«Первое воскресенье после Пятидесятницы: всех святых». Прот. Федор Бородин

В нашей студии был настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин.

Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресенье, в которое будет вспоминаться память всех святых, о праздновании в честь иконы Божией Матери «Умягчение злых сердец», а также о памяти святых великомученика Феодора Стратилата, преподобного Кирилла Белоезерского, апостолов Варфоломея и Варнавы, преподобной Анны Кашинской и мучеников Александра и Антонины.

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин.

Протоиерей Федор

— Здравствуйте.

М. Борисова

— Мы, как всегда по субботам, постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в 1-е воскресенье после Пятидесятницы и на наступающей неделе. Первое воскресенье после Троицы называется воскресенье Всех Святых. Так, коротко и ясно. Но само определение, кто такие все святые, вот звучит это так: «Православная Церковь вспоминает всех святых, которые просияли и которым надлежит просиять благодатью Святого Духа во всем мире от Адама и до второго пришествия Христова». Но когда мы поминаем тех, кто уже был на этой земле — это как-то понятно, когда нам предлагается вспомнить о том, что еще будут грядущие поколения святых — это уже не очень понятно. А еще более непонятны для меня слова того же апостола Павла, который призывает нас всех быть святыми. Я не очень понимаю, как мы можем быть святыми, когда мы перед тем, как подойти к Чаше, идем на исповедь и сообщаем Господу, что вот мы опять согрешили и тут целый комплект грехов, который мы Ему принесли в качестве подарка.

Протоиерей Федор

— Ну очевидно, что апостол Павел слова, которого мы повторяем, о том, что «Христос пришел в мир грешников спасти, от них же первый есмь аз», — это его слова мы повторяем. И это слова, сказанные не как педагогом и не как актером, конечно, а это то, что он видел и понимал о себе. Эти слова прекрасно сочетаются с тем, что он, допустим, христиан Иерусалима называет «святые Иерусалима», ныне при нем живущих. И говорит это нам о том, что сейчас слово «святой» вмещает в себя несколько другие смыслы, чем те, которые вкладывались во времена апостола Павла и которые были в Ветхом Завете. Что такое святой вот времен Иисуса Христа и ранее? Этот тот, кто выделен из других людей и посвящен Богу. Поэтому, допустим, первенец свят — разверзающий ложесна свят Богу. Народ, посвященный Богу, израильский, он, может быть, создал значительно меньше каких-то важных вещей в смысле культуры там, строительства или завоеваний, чем все остальные народы, но он Божий народ. Не потому, что он лучше даже нравственно — можно почитать пророческие наставления Израилю и понять, что это совсем не так, но это народ Божий — это то, что принадлежит Богу. Вот святой отсюда — это тот, кто себя всецело ощущает преданным Богу. И, кстати, очень хорошо это можно проиллюстрировать такой вещью. Вот мы когда открыли храм, 29 лет назад, первое, что мы туда принесли, это была швабра, мыло и тряпка, и в первый же день у нас это украли. Понимаете, если бы это украли в соседнем магазине — это было бы грех воровства. Когда это украли в храме — это святотатство, татьба святого, воровство святого. То, что принадлежит Богу. Эту тряпку нечастную, ее принесли — всё, она Божия. Понимаете, ну она свята, эта тряпка, вот в такой терминологии, в таком понимании. Поэтому освящается то, что передается в храм. В этом смысле очень видно, как поменялось значение того, что, допустим, происходит на Преображение. Исходя из молитвы, если вы ее в интернете найдете и прочитаете или внимательно послушайте, как священник будет в этом году, как и во все предыдущие века, освящать яблоки, увидите, что это часть урожая, которую принесли в храм, чтобы там оставить, чтобы эти плоды поели клирики, труженики храма и нищие. А не чтобы их покропили водой, унести и приобщиться к святости. Святость твоего урожая рождается из того, что ты часть его делаешь Божией через храм. И когда мы слышим в храме: «Святая святым» — то есть святое Тело и Кровь Христовы даются святым, — имеются в виду все, стоящие в храме как те, кто выделил себя для Господа, призван был, услышал этот призыв и пришел на этот пир. Вот поэтому святым надо решиться стать. Если мы вспомним притчу о Царстве Божием, которое под образом пира, то много званных, но мало избранных — оказывается, что избирают не зовущие, а избирается тот, кто хочет, кому это надо, кто пришел и откликнулся на зов. А сейчас мы чаще всего используем понятие «святой» в другом смысле: святой — это тот, кто спасен, о котором точно известно, что он в Царстве Божием — я для себя вот так это формулирую. Потому что святой — не значит безгрешный. Но это тот, кто жил, по крайней мере конец своей жизни, потому что есть, допустим, благоразумный разбойник, который прожил страшную жизнь, и по его собственным словам был справедливо осужден на крестную казнь, но тем не менее конец его жизни, в конце его жизни Христос был для него самым главным, и этот человек точно в Царстве Божием. О таком можем сказать, что он свят. И сейчас это даже, если хотите, актуализируется в чине канонизации святого. Но, конечно, прославляет и являет об этом знание Господь, там через чудеса или через какие-то другие вещи, через откровение о том, какая жизнь была у человека, а мы только об этом здесь, на земле, свидетельствуем.

