«Творческое наследие сирийских монахов-аскетов 7-8 веков: о молитве». Максим Калинин

У нас в студии был филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и докторантуры, преподаватель Института классического Востока и античности Высшей Школы Экономики Максим Калинин.

Мы говорили о сирийских монахах-аскетах 7-8 веков, об их духовном наследии, посвященном молитве, и какую пользу чтение такой литературы может принести современным христианам. Максим рассказал, чем примечательно сирийское христианство, и поделился своим мнением, стоит ли мирянину читать тексты, которые были написаны преимущественно для монашествуюших, и почему святоотеческая литература не теряет с годами своей актуальности и значимости.

---

М. Борисова

– «Светлый вечер» на светлом радио. Здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова. И сегодня этот час проведет с нами Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель Института классического Востока и античности Высшей школы экономики.

М. Калинин

– Добрый вечер, дорогие друзья.

М. Борисова

– Мы решили сегодня поговорить на тему, которая близка Максиму, поскольку он много лет занимается исследованием творческого наследия сирийских мистиков. А нам, мне кажется, очень важно понять, зачем нам читать святоотеческую литературу, нам, современным православным мирянам в XXI веке, почему это так важно. И, может быть, именно сейчас гораздо более важно, чем в более давние времена, когда живы были еще носители такой духовной традиции, их можно было, если очень сильно поискать, найти. Мне кажется, сейчас, наверное, тоже кому-то такое счастье бывает, но все реже и реже. Поэтому еще в XIX веке такие авторитетные авторы, как святитель Игнатий (Брянчанинов), советовали в отсутствии живого общения обращаться к наследию святых отцов. И вот, собственно, наследием аскетов VII–VIII веков занимается Максим. Если он начнет с того, что нам немножечко напомнит, кто такие сирийские мистики, я думаю, это будет замечательно.

М. Калинин

– Начну со слова «сирийские». Мы, я думаю, так или иначе могли слышать о сирийской христианской традиции, сирийской – то есть арамеоязычной. Про арамейский язык, я думаю, все наслышаны как про язык Иисуса Христа. Действительно, в Евангелии от Марка те фразы Христа, которые приводятся на их оригинальном языке, приводится по-арамейски. Классический сирийский язык – это язык, на котором писали христиане, арамеоязычные христиане в Восточной части империи и христиане, которые жили на территории Персии, на территории Сасанидского Ирана, если говорить о времени до великих арабских завоеваний VII века. Вот можно поискать работу церковного историка известного Василия Васильевича Болотова «Из истории Церкви Сиро-Персидской». Вот те люди, о которых мы будем говорить, принадлежали к Сиро-Персидской Церкви. То есть среди христиан этой Церкви было много семитов, и потомки их идентифицируют себя как ассирийцев, и много персов – то есть это была такая многонациональная Церковь, которая существовала на территории Сасанидского государства. Сирийское христианство очень интересно тем, что у него своеобразный богословский язык. Если вы почитаете творения Ефрема Сирина, особенно его гимны, а вот, например, есть замечательный библеист современный, протоиерей Леонид Грилихес, который помимо того, что он творчески, поэтически, будучи сам поэтом, перелагает псалмы, он еще и творения сирийских авторов поэтически тоже перелагает в очень красивой форме, подражая их оригинальному размеру, оригинальному звучанию, насколько это возможно. И вот если, скажем, вы почитаете Афраата – такого малоизвестного восточного сирийского автора IV века или всем известного преподобного Ефрема Сирина в переводе отца Леонида, то вы сможете ощутить своеобразие их богословского языка. Это же само по себе интересно, потому что мы наследники, наше русское христианство наследует греческой православной традиции, и там был свой язык, свои законы. Святые отцы, которые писали по-гречески, должны были определенным образом это делать, чтобы быть понятыми и услышанными, они во многом на античную философию ориентировались, излагая истины христианства. Перед авторами, которые писали на восточно-арамейской языке, вот на классическом сирийском языке авторы, которые жили, вот как я сказал, в восточных областях Римской империи и в Персидской империи, в Сасанидском Иране, у них стояли другие задачи – у них богословский язык во многом сохранил ориентацию на библейскую образность, с ее меньшей строгостью, четкостью, отточенностью, но с не меньшей ее глубиной. Вот опять, кстати, я советую в переводе отца Леонида Грилихеса «Оды Соломона» почитать. Это, видимо, самый ранний христианский сборник, большинство исследователей датирует его первой половиной II века, и есть вероятность, что изначально он был написан по-сирийски. Вы увидите там чисто библейскую образность, очень близкую к языку Евангелия от Иоанна и Посланий Иоанна. Есть даже точка зрения, что это произведение, «Оды Соломона», вышло из круга евангелиста Иоанна. Так вот сирийская традиция интересна тем, что у нее другой язык, они какие-то вещи выражают языком богословия, языком поэзии. А когда мы говорим о восточно-сирийских мистиках, то есть о людях, писавших о тайнах богообщения, вот когда мы говорим о восточно-сирийских мистиках VII–VIII веков, мы находим там еще одну важную особенность, благодаря которой особенно стоит к этим текстам обращаться – эти люди описали очень детально свой опыт богообщения. Вот то, о чем византийские отцы часто умалчивали и писали какими-то намеками, когда, например, преподобный Иоанн Лествичник, рассказывая уже о 29-й ступени лествицы духовного восхождения, упоминает об изумлении, радости, опыте богообщения, делает это очень-очень прикровенно. Вот сирийские монашеские авторы, сирийские мистики, рассказывавшие о своем опыте, сделали это очень детально. Среди византийских авторов, пожалуй, преподобный Симеон Новый Богослов сравнится с сирийскими мистиками по детальности описания своего духовного опыта. И, пожалуй, еще бы я одного назвал автора, очень напоминающего сирийских мистиков – преподобного Силуана Афонского, о котором мы знаем благодаря книге архимандрита Софрония Сахарова. И он, публикуя записки старца Силуана и сам рассказывая о нем, тоже очень детально изложил его опыт и богообщения, и опыт его богооставленности вот в их взаимосвязи – тема, которая достойна того, чтобы о ней отдельно поговорить. Поэтому вот вы сказали, Марина, справедливо, сославшись на Игнатия (Брянчанинова), что часто возникают такие ситуации, когда именно на тексты нужно ориентироваться в поисках духовного руководства. Вот как раз восточно-сирийские монашеские авторы VII–VIII веков изложили свой опыт очень детально, отчасти имея в виду потребность тех людей, которые нуждаются в духовном руководстве, а отчасти оттого, что сердце их переполнялось чувством любви к Богу, и была у них потребность, чтобы излить то, что они чувствовали, потому что они не могли не писать.

