Есть такая деревня — Желнино называется. Вот в неё мы с сыном и попали прошлой осенью, случайно. Решили прокатиться по округе, денёк был ясный. Приметили на большом холме старую деревню, заехали. Стоит Желнино так высоко, что оттуда весь мир, как на ладони. На все стороны света до горизонта вид, и всё поля да леса, леса да поля, золотые, рыжие...
Пока мы глазели на эту красоту, вышла из калитки старушечка. В ватнике, в шапке по самые глаза, на стручок похожа, маленькая, но сама — молодцом. Ходит шустро, вот только на ухо тугая. Зовут — баба Катя.
— Вы, детки, не поможете мне? Мне бы яблок собрать.
— Да конечно, поможем! Сколько вам нужно, столько и соберём.
— Да енто не мне, енто вам яблоки-то. Соседи тут мне позвонили, сказали, что до весны уж не приедут. А яблони-то у них отяжелели, яблоков пропасть, глядишь, не ровён час, поломаются. Вы уж выручите, детки, соберите...
Понимаете, она переживала за соседские яблони. (Соседи мои позвонили, сказали, что до весны не приедут.)
Собрали мы яблок, сколько смогли. Она взять отказалась, «пропадут, у мен своих некуда девать», пришлось пол багажника яблоками засыпать. Пока суть да дело, разговорились мы со старушкой. И оказалось, что ей сейчас девяносто семь лет! Мы замерли, услышав эту цифру.
Бегает впереди нас, курочек кормит
— Яйца- то курочки несут?
— Да куды там... Они уж старенькие. Я их для радости держу. Всё не так одиноко. Сыновья-то в городе все трое, да старые они у меня, сыновья-то. Но приезжают, продукты возят. А курочки всегда тут, со мной.
Не хотелось расставаться с бабой Катей. Такое от неё тепло в сердце... Она всё на чай зазывала. Да неловко. Простились. Поехали в свою деревню.
— А ты понимаешь, — спросила я сына, — что когда Отечественная война началась, ей уже пятнадцать лет было?
Сын кивнул:
— Я уже тоже посчитал.
Прошёл год. И выдался вновь свободный осенний денёк у нас.
— А давай бабу Катю навестим? — предложил сын.
Боязно было ехать в Желнино. Вдруг?
Но нет, жива, жива она. Совсем уж оглохла, но бегает как прежде.
Всомнила нас сразу. Зазвала-таки пить чай.
В избе мы совсем растерялись. Чистота, простор, печь потрескивает, четыре больших окна на юг, в поля глядят, солнечные квадраты от них на рыжем полу. И вдоль стен всё кровати, с высокими взбитыми подушками, с кружевными салфеточками на них... Ещё бы, у неё ведь трое сыновей, да невестки, да внуки.
— Жду, жду своих. В нонешнюю пятницу обещались, — улыбается она.
— Чем бы вам помочь? — спрашиваем.
— Чего? Не слышу...
— Помощь какая нужна?
— Помочь-то? А вот, мне бы дневник к стенке прибить, — баба Катя протянула сыну молоток и отрывной календарик, — обвалился дневник мой, прибивать стала, так по пальцу попала...
Она показала маленькую сморщенную ручку. Один ноготь был чёрный.
Я смотрела, слушала и жмурилась от набегавших слёз.
Пока прибивали календарик, она собрала нам гостинцев: антоновка, варенье, конфеты...
Уж когда выходили из дома, в сенях сын восхитился старинным бушлатом, висевшем на гвозде. Старушка тут же сунула бушлат ему в руки.
— Бери, милок, вон на тебе куртейка-то какая худая. А енто мужа покойного бушлат, он тёплый. Только старый, уж прости. А может, какие летние вещи нужны? У меня одёжки много.
От бушлата отказаться не удалось.
Обнялись мы с ней на прощанье. Обнимали её осторожно — сухонькая она, баба Катя-то.
Ехали домой молча. Сын сидел и обнимал бушлат, прижимался к нему щекой.
На таких людях держится наш Божий мир. И больше мне сказать нечего. Одно только: в трудные минуты вспоминайте бабу Катю из деревни Желнино. Как мы с сыном её вспоминаем.
