«Семья, вера, педагогика». Анна Сапрыкина

У нас в гостях кандидат педагогических наук, мама семи детей Анна Сапрыкина.

Мы говорили с нашей гостьей о ее пути к вере и о том, как в воспитании детей и в педагогике могут реализовываться христианские ценности.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

Кира Лаврентьева

— Вечер воскресенья на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, здравствуйте. Меня зовут Кира Лаврентьева. И в этом формате, в этом цикле программ мы говорим о пути христианина в светском обществе. И сегодня у нас в гостях Анна Сапрыкина, мама семерых детей, кандидат педагогических наук, автор книг для детей и родителей. Здравствуйте, Анна.

Анна Сапрыкина

— Здравствуйте.

Кира Лаврентьева

— Вы знаете, честно говоря, очень рада видеть вас в этой студии. Мы уже с вами вели образовательную программу. Это было невероятно интересно. И, кстати, дорогие друзья, если вы еще не слышали, эту программу можно найти, как и множество других, в которых участвовала Анна, на нашем сайте radiovera.ru. О чем хотела поговорить с вами? Хотела, конечно, Анна, спросить вас о пути к Богу, о пути к вере. Потому что когда ты видишь наполненного человека, когда ты видишь человека, который нашёл какой-то свой путь в жизни, вот эту тонкую дорожку, нащупал воли Божьей, конечно, для нас, как для христиан, очень хочется узнать, как это всё происходило, как это всё развивалось в вашей жизни, в вашей душе, насколько можно приоткрыть немножко эту завесу, чтобы это было не травматично. Но это очень интересно и важно для нас. Расскажите, пожалуйста.

Анна Сапрыкина

— Ну, мне сложно сказать, как я пришла к Богу. У меня, скорее, такой формулы, «Не вы Меня призывали, а Я вас призвал.» Вот у меня такое чёткое ощущение на всю жизнь, такое, что как бы Господь как-то вёл всю жизнь. Такое, что Господь как-то вел всю жизнь. Я родилась у верующих родителей. Сколько себя помню, я в храме. Мне говорят, а когда ты начала причащаться? Ну, моя мама причащалась, когда я была в ее утробе. Я за это ей очень благодарна. Благодарна даже, наверное, вот я скажу так, не столько ей, сколько Господу, который вот так это всё обустроил, потому что всех нас как-то Господь ведёт, и меня Он вёл вот так вот. Вот здесь я ни в коем случае не хочу сказать, что мой путь так же, как у всякого другого человека, что это что-то такое гладкое, ровное. И вот прямо встать и пойти, не сбиваясь. Всё-таки у всех свои проблемы, разные проблемы. Я тут недавно на одной передаче меня спросили, ну вот вам повезло, вы выросли в церковной семье, а вот как быть людям? Здесь я бы сказала, что просто пути все разные. Не так, что кому-то повезло или кому-то не повезло. Мой муж рос в нецерковной семье, но я скажу так, что, не знаю, в каком-то духовном плане он во много раз круче меня, человек. То есть все мы идём по-разному. В церковном детстве есть свои сложности. В первую очередь в том, что, пожалуй, если так грубо, то если ребёнок растёт в нецерковной семье, то вот однажды он вырастает, опять-таки, да, всё-всё разное, и всё-таки вырастает, встречает церковь, по-разному люди иногда читают Евангелие, иногда просто зашли, людей встречают. И это такое поначалу, по крайней мере, мне всегда так рассказывают, вот называют неофитство, да, такое потрясение, там какое-то чудо, какая-то красота, какие все вокруг святые. И потом уже со временем приходит такое какое-то более трезвое понимание, что всё непросто, все мы люди, вот это всё. В церковной семье изначально у тебя нет никаких иллюзий на эти темы.

Кира Лаврентьева

— Я понимаю, о чём вы говорите.

Анна Сапрыкина

— Потому что, ну, опять-таки, самое простое, тебе кто-то говорит о вере, неважно, кто родители, может быть, священники, которые вокруг есть, где-то люди крёстные, ещё кто-то. Но ты ведь ребёнок, и ты видишь, как эти люди в реальности живут. Они сейчас тебе сказали что-нибудь там про заповеди, а тут ты смотришь, он прямо тут же взял и кого-то обманул. Ну так, не прям серьёзно, но вот сказал явно неправду, например. И это ведь ребёнок очень даже хорошо видит.

Кира Лаврентьева

— Это правда.

Анна Сапрыкина

— И это неизбежная вещь. Я уже не говорю о том, что вообще бывает всякое. То есть я в детстве... Мы еще попали в Дивеево до обретения мощей батюшки Серафима. Это было какое-то чудо. Мои родители нечаянно купили там рядом в деревне домик. Как нечаянно, в смысле в голову не могло прийти, что может рухнуть Советский Союз, что привезут мощи батюшки Серафима. И вот это вот нищая совершенно пустыня, в которой мужики просто валяются по обочинам пьяные, в котором магазинах нет, там хлеб привозят раз в неделю, завозят.

Кира Лаврентьева

— Становится центром православия.

Анна Сапрыкина

— И вдруг, что там буквально через пару лет эти купола, на которых росли деревья, они будут сиять золотом, это было нереально, да, и вот, так вот, если просто представляете себе, что, соответственно, произошло, когда это все открылось, когда все туда хлынули, люди там со всей страны, даже не только из России, что это было? Это было, конечно, люди, во-первых, потрясающие совершенно, ну, например, там доктор биологических наук, который приехал из Питера в Дивеево жить. Ну, вот такие люди. Совершенно разные, потрясающие. Но в том числе люди, которые ходили и рассказывали, что, например, грех человеку ходить с голой пяткой. Я буквально говорю то, что человек ходил и проповедовал.

