Главная › Программы › Светлый вечер › Седмица

«Неделя 25-я по Пятидесятнице». Протоиерей Андрей Рахновский

В нашей студии был настоятель храма Ризоположения в Леонове протоиерей Андрей Рахновский.

Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресение, о значении Рождественского поста, а также о памяти святых святителя Иоанна Златоуста, апостола и евангелиста Матфея, святителя Григория Неокесарийского и преподобного Паисия Величковского.

Ведущая: Марина Борисова

М. Борисова:

- Добрый вечер, дорогие друзья! В эфире Радио ВЕРА наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья предстоящей недели. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма Ризоположения в Леонове протоиерей Андрей Рахновский.

о. Андрей:

- Здравствуйте!

М. Борисова:

- С его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в Церкви завтра, в 25-е воскресенье после Пятидесятницы и на наступающей неделе. Как всегда, по традиции, попробуем понять смысл наступающего воскресенья, исходя из тех отрывков из апостольских Посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра в храме за Божественной Литургией. Мы услышим отрывок из Послания апостола Павла к Ефесянам из 4-й главы, стихи с 1-го по 6-й, отрывочек маленький, мне кажется, понятный и без особого толкования, поскольку весь его можно уложить в одну фразу: «Один Господь, одна вера, одно крещение». И начинается он с того, что апостол Павел умоляет его слушателей поступать достойно звания, в которые вы призваны. Собственно говоря, казалось бы, можно на этом и закончить обсуждение этого отрывка, но начинается оно со слов, которые, опять-таки, по нашей неготовности воспринимать эпистолярный жанр апостола Павла в полной мере, слова, которые приводят в недоумение: «Итак, я узник в Господе». И первое, что приходит в голову – как это? Как это «узник»? Мы же привыкли, что Господь нас всех сделал свободными, каким образом в Господе может быть человек узником?

о. Андрей:

- Это для апостола Павла такое характерное выражение, которое переводится как «ради Господа» или «вместе с Господом». Ну, например, апостол Павел, помните, когда рассуждает о браке, он говорит: «хорошо, если вот муж умер, пускай вступает в брак, но в Господе», то есть сохраняя веру ради Господа, с Господом и как бы по заповедям Божьим. То же самое, поскольку послание к Ефесянам, оно написано именно из уз, это одно из посланий из уз, то есть во время тюремного заключения апостола Павла, то он говорит «Я узник в Господе», то есть с Господом, ради Господа, потому что там такой многозначный используется дательный падеж с предлогом, поэтому, может быть, при таком переводе, который ориентируется на греческий там синтаксис, нам эти фразы не очень понятны, поэтому возникают такие вопросы.

М. Борисова:

- А почему для него так важно постоянно подчеркивать, что те, к кому он обращается, должны «с кротостью, с благотерпением, снисходя друг ко другу любовью, стараясь сохранять единство духа в союзе мира»? Вот эта формула единства духа в союзе мира, ну, казалось бы, масло масляное, но почему так нужно всё время педалировать именно эту мысль?

о. Андрей:

- А потому, что апостол Павел неоднократно сталкивался с проблемой разделений среди христианской общины. С одной стороны, иногда, наоборот, обличал, скажем так, терпимое отношение к тем или иным грехам, чего не должно быть, а с другой стороны, обличал разделение между христианами, и то, что очень часто разделения происходили не из-за уважительных причин. Вот поэтому единство Церкви под Главой-Христом, единство веры, единство духа в союзе мира, оно для Павла было одним из признаков жизни в Церкви Духа Святого, то есть единство веры, с одной стороны, это, понятно, единое вероучение, истина, которую выражает Церковь, а союз мира, то есть веры праведной недостаточно, должен быть еще союз мира, то есть любви между христианами. Как мир без истины – это такая вот «водичка тепленькая» такого, скажем так, либерализма церковного, сейчас в таком вульгарном значении этого слова. То же самое вера без единства мира – это раскол, это озлобление, это психология осажденной крепости, это постоянный поиск врагов вокруг себя или людей, «не так истинно верующих», как ты, поэтому здесь вот эти два сочетания: вера и любовь – это такие как бы основы жизни, здоровой жизни Церкви.

М. Борисова:

- Но тут, мне кажется, важно понять, чтобы это не превратилось в такую хрестоматийную формулу, что апостол Павел не подразумевал под вот этим «единством духа союзе мира», вовсе не подразумевал такой разлитый елей, когда все ходят с приклеенными улыбками, говорят приглушенными голосами «Спаси Господи», и вот этот вот вариант елейной кротости и елейной показной любви друг к другу апостол Павел вовсе не проповедовал, поскольку человек он был горячий, и когда ему требовалось объяснить его слушателям или читателям, что они не правы, он эмоции свои не сдерживал и периодически достаточно резко объяснял им, в чем именно они не правы, но, правда, потом он старался всячески сделать им что-нибудь приятное, чтобы им не было так обидно.

