется, в нашем кино сейчас превалирует одна тенденция, и она глобальна, и она распространяется на кино и массовое, и фестивальное, и на кинематографистов опытных, и начинающих — это тенденция эскапистская, это тенденция как бы бегства от реальности. Это всё не про здесь и сейчас, это всё — бегство от современности, потому что о современности говорить сложно, не выработан где-то ещё язык, и мы ждём только тех проектов, которые как-то начнут рефлексировать наш сегодняшний день или последние годы. И вот это мне кажется, может быть, главной проблемой нашего сегодняшнего кинематографа, то, что ещё возникает система определённой самоцензуры, когда какие-то острые углы, проблемы мы пытаемся обходить, ещё и потому, что режиссёры сами пытаются, скажем так, не впасть в чернуху, чтобы не разочаровать зрителей, и поэтому наше кино становится всё менее и менее проблемным, всё более бесконфликтным, и я боюсь, что оно рискует потерять доверие зрителей. Что я имею в виду: когда мы начинаем обходить специально какие-то проблемы в кинематографе или замалчивать их, мы как бы лишаем кино его, я бы сказал, терапевтической функции, потому что кино, как общественный институт, может влиять на — ну, если не решение каких-то проблем, то, по крайней мере, их обсуждение, их вот именно что терапию. А если терапии не происходит посредством кинематографа в том числе, то дальше работает медицинский принцип: та проблема, которая замалчивается и не лечится, она превращается в хроническую, очень не хотелось бы, чтобы это происходило.
М. Сушенцова
— Ну вот, на такой, немного пессимистичной ноте, мы заканчиваем наш разговор, тем не менее, он был очень насыщенным, очень много референсов было в нём, интересных обобщений, которые, честно говоря, где-то удивили и заставили задуматься. Я напомню, дорогие наши слушатели, что у микрофона была Мария Сушенцова, это программа «Вера и дело», в рамках которой мы встречаемся с предпринимателями, бизнесменами, деятелями культуры и разговариваем с ними о христианских смыслах экономики. И сегодня нашим гостем был Андрей Апостолов — киновед, продюсер, преподаватель, главный редактор киностудии «Ленфильм». Спасибо большое, Андрей, за этот разговор.
А. Апостолов
— Спасибо.
Все выпуски программы Вера и Дело
«Преодоление конфликтов и непонимания между детьми и родителями». Анна Савари
У нас в гостях была психолог, советник «Национального фонда защиты детей от жестокого обращения» Анна Савари.
Разговор шел о том, что может помочь наладить взаимоотношения родителей и детей, в том числе приёмных, как можно обезопасить детей от опасностей современного мира, а также каким образом психолог может помочь детям, пострадавшим от жестокого обращения.
Ведущая: Анна Леонтьева
Все выпуски программы Светлый вечер