Кира Лаврентьева

— Я застала эти времена.

Анна Сапрыкина

— Вот это вот всё такого рода. Просто даже экзотическое. Я уже не говорю не про экзотическое. Я помню, меня тогда поразило, вот тогда я была ещё ребёнком, я только пошла в школу, меня поразило такое вот рассуждение. Женщина рассказывала о том, что женщина, соответственно, должна ходить в платке всегда, потому что, ну, так положено, так сказано. В общем, всякая женщина, которая снимает платок, она, в общем-то, отрекается от веры. И вот интересно такой момент, что эта женщина, прямо вот я ребенок, перед ребенком ничего особо не скрывают. Если ребенок попал, да, может что-то слышать, то никто на него не оглядывается. И я увидела, каким образом... То есть она произносит, что зачитывает, все же стали учёные, зачитывает, что это знак власти мужа над ней для ангелов. С ней находится муж, с которым она обращается так, как будто он даже не тряпка. Эта тряпка недостойная, чтобы об неё ноги вытирать. Это просто вот такой козёл на привязи, от которого ни шерсти, ни мяса, и она из большой милости указывает ему, как ему жить, как ему быстро и молча исполнять не то что команды, а ловить её пожелания до того, как команды будут высказаны. Я думаю, что типаж вполне известен. И меня поразило вот в тот момент вот это. Да? Вот это дикое несоответствие того, что ты прямо сейчас только что заявила, сформулировала вот прям так чётко, как будто на каком-то гранитном основании, вот типа твоя вера, да, платок наш и всё. И тут же то самое основание, которое ты заявила, да, оказывается, что у тебя его нет вообще. Власти мужа над тобой ни для ангелов, ни для тебя самой её не существует. У твоего мужа как явления не существует. Вот эти вот моменты. Я поэтому тут немножко сейчас пытаюсь, пользуясь случаем, отойти от вот этой вот модели, что, ну да, есть люди, которые выросли в церковных семьях. Ну, это, конечно же, люди, у которых там изначально всё дано, им такие вот выстеленные дорожки. А что же делать нам, в таком случае люди говорят, которые этого всего церковного детства не имели? Да, тут у вас, с одной стороны, такое и сожаление, и обиды на родителей, которые тут, вот они так не растили меня в вере. И с третьей стороны еще такое. Ну все, ничего не поделаешь, но не выросли мы в вере, значит, давайте жить как все и не будем даже стараться. Я всегда стараюсь показать вот эту иллюзию, представление, что свои сложности у всех. Это не значит, что детей не надо расти в вере. Мы обязаны расти детей в вере. Это наша заповедь, данная нам, воспитывать детей наших, наставление учения Господним. То есть прям обязанность, это не вариант, нет вариантов. Но сложности везде свои есть. Многие дети, выросшие в церкви, отходят от церкви, в частности, именно потому, что они вот это всякого повидали. Для меня просто реально, за что я благодарна родителям, что они помогли мне как-то воспринять, увидеть, что вера и учение церкви, Евангелие — это важнее всего, в том числе важнее самих родителей. Это очень важный момент.

Кира Лаврентьева

— Да, это глубокая мысль.

Анна Сапрыкина

— Как бы что есть что-то гораздо более важное, чем даже сами родители. Это тоже как Господь говорит про фарисеев, делайте то, чему они учат, а как они живут, так не живите. Ну вот, да, мысль такая. Вот очень важно нам это всё тоже каким-то образом доносить до своих детей. Не надо обязательно посадить перед собой...

Кира Лаврентьева

— Мы очень плохие, и не делайте, как мы.

Анна Сапрыкина

— Нет, вот это тоже не нужно, тем более маленьким как мы. Нет, это тоже не нужно.

Кира Лаврентьева

— Самолинчевание.

Анна Сапрыкина

— Но нужно, чтобы понимать, что мы ведём их не за собой и не к себе, а к Богу. Иначе, если мы так не будем поступать, то наши дети обязательно увидят проблемы. И если мы слили вот так железобетон на себя и веру, то ребёнок может, увидев какое-то негативное в нас, тем более, если происходят какие-то падения, мы не знаем, что в нашей жизни будет. Очень надеемся, что у нас всё будет хорошо, мы будем всегда, скажем, в церкви, всегда будем стараться быть там честно до конца христианами, а может быть и нет. Вот не дай Бог, если так случится, что мы отпадём от церкви, или если мы каким-то образом предадим веру, пусть хотя бы наши дети останутся в церкви. Вот такую, простите, некрасивую, негладкую тему затрону. Но вот мне кажется, это очень важно.

Кира Лаврентьева

— Анна, да, действительно, тема такая-то очень животрепещущая, болезненная. Все-таки, да, как бы нельзя зарекаться от чего-то, и уж тем более нельзя думать, что ты уже спасен, стопроцентно спасен, и ничего с тобой не случится. Но дай нам, Господи, держаться за Твои ризы всегда, всю жизнь, никогда от Тебя не отходить. Вот как-то, правда, очень страшно стало. Да, нельзя замыкать детей на себе, действительно. А это мы делаем. Делаем в той или иной степени. А у вас были какие-то периоды, ну, действительно, охлаждения подросткового, вопросов, кризисов, когда свою веру пришлось переосмыслить?