о. Андрей:

- Это так, да, но тем не менее, знаете, у апостола Павла, по-моему, в Послании к Римлянам такое наставление встречается, он говорит: «Будьте братолюбивы друг к другу с нежностью, в почтительности друг друга предупреждайте», то есть опережайте. Видите: «братолюбие с нежностью», вот как, да? Понятно, что ведь проблема не в елейном голосочке, как вы сейчас очень точно изобразили, там «спаси Господи», а в искренности этих чувств. И, с другой стороны, помните, кажется, это у Достоевского, в «Бесах» такая фраза, что вот эта вот грубость, она считалась выражением искренности, но это тоже не совсем правильно, то есть какая-то должна быть золотая середина, хотя вы правильно заметили, что сам апостол Павел не всегда мог себя сдержать в своих переживаниях.

М. Борисова:

- Ну, надо ему отдать должное, он говорил, что «я к вам не пришел, потому что не хочу вас огорчать, вот когда будет чем вас порадовать, тогда я к вам приду». Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Луки, из 10-й главы, стихи с 25-го по 37-й, я думаю, что большинство наших радиослушателей очень хорошо знает эту притчу – это притча о добром самарянине. Начинается она, правда, не сразу с повествования о злоключениях несчастного путешественника, который шел из Иерусалима в Иерихон, и его там не только ограбили, но и сильно, по-видимому, побили разбойники, бросили на дороге, и дальше происходит то, что всем сюжетно известно: что мимо шли там священник, левит, не обратили внимания, а вот самарянин взял на себя труд и до гостиницы довезти, и денег дать, и договориться, чтобы проследили, чтобы вылечили человека, в общем, известная история, но начинается она с несколько иной сцены: «Один законник встал и, искушая его, сказал: Учитель! что мне делать, чтобы наследовать жизнь вечную? Он же сказал ему: в законе что написано? как читаешь? Он сказал в ответ, возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим, и ближнего твоего, как самого себя. Иисус сказал ему: правильно ты отвечал; так поступай, и будешь жить». Вот зачем здесь такая преамбула?

о. Андрей:

- Нужно, мне кажется, понимать мышление законника, то есть человека, который посвятил свою жизнь изучению Торы. В его космосе закон и его исполнение как будто бы фактически обязывает Господа помочь тебе и спасти тебя. Это такое законническое мышление в рамках договора.

М. Борисова:

- Ну да, завет заключил.

о. Андрей:

- «Берит» – это же «договор» по-еврейски, а у любого договора есть взаимные обязательства. И понятно, что подоплёка такая в вопросе ко Христу: «а есть какой-то вот универсальный закон, исполнение которого автоматически перекрыло бы какую-то недостачу в соблюдении других законов?» Поэтому понятно, что Господь так отвечает. А ведь интересно, что там такое есть примечание, что «они оставили его едва живым», то есть возможно, что с расстояния нескольких шагов трудно было понять, живой этот человек или мёртвый уже лежит. И священник и левит, они почему ещё боялись подойти к нему…

М. Борисова:

- Нельзя прикасаться к мёртвому телу.

о. Андрей:

-Да, чтобы не оскверниться: до вечера они будут нечистыми, не смогут какие-то там совершить ритуалы, обряды, вот ещё момент какой. А вот этот самарянин, его, скажем так, такая еретичность, она позволила ему...

М. Борисова:

- Мне кажется, там есть ещё один нюанс, который часто ускользает: самарянин – это же, помимо всего прочего, ещё и враг. То есть это наследник тех иудеев, которые опустились до того, что стали заключать брачные союзы с нечистыми, неверными, не иудеями, они предателями, он враг, и этот враг был единственным, кто помог. То есть тут ещё вот этот нюанс.

о. Андрей:

- Да, да. И хотя Сам же Господь говорит, что «спасение от иудеев», в том смысле, что действительно, иудеи сохранили чистоту откровения, тем не менее вот Господь парадоксальным образом строит эту притчу.

М. Борисова:

- Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма Ризоположения в Леонове, протоиерей Андрей Рахновский. Это воскресенье у нас особенное, поскольку 26 ноября Церковь вспоминает святителя Иоанна Златоуста. Ну кто же не знает святителя Иоанна Златоуста? Мы каждое воскресенье приходим в храм и участвуем в литургии, которая, по большей части, почти весь церковный год – это литургия авторства Иоанна Златоуста. Мы слышим на Пасху его «Слово огласительное», то есть это практически вот у нас почти родственник. Но, как ни странно, мы не очень много знаем про него как про человека, хотя, мне кажется, там есть какие-то нюансы, которые очень созвучны многим событиям, происходящим сейчас в нашей жизни.