М. Борисова

– Естественно, что поскольку это все-таки монашеская литература, и обращена в первую очередь к аудитории монашествующих, и темы прежде всего там тоже, касающиеся скорее некоей аскетической практики, ну, естественно, что в такой литературе первое место занимает тема молитвы. Но что удивительно, как-то от древних авторов как раз ждешь такой приподнятости стиля, приподнятости подачи, тем более если это авторы сами аскеты, описывают свой опыт. А здесь вот у того же Исаака Сирина удивительна формулировка, что молитва – это всякая беседа, совершаемая втайне, всякое размышление о духовном – то есть это любое обращение к Богу, всякое попечение доброго ума о Боге. То есть имеется в виду, что формат может быть, выражаясь современным языком, какой угодно, главное то содержание, которое в этом обращении к Богу присутствует.

М. Калинин

– Вот у преподобного Исаака Сирина, если возвращаться к теме богословского языка, он удивителен тем, что он, говоря о молитве и о духовном опыте в целом, использует и очень такой выверенный, сухой, трудный для перевода язык – вот будто он какую-то пишет детальную инструкцию, пытаясь зафиксировать при этом каждый поворот возможный в этой ситуации. И в то же время он глубокий поэт, и у него есть много глубоких и очень красивых молитв. То есть он совмещал в себе роль человека, который пишет для наставления кому-то и оставляет подробные опознавательные знаки и одновременно совмещает в себе роль человека, которого переполняет любовь и поэтому он пишет, потому что он не может не писать. Соответственно, преподобный Исаак очень много говорит о молитве и сам дает примеры своего молитвенного опыта и даже примеры своего молитвенного творчества. Вот вы, Марина, упомянули про термин «размышление», который святой Исаак Сирин использует. Он это понятие упоминает довольно часто, это понятие… в классическом сирийском, это слово родственно тому глаголу, который в 1-м псалме использован: «в законе его поучится день и нощь» – там использован еврейский глагол <термин на еврейском>, который означает «что-то шептать», «повторять». И действительно, то делание, которое Исаак Сирин обозначает как «размышление», связано было с регулярным повторением тех или иных стихов из Священного Писания. Однако, чем больше я занимался текстами преподобного Исаака Сирина, чем больше я их разбирал с коллегами, чем больше я их переводил, тем больше я видел, что размышление для преподобного Исаака Сирина это не просто некое осмысление, что вот я подумаю (не хочу я читать вечернее правило, я посижу и подумаю о Боге) – вот преподобный Исаак Сирин имеет в виду не это. Для него размышление – это сосредоточение внимания на Боге. И в этом смысле он действительно описывает опыт такой сосредоточенности, наряду, собственно, с опытом чтения молитвенного правила, и описывает те состояния, когда одно перетекает в другое. И вот тут мы уже приходим к теме внимательности в молитве, которое имеет значение не только для монахов, но и для мирян.