Анна Сапрыкина

— Здесь я бы хотела сначала сказать всё-таки в целом, что есть такое представление о том, что подросток обязательно переосмысляет веру, обязательно должен отойти, потом вернуться. И дело не столько во мне, сколько в принципе в истории, в том, что мы знаем о жизни реальных людей, в том числе святых людей, совсем не обязательно есть вот этот отказ для того, чтобы вернуться, не обязательно отказываться. То есть для того, чтобы сознательно принять в свою жизнь церковь, не обязательно для этого отвернуться. Здесь вообще такая ситуация, что подросток, он начинает, человек, скорее, в подростковом возрасте начинает в любом случае выходить за пределы семьи. То есть родители перестают чаще всего быть таким непререкаемым авторитетом. И это очень здорово. Если бы этого не было, то, например, все язычники выращивали бы детей только язычниками, и никакие святые, скажем, мученики, о которых мы знаем, которые пошли против воли родителей, они бы просто не имели шанса на существование. Вот, и здесь, в общем, слава Богу, что однажды дети перестают просто спрашивать у родителей, а это так? Родители говорят, так. И ребёнок пошёл, делает всё. То есть, если бы это было так, то нельзя было бы перейти, там, отказаться от ислама, например, от язычества и так далее. Мы бы так и жили, громоздили бы тараканы своих родителей, бабушек, дедушек, всех предков, которых точно их было много. И опять-таки, это не значит, что у нас их нет, у нас их своих полно. Но, в общем, слава Богу, что вообще такая ситуация существует. Но это вот критическое осмысление, это очень важная вещь, ещё раз подчеркну, но она совершенно не обязательно, это уход от церкви. Для меня лично это было скорее как раз, вот опять-таки важная тема, которую я сейчас теперь уже как специалист говорю, что вот это очень важно, разделение церкви и семьи. То есть когда ты начинаешь критически относиться к семье, чтобы это не оказалось, что церковь там же в одном флаконе. И я, опять-таки, очень благодарна Богу и своим родителям тоже, что в момент какого-то... Когда я начала относиться к своим родителям так более критично, что наоборот. То есть я скорее сверяла их жизнь с церковью. И, например, думала, ну нет...

Кира Лаврентьева

— Я вас понимаю.

Анна Сапрыкина

— Это не совсем то, чего я бы хотела. Опять-таки, это не значит, что я была права ни в коем случае. Да, просто вот скорее я начала сама искать ответы, например, в творениях Святителя Феофана Затворника. Я ещё Льюиса читала. Нет, это был такой винегрет «Будь здоров». То есть Клайв Стейплз Льюис, Антония Сурожского читала. То есть вот самые-самые разные. Вот мне сейчас, как Феофан Затворник, серьезно? На самом деле у него, например, мысли на каждый день года, они коротенькие, они такие достаточно простые. И на самом деле вполне нормально подросток, которому это интересно, будет читать. Потому что я скажу, что, например, многие мои дети этого не читают. Читают, с одной стороны, некоторые дети читают, уже в подростковом возрасте начинают читать сильно более серьёзную литературу, скажем, Иоанна Дамаскина, которого я сейчас читаю медленно порциями, потому что этот вот склад философский, такой склад ума, для меня тяжко. А вот, например, ребенку с математическим складом ума, при этом который достаточно подготовлен и начитан, ему это может быть как раз отлично. Вот не эта вся ваша вода, типа вот Льюис, это в этой ситуации, ну это все несерьезно. А тут-то все четко, термины, всё объясняется, каждый термин объясняется.

Кира Лаврентьева

— Классификация чёткая.

Анна Сапрыкина

— Да, прямо вот всё выстроено. То есть здесь опять-таки снова вопрос, каждому своё. И это очень здорово, что можно каждому своё. Поэтому опять-таки, если вопрос, что там детям читать, я всегда говорю, надо перебирать. Надо иметь дома разное, надо предлагать детям разное. И методом перебора фактически. И не страшно, что ребёнок начал что-то читать и отложил, не пошло. Так другое зайдёт, второе не зайдёт, третье зайдёт. Надо потихонечку пробовать, пробовать.

Кира Лаврентьева

— Ваши дети читают Дамаскина?

Анна Сапрыкина

— Ну, некоторые, да, некоторые нет, всё разные.

Кира Лаврентьева

— Как вам это удалось?

Анна Сапрыкина

— Опять-таки, вот здесь новый вопрос. Откуда берётся мотивация, в принципе? Мотивация к обучению в большом-большом таком глобальном смысле. Когда человеку неинтересно сидеть, играть в телефоне, а когда человеку интересно что-то исследовать, узнавать, прокопаться.

Кира Лаврентьева

— Какой-то прекрасный мир. Прекрасный, чудесный мир.

