Уже несколько недель на Афоне стояла нестерпимая жара. Утром монах Паисий осмотрел свою «цистерну» - бетонный резервуар с пресной водой, и увидел, что она более чем наполовину пересохла. «Если так пойдёт и дальше, то, пожалуй, можно остаться без воды. Нужно экономить», - подумал отец Паисий, и вместо полного ведра набрал лишь его треть. «Одному мне на несколько дней должно хватить», - решил монах.
Вернувшись, он поставил ведро в тени, и уже собирался открыть дверь своей хижины, как вдруг почувствовал какое-то движение у себя под ногами. Отец Паисий посмотрел вниз, и увидел… гадюку! Змея, как котёнок, тёрлась о его босые ноги. От неожиданности монах отпрянул, а змея свернулась в кольцо, подняла голову, и широко раскрыла пасть. «Сейчас бросится», - мелькнуло в голове отца Паисия. Но гадюка не двигалась с места, и только продолжала открывать и закрывать пасть, демонстрируя тонкий, раздвоенный язык.
Вдруг отца Паисия осенило: «Да ты же, бедняга, хочешь пить! Сейчас, подожди, я принесу тебе водички.»
Монах поставил на землю блюдце с водой. Змея подползла к нему, и стала жадно пить. Она выпила всё, и снова выжидающе уставилась на отца Паисия. Он принёс ещё воды. Змея напилась и довольная уползла в траву. На следующий день картина повторилась.
Змея стала приползать за водой к отцу Паисию каждое утро. Вскоре ведро опустело, и монах снова отправился к цистерне. На этот раз он набрал полное ведро – ведь теперь вода требовалась не только ему.
"Даже дикие, опасные животные, в беде просят человека о помощи, забывая о страхе и надеясь на его милость. И мы можем брать с них пример - просить Бога о помощи, так же всецело предавая себя в Его руки, и полагаясь на Его волю. И если человек жалеет зверей и помогает им, то Господь тем более не оставит надеющихся на Него."
«Сто стихотворений о Москве»
«Москва! Как много в этом звуке \ Для сердца русского слилось,\ Как много в нём отозвалось!» — строки из романа «Евгений Онегин» знакомы нам со школьной скамьи. Но не только Пушкин восхищался красотой и древним духом Первопрестольной. В творчестве многих русских поэтов найдётся стихотворение, и даже не одно, посвящённое древнему городу на семи холмах. Найти их можно под обложкой книги «Сто стихотворений о Москве».
Константин Бальмонт, Валерий Брюсов, Максимилиан Волошин, Анна Ахматова, Николай Заболоцкий, Булат Окуджава, Роберт Рождественский, Евгений Евтушенко, Владимир Высоцкий — такие не похожие друг на друга поэты, жившие в разные эпохи, с одинаковой любовью воспевают Москву. Вот Михаил Юрьевич Лермонтов в ранний утренний час с восхищением взирает на величественный Кремль в своём известном четверостишии: «Кто видел Кремль в час утра золотой, \ Когда лежит над городом туман, \ Когда меж храмов с гордой простотой, \ Как царь, белеет башня-великан?». Читаешь эти строки, и словно ощущаешь холодок туманного утра, и видишь, как первые лучи солнца играют на куполах кремлёвских соборов...
Проникновенные, поэтичные слова посвятил Москве знаменитый поэт серебряного века Валерий Брюсов. В стихотворении «Стародавняя Москва» он вспоминает историю славного города, который многое повидал и пережил: «Нет тебе на свете равных, \ Стародавняя Москва! \Блеском дней, вовеки славных, \ Будешь ты всегда жива!»
Константин Бальмонт делится ощущением счастья и праздника в стихотворении «Благовещение в Москве». И вместе с поэтом проникаешься благоговением, слышишь звон колоколов московских храмов, и улыбаешься весеннему солнцу: «Вижу старую Москву \ В молодом уборе. \ Я смеюсь и я живу, \ Солнце в каждом взоре. \ В чуть пробившейся траве \ Сон весны и лета. \ Благовещенье в Москве, \ Это праздник света!».
Книга «Сто стихотворений о Москве» перенесёт нас и в суету столичных улиц, и в тихие московские переулки. Вместе с Робертом Рождественским мы прогуляемся по Арбату, а с поэтом-фронтовиком Константином Ваншенкиным — по Тверскому бульвару. И вместе с Фёдором Глинкой прославим древний город Сорока Сороков: «Процветай же славой вечной, \ Город храмов и палат! \Град срединный, град сердечный, \ Коренной России град!»
Все выпуски программы Литературный навигатор
Николай Гамалея
Во время пандемии коронавируса всемирную известность приобрёл российский Национальный исследовательский центр имени Гамалеи. В его лабораториях специалисты в кратчайшие сроки разработали первую вакцину от новой, неизвестной болезни. Центр носит имя выдающегося русского врача Николая Фёдоровича Гамалеи, одного из основателей русской эпидемиологической школы. Николай Гамалея посвятил жизнь борьбе с эпидемиями, и не раз смертельно рисковал ради спасения людей.
В ранней юности он думал пойти по стопам отца — военного, отставного полковника, ветерана войны 1812-го года, участника Бородинского сражения. В то же время, рассказы матери про деда-врача, который ещё в 18 веке боролся с сибирской язвой, пробуждали в юном Николае стремление связать жизнь с медициной. В итоге, в 1880 году Гамалея поступил в Петербургскую военно-медицинскую академию. Вернулся домой с дипломом врача и устроился на работу в неврологическое отделение Одесской городской больницы. Правда, молодой доктор признавался самому себе в том, что неврология его не слишком увлекает. Иное дело — биохимия! Этой медицинской дисциплиной Гамалею заинтересовал его университетский преподаватель, знаменитый микробиолог, профессор Илья Ильич Мечников. Вскоре, к радости Николая, профессор из Петербурга перебрался на жительство в Одессу. Дома у Гамалеи они оборудовали небольшую лабораторию, где проводили бактериологические опыты. Именно по совету Мечникова, в 1886 году Николай отправился в Париж — перенять опыт учёного Луи Пастера, который работал тогда над вакциной против бешенства. Дома усовершенствовал пастеровскую формулу. И после ряда успешных экспериментов на кроликах, ввёл вакцину самому себе. Опасность была огромная — человеческому организму могла не подойти дозировка. Ошибись Николай хоть на микрограмм — и он бы не привил, а заразил себя. Но ради благополучия людей врач с готовностью пошёл на этот риск. Расчёты врача оказались точными. Вакцина сработала! Вскоре после этого Гамалея открыл в Одессе первую в Российской Империи Пастеровскую станцию — медицинский центр по борьбе с бешенством и его профилактике. Впоследствии стараниями Гамалеи на базе одесской Пастеровской станции вырос исследовательский институт по изучению бактериологии.
В 1888 году Николай Фёдорович снова совершил медицинский подвиг. Он привил себе холеру — принял препарат из холерных бактерий собственного изобретения. Этот опыт тоже оказался успешным. А главное, своевременным — холера тогда бушевала едва ли не по всей стране. Эпидемия охватила Юг России, Поволжье, Среднюю Азию и даже Петербург. Гамалея предложил не только вакцину от болезни. Он выяснил, что источником распространения холеры служат сточные воды. И представил правительству план борьбы с распространением болезни. Приблизительно в то же время Николай Фёдорович избавил от чумы родную Одессу, где эпидемия в одночасье унесла жизни трети городского населения. Гамалея организовал волонтёрские группы по истреблению крыс — разносчиков заразы. В результате меньше, чем за две недели ему удалось свести на нет страшную эпидемию.
Николай Гамалея считал гигиену самым действенным способом профилактики заболеваний. На личные средства он издавал научно-популярный журнал «Гигиена и санитария» — своего рода гигиенический ликбез для медиков и населения. Николай Фёдорович создал общественную организацию «Совещание ночлежных врачей», которая занималась улучшением санитарно-гигиенических условий в приютах для бездомных. В годы Великой Отечественной войны меры, предпринятые Гамалеей, позволили избежать вспышек эпидемий тифа и холеры как на фронте, так и в тылу.
Более трёхсот научных работ, учебники для медицинских вузов, по которым и сегодня учатся врачи — таково наследие Николая Фёдоровича Гамалеи. Но главное — миллионы спасённых жизней. В одной из своих последних научных статей Гамалея писал: «Высшая радость для учёного — сознавать, что его труды приносят пользу человеку!»
Все выпуски программы Жизнь как служение
Мир на душе. Анастасия Коваленкова
Как трудно, как тревожно бывает жить в нашем мире!
Размотает все нервы городская суета, рабочая гонка... Не знаешь, как и притормозить. Наметишь отдых в выходной, да и то — как наметишь?
«Туда съезжу — на выставку, оттуда — в парк прогуляться, потом — с подругой встречусь!» Опять круговерть...
Как же остановить эту «белку в колесе»? Озадачилась я.
И вспомнился мне один деревенский мужик из моего детства, Боря Мазаев, по прозвищу Мазай.
Случилось это летним полднем, давным-давно, я тогда ещё девчонкой была. Шла как-то по тропинке, за деревней. Смотрю, в траве — дядя Мазай лежит. Лежит он на животе и то приподнимется на локтях, то снова к земле прижмётся, то голову вверх, в небо закинет. «Странно, — думаю, — что же это он делает?» Спросила. А он поманил меня рукой, мол, рядом садись, и говорит:
— Вот, смотри туда, — и указал на деревню, — видишь — целый мир там наш, жилища, огороды человеческие. И звуки там свои, слушай.
Дядя Мазай замер. Я прислушалась.
— Вон, — шепнул Мазай, — колодец дребезжит цепью, воду берут. Пес Полкан лает, видно, чужие идут. Точно, чужие, во — куры расшумелись. А теперь...
Он лёг в траву, перевернулся на живот.
— Сюда гляди: муравья видишь? Во-он лезет по стеблю, ему ещё лезть и лезть, там-то наверху тля пасётся, коровки их муравьиные. А вот там, травинка, вон-вон она, гляди, укорачивается, и слышишь, — шептал Мазай, — хруст? Это её мышь подгрызает.— А теперь — вон туда гляди-слушай. — Он перевернулся на спину и махнул рукой в небо.
И тогда, давно, в детстве, мы с дядей Мазаем лежали в траве и глядели вверх. Там, высоко-высоко, чертили по воздуху ласточки
— Ещё мир... — вздохнул Мазай. По его голосу слышно было, что он улыбается. — Вот прихожу сюда, гляжу, слушаю — и через это соединяюсь с ними, с мирами этими. Понимаешь? Смиряюсь я тут. И потом — всё это уже во мне живёт. И на душе спокойно. Ровно на душе — понимаешь?
Да, теперь, много лет спустя, я поняла, о чём говорил Боря Мазаев.
И что он там делал поняла. Этот мудрый человек, там, в траве, уравновешивал душу. Он находил Божью гармонию мира и сливался с ней. Это соединение он и называл «Смирение». Просто? А как мудро.
Знаете, вспомнив ту историю, я решила сразу же сама попробовать.
Я тогда у моря жила. Так вот, спустилась к морю. День холодный, пляж пустой. Села на гальку, прислонилась к валуну... затихла я. Волны сердятся, набегают, бьют о камни. Чайки мечутся, кричат. Стая голубей кружит над пляжем. Беспокойно. Но я решила быть тихой, как Мазай, тогда, в траве. Достала краюшку хлеба, покрошила рядом. Голуби приметили, спустились. Сперва остерегались, потом осмелели, стали клевать. Чайки тоже подтянулись, осторожно подошли, я им куски покрупнее наломала.. А сама всё медленно делаю, мягко, будто растворяюсь среди них. В руке крошки голубям протянула — жду...
Через несколько минут голуби стали осторожно клевать с руки, чайки наевшись, замерли, глядя в даль. Шум моря превратился в шорох. А ещё, пришла серая кошка, аккуратно устроилась на полотенце рядом со мной, зажмурилась и замурчала. Я тоже закрыла глаза.
И вот так мы все, голуби, кошка, чайки, море и я — тихо были вместе. А я лежала и думала: «Господи, ведь ты всё дал. А я просто пользоваться не умею. Вот — учусь, когда уже пол жизни позади. Должно быть, вот так жили люди в раю — с птицами на плечах, со зверями у ног...»
И ещё думалось: как хорошо, что встретился мне Боря Мазаев. Он, небось, теперь уже там, у Бога. Спасибо, дядя Мазай. За урок смирения, за покой души. Царствия тебе Небесного, Божий человек.
Автор: Анастасия Коваленкова
Все выпуски программы Частное мнение