Главная › Программы › Светлый вечер › Седмица

«21-е воскресенье по Пятидесятнице и церковные праздники следующей недели». Прот. Федор Бородин

о. Фёдор Бородин

В нашей студии был настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин.

Разговор шел о смыслах богослужения в ближайшее воскресенье, о памяти святых апостола и евангелиста Луки, преподобного Иоанна Рыльского и преподобного Илариона Великого, а также о праздновании в честь Казанской иконы Божией Матери.

Ведущая: Марина Борисова

М. Борисова:

— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица», в которой мы каждую субботу говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин.

Протоиерей Федор:

— Здравствуйте.

М. Борисова:

— И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в 21-е воскресенье после Пятидесятницы, и на наступающей неделе. Мы, по нашей традиции, постараемся понять смысл наступающего воскресенья, исходя из тех отрывков из Апостольских Посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра в церкви за Божественной литургией. Мы услышим отрывок из Послания апостола Павла к Галатам, из 2-й главы, стихи с 16-го по 20-й — отрывок небольшой, позволю себе его прочитать. «Однако же, узнав, что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа, и мы уверовали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона; ибо делами закона не оправдается никакая плоть. Если же, ища оправдания во Христе, мы и сами оказались грешниками, то неужели Христос есть служитель греха? Никак. Ибо если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником. Законом я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня». Вот все очень здорово, все вот буквально наизусть, кусками многими зацитировано. Совершенно мне непонятно это противопоставление, настойчиво повторяемое, и какое это имеет отношение к нам? Я понимаю, что в контексте того, что происходило при жизни апостола Павла, возможно, необходимо, даже с дидактической точки зрения, было повторять и повторять, что вера и закон это вот две разные ступени познания Бога. Но мы-то тут причем?

Протоиерей Федор:

— Ну вы правы совершенно, Марина. Во времена служения апостола Павла вопрос о делах закона, о необходимости их выполнения и о том, какой они дают результат, был вообще самым главным богословским вопросом, из-за которого происходили споры, ссоры, и по поводу которого было собран Первый Апостольский собор в 52-м или 53-м году и было принято решение. А Послание к Галатам это самое полемическое по этому поводу послание апостола Павла, сохранившее его, ну если хотите, такие переживания очень горячие, в связи с тем, что он прекрасно понимал, как рожденный для того, чтобы проповедовать язычникам, избранный Богом, он прекрасно понимал, что дела закона, которые приносили покой иудею в ветхозаветной вере, они больше не нужны, что нужно изменить свое сердце, изменить свою жизнь. И требовать этих дел от христианина-язычника не надо, потому что не ими оправдаются люди. Вот об этом речь. Сейчас перед нами эта проблема не стоит. Мы все из язычников христиане, мы только вот изучаем это и понимаем, что это когда-то было. Но законничество как искушение, оно осталось с нами. Очень трудно, например, человеку, который по какой-то причине перестал поститься, а постился всю жизнь. Например, у меня был такой эпизод, когда молодая женщина, вышедшая замуж и понесшая первое чадо во чреве, которая перед этим строго очень вместе со своими родителями соблюдала весь постный устав, она пришла на исповедь и плачет. Я спрашиваю: что случилось? Она говорит: вы знаете, батюшка, я всю жизнь постилась и была совершенно спокойна, думая, что я действительно все делаю правильно. Сейчас поста в пище нет, а я поняла, что больше ничего не было. Ничего. Ничем не отличалось это время, ничего, никакого навыка другого у меня нет, кроме ограничения в пище. Понимаете, а человек успокоен тем, что он все вычитал, он соблюл устав, он там выпил кофе без молока или что-то еще, понимаете, сделал. Поэтому вот как искушение такое в моей личной духовной жизни это осталось. И здесь эти слова апостола Павла с рассуждением, конечно, применимы. Но мне кажется, что для нас в этом отрывке важно другое. Вот если остановить христианина на улице... Вот я один раз так подумал: меня остановят, схватят за рукав, скажут: ты христианин? Да. Во что ты веришь? Вот как ответить человеку? Он Символ веры будет читать, с толкованиями? Нет такой возможности. Что самое главное, если я для себя формулирую как самое главное? Мы живем верой, как апостол Павел говорит, что теперь я живу во плоти верою в Сына Божиего, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня. То есть главная вера христианина, как это сформулировал другой апостол, Иоанн Богослов: мы познали любовь Божию к нам и уверовали в нее. Главная вера христианина — мы верим в то, что мы любимы Богом. Это источник всего христианства. И все служение Господа Иисуса Христа, Его распятие, Его воскресение, дарование нам даров Его воскресения, оно основано на том, что мы любимы Богом. И настолько любимы, что как в другом месте Павел говорит: Христос умер за нас, пока мы были еще грешниками. Как будто мы сейчас не грешники, да? Но Он умер за нас, ничего не получив ни авансом, ни взамен. Просто потому, что мы любимы Им. И вот действительно настоящий христианин, он этим живет, и отсюда вся его остальная христианская жизнь. Если ты любим Богом, как ты можешь не любить ближнего? Если ты это знаешь, ну невозможно не любить другого человека.