Анна Сапрыкина

— И здесь такая задача, с одной стороны, простая, с другой стороны, конечно, очень сложная, сформировать образовательное пространство в семье. То есть такую сформировать, ещё когда дети маленькие начать, формировать такую среду, в которой, в принципе, в которой это нормально. Как это сделать, это отдельный большой вопрос. Но скажу в частности такое. Во-первых, заниматься самим. Вот я сталкиваюсь нередко, вот мне начинают родители задавать вопросы, спрашивать, а вот как ребёнка, например, научить, чтобы он читал? Вот они вот не читают сейчас. Я спрашиваю, а ты читаешь? Я всё детство читала. Я говорю, нет, подожди, сейчас. Тебе 40 лет. Ты читаешь? Что ты читаешь? Ой, ну мне некогда, у меня там вообще и дети, и работа, и туда-сюда возить на кружки, вот это всё. Я говорю, ну а что ты хочешь, собственно, от своего ребёнка? Ты в качестве отдыха сидишь в телефоне, листаешь соцсети. Только на православных блогеров я подписана. Какая разница? У тебя ребенок видит, что ты села в кресло, взяла телефон, значит, подсветка на лицо, лицо сияет, и ты сидишь, вот листаешь свою ленту. Откуда ребёнок возьмёт идею, что отдыхать — это взять книжку, например? Ну, во-первых, я всё уже перечитала. Я говорю, ты понимаешь, если ты считаешь, что ты всё перечитала, ты уже транслируешь своим существованием, независимо от того, что ты говоришь ребёнку, ты своей жизнью транслируешь, что это вот однажды надо заглотить и забыть. Это не то, к чему следует возвращаться. Это не то, от чего можно получать удовольствие. Это не то, что хочется исследовать. Это я разные стороны показываю. У каждого человека может быть, какая-то одна своя сторона. И всё-таки, что ты хочешь от ребёнка? То есть ты живёшь одной жизнью, а хочешь, чтобы тебя ребёнок вдруг интересовался литературой, наукой. Ты что вообще? Откуда это всё возьмётся? Оно само не берётся. Бывают такие ситуации, когда семья совершенно не, ну, скажем так, не культурная, а ребёнок как раз выходит в большую культуру. Но это происходит из-за того, что ребёнок в таком случае в другом месте где-то попал в эту ситуацию, в которой образование в глобальном таком смысле, это ценность. Например, в школе или это может быть даже через книги. То есть в какой-то момент ребёнок по-разному, даже в наше время это возможно, например, на даче оказался без интернета, там были книжки, начал читать, и вдруг попал именно вот в точку, вот в то самое. Вдруг это было интересно ему, и пошло-пошло, потом цепляется-цепляется. По-разному. Разные истории бывают. Здесь вопрос, как мы, как нам повлиять на то, на что мы способны повлиять. И тут такая банальная вещь. Начинать надо с себя. Всегда надо начинать с себя. Найти какую-то крутую школу, найти какую-то специальную правильную программу, найти учебники, в которых всё будет правильно там сделано. Это всё здорово, но это всё капля в море, потому что база это образование через жизнь, это образование, связанное с жизнью. У Григория Богослова есть такая прямая формула образования «Bion kailogan», то есть образование жизнью и словом. Именно жизнью, связанной со словом. То есть, когда то, чему мы учим, это внедрено в нашу жизнь. А с другой стороны, когда у нас такая жизнь, в том числе, в первую очередь сейчас мы говорим, в семье, которая сама собой учит ребёнка. И здесь совсем не обязательно, чтобы это были какие-то конкретные темы. Не так, в частности, Иоанн Дамаскин. Не так, что мы учим ребёнка читать Иоанна Дамаскина. Нет. Я говорю, что мне само это тяжело. Я вот сейчас свидетельствую, честно. Читаю, но мне тяжело. Из чувства долга читаю. Не так, чтобы взять и взахлёб не оторваться. Нет, простите. Это не так.

Кира Лаврентьева

— Анна, вы знаете, хотела ещё вот что спросить. Почему именно педагогика стала предметом вашего профессионального интереса?

Анна Сапрыкина

— Ну, я была таким не совсем нормальным ребёнком, но это так, если мягко сказать. Мне было лет 12, я поняла, что я хочу, чтобы у меня была семья. Правда, я никогда не хотела, чтобы у меня было много детей, я хотела, чтобы у меня их было всего 5.

Кира Лаврентьева

— Ну да, действительно, опять же, немного...

Анна Сапрыкина

— Ну это вот как-то так мне казалось оптимальным вариантом, я это все себе нарисовала, распланировала, я начиталась каких-то книжек, которые тайком читала. В том числе, был такой «Parents».

Кира Лаврентьева — «Parents», да.

Анна Сапрыкина

— Там было, в частности, написано, что, например, чтобы был правильно плод расположен в матке, должна быть осанка. И я стала делать... Да, что там, когда скривлённая спина, там была такая картинка, схема, что там неправильно вот это там, ну, как будто в разрезе, малыш в животике, он неправильно расположен, что-то там. И там было описано, что там какое-то неправильно, куда-то там что-то давится. В общем, я стала...

Кира Лаврентьева

— Вы озаботились этим в 12.

Анна Сапрыкина

— Да. В общем, ну, вообще у меня был такой план, что надо стать врачом для того, чтобы... Материнская профессия. Но при этом меня всегда интересовала в принципе область преподавания. Вообще я думала, что, может быть, идти в какое-то медицинское училище, потом, соответственно, в институт. Но сильно так далеко я не загадывала, это так в общем. Но ближе к старшим классам стало понятно, что медициной там не пахнет, меня не пустят близко, не то, что на порог. И при этом, с другой стороны, мне стало всё больше и больше интересно вот это вот, в принципе, как учить детей. И при этом больше, даже не знаю, что больше, именно педагогика или филология. То есть филология тоже. У меня был словарь, этимологический словарь русского языка, по-моему, в двух томах. Я сидела его читала. Мне всё жутко нравилось. Ну и вообще у меня всегда было хорошо с русским языком, литературой. Я писала, даже немножко публиковалась. И поэтому я пошла на филологический факультет МПГУ Ленинского ПЕДа. То есть получилось и то, и другое. А потом у меня родился ребёнок на втором курсе уже. То есть я на первом курсе вышла замуж, а на втором у меня родился первый малыш.

Кира Лаврентьева

— Вы шли по своему плану.

Анна Сапрыкина

— Да, в общем, там просто смешались все планы, они как-то в одно. И получалось так, что жизнь уже привела к тому, что да, это именно педагогика. Потому что, ну, если большинство моих однокурсниц скучало на какой-нибудь там физиологии развития, у меня прямо сейчас была физиология развития актуальна. Поэтому чем дальше, тем больше я углублялась в педагогические вопросы, и в первую очередь в вопрос о роли семьи в образовании детей. Я, собственно, начала заниматься этим ещё в институте, уже потом в двух аспирантурах и дальше. Но в какой-то момент просто у меня все мои интересы, все курсовые, всё пошло в эту тему. То есть, собственно, вопрос, а как я могу воспитывать детей? Не так, чтобы их куда-нибудь отдать, там их упакуют и вернут. А вопрос о том, как семья может фигурировать в этом процессе. Ну, в общем, как-то всё тривиально, скучно, плоско, без каких-то приключений, скажу так.

