«Религиозная философия В.С. Соловьева». Алексей Козырев

У нас в студии был декан философского факультета МГУ Алексей Козырев.

Мы говорили о русском религиозном мыслителе 19го века Владимире Сергеевиче Соловьёве, в частности о его размышлениях о любви, Богочеловечестве Иисуса Христа и об Апокалипсисе.

Этой беседой мы продолжаем цикл из пяти программ, посвященных русским религиозным философам 19 века.

Первая беседа с заведующим кафедрой философии и религиоведения Свято-Тихоновского университета Константином Антоновым была посвящена Алексею Хомякову и Ивану Киреевскому;

Вторая беседа с доцентом философского факультета МГУ Борисом Межуевым шла о Федоре Михайловиче Достоевском, как о религиозном мыслителе.

Ведущий: Константин Мацан

---

Константин Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. У микрофона Константин Мацан. Этой беседой мы продолжаем цикл программ, которые на этой неделе в «Светлом вечере» в часе с 8-ми до 9-ти у нас выходят. И мы, напомню, говорим о главных именах в истории русской философии, в частности, русской религиозной философии 19-го века. Сегодня, наверное, подошли, если так позволено сказать, к самому главному имени в 19-м веке — это Владимир Сергеевич Соловьев, конечно же. Проводником в мир его мысли, его жизни станет Алексей Павлович Козырев, декан философского факультета МГУ имени Ломоносова, ведущий программы «Философские ночи» на Радио ВЕРА, вам, дорогие друзья, конечно же, хорошо знакомый. Добрый вечер.

Алексей Козырев

— Добрый вечер.

Константин Мацан

— Алексей Павлович, с кем, как не с вами про Владимира Сергеевича Соловьева. Вы один из крупнейших в России, может быть, в мире, специалистов по мысли Соловьева, у вас множество статей и книга по Соловьеву, вы им занимаетесь всю жизнь. Я очень рад, что у нас есть возможность сегодня с вами именно об этом поговорить на Радио ВЕРА в контексте того, что дает чтение Соловьева, что может дать чтение Соловьева ищущему сердцу. Может быть, начать с биографического момента. Известно, что Соловьев, с одной стороны, из семьи православной, его дед был священником. С другой стороны, как многие молодые люди, в юности веру потерял, увлекся позитивизмом, материализмом. А вот потом в какой-то момент, но тоже в достаточно юном возрасте, как бы мы сказали, на первых курсах института, к вере вернулся. А что побудило вернуться?

Алексей Козырев

— В статье «Понятие о Боге», написанной в конце жизни и являющейся отповедью Александру Ивановичу Введенскому, который считал, что Спиноза в Бога не верил и был материалистом, Соловьев пишет: «Спиноза был моей первой философской любовью». То есть Спиноза заставил задуматься о том, что Бог все-таки есть. Спиноза Бенедикт, Барух, стекольщик амстердамский, потомок испанских евреев, бежавших из Испании от преследований инквизиции. Вообще-то говоря, для русской культуры конца 19-го века это было альтернативное евангелие. Которое читали люди, может быть, от религии, от богословия достаточно далекие, но имеющие некие духовные побуждения. Например, Чайковский Петр Ильич очень любил Спинозу. Я видел лично в его библиотеке в Клину две книги Спинозы. Его ученик Танеев конспектировал первую часть «Этики», есть таблица в музее Чайковского, сделанная Танеевым. Не то, что они были противниками христианской Церкви. Представление о том, что есть бог, который близок к понятию природы, бог или природа, только эта природа творящая, а не сотворенная — Natura naturans, а не Natura naturata. Что эта природа имеет свои атрибуты, мышление и протяжение. Такой пантеистический несколько дух, отчасти мистический, в восприятии божества, наверное, Соловьева вот это как-то рационально убедило в том, что мир — это не обездушенная машина, а это живой организм, в основании которого, у истоков которого стоит божество. 16 лет. Вы правильно сказали, что он пережил кризис нигилизма, когда ему было 13-14, а возвращение к религиозному миросозерцанию стало происходить еще до его поступления в Московский университет, когда он был гимназистом 5-й московской гимназии. Когда он закончил гимназию, директор гимназии Бестужев-Рюмин написал: Россию можно поздравить с гениальным человеком.

