«Значение храма и приходской жизни». Иеромонах Никандр (Пилишин)

о. Никандр Пилишин

У нас в гостях был настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной Слободе города Москвы иеромонах Никандр (Пилишин).

Разговор шел о том, чем может руководствоваться христианин, выбирая для себя храм, о феномене «намоленной церкви», а также о значении приходской жизни.

Ведущий: Константин Мацан, Марина Борисова

---

К. Мацан

— Светлый вечер на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега Марина Борисова...

М. Борисова

— И Константин Мацан.

К. Мацан

— Добрый вечер. В гостях у нас сегодня настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной слободе города Москвы, иеромонах Никандр (Пилишин). Добрый вечер.

Иеромонах Никандр

— Добрый вечер.

М. Борисова

— Отец Никандр, вот очень часто, к месту и не к месту, верующие люди любят повторять, ну и священники в проповедях, такую уже клишированную фразу: «Бог не в бревнах, а в ребрах». Имеется в виду, что молиться можно там хоть в сарайчике, главное дух, главное состояние верующих. Но, как ни странно, для очень многих людей все-таки очень важно, в какой храм они ходят. И объяснить это трудно, можно объяснить какими-то чисто человеческими привязанностями: кому-то там архитектура может нравиться, кому-то еще что-то, кому-то просто удобно. Но, зная по собственному опыту, что вот в стародавние времена, советские стародавние времена, в Москве было не очень много действующих храмов, и мы старались ну хотя бы на престольный праздник в каждый из этих храмов съездить, потому что нам было как раз очень важно и интересно помолиться в разных храмах. И они действительно очень разные, и состояние человека в этих разных храмах тоже меняется. И все-таки хотелось бы понять, насколько это принципиально или, в общем, действительно можно молиться под кустом и это не имеет значения?

Иеромонах Никандр

— Ну вы знаете, мне кажется, что было бы очень здорово, если было бы так, что «не в бревнах, а в ребрах» — что вот где бы ты ни находился, там и мог молиться, это очень было бы здорово. Но, например, про себя я так не могу сказать. И из опыта общения с другими людьми, да, часто бывает так, что есть другая расхожая фраза, что от себя не убежишь: куда ты пойдешь, туда за собой себя и понесешь, да, что если ты думаешь, что, переехав из одного места в другое, вдруг изменится твое состояние, то это, конечно, ошибка, то есть ты какой есть, такой и был. Бывает иногда, когда атмосфера явно меняет тебя или влияет на тебя, но, в общем и целом, те привычки, которые мы несем в своей жизни, они с тобой проследуют всю твою жизнь. Про важность места — я думаю, что это такая история, которая имеет место быть. Потому что я вот сейчас, вы когда говорили об этом, мне такой образ пришел — семьи. Вот когда, допустим, молодой человек ищет себе девушку, то вокруг него много девушек, и почему-то возникает у него чувство к одной из них, и потом с ней создается семья, и уже как бы вся остальная дальнейшая история. Но вот этот момент влюбленности в конкретного человека — не рациональный. Понятно, что потом может возникнуть и рациональный вопрос: как там, что там — ну какие-то такие моменты, которые уже интеллектуально возникают у тебя, но вот момент первой влюбленности, он очень важен. И вот здесь, когда человек выбирает себе храм, то первое впечатление, конечно, это очень важно: он зашел в храм и понял, это его место или не его место. Это может быть, и это нормально, я не вижу в этом какой-то проблемы или там сложности. Слава Богу, сейчас храмов очень много, в отличие от тех стародавних времен, о которых вы говорили, когда не было выбора: ты жил, вокруг тебя был один храм, куда ты только и мог бы ходить. Сейчас в больших городах выбор храмов огромен, ты можешь выбрать себе храм по размерам, по количеству прихожан, по архитектуре, по живописи, по хору, по священнику, который там служит — много-много всяких разных критериев. И ты вправе выбирать его, и никто не может тебя осудить, сказать, что вот, ты там перебираешь или ты там еще что-то ходишь, ищешь. Ведь отношения твои с храмом, они тоже возникают не вдруг. Ты влюбился в это место, а дальше начинается притирка: ты смотришь, что ведь в храме живет семья, уже до тебя которая сложилась. Одно дело — ты пришел в новый храм в первой общине — это одна история. А когда ты пришел в уже существующий храм, то там уже есть люди, которые до тебя ходили, и есть священник, есть свой уклад. И конечно, ты должен быть очень внимательным и чутким, наблюдательным человеком. Не прийти и сказать, что, ребята, сейчас я вас здесь научу, вы делаете все неправильно. А нужно обязательно присмотреться. Есть такой, знаете, афонский принцип: если ты переселяешься в новую келью, то в течение года ты не должен вырывать ни одного гвоздя из стен этой кельи. Потому что ты должен понять, почему твой предшественник в этом месте вбил гвоздь, для чего-то он это сделал. Так и в храме — ты пришел в храм, и ты должен понять, а что здесь с ним происходит, и понять для себя, твое ли это или не твое. Твое — оставайся, пожалуйста, замечательно, вливайся в эту семью и живи в ней дальше. Нет — ты можешь сделать выбор и в другую семью перейти. Поэтому я глубоко убежден, что и в ребрах, и в бревнах дело, безусловно, и нельзя сказать, что вот только так и не так или наоборот. Конечно же, очень важно, кто молится и очень важно, где молится.

М. Борисова

— Ну вот вы сейчас настоятель храма священномученика Власия. Храм этот достаточно старинный, XVII века, но столько претерпел во время своей истории многовековой. От него очень мало что осталось в советские времена: в 39-м году его закрыли, а потом, начиная с 66-го, думали, как бы так его половчее изничтожить, чтобы потом не отчитываться.

Иеромонах Никандр

— Его засадили большими деревьями, мы сейчас с этим боремся. Это советская традиция — засаживать храм большими деревьями, чтобы люди не видели его, проходя по улице, ты не обращал внимание на то, что там есть храм.

М. Борисова

— Ну там еще где-то с времен 70-х годов как начался ремонт, так он там не заканчивался до конца 80-х.

Иеромонах Никандр

— Он до сих пор еще не закончен.

М. Борисова

— И понять, что это за здание, было совершенно невозможно. Я училась на соседней улице, и мы, в общем-то, не догадывались, что там был храм. Потому что уже когда вот мы заканчивали школу, там был бесконечный ремонт. А потом вот чего там только не было — были какие-то художественные мастерские, был ансамбль народной музыки. В общем, догадаться что это церковь, можно было, только сильно захотев. Вот насколько вот это странное прошлое ощущается сейчас? Или это все уходит в песок и абсолютно никак не влияет на ощущение этого места?