о. Андрей:

- Да, интересно. Даже когда начинаешь говорить об Иоанне Златоусте, не знаешь, с какой стороны подступиться, но его творения, помимо того, что нам известно из его биографии, очень многое о нем открывают. Конечно, у него очень пытливый ум, причем интересно, что в своих каких-то, скажем так, толкованиях Священного Писания, в рассуждениях на разные темы его всегда интересуют мотивы поступков человека. Очевидно, он сам к себе был очень внимателен, почему он это делает, прямо у него такой лейтмотив его толкований, почему тот или иной человек поступает так или иначе. Как тут не вспомнить эпизод его жизни, когда фактически на тех самых соборах, которые против него собирались, там одно из обвинений было то, что сейчас бы назвали нецелевое расходование средств.

М. Борисова:

- Да.

о. Андрей:

- Да, это очень серьезно, то есть деньги, которые были пожертвованы на мраморные колонны для храма, он вынужден был пустить на содержание нищих. Дело в том, что крупные христианские кафедры этого времени, и даже не очень крупные, они содержали за свой счет, то есть выдавали ежедневные пособия для сотен, а иногда тысяч малоимущих. Да, это было небольшое пособие, позволяющее прожить ровно один день, но тем не менее, это было на ответственности Церкви, и святитель Иоанн Златоуст, он вынужден был пустить эти средства туда, и он понимал, что формально, конечно, он финансовую дисциплину нарушает, это очень серьезно, а с другой стороны, мотив его поступка, он был именно такой, и поэтому там, может быть, очень так сказано мощно, Иоанн Златоуст говорит: «Если мы не будем учитывать мотивов поступка человека, то мы и Илию убийцей назовем».

М. Борисова:

- Ну, это мы берем такой уже самый драматичный период его жизни, когда он был вознесен, приближен, вот испытание властью – это жуткая штука, очень многими желанная, но не дай бог испытать это на собственной жизни. Но мне-то кажется, что там вот этот удивительный, плодотворный его период его епископства в Антиохии, в родной, любимой, двенадцать лет, которые, собственно, и дали в основном вот это его наследие, все его труды, его письма, его проповеди, он же там проповедовал постоянно, и вообще это были, по-моему, самые счастливые годы в его жизни, если, может быть, исключить его первые ученические годы. Вообще само место – Антиохия, было удивительное, помимо всевозможных исторических красочных событий, связанных с этим городом, там ведь как складывалось: там в окрестных деревнях народ говорил на арамейском, в самой Антиохии – это такая эллинская культура, это греческий язык, и вот человек вырос как бы между этих двух стихий, потом ещё в Афинах завершил своё образование, и вот такой синтетически впитавший в себя вот все эти соки человек возглавляет кафедру в Антиохии.

о. Андрей:

- В Антиохии он был пресвитером, а кафедру епископскую уже в Константинополе возглавил.

М. Борисова:

- Да, но вот в Антиохии всё совпало, всё было как раз впору, в меру, в своё, и очень располагающее к творчеству и полному развитию своего потенциала проповеднического, потому что потом в Константинополе уже там было не продохнуть, там уже была каждая лыка в строку, «собор под дубом», и, в общем, ничего хорошего дальше. А вот то, что связано с тем Иоанном Златоустом, которого помним и ощущаем мы – это как раз Антиохия, это вот его расцвет.

о. Андрей:

- Да, но ведь интересно, что расцвет, его пресвитерское служение, такое отеческое отношение ко всем, оно удивительно на контрасте, потому что святитель Иоанн Златоуст, в общем-то, воспитывался без отца, его мама овдовела, то есть был единственный ребёнок у мамы…

М. Борисова:

- … и только после её смерти принял монашество.

о. Андрей:

- Да, единственный ребёнок у мамы, которая вложила в него все силы, которая всё потратила, чтобы дать ему хорошее образование, но при этом интересно, что он вырос не маменькиным сыночком, который всю жизнь ждёт от кого-то внимания и материнской ласки, а он имел огромное сердце, став другим отцом, не имея перед собой, в общем-то, примера отца, ведь удивительно, насколько в его сердце такая отеческая любовь. Более того, он настолько глубоко чувствовал этот предмет, что одно из таких первых его произведений «Шесть слов о священстве», оно как произошло: было два кандидата в пресвитеры, которых хотели избрать: он и его знакомый по имени Василий. Святитель Иоанн Златоуст, считая себя не готовым к этому служению, просто скрылся, подставил своего друга, того рукоположили в пресвитеры. И вот он в оправдание перед своим другом: «что ж ты, вот, мол, меня... вот мы же договорились не принимать пресвитерский сан, а ты, значит, меня подставил», он пишет «Шесть слов о священстве», он излагает учение о пастырстве с очень тонким пониманием этого дела, но он ещё не был в тот момент ни пресвитером, ни епископом.