Константин Мацан

— Вот это да.

Алексей Козырев

— Представляете, еще гимназист, еще ничего не сделавший, еще даже не первокурсник, но он себя так показал в гимназии, что к нему стали относиться с большим уважением его учителя.

Константин Мацан

— Философский взлет Соловьева, насколько мы знаем, в 70-е годы, начало его большой популярности связано, в том числе, с его циклом лекций «Чтения о Богочеловечестве», одно из очень важных произведений в его творческой биографии именно в 70-е годы. Причем, это тогда достаточно молодой еще человек. Сколько ему тогда, лет 25 примерно, да?

Алексей Козырев

— Да. Меньше даже, я думаю... да, 25.

Константин Мацан

— Интересно вообразить себе, если бы сегодня двадцати трех-четырех-пятилетний человек читал бы авторские лекции по философии, это собирало бы залы, вызывало бы обсуждения, туда бы ходили известные писатели уровня Толстого, Достоевского. С чем был связан такой интерес? Что такого сказал Соловьев своим современникам вообще в этот период, и в частности в «Чтениях о Богочеловечестве», что такую породило реакцию?

Алексей Козырев

— Может быть, немножко другое отношение к возрасту было. Соловьев ведь прожил 47 лет, на фоне этого 25 — это уже больше половины прожитой им жизни.

Константин Мацан

— Ну да.

Алексей Козырев

— Если мы вспомним с вами наших великих поэтов — Пушкина, Лермонтова — возраст был очень скромный. Но действительно, 25 лет — это, конечно, молодой человек. Его известность уже была связана с тем, что он громко защитил магистерскую диссертацию в 21 год. Философ призывного возраста называли его газеты, потому что в это время призывали дворянских детей по жребию на воинскую службу. Действительно, защита была такая, что и московские и петербургские газеты написали про блестящую защиту диссертации «Кризис Западной философии». Блестящую и немножко скандальную, потому что там были некоторые эпатажные заявления о том, что мир в его материальном состоянии должен упраздниться. О том, что Запад должен протянуть руку Востоку. О том, что всеединый дух какой-то существует, который нас всех объединит. А в продвижении петербургских лекций «Чтения о Богочеловечестве» играли большую роль представители двора. Это и великий князь Константин Константинович, это и генерал Киреев, известный такой поздний славянофил. Им удалось убедить Победоносцева, что полезно будет, если Великим постом, когда театральные представления отменяются, когда императорские театры закрыты, молодой философ прочитает публичные лекции по философии религии. Эти Чтения, 12 Чтений происходили в Соляном городке, это большой достаточно зал недалеко от Летнего сада в Петербурге. Что интересно, лекции были благотворительные, часть средств, собранных от продажи билетов, должна была пойти на сооружение креста на Святой Софии в Константинополе.

Константин Мацан

— Здорово.

Алексей Козырев

— Поскольку генерал Скобелев стоял у ворот Царьграда, и уже общество верило, что Константинополь будет наш.

Константин Мацан

— Это в 77-й год.