М. Борисова

— Давайте обратимся теперь по традиции к тому отрывку из апостольского послания, которое мы услышим завра в храме во время Божественной литургии. Это Послание апостола Павла к Евреям — 11-я глава, стихи с 33-го по 40-й, и 12-я глава, первые два стиха. Отрывок достаточно такой пространный, и апостол Павел там перечисляет очень много святых с их дарами как раз — то есть это и «верою побеждали царства, творили правду, получали обетования» — и много-много-много всего он перечисляет. И дальше идут слова, которые вызывают вопрос: «И все сии, свидетельствованные в вере, не получили обещанного, потому что Бог предусмотрел о нас нечто лучшее, дабы они не без нас достигли совершенства». Вот тут начинается ступор, потому что вот, это называется, тут понимаю, а тут не понимаю. То есть понимаю о том, что мы со святыми члены одной Церкви — это я могу понять. А вот каким образом они не получили без нас, не достигли без нас совершенства — тут уже у меня мозг отключается.

Протоиерей Федор

— Ну во-первых, апостол Павел говорит о подвижниках библейских, которые не дожили до земного служения Иисуса Христа, и они с надеждой смотрели вперед. Мы можем вспомнить, например, дивные пророческие слова святого праведного Иова: а я знаю, Искупитель мой жив, Он восстановит из праха распадающуюся кожу мою сию. Мои глаза, не глаза другого, видят Его. То есть это люди, которые жили ожиданием: послужить приходу в мир Мессии и может быть кто-то из моих пра-правнуков доживет и сподобится Ему служить на земле. Вот это непосредственно откуда рождены слова апостола Павла. Но, конечно, вот эти все святые, которые скитались в пропастех земных, и о которых он говорит, что их был недостоин весь мир, потому что они были лучше всего мира, это были «соль земли» — самое лучшее, что было в мире, они все равно спасаются как члены Церкви, также как и мы, вы совершенно правы. Как все члены Церкви и времен апостолов, и наших времен, и те самые будущие члены Церкви, которые упоминаются в первом вашем вопросе, которые прославятся до скончания века. И вот они принимают совершенство как члены Церкви, вместе с нами. Так Бог промыслил. Почему? Потому что Сын Человеческий пришел не чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу для спасения многих. Потому что сила и слава, которая дается человеку во Христе, во образ Христа дается, чтобы он служил тем, кто не прославлен и кто слабее его. Понимаете, вот для этого дается, и дары святости для этого даются. И они получают обетования, они с Воскресшим Христом выходят из ада для того, чтобы вместе с нами, нам служа, как это ни страшно произносить, вот получить это совершенство даров. А между прочим, вспомните слова апостола о том, что ангелы — это служебные духи, на служение людям посылаемые. Это ангелы, при виде которых у человека подкашиваются ноги, и он говорит: я видел Бога, я должен умереть. Потому что сила Божия является как святость этих ангелов. И вот они, смысл их жизни, понимаете, сейчас их существования — это служение нам, окаянным, нам, грешным, нечистым, и прочее, и прочее. Вот в этом, конечно, такое удивительное сего дня. А еще я хотел бы сказать, что Церковь совершенно спокойно утверждает о том, что она живет и в прошлом, и в настоящем, и в будущем. И, может быть, ярче всего это написано в Евхаристическом каноне литургии святителя Иоанна Златоуста, которого, к сожалению, миряне не слышат, но священник благодарит Бога о всем, что было, о том, что есть и о том, что будет. И даже благодарит за то, что обещанное Царство — то есть которое обещано, — Ты даровал еси нам. «Даровал еси» — прошедшее время, совершенный вид — то есть это уже совершено, оно нам уже дано.

М. Борисова

— Ну загадки чтений завтрашнего воскресенья не ограничиваются для меня исключительно Посланием апостола Павла. А в отрывке из Евангелия от Матфея в 10-й главе, стихи с 32–33-й и 37–38-й, а также 19-я глава, стихи с 27-го по 30-й. Вот там есть фраза, которая, я думаю, не только мои глаза заставляет остановиться на ней: «Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». Вот в нашем человеческом измерении это всегда очень сильный вызов, это очень трудно понять.