Кира Лаврентьева

— Если коротко задать вопрос, возможно, на него также коротко ответить, как семья может реально фигурировать в вопросе образования? Ну, про книги мы уже поняли. Просто я понимаю, что я все равно скатываюсь к желанию задать вам вопрос про детей. Вот это настолько серьезный паттерн такой, который у меня всё время возникает в общении с вами. Но мы, безусловно, сейчас вернёмся к вашему личному пути. Но просто не могу не спросить, раз мы коснулись.

Анна Сапрыкина

— Да нет, мой личный путь как раз неинтересный. Это как раз то, что вы сейчас спрашиваете, гораздо интереснее. Но здесь, в первую очередь, я, с одной стороны, как человек верующий, а с другой стороны, всё-таки я сейчас как специалист в христианском учении, в педагогическом. Я бы хотела обратить внимание на такой момент, что, собственно, церковь говорит об образовании детей. И в христианском учении вообще детей воспитывают, детей воспитывают родители. А семья — это школа для христианина, такая дедоскалия, в которой дети воспитываются, по Иоанну Златоусту, как в палестре, то есть в спортивной школе, скажем, Олимпийского резерва. Вот они так воспитываются христианами. И других вариантов нет. Христианское учение обращено к родителям. Оно не рассказывает о том, как ребёнок живёт. Это вообще не про ребёнка, это про семью. Многие сейчас особенно считают, что это и есть проблема христианского учения. Я же скажу, что это какая-то совершенно потрясающая, очень работающая идея. Это та самая, вернусь к тому, о чём я уже говорила, это создание среды. Такой особенной в христианском учении ещё и сакральной среды «Семья — малая церковь». Это священное пространство, в котором, если мы захотим, вот я прямо так скажу, в этом пространстве может жить сам Бог. Это пространство может возглавить Бог, на всякий случай. Напомню, что православную семью, христианскую семью возглавляет не муж. Её возглавляет Христос, который глава мужу. И при этом вот Иоан Златоуст говорит, там, где муж, жена и дети в любви и согласии соединены узами добродетели, там посреди Христос. Вот прямо так, это я сейчас вбрасываю с разных сторон. Вот если мы создаём вот эту вот среду, в которой посреди Христос, то вот эта среда и растит детей христианами. По-другому не бывает. Другие пути уже все являются исключениями. Это всё особенные специфические пути. Вот такой путь естественный, идеальный, предлагаемый нам церковью, это вот такой, создавать семью, как малую церковь. Дальше, если переходить на большую глобальную педагогику, то это вообще идея на самом деле сквозная для всей педагогики. Но так, сначала вот такое скажу, что вообще в истории педагогики две противоборствующих равноправных идеи. Одна, что детей должны воспитывать родители, другая, что детей надо, наоборот, обязательно забрать из семьи. Вот прямо так. Это ещё, скажем, со времён Платона, Аристотеля, такой трактат государства, он предписывает не просто забрать детей из семьи, а чтобы в принципе не было родителей. Это, как Лосев говорил, конезавод, в котором подбираются особи мужского и женского пола, способные к размножению, то есть здоровые и все такое прочее. У них ребенка забирают, конечно же, даже не забирают, а просто это как бы получается фактические отношения к суррогатной матери, да, которая родила вот этот биоматериал, произвёл этого ребёнка. И этого ребёнка дальше обязательно растят именно специалисты. Причём там на определённых этапах этих детей уже отбирают по способностям, по разным направлениям их там распределяют. Какой-то страшный кошмар. Да, вот это идея. Причем с этим трактатом, кстати, был знакомый Иоан Златоуст. Некоторые говорят, что христианское учение говорит о семье, потому что они были не в курсе, что можно воспитывать детей как-то иначе. Очень даже были в курсе. Блестяще образованы наши святые отцы, это блестяще образованные люди. И мало того, я говорю, все основные идеи, включая даже марксистские, а у них всех корни в древности, в античности, она такая богатая была, на все эти философские фантазии. Да, вот одна идея такая, изъять детей из семьи, пусть их воспитывают специалисты. Это была идея, потом воспринята французским, например, революционером, был такой французский деятель, Лепелетье, который прямо, чтобы мы могли воспитать нового человека, вот, ну, революционного человека, нового абсолютно, мы должны его обязательно изъять из семьи, как раз потому, что любое сообщение с семьей, оно же его возвращает в старую жизнь. Поэтому обязательно изымаем и обязательно воспитываем абсолютно на новых началах. Затем эта идея была воспринята и нашими корифеями, в первую очередь Крупской, там и Луначарский, Покровский был, вообще там много было товарищей, которые очень много хорошо об этом писали, Бухарин даже об этом писал, говорил, что следует запретить говорить мой сын, моя дочь, ну, о собственности это все. Вот, в принципе, сам там и Маркс, и Энгельс, но в первую очередь Энгельс, там о разрушении семьи, все это очень-очень хорошо, как следует прописано. Семья — это, в принципе, пережиток, и детей должен воспитывать социум. Это принцип такой, да. Вот это одна идея. Она идет вот на одной полочке, она постоянно в истории проявляется, так или иначе. И вторая идея, что детей должна воспитывать семья, это совершенно другая концепция, также идет параллельно. Если мы не будем оценивать хорошее или плохое, хорошее или плохое, это с точки зрения христианства, мы как христиане понимаем, что хорошее это то, что христианское. Но вообще с точки зрения просто науки и педагогики — это равноправная идея. Здесь нет такого, что одна из них устаревшая, например, а другая более прогрессивная. Нет, они переплетаются постоянно, постоянно где-то возникают, спорят друг с другом, иногда немножко сходятся, иногда сильно расходятся. Вот, и другая идея — это семейная. И семейная идея, так же там, скажем, тот же Песталоцци, например, я думаю, что такое слово известно всякому читателю. Вот, например, идеал воспитания ребенка, это такая Гертруда, которая воспитывала своих детей, и он показывает, в принципе, то, как устроена педагогика, как устроено воспитания детей на примере женщины, которая вот именно сама дома растит детей. И он как раз очень здорово показывает, как в этой модели можно воспитывать, учить детей жизнью. Как вот это вот, как я сказала, словом и жизнью. Как это может приносить вот этот вот гигантский эффект. Ну и также очень многие наши педагоги, в первую очередь, не столько педагог, сколько философ образования Алексей Степанович Хомяков показывал о невероятной важности роли семьи в образовании детей. Ну, в общем, это я могу очень долго об этом говорить, не бойтесь.