Алексей Козырев

— 78-й. Удивительно, но такой факт. Он где-то даже, в одной из лекций приводит в качестве примера такого образа, идеи, собор Святой Софии в Константинополе, это не случайно. Поскольку был определенный ажиотаж, была программа опубликована в газетах, то петербургское общество с большим энтузиазмом шло на лекции. По описанию свидетелей там были и роскошно одетые дамы в бриллиантах, и блестящие офицеры, были и студенты, видимо какая-то часть билетов продавалась по сходной цене или раздавалась бесплатно, поэтому огромное количество людей. И, конечно, это привлекло внимание и наших знаменитых писателей. С Достоевским Соловьев к этому времени был хорошо знаком, они ездили в Оптину Пустынь к старцу Амвросию. С Толстым тоже, Толстой обратил внимание на его магистерскую диссертацию, сказал: еще одним умным человеком нашему полку прибыло. Они были, но были на разных чтениях, не на одном чтении. Есть свидетельство Толстого, которому очень не понравилось то чтение, на котором он присутствовал, потому что Соловьев на нем говорил о Софии. Толстой написал Страхову, что как некий мистик Соловьев говорил об армиях херувимов, серафимов, как будто он сам их видел. Толстой не любил мистическое, у него была своеобразная вера, он отрицал чудеса, он отрицал Божественность Христа, Богочеловечество Христа. Так что лекция его, скорее, разочаровала, чем очаровала. Как впрочем, они разочаровали и Победоносцева, потому что в конце этого цикла Соловьев выступил против учения Церкви об аде. Он сказал, что учение об аде — это гнусный догмат. Как бы повторил эту сентенцию. Вообще-то учение об аде — это не догмат, в Символе Веры мы не находим с вами учения об аде, это учение. Но, тем не менее, это такая подспудная мысль Соловьева, религиозность которого носила, в некотором смысле, революционный пафос в себе. От такого социализма юношеского он перешел к религиозному максимализму, если спастись, то всем, никого не должно быть в аду. Эту мысль он высказал, но в опубликованном тексте «Чтений о Богочеловечестве» мы ее не найдем, потому что только пять первых лекций были опубликованы дословно, так, как они были прочитаны. А последующие лекции Соловьев потом переписывал, причем, долго достаточно, в течение трех лет готовил их к публикации. Последние, 11-12 чтения в публикации носят несколько иной характер, чем то, что произносилось. Я этим немножко занимался. Поскольку можно реконструировать текст по газетам «Голос», «Современность», где после каждой лекции давался большой подробный отчет, буквально приводился если не текст, то подробный конспект того, о чем Соловьев говорил. Первым на это обратил внимание протоиерей Георгий Флоровский, который в 60-е годы об этом написал статью. Так что «гнусный догмат» в текст не попал, а Победоносцев, который был обер-прокурором Синода не мог это воспринять позитивно, и очень резко, не буду сейчас воспроизводить, потому что нецензурно отозвался о лекциях.

Константин Мацан

— У нас сегодня в гостях декан философского факультета МГУ имени Ломоносова и ведущий программы «Философские ночи» на Радио ВЕРА Алексей Павлович Козырев. Мы говорим про Владимира Соловьева. Вы произнесли, что Толстому не понравилась тема о Софии, очень важная для Соловьева и, наверное, для многих в чем-то искусительное понятие. Достаточно загадочная София, большая тема связана с Софией в русской религиозной философии. Но у Соловьева на протяжении жизни эта тема о Божественной Премудрости, скорее, куда тяготеет, к какому-то, если угодно, христианскому ее пониманию или, скорее, к гностическому?

Алексей Козырев

— Ранний Соловьев — это, конечно, гностическое понимание, тут спорить не о чем, потому что он отправился в Британский музей в Лондон на стажировку, он читал там гностические манускрипты. Он очень интересовался историей гностицизма и даже собирался писать о раннем гностицизме докторскую диссертацию. Есть его свидетельство одному из оппонентов, что диссертацию буду писать о гнозисе, в ней будет листов сорок. Опять-таки, о гнозисе можно писать и по трудам экклезиологов Иринея Лионского, Ипполита Римского, Епифания Кипрского, Оригена, Тертуллиана.

Константин Мацан

— Я сейчас слушателям нашим скажу, что у Алексея Павловича есть целая книга, значимая, большая, уже классическая, можно сказать, по Соловьеву, которая так и называется «Соловьев и гностики», где вы разбираетесь со всеми этими влияниями именно гностическими на мысли Соловьева.

