«Многодетная семья». Светлый вечер с Андреем Кормухиным (09.04.2018)

Гостем программы был общественный деятель, координатор движений «Сорок сороков» и «Многодетная Россия», отец девятерых детей Андрей Кормухин.

Разговор шел о том, как устроен быт современной многодетной семьи, как выстраиваются отношения в такой семье, и как большой семье удается участвовать в церковной жизни.

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. Христос Воскресе!

А. Кормухин

— Воистину Воскресе!

К. Мацан

— В студии моя коллега Марина Борисова.

М. Борисова

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И Константин Мацан. Сегодня в гостях человек, уже поприветствовавший нас пасхальным приветствием, Андрей Кормухин — координатор движения «Сорок сороков» и «Многодетная Россия», это два разных движения. Добрый вечер, Андрей.

А. Кормухин

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Неслучайно мы сейчас про движение «Многодетная Россия» тоже упомянули, потому что вы не в первый раз у нас в гостях в студии светлого радио, и у нас была возможность поговорить про разные вещи. Но одна тема в наших с вами разговорах оставалась всегда в тени — то, что у вас девять детей. И это движение «Многодетная Россия», и сама тема многодетности для вас вовсе не теоретическая, не абстрактная, а очень личная. Вот к этой ипостаси вашей мы бы хотели сегодня обратиться, и к теме семейности, многодетности. А по большому счету, наверное, радости, если суммировать.

А. Кормухин

— Счастье.

К. Мацан

— Да, счастье, и все другие эпитеты, которые мы в нашей программе сегодня подберем. Вот об этом сегодня поговорим.

М. Борисова

— Когда наступает пора таких великих христианских праздников как Пасха, Рождество, обычно у многих многодетных родителей возникает вопрос: как так организовать празднование в доме, чтобы все поколения детей были включены активно и понимали, что происходит. Как вам это удается?

А. Кормухин

— Вы знаете, мне посчастливилось, думаю, как многим, но далеко не всем, быть рожденным в семье, в которой традиция празднования Пасхи соблюдалась даже в те времена, когда это уж если не каленым железом выжигалось, то идеологически всячески маргинализировалось, осмеивалось и тому подобное. Я был рожден в Советском Союзе и праздник Пасхи для нас, для детей — меня и моей сестры — это всегда был праздник светлый, несмотря на то, что мы были октябрятами, пионерами. Мы всегда ездили на этот день к моей маме на родину — это Семенов, знаменитый малый город в Нижегородской области, родина всемирно известной хохломы, мы ездили туда. И я вспоминаю из детства, когда я просыпался на каждое утро в Светлое воскресенье, и у меня под подушкой лежало крашеное яйцо. И у меня с детства было такое представление сказки, радости. Естественно, пока я был совсем маленький, удавалось во мне воспитать такое представление, что это Христос принес яичко, хотя для меня Христос был скорее сказочный персонаж из какого-то далека. И вот то, что удалось мне пронести, благодаря моим родителям, моим предкам, то же самое нам с моей женой Ольгой удалось перенести и на наших детей, спаси, Господи. Журнал «Фома» к нам приезжал, фотографировал Володя Ештокин, он прекрасные фотографии сделал, как мы готовимся к Пасхе — это и куличи, это и яйца. Это превращается даже в некий конкурс среди наших детей: кто краше раскрасит яйцо или украсит сверху кулич. Это такая большая народная традиция, которая нас объединяет. Чистый четверг наши дети ждут, наверное, не меньше, чем Пасху. Потому что одно дело — кушать и разговляться в Светлое воскресенье, а другое дело — к этому кушанью и разговению в четверг готовиться. То есть все ждут, когда мама испечет куличи, ждут, когда она их достанет и они остынут, чтобы можно было их украшать всевозможными бисерами и... Я смотрю, они уже дальше пошли — в яйца вставляют какие-то перышки и различными аппликациями их украшают. В общем, это такая большая наша семейная традиция — Чистый четверг и Светлое воскресенье.

М. Борисова

— У вас же очень музыкальная семья — не устраиваете концерты?

А. Кормухин

— Устраиваем. Безусловно, это тоже традиция. Но у нас Пасха, она творческая скорее в изобразительном ключе. Концерты у нас больше к Рождеству относятся, когда эти большие новогодние каникулы. Мы их не сильно любим, они заканчиваются 9-го. И то, что есть возможность 8-го и 9-го собрать друзей — приезжают друзья, их дети читают стихи. И исполняют: кто на скрипке играет — тот на скрипке, кто на фортепиано — на фортепиано, кто поет — поет. То есть это такая традиция рождественских концертов. Ставим семейные спектакли. Правда, уже пару лет или три года не ставили, потому что дети уже достаточно взрослые, а концерты проходят. А раньше ставили спектакли. Просто многие дети у нас сейчас участвуют в больших спектаклях в воскресной школе, и совместить семейный спектакль со спектаклем в воскресной школе сейчас уже не совсем получается, потому что там очень много времени на это уходит.