М. Борисова:

- Ну вот, как сказано в Евангелии: «нельзя идти против рожна». Хотя в нашем обиходе это кажется таким грубоватым выражением, однако же в Евангелии сказано, мы же должны относиться к этому…

о. Андрей:

- Из Деяний фраза, да. Но он не избежал, конечно, потом пресвитерства, это понятно, но насколько, конечно, глубоко и удивительно… Мне просто очень врезалось в память его рассуждение, вот как ни парадоксально, он очень тонко подметил: «Один из грехов священнослужителя – гнев». Причём он пишет, что этот гнев имеет последствия как для пасомых, так и для самого пресвитера, который приходит в состояние окаменения внутреннего. А причина гнева какая: «ну вот я же всех учу, как надо, а никто ничего не хочет делать». «Батюшка, как благословите, а вот как поступить?» Всё объясняешь, разжёвываешь, чуть ли не вкладываешь в уста, а всё равно никто не слушает, делает по-своему – ну как тут не разгневаться?

М. Борисова:

- Ох, я слышала такие слова, приходилось по молодости слышать, вот придёшь: «Батюшка, благословите» – «А что тебя благословлять, всё равно вы ничего не слушаете!» Это очень, наверное, распространённая реакция священника. Ну, священника тоже можно понять, поскольку это же тоже…

о. Андрей:

- Иоанн Златоуст предупреждает, он говорит: «Священство потому требует широкой души». Не вот этой вот мелочной: «меня не послушали, ай-ай, как же так?» Уязвлённое самолюбие. «Широкой души требует священство», в общем, это бесконечно можно пересказывать, что он пишет.

М. Борисова:

- Ну, а как вы объясните, почему, казалось бы, такая архаика, «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой», почему они актуальны? Ведь я очень хорошо помню одни из первых книг, которые появились в 90-е годы, когда стало можно хотя бы факсимильные издания издавать или переиздавать духовную литературу, одни из первых книг, которые появились в продаже – это были произведения Иоанна Златоуста, многотомники появились, и все за ними бегали, искали, покупали. Казалось бы, конец XX века и давние-предавние времена, когда жил святитель Иоанн, почему они не устаревают?

о. Андрей:

- А потому что он прекрасно был знаком со светской жизнью, абсолютно с ней не смешиваясь. Он же пишет, что многие благочестивые монахи, которые стали пастырями и епископами, в общем-то, не могли пользы никакой принести, потому что не понимали мирской жизни, и соответственно, не могли пасомым дать нужные советы. А святитель Иоанн Златоуст, ну читаешь его, почему его сложно иногда читать? Он там половина – объясняет Писание, а вторая половина – он критикует нравы, почему на ипподром нельзя ходить и так далее, но прекрасное чувство знания светской жизни, он как бы вскрывал её пустое нутро и со знанием, и с глубиной, вот поэтому очень интересно читать, всё это приложимо и к нашим дням.

М. Борисова:

- В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», с вами Марина Борисова и настоятель храма Ризоположения в Леонове протоиерей Андрей Рахновский. Мы ненадолго прервёмся, вернёмся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.

М. Борисова:

- Еще раз здравствуйте, дорогие друзья! Продолжаем нашу еженедельную субботнюю программу «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. У микрофона Марина Борисова и настоятель храма Ризоположения в Леонове, протоиерей Андрей Рахновский. Ну вот, закончился очередной мясоед, у нас 27 ноября заговение на Филиппов пост, Филипповки, Рождественский пост, и, собственно говоря, начинается все с памяти апостола Филиппа, 27 ноября. Про апостола Филиппа мы знаем мало. Единственное, что всплывает в памяти: что по одной из версий Евангелия от Матфея начиналось с записок апостола Филиппа, который первым начал фиксировать, что происходило в этой апостольской общине, что говорил Спаситель, и вот первые какие-то отправные записи потом попали апостолу и евангелисту Матфею в руки, и он, от них оттолкнувшись, дальше начал составлять свое Евангелие. Вот дальше все, что мы можем сказать, только по преданию, и все-таки настолько он оказался важен для Церкви, что исторически складывая пазл церковного календаря, она начинает Рождественский пост с памяти именно этого апостола.