Алексей Козырев

— Это ведь было связано с тем, что произошли открытия серьезные, историки Церкви работали, обнаруживали новые источники, как, например книгу, приписываемую Ипполиту Римскому «Философумена», мнящие себя философами, где была критика гностицизма. Но Соловьев манускрипты гностические искал, искал широкий круг мистической литературы. Сейчас, благодаря исследованиям Константина Бурмистрова, мы лучше знаем, что читал Соловьев, какую мистическую литературу, связанную с новоевропейским гнозисом, он читал. Это был круг интересов юного Соловьева. Но если вы спрашиваете, к чему тяготел, то можно сказать, что последняя работа, где упоминается идея Софии, идея человечества у Августа Конта, это 1899-й год, это омаш столетию основоположника позитивизма. Очень интересно она начинается, что если бы Конт оказался в городе, который сейчас является старым и малым, а раньше был новым и великим, и зашел бы в главный храм этого города, то он увидел бы там икону, которая изображает его великое существо, его Grand Etre. Это икона Святой Софии, Новгородской Софии. Здесь он как бы указывает на церковное предание, на иконографическое предание, говорит о том, что в Новгороде, который известен своей республиканской традицией, София была главной святыней, и храм Софии и икона Софии, к этому тоже нужно прислушаться. Правда, икона Новгородской Софии — это Христологическая икона, если мы прочитаем тот тропарь, который написан под иконой, он очень похож на тропарь Обрезанию Господню. Это тропарь Христу Спасителю изображенный на иконе ангел крылатый, это Велика Совета Ангел, это метафора Христа, если так можно сказать. Но можно и по-другому прочитать, можно попытаться поискать здесь вплоть до персидской какой-нибудь мифологии, изображение женственного существа, агурамазды, потом сравнить это с матерью сырой землей. Весь софиологический дискурс русской философии и примыкает к этой идеи видения мира в его Божественной красоте, в его тварной красоте. Вы помните, один герой Достоевского, Иван Карамазов говорит в романе: я не Бога не приемлю, я мира Божьего не приемлю. Софиология — это как раз анти Иван Карамазов. То есть мир все-таки в основе своей Софиин. Да мы его испортили, мы его замутнили грехом, мы повредили его. И может быть, не только мы, но какая-то изначальная ошибка была, но в целом мир — это творение Божие, он «добро зело есть». И это идея софиологии, что мир сотворен через красоту. Вернее так, он сотворен Словом в красоте. В этом плане Логос является тем творческим инструментом, с помощью которого Бог творит мир, а София — этим аспектом красоты, завершенности, благости творения. Поэтому интуиция софиологии, можно перевести с гностического языка на христианский, церковный. И собственно говоря, этим пытался заниматься отец Сергий Булгаков потом, потому что Соловьев не дал сколько-нибудь цельной софиологии. Софиология у него фрагментарна, она встречается в его неопубликованной рукописи Софии, она встречается отчасти в его французской книге, написанной для католического читателя «Россия и Вселенская Церковь». В «Чтениях о Богочеловечестве», в опубликованном тексте София мелькает. Ну, и конечно, в лирике.

Константин Мацан

— В стихах.

Алексей Козырев

— В стихах. Соловьев — это же еще и прекрасный поэт, может быть, для кого-то он гораздо более интересен как поэт, чем как философ.

Константин Мацан

— «Три свиданья» его стихотворение знаменитое, три свидания с Софией.

Алексей Козырев

— «Три свидания» то уже поздний рассказ, 98-й год. Кстати сказать, после того, как он снова съездил в Египет ненадолго. А есть ранние стихи Софийного цикла, которые были написаны в 75-76-м годах и которые несут на себе острое, я бы даже сказал, романтическое ощущение присутствия этой вечной женственности. В каком-то смысле Соловьева Блок назвал рыцарем-монахом. Рыцарь — человек, воздыхающий о своей бельдам, прекрасной даме. Но совсем не обязательно, что эта дама должна быть земным существом. Это может быть матэр верби, Мать Слова, Богоматерь. И Соловьев тоже в каком-то смысле является рыцарем неземной подруги. Только если эта подруга называется Софией, то возникает вопрос, а в каком отношении она находится с Матерью Божией? Это тоже вопрос очень непростой для соловьевской философии.

Константин Мацан

— Мы вернемся к нашему разговору после небольшой паузы. У нас сегодня в гостях Алексей Павлович Козырев, декан философского факультета МГУ имени Ломоносова. Дорогие друзья, не переключайтесь.