М. Борисова:

— Обратимся теперь к отрывку из Евангелия от Луки, к 8-й главе, стихи с 5-го по 15-й — это, я думаю, большинству наших радиослушателей хорошо известная притча о сеятеле. Когда Христос сначала рассказывает эту притчу ученикам и тем, кто собрался вокруг Него помимо учеников, а потом растолковывает ученикам ее смысл. Вот на эту притчу сказано огромное число проповедей и святыми отцами, и нашими современными пастырями, и написано огромное количество толкований всевозможных, и мы стараемся читать, каким-то образом это все воспринимать. Но вы знаете, я чем больше читаю эту притчу, тем больше прихожу к выводу, что абсолютно все вот перечисленные варианты неправильного сеяния я вполне могу отнести к себе. Вот вначале такого не было. И я думаю: то ли я все хуже и хуже становлюсь, то ли что-то я с самого начала не понимала в этой притче.

Протоиерей Федор:

— Нет, просто приближение к свету, а христианская жизнь год за годом, это приближение к свету, да, — Христос так и сказал, что свет пришел в мир, о Себе, — все больше и больше выявляет в нас изъянов. Чем ярче солнце, чем сильнее солнечный свет, тем ярче тени, как известно. И это нормально, то что мы в себе это видим, наши огрехи. Более того, мы должны стремиться, да, как пророк Давид говорит — попечение о грехе своем. «От тайных моих очисти мя», — то есть, Господи, у меня есть грехи, которые я не вижу. И вот это все в нас есть. Например, приходит диавол, уносит слово из сердца. Вот как это происходи? Когда человек перестает читать Священное Писание ежедневно, буквально кормить свою душу словом Божиим животворящим, это значит, что сатана уже может унести это из сердца. Вот это первое. Это вот вполне себе конкретная вещь. Во время искушения отпадают. Это когда стало тяжело, и ты не к Богу побежал, а захотел прежде всего в ропоте, в унынии, в отчаянии решать вопрос каким-то другими средствами, без Бога. А затем, вот очень важно, заботами, богатством, наслаждениями житейскими подавляется семя Царства Божия, не приносят плода. Ну богатство нам не грозит, а вот заботы и наслаждения житейские — грозит. Как Господь сказал, что не отягчайте сердца вашего пьянством и едой, — то есть сердце отягчается через это. Это вот наслаждения житейские. А заботы? Ведь мы заботимся в основном не о себе, мы заботимся о наших ближних. Кто скажет, что забота о детях лишает человека слова Божия, которое в нем находится? Лишает, если на первом месте. Любая забота, даже на первый взгляд благочестивая, она у человека крадет Царство Божие. Вот обратите внимание, как только человек встает на молитву, обычно сразу десятки вполне благочестивых и вполне себе евангельских поводов — кому-то позвонить, чего-то сделать, там послужить или что-то еще, — возникают в голове.

М. Борисова:

— А уж сколько важных мыслей...

Протоиерей Федор:

— Да, важных мыслей, как кажется, откровений и прочего. Вот нет, всякое ныне отложим попечение, сами себя и друг друга и всю жизнь нашу Христу Богу предадим. И молись. Тогда это слово вот в этом таком труде, в таком терпении, как сказано, приносит плод в терпении. И это тоже очень важно. Потому что терпение производит искусство, говорит апостол Павел. Искусство духовной жизни. Опытность, да, по-русски. Не бывает без терпения опытного христианина, что-то каждому из нас обязательно придется терпеть всю жизнь, с чем мы очень не хотели бы соглашаться. Как апостолу Павлу, да, вот ангел сатанин, жало в плоть. Обратите внимание, меня всегда это поражало, иногда мы имеем какое-то вот это жало в плоть — какую-то болезнь, или то, что надо терпеть, и мы десятилетиями просим Бога от этого освободить. А апостол Павел что говорит? Трижды он просил Бога избавить от этого. Это человек, через которого Господь воскрешал мертвых, опоясание (то есть платок, которым опоясывался Павел) при прикосновении даровало сотням людей исцеление от болезней самых страшных. И вот этот великий человек, великий духовный столп, просит: Господи, меня избавь от этого, это мешает мне. Считается, что это скорее всего была болезнь глаз некая. Три раза — и достаточно. Больше — Господь не отнимает — нет, буду терпеть. Потому что терпение рождает искусство. Откуда он это знает? Из своего терпения. Искусство духовной жизни сохраняет. Во-первых, оно производится через терпение. Во-вторых, терпение вот этих скорбей, искушений сохраняет животворящее слово Божие в нашем сердце.

