«Люди, сохранившие веру». Прот. Константин Харитонов

В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Алла Митрофанова, Кира Лаврентьева, Анна Леонтьева, а также наш гость — настоятель подворья Свято-Троицкой Сергиевой Лавры в городе Пересвет Московской области протоиерей Константин Харитонов — поделились светлыми историями о людях, которые в тяжелые времена сохранили веру и помогли выстоять Церкви в годы гонений.

Ведущие: Алла Митрофанова, Кира Лаврентьева, Анна Леонтьева

---

А. Митрофанова

— Дорогие друзья, здравствуйте. Наш специальный гость протоиерей Константин Харитонов, настоятель храма Иверской иконы Божией Матери подворья Троице-Сергиевой Лавры в городе Пересвет, сегодня в студии Радио ВЕРА. Отец Константин, здравствуйте.

Протоиерей Константин

— Здравствуйте.

А. Митрофанова

— И «Светлые истории» — это особая программа на Радио ВЕРА. Мы делимся друг с другом очень личными переживаниями, историями из собственной жизни или историями, которые произошли с другими людьми, но трогают нас. Делимся и наших слушателей призываем не только слушать нас, но и смотреть на всех площадках, где Радио ВЕРА представлена, на сайте https://radiovera.ru/ и других платформах. Кира Лаврентьева, Анна Леонтьева и я Алла Митрофанова — вот в такой компании мы сегодня, во главе с отцом Константином, будем говорить на тему, которую отец Константин нам предложил: «Белые платочки»: истории о людях, которые сохранили веру и пронесли ее через времена гонений«. Отец Константин, поскольку вы эту тему выбрали, вам и слово, и всегда у нас в этой программе именно гость начинает. А почему именно на ней вы остановились?

Протоиерей Константин

— Вы знаете, я поступил в семинарию в 96-м году, и мне посчастливилось увидеть много таких вот женщин, так называемые вот «белые платочки», и не только, которые на самом деле очень много вложили лично в мою жизнь, в мое сердце. Они передали мне настоящую живую веру, то что для меня лично. Я помню, мы ходили к ним носить воду, колоть дрова. И эти матушки, при них еще ходили там в 80-х, в 90-х годах другие семинаристы, которые в будущем стали священниками, архиереями стали. Да я знаю этого Коленьку там, допустим, он сейчас митрополит такой-то. Я знаю этого Васеньку, он сейчас епископ такой-то. И вот они своими рассказами, своими молитвами они на самом деле передали такой дух веры, той веры, того времени, и воспитали, наверное, в этом отношении не одно поколение священников и архиереев. Поэтому на самом деле это такая тема очень важная и нужная, потому что они на самом деле подвижницы, сохранившие веру. Вот я сейчас вспоминаю, раба Божия Мария — их было две сестры, они жили недалеко от Троице-Сергиевой Лавры. Мы тоже, как всегда, ходили к ним там носить воду, помогать, они нас кормили борщиком вкусным. И вот мне Мария рассказывала, как в советское время она работала на хлебозаводе и мыла полы, и ее ударило током. Возле какого-то там прибора она мыла — ну кто-то был виноват, а ее ударило током, правила безопасности кто-то, как говорится, не соблюдал. И ее обвинили, что она виновата и ее хотели посадить, завести на нее уголовное дело, посадить в тюрьму. И она говорит, я иду такая возле Лавры, скорблю, переживаю, молюсь, говорю: Господи, ну как же так, ну где же справедливость? И подходит к ней старичок и говорит: справедливости здесь нет, она там, — показывает на небо, —она на небе. И уходит. И она говорит, я смотрю по сторонам: кто это, как он вообще мои мысли-то узнал? А потом она увидела икону преподобного Серафима, узнала в нем этого старичка.

К. Лаврентьева

— Ничего себе.

Протоиерей Константин

— И вот они рассказывали такие живые истории, жизненные истории, которые происходили с ними.

А. Митрофанова

— Так, а подождите, в итоге посадили?

Протоиерей Константин

— Нет, в итоге Господь ее сохранил.

А. Митрофанова

— Слава Богу.

Протоиерей Константин

— Да. Потом я знал монахиню Иулианию, Зою Георгиевну, за которую мы тоже постоянно молимся, сейчас она, Царствие Небесное. Они печатали книги святых отцов. Там на печатных машинках по пять, по шесть, а то и по семь страниц, так чтобы сразу копировалось. Они печатали Иоанна Лествичника, авву Дорофея — ну такие книги, в принципе, безобидные, но для советской власти это было антисоветчина. И однажды к ним ввалились сотрудники госбезопасности и их там, как настоящих шпионов, шли обыски. Ну, в общем, кто-то прятался в погребе, и тоже чуть не посадили за Иоанна Лествичника, авву Дорофея — книги, в принципе, кто читал, там знают, основы просто духовной жизни, там ничего не сказано против власти как таковой. И они вот этим занимались, распространением духовной литературы. Потом же вся эта духовная литература сохранялась благодаря им. И мне довелось еще встретить, такая жила схимонахиня Анна в Хотьково, Теплякова что ли, фамилия, она последняя насельница Аносиной пустыни была. Так она рассказывала, как они после революции видели эти демонстрации, когда люди одевались в нечистую силу, одевались в священнические одежды, размалевывали себя черным цветом — то есть происходило такое, в Москве было беснование. Она говорит, я вообще удивляюсь, как Москва выстояла, только молитвами святителей. И они собирались группками такими, девицы, и помогали священникам, которых репрессировали. Они ездили на вокзалы, и священника вот как зимой могли арестовать, в чем были, их прямо помещали в такие вагоны дощатые и перевозили, извиняюсь, как скот. И они приносили им теплые вещи, одевали их, священников. Так они помогали им идти по этапу, они одевали этих священников, и они очень многим священникам так помогали. И их группы, у них были группы верующих, там, конечно, внедрялись разные люди, которые потом их же сдавали, их же потом многих сажали. Но вот она прожила там более 90 лет, я уж не знаю, до ста лет. Отец Александр Шаргунов, есть тоже у него такая брошюрка, где она записал ее воспоминания. Там можно найти ее в интернете, тоже почитать. Это удивительно, то есть это живые истории, рассказывающие о настоящей жизни. Ну это же скрывается, да, там где-то умалчивается: вот ничего страшного не было, все было хорошо. Нет, был ужас и кошмар на самом деле. И они это пережили, они это видели, они через это прошли. И поэтому такие простые вот женщины, так называемые, как говорил патриарх Алексий II, «белые платочки», они и сохранили эту веру, они передавали эту веру. Они передавали своим детям, своим внукам, своим знакомым. Они вымаливали своих внуков и детей. Как рассказывал мой друг, иеромонах, он говорит, его бабушка молились, а он приходит после школы, говорит: бабушка, вот я был в школе, нам сказали, Бога нет. Нет Бога, бабушка. А бабушка так на него посмотрела, говорит: ничего, подрастешь — поймешь. Ну сейчас он иеромонах.

К. Лаврентьева

— Понял.

А. Леонтьева

— Ничего себе. Понял, да.

А. Митрофанова

— Хорошо бабушка молилась.

К. Лаврентьева

— Да, точно.

А. Митрофанова

— Это значит, глубоко так молилась.

Протоиерей Константин

— Да, вот их молитвами, потому что ничего просто так не бывает. И их молитвами и Отечество наше, оно выстояло. И я считаю, что в годы Великой Отечественной войны молитвы этих вот женщин, матерей простых, которые вот...

К. Лаврентьева

— И слезы их.

Протоиерей Константин

— Да, и их слезы помогли тоже нашему Отечеству выстоять, чтобы Господь помиловал, даровал нам победу. Это, конечно, их молитвами. Потому что так же истории слышишь и рассказы, когда шинель, там одна учительница мне рассказывала, она тоже дошла до Берлина, мама ее вшила в шинель крестик, и она с этой шинелью не расставалась до Берлина. Она уже заношенная была, но она вот хранила эту шинель, потому что крестик этот был вшит. Потом у нас есть прихожанка, и она рассказывала нам про своего, получается, прадеда, которого еще на Первую мировую войну мама благословила рублем с изображением царя Николая. И вот он пришел с войны, с Первой мировой, пришел — у него вся шинель была порвана, но ни одной раны. Пуля попала ему в этот рубль, а он был у сердца. А были случаи, когда он просто вот, он артиллеристом был, был в расчете, и тяжело заболел, убежал в сторону. В это время накрыло артиллерийский расчет и погибли все, он остался жив. И она каждый день раздавал по алтынчику, по полушечке, каждый день раздавала странникам милостыню. Потом он прошел финскую войну, потом прошел Великую Отечественную войну, тоже был на фронте. И вот молитвой его матери Господь сохранил его и ни одного ранения. И таких историй на самом деле, я думаю, каждый может найти, раскрыть, посмотреть. Поэтому это надо про этих людей говорить и про этих людей нужно знать.

А. Митрофанова

— Бывали ситуации, когда и молились, и все, но и ранения и даже...

Протоиерей Константин

— Ну понятно, понятно. Я просто, вы знаете, в каждом случае есть...

А. Митрофанова

— Свой промысл Божий.

Протоиерей Константин

— Свой промысл Божий. И понятно, что многие могут подумать: ну как же, а вот тоже молились там... Но вы знаете, я вспоминаю такую историю, когда один старец тоже так же все время так думал: как же так, почему вот одна молитва помогает, другая не помогает. И Ангел Божий его поставил возле реки, и он видит, как один человек подошел к реке бурной, перекрестился и перешел через реку живым и невредимым и пошел. А второй подошел, долго молился, молился у реки, старец за него молился тоже. Молились, и старец стал за него молиться, и он пошел через реку и утонул. А он говорит: как же так? Тот перекрестился и прошел, а этот раз. А Ангел Божий ему говорит: тот, говорит, кто перекрестился, он всегда молился. А этот, говорит, только сейчас стал молиться Богу, вот и вся разница. Поэтому тут есть свои особенности. Поэтому мы не будем вдаваться в такие глубокие...

А. Леонтьева

— Божий промысл.

Протоиерей Константин

— Божий промысл действует. Но мы знаем одно, что молитва матери и молитва этих женщин, она творила чудеса. И можно сказать, она, эта молитва и сохранила нам веру нашу. Потому что я слышал тоже, одна схимонахиня мне рассказывала, как ее мама работала в колхозе. А в советское время, особенно в те еще времена это был тяжелый труд, с понедельника по субботу, выходной был только в воскресенье и то не всегда, наверное. И потом она в воскресенье вставала, шла пешком в храм, а до храма было 15 километров. Пешком шла в храм, там выстаивала все богослужение. А батюшки тогда служили как тоже: и литургия, и молебен, и все зараз, потому что люди же только раз в неделю приходили, получается. И потом обратно еще 15 километров шла обратно домой. И каждый воскресный день она старалась молиться Богу. Вот такие они были крепкой веры люди. Иногда мы себя оправдываем, у нас до храма там пара минут дойти, а мы времени не находим — нет времени, работа, я занят. А у них не было оправданий. Я помню, когда в 90-х годах я учился, видел, как они молились, стояли на службах эти вот бабушки, они как свечечки.

А. Леонтьева

— Да, кстати.

Протоиерей Константин

— Они только немножечко согнутся, может быть, так вот и стоят ровненько. Не присядут просто так, ничего, стоят и молятся. И притом все богослужение. А в Лавре служба там в пять часов начинается, там в девять, полдесятого заканчивается. И еще потом остаются на исповедь своим духовникам. А некоторые ночевали с субботы на воскресенье в Лавре, еще утром причащались на службе, потом уже шли, ехали домой к себе там, где они жили. Поэтому это удивительные люди.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, напоминаю, что сегодня в этой студии Кира Лаврентьева, Анна Леонтьева и наш специальный гость — протоиерей Константин Харитонов, настоятель храма Иверской иконы Божией Матери подворья Троице-Сергиевой Лавры в городе Пересвет. Отец Константин, спасибо за целую россыпь таких удивительных примеров, историй.

А. Леонтьева

— Я думаю, отец Константин мог бы продолжать и продолжать.

К. Лаврентьева

— Бесчисленное множество.

Протоиерей Константин

— Это удивительные люди. На самом деле очень много пришлось, но мы к ним бегали даже вот с радостью, и водички принести, и дрова поколоть. А особенно перед экзаменами. Картошку вскопать.

А. Леонтьева

— А почему особенно перед экзаменами?

А. Митрофанова

— Чтобы помолились, наверное.

А. Леонтьева

— Я поняла.

Протоиерей Константин

— И их молитвы нам помогали.

А. Митрофанова

— Ну это вот важный такой момент все-таки. У молитвы нет математического закона действия, по принципу: ты мне — я тебе. Я Тебе вот сейчас молитвенное правило прочитал, и тогда, значит, Ты мне, пожалуйста, квартиру, экзамен, там мужа, жену, ребенка или чего-нибудь еще. Это так не работает. Вот этот закон любви, он не поддается никаким алгебраическим или геометрическим уравнениям. Это вообще про другое.

Протоиерей Константин

— Ну вы знаете, вот самое главное, что они вот нам дали — мы с друзьями ходили часто очень, с другом, который тоже иеромонах сейчас, — они нам пересказывали вот эту жизнь, настоящую жизнь веры. Вот вера в жизни человека, живая вера. Вот это вот самое бесценное. Это, знаете, не всегда даже на уроках богословия мы могли почерпнуть то, что там могли. Там это практическая жизнь.

А. Митрофанова

— А как кто-то из наших гостей сказал, что у жен-мироносиц были уроки... Отец Федор Бородин. Уроки по практическому христианству, то есть практические уроки по христианству. Апостолы, они слушали Спасителя, они, как сказать, внимали умом. А жены-мироносицы все это время готовили, стирали, ухаживали, мыли. Вот это вот почему они первыми и побежали ко гробу и первыми узнали о Воскресении Христовом — у них, им христианство вот оно уже, они уже так жили. И вот это, конечно, да, это потрясающе. Мне кажется, что те бабушки, о которых вы говорите, отец Константин, они из той же плеяды.

Протоиерей Константин

— И при этом даже неизвестно, кто кому помогал.

А. Митрофанова

— Да, вы, колющие им дрова, или они, рассказывающие вот о таком.

Протоиерей Константин

— И утешающие уже нас. Иногда что-нибудь вкусненького нам приготовят даже. Хотя, в принципе, мы не нуждались, там в академии, в семинарии хорошо кормили. Но вот это тепло их рук, тепло их молитвы, наоборот, как-то, как говорится, вот взращивало в нас какую-то особую духовную составляющую веры нашей и это помогает до сих пор. Когда вспоминаешь их, это тебе, подвигается ум лишний раз не лениться.

А. Митрофанова

— Кира, твоя история.

К. Лаврентьева

— Мне тут недавно мой старший ребенок высказал свои мысли по поводу того, что он глубоко сомневается, что я в семь-восемь лет доходила до школы пешком в минус 50 градусов. А жили мы в Сибири в Красноярске — уже тысячу раз об этом рассказывала, все об этом знают, кто смотрит «Светлые истории». И он, как человек живущий в Москве, где нет, в принципе, 50 градусов (ну тут другой немножко климат, и минус 20 тут как минус 50 на самом деле, но тем не менее) и добирающийся до школы на машине, он в принципе как-то не смог этого вместить. И плюс пубертат. И он решил, что пора задавать мне серьезные вопросы. И он говорит: ты знаешь, я сомневаюсь, не миф ли это, чтобы как бы зарядить наш этот вот дух воли, чтобы нас подстегнуть к свершениям.

А. Митрофанова

— Минус 50 в смысле?

К. Лаврентьева

— А моя мама, она им рассказывает, что ваша мамочка... Ну это как бы мама может. Ваша мамочка, замерзшая, шла в школу грызть гранит науки. Ну как ни странно, я не хвалюсь, это правда так было, но мы все были такие. Мне кажется, и не в Москве, и в Москве, и в Красноярске, и в Новосибирске, и в Подмосковье, все ходили пешком в школу — в мороз, на автобусах добирались. Ну это в общем-то, не проблема. Просто сейчас дети немножко другие, они уже привыкли к другому. И я помню один прекрасный день зимний, когда я встала, по своему будильничку — даже сама себе не верю, и было еще очень темно, и был декабрь, уже перед Новым Годом. И я шла по улицам одна, фонари не работали. У меня уже обморозились щеки...

А. Леонтьева

— Ничего себе.

К. Лаврентьева

— Вот это все белое, естественно, ресницы белые, шапка, как-то там я ее завязала, бабушка как-то меня там собрала. И в общем, все как бы о’кей было, что я пошла в темень и в мороз, никто даже не парился по этому поводу. Ну потому что жизнь такая была. И я иду, какие-то собаки выскакивают из каких-то дворов, меня облаивают, ветер этот сибирский, хиус называется, вот он такой вот свистящий, пронизывающий тебя насквозь. И ты идешь, идешь, там одна дорога, потом другая, потом третья. Ты проходишь храм — моя дорога шла всегда мимо храма в школу. Это, кстати, очень много значительно, очень символично. И прихожу я к этой школе наконец и думаю: сейчас я согреюсь. А она закрыта на амбарный замок. Просто ее закрыли из-за морозов. И я так потащилась этой же дорогой домой. И как-то моей маме это так вот врезалось в память, что она теперь все время это рассказывает моим детям. И я сначала возмутилась, думаю: ах ты, маленький! Как ты можешь сомневаться в праведности своей маленькой мамы? А потом я просто зашла в Яндекс, открыла: «Красноярск, 1997 год» — и температуру. И вот так молча ему отдаю. Он смотрит: декабрь —52, январь, —45. Он такой: хорошо, извини, я пошутил. К чему я все это рассказываю? Ну мне-то просто до школы дойти. А святитель Лука, который, как мы знаем, жил в Красноярске какое-то количество лет, в ссылке. Одна из ссылок была —Красноярск. И было полное бездорожье, месиво. У него были больные ноги, как мы знаем, и вообще очень тяжелая ситуация со здоровьем. Он, чтобы добраться до николаевского храма — в Николаевке, на горе. То есть Красноярск, он как многие сибирские города, расположен между гор. И некоторые храмы, они находятся на возвышенностях, а город находится в низинке. И чтобы тебе добраться до храма, тебе нужно вымешать всю грязь до колена, холод, снег, бездорожье, вьюгу, стужу, хиус этот сибирский, чтобы добраться до храма. И святитель Лука, он каждый день, когда ему нужно было служить, он полтора-два часа доходил до храма, служил в этом николаевском храме Никольском, и так же точно утром на литургию. А оперировал в школе, которая была закрыта под госпиталь, я в ней потом училась, на улице Ленина, сейчас это 10-я школа. К чему я это все говорю? К тому, что мой первый духовник, отец Виктор Теплицкий, который служит вот в том самом храме, в котором служил святитель Лука — меня там крестили, да, мы туда ходили, и там у меня был мой первый духовник, совершенно добрый пастырь, духоносный, живой, очень искренний, любящий Христа, он потрясающим способом на самом деле, потрясающим путем пришел к Богу. Он заглянул как-то в этот храм, и его быстренько приметили две благочестивые женщины, которые стояли на клиросе и поднимали целину православия на самом деле вот все эти годы, весь этот XX век. И он познакомился с этими женщинами. Они его как-то очень ласково быстро взяли в оборот, на клирос, начали учить его молитвам. И он говорит, что одна женщина, Клавдия Ивановна, пригласила его к себе как-то домой, чтобы показать ему все, что она там переписывали руками — акафисты, литургии, последование всенощного бдения. Батюшка кивает. Вы понимаете, что все это так и было в 90-е — все это было ручками прописано, нотки были ручками прорисованы, нотный стан, все это переписывалось и передавалась толстыми тетрадками из поколения в поколение, на свой страх и риск. И он пошел к ней домой. И, говорит, я просто обомлел, потому что она жила очень далеко от храма. Она была горбатенькая, очень старенькая, и она ходила каждый день в храм полтора-два часа. Она жила у железнодорожных путей, и ее дом, знаете, вот старые дома, они имеют свойства вообще очень сильно проваливаться, что окна, они уже как бы на земле лежат, а может быть, и ниже. То есть ты заходишь, спускаешься в дом, и смотришь уже как бы на дорогу, по которой ходят люди, снизу вверх. Вот такой у нее был домик, она в нем жила. И отец Виктор ходил к ней домой. И, он говорит, она мне передала вот этот огонь живой веры. Он сейчас очень горячий пастырь, он работает с молодежью, он очень много делает миссионерских дел, пишет прекрасно стихи, замечательно владеет словом, закончил Литинститут уже будучи священником. И он говорит, что это было настолько потрясающе, вот эти две бабушки — в очках в толстой оправе, горбатенькие, повидавшие на своем веку огромное количество сложностей, жизненных трудностей, потерь и лишений, и мы даже не знаем на самом деле, что было в жизни, потому что они молчали очень скромно о себе, не рассказывая. Они настолько тепло и с такой теплой христианской надеждой привечали новых молодых людей в надежде на то, что их век заканчивается уже, и они верили, что смогут донести вот этот огонек, как мироносицы, дождаться своего Жениха, и передать этот огонек новому поколению, чтобы Церковь опять смогла расправить крылья и опять смогла набрать вес в нашей стране. И он говорит, что именно Клавдия Ивановна вот тогда привела меня в храм, передала мне вот этот огонек Божией любви, огонек веры, он разгорелся. Я, говорит, потом поступил на пастырские курсы, я ушел со своей работы, меня уже пригласили стать диаволом. И он до сих пор служит, отец Виктор, в этом николаевском храме. Клавдия Ивановна давно умерла, также множество женщин, которые действительно отважно, преданно служили Христу в советские времена. И вы знаете, так много говорят вот о том, что бабушки, бабушки, я пришел в храм, а там эти бабушки, они меня за брюки наругали, за помаду наругали. Да меня тоже ругали, всех ругали. И как-то вот я так сначала с пониманием к этому относилась, думаю: ах какие бабушки, ведь нельзя так вот молодежь, действительно, от храма как-то отвращать. А с другой стороны, ведь если посмотреть на это с таким углом понимающим, ведь эти бабушки, они вот таким образом, думают, что они сохраняют веру, что они вот так вот берегут благочестие в храме. Понятно, что это может поддаваться критике там, это можно обсуждать. Но понятно, почему они это делали. И вот эти самые бабушки, которые были тогда на клиросе в нашем николаевском храме, они никого не гоняли, они очень смиренно, тихо себя вели. Но в них было столько любви. Я их помню просто, этих бабушек, всю эту компанию, которые стояли на клиросе, и пели они, конечно, сами понимаете. Ну то есть это было очень...

А. Митрофанова

— Народный хор.

К. Лаврентьева

— Народное душевное пение. И оно кого-то может отталкивать, но в нем столько любви Божией, в нем столько простоты сердечной, вот аристократизма какого-то духа, когда простая бабушка может быть аристократом духа, не имея высшего образования. Сейчас уже этого нет. Все меньше и меньше, в деревнях еще где-то осталось, но вот уже, конечно, в городах этого не встретишь. И слава Богу, что они были. Слава Богу, что мы их застали, вот эти «белые платочки». И спасибо им, Царство им всем Небесное, за то что они сохранили нашу Церковь во многом. Вот.

А. Митрофанова

— А мне кажется, что люди, которые, такого вот преклонного возраста, что позволяет их соотносить с бабушками в белых платочках, сейчас делают замечания, и люди, которые вот претерпели такие испытания — морозы, и гонения и все на свете, это не всегда одни и те же люди.

К. Лаврентьева

— Не всегда одни и те же. Вот тоже правильно ты говоришь.

А. Митрофанова

— Потому что зачастую, когда человек через такие испытания проходит...

К. Лаврентьева

— Он за брюки уже никого гонять не будет.

А. Митрофанова

— Он: человек пришел — какая радость! к Богу пришел — какая радость!

К. Лаврентьева

— Ты права.

А. Митрофанова

— А вот это, как это сказать, желание сделать замечание и прочее — это, может быть, знаете, это тоже психологически объяснимо, от какого-то внутреннего рвения...

К. Лаврентьева

— Настроения.

А. Митрофанова

— Но у этого рвения, мне кажется, другой человеческий замес. Это из, вот как знаете, на комсомольских собраниях могли там отчитать — там суд пионеров над Бабой Ягой.

Протоиерей Константин

— У этих бабушек, у них на самом деле, и они рассказывали, и я просто тоже слышал, у них отношение к одежде было очень серьезное. У них не относились так, как мы, бывает.

К. Лаврентьева

— Ну оделся и оделся.

Протоиерей Константин

— Даже на молитву у них было, свой отдельный платочек на молитву. Они не вставали на молитву в обычном платке, в котором они ходили в течение дня. Они его снимали, одевали отдельный платочек. Они, в храм у них был отдельный платочек. Все чистенькое, они в храм одевали чистенькое и шли. И поэтому, когда они видят, что заходит молодой человек зачастую в шортах, в тапочках... Хотя меня один раз поразил рассказ, даже вот когда был чемпионат мира по футболу у нас, что японцы приехали к нам, они разувались перед храмом с благоговением.

А. Митрофанова

— Это их традиция.

Протоиерей Константин

— Да, но все равно. И наши, когда заходят, да. Вроде неважно, как я зашел, важно, что я зашел. И поэтому бабушки — нужно их понимать, они к одежде относились особенно. Поэтому что всякий раз, когда они видели какое-то несоответствие, они делали, конечно, замечание. Ну просто мы по-разному на это реагировали.

А. Митрофанова

— И тоже по-разному делают замечания ведь.

Протоиерей Константин

— Да, и мы по-разному реагируем на эти замечания, там можем отреагировать по-разному. И я помню, сам тоже, когда начинал в храм только ходить, тоже самое, да, и они на самом деле, благодаря им и было благоговение в храме. Они соблюдали такое благоговение, так чтобы не было крайности.

К. Лаврентьева

— Слушайте, сейчас вот батюшка говорит, я вспомнила, совсем недавно был со мной случай. Иду вот по Ильинке, а там Казанский собор, как мы знаем, на Красной площади, и на нем с левой стороны мозаика Божией Матери выложена, икона Божией Матери мозаикой. И рядом стоят лавочки. Сейчас там везде поставили лавочки, и там сидят люди, прохожие, туристы, что они делают, как бы каждый кто во что горазд. И я иду, значит, мимо этого храма и совершенно привычно оборачиваюсь на эту икону, чтобы перекреститься. Там всегда идет вот эта запись церковного пения из лавки церковной рядом. И сидят индусы что ли, в общем, мужчина и несколько женщин. И индус сидит вот, значит, молодой человек, и у него нога на ногу, естественно, и он сидит прямо у этой иконы. Лавочку кто-то догадался поставить прямо возле иконы. Простите, вот если кто-то из вас слышит — пожалуйста, вот ей там не место. Потому что люди иногда могут, даже по незнанию, неправильно себя вести. Потому что это прямо под иконой стоят эти лавочки. И он курит. Он курит, он, значит, сложил ноги там, понятно, там как-то. И, вы знаете, он курит и задумчиво смотрит на икону Божией Матери. У него, видимо, был какой-то мыслительный процесс: можно ли вот тут прямо окуривать эту икону своими сигаретами? Можно или нет? Я сначала прошла мимо. Потом думаю: нет. Вернулась. Думаю: как бы это сказать так, чтобы он не чувствовал себя оскорбленным? И я очень мягко, — Господи, спасибо! — подошла к нему... Это не то что себя, не дай Господи, вообще восхваляю, нет конечно. Именно его реакция меня потрясла. Я подхожу и на английском ему говорю, вот прямо вот так: извините, пожалуйста, вот нельзя здесь курить, нежелательно... Он: ах! Сорри, сорри! — там начинает тушить эту сигарету. То есть понимаете, он настолько благотворно...

А. Леонтьева

— Готов был к замечанию.

К. Лаврентьева

— Откликнулся на вот это вот мое очень вежливое к нему обращение. Настолько на добрую почву упало это семя, что я думаю: нет, мы все-таки должны немножко, хотя бы вот немножко вот как-то вот тоже благоговейное отношение к Церкви, пусть даже у людей, которые не имеют к ней отношения, все равно как-то воспитывать. Потому что это же уважение к нашей культуре и к нашей вере. Это же тоже важно. Ну и как-то это должно быть с очень большой любовью, мне кажется, сделано, иначе эффект будет обратный. И это тоже должно быть уместно. В этом случае было уместно.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, напоминаю, это программа, которую можно не только слушать, но и смотреть. На всех площадках, где Радио ВЕРА представлено и на сайте https://radiovera.ru/. Протоиерей Константин Харитонов, настоятель храма Иверской иконы Божией Матери подворья Троице-Сергиевой Лавры в городе Пересвет, сегодня наш специальный гость, Кира Лаврентьева, Анечка Леонтьева, я Алла Митрофанова. Буквально на несколько мгновений прервемся, а потом вернемся в студию, продолжим рассказывать истории про «белые платочки». Об удивительных людях, которые в годы гонений сохранили веру и пронесли ее через все испытания.

А. Митрофанова

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА продолжаются. Друзья, напоминаю, это программа, которую можно не только слушать, но и смотреть на сайте https://radiovera.ru/ и на всех платформах, где представлено Радио ВЕРА. Наш специальный гость, протоиерей Константин Харитонов, настоятель храма Иверской иконы Божией Матери подворья Троице-Сергиевой Лавры в городе Пересвет. Отец Константин, еще раз здравствуйте.

Протоиерей Константин

— Здравствуйте.

А. Митрофанова

— Так радостно вас видеть и приятно слышать ваш голос, такой насыщенный, густой...

К. Лаврентьева

— Теплый.

А. Митрофанова

— И очень теплый. И отец Константин точно так же тепло и служит в храме, и точно так же тепло и принимает всех гостей у себя в храме.

Протоиерей Константин

— Приезжайте.

А. Леонтьева

— Вот только про пирожки не говори, а то же все приедут.

А. Митрофанова

— Про пирожки, хорошо, не буду говорить, что у отца Константина там еще замечательные пирожки, но я ничего никому не говорила. И не только пирожки. Кира Лаврентьева, Анна Леонтьева. Анечка, тебе слово, твоя история.

А. Леонтьева

— Да, слушайте, я хотела начать с того, что нас в жизни, вот как Кира рассказала, натолкнула меня на такую мысль, что у нас в жизни нам встречаются какие-то люди, которые вот сохранили вот эту вот искру и приводят нас к Богу. И я не знаю, может быть, кому-то не встречаются. Вот очевидно, что я очень завидую тем, у кого вера вошла в жизнь вот с рождения, вот, Кир, как тебе. Я пришла к вере очень постепенно, в юношеском возрасте, и первый человек, который мне говорил о вере, это была — о ней уже рассказывала, моя учительница английского, писательница Светланочка из Томилина. Она не была, строго говоря, воцерковленным человеком, но тогда вообще-то еще мало кто был, в моем детстве. Она просто была горячим, очень высокого духа, очень значимым в моей жизни человеком, который искренне и от всей души верил в Бога и читал Евангелие. И Светланочка дала мне три молитвы, сказала читать перед сном и утром — «Отче наш», «Богородице Дево радуйся» и «Ангеле Божий, хранителю мой святый, моли Бога о мне». Такое у меня было очень легкое и необременительное такое правило. И кто его знает, я думаю, что это вот было такое начало. А перед тем, как вспомнить вот каких-то вот женщин, которых мы называем «белые платочки», я позвонила своей дорогой подруге, матушке. Я вот долго думала, называть ее или не называть. Ну поскольку я еще не получила от нее разрешения, то я просто назову ее матушкой. Которая, так же как Кира, входила в православие — это были 70-е годы, это было время как раз такое не очень хорошее. За Евангелие, например, за хранение Евангелия, как матушка рассказывает, могли посадить на трое суток. Вот просто так конкретно. Матушку вводила вот в это православие с детства ее старшая сестра. Она была старше ее на 12 лет, и унаследовала она эту веру от своей прабабушки, дворянки. Уже, конечно, обедневшей, раскулаченной дворянки, которая вот эту веру как-то пронесла, и через бабушку, прабабушку — давайте назовем эту сестру Галя, — через вот эти вот женщин она осталась верующим человеком и, как матушка сказала такое слово интересное: вера ее была обоснованная. Вот обоснованная вера. Она очень много читала, она где-то доставала литературу, она знала историю. И вот я к этому слову просто еще вернусь, оно мне кажется очень важным. Она очень хорошо умела рассказывать, она переписывалась с какими-то монахинями из Горнего монастыря. И таким образом будущая матушка вошла вот в православие. В храм родители, кстати, ходить не разрешали. И ходили они тайно. Ходили на Якиманку, в храм Иоанна Воина. И как-то так вот эта Галя устраивала все своей младшей сестре, что каждый раз после причастия это был праздник: они гуляли по парку Горького, покупали мороженое или шарик. И вот эти детские воспоминания будущей матушки, они настолько вот праздничные. А родители, папа была вообще военным, офицер высокий военно-морского флота. И был человеком достаточно жестким. И на попытки как-то поговорить о чем-то таком вот, духовном, он отвечал Гале: а покажи мне своего Бога, тогда я в Него поверю. В дом к Гале, когда она уже стала студенткой, приходили комсомольцы для беседы с ней и для наставления на путь истинный. Но вот эта самая обоснованная вера, которая вот могла выражаться словами, каждый раз эти ребята, посидев в коридоре и попытавшись наставить, значит, девушку на путь истинный, уходили обескураженными. И все равно после этого родители очень ругали, и вот матушка говорит, что даже побивали старшую сестру. И, знаете, вот опять же эта обоснованная вера позволяла ей выуживать людей из сект. Вот, в частности, у матушки подруга попала в секту кришнаитов. Причем попала, как говорят подростки, вот по полной — то есть они просто в какой-то момент перестали выпускать ее из квартиры, вот где они там молились. И родители уже искали девушку, и каким-то чудом они узнали, в какой квартире она находится. И Галя не побоялась, она пошла в эту квартиру и поговорила вот с главным у них там этим кришнаитом. И самое интересное, что девушку не просто выпустили, а этот кришнаит сказал следующую фразу: к нам в гости пришло православие. Что он имел в виду? То ли это было вот уважение к этой девушке, которая с ним поговорила, то ли... Нет, мне кажется, это вот что-то такое было. Отец Гали и будущей матушки категорически не хотел говорить на эти темы, поэтому Галя очень интересный такой подход нашла. Она очень хорошо знала историю, и она рассказывала в семье, такие делала прямо беседы про монастыри, про историю монастырей. А отец настолько был вот таким дотошным человеком, что он время от времени все-таки вот не выдерживал и ехал в монастырь, чтобы узнать, вот правда ли это так. И он ехал, конечно, туда как в музей, безусловно, но он туда ехал. И вот удивительная вещь произошла с ним в Киево-Печерской Лавре, куда он сподобился доехать и походить вот по пещерам по всем этим, переходам, значит. Он рассказывал об этом сам. Значит, он шел, очень внимательно изучал. Перед ним шла женщина со свечкой, прикладывалась к святыням, а он как-то шел за ней. И он увидел монаха, который сидел, мощи монаха, который — я не знаю, к сожалению, какого святого, — он сидел и руки у него были открыты. И руки эти были совершенно нетленны. И вот отец очень заинтересовался этим вопросом. Он очень долго изучал эти руки, стоял рядом с ними, смотрел. Триста лет — и как бы вот такие нетленные руки, мощи. И ему первый раз в голову, как он сказал, пришла мысль: а может быть, Бог есть? И тут же пришла другая мысль: а может быть, у них просто какая-то такая в этих пещерах, такая атмосфера, воздух, что тут ничего не портится? И он не поленился, догнал эту женщину со свечой и начал ее спрашивать, и она рассказала ему что-то, и ушел он оттуда очень сильно задумавшийся. И вот это чудо, конечно, но впоследствии он стал осознанно верующим человеком. Он ушел из жизни осознанно верующим человеком. И из воспоминаний матушки о своей старшей сестре такие, знаете, трогательные, какие-то потрясающе эпизоды, когда, например, она рассказывает, как они поехали в Троице-Сергиеву Лавру, и им там разрешили заночевать. И матушка так подробно рассказывает, как их положили на ковры. Вот прямо рака с мощами святителя Сергия Радонежского и их где-то в другом углу положили на ковры, сестра накрыла ее цветным платком, и они заснули. И очень рано же начинается монашеская жизнь. И ребенок открывает глаза, представляете, она говорит: надо мной монах, он так протянулся, чтобы лампадку зажечь. И он такой огромный, говорит, он до самых сводов храма ей показался. Вот такие какие-то вот зерна, которые ее сестра заронила. Ну, кстати, сестра жива, ей там за 60 лет и с ней все хорошо. И я, знаете, слушая вот эти рассказы, я подумала, во-первых, какое мужество у молодой девушки, какое терпение и какая мудрость вот привели всю семью в результате к вере. И как вот часто этого не хватало вот таким как мне неофитам, которые вот загорелись и пошли вот этот прометеев огонь нести, значит, зажигать всех своих знакомых и родственников. И вот мне кажется, что я прямо позавидовала матушке, как вот органично, как тепло влилось вот это вот, вера во Христа в ее жизнь. Ну и, конечно, матушка сейчас удивительная, и помогает всем, и очень многое, так сказать, эту эстафету приняла от сестры.

А. Митрофанова

— Анечка, спасибо за историю. Это уже 70-е...

А. Леонтьева

— Да, это 70-е. Вот это вот эпизод из Троице-Сергиевой — это 77-й год.

А. Митрофанова

— Однако у нас и в это время все равно действительно верующим людям жилось еще непросто. Смягчение началось ближе к тысячелетию Крещения Руси ведь, к 88-му году.

А. Леонтьева

— Да, в 70-е жестко.

Протоиерей Константин

— Ну это относительно немножко, конечно, смягчение, но все равно, в эти годы тоже органы работали.

А. Митрофанова

— Работали.

А. Леонтьева

— Да, работали. На Пасху, вот матушка рассказывала, комсомольцы стояли, сцепившись, вокруг храма, чтобы не пропускать верующих. И вот Галя тоже могла подойти и что-то такое тихое сказать, и их пропускали. Вот тоже такое. Это как сквозь стену пройти, мне кажется.

Протоиерей Константин

— В Лавру приходили комсомольцы на службу, пели громко во время службы прямо, перекрикивали, перекрикивая службу. Да, такое было.

А. Митрофанова

— Что же они там пели-то, прости Господи.

Протоиерей Константин

— Я уже не помню.

А. Леонтьева

— «Взвейтесь кострами», наверное.

Протоиерей Константин

— Я помню, даже мелким был, про одного батюшку там, лаврского нашего старца рассказывали, почему он громко так поет, что вот с тех времен, что вот они старались, наши, петь громче.

К. Лаврентьева

— Да, кстати, лаврский хор, он же так поет, что до костей пробирает.

Протоиерей Константин

— Поэтому, конечно, это на самом деле вот эти события, вот люди, они терпели на всех уровнях, не только гонений от власти, но и даже среди тех, с кем они работали, учились.

А. Леонтьева

— Даже в институтах их пытались отчислить.

Протоиерей Константин

— Их все время прижимали. Вот у нас прихожанка, Царствие Небесное, которая как раз тоже из тех времен, она родила пятерых детей. Оказывается, и ей почему-то, вот после того, как она родила второго, врачи прям настаивали, чтобы она больше не рожала. Как бы такая была политика, чтобы больше не рожать, только двое. Советский комплект, знаете.

А. Леонтьева

— Да, мальчик, девочка.

Протоиерей Константин

— И ее там даже пугали психушкой, все остальное. Она родила пятерых детей. И вот она ездила все время в Лавру, она прямо такая была, очень молитвенница и в Ларву ездила. И она у нас в городе, когда уже тяжело было ей ездить, она стала молиться Преподобному и говорит: Преподобный, ну как же я буду теперь ездить к тебе? Ну как же я теперь буду в храм ездить? Уже тяжело, уже возраст, все. И тут она видит сон, как по Пересвету идут преподобный Сергий. Она: преподобный Сергий! Она такая простая была. Преподобный! Я вот вижу — преподобный Сергий к нам пришел. А через три недели она узнала, что открывается подворье Свято-Троице-Сергиевой Лавры.

А. Митрофанова

— Ваше.

Протоиерей Константин

— В городе, да, Пересвет.

А. Митрофанова

— Ничего себе.

Протоиерей Константин

— Так что, да, вот их молитвами Преподобный к нам пришел.

А. Митрофанова

— Протоиерей Константин Харитонов, настоятель храма Иверской иконы Божией Матери подворья Троице-Сергиевой Лавры в городе Пересвет, о котором сейчас как раз, о создании которого сейчас отец Константин рассказал. Кира Лаврентьева, Анна Леонтьева. Сегодня «Светлые истории» рассказываем вот в таком составе. И говорим о «белых платочках» — о тех людях, которые сохранили веру и пронесли чрез времена гонений ее и передали следующим поколениям. Отец Константин, конечно, это, может быть, знаете, ради одной этой женщины стоило подворье Троице-Сергиевой Лавры создавать в городе Пересвет.

К. Лаврентьева

— Точно.

Протоиерей Константин

— Так оно и бывает, что вот именно такие простые люди, которых мы даже не знаем, не замечаем, а их молитвами, думаем: о, как все хорошо получается у меня.

К. Лаврентьева

— Это точно.

Протоиерей Константин

— А почему у тебя хорошо получилось? Потому что есть такие, кто помолились за тебя — и вот Господь тебе дал. А так бы и не дал бы.

А. Митрофанова

— А как Господь говорит, да, апостолам: вы жнете то, что посеяли другие до вас. И так бывает. Важно действительно просто не обольщаться, что: о, я смог!

Протоиерей Константин

— Знаю истории, когда специально устраивались работать в родильные отделения, и тех детей, от которых отказывались, которые были уже при смерти, там в отделениях, туда устраивались верующие женщины и тайно крестили детей. И те, которые отходили в мир иной детишки, вот этих младенцев, они их крестили.

А. Леонтьева

— Батюшка, у вас историй, по-моему, на несколько таких программ.

К. Лаврентьева

— Да, конечно.

Протоиерей Константин

— Троице-Сергиева Лавра, вокруг там столько этих историй. Конечно, там же центр, стекались туда люди, и много и старцев, которые там окормляли многих этих верующих женщин, и они очень многое сделали, спасая всех и вся.

А. Митрофанова

— Слушаю вас и понимаю, что моя история, как часто это бывает, она несколько вразрез идет. Но, когда услышала вот эту формулировку, про «белые платочки», мне почему-то сразу вспомнился человек, который в строгом смысле под это определение не подходит, но на самом деле, безусловно, из этой же удивительной плеяды людей. Человек, который, наверное, не «белый платочек», а «белая душа». Помните, как у Елены Фроловой прекрасная песня «Белый воробей»: белая душа, нежное сердце. Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев. Вот он почему-то первым мне вспомнился, и как я ни пыталась перестроиться на другие рельсы, поняла, что вот эта история у меня в голове. Ладно, хорошо, пусть она и прозвучит. История, которую, конечно же, многие знают. Может быть, просто какие-то вехи напомню из его жизни. Во-первых, это ученый с мировым именем. Ученый, который открыл не только нам, но и огромному количеству людей на всей планете богатства и сокровища древнерусской литературы. Он и исследовал древнерусские тексты, и переводил их на современный русский язык, и истолковывал их, и объяснял — вот он счастливое соединение. Говорят, ученые делятся на две основные категории. Люди, которые умеют сделать открытия и искать, то есть вот глубоко уйти в науку, и, как правило, они немножко такие, в своем мире. И есть ученые, которые популяризаторы, которые умеют вот этот высокий научный штиль перевести с русского на русский и обратно для нас, простых смертных. Так вот академик Дмитрий Сергеевич Лихачев, он в себе объединял — это крайне редко бывает, это правда, — объединял и исследователя, глубочайшего исследователя, и человека, который умеет не то что популяризировать, но язык его был таков, что его действительно понимали и специалисты по какому-то прямо вот узкому такому периоду, и самые широкие читатели. Если мы сейчас с вами откроем его тексты, не знаю, о «Слове о полку Игореве» или о других произведениях древнерусской литературы или там какие-то, может быть, более специфические, мы с вами зачитаемся. Зачитаемся, потому что это потрясающе. И, собственно, смысл-то ведь в том, что Дмитрий Сергеевич Лихачев — это не только огромная величина в науке, это огромная человеческая величина. И каждый день его памяти — вот лично для меня это какой-то особенный день, и прокручиваю в голове эти события его жизни, которые мне известны. И многое о нем рассказывает его ученик, очень близкий его ученик и замечательный писатель, Евгений Германович Водолазкин. В частности, его роман «Авиатор», он ведь написан, я думаю, предполагаю, под впечатлением во многом и о том, что рассказывал Дмитрий Сергеевич Лихачев о своем пребывании на Соловках. В 1928 году выпускник, вот только-только, да, выпускник университета Ленинградского и подающий колоссальные уже надежды в науке, арестован был по доносу за доклад в студенческом кружке в защиту старорусской орфографии. Причем один из тезисов этого доклада, сейчас дословно его не помню, но смысл был в том, что вот именно старорусская орфография, она позволяла Бога восхвалять. Доклад, как и многое в этом кружке, он был такой, в очень легком стиле сделанный. Но доносчику этого хватило как повода, а людям, которые, да, был бы человек, а дело найдется, дело пришьем, вот они за ним пришли, и он бы арестован и сослан на Соловки. И приговор, по-моему, составлял пять лет, но в итоге он провел там четыре года. Удалось скостить немножечко срок благодаря хлопотам людей, которые за него очень здесь переживали, и нашлись те, кто сумели просто облегчить немножечко его участь. Слава Богу, что так. Дмитрий Сергеевич — ведь это человек, который на самом деле, даже оказавшись в Соловках, остался ученым. И вот был в нем какой-то такой стержень, который не удалось переломить никаким испытаниям. Мы знаем из «Колымских рассказов» Варлама Шаламова, как много людей сломались под гнетом тех испытаний, когда вокруг видишь так много расчеловечивания. А Дмитрий Сергеевич Лихачев — и мне кажется, что вот в романе «Авиатор», когда Водолазкин об этом пишет, и вывод, к которому он подводит, это во многом тоже про опыт Лихачева, он как бы кристаллизует собой очень важную мысль, что расчеловечевание начинается не в тюрьмах и лагерях. Расчеловечивание начинается, когда один человек разрешает себе подумать про другого, что тот вошь, мокрица, ниже тебя по происхождению, ниже тебя по рангу, ниже тебя в человеческом достоинстве, и поэтому ты имеешь право его уничтожить, донести, выстрелить или там что-то еще. Ну то есть ты его расчеловечиваешь в своем сознании, и тебе проще поднять на него руку. И вот тюрьмы и лагеря — это следствие вот этого чудовищного процесса расчеловечивания. В Дмитрии Сергеевиче Лихачеве был какой-то вот этот замес удивительный, который никогда в жизни не позволил ему подумать про другого (а он, мы понимаем ученый мирового уровня, да), что другой может быть ниже него. Нет, он со всеми максимально уважительно, почтительно и на равных. Особенно мягко, говорят, он себя проявлял со студентами и аспирантами — то есть с людьми, которые заведомо на лестнице науки находятся на несколько ступеней ниже него. Вот к ним он особенно был нежен, тепло, по-отечески. И вот это, правда, человек, который на протяжение всей своей жизни сохранил веру во Христа. И в Соловках, и после, потому что гонения на него продолжались. Когда он отказался подписать письмо, которое там всех академиков обязали подписать, письмо с осуждением Сахарова в определенное время. Не подписали два человека — академик Капица и академик Лихачев. Потом, когда Сахаров скончался, даже, насколько я помню, встал вопрос: а кто же будет открывать панихиду? Потому что все, кто — а Капица скончался уже, а все, кто здесь собрались, в Москве, все в свое время подписали это письмо. И пришлось из Петербурга или из Ленинграда — 91-й год, простите, пожалуйста, не помню, Ленинград или уже Петербург...

К. Лаврентьева

— Наверное, еще Ленинград.

А. Митрофанова

— В общем, да, вызвали тогда Лихачева, чтобы он открыл эту панихиду. А на следующий день за ним пришли. В каком смысле пришли? Он выходил из своей квартиры на лекцию, после того как он отказался подписать письмо против Сахарова, его избили на пороге его квартиры каких-то два молодца. Причем избили так, что они сломали его два ребра, и от более серьезных увечий его спас только конспект лекций о «Слове о полку Игореве», который он в пальто вот так вот засунул.

К. Лаврентьева

— Жуть какая-то.

А. Митрофанова

— Он дошел до университета, прочитал лекцию и только после этого обратился к врачам. И вот там диагностировали, что сломаны два ребра. И вот все эти испытания, понимаете, не убили в нем веру в людей, которая, как мне кажется, единственная в таких ситуациях в такое время возможна, если осознаешь, что каждый человек, который перед тобой, и даже те, кто тебя сейчас избивают, это образ и подобие Божии. Вот академик Лихачев для меня и его труды, которые уже в 90-е годы, когда стали издаваться, и его выступления, которые были тогда разрешены уже, вот они столько людей к вере привели.

К. Лаврентьева

— Большая ценность.

А. Митрофанова

— Вот для меня он из той же плеяды удивительных людей, которые пронесли веру через самые страшные гонения и передали ее нам. Вот. Светлая память, вечная память академику Лихачеву и тем тысячам людей, благодаря которым сейчас у нас открыты храмы и, слава Богу, все мы имеем возможность туда зайти. Протоиерей Константин Харитонов, настоятель храма Иверской иконы Божией Матери подворья Троице-Сергиевой Лавры в городе Пересвет, Кира Лаврентьева, Аня Леонтьева, я Алла Митрофанова прощаемся с вами. Ну и напомню, что программу «Светлые истории» можно не только слушать, но и смотреть на всех платформах Радио ВЕРА. До свидания.

Протоиерей Константин

— До свидания Спасибо.

К. Лаврентьева

— До свидания.

А. Леонтьева

— Спасибо большое.

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Царствие Божие нудится»
• «Истории слушателей»
• «Что это, если не чудо?». Священник Тимофей Чайкин