«Судьба и творчество М.Ю. Лермонтова». Сергей Шаулов

У нас в гостях был заведующий Домом-музеем М.Ю. Лермонтова в Москве Сергей Шаулов.

Разговор шел о судьбе и творчестве М.Ю. Лермонтова, о тех драмах и поисках, которыми была наполнена его жизнь, и как всё это находило выражение в его произведениях.

Ведущая: Алла Митрофанова

---

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие друзья. Я — Алла Митрофанова. И это цикл о Лермонтове. Мы посвящаем пять эфиров Михаилу Юрьевичу Лермонтову, потому что в этом году, вообще-то, его 210-летие. И юбилей его 15 октября. И вот вокруг этой даты выстраивается весь наш цикл. Очень рады видеть в нашей студии Сергея Сергеевича Шаулова, заведующего Домом-музеем Лермонтова в составе Государственного музея истории российской литературы имени Владимира Ивановича Даля. Сергей Сергеевич, здравствуйте.

С. Шаулов

— Здравствуйте.

А. Митрофанова

— Спасибо, что нашли возможность к нам прийти. И мне очень дорого будет общение с вами. Знаю, что вы проводите в этом году три выставки, Лермонтову посвящённые. Одна завершилась уже, вторая сейчас идёт в Тарханах — в месте, которое связано с детством Лермонтова и где он погребён. И третья в ноябре откроется в Москве. Мне бы хотелось, чтобы вы кратко об этих выставках рассказали. Пусть это будет прологом к нашему с вами разговору о жизни Лермонтова.

С. Шаулов

— Фактически, да, это три подряд друг за другом идущих выставки в разных лермонтовских местах. Но мы рассматривали и задумывали это как одну выставку, как своего рода музейный сериал, который должен в трёх вот таких последовательных высказываниях представить Михаила Юрьевича в том виде, в каком мы его сейчас видим, понимаем, интерпретируем. Тут ведь задача стояла для начала чисто техническая. Нам хотелось объединить как бы в одном проекте крупнейшие лермонтовские коллекции музейные. Их в общем четыре, я должен перечислить всех участников — это Литературный музей Пушкинского дома Института русской литературы РАН, это наша, разумеется, коллекция, коллекция Государственного музея истории российской литературы, это коллекция Тарханского музея-заповедника лермонтовского и это коллекция Музея-заповедника Лермонтова в Пятигорске. Четыре коллекции, три главных локации — это вот такой как бы проект, в едином деле объединяющий крупнейшие лермонтовские институции в стране. Но при этом не просто провести какие-то важные, интересные, редкие вещи, не просто по лермонтовским местам проехать с выставкой. Дело в том, что тут я немножко коснусь уже биографии.
Биография короткая Михаила Юрьевича — 26 с половиной лет. И вроде бы как-то не так много может в такой срок уместиться. Тем более, сколько там активной самостоятельной жизни уже в относительно взрослом виде? Но эта биография между тем символически, метафорически обнимает всю Россию. Родился в Москве, причём это Москва в такой тоже ключевой, кризисный период своей истории. Она восстанавливается после пожара, ещё не вся восстановлена — 1814 год, октябрь. Потом, вырастает он в классической такой, образцовой русской провинциальной дворянской усадьбе Тарханы — это внутренная такая, глубинная Россия. И снова Москва, старая столица, там он учится. Вторая столица, новая столица, Петербург — там у него активная жизнь. Фронтир Российской империи — Кавказ. То есть все ключевые локации российского космоса XIX века он собрал.

А. Митрофанова

— Как вы это хорошо сказали — «ключевые локации российского космоса»!

С. Шаулов

— И при этом, естественно, каждая из этих локаций, каждая из этих точек на карте имеет не только географическое, но и литературное, символическое, культурное, духовное измерение. И биография Лермонтова, если смотреть на неё из Пятигорска, это одна биография, из Тархан — другая, из Москвы — третья.

А. Митрофанова

— Чем они принципиально отличаются?

С. Шаулов

— Ракурсом и даже сюжетом. Из Пятигорска биография Лермонтова — это стрела, которая устремлена в вечность. И как раз в Пятигорске совершается вот этот переход из жизни земной в иную жизнь. Биография земная обретает завершённость формальную, с другой стороны, повисает в русском сознании этакой загадкой. Фёдор Михайлович это сказал про Пушкина, но к Лермонтову это можно с ещё большим основанием применить — загадкой, которую мы без него теперь разгадываем. Это вот такая биография. Из Тархан, наоборот, это история тоже трагическая, безусловно. Но когда я говорю трагическая, я всё-таки филолог по базовому образованию своему, я употребляю это слово в терминологическом плане. Трагедия — это всегда некий переход из одного мира в другой, это не просто бессмысленный обрыв жизни. Это как раз некий сюжет, который человека выводит, если это христианская трагедия, то в вечность. Так вот, из Тархан тоже биография видится трагической, но это сюжет о том, как человек вырос в раю.
Но этот рай уже в Тарханах заключает в себе некие противоречия, поскольку это всё-таки земной рай. Это сложная семейная история, это неизбежный, неотменимый всё равно отъезд, уход из этого рая. Нельзя было ограничиться только домашним образованием, Елизавета Алексеевна, бабушка, его везёт в 1827 году в Москву, и он поступает в пансион. Потом редкий, фактически один раз, возврат туда — он приезжает зимой, уже взрослый, из Петербурга. И финальное возвращение, но уже будучи в другом мире он туда возвращается в 1842 году. Бабушка добивается того, чтобы его разрешили перевезти из Пятигорска, где он первоначально был погребён, в Тарханы.

