«Зачем христианину образование? Круг чтения православного человека». Прот. Максим Козлов

В нашей студии был Председатель Учебного комитета Московского Патриархата, настоятель храма преподобного Серафима Саровского на Краснопресненской набережной протоиерей Максим Козлов.

Мы говорили о значении образования для современного христианина, а также о том, какие книги могут способствовать духовному возрастанию.

Ведущие: Константин Мацан и Марина Борисова

---

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии моя коллега Марина Борисова.

Марина Борисова:

— И Константин Мацан.

Константин Мацан:

— Добрый вечер. В гостях у нас сегодня протоиерей Максим Козлов, председатель учебного комитета Русской Православной Церкви. Добрый вечер.

Протоиерей Максим Козлов:

— Добрый вечер, друзья.

Марина Борисова:

— Отец Максим, поскольку сентябрь у нас, так уж повелось, начало учебного года и в школе, и в ВУЗах, и везде, где только можно. Мы привыкаем, у нас вырабатывается, как у собаки Павлова, за всю нашу жизнь инстинкт, что сентябрь это начало учения, начало приобретения новых знаний. Очень много вокруг этого ведется постоянно дискуссий, какие знания, в какой форме, что нужно, что не нужно, ни к какому общему знаменателю никто не приходит. Но в связи с этим очень интересно услышать ваше просвещенное мнение о том, какие знания нужны православному христианину, и отличаются ли они от того кодекса знаний, который в принципе нужен современному человеку. Если да, то в чем? Мы знаем, исторически так уж повелось, что людей образованных часто называли книжниками. Если исходить из этой формулировки, какой должен быть, на ваш взгляд, круг чтения православного христианина, чтобы он не просто отвлекался от житейских невзгод, а все-таки духовно возрастал, читая книги?

Протоиерей Максим Козлов:

— Я так понял, мы определили глобальную тему этим вопросом, по которому можно цикл лекций прочитать. Но мы давайте начнем с каких-то этапов. Для начала с того, что христианство есть в этом смысле религиоантиномично. С одной стороны, конечно, «мудрость мудрых века сего Господь ни во что вменяет», по слову апостола Павла, в сравнении с юродством во Христе, с той проповедью о Христе, которая является «для иудеев соблазном, а для эллинов безумием». Для ищущих чуда соблазном, а для ищущих знания ради знания безумием. Конечно, наша вера — вера в сверхъестественное, в то, что выше рационального познания. Триединство, Боговоплощение, неслитное и нераздельное соединение природ в Богочеловеке Господе Иисусе Христе — все это выше рационального знания. Тут мы должны сказать, что мы не гносеологические оптимисты. Бог не познаваем в своей сущности. Есть пределы для разума в Его исканиях, есть пределы знания, дальше которых оно не сможет простираться и за которые не нужно пытаться заглядывать. Это первое. Второе утверждение — только в Царстве Небесном выяснится, больше ли простецов спасется или книжников. И то верно, что простая, искренняя вера человека не слишком, может быть, и образованного, но при этом душой тепло верующего и вверяющего свое доверие Преданию церковному, может оказаться ближе ко спасению, чем тот, кто постоянно ищет, заблуждается, и кто своими как бы поисками оправдывает нерешительность волевого акта, нерешительно делает шаг, чтобы войти в ограду церковную. Поэтому абсолютизации знания в христианстве, конечно, нет. Но нет и другого, не и обскурантизма. Нет и отвержения ценности знания как такового. Это относится и к знанию о вере. Собственно слово «катехизис» и катехизация это не то, что придумано в последнее столетие, а то, что изначально было в Церкви — научение основам веры и нравственности христианской тех, кто вступает в ограду церковную. Когда в древности люди крестились преимущественно во взрослом возрасте, да и ныне, когда взрослые люди приходят сознательно с желанием креститься, их нужно научить вере, а не просто совершить над ними священнодействие. И каков тут круг знаний уже внутри церкви, наверное, чуть позже с вами сегодня об этом скажем. Но одновременно с этим Церковь не отвергала, если посмотреть на совокупность Предания, и значимости внешней образованности. Тут можно вспомнить хотя бы творение святителя Василия Великого «К юношам о том, как пользоваться языческими книгами». Это известное творение, в котором святитель Василий показывает, как, скажем, читая Гомера — это входило в естественный цикл образовательный в античности, в его время, да и в значительной мере, и в последующие века в Византии — можно из тех, пусть и ограниченных в своей природе примеров высокой нравственности, преданности, дружбы, доверия Промыслу, извлечь то, что будет полезно для христианина. Другое творение святителя Василия Великого «Шестоднев» есть ни что иное как попытка библейскую космогонию объяснить в контексте тех естественнонаучных знаний, которые были ко времени его жизни. Подобного рода попытки были всегда, родилась целая церковная наука, которая называется апологетика, то есть объяснение внутренней стройности, внутренней непротиворечивости христианской веры для внешних аргументами от внешнего знания. В первохристианской церкви, на заре ее бытия была целая плеяда писателей апологетов, которые и на латинском Западе и на грекоговорящем Востоке империи обращались к своим современникам язычникам, показывая, насколько христианство глубже, последовательнее, цельнее, как религия как мировоззрение, как принцип устроения гражданского общества, чем господствовавшее тогда язычество. Естественно, можно вспомнить, что многие из святых отцов были образованнейшими для своего времени людьми. Тот же святитель Василий Великий, Григорий Нисский, Иоанн Златоуст, многие другие были образованнейшими людьми, за их спиной была риторическая школа. Будущий святитель Иоанн в молодости учился у самого выдающегося языческого ритора того времени в Антиохии Либания, который потом очень сожалел, что его лучший ученик стал христианином. Василий Великий с друзьями учились в Афинской академии, центре тогдашней Восточно-Средиземноморской образованности, извлекая то полезное, важное и нужное, что может быть почерпнуто из внешнего знания. Эти два тезиса давайте мы примем. С одной стороны ограниченность знания, с другой стороны не отвержение его и неправильность для христианина оправдывать собственное невежество или собственную лень ума тем, что «я риторских борзостей не текох, эллинских философов не читах», Но если, правда, нет возможности или отсутствует всякие способности к уразумению, да. Но в большинстве случаев, подобного рода логика просто связана с ленью ума, которая никак добродетелью не является.