Протоиерей Федор

— Потому что мы перестали уметь любить Христовой любовью. А Христова любовь к сыну, к жене, к матери или к отцу, и когда Христос на первом месте все-таки, тогда все на своих местах. Если даже мать или отец становятся на первое место, или сын, или дочь, то, во-первых, это искажает всю жизнь человека, во-вторых, это мучает и искажает всю жизнь его окружающих. Вот мать, для которой Божий закон не закон, и она сыну говорит: жен у тебя может быть много, а мать одна, — и разрушает семью своего сына (такого сейчас полно со всех сторон) там или семью своей дочери — это как раз человек, который любит сына или дочь больше, чем любит Бога. Поэтому как раз любовь к Богу естественно рождает в человеке любовь ко всем ближним и родственникам прежде всего, но правильную. А в чем правильная любовь? Вот смотрите, в 13 лет отец вдруг обнаруживает, что сын его пробует курить. Сказать: сынок, ну здорово, на тебе блок сигарет. Какой у меня компанейский папа! Да, сын, может быть, на первый раз и обрадуется. Но разве это любовь? Это ненависть. понимаете, она разрушает душу любимого. Поэтому это непохоже на Христову любовь. Вспомните, как Христос строг со своими апостолами. «Отойди от меня, сатана». Он ни одному фарисею этого не сказал, он только Петру такое мог сказать. Он очень строг с ним. Именно потому, что любовь и вместе с ответственностью. Это что такое? Это ответственность за пресечение разрастания зла в любимом, особенно если это твой ребенок. Ты должен это пресекать. Но если ты любишь его больше, чем Бога, для тебя правда Божия меньше, чем твоя любовь, то все будет перевернуто с ног на голову. В апостольском чтении сегодняшнего дня есть еще одна совершенно потрясающая мысль как откровение. Христос, отвечая Петру на его вопрос о том, что будет с нами, он говорит: вы сядете на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых. Вот святые будут судить мир. Апостол Павел говорит: разве вы не знаете, что святые будут судить мир? Если же вами будет судим мир... и так далее. Вот он как раз обращается к Коринфянам, используя, наверное, два значения слова «святой» — тот, кто сейчас выделен для Бога и таким уйдет в вечность, и будет свят у Бога. Вот, оказывается, эти люди будут судить мир. Когда на хвалитех на утрени мы слышим: «сотворите в них суд написан, слава сия будет всем преподобным Его» — это значит, что пророк Давид тоже о этом знал. И в этом есть страшная ответственность, но в этом есть совершенно потрясающая вообще надежда. Потому что судить нас будут Сергий Радонежский, Серафим Саровский, понимаете, и святитель Николай — вот на что мы надеемся. Просто в их присутствии вся шелуха с нас слетит, и уже никого нельзя будет обмануть, потому что мы будем видеть, какой может быть человек, да, и все будет обличено. И вот тогда мы поймем, что действительно дары Святого Духа — это человеческая святость. И этот дар не просто дан кому-то. Потому что нам очень легко говорить, что вот Сергий Радонежский — он особенный человек, а я таким быть не могу, я здесь маленький — такое ложное смирение. С одной стороны, действительно так, а с другой стороны, святость — это со дня схождения Святого Духа на апостолов, и праздник Всех Святых это подтверждает, поэтому непосредственно за Троицей, так вот святость стала нормой, к которой все призваны. И святость — это даже не состояние Адама. Вот у преподобного Исаака Сирина есть совершенно удивительно откровенные слова, он говорит: Адам — это естественное состояние человека, падший Адам — это нижеестественное состояние человека, то, к чему мы призваны — это вышеестественное состояние человека. То есть вот это: кто во Христе, тот новая тварь, новое творение — это о том, какой должен быть сейчас человек. И да, такой человек и будет судить мир. Просто тем, какой он есть.

М. Борисова

— Ну в качестве бонуса в первое воскресенье после Троицы Церковь празднует еще икону Божией Матери «Умягчение злых сердец». Вот само название иконы, оно как-то примиряет со всеми строгими вопросами, которые встают у нас при чтении Евангелия.

М. Борисова

— Напоминаю наши радиослушателям, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в студии Марина Борисова и наш сегодняшней гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях наступающего воскресенья и предстоящей недели. На предстоящей неделе мы будем вспоминать, я так понимаю, вашего духовного покровителя.

Протоиерей Федор

— Да, святого великомученика Феодора Стратилата.

М. Борисова

— 21 июня день его памяти. А вообще это удивительная тема, которая мне всегда была крайне интересна. У нас в святцах достаточное количество святых воинов, причем начиная с самых древних времен, вот эти стратилаты — это же, в общем...

Протоиерей Федор

— Генералы.

М. Борисова

— Да, генералы, это люди, занимавшие...

Протоиерей Федор

— Высокий пост.

М. Борисова

— Очень высокий пост в военной иерархии Римской империи.

Протоиерей Федор

— Причем Феодор Стратилат занимал пост генерал-губернатора — то есть это военный правитель Гераклеи.

М. Борисова

— И вообще как-то из поля зрения у нас ускользает один такой смысловой нюанс. Ведь гонения в первые века христианства не были сплошными, и были периоды, когда в борьбе за власть римским императорам было достаточно долгое время не до христиан. И поскольку христианство все-таки распространялось достаточно быстро по империи, в особенности в образованных слоях, практически к великому гонению императора Диоклетиана практически весь, говоря современным языком, весь римский истеблишмент был буквально пронизан христианами, и армия в том числе. Почему, мне кажется, этот смысловой нюанс важен? Потому что особенно вот в наше время вопрос, насколько христианин может быть воином, и насколько это не противоречит самой сути христианского отношения к миру, он из абстрактного становится очень конкретным. И сейчас для очень многих людей это камень преткновения, то есть может ли христианин, оставаясь христианином и стремясь жить по Евангелию, брать в руки оружие и оказываться на поле боя.