Столичная история, московская и петербургская, это история, наоборот, вхождения в такую земную жизнь, попыток активного действия в ней. Тут первые любови, первые конфликты, обретение себя в литературе. Вот московский музей Лермонтова из трёх главных музеев Лермонтова, конечно, самый маленький. Тарханы — огромный барский дом, и вокруг эта вот усадебная вся территория. Пятигорск — тоже там у них... и само пространство вокруг — можно ходить по городу и понимать, как всё происходило. А у нас небольшой уютный дворик вот этот на Новом Арбате сейчас, Малая Молчановка, и сравнительно небольшой домик. Но этот домик имеет тоже в его биографии ключевое значение. Он у нас жил с 1829-го по 1832 год — три года. На эти три года пришлась и первая любовь. Ну, в контексте нашего домика, мы рассказываем, естественно, про Варвару Лопухину.

А. Митрофанова

— А про Екатерину Сушкову?

С. Шаулов

— Мы можем потом про это поговорить более подробно.

А. Митрофанова

— Поговорим — это любопытная история.

С. Шаулов

— Любопытная, да. Хотя и знакомство с Сушковой тоже в это же время совершается. Смерть отца и, видимо, связанный с этим тоже довольно тяжёлый в его жизни какой-то эмоциональный процесс. Но самое главное, где-то на рубеже 20-30-х, условно 1829, 1830, в нём совершается некий такой творческий взрыв. Он начинает писать больше, причём больше значительно, вырастает просто количественно вал текстов. А с другой стороны, он обретает свой собственный голос. Да, первоначально он использует чужие инструменты, не только, кстати, байроновские — обычно же говорят о байронизме. Там не меньше Шиллера, там освоение Пушкина довольно активное и так далее. Он пока пользуется чужими инструментами, но пользуется при этом ими виртуозно. И из этого вырастает уже тот Лермонтов, которого мы уже знаем. Это происходит здесь, в Москве.

А. Митрофанова

— Если не ошибаюсь, за три года более двухсот стихотворений у него, 230, что ли — что-то там невероятное просто.

С. Шаулов

— Да. Можно эту цифру варьировать, потому что не про всё мы точно знаем, когда написано. Скажем, вот «Парус» появляется вроде бы в Петербурге — он из Петербурга пишет в сентябре 1832 года письмо Марии Лопухиной, старшей сестре Варвары, в котором как раз он текст «Паруса» даёт.

А. Митрофанова

— Но, может быть, всё началось ещё в Москве.

С. Шаулов

— Но, может быть, он написан в Москве, да, или в пути. Ну и так далее — там есть вот такие пограничные вещи. Ну да, больше двухсот — это вот точно.

А. Митрофанова

— Это очень.

С. Шаулов

— Это очень много. Количественно это едва ли не большая часть его наследия. Притом там уже есть вещи для него ключевые: первая редакция «Демона», первые пьесы. Ну, «Испанцы», ладно — она такая ещё шиллеровская, хотя тоже довольно интересная. Вот «Странный человек» — это уже вещь на самом деле довольно серьёзная, 1831 год. Во-первых, там появляется фамилия Арбенин. Это ещё не тот Арбенин, что в «Маскараде», но это уже начинается в его сознании разработка вот этого типа литературного, от которого и Арбенин в «Маскараде», и в итоге в конце возникает Печорин.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, напоминаю, что в нашей студии Сергей Сергеевич Шаулов, заведующий Домом-музеем Лермонтова в составе Государственного музея истории российской литературы имени Владимира Ивановича Даля. Говорим мы о Михаиле Юрьевиче Лермонтове в рамках нашего цикла, Лермонтову посвящённого, который приурочен к 210-летию Лермонтова. И, по-моему, для нас для всех это очень дорогая дата. Кто-то, может быть, больше любит Лермонтова, кто-то меньше, но мы на нём выросли, мы его не можем, как ДНК, из себя уже изъять, он в нас, он в нас врос. Мы с ним формируемся и об него начинаем понимать себя, так же, как об Пушкина, например, как мне это представляется. Сергей Сергеевич, предлагаю пройтись сейчас по жизни Лермонтова.
Вы упомянули уже важность 1814 года и контекст времени. Действительно, всего два года назад началась и закончилась, собственно, Отечественная война, событие, перевернувшее сознание огромного количества людей и давшее мощнейший всплеск и мысли, и литературе. И эти отголоски потом будут продолжаться. «Война и мир» Толстого вырастает, как говорят, кстати, из «Бородина» Лермонтова, стихотворения «Скажи-ка, дядя, ведь не даром». Могут быть разные версии на этот счёт, тем не менее Толстой-то Лермонтова ценил бесконечно, и правильно делал. Встречала у литературоведов описание очень важной характеристики этого времени. 1812 год, безусловно, пик героизма, когда всё лучшее, что было в людях, но в ком-то и всё худшее: в том же «Войне и мире», пожалуйста, Берг описан — это же комическая абсолютно такая ситуация. Но вот всё лучшее в людях, вот это геройство, альтруизм, благородство сердца находит себе применение, раскрывается.
А дальше рождается поколение, которое «богатыри не вы». Может быть, в людях те же самые задатки и есть, но условий для того, чтобы это всё раскрылось, история им уже в таком масштабе не представляет. Почему некоторые предполагают, что Лермонтов и оказывается на Кавказе. Потому что там вот как раз экстремальная такая ситуация. А ему хотелось в экстремальной ситуации какого-то такого развития. Что обо всём об этом думаете вы? И насколько атмосфера восстановления Москвы после пожара 1812 года оказала на Лермонтова влияние? И вот это самая жажда подвига — насколько он в ней формировался или не формировался?

