«Неделя 33-я по Пятидесятнице. Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской». Прот. Максим Первозванский

В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала Naslednick.online протоиерей Максим Первозванский.

Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресенье, в которое также празднуется Собор новомучеников и исповедников Церкви Русской, о Соборе трех святителей — Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, о перенесении мощей святителя Иоанна Златоуста и о памяти святого преподобного Ефрема Сирина.

---

М.Борисова:

— Добрый вечер, дорогие друзья!

В эфире программа «Седмица», в которой мы каждую неделю, по субботам, говорим о смысле и особенностях Богослужения наступающего Воскресенья и предстоящей седмицы.

Сегодня со мной в студии наш гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский...

О.Максим:

— Здравствуйте!

М.Борисова:

— ... и, с его помощью, мы постараемся разобраться, что ждёт нас в церкви завтра — в 33 Воскресенье после Пятидесятницы, и на наступающей неделе.

Как всегда, по традиции, мы стараемся вникнуть в смысл наступающего Воскресенья, исходя из тех отрывков из апостольских Посланий и Евангелия, которые мы услышим завтра в храме за Божественной Литургией.

Завтра будет читаться отрывок из Первого Послания апостола Павла Тимофею — из 4 главы, стихи 9-15.

И, вот, сразу, до того, как мы непосредственно коснёмся самого текста, хочется спросить. В толкованиях часто Послания к Тимофею — поскольку, это непосредственный ученик апостола Павла, то апостол Павел пишет ему такие наставления... зачастую, чисто «профессиональные» такие, пастырские — как следует становиться пастырем. Насколько это важно слушать нам, мирянам, во время Богослужения? В чём смысл данных текстов для нас?

О.Максим:

— Ну, всё-таки, не совсем было бы верно определять эти Послания, как специализированную литературу, лежащую в основе, например, какого-нибудь курса пастырского богословия для семинарии.

Да, действительно, есть, допустим, у святых отцов — например, у Иоанна Златоуста «Шесть слов о священстве» — достаточно... хотя, мне кажется, даже эту литературу полезно читать мирянам, для того, чтобы представить себе, вообще, как устроена Церковь Божия — какие требования, какие правила, какие духовные основания, на которые опирается наше новозаветное священство, и что является основанием пастырства в Церкви Христовой.

Но... это, всё-таки, такое... я бы сказал, школьно-схоластическое... школьно-схоластическая классификация, когда мы говорим: «Вот, эти — такие Послания, эти — сякие Послания...» — это для того, чтобы, может быть, действительно, чётче понять адресат, который, конечно, накладывает свой отпечаток.

Например, Послание апостола Павла к евреям разительно отличается от Послания апостола Павла, например, к Коринфянам. Потому, что адресат — другой. Так, что даже некоторые современные, и не очень, исследователи считают, что эти Послания принадлежат разным авторам. То есть, до такой степени...

М.Борисова:

— Здесь же, конкретно, апостол Павел пишет: «Слово сие верно, и всякого приятия достойно...» — и дальше: «Проповедуй сие и учи». То есть, оно адресовано человеку, который призван проповедовать и учить других. Но, насколько я понимаю, большинство наших радиослушателей не дерзнёт сказать, что — вот, это его главное предназначение на земле.

О.Максим:

— Ну, и зря. Потому, что, как раз, проповедь и учение являются... здесь, конечно, тонкие вопросы, мы можем об этом специально поговорить, если нужно... но каждый из нас призван быть проповедником. Более того, когда мы говорим о пастырстве в Церкви, мы говорим не только о пастырстве священства, мы говорим и о том, что... например, каждый мужчина в своей семье является царём, священником и пророком, да? И, поэтому, качества, подобающие царю, полезно было бы изучить любому православному мужчине... или качества, подобающие священнику, которому... да, и, вообще, на каждом из нас лежит эта обязанность, которую Господь возложил на всех Своих учеников: «Шедше, научите вся языки...»

Вот. Поэтому, здесь, мне кажется, нету чего-то специфически «профессионального». Если бы апостол Павел писал толкования к Служебнику, или практическое руководство к совершению треб — а такие книги тоже есть в библиотеке любой семинарии, — наверное, да, это была бы не та литература, которую следует, в обязательном порядке, читать каждому православному христианину. Хотя, ознакомиться можно любому — у нас нет какого-то тайного знания. А раз это включено в канон книг Нового Завета и читается, действительно, за Богослужением — я напомню, что у нас ведь есть книги Священного Писания, которые за Богослужением не читаются: это и... много текстов из Ветхого Завета... и это... например, Апокалипсис, если мы говорим о Новом Завете, который, хотя и входит в канон, на Богослужении никогда не читается, — а раз читается, значит, полезно.

Что надлежит нам проповедовать? О чём надлежит нам учить? Это важно. Потому, что апостол Пётр, например, в своём Собором Послании, говорит, что мы должны всякому, вопрошающему нас, дать ответ с кротостью и благоговением о нашем уповании, о нашей надежде.

То есть, каждый христианин должен быть готов быть проповедником. Это не значит, конечно, что надо приставать к своим близким, родным, или к соседям, коллегам по работе, или даже просто встать у метро, как... те, кто в 90-е годы застал, помнит молодых людей в чёрных пиджаках, которые приставали к прохожим с вопросом: «Вы верите в Бога?» — на что получали анекдотичные ответы: «Нет, я православный!»

М.Борисова:

— Да, это было такое поветрие каких-то...

О.Максим:

— По-моему, это были мормоны, или ещё кто-то...

М.Борисова:

— ... протестантских сект...

О.Максим:

— ... да, да, да... когда, вот, действительно, люди выходили вот так на проповедь.