Марина Борисова:

— Тут очень много сразу вопросов, не знаешь, какой первым задать. Это экскурс в фундаментальные глубины. А если обратиться к прикладным вещам. Вот человек первой четверти 21-го века. У него в голове полная каша. Если человек молодой, лет до тридцати, уже формировался и получал образование в школе и даже в институте в 21-м веке, когда, я так полагаю, критериев, что есть необходимая сумма знаний, никто не предложил таких абсолютных, чтобы все приняли и держались. Программа очень разнятся в разных учебных заведениях, когда молодые люди не знают очень элементарных вещей, известных старшему поколению со школьных времен. Я могу привести в качестве примера постоянные опросы выборочные, в связи с какими-то историческими датами. Сплошь и рядом у людей перепутаны карты истории и человечества и собственной страны. Но это самый первый пример, который приходит на ум. Что касается других знаний, то я полагаю, такая же каша в головах у многих и по физике, и по естественным наукам, и по математике. Тут не понятно, от чего человек должен стартовать. В древности было понятно, есть люди образованные, они объяснят. Но когда человек взрослый, предположим, приходил в церковь в Советском Союзе, ему тоже было понятно, что он вступает на почву, абсолютно ему не ведомую. Но там есть авторитетные люди, которые подскажут, как двигаться, где там какие тропинки, и где стоят вешки, от которых можно начинать отсчет собственного пути на этой территории. А сейчас, когда человек крещен с младенчества, когда в детстве его водили в церковь, потом ему это надоело, он окунулся в абсолютно светскую, подростковую, юношескую жизнь, в голове у него полная каша. Что делать, за какие вешки хвататься и как выстраивать свое познание даже собственной веры?

Константин Мацан:

— Протоиерей Максим Козлов, председатель учебного комитета Русской Православной Церкви, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Итак, вопрос был задан.

Протоиерей Максим Козлов:

— Да, как-то про кашу много. Что же? Во-первых, я бы не драматизировал ситуацию нынешней эпохи в сравнении с эпохами предыдущими. Людей, фундаментально образованных, тем более сумевших выработать целостное монистическое мировоззрение, то есть единый взгляд на феномены окружающего нас мира, исходя из неких посылов, будь то веры, будь то какого-то внутреннего мировоззрения, всегда было не так много, и вряд ли они когда-либо составляли большинство. Я не очень думаю, что выпускники Московского университета осьмнадцатого века после Ломоносова и Шувалова обладали каким-то целостным мировоззрением и что у них картина мира однозначная выстраивалась. Мы так очень далеко уйдем в поисках образовательной системы, которая когда-то давала некое целостное видение мира. Даже не знаю, куда нужно уходить: в какие-нибудь золотые века Византии, вероятно, и то по отношению к крупным городам и очень нешироким слоям населения. И, во-вторых, мне кажется, не нужно соединять необходимое получение знаний просто для того, чтобы полноценно жить в своей эпохе, в своем мире с тем, что связано с нашей верой и нашим мировоззрением. Но таблицу умножения всегда было полезно знать. Оно и сейчас не вредно, потому что вдруг интернет отключат и калькулятор перестанет работать, с электричеством будут перебои, а нужно будет дрова пересчитать для того, чтобы сделать какой-то подсчет, как на зиму их распределить в случае отсутствия электричества, к примеру. Это как минимум полезно. Равно хорошо бы представлять температуру кипения воды, принципы расширения веществ, парообразования и прочее — это в чисто практической жизни может пригодиться. Я не очень уверен, что для тех, кто во всей эпохе потом не специализировался в точных или естественных науках, воспоминания о них сохранились на каком-то более глубоком уровне. Я откровенно исповедаю перед слушателями собственное убожество. Я учился в советской школе не самой плохой, но если меня сейчас спросить, что такое интеграл, функция, что-то более основных физических законов, деление химии на органическую и неорганическую практического приложения, боюсь, что я по старости лет уже с трудом извлеку какие-то знания без подсказок, без википедии и интернета. Но что-то мне кажется, что я не одинок в своем невежестве и в слабых знаниях. То, что нужно, то в значительной мере и осталось. Если человек в этом специализируется, если это его работа, если это его профессия, тогда это другое дело. Скажем, сейчас школьники сдают две математики: базовую и такую более основательную в зависимости от того, где они предполагают специализироваться. Мне кажется, как минимум правильно, к старшей школе уже какие-то определения у юношества происходят. Все же с мировоззрением больше связаны не таблица умножения и знание основных физических законов, хотя они связаны, но не так в лоб, а сумма гуманитарного знания. И когда мы говорим о смутности оценки окружающей действительности, мы, наверное, исходим из смутности гуманитарного знания. Тут действительно, сон разума рождает историософию Фоменко, отрицающую продолжительность человеческого бытия, и тут никакие звания академиков и докторов наук не помогают. Ну, вот человек убежден, что в средние века выдумали античность и нарисовали все так, как не было. И что Александр Невский и Александр Македонский это одно лицо. Ну что ж ты тут поделаешь, тут хоть кол на голове теши, это уже безнадежно. Никакой академик Зализняк с берестяными грамотами из Новгорода не убедил академика Фоменко в том, что это подлинные артефакты исторические. Сейчас мы выходим на совокупность гуманитарного знания. Тут действительно есть очевидные провалы в современной системе образования, в отношении каких-то фундаментальных исторических вех, которые часто представляются очень смутно. Или знание отечественной словесности или памятников культуры отечественно и мировой культуры, тем более, мировой культуры, о которой вообще часто представления нет. Опять же скажем прямо, и до того оно у нас было достаточно ограниченным. Европоцентризм изучения истории, вынесение Азии, Африки и Латинской Америки фактически либо на периферию, либо в какие-то необязательные второстепенные темы тоже формировало своеобразную картину восприятия разхвития истории. Это было всегда, сейчас нет ничего нового. Я просто хочу сказать, что не нужно думать, что сейчас какое-то особенное смешение. Информационный поток чрезвычайный, он на нас обрушивается. Поэтому создается такое впечатление. Но нет ничего нового под солнцем. В этом смысле ситуация прежняя. Но тем более во все века и, в том числе и ныне, христианину для сознательности мировоззрения нужны некоторые опоры в том, что он должен знать, как сознательный верующий человек. Может быть, об этих опорах сейчас несколько можно и сказать.

Константин Мацан:

— Давайте.

Протоиерей Максим Козлов:

— Скажем так, некий круг знаний, круг чтений православного христианина, весьма полезный для того, чтобы вера его была тверда, не колебалась, как трость на ветру. Первое, и тут уже мы безотносительно средней школы должны сказать, в чем у нас часто бывает очень слабая тяга, парадоксально слабая — это, конечно, чтение Священного Писания. Если Новый Завет еще православные христиане мы как-то читаем, слушаем на радио, слушаем умных комментаторов, слушаем в храме, в конце концов. Хотя и здесь есть вопросы с восприятием и усваяемостью. Если сейчас бы у нас была возможность викторины, и задать вопрос нашим слушателям, которые исповедают себя православными христианами, может, после эфира пусть напишут, кто из вас хоть раз в жизни прочитал целиком Библию? Казалось бы, естественно для христианина. Мы все чисто теоретически постулируем Божественное Откровение, Священное Писание, Основы веры, религия Книги с большой буквы, нет ничего важнее Слова Божия. Если нет ничего важнее, что не читаешь? Первое — это Священное Писание, которое полезно читать в традиции его понимания в Церкви, то есть экзегезы, то есть истолкования Священного Писания от святоотеческой традиции, внутренней, не противоречивой в главном, хотя и разнящейся в деталях, и не всегда тождественной в оценках тех или иных стихов, глав Библии, в творениях разных святых отцов, но не противоречивой в главных, до научной библейской критики современности, которая тоже полезна для того, чтобы представлять хронологию Священного Писания. Вас спросить, любого из здесь сидящих, и не давать ответов на этот трагический вопрос. Все знают про исход евреев из Египта при Моисее. Это когда примерно было? А это при каких фараонах было? А почему не интересно? А почему не интересно поместить библейскую хронологию для себя в контекст человеческой истории? Это ведь реальная история, это не совокупность античных мифов про олимпийских богов. Христианство, Ветхий Завет предельно исторично, и соотнесение с реалиями очень важно для точности понимания Божественного Откровения. Это несомненно то, к чему можно и нужно каждому из нас и всем вместе друг друга призывать, делать, не только говорить на исповеди: опять не читал Священное Писание или читаю редко. Что часто означает — прочитал перед тем, как идти на исповедь, один раз и твердо решил потом это делать всегда. Это первый круг. Второе, что христианину важно бы представлять, во что мы, собственно, верим? Основы веры содержатся в Священном Писании, но формулирование веры происходило в первые века христианской истории. Вербальное формулирование веры. Внутренне имманентно содержалось всегда в вере Церкви, но догматы формулировались на протяжении первых веков истории христианства, но до 8-го столетия, до эпохи конца Вселенских Соборов. Это чрезвычайно важное для христианства время в том, что было сформулировано и сделано тогда, конечно, мы должны представлять. Ну, хотя бы раз в жизни открыть «Точное изложение православной веры» преподобного Иоанна Дамаскина, не трудно читающуюся книгу такого рода, некую сводку христианского вероучения к концу эпохи Вселенских Соборов. А еще лучше иметь ее где-нибудь на полочке, чтобы при возникающем личном непонимании каких-то аспектов веры обратиться не к вторичным переложениям, а к доступному понятному первоисточнику, во что мы верим. Так себя, прочитав очередной раз Символ Веры, спросить, я понимаю, о чем эти слова? Если меня сейчас начнут спрашивать, что это значит? Что значит неслитно и нераздельно, что значит Три Лица, Три Ипостаси в Едином по существе Боге? Сущность и природа это одно и то же, а греческое красивое слово «ипостась», собственно, что означает в конечно итоге? Вот вторая область знания. Вероучение от — а тут уровни могут быть разные — от катехизиса до догматического богословия, в зависимости от остроты ума, возможностей, пытливости человека, жизненного контекста, в котором он находится, и тех вопросов, которые ему могут быть заданы и на которые он должен, как христианин, иметь дать ответ тем людям, которые рядом с ним. Следующий круг того, что нам нужно и важно представлять, это наше богослужение. Мы традиционно говорим, какое у нас прекрасное, многообразное и многоплановое богослужение, которым мы восхищаемся, умиляемся и так далее. Но часто дальше этих слов умиления и знания неширокого круга келейных и основных, может быть, литургических молитв и священнодействий, дело не идет. В то время как, если бы хотя бы к двунадесятым праздникам церковного года мы поставили себе за труд за неделю, за две открыть это последование. Информационные технологии позволяют сделать это без затрат, все что угодно с переводом на русский язык есть, с изъяснением все есть. И один год хотя бы постоять двенадцать главных праздников года, понимая, о чем собственно идет речь. Не просто ловя внутренней памятью знакомые песнопения, а понимая, о чем идет речь. И это бы уже сделало нашу веру глубже и сознательней.

Константин Мацан:

— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. У нас, как говорится, полезная информация на Радио ВЕРА. У нас сегодня в гостях протоиерей Максим Козлов, председатель учебного комитета Русской Православной Церкви. В студии у микрофона моя коллега Марина Борисова и я, Константин Мацан. Скоро вернемся. Не переключайтесь.

Константин Мацан:

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. У микрофона в студии Марина Борисова и я, Константин Мацан. В гостях у нас сегодня протоиерей Максим Козлов, председатель Учебного комитета Русской Православной Церкви, и мы размышляем о том, что нужно читать христианину.

Протоиерей Максим Козлов:

— Мы пока говорим о том, что связано с содержанием нашей христианской веры, пока еще даже внешнего знания не коснулись. И еще один большой пласт, мимо которого нельзя пройти, это история Церкви, великая и трагическая, в которой соединяются и святость, и отступничество, и грехопадения. От древних веков, от первых веков христианства, бесконечно вдохновляющих нас, удивительной апостольской Церкви, которая из нескольких десятков людей распространилась по всему Средиземноморью и вышла за пределы Римской империи, о тех мучениках и свидетелях веры, которые были в то время, через коллизии христианской истории, когда государства стали христианскими. Что мы приобрели, что мы потеряли, когда империя стала христианской? Так век за веком до нашей русской истории, до новейшей нашей истории с новомучениками, когда вновь мы имеем сонм новомучеников и вновь имеем множество апостатов на протяжении тех трагических десятилетий. И о природе и первого и второго пути Церкви в этой ситуации как не задуматься, как не обратить наш взор туда в это прошлое, без которого не может быть нашего вразумительного настоящего и какой-то надежды на будущее. Вот еще довольно большой круг того, к чему нужно обратиться. Ну и наконец, то, что поможет нам уразуметь совокупность церковной красоты. Не хочу слово «эстетика» употреблять отдельно, но икона же это не про красиво просто, а это прекрасно, потому что внутренне наполнено тем смыслом, который за пределами тварного бытия и одновременно отражается в тварном бытии. Какой-нибудь элементарный вопрос, по которому можно себя проверить. На иконе «Троица» Рублева кто изображен? Я сейчас слушателям задаю вопрос. Часто скажут, что Отец, Сын и Дух Святой. А ведь нет, конечно. Невозможно изобразить Триединого неописуемого Бога. Гостеприимство Аврама — эти Три ангела, указующих на Триединство, но никак не являющих Его в себе сущностным образом, конечно же. А вот каждая деталь на этой иконе: древо связанное с древом крестным над одним ангелом; дом указывающий на домостроительство Отца, то есть историю нашего спасения; гора, показывающая на духовное восхождение, которое совершается силой Духа Святого.

Константин Мацан:

— Чаша.

Протоиерей Максим Козлов:

— Чаша, прообразующая таинство евхаристии. Если знать и понимать, то тогда прекрасное станет осмысленным, значительно более прекрасным, и соответствовать той изначальной цели, которую ставил себе святой преподобный Андрей, создавая этот, один из величайших иконописных образов всех времен. Это я говорю о том, что сейчас известно каждому из нас. В каком количестве иконописных изображений можно было бы сказать, что и такого приближения часто нет из-за отсутствия знания и интереса эти знания приобрести. Символика церковной архитектуры, символика храма, символика богослужения — все это тоже сделает нашу веру глубже, сознательней и основательней, если мы прикоснемся к знанию о том, что это есть такое.

Марина Борисова:

— Аскетическая литература нужна?

Протоиерей Максим Козлов:

— Аскетическая литература — это ведь тоже о прекрасном. Напомню, что известнейший сборник аскетических творений получил в итоге название «Филокалия», что на церковно-славянско-русский было переведено как «Добротолюбие» в силу паронимичности воспринимается по-русски неправильно. Потому что «доброто» это не доброта, и добротолюбие это не любовь к доброте. Доброто — это красота, и филокалия — это любовь к прекрасному, это то, как душу человека сделать прекрасной. В этом смысле аскетика, конечно, нужна, потому что без аскетики нет христианина в собственном смысле слова. Сам Господь говорит, что «Царство Небесное нудится», то есть усилием восхищается, и «употребляющие усилие достигают его». Это «усилием восхищается, нудится» и есть то указание на аскетику в Евангелии, без которого христианство превратится в бла-бла-бла — в разговор о... Это то, чего мы более всего должны избегать. И это, кстати, очень правильный вопрос, потому что в отличие от математики, физики или химии приобщение к совокупности знаний о вере подразумевает и собственные усилия в том направлении, о чем ты узнал. Иначе это может превратиться в игру ума, игру «Бисер», которая, скорей, только отдалит человека от спасения. Неверующий богослов, прекрасно знающий Предание, это трагическая фигура, но такие встречались трагедии в истории Церкви и в древние и новые времена. В этом смысле именно аскетические усилия, то есть побуждение себя жить в соответствии с тем, что ты узнал, конечно, подразумевается. Другое дело, что есть именно по отношению аскетики важное условие, которое нужно иметь в виду. Аскетика в каких-то моментах становится как высшая математика, то есть циферки ты можешь видеть, а ничего не понимать, или понимать совсем не так, о чем идет речь. Поэтому здесь очень важно наличие учителя, хотя бы до какой-то высоты тебя должны довести за руку. Тебя сначала должны научить ходить. А когда ты сам научишься двигаться, тогда может оказаться полезно и дальше идти. По апостолу Павлу, сначала молочную пищу для молочных зубов нужно давать мягонькую, а потом уже переходить к твердой. Не нужно начинать с пятого или четвертого тома «Добротолюбия». Есть какие-то сложившиеся традиции. Авва Дорофей — хорошее очень первое аскетическое чтение, «Лествица» в очень многих своих частях применима не только к монашеской жизни, но и к жизни в целом христианина. Мне всегда казалась очень полезной «Невидимая брань» преподобного Никодима Святогорца. Да, известно, там не без западных влияний написано, но как раз систематизирующая опыт аскетического усилия. Есть творения наших русских подвижников, близкого к нам времени. Тут каждый должен найти. Вот что по отношению к аскетике хотелось бы сказать. Важно именно в аскетике, в отличие от других областей знания, читать не столько много книг по аскетике, сколько найти то, на что душа твоя отзовется, и того святого отца, подвижника благочестия, которого ты полюбишь и которого захочешь слушаться. Захочешь слушаться, пойдешь за ним, будет отзываться у тебя и то, что он говорит. Может быть разное, и святые отцы разные, и аскетики учат достаточно по-разному. Там вектор один — в горнее, а дороги могут быть различные, одному ближе святитель Игнатий Кавказский, а другому Оптинские старцы, вовсе не тождественно говорящие о многих вещах. Одним ближе современные Афонские подвижники благочестия: преподобный Паисий Святогорец или его современники, а другим игумен Никон (Воробьев). И не страшно. Одним Симеон Новый Богослов, другим какие-то современные авторы. Найдите того святого отца, творения которого ты полюбишь, и перечитывай их постоянно, и будешь всю жизнь находить то, что тебе будет полезно.

Константин Мацан:

— Вы упомянули Западное влияние, и кого, как не вас, человека, который много лет преподавал сравнительное богословие, спросить: а ведь есть еще момент конфессиональный. С одной стороны есть любимые православными авторы: англиканин Клайв Стейплз, Льюис или католик Гилберт Кит Честертон. Существенно ли обращать внимание на конфессиональную принадлежность? Где здесь грань между недоверием, которое у многих православных возникает просто по факту того, что это автор другой конфессии, и каким-то здравым смыслом, чтобы отделять одно от другого?

Протоиерей Максим Козлов:

— Мне кажется, когда речь идет о инославных авторах, здесь несколько обстоятельств нужно учитывать. Во-первых, что касается собственно богословия, как науки, то отнюдь не всегда конфессиональная принадлежность должна быть сдерживающим началом. Известно, что во второй половине 20-го века православная литургика значительной мере наиболее глубоко была описана, исследована западными авторами. Отец Мигель Арранц или отец Роберт Тафт — католики, но, тем не менее, их исследования по восточной христианской литургике, если вы хотите заниматься литургикой, как исторической дисциплиной, просто не могут быть проигнорированы никем, кто обращается к истории богослужения. Это даже может относиться к описанию христианского искусства, безусловно. История Византии, Византийского богословия, патрологии, библеистики и других областей. Есть, конечно, области, где конфессиональные воззрения специфически могут сильно проявляться. Это более всего может проявляться в аскетике. Мне представляется затруднительным пользоваться не для образования, а для внутреннего устроения души произведениями протестантов-пиетистов Арнта и других позднейших, которые исходят из вероучительных посылов, нетождественных православию. Ключевой вероучительный посыл о спасении приобретается верующим человеком тогда, когда он уверовал, а не по совокупности жизненного пути, когда эта вера воплотилась в его жизни. С другой стороны, читать произведения средневековых католических мистиков, на специфичность которых указывали многие подвижники благочестия, тот же святитель Игнатий, или богословы и философы, Алексей Федорович Лосев, с точки зрения устроения внутреннего мира тоже для православного христианина более чем парадоксально. Но среди авторов Западного христианства есть те, у которых мы видим то, что является, как это прекрасно сказано Льюисом, в первую очередь, просто христианством. Не отражением специфических конфессиональных воззрений того или иного человека, а нашим общим депозитом веры. Объем такового в произведениях того же Льюиса и Честертона, других писателей 20-го столетия, Мортона, к примеру, весьма и весьма велик. И странно было бы отказываться, потому что они в значительной мере почувствовали и выразили состояние христианина в близкую к нам эпоху 20-го столетия. А Льюиса еще и в эпоху, тоже теперь особенно отзывающуюся в нас, Второй мировой войны, военных катаклизмов. Если какое-то время назад мы читали «Письма баламута» в одних ракурсах, то теперь, конечно, и то, что переживает герой в связи с страхованиями Второй мировой войны и решениями, которые должен принять в связи с Второй мировой войной и его личными выборами, становятся весьма и весьма актуальными для нас теперь. Не будем бояться, но будем проявлять трезвомыслие в этом отношении.

Константин Мацан:

— Протоиерей Максим Козлов, председатель учебного комитета Русской Православной Церкви сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер».

Марина Борисова:

— Отец Максим, хотелось еще спросить о двух пластах литературы духовной, которая чаще всего на первых порах попадает в руки. Это, с одной стороны, всевозможные сборники притч и житий святых, прологи, лавсаики, Четьи Минеи, масса житийной литературы, которая достаточно архаична и крайне условна, и воспринимается, прямо скажем, неоднозначно современным человеком. И второй пласт, который тоже на первых порах чаще всего попадает в руки, это русская религиозная философия, конец 19 — начало 20 века. Причем, она очень противоречивая, и человек, плохо ее ориентирующийся, ступающий на зыбкую почву, очень быстро может там заблудиться.

Протоиерей Максим Козлов:

— Так с каких разных пластов мы одновременно копнули. Ну, давайте начнем с агиографий тогда, с житий святых. Это такого рода массив огромный руды, я бы сказал, в котором просто нужно уметь искать бриллианты. С другой стороны, понимать, что сама по себе руда, даже когда она алмазами не светится, тоже есть субстанция полезная. Бриллианты в эту руду вкраплены во множестве. Если мы посмотрим жития, сохранившиеся на основании Римских следственных дел первых мучеников, то мы найдем много ярчайших примеров, и трогательных и вдохновляющих одновременно. Отошлю к мученичеству Филициаты. Продолжим все эти жизненные, яркие картины, когда разделение проходит в семье. Когда отец или мать уговаривают дочь или сына-христианина отречься, пожалеть их старость. Когда приносят твоего ребенка-младенца и говорят: ну ради него сделай вид, собственно, не приноси ты жертву идолам, обо всем договоримся, бумажку только подпиши, что это сделали. Как же это не жизненно? Когда мы читаем жития таких подвижников благочестия, как преподобный Сергий или преподобный Серафим или другие преподобные, что русские, что восточно- или западно-христианские, там столько примеров настоящей борьбы за святость. Когда мы читаем дневники Иоанна Кронштадтского, для меня в какой-то мере более открывших как святого, чем «Моя жизнь во Христе», видим как человек с очевидной для всех нас удобопреклонностью ко греху не соглашался с грехом в себе и воевал за то, чтобы быть настоящим священником и настоящим христианином, то это очень укрепляет душу. Я уж не буду говорить о жизнеописаниях новомучеников и исповедников нашей Церкви. Вы имеете в виду то, что относится к так называемой золотой легенде, к тому огромному блоку житийных текстов, который вошел в некий риторический стандарт в эпоху Византии и средневековья. Когда одни святые мученики древности смешивались с другими, когда возникли стандартные приемы описания, каков он должен в отрочестве быть, как себя вести. К этому нужно отнестись с какой-то долей понимания, с внутренней мерой понимания. Это может так же, как икона древнего мученика, о котором мы ничего не знаем, по отношению к одному, второму, третьему и десятому будет отличаться какими-то минимальными деталями, если вовсе будет отличаться чем-то иным, кроме написания имени. За этим пластом может быть почти не видно реального человека, но мы знаем, что был этот реальный человек. Вряд ли что-то можем знать более-менее реальное о великомученике Георгии Победоносце, но через века Церковь пронесла память о святом юноше-воине, готовом за правду Божию, за веру быть бескомпромиссно мужественным и никак не жалеющим себя. Да, конечно, там много последующих наслоений. Да, в житии Петра и Февронии Муромских, которых мы ныне почитаем как покровителей брака, можно увидеть очевидные фольклорные наслоения, и на то есть литературоведение, научная агиография, которая это все исследует. Но это не страшно, нужно просто трезво понимать, что скрывается за этой внешней оболочкой, что агиография в отличие от догматики подразумевает различия уровней Предания. Если в догматике мы должны принимать все до йоты, тут невозможно колебание, в это верю, в это не верю, то по отношению к недогматизированной части Предания, к которой относится агиография, мы должны отличать вероучительное содержание от формы. Скажем, известнейший агиографический текст «Жития Василия Нового», где есть один из самых популярных текстов агиографических «Мытарства блаженной Феодоры». Конечно, за этим текстом стоит важный вероучительный смысл о частном суде, который ждет каждого из нас, и о ответственности за жизнь, о том, что подлинный итог жизни часто человеку открывается не в его земном существовании, а за его пределами. Что лучше осознавать себя трезво уже сейчас, а не узнать на мытарствах, каким ты являешься. А ко всем деталям внешним нужно относиться, как к словесной преходящей форме этого содержания. Посмотрите на иконы частного суда. Они в веках отличаются, там даже граждане изображены разные. В 7-8-м веках одни стоят, потом Папы и епископы появляются; современные посмотришь, там уже джентльмены стоят в костюмах, аккуратно одетые, генералы всякие стоят. Это понятно, это разные формы выражения. Теперь в отношении русской религиозной философской мысли. Философия в отличие от богословия не формулирует с догматической точностью, во что мы верим. Она дает некое тождественное, близкое, нетождественное или антитетичное христианству мировосприятие, как совокупность понимания мира человека в вечности, признание его — непризнание, признание бытия Божия — отрицание бытия Божия. Русская религиозная философская мысль второй половины 19 — начала 20-го века была попыткой свидетельства о христианстве в образованном обществе той эпохи. В иных своих проявлениях она мне представляется переоцененной, часто мы придаем ей значение большее, чем следовало, потому что не все знают первоисточники, на которые она опиралась. Мера важности немецкой классической филологии для славянофилов не всеми отчетливо осознается, они видятся чуть ли ни оригинальными мыслителями. В то время как там, в христианском смысле, оригинального очень мало, а есть периодически какие-то сомнительные вещи. Есть, конечно, гиганты религиозной философской мысли. Никак нельзя пройти, если ты занимаешься философией и если тебе это близко, мимо таких фигур как Владимир Соловьев, Николай Бердяев, Николай Трубецкой, Николай Лосский, Франк, в каком-то смысле Флоренский. Но это, частное свое выражу мнение, опциональная, хорошая вариативная часть для тех, кому это близко. Вариативные части образованности христианина могут разниться, а об обязательных мы, наверное, сказали выше. Важно не начинать читать Соловьева, когда ты Библию еще не прочитал. А то у тебя могут какие-нибудь странные представления возникнуть, если ты еще с историей Церкви не знаком. Представляешь в России историю Вселенской Церкви, не представляя реальные истории церковные, какие-то фантазмы в голове могут возникнуть. Все же к этому нужно переходить на неком твердом фундаменте уже приобретенной образованности в отличие от агиографии, которую, кстати, это был актуальный вопрос и правильный, читать можно на любых уровнях приобщения к совокупности христианского знания.

Константин Мацан:

— А греческий язык обязательно выучить?

Протоиерей Максим Козлов:

— Тяжелый вопрос для филолога-классика и для председателя учебного комитета. Я так скажу, семинаристам обязательно. Уж уровень магистратуры и тем более аспирантуры даже и вопрос такой не должен звучать. А сказать вопрос в другом ракурсе: необходимо ли знание греческого языка для спасения? Нет, конечно, не необходимо, ни греческого, ни латыни. Но, скажу о том, что у многих может отозваться. Если вы овладеете греческим хотя бы на таком уровне, чтобы параллельно читать с лежащим у вас рядом русским или церковно-славянским текстом Евангелие на греческом, очень много приобретете для того, чтобы глубже, основательнее понять, ближе к сердцу понять Священное Писание. Поэтому «произволяющий способен, имеющий дерзновение да дерзает».

Константин Мацан:

— Спасибо огромное за нашу сегодняшнюю беседу. Протоиерей Максим Козлов, председатель учебного комитета Русской Православной Церкви, был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». У микрофона были Марина Борисова и я, Константин Мацан. Отправляемся читать.

Протоиерей Максим Козлов:

— Бог в помощь, друзья.

Марина Борисова:

— Спасибо. До свиданья.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Святитель Иоанн Златоуст». Игумен Дионисий (Шлёнов)
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Журнал от 01.11.2024». Андрей Тарасов, Алексей Соколов