М. Борисова:

— Напоминаю нашим радиослушателям, в эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. С вами Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. 31 октября мы будем вспоминать апостола и евангелиста Луку. Вот из всех четырех евангелистов он, наверное, самый популярный. Ну, конечно, когда человек во взрослом возрасте собирается прийти в церковь и быстренько-быстренько ознакомиться с тем, что же там, в Евангелии, написано, он, как правило, берет Евангелие от Марка, потому что оно самое короткое. Но если серьезно подходить к чтению Евангелия, всех евангелистов, мне кажется, что Евангелие от Луки, оно наиболее просто воспринимается. Я не знаю, по разным причинам. Может быть, в нем меньше отсылок к Ветхом Завету, как у евангелиста Матфея — мы плохо знаем Ветхий Завет и нам с трудом дается восприятие этих ссылок, к которым все время обращается евангелист Матфей. Может быть, обилие притч. Ведь огромное количество притч, в особенности тех, которые мы вспоминаем Великим постом, они из Евангелия от Луки. Вообще Евангелие от Луки, оно очень подробное, и оно очень интересно не только с духовной точки зрения, но и с точки зрения погружения вот в этот мир, который окружал евангелистов, окружал Спасителя. Не знаю, может быть это мое личное восприятие.

Протоиерей Федор:

— Нет, это так и есть, конечно. Оно самое объемное из четырех, и написано оно как дополнение к уже известному и самому Луке Евангелию от Матфея и от Марка. Он так и пишет: по многом исследовании — уже другими того, что написано, и дополняет. А почему оно легче читается для нас, потому что Матфей писал для христиан из иудеев. А Лука, как человек эллинистической культуры, сириец скорее всего, возможно, прозелит, а может быть, сразу обращенный Христом в Свои ученики из как бы греческого мира, вот этот человек писал для таких же как он, поэтому нам это читать легче. Потом, конечно, он писатель, он литератор, у него самый богатый и самый красивый язык, самый большой лексикон и самые удивительные образы. Ну достаточно вспомнить: не горело ли в нас сердце наше, когда Он говорил нам на дороге, — о Христе. Вот это горение сердца — это же такой удивительный поэтический образ. О Луке надо понимать и знать, что он написал две книги, и он мыслил, что человек будет читать и первую, и вторую — и Евангелие, и Книгу Деяний, что Евангелие продолжается в жизни Церкви, уже действием Святого Духа, в жизни прежде всего Петра и Павла, а через них и всех остальных апостолов. И Книгу Деяний, как историю первой Церкви, тоже понять без чтения первой части невозможно, поэтому читать и изучать надо и тот, и другой текст. Очень важно, что Лука прекрасный историк. Он упоминает множество действующих лиц из исторического контекста, которые все действительно известны и совпадают — правителей римских, чиновников, и в Книге Деяний, и в самом Евангелии. Он очень точный географ, он единственный, кто называет Генисаретское море не морем, а озером — потому что это пресный водоем, это действительно не море. И известен случай, когда он ставит, единственный, диагноз — не просто горячка у Петровой тещи, а тропическая лихорадка. И когда он говорит о игольном ушке, он употребляет слово не просто «игла», а «игла хирургическая», и апостол Павел называет его возлюбленным врачом. Это человек еще в предании церковном, помимо врачевания и проповедничества, он еще и родоначальник иконописи, то есть это человек невероятных совершенно дарований разносторонних. Но главное его дарование — это умение быть учеником. Давайте вспомним, апостол и евангелист Лука от семидесяти. Он был, по преданию церковному, среди тех учеников, которых Христос посылал на проповедь в города Иудеи и Галилеи, то есть он прижизненный свидетель Христов на земле. А Павел — нет. Павел появился потом, значительно позже. Но Лука... Как бы поступил обычный человек? Он бы сказал: да где ты был, когда я уже слушал Христа, сидел у Его ног? Ты учись у меня. Ну как бы мы все поступили. Но поскольку апостола Павла тот самый Христос, которого знал и любил и Лука, поставил первоверховным апостолом, он совершенно спокойно становится его учеником. Это такое удивительное смирение, меня всегда так это поражало, что он его слушается там, апостол Павел берет его с собой в путешествие. И с какого-то момента Книга Деяний, она нам уже так называемые «мы»-отрывки показывает — мы поплыли туда-то, мы приплыли туда-то. При этом он себя не упоминает, что я там вот вместе с Павлом, ничего этого нет.

М. Борисова:

— Да, это нужно знать. Потому что, когда первый раз читаешь Книгу Деяний, вот эти вдруг возникающие «мы» вызывают недоумение, поскольку дальше идет повествование о том, что случилось с Павлом и его спутниками.

Протоиерей Федор:

— Да, среди спутников Лука, но как он скромен, понимаете. Вот даже Варнава, который был первым, скажем так, учителем и рекомендателем Павла остальным апостолам, даже он не смог быть с апостолом Павлом, когда ну Павел стал первой фигурой, Божиим промыслом. А Лука смог. И мне кажется, что его умение выразить то, что не смогли выразить другие апостолы и запомнить то, что они не написали — как притча о милосердном самарянине, слова кающегося разбойника, которые только у Луки, сама молитва о своих убийцах, о том, что «Господи, прости им, не ведают, что творят», — это только у Луки. Откуда это он узнал? Он это спрашивал у Матери Божией. Может быть, Иоанн Богослов ему об этом говорил. Повествование о Благовещении, о рождестве Иоанна Предтечи тоже только у Луки. Почему? Потому что он был очень близок к Божией Матери, он все время спрашивал, записывал то, что Она ему открыла. И этим, конечно, он совершенно уникален.

М. Борисова:

— Мне кажется, вот из тех святых, которые близки нам по времени, очень — я не знаю как, это опять-таки такое личное, может быть, восприятие, но святитель Лука (Войно-Ясенецкий), мне кажется, очень неспроста в постриге принял имя Луки. Мне кажется, это какая-то вот передача чего-то очень главного, что было в евангелисте и что вот отчасти транслировалось почти в нашего современника.

Протоиерей Федор:

— Да, это желание облегчить страдание близкого человека через врачевание его болезней. И, кстати, вот весь корпус святых врачей-бессребреников, которых очень много в истории Церкви, и которые, ну вот почти в наши годы прославлен святителем Лукой (Войно-Ясенецким), и Евгением Боткиным, кстати. Удивительно, этот лейб-медик государя — то есть человек получавший ну самое большое жалованье из всех медиков Российской империи. Когда февралисты ссылали царя с семьей, они же ведь закрыли полностью все штатные единицы жалованья, и все, кто поехал с государем и его семьей в ссылку, они все оказались без копейки денег. И поэтому Евгений Сергеевич Боткин — он врач-бессребреник, он выполнял свой врачебный долг (он так это говорил: это мой христианский долг) без всякого вознаграждения, потому что для него это было важно, это было центр его служения. Так вот все эти люди выбрали врачевание, например, как наши святые, нашего храма, Косма и Дамиан, потому что это возможность облегчить страдающему человеку его жизнь и как бы через вторжение в эту такую трепещущую сферу жизни, понимаете, где ему больно, где ему страшно, донести ему свое знание о милосердном Господе, о Спасителе, Который исцеляет. Поэтому да, святые и врачи. И, конечно, первый в этом соборе — евангелист Лука, врач возлюбленный.

М. Борисова:

— Но нам еще, конечно, он дорог как человек, который до нас донес изображение Божией Матери. Не портретное, но духовное. Поскольку, по преданию, первый образ создан им, и все что мы имеем, что мы чтим, что мы празднуем, все наши чтимые иконы это как бы производные от того первообраза, который оставил Церкви евангелист Лука. И мне кажется, учитывая, что он был все-таки близко знаком с Матерью Божией, общался с Нею, видел Ее, он мог... Вы знаете, есть портрет преподобного Серафима Саровского, с оглядкой на который написаны все последующие иконы. Вот что-то, по-видимому, было в этом первом образе, что потом проявилось во всех остальных.

Протоиерей Федор:

— Да, и мы даже можем предположить, в какой технике, как это было сделано. Скорее всего это была энкаустика. Потому что в эллинистическом мире, особенно восточном, было чрезвычайно распространено искусство портрета. И самый знаменитый пример — это фаюмские портреты, сейчас на которые смотришь (прекрасная коллекция в Пушкинском музее) — и перед тобой совершенно живые люди. Эти портреты использовались при погребении человека, но эта традиция — вот этого портретного сходства, умение вроде бы быстро и просто сделать, и настолько проникнуть в душу человека, — она была очень распространена в Средиземноморье. Ну и в Египте, и в Сирии, наверное, тоже.

М. Борисова:

— То, что повествование евангелиста Луки наиболее, ну позволю себе такую смелость сказать, популярно изложено, делает ли для нас особо важным внимательное изучение того, что там? Потому что, когда популярный текст, ты его проглатываешь — ну ты следишь за сюжетом, ты отвлекаешься на какие-то вот художественные образы, и вот у тебя создается ощущение, что ты уже хорошо это знаешь. Почему важно возвращаться снова и снова?