Да, может быть, не каждый православный призван, вот, так вставать у метро — может, каждый и не призван, но — дать ответ, с кротостью и благоговением, о своём уповании мы должны быть готовы.

М.Борисова:

— Давайте, теперь обратимся к отрывку из Евангелия от Луки из 19 главы, стихи 1-10. Я думаю, что большинству из наших радиослушателей этот сюжет хорошо известен. Это один из любимейших моих сюжетов Евангельских. И, вообще, начинается время, которое... не знаю... наверное, у каждого поколения верующих разное эмоциональное отношение к Великому посту.

Так случилось, что для моих ровесников, которые пришли в Церковь в конце 70-х и начале 80-х, это был переход в какое-то такое... совершенно иное измерение, в иную реальность — всё, что было связано с Богослужебным кругом, воспринималось, как удивительная череда перехода одного праздника в другой. И подготовка к Великому посту — тоже воспринималась... чем ближе, тем более приподнятым становилось настроение. То есть, к Великому посту шли, как... готовились, как к какому-то удивительному праздничному периоду в жизни. И...

О.Максим:

— Так и должно быть.

М.Борисова:

— ... вот... первый день такой, который знаменует — вот, мы вступили, вот, первый шаг мы сделали по этой тропинке — это, как раз, Воскресенье, когда читается история о мытаре Закхее, который так хоте увидеть Христа, что влез на смоковницу. Я всё время представляла себе... такого... чиновника Налогового ведомства — в галстуке... там... со всеми... в костюме... с мобильным... который лезет на дерево, потому, что ему не видно Бога!

Вот, представить себе сейчас — это такая получается довольно забавная карикатура. Но, в принципе, несмотря на всю такую... немножко анекдотичность сюжета, он удивительный. Потому, что он настолько сразу включает каждого, настолько живым становится всё, что касается... вот... повествования Евангельского, особенно великопостного... что, мне кажется, здесь нужно остановиться, может быть, не столько на глубоком богословском толковании, сколько на важности эмоционального заряда.

О.Максим:

— Да, так оно и есть, и эта неделя уже является подготовительной к Великому посту.

Вообще, это, правда, здорово! Мы готовимся к Пасхе Великим постом, а к самому посту готовимся тоже, в два захода.

То есть, все знают о подготовительных неделях к Великому посту — это, начиная со следующей недели о мытаре и фарисее. А, на самом деле, вот, даже этим подготовительным неделям, когда уже будет петься по Воскресеньям Постная триодь, когда уже как-то мы... действительно, Церковь напомнит нам о том, что — вот, уже скоро Великий пост, предшествуют ещё две недели — это неделя о слепом, и, вот, сейчас — неделя о Закхее, когда ничего ещё не поётся, ничего ещё не предвещает, но в календарь поставлено не рядовое воскресное Евангельское чтение, а, вот, именно это — неделя о Закхее. Потому, что, как Вы, совершенно справедливо, сказали, описав такое состояние — оно свойственно не только той эпохе, оно, вообще, свойственно потрясающему и замечательному периоду в жизни людей, который называется словом «неофитство». Оно иногда, к сожалению, употребляется в каком-то уничижительном, а иногда даже в бранном... таком, каком-то... контексте, но, на самом деле, это потрясающее время!

Это время, если мы проведём параллель с обычной жизнью — это время влюблённости. Это время юности — неважно, когда вы стали неофитом, но вы вновь открываете для себя жизнь!

Что такое влюблённость? Что такое юность? Это — когда я уже взрослый, я уже даже влюбился, но я ещё ничего даже толком не знаю, и, поэтому, я полностью открыт — открыт Богу, открыт людям, открыт жизни, у меня много энергии, много сил, всё бьёт через край, и... это потрясающее состояние! Тогда, действительно, каждое событие, каждое слово, каждая неделя переживается по-настоящему, переживается искренне и глубоко.

И, вот, смотрите — что главное в Закхее? Он хотел видеть Иисуса. Он залез на смоковницу, чтобы видеть Иисуса. И, вот, эта фраза — она должна в нас рефреном... теперь, вот... это не то, что мы, вот, эту неделю прожили, а потом — забыли. И уже пошла неделя о мытаре и фарисее. А потом пошла неделя... допустим... о Страшном суде. Нет, она теперь должна быть с нами — вот, это желание видеть Христа — оно должно быть с нами до Пасхи. Ну, и, вообще, всю жизнь. То есть, оно должно как-то стать камертоном.

Вот, мы прочитали это... это ж, и правда, потрясающе... это можно читать и плакать, снова и снова это переживая — что он залез на смоковницу потому, что был мал ростом, потому, что хотел видеть Иисуса, Который должен был здесь пройти... Может быть, Он и не прошёл бы здесь... но, вот: «Он пройдёт здесь... сквозь толпу я не пробьюсь, но я очень хочу... да, поговорить у меня шансов нет... я понимаю, что даже как-то прикоснуться — тоже не смогу... но, хотя бы, увидеть! Хотя бы, издалека! Хотя бы, с дерева...»

И, действительно, как Вы говорите, что это... такая... полукарикатурная история — как мальчишка, который залезает на дерево... мы видим, что в некоторых иконах, действительно, изображается — что в иллюстрации этого эпизода, что, потом, во Входе Господнем в Иерусалим, — когда дети залезают на деревья, чтобы видеть... знаете, как Юрия Гагарина какого-нибудь встречали: «Вот, проедет здесь кортеж, а я, хотя бы, издалека посмотрю, как они в этих „Чайках“ проезжают...» — так и тут.