Протоиерей Федор

— Ну мы имеем наставления Иоанна Предтечи воинам, которые к нему приходили, которым Он не сказал: сложите оружие и уходите из вашей сферы деятельности, а сказал: никого не обижайте и довольствуйтесь жалованьем — то есть не совершайте насилия. И мы действительно имеем огромное количество воинов, например, сорок мучеников Севастийских, в жизнеописании которых нет никого дискомфорта, даже намека на него нет, от их профессиональной деятельности их христианству. И это для современного человека загадка и парадокс до конца непонятный. С другой стороны, мы знаем, что, например, по совету святителя Василия Великого воин, даже участвовавший в защите Отечества, что славно, как святитель говорит, и им воздвизают памятники, и это заслуженно, это праведное занятие, но он советует три года не причащаться все равно после этого.

М. Борисова

— Но это совет. Это не строгое предписание, это совет.

Протоиерей Федор

— Это совет, но он уже не откуда-то, это не педагогика, понимаете. Это вот солдат, идущий в бой, причащается накануне. Вернувшись из боя и вернувшись с войны, не причащается год. Это когда Амвросий Медиоланский запрещает Константину Великому заходить в храм после очередной праведной победы над гонителем христиан.

М. Борисова

— Но тот же Афанасий Великий писал: убивать непозволительно, но истреблять неприятеля на войне и законно, и достойно похвалы.

Протоиерей Федор

— Но очень горько, понимаете. И тем не менее вот эта горечь, она остается навсегда и, знаете, где она осталась? Она осталась в требованиях к рукополагаемым в священный сан людям: если человек убил другого человека, даже защищаясь, он не может быть рукоположен в священники. Если на тебя, священника, напали разбойники, а ты, защищаясь, кого-то убил, случайно, то ты будешь извергнут из сана. И сейчас это очень тяжелые обстоятельства, потому что священник едет на машине, не нарушая правила, абсолютно трезвый, внимательно следит за дорогой (вот у меня у знакомого священника, сейчас он уже покойный человек, но был такой случай), и вдруг через разделительную полосу, через барьер на полосе (он едет в левом ряду) под колеса прыгает перебегающий совершенно пьяный человек. Священник его сбивает, попадает под временный запрет. Человек жив, и он еще в течение полугода жив в больнице. Он умирает потом, и в свидетельстве о смерти написано, что он умер от заражения, которое попало при неудачной операции. И тогда священнику разрешают служить дальше. А если бы было написано, что он умер в результате ран, полученных во время вот этой аварии, священник бы служить больше не смог. Все-таки вот эта жажда чистоты от крови, она, может быть, не как какой-то закон, но она остается. Понимаете, она остается. Человек не может быть рукоположен. Хотя, допустим, в послевоенное время мы знаем, что рукополагали вернувшихся с фронтов людей, в том числе наш дорогой, любимый архимандрит Кирилл (Павлов), но после пострига. Хотя были и священники, по-моему, отец Алексий Бахтин такой был, замечательный совершенно фронтовик, который, поступая в семинарию, тогда это богословские курсы, он пришел, и говорят: мы не можем принять документы у члена партии. Он пошел, значит, в райком и положил им на стол партбилет. Вы можете себе представить, что это такое в 48-м году? Тяжелая очень была жизнь у человека, но он прослужил священником. Поэтому это вопрос, до конца он не прояснен, но он остается открытым, понимаете. Ну я могу привести такую параллель: венчают ли в Церкви второй раз? Венчают. Но если вдовый человек, ему даже не надо просить разрешение епископа для того, чтобы венчаться второй раз, венчался, раньше он на год отлучался от причастия. Потому что в идеале жена его там ждет, понимаете, и он должен быть с ней. Поэтому вот этот идеал, который все равно нам светит, как путеводная звезда, и к которому мы должны стремиться, он все-таки с нами есть. И этот идеал, из него ты никогда не вычеркнешь заповедь «не убий». Никогда.

М. Борисова

— Вы слушаете еженедельную субботнюю программу «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. Мы ненадолго прервемся и вернемся к вам буквально через минуту.

М. Борисова

— И снова здравствуйте, дорогие друзья. Мы продолжаем нашу еженедельную субботнюю программу «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. Как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. На предстоящей неделе у нас есть повод вспомнить нескольких удивительных святых отцов. Это преподобный Кирилл Белозерский — память его 22 июня, в мой день рождения. И апостолы Варфоломей и Варнава — их память 24 июня. Вот любимая наша с вами тема — это ученики преподобного Сергия, и среди них, конечно, Кирилл Белозерский, один из удивительных примеров. Вообще все, что с ним связано, все идет вразрез обычному и привычному. Потому что даже место, где он обосновал свою обитель, казалось бы, ушли они вдвоем — вот повторение истории самого преподобного Сергия, который ушел в лес вместе с братом, брат не выдержал. Кирилл ушел в лес вместе с Ферапонтом, который раньше попробовал уже жить в уединении, Ферапонт не выдержал. То есть вот это вот все как-то очень перекликается. Такое ощущение, что ученики невольно повторяли путь своего учителя. Не говоря уже о том, что, когда Кирилл нес послушание повара, к нему на поварню его духовный учитель и отец, преподобный Сергий, приходил. Вместо того чтобы посетить игумена монастыря, он приходил к своему ученику на кухню, можно сказать так, и долго беседовал с ним. Вообще вся эта история общения святых, она как-то за гранью понимания, честно говоря.