С. Шаулов

— Начну тогда с конца вопроса. Я думаю, что для него вот эта жажда подвига, ощущение, что его поколению досталось меньше пространства для вот такого исторического самовыражения ему до некоторой степени было свойственно. Это общая тяга этого поколения. Герцен, в 1812 году родившийся, «Былое и думы» начинающий с рассказов своей няньки о том, как семья скиталась по горящей Москве. Потом, он именно поэтому декабристов воспринимает, как образец для подражания, потому что это такой способ самовыразиться исторически. Так что я думаю, что у Михаила Юрьевича такое ощущение было, оно у всех, наверное, в той или иной степени было. Потом, для него эта история во многом личная тоже. Почему? Потому что, во-первых, многие из его родственников со стороны бабушки воевали. Я думаю, что он знал, что и московский дом, в котором он живёт, тоже построен на месте пожарища, на фундаменте сгоревшего здания. Потом, опять же, в конце 20-х годов Москва ещё всё равно продолжает восстанавливаться. Там Кремль, насколько я знаю, ещё продолжают восстанавливать. То есть это он всё знал, и интонация «Бородино», конечно, личная именно поэтому. Кстати, опять же, первый вариант «Поля Бородина» написан в 1830 году в Москве. Он в 1837 году переделывает его для публикации. С другой стороны, говорить о том, что он именно для этого попадает на Кавказ, не знаю, насколько точно исторически. Всё-таки на Кавказ он оба раза попадает вынужденно.

А. Митрофанова

— Ну да, вроде как не выбирает.

С. Шаулов

— Да, не выбирает дороги. С другой стороны, он, конечно, там, особенно в первую свою поездку, готов воевать и совершать какие-то героические поступки. С другой стороны, судя по описанию его действий, скажем, в сражении при реке Валерик, он не был безрассудно храбр. Он как раз думал, был готов к обдуманному, пусть рискованному, поступку. Он в этом смысле очень хороший военный, насколько мне, человеку невоенному, это можно понять. Потом, многое, мне кажется, в этой душе, в этом творческом сознании совершалось внутри. Может быть, какие-то желания, которые в другом характере привели бы действительно к какому-то активному, экспансивному действию — если Герцен пришёлся на язык, то продолжим: университетская герценовская история — это история, в общем, такого бунта, не бунта, но такого бузотёрства. Он активно проявляет себя, он заявляет позицию, своё свободолюбие и прочее. Заподозрить Лермонтова в том, что он менее свободолюбив, чем Герцен, невозможно. Но вместе с тем он в этих хулиганских студенческих выходках, судя по всему, не участвует.

А. Митрофанова

— А они в университете, кстати, учатся-то...

С. Шаулов

— Они в одно время учатся, да, но знакомства не сводят.

А. Митрофанова

— Разные круги. Хотя у Лермонтов даже и круга-то, наверное, не было — всё-таки самостоятельный.

С. Шаулов

— В университете, видимо, нет. В пансионе — да, оттуда как бы дружбы его московские все. Мне кажется, что он в какой-то момент понял, что внутреннее движение может быть не менее глобальным, даже космическим, чем внешнее.

А. Митрофанова

— А ведь это очень христианский взгляд, вообще-то.

С. Шаулов

— Фактически, да. Хотя в какую сторону его периодически бросало — это другой вопрос.

А. Митрофанова

— Уносило в разные стороны, да. А что касается не московского даже вот этого детства, я, насколько помню, матушка его была здоровьем слаба, поэтому её в Москву отправили рожать. Там как раз было много в это время хороших врачей по тем временам. Они возвращались в Москву, потому что в Москву возвращались раненые. И в Москве было много раненых офицеров и солдат, получивших травмы в 1812 году. И вот поэтому медицина в Москве, конечно, в то время была на уровне. И скончалась она через три года после рождения сына. И это была, конечно, драма и надлом для него. На протяжении всей жизни он её вспоминает, и песни, которые пела мама. И вот так складывается, что бабушка забирает его в Тарханы. И дальше растёт и формируется он там. Бабушка была состоятельная, у бабушки есть возможность дать внуку всё в материальном плане. Насколько помню, даже окружила она его какой-то детворой, чуть ли не специально организованной для того, чтобы они составляли ему круг общения. Всё может дать бабушка, кроме материнской и отцовской любви. Вот мне бы хотелось, чтобы вы про Елизавету Алексеевну рассказали чуть подробнее, что она собой представляла. Она же ведь во многом сформировала Михаила Юрьевича Лермонтова. И она же стала причиной его разлуки с отцом. Что там было?