М.Борисова:

— Сейчас, к сожалению, мне кажется, всё сложнее передавать этот настрой людям XXI века, поскольку, такого порыва, как раньше — побежать на площадь кого-то встретить — уже... ну... он очень редок.

О.Максим:

— Да, это кончилось, по большому счёту, с приходом цветного телевидения — как бы... начало кончаться. Потому, что можно — посмотреть. А сейчас — это можно посмотреть в любой удобный момент, если это... Но, всё равно... знаете... какие-то, по-настоящему важные для человека события... мы научились фильтровать информацию, и какие-то, по-настоящему значимые для человека, события, всё-таки, приводят к тому, что он отбрасывает всё, и лезет в свой смартфон, или, всё-таки, бежит куда-то что-то смотреть — это есть. Этого не так много, и, действительно, это не носит характер общего и всенародного ликования, но... кое-что осталось. Хотя, конечно, уже не так.

«СЕДМИЦА» НА РАДИО «ВЕРА»

М.Борисова:

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица».

С вами — Марина Борисова, и, со мной в студии, наш гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский.

Но это Воскресенье у нас, всё-таки, ещё для нас имеет такой особый и важных смысл, поскольку ещё Патриарх Тихон, при жизни своей, установил, а Поместный Собор 1917-1918 годов утвердил празднование в честь новомучеников и исповедников Церкви Русской. И, поскольку этот праздник празднуется в ближайшее Воскресенье к 7 числу — к 7 февраля — получается, что, в этом году, 6 февраля, в Воскресенье о Закхее, мы будем ещё вспоминать всех своих новомучеников и исповедников. И, мне кажется, что, сколько бы мы ни говорили о них, всё время получается — мало.

Во-первых, потому, что очень трудно объяснить масштабы бедствия. Очень трудно нормальному человеку представить себе... идиотизм того, что происходило.

Ну, можно сказать, что — вот, какой-то трэш, какие-то наветы, какие-то фэйк-ньюс распространялись... там... клевета на Церковь — это всё понять современный человек в состоянии, это его окружает каждый день на просторах Интернета. Но представить себе, что государство планомерно, в течение десятилетий, физически уничтожает всё, что имеет отношение к Русской Православной Церкви — это как-то не очень укладывается в голове.

О.Максим:

— Ну... Вы знаете... я, вот, думал на этот счёт... как бы я мог рассказать молодому поколению — уже своим детям, или... там... внукам — как это может выглядеть? Вот, что это такое... действительно... этот трэш... как он происходил?

И, вот, у меня есть такой образ. Вообще, левая, крайне левая повестка, пришедшая к власти, или рвущаяся к власти, выглядит всегда примерно одинаково. Если мы сейчас взглянем — я подчёркиваю, глазами российской пропаганды — на происходящее в Соединённых Штатах Америки... вот, это всё — «Black Lives Matter», и всё остальное — я не знаю, что там происходит на самом деле, меня там нету, но... глядя на это глазами нашей пропаганды, мы видим, как зачищают традиционные ценности — к счастью, без каких-то, прям, совсем карательных операций. Хотя, полицейский, оказавшийся причастным к убийству наркомана ( и преступника, на самом деле ) сел на несколько десятилетий. И на этом месте сейчас «крестят» детей, или взрослых, и это стало местом нового поклонения.

Но там не зачищают так, как зачищали у нас. Но мы видим — отношение. Вот, когда происходит переформатирование народа, когда то, что было хорошим, теперь объявляется плохим, то, что было белым, теперь объявляется чёрным ( это я сейчас уже не про эту повестку ), а чёрное объявляется белым — здесь ненависть к тому, как это было раньше, и «святая уверенность» — фактически, фанатическая упёртость с, поистине, религиозным пафосом, проповедующая необходимость зачистки старого и установления нового — оно, если ему даётся власть, если ему даётся оружие, оно приводит именно к тому, что, действительно, либо люди... часть молчаливо соглашается, часть — демонстративно убивают, а всех тех, кто согласился сначала молчаливо, постепенно, за... мы видим, что те же самые гонения продолжались не одно десятилетие, иногда затихая, иногда... как бы, даже, вроде бы, почти совсем прекращаясь, и вновь, с новой силой, снова и снова вспыхивая — они продолжаются до тех пор, пока сама память о том, что такое, в принципе, возможно, вычищается до идеальной пустоты.

И, поэтому, когда, вот, сейчас, в предыдущем эпизоде нашей передачи, Вы говорили, что для Вас, бывшего советского человека, прийти в Церковь — это было какое-то потрясающее, удивительное, новое совершенно, неведомое открытие — это, вот, просто иллюстрирует, до какой степени была зачищена «поляна», простите. То есть, люди, живущие, например, напротив храма — они его могли не замечать. Они могли жить, и не знать, и не видеть — хотя, стоял храм. Они, в принципе, не видели этого. Это было уже — для позднего Советского Союза, для многих и многих, для подавляющего большинства людей — это было просто вне повестки, вообще, их взгляда. Это просто никакого отношения к их жизни не имело, не пересекалось. Потому, что всё, что могло пересекаться, было зачищено. Последовательно.

Сначала — те, кто смел возражать, а потом — те, кто смел сочувствовать. Потом — те, кто смел помнить. Вот, даже так зачищалось. Постепенно и последовательно. И, ведь, мы видим, что значительная часть людей, действительно, была зачищена. Те, кто не были зачищены, были — либо вынуждены уехать, бежать, либо были переформатированы.

М.Борисова:

— Меня больше всего...

О.Максим:

— И, поэтому, сейчас любая попытка восстановить, «как было до» — это уже, всего лишь, косплей. Потому, что сами корни — если мы говорим не о духе христианском, а о культуре — они зачищены оказались.