Протоиерей Федор:

— Надо будет вернуться к притче о сеятеле. Слово Божие таинственным образом есть Сам Господь, Который сеется в человека. Мы так и называем Иисуса Христа Словом Божиим. Например, у преподобного Макария Великого есть такие слова — и когда мы на воскресном полиелее, на всенощной, прикладываемся к Евангелию, давайте будем их вспоминать: когда мы целуем Евангелие, мы как бы целуем самую пречистую плоть Господа нашего Иисуса Христа, потому что происходит таинственное проникновение в душу Господа Иисуса. И поэтому, конечно, евангелист, который написал этот текст, он как бы является такой дверью, да, — вот мы ее открываем, когда начинаем читать, и тихонечко-тихонечко Господь входит в нашу душу и начинает ее преображать. Конечно, мы весь этот евангельский корпус читаем там двадцать пятый раз по кругу, и мы знаем уже близко к тексту. Но это тайна — тайна, как Господь входит и обитает в душе. Поэтому читать все равно надо.

М. Борисова:

— В эфире Радио ВЕРА программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. Мы ненадолго прервемся, вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

М. Борисова:

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. Первая неделя ноября дает нам повод вспомнить о отцах-пустынниках, я бы так сказала: у нас 1 ноября преподобный Иоанн Рыльский вспоминается в Церкви, а 3 ноября у нас вспоминается преподобный Иларион Великий. Почему, мне кажется важно вот все, что касается древнего монашества, для нас сюжет такой достаточно легендарный. Ну казалось бы, вот преподобный Иоанн Рыльский — понятно, что для православных болгар это приблизительно то же самое, что у нас преподобный Сергий Радонежский. Но нам-то, казалось бы, какая разница, это все-таки в Болгарии. А именно этот святой почему-то очень хорошо был воспринят именно русским православием, до такой степени, что остается удивляться, и для многих было сюрпризом узнать, что он не русский.

Протоиерей Федор:

— Дело в том, что мы очень многим обязаны болгарам. Миссия константинопольская, которая пришла на Русь после крещения при князе Владимире, была возглавляема греческими архиереями, но все духовенство, практически все рядовое духовенство пришло из Болгарии. Это были, наверное, сотни священников, которые поднялись со своих мест и пошли просвещать близкий по языку и по духу народ. Вместе с книгами, с утварью, с сосудами, с Евангелиями — а это было очень дорого, просто переписывалось от руки. И, конечно, они принесли с собой очень много болгарских традиций. И, конечно, мы им очень обязаны. Когда нам говорят слова апостола Павла: вспоминайте наставников ваших, — вот Болгарии мы очень много чем обязаны. Ну и отплатили мы хорошо, освободив от турецкого ига.

М. Борисова:

— Ну да. Хорошо бы было еще и продлить эту дружбу в веках. Ну а что касается совсем вот древних отцов, тех кто стоял у рождения монашества, одним из них является Великий Иларион. А мне из его жития кажется очень таким близким эпизод, когда он в юности, повинуясь порыву души, решил поучиться у Антония Великого. Выдержал он там, рядом с Антонием Великим, два месяца. Но это никоим образом не отбило у него охоту к подвигу монашескому. Ну почему мне кажется, это очень важно, потому что мы часто воспринимаем святых отцов, тем более преподобных отцов, там отстоящих на не один десяток столетий от нас, мы к ним относимся как к памятникам. Нам трудно представить себя вот их современниками, представить их живыми людьми. А это все так естественно для человека даже очень высоких духовных дарований. Но он же не рождается, почти никогда он не рождается (ну может быть, исключение — Предтеча и Креститель Господень Иоанн), ну так представить себе, что вот от чрева матери вот он уже, собственно вся его жизнь — это сплошное житие. Так же не бывает. И в то же время они оставляют нам тот опыт, которым питается Церковь на протяжении столетий. Поскольку школа монашеская, которую в Палестине оставил преподобный Иларион Великий, она дала свои всходы потом по всему православному миру, включая православную Русь.

Протоиерей Федор:

— Иногда нам кажется, что монашество — это какое-то отдельное такое житие, отдельный мир. Ну в чем-то так и есть, но в главном это не так. У другого ученика преподобного Антония Великого, аввы Исаии отшельника, есть такие дивные слова. Он говорит, что мы не приходим в монастырь ни зачем другим, как только за христианским совершенством. Просто это община людей, которые объединились для того, чтобы минимизировать траты на всякие житейские заботы и в основном посвятить себя богообщению, а первое все свести к минимуму. Как это происходит? В разных культурах по-разному. Вот как это происходило в Египте, у преподобного Антония, не совсем вмещалось в то, как это происходило в Сирии. По-разному. И по-другому это происходило в Палестине. Палестина — это такой перекресток всех культур и дорог. И как раз преподобный Иларион Великий — это человек, который создал такой синтез приемлемый, подвижничества синтез, приемлемый для большинства представителей разных культур. Вот неслучайно, например, вы упомянули в том числе и Русь. А ведь, например, влияние его на западное монашество, оно огромное. Потому что именно эти монастыри изучал преподобный Иоанн Кассиан Римлянин в своем путешествии по Палестине и по Египту, и с этим опытом, переработанным и осмысленным, он вернулся на территории Италии и преподал уставы монастырям, которые развивались там. То есть вот этот опыт Илариона Великого — когда не так важны твои какие-то национальные традиции, а вот ты любой приходишь, и во Христе нет ни скифа, да, ни эллина, а все взыскуют грядущего града, все живут устремлением в отечество небесное, и на разных языках говорят, и поэтому богослужение совсем другое, и молитвенное правило келейное совсем другое. Вот это, конечно, заслуга прежде всего палестинского монашества, которое основано Иларионом Великим.

М. Борисова:

— А чем это отличалось от египетского? Ведь египетское тоже многими почитаемо, и к его опыту тоже достаточно часто обращаются. Собственно говоря, образ Северной Фиваиды, Фивы — это же египетское монашество.

Протоиерей Федор:

— Ну да, и любое название скит первоначально — это пустыня именно монашеская. Вы знаете, это, наверное, надо какого-то человека из монашества вообще спрашивать, потому что я все-таки принадлежу к белому духовенству, я семейный человек. Но мне кажется, что как раз именно синтез как та схема, в которую можно вставить любой национальный как бы окрас, скажем так, вот она разработана Иларионом. Все-таки египетское монашество, оно настолько сурово, как сама природа вообще этой территории. Там, где они жили — там же вообще нельзя жить, это же просто жили в пустыне. Это не для всех. Вот неслучайно Иларион ушел. В этом, это не было падение, это не было грехом. Он вернулся на старости лет туда, где уже был похоронен Антоний Великий. Он-то сам был строжайшим аскетом. Но одно дело — тот, кто достигает один величайших высот, а другое дело — педагог, который рождает живущих по определенному уставу и в общежитии тысячи и тысячи монашествующих, которыми была просто наводнена Палестина. Если почитать, например, там Руфина или «Лавсаик», то мы увидим, что палестинские монастыри просто покрывали лицо всей Святой Земли. И это были прекрасные, удивительные подвижники, люди, рожденные в основном преподобным Иларионом.

М. Борисова:

— А скажите, насколько я неправа в своем предположении, что вот египетский пример скорее двигал наших подвижников школы преподобного Сергия, таких как Нил Сорский, которые предпочитали такое очень суровое и уединенное существование. И, скажем, палестинский опыт ближе к тем монастырям, которые покрывали там тоже Русь и потом православную Россию, все-таки привлекая к себе огромное количество людей разных сословий, ну как та же Оптина пустынь. Ее же невозможно сравнить с каким-нибудь таким, ну с теми же Соловками — то есть и то монастырь, и это монастырь, но это разные монастыри.

Протоиерей Федор:

— Ну я повторюсь, я не монах, мне трудно об этом говорить. Но, насколько я понимаю, в основном наши монашеские уставы восходят все к уставу Василия Великого и, если рассматривать с католической точки зрения, они все базилиане, скажем так вот, по имени Василия Великого. А Господь может поставить общину монашествующих перед разными задачами. Понимаете, понятное дело, что московский Данилов монастырь, он все равно будет жить как огромный приход. Потому что туда будут ходить тысячи людей за духовным утешением и наставлением. И монахам, которые там, им не удастся жить уединенной жизнью, они будут жить как духовники, вот как Оптина, которую вы упомянули. Они обязательно будут заниматься книгоиздательством, как и Данилов занимается, как Оптина занималась. На это нужны средства, на это нужны ресурсы — то есть обязательно будет какое-то большое хозяйство. Но при этом периодически каждый из них будет уезжать в скит — насколько я знаю, под Луховицами где-то там скит, где он будет приходить в себя как монах. Он будет погружаться в молитву, в труд, в чтение слова Божия, наставления святых отцов. Иначе он разорится и не сможет дать того, зачем мы все приходим в Данилов монастырь. И вот это жительство отдельно, когда ты в молчании разговариваешь с Богом, может быть, этот акцент больше в традиции Антония Великого. Но каждому, наверное, вообще христианину он нужен, не только монаху. Ведь даже Христос уходил молиться один. И каждый из нас должен молиться и с братьями и сестрами в храме, на храмовом богослужении — это одно легкое. А второе легкое нашей молитвы, которой мы дышим, — это уединенная молитва. Обязательно так должно быть, без этого не бывает. Как сказал как раз один из египетских монашествующих, авва Алоний, если не скажет человек в сердце своем: есть только Бог и я, не может спастись. В другом варианте не обретет покоя. То есть вот это свое личное предстояние Богу надо осознать. А вот на что тебя поставит Господь в качестве служения — это Его решение. Знаете, ведь Серафим Саровский, преподобный, он дал обет молчальничества и ушел жить один. И был полностью уверен, что он так и будет жить один до самой старости. И так бы и до смерти он жил, если бы ему не явилась Пресвятая Богородица и сказала: нет, иди, принимай людей, твое служение такое. Нравилось ли ему принимать людей? Я думаю, ему было тяжело. Вот таких как мы — страстных, грешных, осуждающих, завидующих, — принимать. Ничем не лучше те люди, и мы друг друга ничем не лучше. Но по любви Божией он получил такое задание. Конечно, уйдя в египетскую пустыню, можно было никого не встречать. И тем не менее вся Александрия верующая, она ходила туда, от сенаторов до простолюдинов. Они ходили туда, они советовались, это было мерило духовной жизни. Вот а есть монастыри, которые призваны к просветительскому труду. Ну это уже суды Божии о том, кому что поручить.

М. Борисова:

— Напоминаю наши радиослушателям, в эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, протоиерей Федор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке. Ну вот у нас впереди, как звезда путеводная, — 4 ноября, суббота, праздник в честь Казанской иконы Божией Матери. Это и государственный праздник, и вообще все на свете сконцентрировано вокруг этого образа. И удивительно, что чем дальше, тем больше вокруг иконы Казанской складывается такой какой-то плотный шар из всевозможных смыслов, которые, к сожалению моему огромному, все дальше и дальше оттесняют самый главный смысл. То есть Казанскую икону вспоминают по поводу воспоминания о Смутном времени, воспоминания святителя Ермогена, мученика, объединения русских, патриотизме, в связи с войной 1812 года — поскольку Кутузов сугубо молился перед этим образом и взял его в войска. Очень много исторических значений, которые, мне кажется, уводят на какой-то очень дальний план изначальное значение этого образа, явленного для нас как православных христиан. Может быть, я ошибаюсь.

Протоиерей Федор:

— Вы знаете, все перечисленные вами планы осмысления помощи Матери Божией, они законны, достойны и должны быть. Просто все должно быть на своем месте. Должна быть иерархия ценностей безусловная. Конечно, это прежде всего почитание Божией Матери, Той, как мы читаем в стихирах праздника Рождества Пресвятой Богородице — Единая, единого Христа вводящая во вселенную. Вот тот человек, без воли которого Господь в Свою сотворенную Им вселенную не может войти, потому что иначе Ему придется совершишь насилие над свободой выбора человека. Вот это прежде всего, это самое главное. А то, как Матерь Божия через Свою икону помогла нашим предкам, и как это помогает нам правильно относиться и к проблемам, и к страхам, и к угрозам, и к своей стране — это все тоже может быть, это правильно, и это должно быть, и пусть это будет. Очень хорошо, что День народного единства совпадает с празднованием Матери Божией. Наше единство прежде всего в чем осталось? Оно должно остаться в почитании Господа и Его Пречистой Матери — это самое главное сокровище, которое у нас есть. И, кстати, вы знаете, очень хорошо, уже сейчас все привыкли, а когда этот праздник так был обозначен впервые, то очень хорошо было видно вообще, кто хочет единства, а кто не хочет. Потому что тот кто хочет единства, он рад любому поводу. Да, вот есть люди, которые там, несколько семей, в деревне живут в ссоре. Давайте соберемся по этому поводу за столом? Давайте. А тот, кто не хочет мириться, он скажет: а я не приду. И ему как раз неважно, большой повод или маленький. А всем, кто хочет единства — а нам всем нужно единство, — они все будут рады любому поводу, а уж такому — тем более.

М. Борисова:

— Но насколько важно наше обращение к Пресвятой Богородице через тот или иной Ее иконописный лик? Ведь, по сути, часто бывает, что наименование того или иного изображения почитаемого заслоняет в нашем сознании Ту, к Которой, собственно, мы и обращается через это изображение.

Протоиерей Федор:

— Ну иногда заслоняет. Так не должно быть, полностью с вами согласен. Но, понимаете, обращение к Матери Божией почти всегда становится диалогом — Матерь Божия в нем участвует. И, конечно, когда человек, даже ничего не знающий еще о Ее Сыне, он обращается к Ней, конечно, Она начинает принимать участие в духовной жизни этого человека. И бывает такое, что человек остановится перед иконой Божией Матери где-то — вот образ, который западет в душу именно ему. Покупает этот образ, его репродукцию напечатанную, относит домой, начинает неуклюже, коряво молиться. Сначала он просит каких-то самых простых вещей, да, — найти там хорошего стоматолога или чтобы там внук поступил в институт, или что-то еще, понимаете. А вот через это Матерь Божия постепенно-постепенно воспитывает человека, отогревая его сердце и приводит его к тому, что в христианстве настоящее — к поиску спасения и жизни в Царствии Божием уже здесь. Она-то хочет этого. Но Она цепляется буквально за любую возможность. И поэтому Ее везде иконы, поэтому Она так почитаема. В каждом храме есть почитаемая икона Божией Матери именно этим храмом, а во многих есть почитаемые целым городом. Это Ее желание помогать так людям.

М. Борисова:

— Мне кажется, что это вполне естественно, обращаться с такими своими, интимными что ли просьбами именно к Матери Божией. Ну вот вспомните первое чудо Спасителя в Кане Галилейской — ну не хотел же, Он говорил, что время Ему еще не пришло. Мама сказала — и вот, пожалуйста, первое чудо. То есть это ощущение, что близость Пресвятой Богородицы к Своему Божественному Сыну, она вот такая. Ну вот мне все время кажется, что мы лишаем себя какого-то очень важного понимания, почему не стыдно к Матери Божией обратиться за помощью в какой-то, может быть, житейской ситуации. Вот к Спасителю иногда как-то вот, ну вот язык не поворачивается. А через Нее как-то вот более естественно.

Протоиерей Федор:

— Да. И меня тоже свадьба в Кане Галилейской всегда поражает. Потому что Господь говорит: еще не пришел час Мой, — то есть воли Божией еще не было на чудотворение. Но по просьбе Своей Матери Господь меняет Свою волю. Это удивительно, как шестерни вселенной закрутились в другую сторону, понимаете, вот такого масштаба события. При этом это просто просьба о том, чтобы не было огорчения. Потому что если на свадьбе будет такое огорчение, что кончилось спиртное, то всегда их будут вспоминать, жениха и невесту: а, это те самые, которые...

М. Борисова:

— Жадины.

Протоиерей Федор:

— Да, жадины, или у которых не смогли организовать. И для Матери Божией важно, чтобы этот просто человеческий прекрасный праздник, прекрасный праздник — вспомним, что Христос многократно уподобляет Царствие Божие брачному пиру, — чтобы он состоялся. И, конечно, очень важно то, что мы должны понимать, что заповеди Божии все даны человеку для того, чтобы человек стал похож на Бога: каков Бог, такой должен быть и правильный Его почитатель. Бог чист, Бог свят, Бог благ — и все заповеди ведут человека именно к этому. И заповедь о почитании родителей, она дана нам Христом. Она дана еще в Ветхом Завете, в откровении Моисеевом, потому что Сын чтит Отца. Будучи равным Ему по Божеству, Он находится у Него в послушании до крестной смерит, как мы знаем. И из Евангелия от Луки мы знаем, что Он был в послушании у Своего нареченного отца Иосифа и Его Матери, Пресвятой Богородицы. То есть Христос выполняет, Он не может не выполнить заповеди, которую дал Сам. Поэтому сыны века сего иногда догадливее сынов света, как в Евангелии Христос говорит, и мы, ну так, если хотите, заходим со своими просьбами через Пречистую Богородицу и бываем услышаны. У нас есть свои просьбы к Пресвятой Богородице. Она их знает. Часто очень они рождены из любви к нашим близким. Но если нам попытаться подумать: а что бы Она от нас хотела? Вот что бы Она в нас хотела видеть? Она в нас хотела бы видеть любовь к слову Божиему, чтобы это слово Божие, — в том числе и записанное евангелистом Лукой, который всю жизнь проповедовал это слово, был за это потом распят на оливковом дереве, как предание гласит, — чтобы это слово жило в нас, чтобы оно меняло нашу жизнь, чтобы оно освящало нас. Чтобы мы стремились к чистоте, если мы поклоняемся Той, Которую мы называем Пречистая или в акафисте говорим: «Радуйся, всего мира очищение. Радуйся Сеятеля чистоты рождшая». И, наверное, Матери Божией легче исполнить наши прошения, когда мы достигаем того, что Она нам желает — от Своего великого, святого сердца желает нам очищения и спасения.

М. Борисова:

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». В студии были Марина Борисова и настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Федор Бородин. Слушайте нас каждую субботу. До свидания.

Протоиерей Федор:

— До свидания.

Все выпуски программы Светлый вечер

Другие программы

Актуальная тема