Автор: Анастасия Коваленкова
Все выпуски программы Частное мнение
«Белые птицы»
Белые голуби в чистом весеннем небе — это очень поэтично. «На волю птичку выпускаю...» — писал Пушкин о празднике Благовещения. Однажды в Екатеринбурге я видела, как епископ открывал после праздничной службы большую клетку — и стая белоснежных птиц ринулась в небеса...
Но сейчас я живу в Переславле-Залесском, чудесном старинном городе, где сам воздух, кажется, пропитан православными традициями — однако птиц на Благовещение из клеток не выпускают. В конце утренней службы в храме на самом берегу Плещеева озера батюшка обращается к нам с проповедью. Он рассказывает о благой вести, что принёс Деве Марии Архангел Гавриил, о смирении Марии перед этой вестью, а значит — перед Богом, о грядущем Спасителе. И вот мы выходим из храма к озеру — в полной уверенности, что Господь любит каждого из нас, если пришёл в наш грешный мир. Жаль только, что птиц здесь не выпускают...
Мои размышления прерывают... птицы! Я замечаю вдруг стаю, что кружит над ледяной озёрной гладью. Неужели чайки вернулись? Нет, им рано. Пригляделась — да это голуби! Белые-белые! Откуда они? Может, из ближайшей голубятни — я знаю, тут есть недалеко... А впрочем, какая разница! Они кружат над нами — белые птицы, знак наших надежд и любви Господней. И в этом — высшая поэзия.
Все выпуски программы Утро в прозе
Тайная вечеря – первая Пасха
Первой Пасхой христиан была Тайная Вечеря — та Пасха, которую праздновал Сам Иисус Христос в Иерусалиме накануне Своего ареста и казни. Праздник еврейского народа в воспоминание об освобождении его из египетского рабства стал тогда на Тайной Вечери преддверием крестной смерти Сына Божьего.
Наверно, ученики Христа искренне удивлялись тому, что праздник столь разительно отличается от той традиционной еврейской Пасхи, ведь были изменены ее установления.
Во-первых, Учитель праздновал Пасху в чужом доме, а ее полагалось праздновать обязательно в своем узком семейном кругу.
Согласно установленному древнему ритуалу, Пасху ели стоя и будучи готовыми к дороге — то есть одетыми и подпоясанными, с посохом в руке. Так полагалось в память о спешном бегстве евреев из Египта. В Евангелии же сказано, что «настал час, Он возлёг, и двенадцать Апостолов с Ним». Господь и Его ученики возлегли, не как рабы, а как свободные люди. И куда-то торопиться ради спасения им уже было не нужно, ведь Спаситель — с ними.
И вот Господь, как сказано в Евангелии, «взяв чашу и благодарив, сказал: приимите её и разделите между собою, ибо сказываю вам, что не буду пить от плода виноградного, доколе не придёт Царствие Божие. И, взяв хлеб и благодарив, преломил и подал им, говоря: сие есть тело Моё, которое за вас предаётся; сие творите в Моё воспоминание. Также и чашу после вечери, говоря: сия чаша есть Новый Завет в Моей крови, которая за вас проливается». Так Господь устанавливает великое таинство будущей Церкви — евхаристию. Учеников же в те минуты, может быть, больше всего удивило то, что хлеб для Пасхи выбран квасный, дрожжевой — вовсе не тот, пресный, который положено есть на Пасху.
Первую Новозаветную Пасху Спаситель совершал по-новому. И смысл ее был направлен уже не в прошлое, а в будущее, ко Второму Пришествию Христа. И особое спокойствие, торжественная неторопливость, с которой, несмотря на присутствие на трапезе предателя Иуды, совершалась первая христианская Пасха, свидетельствовала о том, что народ Христов — это уже не рабы земного царя, от которого надо бежать ночью, а Царство Божие — не дальняя земля за горами. Царство Божие — внутри нас.
2 мая. О духовном смысле Омовения ног Христом апостолам
Сегодня 2 мая. Церковь вспоминает Омовение ног Христом апостолам.
О духовном смысле этого события, — протоиерей Владимир Кашлюк.