Кира Лаврентьева

— Это очень интересно, да.

Анна Сапрыкина

— Все-таки, да, про семью, как вот такое особенное пространство. Здесь с разных сторон можно подходить к этому вопросу. Например, был такой Джон Генри Ньюман, основатель Лондонского университета, один из деятелей таких активных Оксфордского движения. Это XIX век, Англия на тот момент прям впереди планеты всей вот в каких-то таких этих образовательных вопросах. Он показывал, он показывал убедительно о том, что вот чем отличается настоящий университет от машины лекций и экзаменов? То есть от учреждения, которое просто вот-вот дало некие знания, потом проверили, насколько знания усвоили, выдали корочку, что знания усвоены. Чем это отличается от университета, которое даёт подлинное образование, которое даёт подлинную культивацию ума, вхождение человека в культуру, делает человека носителем культуры подлинным. Как? Это он сравнивает старинные университеты, ну, в первую очередь, это Оксфорд и Кембридж, сравнивает с вот этими, ну, на тот момент новомодными, вот этими, которые просто вот отучили, дали корочку, пошёл. Вот он показывает, что вот эти старые университеты, они образовывают в первую очередь самим местом. То есть тем, что это такое особенное место, в котором встречаются люди, опять-таки, те самые носители культуры. И даже не столько важно, какие там программы, что именно они изучают. Важно, что они общаются между собой и общаются именно в этом пространстве. Вот интересный был такой ещё другой деятель, тоже английский, Пальмер, с которым переписывался в своё время Хомяков. И вот он посещал Россию. И он говорил, что в России тоже есть свой Оксфорд именно в этом плане, в этом отношении. И он этот Оксфорд нашёл в Питерской, в Санкт-Петербургской Духовной Академии. То есть это, что значит? Это место. Дух. Да, он именно это и говорил. Там дух, место, да, которое само собой образовывает. Вот, то есть и здесь уже теперь с другой стороны показывает. Это, конечно, никакая не английская идея, она просто хорошо там сформулирована, и просто это такое авторитетное для педагогики. И при этом мы понимаем, что, например, монастырь наш, традиционный русский, православный, и не только русский, и византийский и так далее, монастырь, он даёт образование в очень глобальном смысле, ну и духовном, в духовном смысле, он даёт образование этим самим местом, тем, что мы общаемся там со старцами, с духовниками, мы видим, это образование происходит с жизнью, тем, что не только таинства совершаются, да, ну что есть какие-то проблемы, как они решаются, эти проблемы, а какие отношения, в принципе, у всех участников? И здесь вот такой момент. Если мы попадаем в образовательную эту среду, в такое место, вот как этот старый университет, если по той английской модели, то даже если человек не так, чтобы какой-то зубрила, всё учит как следует, но если он там проживёт эти пять лет положенных, на выходе это будет человек-носитель подлинной культуры. Если человек просто вот ходит на семинары, лекции, ну, когда ходит, когда прогуливает, ну, скажем, в основном ходит, получил диплом, он, может быть, какие-то хитрые программы освоил. Тут сразу вопрос. А на самом деле он их скоро забудет, если он не будет их применять. Но носителем культуры он не будет. И при этом тот, который был в среде такой культурной, он тоже что-то забудет. Но самое главное, не забудется никогда. Потому что это формирует личность человека. Подлинное образование, оно формирует личность человека. Итак, возвращаемся к нашим баранам, к семье. В семье, семья сама по себе, по своей сущности, также она может быть, это не обязательно так, но она может стать этим образовательным пространством. И если мы сформируем в семье это образовательное пространство, то мы уже заведомо сразу практически гарантированно даём детям максимально эффективное образование в очень глобальном смысле. Независимо от того, куда дальше пойдут наши дети, чем они будут заниматься, какое направление будут выбирать. Опять-таки, что они будут читать? Льюиса Клайва Стейплза или Ионна Дамаскина. То есть это очень разные вещи, да? Я надеюсь, понятно, Ионна Дамаскин это очень тяжелое.

Кира Лаврентьева

— Высший пилотаж, да.

Анна Сапрыкина

— Льюис — это, наоборот, очень легкое чтение, можно читать в метро.