М. Борисова

— Семейные традиции — прекрасно и замечательно, что они есть. Но насколько я понимаю, у вас не был таким уж нетернистым путь собственный к Православию, к церковной жизни, к обретению себя в церковной традиции. В области образования вы себя искали — не сразу нашли, насколько я понимаю. Пытались и математиком стать, и музыкантом, и даже у вас юридическое высшее образование. И в одном из интервью как-то проскочило, что в поисках высших смыслов не обошли вас искушения 90-х годов, когда тут была масса всяких разных проповедников, тоже не сразу вы в храм вошли. Но дети уже были — старшие — в это время?

А. Кормухин

— Нет, все-таки мой поиск Бога, поиск Христа был до того, как появились старшие дети. Мое погружение, воцерковление, оно проходило как раз уже на стыке начала моей семейной жизни — знакомства с моей будущей супругой и рождения первенцев. То есть уже был и венчанный брак, крещение, всё это было. Но вы правильно сказали — поиск Бога был достаточно тернистый. И происходил в начале 90-х очень долго. Но относительно протяжения всей жизни проходил недолго — года два–три, но они были очень насыщенные. Кто помнит, должны прекрасно помнить (простите за тавтологию), что у нас происходило после 90-го года — когда Советский Союз рухнул, когда идеологическая модель, в которой мы существовали, рухнула, когда было полное опустошение. То есть к чему стремиться? — рай на земле уже невозможен, к которому нас так долго приучали. А что же тогда? На что опереться? Что найти? И вот как раз тогда этот поиск и происходил. А к нам тогда хлынули все эти «Аум Синрикё», муниты, свидетели Иеговы, саентологи. А они же были агрессивные, в отличие от православных христиан и православных проповедников, которые на цыпочках начинали пытаться что-то говорить. Церкви открылись, но все жили еще в той парадигме. А эти приехали с Запада, они были нахрапистые, они шли агрессивно в среду — навязывали, предлагали литературу. А мы, слепые котята, ходили, блуждали, смотрели. Наверное, в том интервью я и сказал, что математика мне в этом вопросе помогла — когда во мне боролись две сущности физика и лирика, сущность физика помогла мне математическим путем прийти к Христу. Потому что чисто интуитивно и чисто логически я понимал, что нет выше подвига Христа, который Он совершил ради нас, ради людей, ради нашего спасения, ради нашего счастья. И для меня уже не стояло понятия выбора в тот момент — то есть я понял, что я православный христианин.

М. Борисова

— Но когда появились дети, вы в церкви еще были новичок.

А. Кормухин

— Да, новичок. Я ходил уже в церковь, но для меня, например, было незазорным прийти в храм и, не поисповедовавшись, пойти к Причастию. Нас тогда никто не учил. То есть я понимал, что нужно причащаться, и я шел. А потом уже, естественно, в общении со священниками, с батюшками, приходило понимание, то есть происходило правильное воцерковление, конечно, каялся я в своих грехах. Да, вот такое было неофитство — период встречи с чудесными старцами, со священниками, с отцом Петром (Афанасьевым), с отцом Николаем Гурьяновым — через это общение происходило воцерковление и мое, и моей супруги Ольги. И соответственно, через нас и дети уже с малолетства с нами тоже воцерковлялись. Конечно, я имею в виду старшего, потому что второй сын, который в 98-м году родился, он уже был, как мы говорим, отца Николая Гурьянова, потому что он нас благословил, сказал: «Дочка родится — назовете Серафима, сын родится — назовете Серафим». И вот у нас родился сын, и мы его назвали Серафимом. Такой вот был наш путь воцерковления вместе с семьей, вместе с супругой.

К. Мацан

— Вы очень интересно сказали (это немножко шаг в сторону от темы детства и семейности) про то, что физик и математик в вас помог прийти к Христу. А можете об этом чуть подробнее рассказать, потому что это несколько на разрыв шаблона тезис. Намного привычнее слышать о том, что научный подход, логика, должны каким-то образом противоречить вере. А у вас получается наоборот — логика, такое рацио привело вас к мысли о Христе.