С. Шаулов

— Во-первых, они после женитьбы Юрия Петровича, отца, и Марьи Михайловны жили в Тарханах. После того, как вернулись из Москвы уже в 1815 году, тоже жили в Тарханах. То есть тут говорить о том, что он вернулся после смерти матери в Тарханы нельзя — он там и был. Это Юрия Петровича бабушка после смерти дочери — мы не знаем, как именно это фактически происходило, но, видимо, по её инициативе он вынужден Тарханы покинуть и уезжает к себе в Кропотовку. То есть совершенно очевидно, что к Юрию Петровичу у бабушки было такое резко плохое по каким-то причинам отношение. На эту тему есть множество всяческих биографических легенд, вплоть до того, что иногда нам приходится в нашем музее спорить с посетителями. Я знаю, что и коллегам в Тарханах приходится спорить. Тут дело вот в чём: мы, строго говоря, не имеем информации, в чём причина вот этого конфликта. Те легенды, которые есть о характере Юрия Петровича, о характере их семейной жизни, в общем подтверждения не находят. А происходят они, как правило, из круга бабушки, либо очень стороной. Ну, скажем, один из полковых товарищей Михаила Юрьевича пишет: «Поговаривали, что его отец был какой-то пьяница, спившийся с круга», — и прочее.

А. Митрофанова

— Но это неправда.

С. Шаулов

— Это неправда, судя по всему. В каких-то других мемуарах что-то ещё. Но это очень часто не прямая передача информации, а люди передают слухи, что вот поговаривали. Я думаю, что причина была изначально в том, что вряд Елизавета Алексеевна вообще могла этот брак одобрить.

А. Митрофанова

— Слишком беден жених?

С. Шаулов

— Жених беден, с точки зрения Столыпиных и Арсеньевых — Арсеньева она по мужу, Столыпина она урождённая. С точки зрения Столыпиных и Арсеньевых не родовит — род Лермонтовых пришлый, шотландская история: в начале XVII века появляется при Алексее Михайловиче этот самый Юрий (Георг, конечно, изначально) и оседает здесь. Меньше двух веков ко времени рождения, собственно, Михаила Юрьевича. Бедный — за отцом Михаил Юрьевич получает что-то около 27 или 28 душ крепостных.

А. Митрофанова

— Такая единица измерения тогда позорная. Ну, такие были времена.

С. Шаулов

— Да. При том что Тарханы, по официальной информации, это 600 душ, а может быть, и больше. Потому что от количества крестьян зависел размер податей. В общем, бабушка была хозяйка хорошая, рачительная.

А. Митрофанова

— Могла приуменьшить.

С. Шаулов

— Могла приуменьшить, чтобы не платить, как она, может быть, думала, лишнего. Лонгинов, один из бабушкиных внучатых племянников, пишет, что Марья Михайловна буквально заставила бабушку, мать, дать на это разрешение. То есть, видимо, там была действительно история любви, которая бабушке не могла понравиться по понятным причинам.

А. Митрофанова

— А нам истории любви нравятся очень. Мы сейчас паузу небольшую сделаем, Сергей Сергеевич, и вернёмся к разговору через несколько минут. Напомню, что в нашей студии Сергей Сергеевич Шаулов, заведующий Домом-музеем Михаила Юрьевича Лермонтова в составе Государственного музея истории российской литературы имени Владимира Ивановича Даля. Я — Алла Митрофанова. Оставайтесь с нами.

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Напоминаю: в нашей студии сегодня Сергей Сергеевич Шаулов, заведующий Домом-музеем Михаила Юрьевича Лермонтова в составе Государственного музея истории российской литературы имени Владимира Ивановича Даля. Мы говорим о Лермонтове в связи с тем, что его юбилей, 210-летие, в этом году. 15 октября — его день рождения. И у нас целый цикл программ, ему посвящённый. Сергей Сергеевич, наша сегодняшняя встреча жизни Лермонтова посвящена. И вот мы с вами подобрались к тому моменту, где разлука с отцом случается после смерти его матери. Бабушка Михаила Юрьевича Лермонтова просит его отца удалиться. В лекции Золотусского слышала пронзительные совершенно факты о том, что чуть ли даже не по завещанию её до 16 лет Лермонтов должен был оставаться вместе с ней. Если же отец начинает принимать активное участие в воспитании Михаила Юрьевича, то она лишает внука наследства, и тогда Михаил Юрьевич остаётся ни с чем. Что ему может дать отец? Передать своих 27 крепостных? Против того, что бабушка может его обеспечить с головы до ног вообще всем и дать ему блестящее образование, и ребёнок ни в чём не будет нуждаться. И отец отступает, собственно, перед вот этим аргументом. А что ему делать? Он сыну желает всего самого лучшего. Они общаются, как-то видятся, но крайне редко. Вот эта самая несчастная судьба отца и сына жить врознь и в разлуке умереть. Это драма. Потому что для Лермонтова самые два близких его человека из живущих, бабушка и отец, в конфликте друг с другом. И вот этот надлом происходит в его сердце, и вот эта вот драма. И это действительно очень больно. Что вы, специалисты по Лермонтову, рассказываете в связи с этим посетителям музея, людям, задающим подобные вопросы?