Кира Лаврентьева

— Вот я как раз держу в руках вашу книгу, она называется «Верую». И здесь буквально по ступеням объясняются все члены символа веры для детей с картинками, с иконами, с пояснениями, очень красивыми, очень художественными, понятным языком, приятным шрифтом. В общем, это совершенно не реклама. Вот действительно такое наблюдение беру в руки и комментирую. И, Анна, в свете этого, конечно, хочется спросить, как вы книги пишете? Вы когда это успеваете делать, во-первых? А во-вторых, где вы черпаете вдохновение? Потому что я вот, например, вчера была очень вдохновлена. Я целый день работала, потом я готовила. А потом мои дети меня довели до белого каления. Ничего при этом вообще не изобретая. Они как-то это очень легко и быстро сделали за минут 30. И у меня закончились силы вообще на всё. Я посмотрела на своего мужа, сказала, что у меня нет педагогического дара. И с грустью пошла в свою комнату, когда они все уснули. Так вот, я хочу понять, где вы черпаете это вдохновение? Вот это вот просто дано, видимо. И многодетная мама, и быть писателем, и кандидатом наук. То есть я к чему спрашиваю? Не комплименты какие-то, это ведь совмещение очень серьезных, больших ипостасей. Это научная деятельность, а не просто дилетантство. И это материнство. Это ипостаси, которые на самом деле очень непросто совмещать, даже рядом-то их держать непросто. А у вас как-то это гармоничным образом переплелось, и вот мне хочется понять, хотя бы по какой схеме это всё у вас там организовано.

Анна Сапрыкина

— Ну, во-первых, я хотела сказать, вы говорите полчаса, они вас через полчаса доводили до белого каления. У меня гораздо быстрее могут довести до белого каления. Наверное, мои обладают хорошими способностями. Или, соответственно, я, наоборот. То есть я к тому, что вообще, вот серьёзно, полчаса — это ещё значит, что это очень терпеливая мама, и дети ещё не очень сильно нацелены на разрушение. Вот. Поэтому здесь вот ни в коем случае не такая история, что, не знаю, я такой памятник, и я протягиваю руку, и всё получается вдруг хорошо.

Кира Лаврентьева

— Памятник, палеонтологический музей.

Анна Сапрыкина

— Вот, ни в коем случае не так. И в любом случае в моей жизни просто всё насквозь перемешано. Но я скажу так, что когда я говорю с живыми людьми, с мамами, которых я сама очень хорошо знаю, с подругами, когда мы начинаем выяснять, что, как, кто, кому, что получается, у кого что получается. И вот такой момент. Мне очень нравится, например, исследовать что-то, вот какой-то вопрос. Вот я сейчас, например, вот последняя у меня статья на православии.ру «Зачем девочке образование, если ей предназначено быть матерью». Вот есть такой сейчас политики, задаются этим вопросом. Я думала, мне интересно думать над этим вопросом. Ну, в целом, я думала. Уже прям такой запрос поступает, что надо, вот люди спрашивают, да, тоже задают вопрос, а вот зачем девочке там в институт, если там лучше детей рожать и так далее. Вот мне неинтересно взять и ответить. Мне интересно посмотреть, а как оно было в истории? А как оно в христианском учении? А как оно было в жизни святых людей, раз уж мы на святых ориентируемся? Как оно, в принципе, бывало в традиционном обществе? Да? А что такое образование? Потому что, когда мы говорим образование, там сразу столько разных на самом деле, просто никаких не философских, практических моментов. Курсы флористики — это образование? Вот сразу вопрос, да? То есть тут надо очень много всего разобрать. И мне это очень интересно. Мне интересно поднимать документы. Мне интересно читать исследования какие-то на тему, чтобы взять там оттуда что-то своё, сравнить с какими-то другими. Мне это очень интересно. И я вот, например, разговариваю со своей подругой, ей это в принципе неинтересно. Ей интересно, например, посмотреть на результат того, что я сделала. Это хорошо, это здорово. А так ей интересно, например, пойти на лыжах со всеми детьми. Вот вы знаете, и я говорю как раз, что это не хорошо, не плохо, мне не интересно, мне скучно. Или, например, другая там подруга, у неё, у меня свой дом, у меня есть земля, да, у неё тоже, вот у моей подруги тоже и дом свой, и земля. И у неё там всё быстро, там всё грядки, цветы, урожай. Вот это то самое, когда всем раздают кабачки. Это вот она. Всё прямо в каком-то образцовом порядке. И она получает огромное удовольствие от работы с землей. Как раз она тоже многодетная мама, и для нее работа на земле — это отдых.

Кира Лаврентьева

— Ресурс.

Анна Сапрыкина

— Мне это не просто в тягость.

Кира Лаврентьева

— Это кошмар.

Анна Сапрыкина

— Это каторга, которую вот на меня навалили, и я должна это сделать. Я в какой-то момент просто отказалась от этого всего, потому что поняла, что по деньгам это вообще бессмысленно, проще купить. А самое главное, меня это выматывает. Говорите, доводят, дети вас полчаса доводят. Если я работала на огороде, то мне не нужны полчаса, там миллисекунды, чтобы меня довести после этого. И так что, знаете, что только запереться, саму себя запереть в ванной, чтобы вот, чтобы дом остался целым, чтобы дети были живы, вот так вот, спасти весь дом от самой себя, вот так. Это к тому, что все разные. Вот для меня, вот сейчас опять-таки, я сейчас летом работала в очередной раз с пособиями, с нашими дореволюционными пособиями для начальной школы, для начального этапа среднего звена. Потрясающее совершенно пособия. Многие неразрезанные, то есть их за сто лет никто не смотрел вообще. Неразрезанные страницы. При том, что это такая фантастика. Меня прёт, у меня мурашки по телу. Для многих при этом женщин, других таких же чудесных, умных, многодетных, для них сам факт того, чтобы переться в библиотеку и там сидеть. Если отдыхать, ну, может быть, съездить одной, например, то, может быть, съездить куда-нибудь искупаться, может быть, там, я не знаю, или там огород, кому что, повышевать. Мне неинтересно, мне интересно исследовать. То есть это я к чему привожу? Что мы все разные? Во-первых, не надо, чтобы все были одинаковые, ни в коем случае это будет страшно, не надо быть, как я, ни в коем случае. Это во-первых. А во-вторых, ну просто мне это правда дико интересно всё. Вот научная работа, именно научная. А именно найти какие-то вдруг смыслы.