о. Андрей:

- Да, ну интересно, конечно, что, с одной стороны, мы знаем, что он был из тех же мест, что Андрей и Петр, с другой стороны, вот вы упомянули про его связь с Матфеем, и действительно, потому что во всех списках апостолов, каковых в Новом Завете четыре, если читать, вот первое впечатление, что евангелисты, они в разном порядке апостолов перечисляют, но там есть все равно во всех списках жесткое деление на три четверки, и никогда из одной четверки не переходит имя в другую, то есть было какое-то представление о группах апостолов еще в Древней Церкви, как они друг с другом связаны, и вот там Филипп и Матфей всегда в одной четверке, поэтому, возможно, это основа этого предания, что как-то евангелист Матфей был с Филиппом связан. Филипп, Фома, Варфоломей и Матфей, вот они хоть в разном порядке перечисляются, но всегда одну четверку составляют. Потом, тут еще важно понимать, что апостольская память, с которой начинается пост… То есть иногда все проще, чем нам кажется, поэтому, допустим, по церковным установлениям XII века начало поста было приурочено к памяти апостола Филиппа, в общем-то, эта дата не то чтобы случайна, но она определена как начало поста, то есть особой какой-то связи между апостолом Филиппом и началом поста искать не следует, скорее всего, ко времени на XII век практика поста в большинстве монастырей, прежде всего константинопольских, она была такая, то есть это сорокадневный пост, который потом просто зафиксировали.

М. Борисова:

- Надо сказать, что он не сразу стал сорокадневным, был он и 5-дневным, и 21-однодневным, но вот на нашей памяти он уже давным-давно 40-дневный, то есть он почти равен Великому посту, но он совсем другой. Казалось бы, должна быть эмоциональная перекличка, потому что оба они готовят к ключевым событиям: Рождественский пост готовит к Рождеству Христову, а Великий пост готовит к Пасхе, но они абсолютно по-разному окрашены даже внутри церковного календаря, и проживаются они по-разному. В чём особенность именно Рождественского поста?

о. Андрей:

- Такое ощущение, что при фиксации устава Рождественского поста, ведь надо понимать, что не происходит так, что сначала, допустим, пишется устав, а потом по нему все живут, так как есть традиция, которую устав фиксирует, это очень важно, да? А поскольку в уставе Рождественского поста, с одной стороны, предполагаются так называемые «аллилуйные богослужения», в которых присутствует молитва святого Ефрема Сирина, она не только же в Великий пост, должна читаться. А с другой стороны, например, праздник, когда ранг службы полиелейный, разрешается вкушение рыбы, вообще рыба для региона Средиземноморского, где этот устав составлялся, рыба – это не совсем постное блюдо.

М. Борисова:

- Совсем не постное.

о. Андрей:

- Да, знаете, замороженная треска, десять раз перемороженная, купленная в магазине, воспринимается нами как постное блюдо, но, в общем-то, рыба, выловленная в Средиземном море свежая – это не очень постное блюдо по своему восприятию, и тем не менее, устав Рождественского поста, он предполагает это вкушение, то есть можно сказать, что, очевидно, переживание Рождественского поста, оно было таким радостным ожиданием Рождества Христова. Но, как след вот этого древнего поста пятидневного перед праздником Рождества, как раз является вот, скажем так, предпразднство Рождества, когда со 2 января, по новому стилю, действительно, начинается строгий пост.

М. Борисова:

- Но если мы должны внутренне подготовиться, у нас антуража (простите уж за такое выражение) такого антуража, как Великим постом, у которого сама атмосфера, сама эмоциональная окраска богослужений, всё нас настраивает на то, чтобы мы собирались, собирались, собирались, когда мы расслабляемся у нас посередине Великого поста там Крестопоклонная, память Марии Египетской, всё вот нас как-то встряхивает и возвращает к этому сосредоточенному состоянию. Рождественский пост, он такой вот, как сказать… он пересыпан какими-то праздниками такими, для нас не носящими такую окраску постную – ну, Введение, какой тут пост? Или там память святителя Николая, Никола Зимний – тут, можно сказать, люди от одного проговаривания в голове этих праздников уже начинают думать о рождественской ёлке с подарками.

о. Андрей:

- Да, но всё-таки в этом уникальность Великого поста, а я напомню, что в том виде, в каком Великий пост сформировался, как мы видим сейчас, это не сразу произошло. Там, извините, у нас ещё, допустим, в XVI веке в уставе не зафиксировано празднование недели Григория Паламы, понимаете? То есть это всё формировалось, немножечко мы как бы ретроспективно смотрим и нам кажется, что всё так и было – нет, это тоже был процесс. Вполне возможно, в Церкви всё может быть, что какое-то литургическое творчество Церкви потом видоизменит Рождественский пост, как бы сконцентрировав наше внимание на каких-то моментах, но всё-таки то, что, к сожалению, сейчас, допустим, православные христиане редко интересуются спецификой устава и богослужения, создаёт иллюзию того, что как будто бы на Рождественском посту как-то не очень концентрируется наше внимание – это не совсем так, он имеет свои вот явные прямо особенности. Вот с праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы начинают исполняться рождественские песнопения: «Христос рождается – славите», в виде рождественских катавасий на каноне, все мы это знаем. Потом, концентрированные памяти ветхозаветных пророков.