С. Шаулов

— В принципе, вот это и рассказываем. Бабушка, действительно, оставляет себе внука после смерти дочери. При этом у неё, естественно, возникает проблема, потому что юридически отец может его забрать. Кроме того, там есть вопрос с наследством. Дело в том, что Тарханы, вообще, принадлежали бабушке не единолично, а вместе с Михаилом Васильевичем, её мужем, дедом нашего поэта, который умер. Соответственно, одной из его наследниц являлась его дочь, а наследником дочери, в свою очередь, являлся уже внук и его опекун, отец. То есть тут возникает, видимо, сложный клубок вопросов, который бабушка решает в таком резком, действенном, я бы сказал, ключе. Она действительно пишет это самое завещание, в котором говорится, что её часть имущества Михаил Юрьевич получит только в том случае, если он будет до совершеннолетия с ней воспитываться. Более того, там оговаривается специально, что если она умирает раньше этого самого совершеннолетия, то всё равно он должен воспитываться в семье Столыпиных, а не с отцом. То есть там было действительно что-то такое сильное в её эмоциях, что заставляло её вот так этот вопрос решать. Что именно, чем именно Юрий Петрович вот так стал неугоден, мы не знаем.

А. Митрофанова

— Стихи, посвящённые отцу, есть. Стихи, посвящённые маме, есть. Стихи, посвящённые бабушке?

С. Шаулов

— Вот это сложный вопрос. Понимаете, Михаил Юрьевич, конечно, бабушку любил и уважал, и был ей благодарен. Вместе с тем непосредственно бабушке всё-таки ничего не посвящено. Более того, есть пьеса «Люди и страсти», где отчасти вот эта история борьбы между отцом и бабушкой за сына и внука отразилась. Ну, скорее всего, эта пьеса, может быть, задумана чуть раньше, а может быть и задумана после смерти отца, дописана уже в Петербурге, под впечатлением в том числе и от смерти отца. Тут можно себе представить некую обиду на Елизавету Алексеевну, как раз из-за желания которой отец и сын вынуждены были жить розно всё-таки. И там, в общем, образ бабушки-то такой...

А. Митрофанова

— Мало не покажется.

С. Шаулов

— Да. Не случайно там Аким Шан-Гирей, его кузен, уже в мемуарах своих возмущается как раз тем, что эта пьеса выплыла на свет: мы же её сожгли, откуда она вообще вылезла? Потому что ему не хочется, чтобы это вот как бы выходило на поверхность, как близкому родственнику. Ну, по письмам отца — несколько сохранилось, сохранилось его духовное завещание — видно, что он сына действительно любил. Ни в одном из сохранившихся писем он не говорит ничего плохого о бабушке. Наоборот, призывает сына быть благодарным, ценить и так далее. Вообще, видно, что он неплохо сына понимает, несмотря на редкость встреч. В завещании он особо его предупреждает, чтобы способности сын не обратил не во благо, то есть чего-то опасается. Вот, кстати, если сравнивать с бабушкой, то бабушка, конечно, в нём растворилась. Он — центр её мира, центр её жизни. При всём при этом вот 1837 год, идёт дело о непозволительных стихах, он ждёт наказания. Бабушка, естественно, вся в беспокойстве, она хлопочет.

А. Митрофанова

— Стихи «На смерть поэта» имеются в виду.

С. Шаулов

— Да-да. Бабушка беспокоится и пишет одной из родственниц: «Зачем я только в Москве столько денег переплатила Мерзлякову?» Нужна справка: Алексей Фёдорович Мерзляков — преподаватель словесности в пансионе и университете, которого она в том числе приглашала к нему для домашних уроков и считала потом, что он научил Мишу поэзии и приохотил к поэзии. «Зачем я столько денег переплатила в Москве Мерзлякову? Вот чему он Мишу научил».

А. Митрофанова

— Это привело к тому, что, да, после дуэли Пушкина Лермонтов написал стихи. Проснулся, кстати, знаменитым после этого стихотворения.

С. Шаулов

— Ну, в каком-то смысле, да, проснулся знаменитым. Но я вёл до этого к тому, что бабушка не очень понимала, что для него это некое главное дело в жизни. И, может быть, казалось, что это некая блажь, хобби и прочее.