Кира Лаврентьева

— Открытия.

Анна Сапрыкина

— Да. Они могут быть очень маленькие открытия. Они могут быть всем остальным людям скажут, ну и какое же это открытие? И это совершенно для меня не важно. Важно, что я это нашла. И вдруг это стыкуется. И вдруг из каких-то осколков вырастает цельная картина. Да вообще я спать не смогу от восторга. Я буду вспоминать каждую секунду.

Кира Лаврентьева

— То есть это ресурс?

Анна Сапрыкина

— Это для меня ресурс. И это то, что меня наполняет, да, и то, чем я хочу заниматься. И просто о книжке это уже, это ведь уже маленький-маленький фрагмент результата этих исследований. То есть на самом деле работа-то огромная. Для того, чтобы делать книжку, нужно провести большое исследование, у меня так. Потом я это сжимаю, сжимаю, сжимаю до чего-то понятного, а потом уже это что-то небольшое, вот эту выжимку уже раскладываю на какое-то наглядное, на картинки, на то, чтобы это уже что-то простое донести до людей. Но изначально это всегда какая-то большая работа. То есть на самом деле уже книжка, это уже несложно. Это уже просто.

Кира Лаврентьева

— Это уже выход. Это на выходе делается.

Анна Сапрыкина

— Да, это уже на выходе.

Кира Лаврентьева

— Когда путь пройден определённый.

Анна Сапрыкина

— А потом вот вы говорите, дети, как с детьми. На самом деле большинство пособий, которые я делала, собственно, для детей, я их делала для своих детей. А первые вообще ни сном, ни духом, даже как мечта, даже как идея не было такого варианта, чтобы это всё издавать. То есть, например, одно из первых, что оказалось популярным, это наглядные календари на Великий пост. То есть я просто пыталась своим детям объяснить, как устроен пост. Я просто хотела, чтобы дети как-то более-менее осмысленно это все проживали, и уже как педагог, представляя себе методику, в принципе, и представляя себе, что такое наглядные пособия как таковые, я уже это делала из цветной бумаги, карандашиками, что-то. И потом уже только это выходило в люди, и это уже опять-таки... Просто то, чем мы и так занимались, оно, оказывается, оформлено в книжку.

Кира Лаврентьева

— Ну вот книга по символу веры, если уже серьёзно её читать и учить символ веры, то для какого это возраста? С какого примерно это возраста?

Анна Сапрыкина

— Ну, во-первых, я сразу скажу, что мне самой очень сильно не нравятся книжки, которые сделаны, например, от 3 до 5 лет. У меня сразу вопрос. А мои дети, которым, например, 10 лет, ну, типа, я купила для одних, и вот у них какая-то своя полочка. Ну, в общем, мне это самой, в принципе, я этого просто очень сильно не люблю. Я люблю, чтобы это было сразу для всех. Во-вторых, в принципе, вот в таких книжках, как «Символ веры», моя задача помочь людям увидеть красоту веры, смысл того учения церкви, как-то очень просто и понятно. Людям, независимо от их возраста, людям 7 лет, людям 15 лет, людям 75 лет. Я знаю, что мои книжки читают люди, в том числе и пожилые. То есть это просто новоначальный какой-то этап. А он новоначальный может быть в любом возрасте. С одной стороны, да. С другой стороны, я стараюсь так, чтобы, например, если книжка для ребёнка 7 лет, вот он её посмотрел, что-то понял, отложил, скорее всего. Вряд ли это будет прям настольной книгой, прям каждое утро, очень сильно сомневаюсь. Но я хочу сделать так, чтобы он смог к ней вернуться, когда ему будет 10 лет, чтобы он в неё не перерос, чтобы он не мог её перерасти, чтобы он к ней мог потом вернуться, когда ему будет 18 лет, чтобы это всё продолжилось, чтобы это так же было интересно. То есть моя как раз задача сделать просто для своих всех детей, которые всех растут.

Кира Лаврентьева

— Универсальные книги.

Анна Сапрыкина

— Да. Но при этом, конечно же, это в любом случае для детей, умеющих читать. И вообще, конечно, уже символ веры сам по себе. Тут очень большая иллюзия, на мой взгляд, считать, что можно все это пятилетнему ребенку прям-таки объяснить. Нет, то есть сказать-то можно, плохого ничего не будет. Но считать, что он прям поймет, ну, я бы не стала. То есть, что он покивает, это, конечно, покивает. Если не убежит, если его посадить и заинтересовать картинками, то покивает. Но вообще это рано, конечно. То есть, в принципе, говорить детям о вере, пока они маленькие, надо. Но надо, конечно, понимать, что всерьез это все-таки уже начальная школа и дальше.

Кира Лаврентьева

— Спасибо огромное за этот разговор, дорогие друзья, не очень хочется, чтобы он заканчивался. Как всегда у нас бывает с Анной. В гостях у вечера воскресенья была Анна Сапрыкина, мама семерых детей, кандидат педагогических наук, автор книг для детей и родителей. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего воскресения. Вам, Анна, желаем очень много сил творческих, научных для ваших свершений, вот этих прекрасных и удивительных, побольше интересных книг. И всегда очень рада видеть вас в нашей студии.

Анна Сапрыкина

— Спасибо.

Кира Лаврентьева

— До свидания, всего хорошего.

---

Все выпуски программы: Вечер Воскресенья

• «Вера и творчество». Павел Сметанкин
• «Память о новомучениках». Кирилл Алексин
• «Христианин в современном мире». Артемий Банщиков