М. Борисова:

- Вот я хотела как раз об этом поговорить особенно, потому что у нас перед Великим постом и непосредственно Великим постом мы вспоминаем очень много монахов-подвижников.

о. Андрей:

- А здесь пророки Ветхого Завета, да. Потом, я уже не говорю про два воскресенья подряд службы праотцам, то есть святым Ветхого Завета, и, конечно, пение этих канонов на повечерии за пять дней до Рождества Христова, но просто в силу того, что всё-таки нет возможности у прихожан участвовать в суточном круге богослужения, то есть вот дай Бог в воскресенье выбраться на богослужение, эти все моменты, они не очень замечаются, поэтому очень важно, даже если мы не ходим на службы, каждый день смотреть в церковный календарь, и это тоже многое даст и поможет в одном ритме, что ли, с Церковью жить и наполнять себя этим.

М. Борисова:

- А что ещё вы могли бы посоветовать, чтобы прочувствовать именно то, что это пост? Не в том, что мы едим или не едим рыбу, а в чём ещё? Когда мы входим в Великий пост, ну, там как-то более понятно, потому что многие начинают псалтирь читать помимо утреннего и вечернего правила, кто-то даёт себе честное-пречестное слово прочитать все четыре Евангелия и Деяния апостольские до наступления Пасхи, кто-то читает какую-то часть или даже целиком Ветхий Завет, то есть люди понимают смысл происходящего, что это не только некое соблюдение каких-то рамок, но это ещё и перестройка внутренней жизни. А как нам настроиться внутренне на Рождественский пост?

о. Андрей:

- Поскольку пост – это, скажем так, перемещение акцентов с одной пищи на другую пищу, на пищу духовную, поэтому мне кажется, когда ещё есть возможность прочитать писания двенадцати так называемых «малых пророков»? И поверьте, что если прочитаете, возьмёте такой труд постный на себя, то очень много нового откроется, то есть такие параллели интересные возникнут, появится понимание, откуда вообще в нашем церковном языке те или иные расхожие иногда фразы часто упоминаемые, хрестоматийные выражения. Прочитайте двенадцать малых пророков, сделайте их специальным предметом своего изучения в Рождественский пост, и получите огромную пользу.

М. Борисова:

- Ну, ещё для многих, конечно, проблема, как подготовить хотя бы эмоционально семью, включая детей, к тому, что сместить надо акцент с Нового года на Рождество. При этом давно уже никто не спрашивает: а как же вот Новый год? Ну Новый год и Новый год, есть и есть. А вот чтобы у детей, скажем, не сместился акцент, чтобы они продолжали ждать именно Рождества, именно рождественской ёлки, именно того, что должно случиться тогда, в тот день, чтобы вот этот новогодний карнавал не перешибал настрой ожидания самого главного праздника.

о. Андрей:

- Мне кажется, вообще можно каждое воскресенье Рождественского поста вечером вместе с детьми посвятить именно рассмотрению, как раз (если разбить по частям, очень будет хорошо) рассказа о Рождестве Христовом в Евангелии от Матфея и в Евангелии от Луки. Они достаточно большие, особенно в Евангелии от Луки достаточно большой рассказ, и именно можно читать их с детьми и обсуждать именно вот с таким объяснением, что мы готовимся к встрече Рождества Христова. И есть, кстати, очень интересная практика, её можно изучить – практика адвента, которую мы встречаем у католиков, пусть у православных, кто нас слушает, волосы сейчас не встают дыбом, потому что заимствовали же мы западные какие-то обычаи, традиции, я сейчас не буду их перечислять, адаптировали их для Православной Церкви, и ничего, нормально, и молитвы, и отдельные чинопоследования, и не только у инославных католиков, но и у других сообществ, отколовшихся от Церкви, поэтому какие-то хорошие идеи нужно заимствовать и включать их в православную жизнь, мне кажется, тоже очень хороший путь.

М. Борисова:

- Я просто поясню, что в Католической Церкви есть отсчёт, адвент – это подготовка, и вот первое воскресенье адвента, второе воскресенье адвента, вот там четыре воскресенья адвента, и каждый смысловой акцент на каждом отдельном воскресенье подготовки к празднику Рождества Христова сделан, вот можно попытаться перенести это на реалии нашей православной жизни.

М. Борисова:

- Напоминаю нашим радиослушателям: в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы каждую субботу говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и настоятель храма Ризоположения в Леонове, протоиерей Андрей Рахновский. У нас очень насыщенная первая постная неделя, у нас прямо такой залп: Введение, сплошные учителя в памяти Церкви, у нас память апостола и евангелиста Матфея 29 ноября, его Евангелие называют «учительным», потому что он туда, как в прописи, концентрированно собрал и систематизировал всё учение Спасителя, у нас память святителя Григория Неокесарийского, у нас память преподобного Паисия Величковского 28 ноября, и у нас память святителя Филарета Московского 2 декабря, и вот каждый из них в обстоятельствах собственной жизни может быть назван учителем. Я думаю, что в полной мере ощутить учительный посыл Евангелия от Матфея у нас будет возможность на протяжении всего Рождественского поста, мы будем и в церкви его читать, и дома будем его читать. Но вот для нас, для Русской Православной Церкви из этой когорты учителей наиболее близкими являются преподобный Паисий Величковский и святитель Филарет Московский, давайте поподробнее поговорим об этих двух удивительных людях. Что касается преподобного Паисия Величковского, тут сразу первое, что приходит в голову – это, конечно, Оптинские старцы, но помимо Оптиной пустыни, которая вся выросла на почве, взрыхленной трудами преподобного Паисия, ведь было множество других учеников. И, собственно, возвращение к святоотеческому восприятию аскетики, к исихазму, к опыту старчества именно в святоотеческом понимании – это все благодаря именно этому человеку, который, казалось бы, в юности учиться вовсе не хотел. Он хотел быть монахом, поэтому от учения он сбежал и постригся. И потом долго-долго, меняя один монастырь на другой, пытался найти того учителя, который научит его самому главному, дошел до Афона, живого учителя не нашел, но нашел очень много святоотеческих документальных учений, на перевод и адаптацию которых потратил всю жизнь. И вокруг именно этого дела, причем не только просто вот литературное творчество перевода, но и претворение в жизнь на собственном примере, на собственном опыте испробовать то, что они советовали, вот и школа его сложилась как раз вокруг этого дела. Почему до него такой потребности не было? Ведь, в конце концов, сидел человек на Афоне, переводил древние рукописи, даже пытался опытно воспроизвести учения святых отцов, но почему он стал таким популярным? Вокруг него ведь вначале несколько десятков учеников собралось еще на Афоне, а потом, когда они перебрались в силу исторических обстоятельств на молдавскую почву, там же тысячи вокруг него собрались. Казалось бы, ну это же все-таки XVIII век, это вам тут ни интернета, ни гаджетов, это же должна была еще молва распространиться по всему православному миру, и люди должны были собраться, тоже достаточный подвиг – идти куда-то непонятно куда, непонятно к кому, про которого кто-то рассказал, что он замечательный вот такой духоносный отец.

о. Андрей:

- Надо понимать, что все-таки у преподобного Паисия была активная печатная деятельность, издательская деятельность, но тут нужно понимать все-таки природу тех проблем с которыми столкнулся преподобный Паисий, и, в общем-то, он ответил для себя на определенные вопросы, и поскольку эти же проблемы волновали других людей, очевидно, что в нем почувствовали такое новое какое-то свежее дыхание, вот новое веяние, и пришли к нему. Я хотел прокомментировать: вот, с одной стороны, его оставление обучения в Киеве, в духовном учебном заведении, то есть это нисколько не желание учиться, а понятно, что при устроении преподобного Паисия его смущал такой, скажем так, отвлеченный характер тех богословских знаний, отчасти преподаваемых на латинский католический манер. Увы, через этот этап прошло наше православное образование, поскольку вот именно системное богословское образование мы получили от католиков и протестантов, и только путем очень долгой творческой работы смогли сформировать особую атмосферу своих духовных школ и православного богословия. Но во времена преподобного Паисия, это был XVIII век, с этим были очень и очень большие проблемы, поэтому тут нисколько не желание учиться, а желание именно практической духовной жизни и постижения именно святоотеческого богословия, это первый момент. Второй момент: если основываться на писаниях самого преподобного Паисия, в частности, он говорил о том, что, в общем-то, практика монашеской жизни, она воспринималась многими монахами искаженно, то есть просто как исполнение монастырского устава и внешнее участие в молитве и богослужении, в то время как такой момент, как умно-сердечная молитва, живая связь со Христом Спасителем через практику святоотеческой глубокой молитвы, эта практика была, в общем-то, утеряна в значительном количестве монастырей, это не мой анализ, а это если судить по писаниям самого преподобного Паисия, поэтому он в данном случае выступал за возрождение святоотеческого понимания монашества и молитвы. И вот эта жажда, которая была в нем – пить вот эту живую воду святоотеческого предания, другие почувствовали, что он может это дать, и к нему приходили вот эти жаждущие люди, почему вот вы упомянули об Оптиной пустыни, это вторая или третья как бы волна, которая исходила от традиции преподобного Паисия, которая дала уникальную жизнь вот этому монастырю, который сочетал в себе в традиционном его воплощении и глубокую интеллектуальную работу, у нас до сих пор репринты Оптиной пустыни переиздаются XIX века, и духовную работу, и опыт старчества.