М.Борисова:

— Меня в истории гонений на Русскую Православную Церковь в ХХ веке всегда потрясало то, что начались они в тот момент, когда, казалось бы, советской власти было глубоко не до этого. Потому, что она держалась на ниточке, потому, что вокруг была сплошная война — интервенция, гражданская война, непонятно, как, вообще, всё это отстраивать, не говоря уже о голоде, эпидемиях и прочих проблемах. И, в ту же секунду — буквально, 2 ноября 1917 года — принимается Декларация прав народов России, которая изгоняла Церковь из всех сфер гражданской и общественной жизни. То есть, вот — мгновенно, по мановению волшебной палочки!

И дальше — понеслось. Дальше — 1917-1918 годы — исключить всё, отобрать учебные заведения, лишить гражданских прав, ликвидировать институт военных священников, запретить признавать церковные бракосочетания, официальным браком признавалась только регистрация светская, и — ликвидационная комиссия создаётся при наркомате юстиции, и — чего там только не было за тот момент, когда, казалось бы, первоочередная задача — сохраниться, удержать власть. А не растрачивать силы на то, чтобы удавить Церковь.

О.Максим:

— Если бы большевики все виды бросили на то, чтобы сохранить власть — их бы мгновенно смели. Потому, что, надо честно признать... Вы знаете, у нас, до сих пор, ещё под влиянием советского образования, и даже те, кто уже получал постсоветское образование, есть такая картинка, что большевики в 1917 году свергли Царя, и... ничего подобного!

В 1917 году, когда, собственно, происходили февральские события, большевики были маргинальной небольшой кучкой, ничего, вообще, не значащей, невидимой в микроскоп на политическом поле. И, поэтому, только агрессивная повестка могла хоть что-то им принести.

Знаете, есть такое замечательное правило: владеющий инициативой — это стратегема важная — обязан наступать, под угрозой потери этой инициативы и преимущества. Обязан наступать. Иначе, он будет раздавлен, сметён, и всё такое прочее.

Поэтому, здесь можно по-разному к этому подойти. Если подойти духовно и демонизировать эту ситуацию, можно сказать, что все силы зла и ада — инфернальные и хтонические — вырвались на волю, и, соответственно, гуляли по русской земле.

Но, с другой стороны, они и вырвались-то — почему?

Знаете, вот... иногда сейчас... иногда это кажется нам сейчас смешным, а, на самом деле, это не смешно, когда, вдруг, где-то там, на Западе, говорят, что главный враг каким-нибудь, там... «нужным» переменам в России — это Русская Православная Церковь.

Хочется сказать: «Братья... друзья мои, ну, смешно! 2% людей ходит в храмы... ну, какой враг? У нас — неправославное государство». Нет, они говорят: «Враг — Русская Православная Церковь». Почему?

Потому, что какой-то глубинный нерв, какая-то глубинная основа, почему-то, даже когда... в некоторые периоды отрицания, когда поддержка Русской Православной Церкви колеблется... там... где-нибудь, меньше половины — всё равно, по-прежнему, 80% людей говорят, что они православные. Потому, что, всё равно, для них эти ценности — значимы.

Представьте себе, что это было тогда — когда волна гонений... не знаю, там... 1937 года... или, вообще, 30-х годов, связанная с тем, что, по переписи населения, чуть не половина народа назвала себя принадлежащими Русской Православной Церкви. Когда беспрецедентные гонения, беспрецедентные всякие эти безбожные пятилетки, прочистки мозгов, и всё остальное — и, всё равно, люди продолжают себя отождествлять с этой традицией. Надо было, действительно, зачищать.

Потому, что, всё-таки... ну, вот, даже первый мученик... в периоды, когда ты должен удержаться любой ценой... знаете, вот, есть в Евангелии две фразы, казалось бы, на первый взгляд, исключающие друг друга. Когда Христос сказал: «Кто не со Мной, тот против Меня. Кто не собирает со Мной, тот расточает». А потом, вроде бы, другая фраза: «Кто не против вас, тот за вас», — это Христос сказал апостолам, которые пожаловались Ему, что вот кто-то проповедует Его, но «не ходит за нами».

Вот, в периоды ожесточённой борьбы за власть, это правило «кто не со мной, тот против меня» — оно большевиками, в частности, было полностью применено. То есть, Церковь не была с большевиками, и этого было достаточно для того, чтобы объявить ей беспощадную войну на уничтожение.

И даже потом... ну, мы же видим... ещё Патриарх Тихон предавал их анафеме, на определённом этапе. Да, потом последовали заявления... попытка как-то договориться... потом была Декларация Патриарха... сначала митрополита, потом Патриарха Сергия... но, всё равно, Церковь всегда воспринималась, как глубинный враг — тем более, что государство, с самого начала, заявило себя, как атеистическое.

М.Борисова:

— Но, по-видимому, это крест Церкви с Евангельских времён, и, наверное, до конца дней этого мира. Потому, что об этом предупреждал Христос Своих учеников.

О.Максим:

— Да... да... «Все Мои последователи будут гонимы», — это такая фраза, которая тоже нас... должна не покидать. Даже, когда у нас сейчас всё хорошо, мы должны быть готовы...

М.Борисова:

— Да, хорошо бы вспоминать периодически...

О.Максим:

— Да... да...

М.Борисова:

— В эфире радио «Вера» программа «Седмица».

С вами — Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский.

Мы ненадолго прервёмся, и вернёмся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

«СЕДМИЦА» НА РАДИО «ВЕРА»

М.Борисова:

— Ещё раз, здравствуйте, дорогие друзья!

В эфире — наша еженедельная субботняя программа «Седмица».

С вами — Марина Борисова, и наш сегодняшний гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях Богослужения наступающего Воскресенья и предстоящей недели.

На следующей неделе у нас... такой... очень интересный праздник, очень любимый в русской православной традиции, но не очень понятный. Это Собор трёх святителей — Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста. Праздник этот — 12 февраля.

Каждому из этих святых Церковь посвящает отдельный день памяти, и все они находятся поблизости. Василий Великий — память его 14 января. Это — то, что мы называем Старый Новый год... всё, всё очень близко. И понять, зачем нужен ещё один общий праздник им троим — довольно трудно. Тем более, что они... обычно, когда объясняют, почему в Собор собраны три этих святителя, говорят, что установлен этот праздник в силу того, что разные направления богословия стали спорить, кто из них более значим для Церкви, решили их всех объединить вместе, чтобы было понятно, что все они заедино... но на самом-то деле, они все очень разные. В моём представлении, они, по вкладу в наше общецерковное сознание, очень разные.

Василий Великий — это... такой... столп Церкви. Это... мало того, что мыслитель, он ещё и... такой... суперорганизатор.

Иоанн Златоуст — удивительный пастырь — харизматичный, которого обожала паства, за которым ходили толпы, чтобы он только чего-нибудь ещё им сказал.

И Григорий Богослов — это абсолютный созерцатель. У него удивительное письменное наследие, но он через «не могу» принял епископскую хиротонию. Для него это была пытка и мука мученическая.

Вот, такие три разных святителя. Почему, почему мы празднуем их соборно?

О.Максим:

— Ну, я могу только своё ощущение передать. Потому, что, действительно, таких вот, рациональных объяснений... они существуют, но, честно говоря, меня они не очень удовлетворяют. Потому, что... ну, да, был какой-то... якобы... а, может, он и на самом деле был... где-то там... я уж не помню... это VIII, по-моему, век, или IX... или даже XI, отнесённый довольно далеко от их жизни, когда, якобы, были споры, кто из них больше. И это, конечно, не про направления в богословии, а просто... вот... о некоем почитании.

Ну, были... но мы-то сейчас не спорим. Честно говоря, вот, спроси у любого прихожанина: «Тебе важно, кто больше — Василий Великий или Григорий Богослов?» — он скажет: «Ты чего... вообще, ты о чём?» Это, как-то, настолько вне нашей повестки... и, всё равно, праздник любимый. И, всё равно, церкви Трём святителям посвящают. И Всенощное бдение полагается, на которое люди — приходят. То есть, ведь, не под каждый праздник, который даже... вот... красным... или, там... в календаре отмечен, люди — придут. А тут — приходят. Потому, что почитают этот праздник.

И, мне кажется, что для подавляющего большинства современных православных людей... ну, я под «современными» имею в виду не только, вот, сейчас живущих, сегодня, а живших... там... и предыдущее, может, поколение, и предпредыдущее поколение, и, наверное, последующее... вот, когда человека спрашивают: «А что такое Церковь? Можете мне рассказать? Какие святые есть в Церкви... как это, вообще?» И ему говорят: «Вот, есть монахи...» — «А кто это — монахи?» — «А это, вот, Сергий Радонежский, Антоний Печерский с Феодосием, это Пахомий Великий, Макарий Великий, это Авва Дорофей и Иоанн Лествичник... — называют какие-то имена, — А ещё воины есть — Георгий Победоносец, Дмитрий Солунский...

М.Борисова:

— ... Фёдор Стратилат...

О.Максим:

— ... Фёдор Стратилат...» — да, человек называет, обычно, два-три имени, наиболее значимых. Конечно, человек более воцерковлённый, регулярно ходящий в храм, или, уж, тем более, получивший духовное образование, хотя бы в объёме Воскресной школы, знаем их больше, но, всё равно, всплывают — несколько имён.

И, вот, если мы говорим о том, как Церковь слилась ( я сейчас в хорошем смысле это говорю ) с античностью, не переставая быть Церковью, мы говорим о том, что была воцерковлена античная культура и оцерковлено античное государство, и возник тот самый Византийский синтез, в котором мы до сих пор живём, то мы называем именно эти три имени — Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоуст.

Хотя, мы знаем и другие имена — например, Николай Чудотворец, который тоже был и на Первом Вселенском Соборе, и, может быть, даже почитаем народом больше, чем эти три имени, но он, как-то, стоит... он какой-то, такой... действительно... Санта Клаус, к которому всегда можно обратиться, в чью бороду можно зарыться... я сейчас в хорошем смысле, не в легендарном, говорю.

И есть ещё много имён, но... вот, такое... лицо парадное ( в хорошем смысле ) IV века, становления Церкви, как, такого... народного и государственного института — это, конечно, вот, эти три человека. И то, что Вы говорите, что они разные — это только усугубляет и подчёркивает это.

Если бы... там... было три одинаковых святителя — три Василия Великих, наверное, это было бы... не так понятно, и не так близко. А так — ты, действительно, обращаешься в их сторону, и видишь... тут уж, кому кто ближе. Кому-то ближе, действительно, пламенный проповедник Иоанн Златоуст, и я знаю людей, которые... в 90-х годах, когда издавались эти полные собрания сочинений, покупал все 24 тома Иоанна Златоуста, и все их читал!

М.Борисова:

— Вы знаете таких людей?

О.Максим:

— Да. Я всё не осилил, хотя все 24 тома на полке у меня стоят.

Я знаю людей, которые 4-х-томник Василия Великого тоже покупали... но это — другие немножко люди, они... потому, что там — другой язык, это не такая проповедь... это, действительно, скорее, не проповедь, обращённая к народу, а это... такие... глубины богословия.

Или — поэзия, действительно, Григория Богослова... вот, они, вместе, дают какую-то полноту. Достаточно... я сейчас не говорю, что не надо больше... но, вот, действительно, человек, который с их житием, и с их наследием, хотя бы, немножко познакомится — у него уже будет полное представление о том, что такое Церковь. Ну, я сейчас имею в виду — в той части, которая... допустим, да, ещё обязательно надо сказать про монашество, обязательно нужно сказать про святых жён, про юродивых — вот, эти лики святых, которые у нас есть, но, вот — это, действительно, то лицо Церкви, которое мы можем предъявить любому человеку, спрашивающему: «А каков нам подобаше архиерей?» — «Преподобен, незлобив и безсквернен». Вот, смотрите, выбирайте себе...

М.Борисова:

— На этой неделе у нас есть ещё сугубое воспоминание об Иоанне Златоусте — мы 9 февраля вспоминаем перенесение его мощей. И, мне кажется, здесь очень важна такая сердечная связь для русского православного сознания с этим праздником, поскольку мощи-то, изначально, переносили из Российской Империи, скажем так — из Абхазии. Поскольку, скончался он на пути из ссылки, рядом с городком Каманы — сейчас это глухая абхазская деревня, но...

О.Максим:

— Был я там.

М.Борисова:

— Я тоже. Но дело в том, что, когда попадаешь... вообще, Абхазия — удивительное, в этом смысле, место...

О.Максим:

— Если у вас артроз, или артрит — обязательно, поезжайте... если он, конечно, не в запущенной стадии — там... я не помню, сколько сотен ступенек надо пройти, чтобы дойти от храма до места погребения... и эта лечебная физкультура и молитва Иоанна Златоуста обязательно вас исцелит.

М.Борисова:

— Ну, там ещё есть источник мученика Василиска — можно ещё окунуться...

О.Максим:

— Да...

М.Борисова:

— ... чтобы закрепить эффект от лечения.

Но, если серьёзно, то удивительное ощущение в Абхазии — что они все близко. Одно дело, когда ты едешь на Святую Землю — ты внутренне готовишься к этому потрясению. По крайней мере, первый раз. Если ты едешь в Италию... ну... это — у кого как получится. У кого-то ощущения сильные бывают в Катакомбах, а у кого-то — чисто туристические впечатления, которые потом дают какой-то духовный плод, когда ты уже приехал.

А в Абхазии, ты вдруг ощущаешь себя, что ты ходишь по земле, по которой ходили... какие-то апостолы... какие-то...

О.Максим:

— Симон Кананит, например...

М.Борисова:

— ... да... какие-то святые тут были Вселенской Церкви...

О.Максим:

— ... а ты приехал, понимаешь, на море купаться...

М.Борисова:

— ... вот, прямо, тут! И это удивительное чувство близости истоков...

О.Максим:

— Да.

М.Борисова:

— ... которые, казалось бы, вот... так... где-то, там, далеко — и в истории, и территориально, а — вот они...

О.Максим:

— И даже Ново-Афонский монастырь, который, казалось бы, совсем «новодел», а, всё равно, производит это потрясающее впечатление какой-то древности и причастности к истокам.

М.Борисова:

— Ново-Афонский монастырь — он, в какой-то степени, перекликается с той темой, которую мы перед этим обсуждали. Потому, что мне довелось познакомиться с двумя престарелыми монахинями в миру, которые доживали... там тогда была турбаза... и... такого, барачного типа, корпус — не знаю, что там было... там, может быть, скот был, когда был монастырь... но что-то такое, совершенно неприспособленное для жилья, разбитое на клетушки... и там... вот... жили какие-то люди. Вот, эти две матушки доживали свой век там.

Они мне рассказали, как они в 1929 году, спасаясь от голода, из Центральной России приехали в Абхазию. Были они тогда юными девочками, и подружились они с дочерью абхазского князя, подарившего Русской Православной Церкви землю для этого монастыря. И... вот... это всё настолько живо!

Они рассказывали о своих духовниках из Ново-Афонского монастыря, которые в 1937 году были убиты.

О.Максим:

— Нет, Абхазия, в этом смысле, потрясающее место... то же Псху высокогорное, где доживали... и жили тоже... глинские старцы. Там и могила Серафима Тяпочкина. И... действительно... когда ты понимаешь, что это древняя традиция, смыкающаяся с новой... что всё это живо, что всё это совсем рядом, всё это здесь, и... не совсем... чуть-чуть не такое, к чему ты привык... но, вместе с тем, такое близкое и родное.

М.Борисова:

— А главное, что... когда об этом начинаешь думать, в преломлении к себе, понимаешь, что история... да, вот, книжка есть «История Русской Православной Церкви»... или, там... «История Вселенской Церкви»... но история — это абсолютно условное понятие. Потому, что — то, что происходит, когда ты прикасаешься к этой истории своими руками... куда-то девается время, и...

О.Максим:

— Да, интересно, как история преломляется... как она ещё преломится в Вечности...

«СЕДМИЦА» НА РАДИО «ВЕРА»

М.Борисова:

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица».

С вами — Марина Борисова и наш сегодняшний гость — клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях Богослужения наступающего Воскресенья и предстоящей недели.

На этой неделе мы не только в Воскресенье будем иметь возможность подумать о приближающемся Великом посте, но и 10 февраля, когда Церковь будет вспоминать преподобного Ефрема Сирина. Автор, я думаю, известный подавляющему большинству русских православных — поскольку, Великим постом все читают его знаменитую молитву, которая так в молитвослове и называется — молитва Ефрема Сирина.

Но дело в том, что, к несчастью, очень мало кто задумывается, что, кроме этой молитвы, осталось от преподобного... вообще, что за фигура был преподобный Ефрем в истории Церкви.

На самом же деле, он — один из первых церковных писателей, который начал в таком... древнем стихотворном ритме писать толковательные слова, обращённые к абсолютно всем. То есть, это... вот... представить себе какую-нибудь популярную проповедь, переложенную... ну... в стиле рэпа. Простите мне это кощунство, но это, наверное, единственная современная аллюзия, которая приходит в голову.

То есть, мы всегда воспринимаем святых, всё-таки, с иконописного их изображения. Но, как только ты начинаешь к ним присматриваться, как к живым людям, у тебя, как волшебная картинка, всё оживает на глазах. И то, что тебе казалось таким архаичным, вдруг оказывается чрезвычайно современным.

Вообще, всё, что сделал Ефрем Сирин для того, чтобы началась вот эта удивительная проповедь — это, собственно говоря... ну... монахи для того и уходили, казалось бы, подальше, чтобы заниматься созерцанием, и внутренним деланием — молитвой, молчанием, углублением, но мало кто в курсе, что во времена, как раз, ещё Ефрема Сирина, такого монашества было очень мало. Это были просто единицы подвижников, уходивших в пустыню. А, главным образом, общины монашествующих времён Ефрема Сирина селились неподалёку от городов, и, что самое интересное, не отделяли себя полностью от общины мирян, которые в этих городах жили. То есть, это была единая община, где половина — жила мирской жизнью, а половина — углублённо, всё-таки, старалась... вот... выполнить, хотя бы, Заповеди, данные в Нагорной проповеди...

О.Максим:

— Как современный городской монастырь, прям...

М.Борисова:

— Да. И, удивительным образом, всё это не только не исключало два этих разных опыта, но и взаимно дополняло, потому, что, собственно, эти, вот, слова, эти толкования, эти стихотворные проповеди Ефрема Сирина, они относились к тем же членам их общины — просто к тем, которые остались в мирской жизни, но были их братьями, с которыми они вместе молились, причащались от одной Чаши, но им нужно было что-то объяснить такое, что в суете мирской жизни не всегда до человека доходит.

Вот это всё, мне кажется, ужасно современно.

О.Максим:

— Да. Собственно, почему и современные люди тоже — многие и многие — тянутся к монастырям. Даже несмотря на то, что в некоторых монастырях — далеко не везде — не монахов считают немножко людьми второго сорта, и говорят: «Ну, вы тут... вот, это ж вы... вы же не монахи... чего вы, вообще, сюда припёрлись? Мы тут, вообще, должны жить за закрытыми дверями, как в Лавре Саввы Освященного, а вас мы... так... великодушно просто пускаем. Ну, ладно, в конце концов... но вы уж тут ведите себя тихо и смирно!» — вот, несмотря на это, всё равно, люди тянутся к монастырям. Потому, что человек, принявший для себя такое решение — отказаться от мирской жизни, у людей, не отказавшихся от этой жизни — естественно, к ним такое отношение, что: «От что-то знает... он чем-то обладает... у него есть какие-то дары духовные... он, действительно, вот... даже в своей простоте, он свят...»

И это — важный синтез, это важный симбиоз, это важное обращение. Чтобы, с одной стороны... мне кажется, что именно поэтому, действительно, в современном мире очень многие монастыри открыты для мирян, потому, что это... как-то... не просто мешают монаху уединиться, например, и надо бы, действительно, отгородиться, а оно позволяет какую-то трезвость сохранять, и понимание того, что ты ещё не ангел, и, вместе с тем, свой опыт монашеский как-то передавать людям, которые сами-то и не монахи, но, по-другому, они и получить-то этого никак не могут, потому, что они, в суете, заняты... там... не знаю... выживанием, добыванием хлеба насущного, воспитанием детей, или ещё чем-то. Они... так... прикасаются к этим людям в мантиях, клобуках, и получают благословение, а ещё и какое-то слово, а если оно ещё афористично или поэтично — так это ж, вообще, сразу всё!

Поэтому, это очень хороший пример, и очень хороший синтез... мне кажется, это здорово.

М.Борисова:

— Но, с другой стороны, всё-таки, тяга найти святого старца...

О.Максим:

— Да...

М.Борисова:

— ... она живёт, и она совершенно неистребима. Найти какого-то вот такого уединённого молитвенника, который живёт где-нибудь на острове, как отец Николай Гурьянов...

О.Максим:

— Вообще, на самом деле, знаете, чего хочется? Чего, по-настоящему, жаждет православная душа? И моя, например, душа тоже этого жаждет. И, я думаю, многих и многих людей.

Поскольку мне приходилось в этой жизни общаться с людьми, близкими к святости — не знаю, святыми ли, прям, по-настоящему, но, с моей точки зрения, точно близкими к святости, — то, общаясь с ними, получаешь опыт, на самом деле, жизни в Духе Святом, и... даже слов не надо. Ты просто побыл рядом — и ты побыл рядом с Богом. Не в смысле — ты обожествляешь этого человека, но, поскольку, Господь явно с таким человеком пребывает, то ты имеешь возможность и самому этот опыт духовной жизни через такого святого ( или почти святого ) человека получить, и... люди получают ответ на все вопросы — невербально. Я сам в этом убеждался.

У меня был эпизод в юности, когда я в очереди стоял на приём. А когда эта очередь до меня дошла, у меня все вопросы исчезли. И не потому, что я сам с собой в тишине побыл, а потому, что, действительно... даже в ожидании таких людей, ты по-настоящему молишься. Вот... в радиусе километра! Я не знаю, какой там... действует ли там закон Всемирного тяготения — обратно пропорциональная квадрату расстояния сила притяжения — действительно, это есть. Когда ты, даже в очереди постояв, помолившись вместе, ты получаешь ответ на вопросы, ты получаешь исцеление, ты получаешь вразумление... и... это реальный опыт. И люди этого жаждут, они об этом слышали, они этого хотят — к сожалению, часто попадая в лже... какие-то... или в совершенно неприятные ситуации. Почему мы и видим, в последние годы, достаточно много примеров, когда таких, вот, лжестарцев, реально, и сана лишают, и вне Церкви, по сути дела, ставят. Потому, что вот эта тяга к святости, к общению со святостью... ты понимаешь, что ты не свят, но ведь есть же где-то святой, и он возьмёт тебя за руку, он погладит тебя по голове, он тебя утешит... и это важно...

Причём, вот, эта тяга, эта жажда — она иногда работает сама по себе. Я много раз обращал внимание, что когда люди в это верят, они приезжают к какому-нибудь бестолковому простому мирскому попу с длинной бородой — и уходят утешенные. Не потому, что он их утешил, а потому, что Господь их утешил за их веру, и за их надежду.

А уж когда там есть... на самом деле что-то есть святое — хотя бы немножко, то тут оно, прям, вот... соединяется, и начинает давать обильные плоды.

М.Борисова:

— Просто, я хотела предупредить наших радиослушателей...

О.Максим:

— Да, я тоже хочу предупредить...

М.Борисова:

— ... что далеко не в каждом монастыре есть свой Ефрем Сирин.

О.Максим:

— Да. Но в каждом монастыре — если мы говорим, всё-таки, о благоустроенном монастыре — есть, например, духовник. Духовник братии, которого избирает братия. Это человек — не обязательно святой, не обязательно прозорливый, не обязательно обладающий даром исцеления, например. В большинстве случаев, это совсем не так. Но это человек, которому братия монастыря доверила свои души, доверила исповедь — и одно это уже является определённым знаком качества. И, поэтому, если вы приезжаете в какой-нибудь монастырь... даже в Московский монастырь приходите, если вы в Москве живёте, или... я уже не говорю про какие-то другие монастыри, и, узнав, что духовник обители... не как... бывает, что, вот, приедешь в Дивеево, а там — просто на исповедь отправили приехавшего на паломничество же священника мирского, потому, что не хватает священников всех паломников исповедать... вот, исповедует духовник обители — и ты можешь задать ему вопрос, и он мудро рассудит. И, поэтому, это... вот... важно.

В Ново-Спасском монастыре есть духовник обители. Раньше был отец Гурий. Мы сегодня вспоминали уже о глинских старцах, живших в Абхазии — вот, он был последним глинским пострижеником. А когда он ушёл, братия избрала... там... нового духовника, иеромонаха Иакова, например. И к нему — всегда большая очередь, например, на исповедь. А он и принимает, и разговаривает... это не в смысле — реклама, но я понимаю, что это вот — важный духовный опыт, который ты можешь получить, и настоящее монашеское духовное рассуждение.

Или — отец Иов, недавно мы праздновали очередную его круглую годовщину в Сретенском монастыре, духовник братии. Это большое счастье, что есть духовники, к которым можно просто, вот, прийти и спросить. Просто попросить помолиться, просто пообщаться, просто дотронуться и прикоснуться.

М.Борисова:

— Я хотела поделиться своим первым воспоминанием таким — о соприкосновении с монашествующими, когда я не умом, не из книжки, не из рассуждений, а, вот, всем сердцем поняла, что это такое — монах, монахиня.

Это было моё первое путешествие в Пюхтицкий монастырь. Кто не знает из наших радиослушателей — он расположен в Эстонии. Когда был Советский Союз, это была единая территория — поэтому, мы туда довольно часто ездили.

Я приехала туда первый раз накануне престольного праздника. Очень рано пришёл поезд — в 4 часа утра, потом как-то я добиралась до монастыря сложным образом, потом ходила вокруг — потому, что ещё ворота были закрыты... одним словам, когда открыли ворота, открылся храм и началась служба, я, постояв минут тридцать на службе, начала, как лошадь, стоя засыпать.

А, надо сказать, что там все сёстры, естественно, стояли на службе, но для пожилых, по-видимому, уже не очень здоровых, матушек ставили такие табуреточки.

И, вот, я стояла рядом с табуреточкой, на которой сидела, как раз, такая вот монахиня. Она посмотрела на меня — раз, посмотрела на меня — два, потом, ни слова не говоря, встала, усадила меня на эту табуретку, и тут я поняла, что такое — монах. Это... на самом деле, многим вещам можно научиться без слов.

О.Максим:

— Да... да... да...

Действительно, настоящий монах — это человек, который, с одной стороны, обладая духовными чувствами и ведениями, видит тебя насквозь, а, с другой стороны, любит тебя. И в этом качестве своём уподобляется Христу, от Которого никакая гадость и грязь в нас не скроется, но Который, всё равно, будет нас любить, никогда от нас не отвернётся и будет всегда нас защищать.

Поэтому, если вас прогнали из монастыря — значит, это был плохой монастырь!

М.Борисова:

— Ну, и, как, собственно, в молитве Ефрема Сирина говорится, «дух целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй мне, рабу Твоему».

Спасибо огромное за эту беседу!

В эфире была программа «Седмица».

С вами были — Марина Борисова и клирик храма Сорока мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский.

Слушайте нас каждую субботу.

До свидания!

О.Максим:

— Храни вас всех Господь!

«СЕДМИЦА» НА РАДИО «ВЕРА».