Протоиерей Федор

— Да, но для меня, вы знаете, вот в этом начальном этапе жития преподобного Кирилла, Кузьмы до пострига, есть один совершенно удивительный, просто потрясающий меня момент. Он же был очень книжным человеком...

М. Борисова

— Казначеем был у боярина.

Протоиерей Федор

— Да, казначеем у боярина Вельяминова, который был тогда тем, что мы сейчас обычно зовем олигархом — то есть человек, который прямо влиял на царскую политику и прочее, и прочее. Так что его мало кто хотел постригать, и все-таки потом...

М. Борисова

— Ну Бог знает, чем бы это аукнулось, потому что боярин вовсе не хотел лишаться казначея.

Протоиерей Федор

— Да. Так вот когда Кирилл оказался в Симоновом монастыре московском, его поставили в поварню, и он очень томился этим. Томился, хотя нес послушание без ропота, но внутренне очень переживал. Потому что не так много людей, которые были способны к книжном деланию, это искусство тогда было единичным в людях, и он считал, что он должен заниматься этим, и он очень хотел. И вот когда через несколько лет это случилось и ему разрешили...

М. Борисова

— Он сбежал обратно на кухню.

Протоиерей Федор

— Почему? Знаете, почему? Потому что он, как в житии сказано, почувствовал, что от него благодать отошла. Понимаете, вот этот Дух Святой, в котором живут святые, чутко ощущая, он понял, что потерял. Хотя, казалось бы, вот он начал заниматься любимым делом, вот оно началось наконец-то, эти испытания, которые были нужны, они закончились. Нет, понимаете, удивительно совершенно. Он это почувствовал, и для него занятие любимым делом, оно меньше значило, чем благодать Святого Духа. Потому что все-таки любимым делом была молитва. И он попросился обратно на поварню, чем очень удивил игумена. И, кстати, потом уже, в Кирилловом монастыре он трудился сам, ну пока вот мог трудиться. И все ученики преподобного Сергия, там, например, Мефодий Пешношский, почему Пешношский...

М. Борисова

— Потому что пеший носил...

Протоиерей Федор

— Да, бревна огромные таскал, для того чтобы построить монастырь, он в другом месте, через реку, поэтому река стала Пешношей. Они все трудились, как Сергий Радонежский, который строил кельи и сени своим ученикам за гнилые хлебцы, помните, да. И он стал таким же точно тружеником, и труд был предписан всем насельникам этого северного монастыря в этой северной, очень суровой и очень скудной земле.

М. Борисова

— Мало того, что земля скудная, так еще и жизнь такая была, достаточно опасная. Потому что в нашем представлении, когда мы жития святых читаем, нам кажется, что это такой вот сказочный немножечко мир: вот они там в лесу, вот они там подвизаются, к ним приходят люди в поисках благословения, молитвы, просвещения, чего угодно, вот все такие благостные и замечательные. На самом деле что происходило? Мало того, что жизнь в лесу в те времена это то еще испытание и, если уж вот два подвижника, Ферапонт, который тоже основал монастырь, и тоже прославлен, и тоже прекрасен, но он не вынес той чащобы, в которую они с Кириллом забрались. А Кирилл вынес. То есть это чисто физически было испытание достаточно непростое. Ну ладно бы только это. А ведь как к ним относились и окрестные господа, и окрестные крестьяне? Все видели в них какую-то...

М. Борисова

— Угрозу.

Протоиерей Федор

— Угрозу или добычу — то есть и грабили их, и с места их гоняли. И то есть даже в самой чащобе чувствовать, что никого кроме медведя, тебе некого опасаться, было невозможно, потому что никогда не знаешь, кто на тебя нападет — то ли крестьяне окрестные, то ли разбойники, то ли боярин с какой-нибудь дворней налетит.

М. Борисова

— Крестьяне опасались, что господин отдаст эти земли монастырю, которыми они пользовались. Разбойники считали, что люди приносят туда какие-то ценности. Да, это было очень опасно. Но тем не менее известно, что преподобный Кирилл ввел в своем монастыре абсолютно нестяжательный устав, то есть там ничего своего не было ни у кого, там ни вилки, ни ложки.

М. Борисова

— И там даже в келье воду нельзя было держать.

Протоиерей Федор

— Да. Казалось бы зачем, почему так? Тем более это время, когда приближаются известнейшие споры там между Нилом Сорским и Иосифом Волоцким о том, что в монастыре может быть, а что не может быть. Вот давайте вспомним: монах при постриге дает три обета — целомудрия, нестяжания и послушания. Что такое нестяжание? Представьте себе: вы приехали в другой город, на неделю, а кошелек у нас украли и карту вместе с ним. И вот вы стоите в чужом городе, там никого нет, телефон украли тоже или он сел, и вам некуда идти, у вас билет на обратный поезд через неделю. У вас надежда только на кого? Только на Бога. Понимаете, вот монах — это не какой-то отдельный человек, это человек, который радикально решил исполнить заповеди Христовы. Вот как Христос когда-то ученикам Своим сказал: идите, чтобы у вас не было меди в поясе и второй пары обуви и одежды. Потому что вы должны полностью уповать на Господа, перенести на Него центр всех своих ожиданий. И, между прочим, ожидания старости, что самое страшное, потому что не будет внуков, которые тебя упокоят, как у всех остальных. Вот такой человек становится настолько близким Богу и настолько крепнет в вере, что вот мы это потом и считаем как вот такое проявление великой святости. Мы потом все, которые так не смогли и не можем, потому что мы делаем запасы, да, мы не можем, как лилии полевые, мы не полностью исполняем эти слова Христовы. Мы на них дивимся и молимся, и умиляемся, глядя на них, и учимся хоть немножечко уповать на Господа. Так вот у него был такой устав и такой монастырь, и он жестко за этим следил. Он не разрешал никаких вкладов, хотя желающих сделать вклады, подарить окрестные там земли, села у тех, кто узнал о его жизни, с каждым годом становилось все больше и больше. Но он выдержал это, он этого не хотел. И поэтому так высок дух этого монастыря.