М. Борисова

– Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель и Института классического Востока и античности, проводит с нами этот «Светлый вечер». Вот поближе к мирянам хотелось бы. Я насколько помню, у преподобного Исаака Сирина много говорится о необходимости соблюдении традиционных внешних форм молитвы. Вообще когда мы обращаемся к святоотеческой литературе, мы как-то все время больше интересуемся какими-то высокими духовными состояниями, а здесь говорится о том, что телесный труд при молитве должен соразмеряться с естественными возможностями каждого человека. Но необходимо и соблюдать традиционное молитвенное правило, и в то же время даже состояние тела при молитве – и коленопреклонение, и даже там простершись ниц перед крестом и с поднятыми руками – то есть вот все вот эти классические такие телесные атрибуты молитвы, они важны. И в то же время он удивительным образом перекликается с тем, что мы последние годы слышим часто в проповедях наших современных священников: о том, что нужно это все соразмерять с тем, что человек физически может, что молиться можно в любом положении – хоть сидя, хоть лежа, хоть исполняя какую-то работу. Что главное, если человек немощен или человек стар, или он болен, то не нужно думать о том, что ты должен всю службу стоять, ты можешь сидеть. Важно, чтобы при этом у тебя внутри происходило то, что должно происходить. Вот два этих момента, мне кажется, очень актуальны сейчас.

М. Калинин

– Да, безусловно. Я бы здесь добавил, что у преподобного Исаака Сирина есть рассуждение о трех степенях телесного труда. Первый этап – когда человек преимущественно внешним занимается деланием: если это инок, то он строго соблюдает те чинопоследования, которые предписаны ему уставом. Затем он постепенно переключается на чтение Священного Писания, на молитвенное чтение Священного Писания, когда он не только подчиняет свою жизнь внешнему, но он стремится достичь большей сосредоточенности. И он читает Священное Писание вот не для того, чтобы натренировать свой ум, а для того, чтобы постичь Божественный промысл, для того чтобы узнать, что Бог хочет сказать человечеству, для того чтобы его молитва приняла правильное русло. Потому что Исаак Сирин говорит, что именно Библия направляет молитву человека, позволяет ему молиться осознанно и разумно, как вот в псалме сказано: «пойте разумно» – часто отцы Церкви обращаются к этом тексту. И, соответственно, вот он говорит о том, что на первом этапе человек преимущественно занимается телесным деланием, на втором этапе он соразмеряет одно и другое, а на третьем этапе он, не оставляя телесного делания в своей келии, большую часть занят как раз таки молитвенным чтением Священного Писания. И кроме того, помимо этих трех этапов, Исаак Сирин говорит о таком состоянии, когда человек пребывает в духовной молитве и больше уже не совершает ничего внешнего, его молитва оказывается всецело внутренней. И вот на этом я хотел бы остановиться поподробнее. Исаак Сирин выделяет два состояния молитвы, два этапа молитвы: чистая молитва и духовная молитва. Вот начальный этап – когда человек вычитывает правило. Ну я думаю, что наши радиослушатели знают состояние, о нем еще и Евагрий Понтийский писал в IV веке, который был учителем для восточно-сирийских мистиков, что на молитве особенно сильно ум начинает развеиваться. Один мой знакомый священник выступал перед светскими студентами, вообще перед студентами даже технического вуза и говорит: хотите я вам докажу, что бесы существуют? А вы возьмите православный молитвослов, попробуйте почитать хотя бы одну молитву – вы увидите, что вы удержать внимания не сможете до конца этой молитвы. Отложите молитвослов –у вас все получится. Вот очень остроумно этот священник, иеромонах, к студентам обратился. Собственно, Евагрий Понтийский пишет об этом состоянии, что во время молитвы ум особенно трудно удержать во внимании. И вот пока молитва рассеянная, эта молитва еще нечистая. Вот не нечистая – в смысле скверная, но она нечистая – в смысле примешиваются все наши воспоминания к словам молитвы. И Исаак Сирин детально описывает, как пройти человеку такой путь, чтобы все посторонние воспоминания у него оказалась за пределами ограды. Вообще Исаак Сирин любит эту ограду вокруг молитвы, которую человек строит. Когда вот он не может своими усилиями остановить поток своего сознания, но он может отсеять одни помыслы от других. И вот как раз, по мысли преподобного Исаака, чтение Священного Писания особенно хорошо помогает тому, чтобы посторонние воспоминания отсеять. Поэтому для него важно, чтобы молитва совмещалась с внимательным чтением Священного Писания. Даже Исаак Сирин говорит, что молитва без чтения Писания – это как тело без души. Вот даже так он утверждает. Потому что именно в Писании человек обретает силу к тому, чтобы внешние помыслы все отсеять. И вот это состояние, когда внешние помыслы не беспокоят, Исаак Сирин называет чистой молитвой – вот вслед за Евагрием Понтийским он использует этот термин. И есть еще одно очень высокое и таинственное состояние, вот когда человек продолжает свою сосредоточенную молитву и продолжает свое сосредоточение над Священным Писанием, и нарастает, по мере того, как он от внешнего, суетного освобождается, нарастает в нем изумление и Божиим творением, и священным текстом, и в какой-то момент происходит то (вот очень таинственно и прикровенно говорит об этом Исаак Сирин, есть у него слово о духовной молитве, посвященное этой теме), когда всецело ум охватывает изумление, когда чувствует подвижник, что охватывает его ум Божественная сила, и дальше уже не его предельная сосредоточенная воля действует, а ведет его уже Божественная сила, так что он предстоит перед Богом и ничего кроме как Бога не осознает, кроме как Божественного присутствия не осознает вокруг себя. И тогда уже все его мысленные движения и порывы прекращаются, и тогда он уже не совершает молитвенного правила. Вот этот момент, он смущал многих современников восточно-сирийских мистиков: что, мол, как же, вы чинопоследование прекращаете, богослужение прекращаете? Но нам-то как раз в русской традиции хорошо знаком подобный пример из жизни преподобного Серафима Саровского, когда он на Великом входе увидел Христа – и он больше не мог, вот будучи иеродиаконом, он не мог дальше совершать то, что требовалось от него на Божественной литургии, он простоял в некоем оцепенении до конца литургии. А вот как раз есть термин сирийский <термин на сирийском> – который означает «изумление» или «оцепенение», которым восточно-сирийские мистики описывали это состояние изумления Богом, когда уже ничто внешнее, ничего телесного не происходит и даже внутренние движения останавливаются и прекращаются. Сейчас очень часто говорят о нехристианских практиках медитации и о практике остановки сознания. Вот Исаак Сирин говорит, что человек своим усилием не может остановить свои мысленные порывы, может только создать эту самую ограду вокруг молитвы. Но при этом, когда Божественную силу в себе человек ощутит, тогда уже человек, в нем прекращаются эти движения из-за изумления Богом. Точно также, как и мы от какого-то повседневного изумления мы тоже на миг замираем и ни о чем другом не помним. Вот что здесь важно, да, Исаак Сирин остановку сознания не делает самоцелью, у него Бог стоит вот главная цель – Тот, о Ком думает все время человек. Для Исаака Сирина это Бог, являющий Себя в Своей любви, благости и мудрости. Он не ставит самоцелью сосредоточенность ума, не ставит самоцелью остановку сознания. То есть у него, вот в текстах преподобного Исаака можно найти очень многое, что служит альтернативой для современных нехристианских практик, вот медитативных в том числе, у него можно найти очень глубокое описание работы ума. Но при этому него расстановка акцентов, подразумевающая, что именно Бог находится в центре внимания человека и всю свою жизнь он посвящает Ему. И вот это имеет важные последствия для мирянской как раз жизни.