А. Митрофанова

— Главное, чтобы внучек был обут, одет, накормлен, с сухим носом. По поводу отца: мне кажется, что вот это ощущение одиночества, которое во многих стихах у Лермонтова чувствуется, тот же «белеет парус одинокий» и на дорогу он выходит один, и вот это вот «нет, я не Байрон, я другой», но вот это тоже ощущение какого-то одиночества и поиска самого себя и так далее, вполне возможно, от того, что он без мамы и без папы. Папа есть, но папа далеко. И при этом мы же понимаем, что отношения с отцом — мы с вами договорились не психологизировать Лермонтова, — но вот этот момент, мне кажется, всё-таки внимания заслуживает. Фигура отца — это же первый опыт в жизни ребёнка взаимодействия с Богом. Божья любовь проецируется через отцовскую любовь. Фигура Бога, фигура отца — они созвучны.
И то, что с отцом, несмотря на разлуку, такие всё-таки добрые отношения, отцовскую любовь Лермонтов чувствует, отца своего он любит в ответ, вот мне кажется, что не в последнюю очередь поэтому в его стихах всё-таки есть место и настоящему поиску Бога, и настоящей молитве. И для меня это бесконечно дорого. И вот то, что Юрий Лермонтов, несмотря на разлуку с сыном из-за бабушки, находил в себе мудрость убеждать сына бабушку уважать и ни в чём её не обвинял, это свидетельствует, конечно, о его любви и заботе о сыне, чтобы ребёнка ещё раз не травмировать. И так уже достаточно для него травм, тем более это ребёнок, подросток, с такой тонкой внутренней организацией. Видимо, отец это всё-таки прекрасно видел и понимал. Ну, только поклониться в ноги Лермонтову-старшему за то, что со своей стороны эти удары максимально смягчал. Так ведь?

С. Шаулов

— Ну, насколько мог, во всяком случае. Насколько мог, насколько это было вообще возможно. Тут по поводу одиночества встаёт одна проблема тоже. Понимаете, если мы посмотрим на тарханский период, на московский период, даже и позже, на петербургский период, на факты, которые нам известны, то мы, в общем-то, немножко удивимся: а где оно, это самое одиночество?

А. Митрофанова

— Окружён людьми — формально.

С. Шаулов

— Вот он формально всегда в окружении людей. Причём более того, если говорить о Москве, то это люди в большинстве своём, подавляющем абсолютно, которые его любят, ценят, которые ценят бабушку, родня, друзья и так далее. В Петербурге — там юнкерская школа, такая специфическая юношеская среда юнкерская, свет петербургский большой потом. Там уже не так комфортно, наверное, но в то же время всегда кто-то вокруг есть. То есть в этой биографии есть какое-то такое двойное измерение. Вот, будучи не один фактически, практически никогда в своей жизни, тем не менее это внутреннее одиночество он продолжал чувствовать, более того, мне кажется, как-то углублялся в него. Это отчасти, между прочим, наверное, хорошая черта для поэта — способность к внутреннему сосредоточению. Потому что она объясняет по крайней мере, как, например, при вихревой такой, очень бурной жизни во второй половине 30-х он пишет «Героя», выходит на какую-то совершенно непредставимую вершину в лирике и так далее. Когда это, собственно, всё совершается? Это совершается внутри, не всегда заметно для окружающих, путём какой-то большой внутренней, опять же для окружающих не всегда заметной, работы. Вот это внутреннее одиночество ему пространство для этой работы давало.

А. Митрофанова

— А не мог ли он подсознательно сам избегать близости с людьми? Это, понимаете, на примере Екатерины Сушковой и Варвары Лопухиной очень здорово видно. Он же расположения Екатерины Сушковой добивается. Он в неё влюблён совсем ещё в юности — она ему отказывает. Потом он возвращается уже из юнкерской школы в Москву и производит неизгладимое впечатление на всех барышень.

С. Шаулов

— Но развязка в Петербурге — 1835 год.

А. Митрофанова

— А развязка потом в Петербурге. Когда он её в себя влюбил, она уже готова ради него на всё. И тут он начинает интриговать и отправляет какое-то письмо, написанное им же самим, в её семью, где самого себя обличает и говорит, что Лермонтов такой и сякой, что он её хочет увести, и ни в коем случае нельзя, чтобы они были вместе, чтобы они встречались. То есть делает всё для того, чтобы эти отношения развалились. Варвара Лопухина отвечает ему взаимностью, он любит её всю свою жизнь. Помните, он эпиграф даже из Гейне берёт? «Они любили друг друга так долго и нежно». Но в итоге умерли в разлуке, и на том свете ещё, встретившись, друг друга не узнали. Но это вольный перевод Гейне, конечно. Но как будто бы он сам начинает расстраивать собственное счастье.

С. Шаулов

— Да. Понимаете, какое дело? Тут мы сталкиваемся с некоторой сложностью, специфической такой, даже не лермонтовской, а лермонтоведческой. Мы гораздо меньше о нём знаем, чем хотелось бы и чем, например, о Пушкине. Если говорить вот об этой стороне его жизни, то мы вообще не знаем ничего наверняка. История с Сушковой в основном, конечно, подчиняется в нашем сознании своеручным запискам её же, которые, вообще-то, через 30 лет издаются.

А. Митрофанова

— Подождите, у нас есть ещё княжна Мери в «Герое нашего времени».

С. Шаулов

— Да, есть княжна Мери и так далее. История с Лопухиной известна нам, в общем, по двум воспоминаниям: Акима Шан-Гирея и воспоминания Екатерины Быховец, с которой он общался в последние недели в 1841 году.

А. Митрофанова

— Перед смертью.