М. Борисова

— А вот если сравнивать монастырь преподобного Сергия и монастырь преподобного Кирилла, ведь у Кирилла было строже. И к Сергию приезжали люди, которые оставляли там вклады, и которые жертвовали на монастырь, и преподобный Сергий принимал эти дары.

Протоиерей Федор

— Вы знаете, у нас вообще я, конечно, не монах и не специалист в этой области никакой, но мне кажется, что вот этот один для всех устав — это ну некоторое такое, некоторая ошибка, так не должно быть. Должны быть разные уставы у разных монастырей. У нас все монахи живут по уставу, насколько я понимаю, восходящему к Василию Великому, да, говоря европейским языком, все наши монахи это базилиане. А городской монастырь — это одно, монастырь, где Господь вот дал служение монашествующим быть источником знаний, такие зародыши будущих университетов и школ духовных, которые невозможны без книг, без библиотек — так, значит, без помещений, которые отапливаются ради этих книг, без людей, которые не работают на поварне, и не носят воду, не рубят дрова, то есть без дорогих этих дубленых кож, из которых делаются книги, да, — значит, там нужны средства. А рядом может быть другой монастырь, в котором это не нужно, в котором только молитва и общение с Господом. Вот мне кажется, что вообще сам спор этот, он ну вслед за нашими учеными богословами зарубежья, он очень сильно раздут в своем значении. Просто все люди занимаются разным делом. Есть, например, священник, который занимается просвещением, на приходе — он читает лекции, он сидит в интернете, он отвечает на вопросы, он ездит, он издает книги. А другой священник на его же приходе — он просто духовник, молитвенник. И мы не знаем, кто важнее, да и нельзя так ставить вопрос. Ведь в конце концов, если вы сейчас поедете в Кирилло-Белозерский монастырь, вы удивитесь тому, сколько там осталось от просто материальной культуры, центром которой он стал, самым северным, это просто форпост русской культуры. Ведь нигде не сохранилось столько ансамблей иконостасов, как в Кирилло-Белозерском монастыре — вот эти знаменитые иконы Дионисия, например, более поздние — это же все благодаря тому, что дух и молитва, творимые в полном уповании на Бога и в полном нестяжании, они родили, они стали источником вот этих всех произведений искусства, великих произведений искусства и того, что этот монастырь все-таки стал потом принимать вклады, без этого нельзя было писать эти иконы, понимаете.

М. Борисова

— Для меня пример преподобного Кирилла еще очень дорог тем, что он человек, как сказать, если переносить на наши реалии, то он такой вот городской московский интеллигент образованный, который, в силу того что почувствовал свое призвание в ином, у него хватило духа, вот когда городской человек попадет в поварню — понять это можно, потому что ну есть возможность обучиться, ему кому тебя научить и, в общем, это вполне реально. Но когда городской человек, книжник, попадает в лес — и вот читаешь про то, как то на него бревно упало, то он там устроил практически лесной пожар, потом еле сам спасся и спас свое строение — я настолько вот реально чувствую вот этого горожанина, который несет этот подвиг. Это реальное чудо, потому что на себя, когда примеришь, то понимаешь, что ну вот это только если повторить, что человеку это невозможно, но возможно только с Божией помощью.