М. Борисова

– Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель Института классического Востока и античности, проводит с нам это «Светлый вечер». В студии Марина Борисова. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

М. Борисова

– «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель Института классического Востока и античности Высшей школы экономики. И мы говорим о предмете его постоянного внимания и изучения – творческом наследии сирийских мистиков, аскетов VII–VIII веков. Вот говоря о том, что писали такие авторы, как преподобный Исаак Сирин, о молитве, мне кажется, очень важно вспомнить самим и напомнить нашим радиослушателям, что первая ступень что ли, первый шаг – это молитва прошения. То есть, собственно говоря, с этого первого шага мы в большинстве своем никогда не сдвигаемся – то есть мы обращаемся к Богу для того, чтобы Его о чем-то попросить. Но я помню, когда-то, когда я только первые шаги делала в попытках выстроить свою жизнь в соответствии с Евангелием и церковной традицией, у меня был очень уважаемый мною духовный наставник, он мне как-то сказал... Естественно, как у всякого неофита, у меня была масса вопросов о том, как молиться, что делать. И он мне сказал: да что же ты все время... А я жаловалось, что вот я прошу-прошу и не чувствую никакого отклика, такое ощущение, что постоянный какой-то монолог. Он говорит: а ты даешь вообще возможность Богу ответить? Ты паузу делаешь или ты все время тараторишь? Он мне сказал, что очень важно попробовать замолчать на молитве. Вот просто посмотреть на икону и на какой-то очень непродолжительный период попробовать изгнать из головы все мысли, вообще все, любые – образы там, благочестивые, неблагочестивые, какие угодно, чтобы просто вот была тишина. Я не смогла. То есть это такая удивительная наука, которую одолеть очень сложно. Но, по-видимому, если исходить из того, что писали святые отцы, абсолютно необходимо, потому что иначе с этой первой ступени мы не сдвинемся никогда.

М. Калинин

– Как раз вы упомянули в прошлом блоке о простирании перед крестом. Вот это постоянный атрибут текстов сирийских мистиков – воззрение на крест. Ну, в общем-то, в кельях единственное изображение, которое было восточно-сирийских монахов, это, собственно, изображение креста. И действительно, они сосредотачивали свой взор на кресте для того, чтобы собрать свои мысли, ну опять, как я сказал в прошлом блоке, здесь собранность мыслей не была самоцелью, а они стремились думать только о Боге, не думать ни о чем другом. И тут два следствия. Вот, с одной стороны, что состояние ума – собранность, рассеянность, движение, остановка не были главным предметом, а такие сопутствующие симптомы. И, с другой стороны, что вот как вы сказали, даже благочестивые образы, даже благочестивые просьбы, они тоже оставались как бы за границей этой ограды. Потому что ну в конце концов когда дети общаются с родителями, понятно, что они все время о чем-то их просят, но они любят их не только в силу того, что родитель что-то ребенку дает, им просто хорошо вместе. Вот общение детей и родителей, общение друзей, общение возлюбленных – это состояние, когда не только все сводится к просьбам и к обязанностям. И для сирийских мистиков молитва – это то состояние, когда просто хорошо. Неслучайно в момент Преображения говорится: Господи, хорошо нам здесь быть. Причем апостол Петр там даже себя неловко, получается, повел. Как, казалось бы, даже эта реплика была не очень удачной – тут Христос, тут два величайших пророка Ветхого Завета, и он говорит: нам хорошо нам здесь быть, сделаем три кущи, да, вот сделаем три палатки. Но это очень ценное свидетельство Евангелия – что здесь, с одной стороны, величайшее видение и, скажем, в Евангелии от Луки говорится, что в те дни ученики ничего не говорили другим об этом видении. И один из восточно-сирийских мистиков, Иосиф Хаззайя, младший современник Исаака Сирина, говорит о том, что свет Преображения – это свет неизреченный, поэтому они ничего не могли сказать – он невыразим человеческим языком. Но при этом тут же Евангелия говорят о том, как Петр смущенно говорит: хорошо нам здесь быть, сделаем три палатки – он говорит языком наивным, почти что детским. И вот неслучайно состояние ребенка, который ничего от Бога не ждет, ничего не просит, оно так ценилось Исааком Сириным. У Исаака Сирина есть даже образ не только лепечущего ребенка, даже образ муравья. Он говорит: будь перед Богом как бы муравей, как лепечущий ребенок, – имея в виду не то, что ты себя усилием воли принижаешь, а в смысле что ты не понимаешь, о чем просить, потому что Бог, ну как в Нагорной проповеди – Он знает все о тебе, все что для тебя нужно. И ты, думая о Божественном величии, вот думая о Боге, что Он, сейчас ты перед Ним предстоишь, у тебя даже все прошения сами собой отсекаются, потому что ты не понимаешь, как к Нему подступиться, ты просто чувствуешь вот это вот ощущение, что Он здесь. Или если нет в сердце ощущения, что Он здесь, то во всяком случае ты, думая о Нем, понимаешь, что тебе сказать нечего, тебе не с чего начать, потому что Он превосходит все твои представления и все твои ожидания. Вот эта мысль очень важна для Исаака Сирина, и он снова и снова предлагает, насколько человеку возможно, об этом задумываться. И мне представляется, что это очень ценный опыт, независимо от того, удается совершить его или не удается. Вот даже то, о чем вы сказали, Марина, что вы пытались и не смогли – сам по себе этот опыт, он уже проясняет очень многое в сознании. Начинает человек задумываться: он относится потребительски к Богу или по-детски, как ребенок к родителю, или как-то еще иначе. Для Исаака Сирина это очень важно. У него есть понятие: беспричинная молитва. Беспричинная – имеется в виду, что нет никакого практического повода, даже благочестивого, который побуждает тебя эту молитву совершить. И вот как Иосиф Хаззайя говорит, что истинная любовь не имеет никакой причины, она просто струится из сердца – это касается любви к Богу. Но и среди людей, бывает, спрашивают друг друга люди в паре: почему ты меня любишь? Ну некоторые девушки, юноши любят такие вопросы задавать. И, пожалуй, не знаешь, почему любишь. Но ведь не за красивые глаза, и не за фигуру, и не за ум. Непонятно. Любовь, она скорее не имеет причины. И мистическая любовь кольми паче, любовь к Богу, говорит об этом Иосиф Хаззайя, она не имеет причины. И вот по мысли Исаака Сирина, молитва тоже в идеале должна стать не имеющей причины, потому что тебе просто хорошо, потому что ты просто испытываешь благоговение или любовь к Богу. Но, действительно, начинаем мы с конкретных прошений. Поэтому Исаак Сирин и выделяет несколько этапов молитвы. То есть сначала имеет место молитва причинная, просительная, связанная с посторонними воспоминаниями и помыслами – то есть та молитва, которую он называет еще нечистой. Затем вот эта чистая молитва, когда все лишнее отсекает человек. И наконец духовная молитва, которая есть уже опытное переживание встречи с Богом, так что Исаак Сирин описывает этот опыт термином <термин на сирийском> – то есть «чувствование» или то, что преподобный Максим Исповедник, великий греческий отец и современник Исаака Сирина, называет прикосновением к Божественному. Это вообще удивительная вещь, сколько много общего между Максимом Исповедником и Исааком Сириным, притом что они жили в разных государствах, писали на разных языках – один на греческом, другой на классическом сирийском. Да, один жил, преподобный Исаак Сирин жил в халифате Арабском, а Максим Исповедник жил в Византийской империи – сколько между ними общего есть. И вот в том числе вот это состояние, которое один называет чувствованием, другой прикосновением, тоже им описывается в очень похожих категориях. Ну вот если мы сейчас думаем: ну не могу я достичь этого состояния покоя внутреннего, состояния, чтобы внешние воспоминания не отвлекали, а что же мне делать? А оказывается, есть у Исаака Сирина рассуждения на эту тему, которые цитирует уже позднее, в IX веке, еще один сирийский мистик, уже не столь известный, уже за пределами вот этой великой плеяды VII–VIII веков – Бех Ишо Камульский. Преподобный Исаак Сирин говорит: если ты будешь ждать тишины помыслов, чтобы помолиться, ты не помолишься вовек. Потому что не наступит это состояние тишины. Напротив, ты начинаешь состояние молитвы, когда сердце твое еще беспокойно и примешиваются посторонние мысли к мыслям о молитве, но ты именно через это усилие в конце концов отсекаешь из своего разума все лишнее. То есть начинаешь ты именно с молитвы, где все намешано, с молитвы нечистой, а иначе ты просто не достигнешь этого состояния. И замечательный еще есть образ у Исаака Сирина – образ лестницы. Он говорит, что молитва на своих высоких степенях – это крыша, на которую ты залезаешь. Ты без лестницы на крышу не залезешь. Когда ты залез на крышу, тебе лестница не нужна. Пока ты находишься на лестнице, ты находишься высоко, выше земли, но это не твоя цель. И это вот очень красивый образ, который вот описывает как раз то, что человек от молитвы ждет. Молитва его просительная – это лестница, с нее правильно начинать. То есть без молитвенного правила, без чтения молитв по молитвослову, без постоянства ты не достигнешь своей цели – лестница нужна, чтобы забраться на крышу. Но при этом лестница – это не самоцель. То есть важно, насколько это возможно, освобождать мысли от посторонних помыслов, и здесь Исаак Сирин дает практический совет – это чтение Писания. Потому что ну замечали, я думаю, наши радиослушатели, что Библия полна загадок, Библию трудно читать – и Ветхий Завет, и Новый Завет. Мне один друг священник говорил: я не понимаю Евангелие. Вот я читаю – Христос постоянно какими-то парадоксами говорит. И я к чему я это говорю? Не к тому, что священник этот не понимает Евангелия, а наоборот, если он осознал, что в речениях Христа, простых Его, многое непонятно, как раз говорит о том, насколько глубоко этот батюшка Евангелие читает. Потому что на самом деле множество вопросов, Христос часто не дает ответов. Он ставит вопросы, чтобы в своих слушателях пробудить волю. А уж в Ветхом Завете сколько непонятного, да и в псалмах сколько непонятного. И как раз таки Исаак Сирин говорит, что эта непонятность может обратиться нам на пользу. Потому что, когда перед молитвой ты читаешь Писание – ты начинаешь каким-то вещам удивляться, каким-то восторгаться, каким-то удивляться, в смысле что не до конца понимаешь, о чем там говорится. Какие-то вещи могут показаться тебе даже страшными, потому что в Библии много описано страшных вещей. Но, как бы то ни было, когда твой ум зацепляется за библейский текст, ты уже во время молитвы твои все остальные воспоминания, они, как красиво говорит Исаак Сирин, устаревают, устаревает памятование – уже твой ум наполняют мысли о Боге, благодаря чтению Священного Писания. Это вот один путь, который он предлагает. И еще он предлагает какие-то стихи, которые запали в душу, повторять. И вот это с одной стороны. А с другой стороны, Исаак Сирин говорит постоянно о том, как посвящать Богу свою повседневность, свою жизнь – что бы ты ни делал, понимать, что ты делаешь это ради Бога. И он вспоминает слова автора, авторитетного для восточно-сирийской традиции, хотя и не признанного традицией византийской, Феодора Мопсуестийского о том, что даже дело, совершаемое ради Бога, это молитва. Исаак Сирин говорит, что вот блаженный толкователь, как называли Феодора в восточно-сирийской традиции, сказал, что даже и дело ради Бога называется молитвой. И дальше он даже как-то спорит с этим автором авторитетным для своей традиции и все-таки говорит, что важно, чтобы мысль была к Богу устремлена. Но на самом деле тут нет противоречия: когда человек дело совершает ради Бога, его мысль на Бога уже направлена. И вот для Исаака Сирина это очень важно, чтобы в повседневных делах в том числе наших думать о Боге, иметь Его перед собой. То есть вот два пути, которыми молитва очищается, чтобы человек не остался на уровне лестницы, а поднимался дальше и, насколько для него это возможно, приближался, собственно, к крыше – к той цели, ради которой он устремляется. И тут еще один есть момент: вот Исаак Сирин настаивает на важности дисциплины и в тоже время говорит, что все совершается ради сердечного труда, той работы, которая совершается внутри и внешнее помогает здесь внутреннему. И он всячески стремится выдержать баланс. Он, с одной стороны, спорит с теми псевдоподвижниками, вот которым он говорит, что они в прельщении находятся, которые считают, что они уже без всякого труда имеют совершенство внутри себя и свои фантазии принимают за боговидение. А с другой стороны, он вступает в диалог с теми монахами, которые считают, что внешнего телесного достаточно, а чтение Писаний это уже лишнее. Исаак Сирин очень настойчиво говорит, что внутренний труд здесь оказывается очень важным. И вот мне представляется, что для мирян здесь есть очень много полезного. И вот опять же на радио «Вера» очень много есть библейских бесед, и мои родственники слушают библейские беседы, говорят, насколько это помогает им разобраться в Священном Писании. И вот то, что Исаак Сирин говорит о совмещении молитвы и чтении Библии, я думаю, это мирянам может быть также полезно, как и монашествующим. Более того, сейчас у мирян возможностей в сотни раз больше, чем у мирян в Арабском халифате во времена жизни преподобного Исаака Сирина.

М. Борисова

– Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры, преподаватель Института классического Востока и античности, проводит с нами этот «Светлый вечер». И мы говорим о наследии сирийских мистиков и его важности для нас, православных мирян XXI века. Вот мне кажется, до крыши никто из нас так никогда и не доберется, если трезво оценивать свои возможности. А вот, может быть, самое важное, мне кажется, для современного мирянина – это вот эта концентрированность на том, что ты, несмотря на все свои житейские заботы, обязанности и проблемы, ты постоянно где-то в какой-то орбите своей чувствуешь присутствие Бога. Мне кажется, выше этого мы все равно никогда не поднимемся, но это само по себе уже почти кажется невозможным, если мы представляем нашу вот повседневную житейскую круговерть. А ведь на самом деле это возможно, и даже в нашей мирской жизни. И даже если почитать того же Исаака Сирина, там видно, что нет никакого суперзнания в этом, это просто работа по сосредоточению себя, больше ничего. Просто научиться сосредотачиваться и не выпускать это из поля зрения. А ведь это возможно. Мы же, если мы любим человека, мы можем заниматься тысячей дел, но где-то все время он у нас присутствует, где-то в нашем сознании – мы о нем помним, мы стараемся в наших делах учитывать его интересы – то есть это даже на уровне взаимоотношений людей возможно. Ну, наверное, и во взаимоотношениях человека с Богом тоже, несмотря на реалии нашей современной жизни.

М. Калинин

– Вы очень точно обозначили одну из ключевых мыслей Исаака Сирина – вот это сосредоточение. Поэтому я и сказал, что тексты Исаака Сирина могут послужить христианской альтернативой различным современным техникам сосредоточения. И часто можно услышать в упрек христианской традиции, что она такого не выработала. У Исаака Сирина есть детальное описание, просто вот это мне тоже нравится образ сокровищ под ногами. Вот даже не зарытых на поле, а сокровищ под ногами. Исаак Сирин – это такое сокровище, это инструмент, которым нужно научиться пользоваться. Важно разобраться в его терминологии, потому что часто он, читаешь его размышления, сначала кажется, что это просто общая такая благочестивая риторика, а потом понимаешь, что у него очень точные описания разных состояний сознания, разных этапов человеческого сосредоточения. И, к счастью, сейчас все больше и больше появляется работ, в которых наследие Исаака Сирина с этой стороны анализируется. Действительно он рассказывает о сосредоточении, и неслучайно один из его любимых терминов сирийских, им используемых применительно вот к разным составляющим частям человека, это термин <термин на сирийском>. – там такой сложный гортанный звук: <звук на сирийском> – этот термин означает «разум». Вот часто можно встретить замечание о том, что ум у святых отцов – это не наш интеллект, не наш разум, а это дух человека. И Исаак Сирин тоже говорит об уме как о том, вот той части человека, которая испытывает как раз переживание встречи с Богом как раз в том числе. Но он говорит, зачастую он использует понятие <термин на сирийском> – «разум», имея в виду сосредоточенность. Та, которая как раз таки помогает уже дух человека, даже не привести его в нужное состояние, ну да, которая через сосредоточенность создает нужные условия для того, чтобы дух человека смог почувствовать Божественное присутствие. Да, Божественное присутствие чувствует дух. Разум – вот через интеллектуальное построение – не чувствует присутствие Бога. Но при этом разум через свое волевое усилие – а для восточно-сирийской традиции разум и воля тесно связаны, – через это человек достигает сосредоточение, которое и позволяет его духу Божественное присутствие пережить. И, конечно, преподобный Исаак много говорит о монахах, которые находятся в келии, в безмолвии, которые кроме стен своей келии (причем келии не внутри монастыря, а за пределами монастыря) ничего не видят, и они пребывают только во внутреннем делании. Но эта идея сосредоточения на Боге во всем, эта идея, она очевидна из Нового Завета. И во-первых, она очевидна из Нового Завета, где мы видим, как Христос умы Своих слушателей приводит к Богу, отталкиваясь от разных бытовых, повседневных образов – то есть явно, что Он все это имел в виду и через бытовые подробности ум Своих слушателей к этому приводит. И что еще важно, у самого преподобного Исаака Сирина есть представление о том, что многообразие и сложность человеческой жизни позволяют ему ощутить ту простоту, с которой человек задуман и в которой человек постигает Божественное присутствие. Это парадоксально, казалось бы, – вот наша жизнь нас рвет на множество частей и наше внимания рассеивает. Но вот у преподобного Исаака Сирина есть размышление: подобно тому, как ветер своими различными движениями показывает, что у него есть направитель (а в восточно-сирийской традиции было присуще представление о том, что светилами и ветрами управляют ангелы), и он говорит, подобно этому и ум по своим многообразным состояниям постигает заботу о себе. И вот если расширительно понимать это утверждение, не только применительно к уму, а применительно к нашей повседневности, получается, что во всем многообразии состояний – огорчения, радости, вот где-то мы преодолеваем трудности, где-то мы преодолеваем скуку и уныние, – все это многообразие состояний, нами переживаемых, может превратиться в жажду Божественной простоты и успокоения. Восточно-сирийские мистики исходили из того, что нынешний век – это состояние многообразия и сложности, а будущий век будет состояние простоты. И это многообразие и сложность учит человека и готовит его к тому, чтобы принять простоту как дар и ощутить ее настоящее значение. И вот мне кажется, эта мысль Исаака Сирина о том, что сложность и многообразие сами по себе могут превратиться в жажду Бога, она уже многое может дать для того, чтобы действительно в повседневности о Боге помнить. Ну а так, вот если стремиться думать о Боге в каждом своем поступке и делать все ради Бога, то здесь, мне кажется, очень большой открывается простор. Действительно, мы думаем о любимых в каждом моменте своей жизни, но иногда у нас возникает желание любимым посвятить что-нибудь, то что мы делаем. А какие-то вещи мы не можем посвятить любимым, потому что просто никак это не пересекается с ними. Мы можем просто о них думать или думать: ну вот скорее бы уже сделать это дело и вернуться, вернуться домой. А для Бога-то мы можем каждое дело делать, потому что можем послужить человеку, помочь другому человеку или просто сделать по совести что-то в каждой ситуации. И в этом смысле действительно у преподобного Исаака мы, миряне, не научимся сидению в келии, но сосредоточенности вот хотя бы для того, чтобы все-все, что мы делаем в нашей повседневности, посвящать Богу – этому мы можем научиться. И тогда действительно жизнь становится дверью в бесконечное пространство, если использовать выражение профессора Себастьяна Брока, уже в нынешней реальности.

М. Борисова

– А может ли современный молодой мирянин где-то поподробнее об этом узнать, если не поступать специально на какие-то богословские курсы?

М. Калинин

– Вот если говорить в целом об этой традиции, то вот сейчас мы с коллегами, занимаясь переводами сирийских мистиков, стремимся все выкладывать онлайн. Если вы поищете тексты Исаака Сирина, Афнимарана, Иосифа Хаззайи или «сирийские мистики» введете в запрос, то вы найдете материал. Но я со своей стороны горячо хотел бы молодых людей, которые сейчас имеют возможность поступить на бакалавриат, пригласить на образовательную программу «Христианский Восток», которая вот в этом учебном году открывается в Институте классического Востока и античности Высшей школы экономики. До 25 июля прием документов. И вот те молодые люди, которые поступят на эту программу, будут детально изучать сирийские и другие арамейские языки, арабскую литературу и они смогут стать нашими коллегами в поиске этих драгоценных жемчужин сирийского христианства. Мне кажется, что вот для тех молодых людей, которые хотели бы свою жизнь связать с изучением христианской традиции и при этом получить такое образование, которое даст им знание арабского языка, если вдруг не академической деятельностью заниматься, а какой-то иной, тут много сфер применения, мне кажется, это отделение даст очень многое. Вот горячо, от всего сердца вас приглашаю.

М. Борисова

– Спасибо огромное за эту беседу. Максим Калинин, филолог, переводчик, научный сотрудник Общецерковной аспирантуры и преподаватель и Института классического Востока и античности Высшей школы экономики, был сегодня гостем программы «Светлый вечер». В студии была Марина Борисова. До свидания, до новых встреч.

М. Калинин

– Большое спасибо. До новых встреч.