С. Шаулов

— Да. Понимаете, воспоминания Шан-Гирея написаны в ответ на воспоминания Сушковой. Его воспоминания Сушковой возмутили. И тут большой вопрос: не передёргивает ли он в другую сторону? Потому что вот это мнение о том, что Варвару он любил всю жизнь — да, похоже на то, мне тоже кажется, что это так. Но, с другой стороны, никаких вот других, кроме вот этой фразы Шан-Гирея о том, что едва ли ни сохранил он это чувство на всю жизнь — примерно так там Аким Павлович пишет, — других, в общем, нет. И Быховец он там говорит, что он с ней сошёлся и так она его радует, потому что она ему напоминает внешне свою же дальнюю родственницу — Варвару Лопухину. Это тоже, между прочим, некое такое пограничное, даже двусмысленное заявление, то есть молодой девушке — а он всё-таки уже офицер, ему 26 лет, у него светский опыт — он заявляет, что я с вами общаюсь, потому что вы похожи на мою давнюю влюбленность. Это несколько такая...

А. Митрофанова

— Сергей Сергеевич Шаулов, заведующий Домом-музеем Михаила Юрьевича Лермонтова в составе Государственного музея истории российской литературы имени Владимира Ивановича Даля, проводит с нами этот «Светлый вечер». Уже хочу проанонсировать, что завтра мы с вами ещё встречаемся и продолжим разговор о Лермонтове. Очевидно, что невозможно за одну, даже часовую, программу поговорить обо всём, что связано с его жизнью. Вот в частности, может быть, на завтра тогда отложим разговор о дуэли с Мартыновым: что это было — благородство Лермонтова, когда он стреляет в воздух? И, в общем-то, к чему это всё привело. Поговорим о его поэтическом расцвете после смерти Пушкина. Говорят, что после 1837 года как раз самые-самые высоко... как бы это сказать? Не профессиональные, не качественные — это всё неправильные слова, но самые потрясающие, скажем так, появляются на свет его стихи. Вот этот разговор тогда отложим на завтра.
А сегодня мне бы хотелось, Сергей Сергеевич, чтобы мы всё-таки поговорили с вами чуть более подробно о вот этом внутреннем мире, о влюблённостях Лермонтова, о романтике вот этих вот отношений. Екатерина Сушкова, Варвара Лопухина, ещё одна Екатерина, упомянутая вами. Лермонтов хоть и был внешне, как говорят, не красавец, хотя смотрю на его портреты и считаю, что это очень благородное лицо — может быть, портретисты льстили... льстили, судя по вашей реакции. Тем не менее это же вообще непринципиальный вопрос. Какая это была харизма, какой это был интеллект, какое это было тонкое видение человека! Современники отзывались о Лермонтове, что достаточно было пообщаться с ним всего несколько минут, и уже люди понимали, что он видит их насквозь. И это гораздо важнее, чем внешний вид, извините. И, думаю, при желании он мог бы очень успешно жениться, в том плане, что это были бы взаимные чувства. Но он почему-то избегал всё время отношений. Не было ли за этим, простите опять же за психологизацию, страха, что что-то может не сложиться, страха испытать боль? Как вы думаете?

С. Шаулов

— Может быть, и был. Понимаете, вы сказали про выдающийся интеллект. Это действительно так. Он действительно один из самых умных, вот чисто интеллектуально, русских писателей.

А. Митрофанова

— Ещё эмоциональный интеллект, не только интеллектуальный интеллект, но и эмоциональный.

С. Шаулов

— Эмоциональный интеллект, в том смысле, что он действительно был способен понять человека и так далее, да. А вот, может быть, в какой-то другой сфере был и... вот не люблю я терминов современной психологии, но вот о каком-то до некоторой степени инфантилизме, мне кажется, можно говорить. Ведь, насколько можно понять из тех же мемуаров Шан-Гирея и воспоминаний Быховец, история с Лопухиной возникает, видимо, в начале 1830 года. Видимо, действительно там до некоторой степени какая-то была взаимность. Понятно, что это чувство полудетское ещё, такое платоническое чисто. Какое-то, видимо, ответное движение с её стороны душевное было. Быховец говорила, что там отец семейства (матушка была уже к тому времени покойной) был против. Его очень можно понять. Почему? Возраст слишком уж нежный, даже для XIX века. Он кто? Он пансионер, он ещё не закончил даже своё первое образование. Если сочинять, выстраивать сюжет, то папенька, даже лояльный и так далее, сказал бы наверняка: послужи, доучись, стань кем-нибудь и года через два-три проси руки, как полагается.
Вместо этого он в 1832 году уезжает — юнкерская школа. Потом 1835 год — Петербург и завершение вот этой истории с Сушковой. Он явно ей за что-то мстит. Сам он это объясняет тем, что он Алексея Лопухина, который был женихом как раз Екатерины, защищает от дурной женщины. Чем уж Сушкова так была дурна? Чем она ему в Москве насолила? Ну, в мемуарах она приводит этот анекдот, который тоже вот ходит теперь, никак его не вытравить из массового сознания, про пирожки с опилками. Якобы, гостя в усадьбе Середниково столыпинской подмосковной, она там со своими подружками, зная любовь Михаила Юрьевича к мучному и сладкому, попросили на кухне изготовить пирожки с опилками. И он якобы съел там какое-то их количество, за что потом обиделся.

А. Митрофанова

— Обалдеть! Я в это не верю!

С. Шаулов

— История абсолютно нереальная, в том смысле, что распоряжаться на чужой усадьбе, да и вообще какая-то она глупая.