Иеромонах Никандр

— Вы знаете, храм абсолютно удивительный. И вот я, когда оказался в нем первый раз, и сейчас уже, по прошествии небольшого количества времени, как я являюсь там настоятелем, абсолютно не чувствуется, что была какая-то иная история. Абсолютное ощущение того, что храму 400 лет. Хотя ведь на сегодняшний день в храме нет ничего от того времени, кроме стен. Иконостасы новые, мебель вся новая, ну полы частично сохранились исторические, полы и стены. И ведь весь советский период храм был пустой, либо был занят другими нуждами. И, конечно же, можно было бы сказать, что за это время дух выветрился, да, или потерялась молитва, или там стены — ведь стены были отреставрированы в советское время, то есть намоленность стен, она ушла — все, ее нет как таковой. Но вот сейчас, заходя в храм, полное ощущение того, что это древний храм, который существовал очень много и долго, и о том, что здесь была большая история. И вот я не знаю, с чем это связано, наверное, это какая-то просто особенность этого места, что ты не ощущаешь новизны, хотя храм новый — мы в будущем году отмечаем 30-летие начала богослужений в современный период.

М. Борисова

— Знаете, я не могу объяснить, как это получается, но вот это странное слово «намоленность» места, оно, наверное, не зря возникло в русском языке.

Иеромонах Никандр

— Не зря. У нас есть в Москве такие храмы, которые не закрывались. Елоховский собор — пожалуйста, придите, и вы ощутите намоленность места.

М. Борисова

— Я когда слышу слово «намоленный», как-то сразу вспоминаю первый свой визит в Оптину пустынь — это было в конце 80-х, я ездила с инициативной группой Академии наук, которые как раз написали ходатайство властям с просьбой передать это место Русской Православной Церкви. Тогда, после празднования тысячелетия Крещения Руси, это вот было, как сейчас говорят, в тренде. И мы поехали туда просто посмотреть, что там сейчас. А рассказать это в двух словах невозможно...

Иеромонах Никандр

— Это вообще невозможно рассказать. Я понимаю, о чем вы говорите.

М. Борисова

— Нет, там просто вот в основном соборе были мастерские ПТУ.

Иеромонах Никандр

— Там гараж был, по-моему.

М. Борисова

— Нет, это в Казанском был гараж. А вот в Введенском — там были мастерские ПТУ — там стояли какие-то станки, что-то такое. В кельях там было общежитие, а что было в скиту, я вам не могу передать. Потому что там просто жили люди, и там простыни висели, сохли там, какие-то кальсоны — в общем, зрелище было такое «духоподъемное». Представить себе, что это может возродиться и возродиться еще духом, казалось бы, было невозможно. Но мы нашли место, возможно, оно было такое скорее легендарное: нам рассказали местные, что вот на протяжении всей истории советской местные власти боролись с мощами старцев, они пытались все время эти могилы как-то нивелировать, чтобы было невозможно потом найти, но местные все время героически восстанавливали место захоронения. И в результате, когда вот мы приехали, это был такой земляной холмик, покрытый цементом и цементом же выложенный крест, покрашенный белой краской. Вот это одна веха времени. А второе, что нас совершенно потрясло — это яблони, которые были насажены еще в стародавние времена оптинскими монахами, и эти яблони спускались туда, к Жиздре, дело было осенью и яблоки уже созрели. Но мы решили, что они, по идее, должны были сто лет назад уже выродиться, потому что за ними никто не ухаживал. Но поразительно было, что яблоки были абсолютно окультуренные, их можно было есть, они были совершенно нормальные. Вот это то, что меня сразу сдвинуло с такого обычного восприятия вещей, которые ты видишь.

Иеромонах Никандр

— То есть за яблоками не ухаживали местные жители, которые жили там?

М. Борисова

— Нет.

Иеромонах Никандр

— Вы знаете, какая история. Иногда, когда человек оказывается на каком-нибудь необитаемом острове, и он понимает, что сил, например, у него или там средств пропитания не очень много, и он начинает свои силы экономить. И когда он, допустим, видит пролетающий самолет, или проходящий корабль, или еще что-то, и он начинает сигнализировать о том, что он здесь есть — то есть он начинает активизироваться тогда, когда он понимает, что есть повод для этого активизироваться. Иногда бывает так со святостью места. Когда некоторые люди принципиально хотят это место убрать и снивелировать всю святость, и им это в принципе удается, то есть приезжаешь туда — все нормально. Но когда подходит Богом указанное время для возрождения, то тогда это все начинает просто заново оживать. И ты приходишь туда, и ты начинаешь это чувствовать, ты всем чувствуешь это — телом, душой — такие непередаваемые ощущения, о которых очень сложно рассказывать в эфире, то есть невозможно услышать, сказать: да, я понимаю, о чем сейчас человек говорит. И на самом деле ведь мне тоже повезло в каком плане, что я общался с оптинской братией, которая пришла туда вот в числе первых. И как они рассказывали, что в 90-е годы, когда они жили в одной комнатке, когда они практически как бы веры было мало в то, что можно возродить, но у них было большое желание. И они как бы в один голос говорят о невероятном подъеме духа — то есть это такое особенное высокое состояние духа, когда ты начинаешь возрождать святое место. Когда приезжаешь сейчас туда, то ты уже видишь более-менее успокоенное такое, устоявшееся место. Уже братия, которые об этом вспоминают о том, что это было когда-то, и сами свидетельствуют о том, что уже такого духа, как в 90-е годы, сейчас уже нет среди них, то есть уже наступил такой период затишья, скажем так. И поскольку я начал воцерковляться активно в 2009 году, то у меня, конечно, в 90-е годы не было возможности оказаться в Оптиной пустыни, чтобы это почувствовать на себе. И я, конечно, слышал эти разговоры, и мне все время хотелось пережить, но такой возможности не было. До того момента пока я не оказался в Вологде. И в Вологде я жил в Спасо-Прилуцком Дмитриевом монастыре. А до революции на территории Вологодской губернии было 300 монастырей и подворий, сейчас существует там чуть больше десятка, а все остальные находятся в руинах или заброшены, или заняты другими организациями. И вот мне Господь такую милость оказал, что удалось начать процесс возрождения одного монастыря, который находится под Вологдой, называется Заоникиева Богородицкая пустынь. И мы пришли туда небольшой группой монахов, нас было пять человек, и там был детский интернат, и интернат уже выселили, потому что здания были аварийные, в них жить было невозможно, из-за опасности жизни детей выселили их. И в таком состоянии нам отдали — возьмите, пожалуйста. И я могу сказать о том, что мы пришли туда, не имея за собой никаких средств существования вообще финансовых, были только мы и что было при нас. А все остальное принесли люди. И люди шли и ехали, и просто не знаю, откуда брались эти люди. Но ты каждое утро просыпался, выходил на улицу и видел, что во дворе кто-то что-то делает — то есть все время приходили какие-то люди, чтобы помочь возродить это место. И вот этот высокий духовный настрой, которым сопровождается возрождение святыни, я почувствовал тогда, такое в жизни было.