Протоиерей Федор

— Но все возможно Богу, да. Ведь Господь часто так делает. Мы называем, вслед за апостолом Павлом, отцом всех верующих праотца Авраама. А ведь Авраам — это человек, который в 70 лет, даже с небольшим, будучи горожанином — он жил в Уре Халдейском, он имел там свой статус, был состоятельным человеком, он был социально полностью защищен, и отсутствие у него наследника компенсировалось тем, что он гражданин этого города, он понимал, что его хотя бы не убьют в конце. Он вдруг, по призванию Божию, становится кочевником и живет теперь в шатрах, то есть он совершенно то же самое — то есть это совершенно другая культура, совершенно другая жизнь. Да, он может поставить, как мы сейчас говорим, под ружье, то есть вооружить там триста человек, но что это такое против тысяч воинов-кочевников, которые его окружают. Насколько надо доверять Богу. И вот преподобный Кирилл, он повторяет это, он уходит туда, где он совершенно не защищен, он там никто. Там тут медведь, тут падает дерево, тут разбойники, тут местные крестьяне. Это вот такое доверие Богу. А еще этот день, знаете, 22 июня, конечно, мы все молимся в этот день о упокоении погибших, да, в Великой Отечественной войне. Мы чтим святого праведного Алексия, старца Московского, Мечева, которого в этот день в 1923 году умер. И он как раз больше напоминает сельского батюшку, обратным путем прошел, попавшего в московский городской храм. Настолько он был прост. Он был начитан и образован, но он умел достучаться до любого человека не этим, конечно. Почему к нему Бердяев ходил — не из-за образованности его, да, а потому что он вот так вот проникал в душу человека своим вот, Божией благодатью. А для нас еще, очень для многих, знаете, вот мы с вами говорим о том, что семья, о том, что преподобный Сергий Радонежский как отец всем своим ученикам — мы все в этот день вспоминаем архимандрита Кирилла (Павлова), который как раз празднует свой день Ангела, едем на его могилку, достаем его фотографии и вспоминаем его ласковые слова, его большие руки, большие уши, которым он нас слушал, такие очень большие. Как он умел сказать: ну что? Ну ты как сам? Как когда ты задавал ему какой-то сложный вопрос, если он еще остался, потому что из десяти вопросов, которые ты привозил к нему на бумажке, к концу исповеди обычно там семь или восемь были уже не актуальны совершенно, да, это удивительно совершенно, все решалось само собой. Вот он говорил: да? Ну так. Отворачивался, глядел куда-то вверх, поверх твоей головы, и ты понимал, что он молится и слышит ответ Божий. Это могло продолжаться там сорок секунд, полторы минуты, три минуты. Потом говорил: ну давай сделаем так. И ты понимал, что он за это время, пока ты здесь стоял на коленях и трепетал, человек поговорил с Богом и передает это тебе Его волю. Поэтому для нас еще вот это же ведь тоже наследник аввы Сергия. Неслучайно он похоронен в самом сердце Лавры, у Свято-Духовского собора. Я думаю, что он будет, конечно, причислен к лику святых.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. На этой неделе у нас будет повод вспомнить и о особенностях женской святости, поскольку 25 июня мы будем вспоминать преподобную Анну Кашинскую, а еще у нас будет повод вспомнить таких удивительных святых, Александра и Антонину — память их 23 июня. К сожалению, не очень часто о них мы говорим, хотя сама эта история совершенно, на мой взгляд, современная и удивительная. Потому что святая дева Антонина и воин Александр, которые пострадали в 313 году, что такое 313 год — это год Миланского эдикта, то есть это, казалось бы, вот закончились гонения...

Протоиерей Федор

— Нет, ну они не закончились, конечно. Тот же Феодор Стратилат, которого мы упоминали, в 319-м пострадал. То есть это годы, когда были прекращены юридические основания гонений на христиан, а маховик был уже раскручен прежде всего в сознании людей, которые ненавидели христианство. И когда христианство стало одной из возможных религиозных форм, которая допускалась, вот и все.

М. Борисова

— Ну допускалась далеко не всеми еще пока.

Протоиерей Федор

— Да, Восточная часть Римской империи, еще очень долго там продолжались гонения.

М. Борисова

— И как раз вот Антонине не повезло в этом смысле, потому что ее прочили в жрицы богини Артемиды, она от этого отказалась и попала в поле зрения местного правителя. Ну и кончилось это для нее достаточно печально, потому что попытались они найти общий язык с этим самым правителем, Фистом, не нашли. Ну и дальше, в общем, достаточно традиционная в этой ситуации в те времена — ну как сказать, ее решили отдать солдатам. И первым солдатом, который вызвался в этой очереди быть первым, был как раз Александр, который, собственно, ее и спас. За что моментально попал на ее место в темницу, на муки, и она, узнав об это вернулась. Собственно говоря, их замучили вместе в результате. Вообще история удивительная, она такая очень человеческая что ли. Потому что здесь переплетено не только вот такое иконописное что-то, здесь очень-очень по-женски: вот воин спасает девушку, девушка узнает, что его за это убьют, и возвращается, чтобы вместе с ним принять смерть. Это какая-то совершенно шекспировская история.

Протоиерей Федор

— Вы знаете, по-моему, у блаженного Августина есть рассказ, я не помню, это, наверное, не про этих святых и там по-моему даже без имен. Когда вот так же точно девушка — это было очень распространено, христианку отдали в публичный дом, и уже выстроилась очередь, и право первым к ней зайти просто купил один человек. Зашел, отдал ей свою одежду, она ушла, а когда следующий зашел, то там, значит, оказалось, что там вместо нее вот этот брат. Его страшно избили и приговорили к смерти на арене цирка. Когда она об этом узнала, она пришла туда, сказала: это вот я, та самая. А ему сказала, что тебе не удастся похитить у меня мой венец, я для этого живу, давай разделим его вместе. И они вместе погибли на этой арене. Вот то есть отношение к мученичеству в первых веках, оно было совершенно удивительное. Как, знаете, христиане относились к этому как к чести, которую им оказывает Господь. И они очень часто — давайте посмотрим жития — это сплошь и рядом, они искали, они вызывались на это. Правда, перед этим они погружались в молчание и молитву — они готовились к этому подвигу, они просили, чтобы Христос их благословил. Потому что они понимали, что если они не выдержат, то это будет огромным соблазном для других. Поэтому вот они шли на этот подвиг вот так вот, как на радость.