М. Борисова:

- Но ведь помимо Оптиной пустыни опыт старчества распространился вообще по православному миру, по крайней мере, славянскому. Почему богословская литература, переведенная на славянский язык с греческих оригиналов, оказалась близкой? XVIII век – это в принципе уже сознание, нам понятное, пусть не совсем такое, как мы, но это не совсем такая уж архаика, то есть люди воспринимали жизнь приблизительно так же, как и мы, за некоторыми там нюансами, но почему греческий? Это же практически восходит к Античности, к античной культуре, казалось бы, совершенно другие корни. Как получилось, что латинский вариант богословия, от которого из Киева сбежал преподобный Паисий, оказался невоспринимаем, хотя он был вроде бы ближе, потому что он был более адаптирован к жизни XVIII века?

о. Андрей:

- Да, но, во-первых, есть люди, которые смотрят глубоко и не удовлетворяются жизнью просто в духе своего времени, а тут нужно понимать, что речь идёт именно чаще всего об аскетическом наследии отцов Восточной Церкви. И ощущение всё-таки в этом смысле некоего забвения и пустыни, в котором жил преподобный Паисий, оно заставляло искать из этой ситуации выход, именно ориентируясь на греческих отцов-аскетов и писателей, потому что, например, мы не очень хорошо себе представляем степень определённого рода потерянности восточной аскетической традиции, которая была характерна для XVIII и XIX веков. Приведу такой пример, он чуть-чуть более позднего времени, это XIX век: ну, казалось бы, сейчас вот спроси любого христианства, что такое хульные помыслы, да? Ну, человек, в общем-то, ответит, и, скорее всего, это будет какая-то цитата из аввы Дорофея или «Лествицы», которые человек прочитал в издании «Оптиной пустыни», например. А вот когда святой Игнатий Брянчанинов, ещё будучи студентом, начитавшись восточных отцов, пошёл к духовнику училища и исповедовался в хульных помыслах, он потом имел разговор с полицией, поскольку это было истолковано как однозначно умысел против государя и государственного строя, понимаете? То есть степень оторванности образования духовного, которое имел духовник училища от аскетической традиции Церкви, она очень хорошо была заметна, и, конечно, в XVIII веке тем более, поэтому это возрождение, а любое возрождение чего-то подлинного, настоящего, оно привлекает к себе.

М. Борисова:

- Если говорить о том, что в XIX веке даже люди Церкви не совсем понимали церковные выражения, то тут самое время вспомнить о святителе Филарете Московском, который жизнь свою положил на издание того самого Синодального перевода Святого Писания, который мы сейчас читаем и обсуждаем, и комментарии к которому мы читаем во всевозможных пособиях. Но представить себе, что в XIX веке человеку, обладающему просто мало с чем сравнимым авторитетом и в светских кругах, и в государственных кругах, и в духовных кругах потребовалось потратить почти всю жизнь на то, чтобы пробить идею о необходимости перевода Библии на русский язык и издания этой Библии на русском языке.

о. Андрей:

- Да. И удивительно, как иногда бывает, что голос одного человека в огромной Церкви и Церкви, живущей благодатью Святого Духа, является голосом истины, вот как так, да? Притом, что интересно: что святитель Филарет в качестве своих оппонентов имел людей не менее авторитетных и не менее духовных, вот это тоже интересный момент. Вот сколько ему пришлось пережить, чего стоит вспомнить заметку, вернее, письмо, которое святитель Филарет писал уже после обысков, которые у него проводили государственные органы по доносу, он пишет: «Обыскали все сундуки, искали ереси». (смеются) Вот, поэтому удивительно, что если, допустим, с именем преподобного Паисия Величковского связано такое аскетическое возрождение и возвращение к святоотеческому преданию, то в лице святителя Филарета, который был, в общем-то, человеком своей эпохи, связано богословское возрождение, возвращение к святоотеческому богословию, и сам святитель Филарет, в свою очередь, тоже является святым отцом, который открывает нам богатство веры Церкви.

М. Борисова:

- Спасибо огромное за эту беседу. Вы слушали программу «Седмица», с вами были Марина Борисова и настоятель храма Ризоположения в Леонове, протоиерей Андрей Рахновский. Слушайте нас каждую субботу, поститесь постом приятным, до свидания.

о. Андрей:

- Всего доброго, до свидания.

Все выпуски программы Седмица

Другие программы

Актуальная тема