А. Кормухин

— Да, это как раз тот самый случай, который я часто привожу в разговорах — к Богу приходят зачастую люди не путем счастья. По крайней мере, в 90-х годах многие приходили к Богу через боль, через страдание, через понимание, что нужно найти какую-то опору. Кто-то заболел, кто-то в тюрьму сел — вот такие вещи происходили. Мы все помним те времена — войны и крушение надежд, когда люди с высшим образованием вынуждены были «челноками» работать… Ну, то есть всё тогда рухнуло у людей в их понимании жизни: как себя в этой жизни найти. А у меня произошло всё по-другому — я был достаточно целеустремленным и понимал, что мне нужно в этой жизни. Я уже поступил в Гнесинское училище, первый музыкальный вуз страны, то есть престижно, всё хорошо у меня, меня окружают знаменитые люди, у меня достаточно хорошие перспективы в жизни. Но, видимо, родителями было что-то заложено, чего-то не хватало такого фундаментального: не хватало того, на что бы я встал ногами и ощутил всю полноту того, что я человек, который нашел себя в жизни окончательно — вот этого не хватало. Как раз физики было много, а лирики немножко не хватало, несмотря на те музыкальные перспективы, про которые я говорил. И я как раз тогда начал изучать то, о чем я говорил по поводу саентологов, по поводу дианетики, по поводу свидетелей Иеговы. Так получилось, что в моей жизни наиболее агрессивно вошли свидетели Иеговы — журнал «Сторожевая башня», всё про Бога, там красиво написано… Тем более, тут и они сами — правда, я уже не помню, давно это было, как они называются: консультанты или наставники? — не помню. Они тут как тут, начинают говорить. И я начинаю изучать, и понимаю, что чего-то мне, как физику и математику, не хватает — логики мне не хватает. Если я смотрю на Православие, для меня логически всё понятно. Было какое-то учение, в итоге это учение (я рассуждаю, как физик, как я тогда рассуждал) сгенерило какую-то личность, которая должна появиться и сделать общество счастливым. Пришла эта личность, она, со своей стороны, сгенерила какое-то учение, которое дала человечеству. И ради этого учения эта личность пошла на Голгофу, и она готова была умереть, хотя при этом (опять же, во мне говорит физик и математик) она могла бы уничтожить и испепелить всех, показать себя реальным победителем, и мечом и силой насадить те учения, как это в свою очередь сделал, допустим, Мухаммед, если мы обращаемся к исламу. А Он поступил по-другому. И я — человек молодой, амбициозный, устремленный, понимая это, я как бы присел и осознал, что равного Христу нет. Ни свидетели Иеговы (мы-то понимаем, что они просто выдернули часть из всего учения и пытаются на ней свою секту продвинуть), ни Мухаммед — для меня не являлись тем авторитетом, как для амбициозного человека, как Христос. То есть Христос для меня стал, так скажем, логической недостающей деталью моего мироощущения и моего мировоззрения, которая меня сделает счастливым человеком.

К. Мацан

— Андрей Кормухин — координатор движения «Сорок сороков» и «Многодетная Россия», человек, у которого девять детей, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

М. Борисова

— Вот когда столько детей и очень разновозрастных, и еще разнополых, вы их, естественно, растите в представлениях православных — вы водите их в храм с младенчества, носите. Но у них восприятие одинаковое, у всех поколений детей: веры, храма, Христа? Или все-таки есть какая-то разница, которую можно обозначить? Или это так вот монолитно, гармонично — каждое поколение заново проходит те же самые стадии, что и предыдущее?

А. Кормухин

— Я так не могу сказать. Во-первых, каждый человек — это космос: необъятный и неизведанный. Девять детей, и в каждом постоянно я открываю какие-то новые планеты, новые краски, новые характерные черты, которые я раньше, допустим, не замечал. Казалось бы, вроде бы знаешь всё про него, и вдруг он совершает какие-то вещи, которые, ты понимаешь, что именно эту черту ты в нем не замечал. То, что касается того, как они открывают для себя Бога? Ведь вы поймите, что я сам для себя по-разному открываю Бога до сих пор. Поэтому сказать про то, как мои дети… Конечно, наша задача с супругой какая была изначально? Это, опять же, на интуиции, и видимо, благодаря нашим предкам, которые в нас это заложили. Наша задача была, декларируя им, говоря им о Христе, постоянно напоминая о том, что мы православные христиане, стараться соответствовать тому, о чем мы говорим. Это очень важно. Все родители, которые слушают нас сейчас, должны это понимать. Потому что невозможно ребенку говорить «не кури», и при этом курить самому. Невозможно ребенку говорить «не ругайся матом», и ругаться матом. Или «не пей» и пить самому. Это противопоказано. Иначе вы будете лишены счастья полностью быть единым целым со своими детьми. То есть вы сами создаете противоречия, которые потом начинают ваше единство рвать изнутри. Дети очень чуткие. Двух-, трех-, четырехлетние дети — вот что я, что супруга, мы всегда с умилением наблюдали за ними, как они смотрят нам в глаза. Девять детей, уже опыт есть огромный. Когда ты его ругаешь, он стоит, замерев, и смотрит в твои глаза. И достаточно какого-то мимолетного проблеска в твоих глазах, чтобы он понял, что ты его ругаешь назидательно, но в душе ты как бы улыбаешься в этот момент. И если он это замечает, он тут же убегает — он не воспринимает твое назидание в качестве какого-то серьезного нравоучения. То есть он понимает, что папа шутит, или мама шутит. Это на таком уровне, на интуитивном. И то же самое и по отношению к церкви, и по отношению к воцерковлению. То есть ребенок должен понимать: если вы это делаете серьезно, а не, допустим, — как родитель вы понимаете, что в храме научат хорошему, но сами хотите ребенка туда отвести, чтобы кто-то за вас что-то сделал, кто-то за вас выполнил функцию воспитательную. А вам некогда, вам нужно заниматься карьерой, вам нужно заниматься какими-то своими пристрастиями — я отведу в храм ребенка, а сам пойду в футбол поиграю; я отведу ребенка в храм, а сам поеду по работе что-то сделаю в воскресенье. А ребенок — вы для него родитель, вы для него самый близкий человек в жизни: то есть он на вас смотрит. И когда он понимает, что в храме его учат одному, а вы не соответствуете, его начинает разрывать изнутри. Вот когда возникает проблема отцов и детей среднего возраста, это как раз начинает выходить наружу.

К. Мацан

— Смотрите, вы неслучайно упоминаете область этики. В первую очередь — не подавать ребенку плохой пример, а подавать хороший: не пить, не курить, не материться и так далее. Даже в храме очень легко об этом говорить, применительно к храму — к вопросу о соблюдении некой дисциплины. Но есть, мне кажется, по крайней мере, для меня, наиболее существенный, как для родителя, вопрос: все-таки этикой религия не ограничивается.

А. Кормухин

— Безусловно.

К. Мацан

— Есть сердцевина, которая называется верой, каким-то ощущением хождения перед Богом, ощущением личного предстояния перед Богом. И как вот эту интуицию веры, вот эту искреннюю, если можно громко сказать — любовь к Богу, или попытки любви к Богу, или попытки, скорее, переживания собой любви Бога к себе, ребенку передать? Не про дисциплину, а вот про это тонкое и неуловимое. Я понимаю, что тоже личным примером, тоже просто присутствием. Но есть ли для вас, как для родителя, лайфхаки, как вы с этой темой сталкивались на протяжении уже девяти детей?

А. Кормухин

— Безусловно, это очень важная вещь. Наверное, я сейчас по поверхности прошел. Хотя это тонкое, неуловимое, оно формируется в том числе и от этих вот поверхностных вещей, от этой этики. Потому что по-разному можно всё это соблюдать. А вот то, о чем вы говорите, Константин, это вещи, которые происходят в период различных таких… По крайней мере, у нас, я говорю про наш пример — когда ребенок вырывается из привычного для него сосуществования с родителями. Что я имею в виду? Допустим, поехали мы куда-то в паломническую поездку — и для меня, и для моей супруги, и для моих детей — у нас у всех есть понимание, что мы поехали куда-то поклониться чему-то. И в этот период ребенок тоже внимательно наблюдает, как ведут себя его родители. Если родители его повезли просто окунуть в святой источник для того, чтобы он от болезни избавился — это одна история. Если они видят, что папа и мама едут вместе с ним, молятся, если он видит в тех же самых глазах, он смотрит в глаза — если он видит не просто отбытие номера, потому что кто-то сказал его папе или маме, что на этот источник святой его отвезите, и он избавится от какой-то болячки. Если он видит, что вы то самое тонкое и духовное…

К. Мацан

— Видит веру.

А. Кормухин

— Веру, безусловно. Он видит вас в храме — он видит, как вы стоите, переминаетесь: ой, надоело уже стоять, поскорее выйти, поехать уже и его окунуть, и быстрее в Москву — там друзья заждались, пивка попить. А когда он видит, что вы… Вот вырывание его из привычного… При всей моей любви, при всем том, что, конечно, воскресная служба, приходской храм и всё остальное, но есть определенный момент привыкания. Это уже такая традиция, это твое родное и близкое, это же самое, как папа и мама. А вот когда ребенок вырывается. Я и другим родителям это очень сильно советую — нужно его из привычной канвы вырывать и куда-то везти, чтобы он открывал для себя… Вот, как мы ездили к отцу Николаю Гурьянову, в Дивеево, в Оптину пустынь. И вот в этих вещах он смотрит и делает вывод: по-настоящему у папы с мамой это всё, по-настоящему то, что они мне говорят, у них самих это происходит, или нет. И вот здесь вы должны, конечно, соответствовать — тогда вы получите счастье в ответ.

К. Мацан

— Я напомню, что сегодня в «Светлом вечере» у нас координатор движения «Сорок сороков» и «Многодетная Россия» Андрей Кормухин. В студии моя коллега Марина Борисова и я, Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к вам буквально через минуту.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Марина Борисова и я, Константин Мацан. Мы сегодня говорим с Андреем Кормухиным — координатором движения «Сорок сороков» и «Многодетная Россия», человеком, у которого девять детей. Говорим как раз о радости семьи и обо всех аспектах, связанных с многодетностью.

М. Борисова

— Смотрите, как интересно получается — вы говорите, что необходимо ребенка из привычной, даже благочестивой рутины периодически выдергивать и предоставлять ему возможность получить какие-то новые духовные впечатления. Замечательно. Представим себе идеальный вариант, когда всё гармонично и в семье и в отношении церковной жизни. Но, так или иначе ребенок попадает в развилку между двумя мирами. В церкви и в православной церковной семье он находится как бы в таком микромире немножко капсулированном. Потому что в традиции очень много архаики, там много каких-то эстетических деталей, которые относятся к предыдущим векам. Он выходит из собственного дома, он выходит из дверей храма, и попадает в XXI век — в среду своих сверстников, которые живут совершенно в другой атмосфере, у них другие представления, у них другие… даже образ общения между собой другой. Как добиться того, чтобы ребенок рос все-таки гармонично — чтобы его не разорвало это противоречие?

А. Кормухин

— Во-первых, конечно, все равно надо с ними общаться, с детьми. Мы — те самые люди, которые должны стать для них этими проводниками по той жизни, в которую они окунаются, выходя за порог храма, за порог «малой церкви» — дома своего. То есть мы должны многие вещи рассказывать. И вы знаете, в определенный момент я сначала не понимал моего духовника, когда он не благословил старшим моим детям идти в какие-то гимназии, православные школы — он сказал: «Иди в обыкновенную». Мне казалось — ну как? У меня был период воцерковления еще… И вы знаете, я потом, по крайней мере для себя — я не могу, конечно, полностью постичь его духовный смысл, — но для себя я нашел очень хорошее оправдание. То есть мне действительно это понравилось, я потом детей стал в обыкновенную школу отдавать. Почему для меня это было важно? Потому что, находясь в той среде, как вы сказали, капсулированной — нет, у нас достаточно живая семья. То есть мы не можем сказать, что мы прямо вот такие ортодоксы, ходим в монашеской одежде дома, и такие аскеты — обыкновенная, хорошая православная семья. Но, попадая туда, они становятся проводниками, то есть они, с одной стороны… Здесь тоже важная задача нас, как родителей, их поддержать, потому что они в своей среде становятся некоей белой вороной. Мы, взрослые, мы же не понимаем зачастую, что происходит у них в их среде, в силу различных причин. Я своему сыну задал вопрос: «Серафим, скажи, в твоем классе, кроме тебя, сколько человек воцерковленных?» Он так подумал, и сказал: «Ну, человека два еще ходят по воскресеньям в храм». Это из 28 или 27 человек. То есть мы понимаем, что они, находясь в той среде, в меньшинстве. Но мы должны им сказать — я своим детям это постоянно говорю, то, к чему я пришел, я им это говорю: вы поймите, что я и Христос — уже большинство. Вы выполняете своего рода миссию. Вы должны сделать так, чтобы ваши одноклассники пришли в храм. То есть вы не просто ученики, вы не просто дети, которые должны оценки получать, чтобы были рады и учителя и родители, а вы еще к тому же и представляете Русскую Православную Церковь в своей среде. И мне отрадно, что реально через моих сыновей уже их одноклассники, не могу сказать, что многие, но несколько (я просто знаю их лично) пришли в храм. Они стали воцерковляться, они стали с ними ходить в храм, они стали исповедоваться, причащаться. То есть это ощущение ответственности, ощущение взрослости — что они не только просто какие-то дети, ученики, а именно еще и представители такой социальной группы, как православные христиане, заставляет — даже не заставляет, они и сами этому рады, они зачастую и взрослее, чем их сверстники. И они с честью выполняют эту функцию. И мы с мамой очень рады этому, потому что это их дисциплинирует. У нас был опыт обучения наших младших в православной школе — в православной школе этого, к сожалению, нет. Поэтому я, как общественный деятель, я сторонник того, чтобы мы вернулись к дореволюционной системе обучения. Даже живя в светском демократическом государстве, наше государство вполне может пойти на то, чтобы в каких-то школах учеников обучали на теории эволюционного развития, а в каких-то школах могут обучать происхождению человека божественному. В каких-то школах могут совместно обучать учеников, а в каких-то школах обучать раздельно. Почему у нас вся система образования заточена сугубо на антиклерикальную позицию, к сожалению. Почему это так произошло? Я понимаю, что в 90-х годах мы как бы болели. Но раз уж мы заявляем о светском и демократическом государстве, то давайте обществу предоставим. А уже потом в нормальном, человеческом, так скажем, конкурентном — плохое слово, но скажу — соревновании… То есть я-то верю в то, что в тех школах, где мальчиков будут обучать раздельно, их будут обучать педагоги-мужчины, девочек будут обучать педагоги-женщины, и они будут обучаться на евангельских заповедях, на представлении о происхождении человечества как божественного, они в конкурентной среде выиграют. Поэтому те люди, которые не дают этому осуществиться у нас в стране, они просто боятся — они прекрасно понимают, что тогда опять вылезет понятие греха в нашем обществе, опять в нашем обществе вылезет Христос, Которого они так долго из него выдавливали, всячески и отовсюду, — и вдруг это опять начнет в обществе обсуждаться.

К. Мацан

— Встречаться мальчики и девочки будут на балах. (Смеются.)

А. Кормухин

— Да пусть даже не на балах.

К. Мацан

— Я бы с удовольствием посмотрел бы на такой бал. К тому же есть в школах, в хороших школах, традиция возобновления практики балов — с подготовкой, с разучиванием танцев, я знаю такие лицеи. Это выглядит, конечно, скорее как эксперимент такой эстетический, но все равно это интересно. Я бы вот о чем хотел спросить. Я знаю семью, где сейчас уже трое взрослых людей, трое братьев, и все стали священниками. Родители были, само собой, церковные, верующие, папа тоже у них был священником. Когда этого папу спросили: «Как вам удалось сделать так, что у вас дети не отошли от Церкви, не пошли в бунт против традиций семьи, а более того, стали сами, и всегда оставались в Церкви, не было подростковой ломки, и в итоге стали священниками?» — он сказал: «У нас всегда была абсолютная свобода. Я никогда не заставлял детей быть церковными, верующими». Насколько для вас, как для родителя, стоит этот вопрос свободы по отношению к детям? Потому что я понимаю, что сейчас, когда моему сыну 5 лет, и он иногда утром говорит: «Я не хочу в храм в воскресенье», — я понимаю, что это не протест против Церкви, ему просто хочется в игрушки поиграть. Но мы не можем дома его оставить одного, и поэтому он едет с нами — и всё прекрасно, ему всё нравится. То есть это не протест, просто это такая детская эмоция. Но я понимаю, что наступит момент, когда мой сын абсолютно осознанно скажет: «Папа, я не хочу сегодня ехать в храм. Я могу остаться дома один, я хочу позаниматься тем-то и тем-то, у меня сейчас такой выбор». И, наверное, в этот момент нужно будет сказать «да».

М. Борисова

— Или не нужно?

К. Мацан

— Или не нужно? Как вы считаете?

А. Кормухин

— Константин, сколько у вас детей?

К. Мацан

— Двое. Пока двое.

А. Кормухин

— Могу сказать, как опытный папа девятерых детей, что в этом и счастье многодетных семей. Три ребенка у нас считается многодетность, но все-таки это маловато, чтобы сделать такой вывод. Мы не предоставляли и не предоставляем детям нашим абсолютной свободы — я не сторонник этого. В моем круге общения есть семьи, в том числе и священнические семьи, в которых дети не пошли по стопам своих родителей — несмотря на то, что им предоставляли полную свободу, различные есть примеры. Нельзя, наверное, одним лекалом определить, готовый рецепт дать. Я могу дать свой, субъективный рецепт.

К. Мацан

— Конечно.

А. Кормухин

— Свобода должна быть, но она не должна быть абсолютной. То есть мы должны быть теми самыми наставниками, которые по этой свободе расставляют определенные таблички, что вот сюда ходить нельзя — ударит током, сюда ходить нельзя — ударит током. И примером своим — вот, как я говорил в начале, примером своим. Я думаю, что батюшка, когда говорил про абсолютную свободу, и говорил «иди» или «не иди», не имел в виду то, что когда он идет в храм служить… Любой сын, я знаю по своим сыновьям, они всегда хотят с папой что-то делать, поэтому я уверен, что наверняка сыновья хотели пойти с ним в храм — поалтарничать и так далее.

К. Мацан

— А у вас в подростковом возрасте у сыновей или у дочерей не было этого периода, который часто обсуждается, — какого-то отхода от Церкви?

А. Кормухин

— Мы с мамой счастливые родители, я благодарен Господу Богу за это. Многие наши знакомые и друзья говорят: как вам это удалось? Я не знаю, как нам это удалось. Но у нас не было этого, у нас все дети ходят в храм. Для них пропустить воскресную службу — это нонсенс. Они ходят и в воскресные школы, и, как я уже говорил, участвуют и в спектаклях, участвуют в жизни воскресной школы. Я, конечно, не могу (опять же, возвращаясь к тому, с чего я начал в начале разговора, что каждый ребенок — это космос) залезть во все глубины их души и в их представления. Но то, что я вижу, меня это радует. Мои старшие дети встают раньше меня, едут в наш приходской храм в Москву, куда мы ходили, хотя я очень редко туда езжу, я хожу в храм, который рядом с домом находится. А они встают рано и едут туда, потому что привыкли с детства в тот храм ходить. Поэтому посоветовать всем надеть мои лекала и сказать «делай, как я» — что-то могу, но, конечно, всё это индивидуально. Единственное, Константин, что могу вам посоветовать: рожайте больше детей и воспитайте старших сыновей…

К. Мацан

— Я поговорю об этом с женой.

А. Кормухин

— Да, поговорите обязательно. Наши друзья говорят: мы с одним-двумя не управляемся, а как вы с девятью? Когда шесть, семь было — как с шестью, с семью… Я говорю: «Нам с девятью легче, чем вам с одним-двумя». Просто я смотрю, что в их семьях происходит… И мои дети, когда сталкиваются с этим, они смотрят на это, бровками вот так вот ведут: что это такое вообще? — когда бывает, что бросаются на пол: купи мне это, дай мне это. Такое, к сожалению, в нашем обществе сейчас происходит. Разрыв семейственности, преемственности, о котором мы тоже в начале говорили, когда семья была: прабабушки, бабушки — вот что было семьей. Вот она тоже разорвана, отношение зачастую к родителям невежественное, неуважительное — это тоже есть. Поэтому, как совет от себя, я могу сказать одно: никогда не потакайте младшим. Вот в многодетной семье… Опять же, это в нашей семье всегда было так: я никогда, когда мне младший что-то говорил про старшего, не выговаривал старшему за младшего. Я всегда младшему выговаривал за то, что он жалуется на старшего. Я мог, даже если старший был не прав, я потом мог его отдельно где-то отозвать в сторонку, чтобы младший не видел, что старшему достается за него, и что-то ему сказать. Но младший никогда не должен этого знать. То есть старшинство в семье всегда должно быть превалирующим, никогда не делайте из младших любимчиков и никогда не наказывайте старших за младших. Это огромная ошибка, которая часто, к сожалению, в наше время свойственна.

К. Мацан

— Очень ценные слова.

А. Кормухин

— В нашей семье эта иерархия выстроена, и благодаря этому происходит самоорганизация. У нас ни один ребенок не ходил в детский сад, но при этом они приходят в школу, и они гораздо взрослее своих одноклассников, они гораздо самостоятельнее своих одноклассников. Они всегда в активе класса, в активе школы, они всегда в общественной деятельности, потому что они уже социализированы, выстроена структура. Мы всегда с мамой можем спокойно уехать на неделю. Вот сейчас я звоню ей, говорю: «Оль, уезжаем с тобой». Она сюда приезжает, мы отсюда с ней уезжаем на неделю и им не говорим — просто оставляем записку, что мы уехали, будем такого-то числа. И никакой паники не будет. Да, может быть, когда мы с ней приедем, будет какой-то бардачок дома. Но они сами всё приготовят, то есть не будет «всё пропало». К сожалению, думаю, что вряд ли большинство семей могут себе такое позволить. Мы с супругой, несмотря на то, что у нас девять детей, такое позволить себе можем.

М. Борисова

— Вот интересно: семь сыновей, старшие уже достаточно взрослые ребята — кто кого учит? Вы все время говорите, как нужно воспитывать в иерархии сверху вниз, а есть какое-то движение снизу вверх? Вас чему-то ваши семь сыновей учат?

А. Кормухин

— Опыту, конечно. Нет, подождите. Так сказать, чтобы учат — это неправильно, не должен… Это моя субъективная точка зрения — не должен сын учить отца. Сын может посылать сигнал отцу, сын может давать обратную связь отцу, на основании которого отец может делать правильные выводы и исправлять то, о чем он имел какое-то представление. В нашей семье эта обратная связь очень хорошо налажена. То есть мои дети дают мне возможность ощущать себя не вне какой-то повестки дня, которая происходит, допустим, в молодежной среде, они мне ее дают для моего понимания, что происходит в их среде, чтобы я мог их от чего-то предостеречь, чему-то научить что-то сделать. То, что я у них какие-то вещи могу сам подсмотреть, и что-то они могут сказать, а я на этом чему-то научусь — безусловно. И это я советую всем родителям.

К. Мацан

— Андрей Кормухин — координатор движения «Сорок сороков» и «Многодетная Россия», человек, у которого девять детей, проводит с нами «Светлый вечер».

М. Борисова

— Но тут вопрос не только в том, какая должна быть иерархия, скажем так, ценностей. Но многие родители говорят, что дети, родившиеся уже в XXI веке, они изначально гораздо гибче и гораздо восприимчивее к всевозможным даже технологическим изменениям, которые молниеносно происходят. И взрослый человек, обремененный массой забот и серьезных проблем, он не в состоянии так быстро реагировать на эту меняющуюся окружающую среду. И зачастую дети становятся проводниками собственных родителей в этот мельтешащий и вечно меняющийся технократический мир. У вас такого не происходит?

А. Кормухин

— У меня — нет. (Смеется.) Не хочется опять бить себя в грудь и говорить о том, что мы такие исключительные. Но, видимо, так сложилось, что в моей сущности, помимо физика есть и лирик. Я многое из того, что, допустим, слушают мои дети — музыка, какие-то технологии, в которых я, может быть, не до конца всё понимаю, но многие вещи я для них открывал, и они через это… То есть мы с ними как друзья во многих вещах: мы можем вместе с ними «Linkin Park» слушать, и «25/17», и Басту, и всё остальное. И поэтому те же самые технологии, в которых они, может быть, продвинутей меня, — просто у меня уже нет сил и желания их осваивать, потому что нельзя за этим угнаться… Я им объясняю другое, я им говорю: ребята, вы поймите, что технологии они всегда шли вперед, они всегда вырывались. Но ваша суть и ваше счастье в будущем не в том, что вы освоите технологию блокчейна, они не в том, что вы научитесь заниматься майнингом и заработаете много биткоинов — не в этом, не в этом счастье. Вы должны понять, что был такой на земле Иисус Христос, Который никуда не ушел, Который ради нас с вами пошел на Голгофу и был распят. Сейчас часто и много приходится разговаривать с молодежью — в силу популярности движения «Сорок сороков» и так далее. Я им говорю: вы поймите, сейчас не так много идеологических парадигм в мире, их можно на пальцах одной руки перечислить: марксистская, трансгуманистическая, исламская цивилизационная модель, православная цивилизационная модель. Кто-то конфуцианство называет — в Китае мирно сосуществует марксистская и конфуцианская модели. Кто из тех, кто эти модели представляет, пошел добровольно на Голгофу? Вот помня об этом постоянно, и зная, что Христос посреди нас — ведь в Евангелии всё просто написано: «Где двое или трое собрались во имя Мое, там Я посреди их». То есть Он уже с нами. Вот мы с вами здесь разговариваем, мы сидим, православные люди, если мы верим в том, что мы православные христиане, Христос сейчас с нами, живой. Просто в силу нашей греховности мы Его не видим, но Он здесь. И вот это вы помните, — говорю я своим детям. Поэтому — освоите вы технологию блокчейна, сумеете ли вы управлять «дронами» и всем остальным, — если вам это нужно будет по работе, если вам нужно будет карьеру на этом делать, деньги вы будете зарабатывать, чтобы семью прокормить, то пусть это будет. Но не это главное. В жизни главное: помнить, что Христос посреди нас. И всегда, понимая это, соизмерять свои поступки именно с этим пониманием, что Он рядом находится — вот тогда вы будете счастливыми людьми. Как только вы будете забывать об этом и будете углубляться в эти технологии, думая, что в этом будущее человечества, человечество перестанет существовать. Потому что человечество без Христа не может существовать. Если Христу будет не угодно, то завтра вообще ничего этого не будет. И об этом я говорю со своими детьми, и они это правильно понимают. И они эти новые технологии воспринимают только как прикладное к пониманию того, какая их миссия на земле. А миссия их — быть православными христианами и соответствовать тому, что сказал Господь Бог.

К. Мацан

— Мне очень радостно, что этот разговор естественным образом подытожился словами о Христе — о самом главном, о чем мы все в эти дни вспоминаем. И снова можно в конце программы обратиться и к вам, дорогие гости, кто сейчас в студии, и к слушателям словами «Христос Воскресе!»

М. Борисова

— Воистину Воскресе!

А. Кормухин

— Воистину Воскресе!

К. Мацан

— И, переживая эти радостные пасхальные дни, мне очень нравится, что мы сегодня об этом поговорили — о самом радостном, наверное, и самом таком, что наиболее близко стоит к понятию счастья — это семья, дети, и всё, что возникает в этом пространстве между людьми. Спасибо огромное! Андрей Кормухин — координатор движения «Сорок сороков» и «Многодетная Россия», человек, у которого девять детей, сегодня был с нами в программе «Светлый вечер». В студии также была моя коллега Марина Борисова и я, Константин Мацан. До свидания, до новых встреч.

М. Борисова

— До свидания. Спасибо большое.

А. Кормухин

— Спаси, Господи! Всего доброго.