А. Митрофанова

— И кто на здоровую голову на барской кухне барину будет готовить пирожки с опилками?!

С. Шаулов

— Да. Тем более барину, гостю, родичу хозяина и так далее. В общем, явно там было что-то другое. Можно предположить. Она старше почти на два года. То есть у неё уже в тот момент был какой-то светский опыт, первые балы и так далее. Он в 1830 году только вышел из пансиона, он переходит из пансиона в университет.

А. Митрофанова

— Ему 16 лет.

С. Шаулов

— Ему нет 16 лет. 16 лет исполнится в октябре. Он немножко полноват, кстати, в эту пору, судя по мемуарам. Он любит, действительно, мучное, сладкое, поесть и прочее. При этом это очень романтически настроенный юноша. Он читает Байрона, Шиллера и прочее. Он ищет вот этой идеальной любви, про которую он читает. То есть я думаю, что она просто над ним как-то посмеялась, причём обидно для него. В 1835 году это был вот его такой... может быть, слишком жёсткий. Потому что действительно эта история разнеслась. И, в общем, для её репутации это был удар, пусть не фатальный, она замуж в итоге вышла, но тем не менее. А дальше это отражается уже в истории Печорина и княжны Мери — в таком превращённом виде. Это, опять же, его приём. Вот у нас в музее висит его акварель — портрет Лопухиной. То, что это Лопухина, мы знаем опять же из мемуаров Акима Шан-Гирея. Он говорит, что в образе испанской монахини он изобразил Вареньку. Но это не просто испанская монахиня, это ещё его автоиллюстрация к «Испанцам» — это Эмилия, героиня.
То есть у него постоянно происходит некое совмещение литературного мира, который выстраивается в голове, и собственно реальных событий, с самого начала — «Испанцы» первая его пьеса, 1830 год. И то же самое происходит в романе. Сушкова отражается в княжне Мери, а Вере он даёт внешность Вареньки, включая эту родинку знаменитую. Насколько вот эти реальные отношения были ему важны сами по себе? Это вопрос. Может быть, он их действительно рассматривал в каком-то смысле как некий эстетический материал. Он же по итогам истории с Сушковой пишет Верещагиной, своей кузине, такой конфидентке, старшей подруге: «Теперь я не пишу романов, я их делаю».

А. Митрофанова

— Вот как много всё-таки, знаете, в Лермонтове подросткового. Не в Лермонтове, который будет писать уже «Героя нашего времени» или в 1841 году, накануне отъезда на Кавказ, говорить с Натальей Николаевной Гончаровой и просить у неё прощения за то, что он был к ней несправедлив в своих оценках. Это Лермонтов, ментально взрослый, внутренне зрелый, цельный, невероятный человек. Но вот как он идёт к этому, а ему в этот момент, извините, 26 лет — просто в неполные 27 его жизнь трагически обрывается. Но идёт он к этой высоте, мне кажется, путём подросткового поиска себя. И вообще, в романтизме ведь много подросткового.

С. Шаулов

— Вы совершенно правы. Романтическое мироощущение, с резким дуализмом, конфликтностью — это мироощущение действительно, по сути, подростковое. При всей гениальности, колоссальном уме, колоссальном таланте, чувстве слова, слухе поэтическом, Михаил Юрьевич, в каком-то смысле, действительно повзрослеть не успел.

А. Митрофанова

— А мы знаем, кто такой подросток — это существо без кожи. Люблю это выражение, простите, дорогие слушатели, если его уже там где-то когда-то употребляла. Оно мне кажется точным. Это существо с оголёнными нервами, это человек, который растёт и развивается невероятно интенсивными темпами. Его нервная система не вполне успевает за физиологией. И от этого обострённое чувство и несправедливости мира, и той боли, которую ему наносят, и не всегда соразмерные ответы от самого человека на те удары, которые он принимает в себя из внешнего мира. И это всё настолько нам понятно, потому что мы все через это проходили. И вот в этом возрасте, мне кажется, что Лермонтов тоже замечательный собеседник. Об этом как раз мы говорили уже в эфире. Но это его характеристика, важная для его понимания. И очень важная характеристика для понимания того, какой колоссальный рывок он делает за последние годы своей жизни и в какой невероятный космос он выходит.
Я думаю, что об этом мы тогда подробнее с вами завтра поговорим, на следующей нашей встрече. Я вам очень благодарна за то, что находите время для таких разговоров. Сергей Сергеевич Шаулов, заведующий Домом-музеем Михаила Юрьевича Лермонтова в составе Государственного музея истории российской литературы имени Владимира Ивановича Даля, был с нами в программе сегодня «Светлый вечер». Я — Алла Митрофанова. Это наш цикл, посвящённый Лермонтову, в связи с его 210-летием. Напоследок, Сергей Сергеевич, вот для анонса завтрашней встречи: ведь правда же, что Лермонтов фактически предсказал собственную смерть?

С. Шаулов

— Нет!

А. Митрофанова

— Вы только что сказали «нет» — вот об этом завтра поговорим. Спасибо вам. До свидания.

С. Шаулов

— Спасибо.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Журнал от 22.11.2024». Алексей Соколов, Роман Торгашин
• «Послание апостола Павла к Филиппийцам». Священник Дмитрий Барицкий

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов