«Четвертое воскресенье Великого поста: память преподобного Иоанна Лествичника». Священник Стахий Колотвин

о. Стахий Колотвин

У нас в студии был клирик храма святителя Николая в Тушине священник Стахий Колотвин.

Мы говорили о смыслах богослужения в ближайшее воскресение, в которое отмечается память святого преподобного Иоанна Лествичника, о Похвале Пресвятой Богородице, а также о великопостной службе, на которой полностью читается канон преподобного Андрея Критского и житие Марии Египетской.

Ведущая: Марина Борисова

---

М. Борисова:

— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин.

Иерей Стахий:

— Добрый вечер.

М. Борисова:

— И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. И с помощью нашего гостя постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в 4-е воскресенье Великого поста. Это воскресенье называется еще, в воскресенье память преподобного Иоанна Лествичника, но об этом мы поговорим чуть позже. А для начала, как всегда, по традиции, обратимся к смыслу воскресного богослужения, исходя из тех отрывков из Апостольских Посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра за Божественной литургией. И мы услышим отрывок из Послания апостола Павла к Евреям, из 6-й главы, стихи с 13-го по 20-й. Я напомню нашим радиослушателям, как звучит этот отрывок. «Бог, давая обетование Аврааму, как не мог никем высшим клясться, клялся Самим Собою, говоря: истинно благословляя благословлю тебя и размножая размножу тебя. И так Авраам, долготерпев, получил обещанное. Люди клянутся высшим, и клятва во удостоверение оканчивает всякий спор их. Посему и Бог, желая преимущественнее показать наследникам обетования непреложность Своей воли, употребил в посредство клятву, дабы в двух непреложных вещах, в которых невозможно Богу солгать, твердое утешение имели мы, прибегшие взяться за предлежащую надежду, которая для души есть как бы якорь безопасный и крепкий, и входит во внутреннейшее за завесу, куда предтечею за нас вошел Иисус, сделавшись Первосвященником навек по чину Мелхиседека». Вот все слова понятны, но где-то в середине этого отрывка мозг закипает, и очень хочется, чтобы кто-нибудь пояснил.

Иерей Стахий:

— Для нас спасение души и вообще само решение следовать за Христом значительно проще, чем для Авраама. Вот было непосредственное богообщение в раю с Адамом, Господь говорил с Ноем, все потомки Ноя, строя Вавилонскую башню, хоть и выступали дерзостно, бросали вызов Богу, тем не менее они знали, что Бог есть, что Бог, как-то с Ним можно взаимодействовать. А потом люди разбредались после смешения языков, и начинались различные уже лжеверия, и язычество дробилось, множество различных религий возникало, когда люди пытались идти ко Христу, но сатана их по дороге улавливал. И Господь дает Аврааму обетование, вот это обетование, которое в итоге сделает его отцом множества народов, в том числе отцом всех христиан. Апостол Павел показывает, что вот это наследие клятвы Аврааму, вот это то благословение, которое потомству Авраама идет, это не благословение, которое дано только евреям. И речь вовсе не о том, что у Авраама был еще потомок Исмаил, и что сыновья Исава еще были, нет, а речь идет о том, что как раз наследие Авраамово, наследие веры, каждый верующий во Христа человек получает. И мы прибегаем ко Христу как возможности к этой клятве присоединиться. Если мы посмотрим, кто составил ветхозаветный еврейский народ, были ли это только потомки Авраама? Нет, у Авраама были и его какие-то слуги, были слуги его племянника Лота, да, с которым они как-то расходились, потом кто из Содома с Гоморрой бежал, снова присоединялись — постоянно пополняли ветхозаветный народ люди, которые не были кровными потомками Авраама. И точно так же христианин, который находится в этом житейском бушующем море, вот единственная точка, в которой он может укорениться и стать уже наследником нового обетования (а новое обетование уже не о пришествии Христа, а можно сказать, вот и о втором пришествии), то что Господь Сам входит в Царствие Небесное, как мы поем в Символе веры: «Вознесся на небеса и вот уже сидит одесную Бога и Отца», но и то что нас Он может привести. Однако сейчас, пока мы еще живем на земле, мы не можем сразу вот очутиться в Царствии Небесном. Точно также как человек, который во время кораблекрушения очутился среди бушующих волн, чтобы ему попасть в тихую гавань, ему нужно чтобы вот рядом очутился корабль, и корабль причем такой, который преодолевает все эти бури, за который ты можешь действительно за сброшенную веревку уцепиться и уже как-то получить спасение. Точно так же и Господь, Он вводит нас в большее обетование, которое Аврааму было недоступно — вот это Святое Святых в ветхозаветном храме, внутренняя завеса. Сейчас у нас мы взяли, завесу открыли — батюшки, алтарники, маленькие детки-алтарники, старые дедушки, то есть где-то в сельских храмах и в советские годы так было, и в городских храмах — алтарницы уже, старушки благочестивые. То есть мы не очень понимаем, насколько вот было закрыто ветхозаветное пространство алтаря. Причем ладно, есть еще алтарь — священники входят, вот куда Святое Святых — вообще первосвященник только раз в году входил, и то это некий знак будущего, что в будущем это будет доступно. И вот за ту самую завесу, куда входит только первосвященник раз в году, прежде чем он еще берет и приносит жертву за свои грехи, приносит жертву за грехи людей, и только потом вот он на секундочку там заходит и уходит оттуда — Господь каждому, любому, не только священнику, но и мирянину, любому христианину дает возможность в принципе за вот эту завесу — земной жизни, за эту завесу, которая предел смерти в конце жизни нам поставляет, возможность туда войти и очутиться там, в раю наслаждения, о котором апостол Павел в другом месте говорит, что язык человеческий не может описать, то что Господь уготовил любящим Его. Поэтому мы туда идем — мы не знаем, что нас ждет. Наша вера православная, она не пытается, в отличие от всяких религиозных ложных, изобретенных людьми учений там как-то описать, что вот тебя будут ждать такие-то развлечения, такой-то там досуг, такие-то там любовные утехи, такой-то там пир на весь мир. Нет, что Господь, вот это закрыто тайной, что нас ждет там, за этой завесой. Но мы к ней идем, стремимся, и поэтому настоящий христианин, он не боится смерти. Мы смотрим как умирают святые — и они идут к ней в радости, потому что они просто — да, это завеса, которую надо пройти и очутиться в Царствии Небесном.

М. Борисова:

— Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Марка из 9-й главы, стихи с 17-го по 31-й — это, я думаю, хорошо известная многим нашим радиослушателям история исцеления юноши, одержимого духом немым, которого привел к Спасителю его отец, и сетовал на то, что вот ученики пытались вылечить этого нечастного и ничего у них не получилось. И Иисус сказал: «о, род неверный! доколе буду с вами? доколе буду терпеть вас?», попросил привести этого юношу к Нему и, обращаясь к его отцу, сказал: «если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему. И тотчас отец отрока воскликнул со слезами: верую, Господи! помоги моему неверию». Вот я думаю, что хотя бы раз каждый из наших радиослушателей так в том или ином контексте эту фразу слышал. И заканчивается этот отрывок тем, что апостолы недоумевают, почему у них ничего не получилось. И Спаситель говорит на их вопрос, почему мы не могли изгнать его, беса: «И сказал им: сей род не может выйти иначе, как от молитвы и поста». Вот последняя, финальная фраза, она очень ложится на наше великопостное настроение. Но все-таки давайте вернемся к тому, почему у апостолов, у учеников, которых, в общем, и благодать коснулась, которым было многое дано даже без того (они могли не осознавать, но Спаситель через них все-таки что-то делал, не только Своими руками), почему у них ничего не получилось?

Иерей Стахий:

— Я бы даже начал сначала не с себя, любимых, а как раз сначала от ожидания от окружающих. Вот если мы себя ставим на место отца этого отрока, то он разочаровывается в апостолах. Вот он приходит, говорит: Господи, ну Твои ученики, я все сделал: вот они проповедовали, Ты им дал какую-то власть, я к ним прихожу — а ничего не получается. Поэтому и христианин тоже приходит, и он приходит и ждет, что кто-то ему что-то подскажет, приходит ко священнику, а священник тоже ему что-то подсказывает, а потом, ладно, какие-то, может, это и банальности звучат. И христианин может разочароваться, разочароваться в этом движении ко Христу. А надо помнить, что на пути ко Христу всегда будут грешные, всегда будут несовершенные люди, с которыми нам придется столкнуться. Поэтому и когда мы смотрим и вокруг себя, в том числе мы смотрим в Церкви — и в Церкви нас что-то может разочаровать, нужно помнить: да, вот как апостолы, хотя это были лучшие люди из всей вселенной — вот Господь избрал самых лучших людей Себе в ученики, именно их призвал, а не кого-то еще, самое лучшее, что вот могло вот этот весь ветхозаветный период дать для того, чтобы какие-то люди сопровождали Христа, вот они были вокруг Него. И все равно они не справлялись. И поэтому и мы не должны, как вот поется еще в Ветхом Завете, и мы на литургии тоже поем на антифонах: «не найдется на князи, на сыны человеческие, в них же несть спасения», да, вот только наша надежда на Христа. А люди вокруг нас либо иногда помогают Христу эти наши надежды реализовать и служат орудием в руках Божиих, либо иногда с этой задачей не справляются. Когда мы это вспоминаем, то тут мы уже переходим и к себе любимым и смотрим на себя. И мы тоже вроде ученики Христовы, да, тоже Господь точно так же нас, как и апостолов, призвал. Да, может, разные есть служения, как апостол Павел говорит: все ли апостолы, все ли пророки, все ли дарования имеют исцелений, правления, роди языков — у всех разные дарования. Но все равно мы все, с разными дарованиями и обязанностями, мы все члены Церкви Христовой, мы все должны, вот как Господь нам, христианам, дает некоторую власть. И пусть даже не власть исцелять болезни, но власть хотя бы над духами злобы поднебесной, если хотя бы не в чужих душах, то в своей у нас абсолютная. Ни один там бесенок не может нам в душу прокрасться без нашего согласия. Господь, если мы рядом с Ним, нам дает власть полностью их изгонять. А тем не менее они у нас в нашей душе. И мы сами точно так же подводим и не служим орудием в руках Божиих, для того чтобы людям помогать окружающим, своим ближним по пути спасения идти, а наоборот, мешаем им своими страстями, недостатками, своими ошибками. И Господь поэтому и говорит: нужно обратить внимание на молитву, нужно обратить внимание на пост. Молитва — это общение с Богом. Как только ты, даже будучи христианином, начинаешь действовать безотносительно Христа, вот эта связь между тобой и Христом, она теряется. Не потому, что Господь тебя как-то отталкивает, а ты сам от нее отошел. И поэтому тебе уже не то что победить где-то силу бесовскую, а наоборот, ты сам начинаешь ей увлекаться, потому что свято место пусто не бывает, и на место общения с Богом лукавый обязательно в нашу душу постарается прокрасться. Именно поэтому апостол Павел призывает нас к непрестанной молитве, да, говорит: «Непрестанно молитесь. За все благодарите». Мы, конечно, не подвижники, которые там подвизаются где-то в монастырях и молятся круглые сутки, мы живем в обычном суетном мире, но тем не менее надо снова и снова к этой молитве возвращаться. И порою и в наших руках какое-то дело рушится, что-то не удается. Причем раньше получалось делать и неплохо получалось делать, а тут — раз, и не получается. И не получается и в какой-то там в работе, и в делах, и в отношениях с близкими людьми — вот вроде мирно с кем-то жил, а тут — раз, и какие-то все эти мирные отношения разрушились. И тоже думаешь: что же такое-то? А оглядываешься и понимаешь: да потому что я оторвался от Христа. Я привык, что в связке со Христом у меня все получается, уже начинаю приписывать это себе. Как и апостолы тоже ходили и думали: о, я изгнал беса, о, я кого-то исцелил, я такой-то вот весь сам по себе молодец. А на самом деле это им только Христос эту силу давал. Как только они о Нем забыли, как только они от молитвы отвлеклись, они эту власть теряют. По поводу места, что род сей побеждается постом, мы знаем, что в рукописях есть разногласия — то ли это вот некоторое позднее добавление, то ли это слово евангельское. Если это даже позднее добавление, то это, можно сказать, не то что это добавление какое-то антихристианское, а это некоторое как уже начинается толкование. Вот как пишется Евангелие, и к нему там евангельское толкование, тоже уже в русской христианской традиции это не то что, это не про противоречит призыву Господа к молитве, что род бесовский молитвой. Просто если ты христианин, тебе же теоретически охота молиться? Охота. Получается? Не получается. И вот тут как раз для того, чтобы свою как-то молитву как работу души активизировать, надо смотреть: а куда мои силы уходят? А мои силы-то просто в душу не идут, потому что все мои силы, они обслуживают мое грешное несовершенное тело. И поэтому, смиряя с помощью поста свое грешное несовершенное тело, мы даем возможность душе как-то вздохнуть полной грудью, как-то обратиться на молитву — уже даем некоторую точку опоры, что тело подчиняется душе, и мы сможем больше молитве и Богу посвящать. Потому что тут и некоторый парадокс. Мы смотрим на Великий пост и, по идее, у нас физических сил, потому что там белковой пищи меньше поступает у нас в организм, и поэтому как-то физически сил меньше, а службы, наоборот, длиннее становятся. Ну а молиться-то, все равно понимаешь: вот проходит Великий пост, и да, у всех разные ситуации, и из года в год какие-то разные внешние события влияют, но все равно так, усредненно, каждый христианин общается и между собой люди говорят: да, вот Великим постом как-то мы, правда, готовы, как-то есть эти силы молиться больше. Парадоксально, но это так. Поэтому даже если вставка более поздних переписчиков в Евангелии, не нужно этого бояться. Вот многие радиослушатели, может, и в принципе как-то никогда не задумывались о том, что евангельский текст изобилует маленькими вот такими какими-то разночтениями, которые никак не вредят благовестию Духа Святого, а просто показывают некоторое отношение вот к тексту евангельскому как некоторой такой святыне, которая должна не просто на полочке лежать за стеклом, а которая должна в жизни христианина участвовать. Не нужно этого бояться. Пост не противоречит молитве, пост, он помогает нашей молитве. А если мы будем молиться, если каждый момент своей жизни, каждый поступок мы будем с молитвы начинать, оглядываться на учение Спасителя, сравнивать с ним, то, конечно, по нашей немощи мы не сможем уклониться от всех грехов, но по крайней мере грехи, которые будут в нашей жизни, увы, все равно встречаться, все равно, несмотря на них, мы будем приближаться ко Христу и на силу бесовскую по дороге наступать без всякого вреда.

М. Борисова:

— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Но теперь на любимую тему, поскольку это воскресенье посвящено памяти преподобного Иоанна Лествичника и, собственно, самой «Лествице». Для москвичей, вообще для русских православных всегда, мне кажется, при упоминании преподобного Иоанна Лествичника, первое, что возникает в памяти — это колокольня Ивана Великого в Московском кремле, в основании которой как раз и находится храм, посвященный этому святому. Вообще если вспоминать о том, что это был за подвижник, можно посмотреть очень много подобных же житий святых той эпохи, когда в 16-летнем возрасте юноши уходили в монастырь, потом, после какого-то искуса там, через три-четыре года принимали постриг, потом лет двадцать жили в обители, потом еще много лет жили отшельниками. И вот на склоне лет, как у Иоанна Лествичника в 75 лет он становится игуменом Синайского монастыря, в котором, собственно, он и начинал свой подвиг. И все его вот эти письменные труды — это как, можно сказать, квинтэссенция всех его опытных подвигов, которые на протяжении многих десятилетий он проходил, анализировал, пытался как-то для себя, по-видимому, в первую очередь сформулировать свой собственный опыт и вот наконец счел возможным поделиться. По всей видимости, в первую очередь с иноками, ну и так уж распространилось и на мирян. Но, собственно, мирянам-то как раз из двадцати трех ступеней, которые посвящены грехам и семи ступеней, которые посвящены добродетелям в «Лествице», мирянам отведено только вскользь упоминание в первой ступени, где Иоанн Лествичник говорит, что если они удерживают свой язык от лжи и злословия, руки от воровства, ум от превозношения, а сердце от ненависти, не отрываются от Церкви, сострадательны к нуждающимся, никого не соблазняют и к чужому не прикасаются, то они недалеки от Царствия Небесного. Вот все, что говорится о мирянах. Все остальное огромное сочинение посвящено монашествующим. И причем не начинающим. Там детально, очень подробно (как мы бы сейчас сказали, с точки зрения христианской психологии) расписано все движение вот от первых поползновений помыслов до разрастания страстей в человеке. Но вопрос вот в чем: Церковь рекомендует обязательно Великим постом прочитать «Лествицу», но насколько она нам сегодня полезна с точки зрения практической? Я имею в виду верующим мирянам.

Иерей Стахий:

— Иоанн Лествичник действительно фигура очень неординарная, которая совместила и управление монастырем, и отшельническую жизнь. То есть опыт Иоанна Лествичника монашеский, он неоднородный, он разнообразный, и поэтому тоже в чем-то он очень уникальный. Знаменитый Синайский монастырь святой Екатерины, он его является самым знаменитым его игуменом, и это место святое, место намоленное, место, которое тоже связано в прямо смысле слова с подъемом. Вот как паломники берут, поднимаются на гору Синайскую, где Господь даровал заповеди пророку Моисею, и вот как-то немножко ближе к исполнению эти заповеди становятся. Мы видим, что, по сути, для мирян Иоанн Лествичник даже не то что какие-то высокие евангельские заповеди предлагает, а как вот вы перечислили — это то, что вполне умещается в некоторую практику Ветхого Завета. Это не значит, что он предлагает как-то мирянам сделать шаг назад, из новозаветного к ветхозаветному подойти. Прежде всего Иоанн Лествичник показывает, можно сказать, отсекает, что он не считает ничего из написанного им обязательным для мирян. У нас в этом есть большая проблема: мы берем — приходского устава нет, поэтому берем монастырский. Монастырский мы не можем реализовать в своей жизни, поэтому мы делаем некоторую аллюзию на монастырский устав. Например, по монастырскому уставу в такие в будние, самые строгие дни Великого поста положено сухоядение. Ну как-то сухоядение — что такое сухоядение? Ну это человек, монах, который обычно связан послушаниями, в том числе приготовлением пищи, чтобы в этот день больше предаваться молитве, он не разжигает костер, не заливает в котелок воды, ничего не варит, а питается только тем, что не нужно готовить — вот какие-то фрукты, какие-то зернышки так пожевал, какой-то, может, заранее испеченный хлеб, который сейчас не надо печь, не свежий, а вот который оставался с каких-то прошлых дней, вот он их и ест. У нас же это все превращается загадочным образом, заходишь на какой-то православный сайт, а там: пища без растительного масла. Ну где это? Не было ни в каком монастырском уставе пищи без растительного масла. Если сухоядение — это не потому, что в смысле салат, не заправленный маслом, да, или там гречка какая-то сухая. Нет, это просто ничего не варили, не готовили, причем даже и не нарезали. То есть салат-то, хотя там тоже его не варят, не парят, а все равно точно так же на него отвлекаться по времени нельзя. Поэтому, конечно, уже любая погоня за монастырским чем-то для мирянина превращается порой ну в какое-то издевательство над монастырским уставом, что: ой, у нас сейчас постная кулинария, поэтому я в два раза больше проведу времени за плитой и поэтому ну на молитву-то у меня особо времени не останется, Евангелие почитать — и подавно. Это из таких вот более простых пищевых вещей, именно вокруг которых наш разум и вертится на протяжении святой Четыредесятницы. Точно так же надо относится к различным монашеским поучениям, к различным монашеским установлениям, требованиям, в том числе не только из древних патериков, но и из современной какой-то вот пастырской практики. Потому что тоже постоянная проблема. Еще покойный Святейший Патриарх Алексий, он прямо на епархиальных собраниях постоянно говорил: вот если кто-то из ваших духовных чад съездил куда-то из Москвы в монастырь, там ему дали какую-то епитимью, обязали что-то вот там вычитывать, что-то там не делать — я вот, своей Патриаршей властью, там освобождаю, не нужно это. Потому что тоже такая проблема есть, и неоднократно люди обращаются: ой, я поехал в такую святую обитель, и там мощи таких-то замечательных святых, там такие-то иконы, и молились. А потом вот подошли на исповедь, и батюшка, монашествующий, что-то нас там загрузил, и я это пытаюсь делать, ну или вообще как-то смущаюсь, что мне сейчас не надо причащаться, а надо каждый день какой-то канон читать, еще что-то. Ну и разбираешься, и тоже видишь: может как-то, когда этот монах, опытный монастырский духовник, видит какие-то страсти, играющие в душе молодого новоначального монаха, он тоже ему прописывает какие-то шаги по духовному исправлению, совершенствованию. Но которые абсолютно неприменимы к человеку, который вернулся в свой офис, к своему там станку на заводе, к своим каким-то рабочим обязанностям, прежде всего, конечно, к своей любимой семье...

М. Борисова:

— Даже к детям в детский сад в качестве воспитателя.

Иерей Стахий:

— Вот. Невозможно это. И если сам Иоанн Лествичник считал, что нельзя мирянам навязывать вот эти монашеские установления, то как можно считать: ой, батюшка, а точно вот вы говорите? Ну вы батюшка, мне и монах тоже в монастыре сказал, что нет, вот женатые батюшки, они могут и ошибаться, они как-то не то. А вот как слово ваше против слова монашеского — а у батюшки, у него борода в два раза длиннее, и она у него седая. А у вас покороче, и она еще не седая, и вообще вот как-то он там аскет, в монастыре. Ну тут же на самом деле нет какого-то спора между там семейными или несемейными батюшками. У меня духовник, он тоже монах. Ну вот так сложилось, что с 11 лет и до своих 34-х у меня духовник один и тот же, иеромонах. Поэтому я тут никак не подвергаю сомнению то, что можно окормляться у монашествующих священников, прежде всего потому, что сам этим занимаюсь, сам тоже прихожу, исповедуюсь и какого-то духовного совета прошу у монаха. Но тем не менее здесь любой монашествующий священник, который работает с мирянами, он ориентируется на слова вот эти Иоанна Лествичника тоже, что не нужно этим загружать. Тем не менее в «Лествице» — вот мы чуть-чуть так отстранились, теперь постараемся, все-таки это такой замечательный памятник аскетической литературы, тоже взять некоторые принципы, почему полезно все-таки «Лествицу» прочитать. Нам очень полезна в духовной жизни попытка поступательного развития. Если ты не идешь вперед, ты откатываешься назад. Если ты не делаешь каких-то усилий, чтобы развиваться, ты всегда будешь деградировать. Поэтому точно так же «Лествицу», очень полезно ее читать, не чтобы вот такие аскетические подвиги повторять или, наоборот, смотреть: ой, это невозможно, значит, я вообще ничего не буду делать. А полезно, потому что ты прочел — это для тебя как некоторый пример, как мотивация: а что я в своей обычной мирянской жизни что я могу делать? Вот как-то вот я рассеиваюсь на молитве — я здесь постараюсь, наоборот, сосредоточиться. Я как-то, как у меня сил побольше, стараюсь пойти кому-то помочь. А вот что-то из года в год все хуже становится, все, наоборот, все больше там на диване люблю полежать. Хотя на самом деле сил, может, и правда с возрастом стало меньше, но все-таки они есть, чтобы помочь ближнему. То есть найти в себе какой-то вот действительно недостаток, который, например, характер портится с возрастом, больше начинает сказываться отрицательно на наших ближних, и как-то стараться его завинчивать. Свой, не монашеский какой-то недостаток, а мирянский, с которым монах, в келье находящийся, даже и не сталкивается, и не слышал там о нем. А вот ты, находясь в окружении там детей, которые, может, там из детского возраста переходят в более сложный подростковый возраст, да, вот тебе приходится сталкиваться с новыми вызовами, и тебе нужно дополнительное духовное усилие. Точно также как «Лествица», она идет от преодоления страстей и наконец доходит до того, как до возрастания в добродетели. Точно также и мирянину полезно, читая об этом в «Лествице», как-то задуматься, что да, я начинаю для того, чтобы отсеять какие-то свои грехи, вот я прихожу в Церковь вообще там как-то из нецерковной жизни, из невоцерковленной, и мне надо прежде всего оставить за порогом Церкви те грехи, которые уж просто Иоанн Богослов говорит, грехи к смерти, смертные грехи — вот с ним именно никак в Церковь нельзя. Потом я живу дальше — уже какие-то тоже смог оставить греховные привычки. Ну да, остались какие-то мелкие, повседневные грехи, постоянно с ними борешься, но нельзя оставаться на этой ступени. Вот уже начинается верх «Лествицы», когда иду дальше ко Христу, когда я уже не отвлекаюсь на грех, а сосредотачиваюсь на том, чтобы возрастать в добродетели, а на грех смотрю только постольку, поскольку это мне мешает в моей добродетели возрастать. Поэтому, безусловно, если ты научился все-таки, когда ты читаешь Евангелие, и Господь говорит: вот если рука соблазняет тебя, отрезать ее, — и ты больше не хватаешься за топор и себе лучевую кость дробить топором, а все-таки знаешь, что можно в переносном смысле воспринимать слова Самого Христа Спасителя, евангельские, то тогда тебе не будет страшно и почитать Иоанна Лествичника, и тоже в каком-то переносном значении посмотреть, как мне, мирянину, вот этот пример монашеский можно в своей жизни не буквально, а по некоторой аналогии применить.

М. Борисова:

— В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица». С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

М. Борисова:

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Неделя у нас эта удивительная. Удивительная она своей насыщенностью, даже я сказала бы, такой концентрированной насыщенностью смыслами. В середине недели у нас, в четверг — это четверг канона или как его еще называют Мариино стояние. Причем я хочу подчеркнуть, что это все происходит вечером в среду, поскольку четверг в нашем церковном обиходе начинается вечером предыдущего дня. Поэтому именно вечером в среду читается целиком Великий покаянный канон преподобного Андрея Критского, который мы на первой неделе Великого поста слушали четыре вечера подряда, а здесь вот в один вечер вмещается и чтение Великого канона, и житие преподобной Марии Египетской. Вот что это за удивительная служба, почему она приходится вот в середине пятой недели Великого поста, и что вообще общего между преподобным Андреем и преподобной Марией?

Иерей Стахий:

— Преподобная Мария Египетская — о ней известно очень мало. Преподобный Андрей, который уже жил так, более в окружении людей, о нем известно значительно больше. Прежде всего преподобный Андрей Критский Марию Египетскую очень почитал, она его вдохновляла. Причем тоже она вдохновляла — Андрей Критский не был отшельником, а Мария Египетская — это, конечно, образец отшельничества. Поэтому тоже мы видим здесь не буквальное вдохновение, она его вдохновляла именно как образ покаяния. И поэтому мы видим, что канон Андрея Критского — это, конечно, такое произведение византийской литературы, очень поэтичное, для нас, для северных, суровых русских людей, конечно, в холодных краях встречающих Великий пост, вот эти слова так особенно звонко звучат, потому что непривычно, мы не привыкли к такому бурному выражению чувств — такому поэтичному, такому возвышенному, такой плачущей душе. Для нас вот эта такая ближневосточная, средиземноморская экспрессия, она немножко удивительна, но в виде такого исключения во время Великого поста мы к ней обращаемся, она тоже радует и отогревает нашу, порой замерзшую под суетой страстей душу. Поэтому Андрей Критский, оглядываясь на Марию Египетскую, тоже как человек уже таких более северных, византийских краев, тоже смотрит на еще более южные края — на Египет, на Палестину, на еще более жаркие вот эти места, где тоже, как нам кажется: ой, все люди южные экспрессивные. А все равно, сравнить там араба и грека — все равно араб будет более экспрессивный, чем грек. Смотришь в Великую субботу, как арабская православная молодежь перед чином освящения Божественного света, который совершается, да, вот и традиционно транслируется по различным телеканалам. Даже люди далекие от воцерковления это видят и отмечают: вот есть греки, которые, мы тоже знаем, что южный экспрессивный народ, но по сравнению с ними арабы православные еще более южный, еще более экспрессивный народ. Поэтому тоже вот как мы, оборачиваясь на Андрея Критского, и вдохновляемся его некоторой южной чувственностью, для того чтобы более искреннее покаяние, заразиться им в хорошем смысле слова, точно так же и Андрей Критский тоже смотрел на более такие южные края, и тоже старался вот этим каким-то чувственным покаянием, тоже к нему прикоснуться, к этому наследию. И, по сути, когда мы смотрим на канон Андрея Критского, то мы тоже видим, что в конце-то каждой песни и тропари, помимо вот этих, собственно, покаянных, посвященных Марии Египетской, а потом еще и тропари, посвященные Андрею Критскому, уже тоже в память об Андрее Критском вот эти написаны. То есть уже следующие подвижники, уже следующие составители, они тоже оборачиваются и уже смотрят, уже их Андрей Критский вдохновляет. И точно так же нам кажется: ой, если бы я жил во времена Христа, я бы рядом с Христом нашел, и я бы вот вдохновился Им. Но апостол Павел нам говорит: подобны мне бывайте, как и я подобен Христу. Люди, которых обращает ко Христу апостол Павел, они Христа очами физически очами не видят, да, они могут только, конечно, видят Тело и Кровь Его, прикасаются, во время причастия соединяются со Христом, но вот уже Христа, ходящего по земле, не дано. А апостол Павел говорит: смотрите вот на меня — не потому, что гордится, а просто как некий образец. И вот мы, с одной стороны, все дальше по хронологической шкале удаляемся от пришествия Спасителя от первого и зато приближаемся ко второму пришествию, которое неизвестно когда еще будет. Но зато между нами и Христом все больше и больше святых людей, которые могут нас в чем-то вдохновить. То, что у нас в русской традиции — это же надо помнить, только в русской традиции канон Андрея Критского читается на первой неделе, вот так разбивается на части. Причем это традиция замечательная. Потому что, как мы уже говорили, вот есть монастырский устав, а есть реалии обычной приходской жизни. Вот стояние Марии Египетской — служба, которую если ты так, в темпе проводишь, это три с половиной часа она идет, а если не в темпе, это там верхней границы по длительности у нее нет. И вот ее осилить, когда у тебя большая часть поста позади, сил никаких не осталось, но вот это только для самых стойких православных христиан. Или для тех православных христиан, которые, благо, поздно с работы возвращаются, поэтому они спокойно приезжают ко второй половине службы, какие-то привычные уже полтора-два часа вполне в силах преодолевать, вместе с самыми стойкими бабушками, которые уже к началу службы выбрались. И когда канон Андрея Критского переносится на первую седмицу поста, то это как раз возможность людям ненадолго после работы заглянуть. Если есть силы, остаться дальше на повечерие, поклончики положить, если нету сил, вот просто послушал там 40 минут канон, и уже тоже домой идешь к семье, отдыхать. А здесь вот, в середине поста, мы видим настоящий такой столп монашеского делания — вот это длиннющее богослужение. Однако и здесь, в этом богослужении, житие Марии Египетской, оно разбивает чтение канона, разбивает эту службу. Тоже житие, как и любое чтение, поучение, у нас немножко потерялось. А на самом деле по ходу всенощного бдения там несколько раз вот остановочки, когда все остановились, сели, расселись по лавочкам, по стасидиям — у нас в наших переполненных храмах, где нет стульчиков, конечно, это слабо себе можно представить, но, например, на стояние Марии Египетской, увы, не так много народа приходит, и тоже больше шансов как раз сел, посидел, отдохнул, но при этом поразмышлял над образом покаяния Марии Египетской. А потом — раз, и вернулся к чтению канона, потом снова там отрывочек. И стандартное даже вот разделение, что житие Марии Египетской в две части читается, но можно же разделить и в три, да, можно еще сделать такие паузы, можно сделать такие разбивочки, чтобы человек передохнул, и там мыслью, вот молитва — это тоже духовный труд, тяжело, дай-ка я послушаю, и мысль отдохнет. И, если есть возможность, тоже присел, посидел во время чтения жития Марии Египетской, и ножки там передохнули. И потом с новыми силами ты вернулся вот к этому длинному покаянному чтению канона, а покаянное течение канона, вот когда оно не разбито. Потому что когда мы посмотрим на нарезку вот эти первых четырех дней еще тоже, когда люди работают, да и семью надо видеть, не все же там смогут все четыре дня подряд ходить, даже кто ходит на канон каждый год. Все равно если ты не пришел, у тебя выпало. Потому что канон делится не в смысле — первая часть, вторая, третья и четвертая, а каждая песнь нарезается, то есть такие вот лоскутки получаются. А здесь мы видим и логику повествования, в каждой песне мы начинаем от самых первых страниц Ветхого Завета, Священного Писания и доходим до страниц евангельских. И если мы ходим только первые четыре дня Великого поста на канон Андрея Критского, мы приходим под конец, и уже усталые, внимание расселялось, и такие: о, знакомые евангельские образы. В первые дни у нас внимания больше, зато какие-то незнакомые имена ветхозаветные звучат. А когда мы пришли посередине Великого поста вот в положенное время на стояние Марии Египетской, то мы видим подряд: мы видим, как каждая песнь — это вот как некоторая такая дорожка по Христу, как дорожка ко спасению всего рода человеческого, начиная от самых первых времен взаимодействия Бога и человека по сотворению человека, и отпадение потом человека от этого общения, и длиннющий путь возвращения, до того момента как приходит Христос, и как Он призывает, и как в Евангелии Он нам уже показывает, что Царствие Небесное открыто, что к нему можно приблизиться. И потом снова следующая песнь, следующая песнь. Поэтому я, конечно, дорогие друзья, всем пожелаю, по мере возможности и сил, и на этой неделе заглянуть. Ну у кого-то и три с половиной часа получится постоять. Нет — ну хотя бы загляни и там на 10–15 минут, что читается одна песнь канона, она очень длинная, но вот прямо от начала до конца, от ирмоса, до ирмоса — ты постой, помолись, послушай, повспоминай, почувствуй, насколько ты вот разбираешься в Священном Писании и у тебя сопоставляется все вот с этими замечательными образами преподобного Андрея Критского, и это тоже даст тебе необходимое вдохновение для покаяния. А когда уже устаешь за время Великого поста, ой, покаяние и все, а тут тебе вот такой столп, точка опоры. И поэтому канон Андрея Критского, в свое уставное время он нам помогает и в дальнейшем течение поста все-таки силы на покаяние, изменение себя обращать.

М. Борисова:

— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Ну как я уже и говорила, эта неделя, пятая неделя Великого поста, она особенная, поскольку она перенасыщена концентрацией смыслов постовых. И за Марииным стоянием, за этой огромной службой, которая служится в середине недели, в среду вечером у нас завершает неделю Суббота акафиста или Похвала Пресвятой Богородицы. Тоже удивительно любимый многими православными церковными людьми праздник, очень перекликающийся по настроению с праздником Благовещения Пресвятой Богородицы. Но вот он очень важен именно в завершение пятой недели — вот такой насыщенной, непростой, требующей усилий и физических, и внутренних, и вот завершается вот таким удивительным днем праздника. Что это за праздник, откуда он взялся, в чем тут суть? А исторически он привязан, но привязка эта к освобождению Константинополя там от очередных набегов, она, во-первых, и спорная, и какая-то не вполне вразумительная. Поэтому я думаю, что историческую привязку можно оставить за скобками, а остановиться скорее на смысле и месте в великопостном вот этом движении, какое место занимает вот эта Похвала Пресвятой Богородицы.

Иерей Стахий:

— Не возвращаясь особо даже к византийским историческим событиям, тем не менее я считаю нужным вспомнить, что насколько именно константинопольская локальная богослужебная традиция, традиция богослужения Великой церкви, собора Святой Софии, оказала влияние на всю последующую богослужебную литургическую традицию, в том числе Русской Церкви, после Крещения Руси, за вот те века взаимодействия, пока Византия еще не угасла, а Русь, наоборот, вот преодолевала различные нашествия и тоже укреплялась, восстанавливалась. Потому что, если мы посмотрим, Богородица, и, конечно, такое Ее особое почитание как покровительницы столицы, града Константинополя, наложило отпечаток на все византийское богослужение. Потому что если мы посмотрим на богослужение, потому что наше современное богослужение — это если очень сильно упрощать. Знаменитые литургисты скажут, что: ой, отец Стахий, как-то ты упростил. Ну вот чтобы упростить, все равно у нас есть некоторое монашеское пустынное богослужение, палестинское прежде всего. Потому что, увы, Египет, монахи в основном ушли, и до сих пор Коптская Церковь — это ну монофизитство, отклонение от чистоты учения. А вот именно палестинская монашеская традиция, в которой мы видим меньше песнопений ко Пресвятой Богородицы, больше некоторая сосредоточенность на Боге, на покаянии, на общении с Ним. И мы видим уже такую более простую, мирянскую, праздничную традицию Константинополя, где Богородица всячески воспевается. В том числе мы помним, что главный борец с почитанием Богородицы, еретик Несторий, был патриархом Константинопольским, но вот его как раз ересь почти не имеет в наши дни последователей, это такое исключительное некоторое число, потому что что вот раз Христос Иисус человек, по лжеучению Нестория, не являлся Богом в момент Рождества, то и Богородицу-то особо нечего почитать.

М. Борисова:

— Не Богородица, а «Христородица».

Иерей Стахий:

— Да, «Христородица», Ее там надо просто называть, но это не прижилось. Наоборот, всячески старались в Константинополе подчеркнуть, что как Пресвятую Богородицу, мы Ее любим, как Пресвятая Богородица, Она нам помогает. При этом надо помнить, что было некоторое такое как, конечно, народное почитание, и в каждом городе почитали какого-то святого усиленно. Например, во втором городе по значению Византийской империи почитали великомученика Димитрия Солунского. Но поскольку этой традиции как отдельной богослужебной не сохранились, у нас вот нет каждый день какого-то там тропаря Димитрию Солунскому, только вот в день памяти мы о нем как-то особо вспоминаем. А поскольку Константинополь для Византийской империи был залогом ее существования, пока есть столица — вся империя, она сжималась до размера столицы: или, например, с востока нашествие совершалось — на востоке нет земель, потом с запада нашествие и так далее, и она есть, собственно. И вот в упомянутом нами предыдущем отрывочке канона Андрея Критского, тоже там: «Богородица, град Твой сохраняй», — и это Андрей Критский живет на Крите, а молится о Константинополе, хотя Крит, куда больше он находится под угрозой мусульманских различных нашествий вот в те века. Если мы оглянемся на Русь, то на Руси мы увидим, что это локальное сверхпочитание Пресвятой Богородицы в одном Константинополе, оно стало, благодаря тому что уже от собора Святой Софии перешли императорские богослужения в основном в церковь во Влахернах, которая посвящена не Христу, как собор Святой Софии, а именно Влахернский собор, то там Пресвятая Богородица. Вот уже когда более поздние русские города, там строились соборы, все соборы стали главные Успенскими. Вот у нас из русских городов только там в первой столице, в Новгороде, во второй, в Киеве, вот там — да, у нас есть София Киевская, Новгородская, по образцу Софии Константинопольской. А в остальных русских городах, мы смотрим — везде уже будет Успенский главный собор. Уже Богородица, по сути, Она становится не только покровительницей там Москвы, Владимира, а вообще там любого почти города. Почти в любом древнерусском городе будет Богородичный храм главный, а не Господский. И тоже это некоторая вот локальная константинопольская традиция, традиция столицы Византийской империи, распространяется. А учитывая, что у нас уже на Руси раз везде главный Богородичный храм, то для нас вполне естественно такое вот почитание Богородицы. Как вот престольный праздник, почитается память на приходе какого-то святого, в честь которого храм освящен, а в соседнем храме не очень. А вот если во всем городе Богородица почитается сугубо, то тоже сугубо будет воспеваться. Именно поэтому, когда мы глядим на богослужения Великого поста, который куда больше имеет от монашеского богослужения, от богослужения монастырского, когда меньше пения, больше чтения, мы должны не забывать, что богослужения Великого поста непосредственно — это все-таки богослужения будних дней Великого поста. Что не в воскресенье, день восьмой и день первый день, день победы Христа над смертью, который ну не может быть полностью постный, да, есть говение, ограничение в пище, но это, наоборот, торжество. Любое воскресенье, в том числе во время Великого поста, — это малая Пасха. И суббота — день покоя, когда Господь в седьмой день почил от Своих трудов, — тоже день священный, с ветхозаветных времен сохраняющийся, и в Новом Завете не потерявший вот этого значения окончания творения мира, что тоже это уже богослужения праздничные. Поэтому то, что в древние времена уже, можно сказать, не в течение Великого поста, а именно вот в такие островки между суровыми днями Великого поста. Потому что каждая суббота, воскресенье — это островки среди великопостного моря. Именно поэтому тоже, дорогие братья и сестры, конечно, тоже постарайтесь, если вы за весь пост будете, конечно, там субботу, воскресенье в храме, но ни разу не выберетесь на богослужения будущего дня, вы фактически на богослужениях Великого поста не побываете ни разу, хотя каждую неделю вроде в храме будете. Такой парадоксальный момент. Поэтому тоже, конечно, призываю: найдите, выберитесь, хотя бы один раз за пост — это ваша душа радость получит там на год вперед. Главное не расплескать потом будет. Так вот раз у нас уже ну да, во время Великого поста покаяние, как-то отвлекаться и там славить, как-то торжествовать, восхвалять Пресвятую Богородицу, праздник Похвалы Богородицы не очень хорошо. Но уж если у нас суббота не совсем к Великому посту относится (но в воскресенье тоже отвлекаться, все-таки воскресенье — это день, когда мы Христа Воскресшего прославляем), а вот посерединке, во время субботы, остается такой островок, на который мы и правда можем с чистой совестью взять и Богородицу прославлять, торжествовать, праздновать. Да, акафист у нас совершается, особенно в нашей русской традиции, где уже утреня с утра следующего дня так переползает на вечер предыдущего дня, потихонечку, через сначала ночное богослужение, а потом уже и ночного богослужения нет, а все равно вот оно, вот это богослужение вечером находится, что здесь, на этой утрене, уже воспевается акафист. Скажут: ой, пятница, вечер, пятница — еще строгий день такой, а что же у нас такое радостное богослужение? Так это богослужение следующего дня. И, кстати, это вот для тех людей, которые заглядывают в пятницу вечером, после работы, на Парастас накануне заупокойного богослужения вот этих трех родительских суббот Великого поста, и наконец-то тут: о, какое-то богослужение более радостное...

М. Борисова:

— Да еще какое радостное! Акафист поется, в отличие от многочасовых чтений, к которым приучают нас великопостные службы, где надо очень сильно напрягаться, поскольку там очень много чтений из Ветхого Завета, и нам это очень непривычно на слух. А тут вдруг вот — пожалуйста вам: целая служба, и тут все поют.

Иерей Стахий:

— Да, вот это, эти песнопения, особенно контраст, когда ты, если получилось у тебя выбраться на канон Андрея Критского, на стояние Марии Египетской, а потом, через два дня тоже там заглянул, тоже, может, ненадолго, в храм — и тут акафист поют — вот это уже такое радостное богослужение, совсем другого настроя. Очень важно вот поддерживать некий такой баланс. Потому что тоже, и как всякие стереотипы, и уже над этим тоже и сами, православные люди, уже так с шуткой относятся: ой, мы православные, мы не улыбаемся, не веселимся, мы все время плачем о грехах, думаем о смерти. Ни в коем случае. Мы, наоборот, радуемся. Хоть мы такие грешники, хоть мы такие и несовершенные, хоть нам и каяться и исправляться, хоть вот эти грешники не только мы, а уже многие века, от изгнания Адама и Евы до сего дня, все мы «во грехе роди меня мати моя», и во грехах растем, все равно Богородица нас любит, Богородица нам покровительствует, Богородица с нами вот идет к этой радости Своего Божественного Сына нас ведет, ограждает Своим покровом от заслуженных бед и скорбей, которые вот нам по нашим грехам должны выпадать. А Она вот берет так, собственно, и в каноне Андрея Критского — это, можно сказать, такой уже, вот как бывает, что фильм, а потом сцена после титров, о каком-то продолжении после фильма. Точно так же и, если ты в среду приходишь и слушаешь, в конце канона Андрея Критского, самое окончание: «Богородица, град Твой сохраняй». И потом вот, да, Богородица сохранила, и мы Ей радуемся, благословим, благодарим. Уже у Пресвятой Богородицы даже просим, по остаточному принципу, не только подай-подай, а наоборот, славим. Сейчас даже принято все-таки немножко относиться с некоторым скептицизмом к жанру акафиста, что он очень простой, очень простонародный, что, если ты высокий интеллектуал, богослов, что ты должен как-то свысока смотреть на акафисты. На самом деле у акафистов очень важный есть смысл, что люди не только просят, не только заказывают, а все-таки благодарят — благодарят Бога, благодарят святых, благодарят Пресвятую Богородицу...

М. Борисова:

— «Радуйся».

Иерей Стахий:

— То есть и даже не только благодарят, потому что, да, а просто прославляют. Когда ты не просто что-то просишь, благодаришь, а тебе просто хорошо вместе с человеком. Вот если у тебя дружба с человеком — это только ты берешь, и как-то от него помощи просишь — нет, а надо обоюдно, и ты ему помогаешь. Или, наоборот, помощи мало получаешь, но ты вкладываешься в него как-то вынужденно: ой, это мой друг, я ради него тоже жертвую своими силами там, средствами и так далее. А вот когда тебе просто хорошо рядом с человеком — вот ну это же самый лучший вид дружбы. Так и самая молитва. Вот, собственно, ангелы на небесах Господа непрестанно воспевают — они же ничего не просят, да, ни за что они Его не благодарят, они же просто Господа прославляют. И вот мы можем к такому прославлению Господа, прославлению Пресвятой Богородицы благодаря акафистам прикоснуться. Если мы посмотрим, акафист Пресвятой Богородицы, он на протяжении пятисот лет почти что примерно он оставался единственным акафистом таким, вот такого жанра. То есть подражания начались только вот XI–XII век — то есть вот от VII до XII века ну пятьсот лет проходит. А сейчас, конечно, штампуются все новые и новые. И, увы, почему я такое слово употребил, потому что иногда даже очень замечательным, очень любимым и трогательным святым открываешь акафист, а она написан с поэтической точки зрения ужасно, и его не пропеть, очень тяжело. А акафист Пресвятой Богородице — мы видим, настоящие поэты и писали, и на русский язык вот тот человек, и уже, может, и неведомый, переводчик, который смог на славянский язык перевести этот акафист, сохраняя поэтику первоначального текста, — ни один другой акафист так легко не поется, так легко не пропевается, так гармонично и возвышенно не звучит, как акафист Пресвятой Богородице. Любая стилизация, она всегда будет проигрывать оригиналу, увы. Это не значит, что мы от всех других акафистов отказываемся, но тем не менее вот акафист Пресвятой Богородицы — это некоторый образец. Поэтому тоже отдельно надо просить Пресвятую Богородицу в этот день, как мне кажется, что, Пресвятая Богородица, помоги всем нынешним авторам акафистов писать акафисты такие, чтобы их можно было спеть, чтобы не спотыкался хор, не спотыкался батюшка, люди подпевающие о какую-то длинную неудобоваримую фразу или о какое-то там заумное высказывание, которое вроде там пропелось хорошо, а что там поется, совершенно непонятно. Потому что акафист — это молитва легкая, молитва, которая должна легкость общения с Богом обеспечить, с Богородицей, с Его святыми, а не должна становиться вот таким забором, который надо преодолевать на пути общения с Творцом. Дорогие братья и сестры, мы видим, что эта седмица разнообразная — она идет от некоторого глубокого созерцания своих грехов, сначала вот вроде восхождение наверх, потом, наоборот, снова ты возвращаешься, оплакиваешь свои грехи вместе с каноном Андрея Критского, потом, наоборот, ты прославляешь, торжествуешь вместе с Пресвятой Богородицей. Но все равно укорененность вот в этом воскресном чтении, с которого начинается наша неделя, она остается, что мы пробиваемся сквозь несовершенно свое, сквозь несовершенно апостолов, сквозь несовершенство священников, которые нас стараются вести ко Христу, но не всегда тоже получается, а иногда и даже какой-то помехой служат. Но тем не менее в конце нас ждет Христос, снова и снова. Как Господь сотворил этот мир и ждет, чтобы его встретить во втором пришествии, и людей хочет привести в Царство Небесное, которое, как мы помним, в Евангелии сказано, от сотворения мира уже ждет людей. Точно так же мы видим в этой неделе то же самое: что Господь посылает нас в этот мир, посылает христиан, как агнцев посреди волков, но тем не менее мы проходим и через покаяние, через осознание своей отделенности от Христа и под покровом Пресвятой Богородицы в итоге мы все равно придем к следующему воскресному дню, где уже тоже Воскресший Христос в эту малую Пасху, воскресенье, тоже будет нас встречать в храме, где мы тоже сможем причаститься Святых Христовых Таин и снова в объятия Отча мы, такие блудные, несовершенные сыновья сможем с любовью вернуться.

М. Борисова:

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире Радио ВЕРА была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и клирик храма святителя Николая в Тушине, священник Стахий Колотвин. Слушайте нас каждую неделю, поститесь постом приятным. До свидания.

Иерей Стахий:

— С Богом.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «18-е воскресенье по Пятидесятнице. Память отцов 7 Вселенского собора». Прот. Федор Бородин
• «17-е воскресенье по Пятидесятнице». Протоиерей Максим Первозванский
• «16-е воскресенье по Пятидесятнице. Покров Пресвятой Богородицы». Протоиерей Максим Первозванский