К. Мацан

— Настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной слободе города Москвы, иеромонах Никандр (Пилишин), сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». Ну вот вначале мы заговорили о том, что человек часто ищет свой храм, вот где нравится, где служба нравится.

Иеромонах Никандр

— Своего священника.

К. Мацан

— Ну вот своего священника — мне кажется, несколько другая тема, она близкая, но такая, мы об этом еще поговорим.

Иеромонах Никандр

— Если храм одноклирный, если в храме служит один священник, то это становится синонимично — храм и священник.

К. Мацан

— Я имею в виду, что часто этот поиск, он, может быть, не часто, но он связан с моментами скорее такими душевно-эстетическими: ну вот здесь как-то что-то откликается, как-то вот так поют, такие стены, вот роспись такая или не такая. И вы сказали о том, что это, ну что называется, ненаказуемо — храмов много, выбирай. С другой стороны, вот мы же помним знаменитые эти слова преподобного Серафима Саровского, что вот кто по канавке в Дивеево пройдет и 150 раз прочет молитву Богородице, для того здесь и Афон, и Иерусалим, и Киев, — то есть есть все-таки внутреннее делание, которое, как предполагается, преобладает. И на этом фоне вот это вот желание к перемене мест и к тому, чтобы удовлетворить скорее свой такой душевно-эстетический какой-то вот запрос, это не синдром какого-то, ну чего-то неправильного внутри тебя?

Иеромонах Никандр

— Вот я все время стараюсь уйти от давания каких-либо алгоритмов или оценок: вот если человек сделает так — то, значит, это правильно, а если так — то это неправильно. У нас, к сожалению, быть может, к счастью, Господь нам оставил исключительно только Священное Писание, где об этом не сказано ничего. И все остальную свою жизнь мы выстраиваем в согласии со Священным Писанием, с совестью, со святыми отцами, с опытом Церкви и опытом других людей. Поэтому, конечно, очень много в нашей жизни бывает и перегибов, перекосов, и частных мнений, на которые иногда мы опираемся. Вот что касается преподобного Серафима Саровского, да, на самом деле это слова не преподобного Серафима, а Мотовилова, который записал за ним. Преподобный Серафим, как и преподобный Сергий Радонежский, после себя не оставил ни слова. Нет книжки или каких-то изречений, который при жизни бы кто-то мог об этом еще засвидетельствовать, кроме Мотовилова, например. Вот, допустим, такую ситуацию смоделируем: вот я приехал в Дивеево, прошел по канавке, прочитал 150 раз — и ничего. И что? То есть я неправильно прочитал? Неправильно прошел? Или я в неправильном духе? То есть, конечно, мне кажется, Богу вообще очень важно видеть нас искренними, вот какой я есть в сегодняшний день. Вот не то что бы я должен быть довольным своим положением, вот если, например, я грешник — ну и слава Богу, что я грешник. Нет, Богу очень важно искреннее расположение. А, быть может, и такое бывает, что человек искренне заблуждается и считает, что он доволен тем, что он грешник. Господь это терпит и дает ему возможность в этом повариться, чтобы потом понять, что он был неправ. Что касается эстетических ощущений, то мне кажется, это все возможно на первом этапе. Вот когда ты пришел в храм, то для тебя очень важно, как тебя встречают, как тебя встретили в лавке церковной, как на тебя посмотрели прихожане, а в каком состоянии храм, как здесь поют, как здесь читают, как вообще устроена жизнь — и это совершенно справедливые замечания. Вы знаете, быть может, это не совсем для эфира или не совсем красиво звучит: я вообще считаю, что по любому по месту, то есть место можно оценить или по месту можно увидеть, как здесь относятся к людям — это то, как устроен общественный туалет. Вот ты приходишь в заведение и видишь — если все чисто, аккуратно и доступно, то значит, здесь заботятся о людях, если есть такая возможность. То есть в храме должно вообще все прекрасно. Вот, например, мы в своем храме как стараемся — я часто об этом говорю на проповеди, что если кто-то пришел, новый человек на приход, то чтобы никто не смел, даже не смел подумать, посмотреть на этого человека осуждающим взглядом, что он вдруг что-то сделал не так, или пришел не так, или повел себя не так, если это явно не идет вразрез с какими-то нормами, да, чтобы не было у человека какого-то ощущения, что он пришел, а тут на него покосились. Нет, ты пришел в дом Божий, и там тебе должны быть рады. У некоторых есть некоторая боязнь протестантизма, что это обычно у протестантов приходишь — там сразу начинают тебя так радостно встречать, а у нас вот эта наша некая суровость, которая синонимична выстраданности и выстраданности веры. Ну наверное, хорошо, если это на самом деле искренняя выстраданность, а не какая-то надуманная история, и человек уже начинает, другому не дает возможности как бы вырасти в духовно совершенного человека. Поэтому все очень важно на первом этапе, когда ты пришел в храм. Вот у меня сейчас, буквально на прошлой неделе, был такой опыт: пришла женщина уже взрослая, которая сказала: я хочу начать церковную жизнь, с чего мне начать? Это вот в моей жизни первый, наверное, уникальный случай, когда даже немножко было очень волнительно, то есть что я мог ей объяснить о том, чтобы человек, как входить в Церковь, о том, что это нужно постепенно, аккуратно, и как относиться к молитве, как относиться к богослужению. То есть не надо на человека навешивать сразу бремена неудобоносимые: сделай то, так, так и ты будешь молодцом. Поэтому поиск вот этого места, удовлетворяющего в том числе и запрос такой эстетический, он тоже имеет место быть. Ведь Бог, Он же по Своей природе прекрасен. Помимо того, что Он прост, Он и прекрасен. И мы знаем вот это слово древнее святоотеческое «космос» — космос, красота, порядок. И в храме тоже должен быть образ этого космоса, все должно быть прекрасно, если есть такая возможность. Если нет у тебя возможности сейчас навести порядок, то должна быть хотя бы некая аккуратность. Если ты не можешь отреставрировать стены, то, пожалуйста, их сделай такими, чтобы они хотя бы создавали эффект аккуратности и ухоженности, хотя бы чтобы это было так.

М. Борисова

— Но часто бывает, что нравятся больше не стены, а батюшка.

Иеромонах Никандр

— Это ужасно.

М. Борисова

— Ну я не знаю, ужасно ли это или нет, но так бывает часто. И не обязательно он нравится как-то чисто внешне, а с ним какой-то вот такой у людей появляется контакт. И когда батюшку переводят в другой храм, за ним следует какая-то часть его прихожан. Они попадают в другие стены и на другой приход, где уже какой-то другой уклад, и начинается проблема, сочетание несочетаемого. Насколько это важно или это надуманно?

Иеромонах Никандр

— Я в таких случаях привожу всегда пример святого апостола Иакова, первого главы Церкви нашей, да. Если бы первохристианская община Иерусалима так относилась к своему священнику, как вы сейчас описали, то после его смерти Церковь должна была бы прекратить свое существование, понимаете. А хорошо, если священника перевели, и мы знаем, что это доступно, его перевели там в рамках одного города, или там региона, можно к нему приехать. Но мы ведь часто наблюдаем сейчас такие события, когда вокруг священника собрана некая община почитателей, в хорошем смысле этого слова, начнем так, и человек умирает. Не перевели, а умирает — его перевели из земной жизни в вечную. И что делать людям? Люди потеряны. Они деморализованы, они не знают, как быть, они не знают, что делать, они не знают, как дальше жить. То есть они прожили в Церкви 20 лет, перестал существовать отец Борис, отец Василий, не знаю, — и все, и человек не знает, что делать. Ну вот эта привязанность естественная, она, быть может, нормальная. Но когда я, например, стараюсь, наоборот, жизнь на приходе выстраивать таким образом, чтобы она никоим образом не завязывалась на меня, чтобы система была устойчивая. Сегодня я есть — слава Богу, завтра меня нет — и система эта должна, как устройство жизни прихода, оно должно развиваться вне зависимости от того, меняются ли составные ее части.

М. Борисова

— Но это не всегда получается, и не всегда это перемещение со знаком минус.

Иеромонах Никандр

— Это не мешает к этому стремиться.

М. Борисова

— Я могу просто жизненный пример привести, как сложилось в моей судьбе.

Иеромонах Никандр

— Я помню, там, где вы косы выращивали.

М. Борисова

— Ну наши радиослушатели про косы могут не знать, но все сложилось, как говорится, волею обстоятельств. То есть священник, к которому я первый год своей церковной жизни ходила на исповедь, в силу сложившейся ситуации, был переведен в Подмосковье, и он никого туда особо не звал вначале. Но он приехал и понял, что не знает, за что браться. Те прихожане, которые составляли двадцатку, приняли его достаточно в штыки, потому что они были все достаточно пожилые люди, и вот что-то новое, да из Москвы, да вот это наш храм. А храм действительно удивительный — он построен был в начале XIX века, и никогда не закрывался, что удивительно для Подмосковья. И они туда начали ходить, еще будучи маленькими детьми, до революции, и они действительно ощущали его своим собственным.

Иеромонах Никандр

— Ну и прекрасно, хорошо.

М. Борисова

— И вот какие-то москвичи. И батюшка позвонил нам, тем, кто ходил к нему в Москве, разным людям совершенно, и попросил приехать, посмотреть, кто чем может помочь. Потому что непонятно, там и хозяйственные какие-то нужды, и в храме надо помогать и, в общем, непонятно, что делать, за что хвататься. Вот мы приехали раз, приехали два и ездили пять лет. И за эти пять лет ну, во-первых, это действительно стал наш храм. А самое главное, что произошло — это вот произошло сращение этой вот старой общины, которая с большим скрипом нас принимала, превращение это в какой-то единый приход — это очень было непросто, но это было очень полезно, мне кажется, всем нам. И тем, кто там жил всегда, и уж тем более нам, молодым, которые только пришли в Церковь. Но это было следование за священником, но не из-за того, что он так уж сильно нравился, а потому что он попросил помочь.

Иеромонах Никандр

— Это другая история, да. То есть мы-то сейчас с вами начали с классического варианта, когда священника переводят с прихода на приход, и за ним уходит приход, потому что не видят смысла оставаться здесь, потому что сердцевиной жизни является этот священник — то как он говорит проповеди, то как он учит, то как он исповедует и все остальное. Хотя мы знаем прекрасно слова из Священного Писания: один у вас наставник, один у вас учитель — Христос. И наша задача это, священника задача — привести человека ко Христу. Не к себе, а ко Христу привести. И когда мы обучаемся в семинарии, то есть такой предмет как пастырское богословие, где описываются пастырские ошибки и пастырские искушения, и в том числе искушение властью, искушение такой привязанностью. И, конечно, особенно это свойственно женщинам, которые начинают создавать культ батюшки, «нашего батюшки». Вот это вот понимаете, от добрых, благих намерений начинается история, портящая священника. Создается некий культ женщин, которые начинают, вот берут на себя попечение об этом батюшке, понимаете, начинают говорить: вот это наш батюшка, он такой, сякой. Наверное, это хорошо, но в меру. А когда это начинает уже перерастать меру, то и людям уже батюшке неудобно отказать, потому что они вроде как доброе для него делают, и батюшка уже сам начинает верить в себя, что, наверное, он правда не совсем обычный батюшка, и очень много всяких проблем. А то, о чем вы говорите, это прекрасно. Это когда у нас так в Вологде было, когда меня перевели из собора в этот монастырь, то да, люди приезжали, помогали, поддерживали. И для того, чтобы произошло вот это сращивание старого прихода и новых пришедший людей, то конечно, здесь требуется такое слово как такт, да, — то есть, когда ты приходишь туда, и ты понимаешь, что нужно притереться. А притирка, она всегда происходит успешно, если у тебя есть чувство такта и чувство уважения к другому человеку, да, и нет стремления исправить другого человека. Понятно, что те бабушки, которые были на том приходе, это, правда, их приход. И пришедшие новые люди, они должны были изначально для себя сразу эту установку принять: мы пришли туда, где жили другие люди. Я сейчас пришел на приход, где до меня был другой настоятель, да, и первое время я просто наблюдал за тем, как все устроено. Я не пришел, не сказал: значит, мы завтра начинаем делать так, так и так. Нет, я пришел и довольно продолжительное время просто наблюдал, как устроена жизнь. И только после этого, когда ты уже что-то начинаешь соображать, ты первым делом начинаешь молиться. Первым делом что я сделал — это совершил Божественную литургию и начал служить регулярно литургию. И только уже после этого, когда уже начинает действовать благодать, а не ты сам, и на сердце твое и на сердце этих людей, и приходящих людей, то тогда намного проще уже и безболезненней производить вот этот процесс развития прихода. Хотя часто бывает и так, что ведь мы встречаемся с таким явлением, когда священник хорош тогда, когда он делает или говорит нам то, что нам хочется. Вот если он говорит что-то, что хочется — значит, он хороший, и можно ходить сюда. Как только он перестает это делать, люди некоторые спокойно поднимаются и переходят в другой храм в поисках священника, который будет удовлетворять, как бы сказать, вот этот запрос на одобрение или на согласие с той позицией, которая есть у человека. И так люди могут ходить, менять множество храмов в городе, пока не найдут того человека, который скажет им: да, хорошо, делай так.

К. Мацан

— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами с вами в программе «Светлый вечер» настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной слободе города Москвы, иеромонах Никандр (Пилишин). У микрофона Марина Борисова, я Константин Мацан. Мы скоро вернемся, не переключайтесь.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. В студии у микрофона Марина Борисова и я, Константин Мацан. В гостях у нас сегодня настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной слободе города Москвы, иеромонах Никандр (Пилишин). Мы говорим о том, что храм не в бревнах, а в ребрах, но и в бревнах тоже. И как это осознать, как с этим жить, и как вот с этой реальностью церковной жизни осваиваться — вот об этом сегодня размышляем. А вам встречались реально приходы, где не было бы культа настоятеля, культа батюшки, и вот батюшку переводят, а приход остается и так как-то трезво принимает нового настоятеля?

Иеромонах Никандр

— Очень редко.

К. Мацан

— Спасибо за ответ.

М. Борисова

— Нет, на самом деле все очень сильно меняется. Я просто много-много лет хожу, ну в разных обстоятельствах в разные храмы, но вот в основном я хожу в храм Ильи пророка в Обыденском переулке.

Иеромонах Никандр

— Это, знаете, еще один из намоленных храмов.

М. Борисова

— Да, и там сменилось на моей памяти, уже я не знаю, чуть ли не десять настоятелей. Ну чуть поменьше, конечно. Я могу засвидетельствовать, что каждый настоятель меняет само сердцебиение прихода.

Иеромонах Никандр

— А он не может по-другому. Если это зависит от настоятеля, а от настоятеля, например, зависит ведение богослужения, то есть пришел священник — священник принес с собой свою внутреннюю энергию. У него есть свой ритм, есть своя энергия, он начинает ею общаться с людьми, начинает совершать богослужения, таинства, и как бы ты ни хотел, меняется ритм, безусловно. И некоторые люди не согласны становятся с этим ритмом, а кто-то, наоборот, принимает это. В любом случае практически всегда будут недовольные тем или иным. И задача священника — это попытаться все же так построить свое общение с этим человеком недовольным, чтобы объяснить ему, что это совсем не то главное, ради чего он ходит в храм.

М. Борисова

— Ну вот есть еще такой опыт последних десятилетий — это либо то, о чем говорили вы, — восстановление разрушенного храма или монастыря, либо участие в строительстве нового храма, что тоже достаточно распространенное явление, в особенности в больших городах, то есть сначала ставится деревянный храм, в нем начинаются службы, а потом начинают много-много лет собирать деньги, потихонечку возводить каменный храм. Вот тот и другой опыт, насколько они важны для священника, для прихода, для общины, для общей молитвы и общего делания и необходимы ли? Важны — самой собой, но нужен ли этот опыт каждому человеку, либо он все-таки избирателен?

Иеромонах Никандр

— Я думаю, что здесь нет необходимости точно. То есть если бы была такая необходимость, то Церковь бы, безусловно, выработала бы ее, и всех священников хотя бы раз в жизни пропускала через строительство храма. Если бы такая необходимость была бы для священника.

М. Борисова

— Но вот был же такой, не зря это название — обыденный храм. Была такая традиция.

Иеромонах Никандр

— Была.

М. Борисова

— По разным поводам, по разным каким-то знаковым событиям.

Иеромонах Никандр

— Но немного. Это не настолько часто что, условно говоря, там каждый год строился обыденный храм.

М. Борисова

— Ну часовни строили обыденные все равно.

Иеромонах Никандр

— Потому что был другой ритм жизни общества.

К. Мацан

— Давайте поясним для слушателей, что такое это обыденный храм, и что это за традиция.

Иеромонах Никандр

— Обыденный храм, как правило, возводился в течение суток, в течение дня.

К. Мацан

— «Об одном дне», да?

Иеромонах Никандр

— Да, и посвящен был либо какому-либо событию — то есть либо избавиться от события, либо наоборот, поблагодарить Бога за него, либо попросить Бога о чем-то. Вот эти три причины, они заставляли как некий дать такой как обет, или просьбу, или благодарность, и строили обыденный храм за сутки. Ну конечно, понятно, что даже в те времена, когда у нас были настоящие зодчие, построить обыденный храм было сложно. Поэтому заранее подготавливали много-много материала. А если деревянный храм, значит, он уже заранее был разложен, были пронумерованы бревна. То есть это не просто за день срубили, ставили сразу, то есть была отдельная подготовка, а сам процесс собирания храма, он, конечно, был в течение одного дня светового. Поэтому то, о чем вы говорите, это, конечно, вообще все было очень здорово. Потому что вся жизнь была сосредоточена вокруг Христа, и Ему посвящалось все. Вышли сеять в поле — молебен на начало, да, начался дождь, который нам не нужен — молимся, чтобы не было дождя. Нет долго дождя — молимся, чтобы был дождь. Начали копать колодец — молитва на копание колодца. То есть ну миллион событий, я уж не говорю о крещении там, отпевании, венчании и всяких разных событий жизни человека — все было вокруг Бога, все. Поэтому, конечно же, это была совершенно естественная потребность души — строить обыденный храм. Мы в Лавре, например, знаем, что в Успенском соборе, он не виден, но придел святителя Николая Чудотворца, он находится внутри, за главным приделом, иконостасом, маленький-маленький придел, куда не имеют обычно люди доступ, был освящен придел. Разыгралась чума и ничего не могли сделать, остановить ее. Вот освятили храм, помолились, и в этот же день чума остановилась. Я в наше время не встречаю такой традиции, хотя было бы хорошо к ней вернуться.

М. Борисова

— Ну в наше время просто было, в особенности в 90-е, был период, когда сразу огромное количество развалин передали вновь образовавшимся приходам.

Иеромонах Никандр

— И сейчас передают.

М. Борисова

— И многие-многие верующие православные христиане прошли через школу вот эту созидания на пустом месте, либо воссоздания на пустом месте. Причем если уже в двухтысячные годы стали появляться какие-то спонсоры, какие-то благодетели, которые могли пожертвовать на восстановление храма или монастыря, то в 90-х людям было так тяжело, что, в общем, особых пожертвований там дождаться было трудно. Поэтому это годами и годами, буквально по кирпичику, все это делалось руками прихожан. И насколько важно для их духовной жизни или это, наоборот, отвлекает, то есть эти хозяйственные вынужденные заботы переводят внимание совершенно в другой спектр?

Иеромонах Никандр

— Да слушайте, все важно для духовной жизни. Ну вот все, что происходит с человеком, важно для духовной жизни, даже опоздание на метро сегодня. Все важно. Знаете, как преподобный Варсонофий Оптинский говорит о том, что жизнь каждого человека устроена своим определенным особенным образом от Господа, который мы порой не замечаем, и как важно видеть в случающихся с тобой событиях вот эти следы или знаки этого пути, по которому Господь тебя ведет. Поэтому если выпадает на твою долю строить храм — прекрасно. Если не выпало на твою долю строить храм — не расстраивайся. Значит, вполне возможно и спасти свою душу, и спастись, не построив ни один храм и не участвуя в этом. То есть для спасения души строительство храма как необходимое условие — нет такого.

К. Мацан

— Еще одна тема, связанная с принадлежностью, привязанностью к месту или не привязанностью — это привязанность к общине, к людям. Вот быть частью общины конкретных людей...

Иеромонах Никандр

— Вот это да, это я согласен.

К. Мацан

— И, с одной стороны, это важно, об этом сегодня говорят то и дело, что развитие общинности и переживание Церкви как евхаристической общины — это существенный момент. С другой стороны, а если люди, которые вот не чувствуют, не хотят обязательно принадлежать вот к общине, больше такого индивидуалистического склада характера. Как я помню, вот в одном интервью один современный западный богослов сказал: что такое община? Это когда ты не пришел на службу — тебе все звонят и спрашивают: а что ты, где ты был, что случилось, ты жив здоров, как ты там, как дела? Мы заметили, что тебя не было. И я допускаю, что есть люди, которым будет неприятно, если вдруг все начнут вот так вот как бы контролировать, даже под видом, ну не контролировать на самом деле, а просто вот такое внимание проявлять, которого, в общем, ты не требуешь, не ждешь и не приветствуешь, может быть. Что вы об этом как пастырь думаете?

Иеромонах Никандр

— Ну вот у нас такая община.

К. Мацан

— То есть звонят?

Иеромонах Никандр

— У нас если, например, мы знаем, сейчас сложилась у нас община, там порядка 60–80 человек, да, ну летом дачи, отпуска. Вот, например, я сейчас знаю, что на этой неделе, значит, эта семья в отпуске, эти на даче. То есть они уезжают, они подходят: батюшка, я поехал в отпуск, я на дачу, меня не будет. То есть мы знаем всех, кто есть в храме, не просто по именам, мы знаем, кто чем занимается, какие-то проблемы, еще что-то. И конечно, если кого-то нет, то это сразу заметно, что этого человека нет, и что случилось. И либо люди сообщают об этом, например: заболел, не могу прийти, просят прийти или помочь. Или просто может позвонить человек и сказать: я заболел и меня не будет сегодня. Для чего эта информация...

К. Мацан

— А вот это ключевой вопрос. Одно дело, когда это просто нормальное человеческое внимание: вдруг что случилось?

Иеромонах Никандр

— Да.

К. Мацан

— А другое дело, когда это когда мы об этом говорим, что это что-то значимое опять же для духовной жизни, что вот если не так община устроена, то это неверно устроена.

Иеромонах Никандр

— Ну при всем при этом есть люди, которые, как вот вы сказали, не хотят к себе внимания. Ну это же тоже легко регулируется, то есть...

К. Мацан

— Не звоните мне.

Иеромонах Никандр

— Пришла к ним первая доза внимания, говорят: ребята, не надо. Ну и все, не надо и не надо. И как бы всем все понятно. Ну поэтому как бы я вообще считаю, что вот тренд сегодняшнего времени — это община, то есть мы обязательно должны создавать общины. Без этого вообще никак, и это должны быть такие устойчивые семьи. И такой есть тоже интересный образ современный —пассажиров в автобусе. Я вот часто на проповеди говорю, что мы должны перерасти из пассажиров в автобусе. Когда, например, мы садимся в какой-то Марьиной роще и нам нужно проехать три остановки, то вместе с нами в одном пространстве вынужденно находятся другие люди, которые тоже следуют туда, куда тебе. Но тебе нет дела, кто сидит рядом с тобой или стоит. Так и в храме бывает часто: мы пришли — да, у нас цель одна — к Богу мы хотим прийти. Мы находимся в одном замкнутом пространстве, в храме, но кто от меня справа или слева, нет никого дела. Но это совсем не про то Христос говорил. И поэтому об этом говорить нужно, об этом нужно разговаривать не бояться с людьми открыто — и в рамках проповеди, и в рамках исповеди, и в рамках бесед. Но это не должно быть некоей безальтернативной историей,: что либо так, и никак иначе. Нет. У человека всегда есть свобода выбора, всегда есть свобода роста, всегда есть свобода отрицания, неприятия или своего особенного мнения по данному вопросу. Поэтому наша задача — научиться слышать и уважать это мнение.

К. Мацан

— А существует ли опасность перерождения общины как евхаристического собрания для прихожан в такой клуб по интересам? Когда приходишь, и так важно, и так здорово, когда вот есть знакомые люди, с которыми ты сейчас поделишься, ну после службы, может быть, новостями последними, кофейку попьешь в кафе при храме, что, в принципе, уже литургия — это такой повод собраться, поболтать.

Иеромонах Никандр

— Вот такая крайность есть, и современная история показывает, что такие даже примеры есть. У нас даже в храме есть прихожане, которые ушли от такой атмосферы, потому что они реально поняли, что начинают люди собираться не ради Христа, а ради друг друга. Ну то есть чтобы просто вот именно ради некоей тусовки —то есть прийти и ощутить себя, быть причастным к некоей общности, не совсем понимая, куда эта общность идет и ради чего она собирается. Но это все опять же задача пастырского окормления, то есть об этом нужно просто говорить на проповеди. Потому что ради чего мы сегодня собрались, ради чего мы сегодня пришли, вот как бы что. И например, да, совершается Бескровная Жертва — кому совершается, ради кого? То есть сегодня Господь дает свободно Свою Кровь и Плоть — кому? То есть если люди пришли в храм, отстояли и ушли, и их вообще никак не трогает, что происходит во время литургии, что вот примите, ядите, а он говорит: нет, мне это не нужно, тогда, конечно, вопрос о том, вообще ради чего все это.

М. Борисова

— А насколько сам храм является частью общинной жизни? Я сужу по тем храмам, которые вот исторические и, как мы уже говорили, намоленные. Ведь сейчас иногда бывает странная ситуация: заходят люди с улицы, их что-то интересует, они спрашивают у прихожан: а вот эта икона, а вот где там, а есть ли еще вот такие святыни? И те не могут ничего ответить. Но это веяние времени, это вещь, на которую можно смотреть философски, извиняя такое отношение, или это какая-то кардинальная ошибка?

Иеромонах Никандр

— Я думаю, что это разные люди. Можно попасть на любой, самый замечательный приход, и встретить там среди них, прихожан, того, кто не сможет тебе рассказать про иконы своего храма.

М. Борисова

— Дело же не в том, рассказать. Дело в том, насколько вот эта сложившаяся община живет внутри этих святынь, насколько у нее выстраиваются с ними свои отношения.

Иеромонах Никандр

— Я понял. Это вот чтобы община стала как те бабушки, о которых вы рассказывали, о том, чтобы они понимали, что храм — это их храм. И если он, если они пришли и увидели, что, допустим, заболела уборщица и два дня не вымыла храм, то первая реакция какая была должна быть?

Иеромонах Никандр

— Взять тряпку.

М. Борисова

— Где уборщица? Нет, это неправильная реакция. Первая реакция не «дайте», а я знаю, где взять тряпку, чтобы помыть полы. И у нас такая история бывает. То есть если ко мне подходит какая-нибудь старая — но не по возрасту, а по опыту, да, по стажу — прихожанка, которая начинает предъявлять претензии, почему у нас, допустим, вот здесь пыль, а вот здесь следы, я говорю: подождите, подождите, как, а что вам мешает это сделать? Ну это несложно же сделать, правда? То есть почему все время мы ищем, что кто-то должен сделать. И конечно, это говорит о том, что храм пока еще для данной группы людей не является неотъемлемой частью. Это как дом. Ну а некоторые ведь люди часто приходят и сетуют о том, что они и дома не могут навести порядок, например, и такие есть случаи. Поэтому, наверное, все это очень индивидуально, но, в общем, и целом у общины, как общности людей, должно болеть сердце за тот храм, в который они ходят и который считают своим домом. Это правда.

К. Мацан

— Иеромонах Никандр (Пилишин), настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной слободе в городе Москвы, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

М. Борисова

— Но вот если брать новый храм, вот программа «500 храмов Москвы».

Иеромонах Никандр

— 200 у нас храмов. Как раз мы занимаемся, направление, где я работаю, мы реализуем программу «200 храмов Москвы».

М. Борисова

— Ну вот тут разночтения в средствах массовой информации. Но суть не в этом, суть в том, что строится огромное количество новых храмов, строятся они не самими прихожанами, а нанятыми рабочими, в рамках там программы, которую помогает осуществлять руководство города — это все замечательно. Но вот храм построен, освящен. Туда приходят люди, и вот он никакой еще, там просто стоят стены. В нем уже есть тот дух, который потом поможет собраться вокруг этого духа общине или она должна привнести туда что-то?

Иеромонах Никандр

— Я думаю, что, как правило, если мы говорим о правиле, то конечно, должна привнести община. Безусловно, там есть зачатки, то есть это как огород. Новый храм — это как подготовленная почва, куда посажены все семена. И ты приходишь, тебе говорят: вот тебе подготовлено, пожалуйста ухаживай, поливай, сорняки будут — убирай, и получишь плод там осенью. Вот здесь та же самая история как бы. Потому что если люди пришли в новом районе, где не было храма, то конечно, у них и нет опыта жизни в храме. И им нужно рассказать о том, что такое храм — для этого нужны уже беседы. Даже в рамках проповеди этот вопрос не решить, а нужны такие уже пастырские встречи с прихожанами по вечерам или как-то отдельно собираешься, и ты пытаешься друг друга услышать и рассказать о том, что надо еще сделать, чтобы наконец-таки внутренняя жизнь стала явно как бы вот другой, нежели чем она есть сейчас в храме.

М. Борисова

— А насколько помогает созданию такого общинного духа существующая в некоторых храмах традиция таких молебнов вот каким-то местночтимым святым? Ну об этом знают, то есть это в расписании служб есть, но, в принципе, это для своих, то есть свои любят эти службы, они на них приходят, скажем, вечером, в будний день в таком-то храме служится там молебен Серафиму Саровскому около почитаемой иконы. И приходят именно не пообщаться, а помолиться вместе. Или там по обету начинают в очередь читать Псалтирь по синодику, вот у них храмовый, по усопшим. Причем это делается годами, и люди собираются именно для того, чтобы вместе помолиться. Насколько это распространено сейчас?

Иеромонах Никандр

— Нет, ну и это распространено, потому что такая молитва дает лишний повод проявить себя общине как таковой, то есть собраться. Не просто собраться ради какого-то доброго дела — убраться или поговорить, а помолиться. Потому что молитва — это же труд, и на самом деле привить любовь к молитве — это очень сложно. Это можно либо сделать с детства, либо ты должен быть впечатлен какой-то яркой личностью, ты видел опыт молитвы этой личности. А так-то во взрослом возрасте прийти и научиться любить богослужение — ну это сложно. А всякая молитва — это безусловно, ну это же сила, это же источник жизни не только души, да, но и прихода в том числе как живого организма. Поэтому, конечно же, где нет регулярных богослужений, там нет общины. То есть первый секрет регулярной, вот принято решение там строить храм. Оп, поставили вагончик, да, что нужно начать делать в первую очередь? Или принято решение восстанавливать древний храм, что нужно сделать в первую очередь? Начать регулярно богослужения. Как только начинаются регулярные службы, особенно литургии, сразу же по-другому начинается жизнь на приходе.

М. Борисова

— Знаете, я что вспомнила? Когда на месте храма Христа Спасителя был бассейн «Москва», ну такие настроения общества уже немножечко стали меняться, то я пела на клиросе в храме Воскресения Словущего в Брюсовом переулке...

Иеромонах Никандр

— И там служил такой священник как протоиерей Владимир Ригин.

М. Борисова

— Вот, я хотела сказать, что отец Владимир, он благословился у Владыки и стал каждый раз после воскресной литургии ходить с каким-то небольшим количеством энтузиастов, там аналой устанавливали в уголочке...

Иеромонах Никандр

— Там, где сейчас, собственно, и стоит храм Державной ионы Божией Матери.

М. Борисова

— Да, и вот служили молебен. Потом там образовался навес деревянный, потом там образовалась деревянная церковь. Потом в конце концов закрыли бассейн. Прошло еще сколько-то лет, и вот мы имеем храм Христа Спасителя. Это я к тому, что вот начинается все с того, что несколько человек приходят, во главе со священником, и начинают молиться.

Иеромонах Никандр

— Ну конечно, да, это безусловно. То есть молитва — это вообще самый универсальный совет и средство — это молитва. Понятно, что не всегда помогает, и не все люди готовы этому.

К. Мацан

— Я вот был в одном крупном монастыре на богослужении, на такой одной из ранних литургий — очень много людей. При этом само причастие, вкушение, заменяло минуты четыре, потому что среди этой толпы причащалась абсолютное меньшинство. Меня так это удивило, причем известный монастырь, со всего там, не знаю, мира едут, и служба такая ранняя, куда пришли люди, видимо, мотивированные как-то, литургия. И я потом как-то с одним знакомым делился, он говорит: ты себе не представляешь, каким барьером является исповедь для многих. Вот люди приходят на литургию, причем я говорю, вроде на главную службу — постояли, помолись и ушли. А вот это как-то касается того, как вот жизнь монастыря?

Иеромонах Никандр

— Это же тоже опыт, да. Например, у нас на нашем приходе 80 процентов минимум причащающихся всегда. И вот эта исповедь на самом деле мешает — ну в хорошем смысле мешает, потому что ну, во-первых, стыдно, а во-вторых, нет опыта исповеди, а в-третьих, никто не объяснил вообще, что это не страшно, и у людей свои стереотипы, представления, они боятся к этому подступиться. Поэтому да. это задача и священника, и общины — помочь, показать пример того, что регулярная исповедь — это совершенно прекрасно, правильно, и что это совершенно не страшно, в общем, но это очень важно. Вообще исповедь не должна быть, у нас другая проблема, у нас проблема: лень читать правило — это да. А вот проблема исповеди, она есть и, как правило, она для таких новых членов Церкви, конечно. Потому что еще не выработан этот опыт перебарывания страха и стыда перед священником.

М. Борисова

— Как раз у новых членов Церкви, тем более если это взрослые люди, иногда бывает интуитивно очень правильное восприятие. Я помню, мы начинали ходить в церковь с моей подругой, и она взрослая, и я взрослая. Но мне очень нравились всенощные, а она не могла понять, она говорит: я понимаю, приходишь на литургию — причастился и пошел, понятно, зачем приходил. Так что интуитивно, не зная ничего, человек почувствовал зачем, собственно говоря, в воскресенье он приходит в храм Божий. Так что это иногда и объяснять не нужно, это просто есть.

Иеромонах Никандр

— Очень важно, чтобы священник проверил, правильно ли понимание этой интуитивности. Потому что человек иногда для себя интуитивно понял, и с этим пониманием идет дальше, заражать других людей еще. Поэтому нужно обязательно сверить свое понимание с наследием Церкви, правильно ли твоя интуиция сейчас работала.

М. Борисова

— Нет, у нас была совершенно другая установка. Мы, ничего совершенно не зная о церковной жизни, мы решили ее познавать методом погружения, как язык.

Иеромонах Никандр

— Так большинство людей так и познают.

М. Борисова

— Поскольку никто особо нам ничего не объяснял.

Иеромонах Никандр

— Хорошо, когда есть проводник в твоей жизни. Вот в моей жизни был проводник, который постоянно рассказывал, ну не то что понуждал, но делал такие, как бы сказать, предложения посетить храм: а вот сейчас читают канон Андрея Критского, ну давай, пойдем сходим. То есть но это все было настолько ненавязчиво и аккуратно, что я считаю, что этот момент тоже очень важен: ненавязчивость, чтобы не перегнуть, не передавить. Чтобы это было все-таки собственным твоим выбором, но который подготовлен, как обыденный храм: то есть заранее подготавливается человек, а потом — раз, и строится обыденный храм в душе человека.

М. Борисова

— А насколько важно для человека внутри храма иметь свое какое-то послушание? Это имеет какое-то значение?

Иеромонах Никандр

— Это же имеет, это воспитывает в тебе привязку к месту. То есть ты начинаешь, когда ты начинаешь что-либо делать для кого-то или для чего-то, сразу же это становится для тебя небезразличным. Почему, например, многие, допустим, на этом, как бы сказать, ну срабатывает, что можно, например, дать бесплатно что-то, но ты делаешь, чтобы человек потрудился. Например. к нам в храм иногда приходят люди просить деньги. А я говорю: проблем нет никаких, вот потрудись. Потрудись, сделай что-то, и деньги получишь. И человек уже трудится, он понимает, что он эти деньги заработал, потому что он имеет к этому какое-то свое собственное отношение. Поэтому если такая возможность есть, и хватает у священника сил выстроить такие отношения, что есть еще и послушание у каждого свое — то это прямо вообще очень хорошо даже.

М. Борисова

— Но это не обязательно.

Иеромонах Никандр

— Нет, совсем не обязательно. Потому что ну, представьте себе, какой-нибудь в спальном районе, в Некрасовке, построили новый храм по «Программе-200», так там на литургии воскресной поздней там человек 400. Ну попробуйте их трудоустроить послушанием — это невозможно.

М. Борисова

— Но вообще может быть приход в несколько сотен человек? Я имею в виду, общинная какая-то жизнь, общность интересов.

Иеромонах Никандр

— В какой-то мере может быть. Если это не кафедральный соборе. Как я, например, я в свое время воцерковлялася в Казанском соборе в Петербурге. Ну конечно, там вообще было сложно понять, где община: то есть пришли, ушли, пришли, ушли — какое-то там броуновское было движение людей. И там все-таки община держалась немножко как-то отдельно, они все в придельчике стояли, это было видно, что это община этого собора. А так, конечно, чем больше людей, тем, значит, должно быть большое количество пастырей. То есть поэтому должен быть многоклирный приход, и уже священники начинают окормлять и общаться с этими прихожанами. Поэтому иначе никак по-другому, конечно. Один точно не в состоянии справиться с этим.

К. Мацан

— Спасибо огромное за наш сегодняшнюю беседу. Напомню, сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер» был иеромонах Никандр (Пилишин), настоятель храма священномученика Власия в Старой Конюшенной слободе города Москвы. У микрофона в студии была Марина Борисова и я, Константин Мацан. Спасибо. До свидания.

Иеромонах Никандр

— Спасибо большое.

М. Борисова

— До свидания.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Святитель Иоанн Златоуст». Игумен Дионисий (Шлёнов)
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Журнал от 01.11.2024». Андрей Тарасов, Алексей Соколов