М. Борисова

— Мне кажется, понять это совершенно невозможно. А из всех этих историй можно понять только одно. И когда вот мы вспоминали преподобного Кирилла Белозерского — это то самое доверие Богу, которого нам так не хватает. Мы вот говорим, что мы веруем, а это просто не вера как нечто такое вот возвышенно-абстрактное, а просто доверие, что Он не может тебя оставить. То есть вот все, что происходит, поскольку Он рядом, не может в твоей жизни случиться что-то, где Он бы не участвовал.

Протоиерей Федор

— Да. Но, с другой стороны, какое это удивительное дерзновение и дерзновенные отношения с Богом. Вы знаете, вот у святителя Григория Богослова недавно мне попалась, я неточно ее процитирую, такая фраза, меня поразила. Он говорит: жизнь человека, мера жизни человека отмеривается по мере Божией. Но и мера Божия складывается из меры жизни человека. То есть путь человека через жизнь, он Богом складывается в ответ на ту меру, с которой человек готов предстоять Богу. И вот эти люди, которые просили большего, как, помните, апостол Павел говорит: еще более славный вам путь покажу (в Послании к Коринфянам) — и говорит о любви, что она больше всего. Вот о любви к Богу, они просили именно этого, как, допустим, как святая Наталья укрепляла своего мужа Адриана на смерть, и тысячи еще подобных примеров. И, конечно, удивительно совершенно.

М. Борисова

— Ну я еще хочу все-таки напомнить нашим радиослушателям о своей любимой святой, Анне Кашинской. Поскольку для меня это такой вот женский образ Иова Многострадального. Ну судите сами: в год ее свадьбы с князем Михаилом Тверским умер ее отец, через два года дотла сгорел княжеский терем со всем их имуществом, потом заболел муж, в младенчестве умерла дочь. В 318 году муж уезжал в Орду и его там замучили. В Орде потом погибли оба ее сына и внук. И сама Анна после гибели мужа приняла постриг с именем Ефросиния, а когда переселилась в Кашинский Успенский монастырь, постриглась в схиму с именем Анна. Но и на этом испытания не закончились. Поскольку так случилось исторически, что во времена старообрядческого раскола именно эту святую старообрядцы выбрали своей покровительницей...

Протоиерей Федор

— Да, это было связано с тем, что, когда открыли мощи, рука ее была в двоеперстие сложена.

М. Борисова

— И благодаря этому — это единственный такой пример в истории Русской Православной Церкви, когда ее перестали считать довольно надолго святой в канонической Русской Церкви, в Синодальной.

Протоиерей Федор

— Ну да, ну что об этом говорить? Кто может бороться со святостью?

М. Борисова

— Да, ну просто это удивительный совершенно пример, как можно прожить вот такую жизнь, перенести столько лишений и так удивительно достойно отойти ко Господу, благословляя Его, пройдя такой путь.

Протоиерей Федор

— Да, вы знаете, в Посланиях апостола Павла встречается многократно мысль, он говорит: нам дано не только веровать во Христа, но и страдать за Него. Более того, он говорит, что я страданиями своими дополняю страдания Христовы. Вот не потому, что их мало, а потому что это соучастие в пути Христовом. И есть люди, которым дано именно вот в этом прославиться, в таком соучастии, в том, как Христос терпел, вот это нес все ради нас, вот это такое подражание Христу, и их святость в этом. Мы все боимся этого, но вот кого-то Господь призывает прославить Его именно так. Вы знаете, на этой неделе еще память святого апостола Варнавы. Мне кажется, что этот человек, который прозван был «сыном утешения», потому что он продал свою землю и положил к ногам апостолов всю эту сумму и всю жизнь служил, не имея своего дома, дальше один, в том смысле что он проповедовал, и за это поплатился жизнью, как и большинство апостолов. У него в жизни есть удивительный совершенно эпизод. Он вместе с Павлом учился у ног Гамалиила, и он привел Павла к апостолам, и он рекомендовал, если можно так сказать, его к миссионерству. А потом постепенно из вот этой пары, из первого совместного путешествия, где он был старшим, он очень спокойно, с огромным смирением понял, что рядом с Павлом он второй, понимаете. И вот это вот умение увидеть, что Господь, к Которому ты привел вчерашнего гонителя, выбрал другого, покориться этому, принять это и радоваться о той мере, которую тебе Господь дал, как о великом счастье — это вообще одна из черт праведности и святости. Когда человек не завидует и не обижается за то, что другому дано больше, даже духовных даров, не говоря уже о земных, а радуется и он счастлив за своего брата. Вот нам этому тоже надо бы поучиться.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. Вы слушали еженедельную субботнюю программу «Седмица». С вами были Марина Борисова и настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. Слушай те нас каждую субботу. До свидания, до новых встреч.

Протоиерей Федор

— До свидания.

Все выпуски программы Седмица

• «18-е воскресенье по Пятидесятнице. Память отцов 7 Вселенского собора». Прот. Федор Бородин
• «17-е воскресенье по Пятидесятнице». Протоиерей Максим Первозванский
• «16-е воскресенье по Пятидесятнице. Покров Пресвятой Богородицы». Протоиерей Максим Первозванский