Константин Мацан

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. Мы, напомню, этой беседой продолжаем цикл программ, который на этой неделе у нас в часе «Светлого вечера» с 8-ми до 9-ти выходит. Мы говорим о главных именах в истории русской религиозной философии 19-го века, и сегодня говорим о Соловьеве. Как мы видим по нашему разговору текущему, это философ очень разнообразный и, безусловно, интересный, читать его человеку с верующим сердцем интересно. При этом просто следует разбираться и ко всему относиться здраво. Видеть, что в юности это одна мысль у человека — «Блажен, кто смолоду был молод, блажен, кто вовремя созрел». Соловьев, конечно же, не святой отец, но его мысль будит какое-то внутреннее чувство в человеке и в итоге отсылает нас к тому, чтобы поднять глаза от земли к небу, а это уже немало. Я помню, если я не ошибаюсь, в одном из собраний сочинений Соловьева, которых в 80-е годы выходило несколько разных сборников и текстов, Арсений Гулыга, такой наш прекрасный исследователь, историк философии, назвал статью о Соловьеве «Философия любви» или «Философ любви». Любовь с этой точки зрения одна из магистральных тем в философии Соловьева. Вы бы с этим согласились? Если да, то как эта тема раскрывается у Соловьева, в чем?

Алексей Козырев

— Не буду оспаривать, можно и так назвать Соловьева, да. У него есть цикл статей, который называется «Смысл любви», пять статей, они были опубликованы в «Вопросах философии и психологии», и в какое-то время для Серебряного века они были обязательным введением в тему. Если ты хочешь что-то про любовь узнать, ты курсистка, гимназистка, ты должна прочитать «Смысл любви» Соловьева, поверить в высокую любовь. Там Соловьев говорит о том, что есть уровни любви или степени любви. Пять этих степеней, где первая это адская, вообще Соловьев не поясняет, что это. Потом животная, потом брачная, где человек бракует свою животность, то есть отбраковывает беспорядочное влечение, инстинкт. Потом ангельская, узкий путь, если мы вспомним апостола. И, наконец, любовь, которой нет в Евангелии, сизигическая. это опять-таки использование гностического термина. Хотя, как сам Соловьев утверждает, это еще не делает саму теорию гностической. Любовь, которая связывает человека с людьми, с природой, и которая призывает его к тому, чтобы эту природу менять, преображать. Тут можно найти какие-то нотки экологического мышления, что любить можно не только человеческое, но и не человеческое. Например, любить лес, любить озеро. И у самого Соловьева есть эти мотивы, несколько стихотворений, посвященных озеру Сайма в Финляндии. Он любил бывать там в пансионе, на этом озере, писать. Он написал там «Оправдание добра». Эти признания озеру — это тоже что-то такое немножко не человеческое. Сизигическая любовь — это странное понятие, поэтому в некоторых православных переизданиях «Смысла любви» эта пятая статья опускает. То есть четыре приводятся... Основной посыл такой, что любовь заключается и выражается не только в деторождении, но и в стремлении человека улучшить, изменить мир. У Ромео и Джульетты не было детей в отличие от каких-нибудь Акакия Акакиевича и Пульхерии Андреевны, но мы говорим о любви Ромео и Джульетты, как о чем-то высоком, эталонном. Можно рассматривать любовь, как продолжение человеческого инстинкта, но можно рассматривать любовь как Божественный дар, ведь Бог есть Любовь. Возникает вопрос: это разная любовь или это модификация одной и той же любви? Здесь разные есть подходы: эрос и агапа или эрос и филия — это две разные любви или это две стороны одной и той же любви? У Вышеславцева есть такая работа «Этика преображенного эроса». И Соловьев стоял на этой же позиции, что вообще-то говоря, Божественная любовь — это тоже преображенный эрос. В человеке есть эрос, но он может пустить эту энергию вовне, хорошо, если на размножение, а может быть, на то, чтобы творить что-то неподобающее, непотребное. А может положить ей некий предел, мост, и, как он пишет в одном из своих стихотворений 76-го года, «Цепь золотую сомкнет и небо с землей сочетает». «Древнего Кроноса семя затаится в человеке и преобразит мир» — это концепция сублимации, назовем ее поздним психологическим термином, которого у Соловьева нет. Кстати, на эту тему одно из Воскресных писем Соловьева замечательных «Два потока». Он в 97-98-м годах писал и публиковал такие светские проповеди, то есть беседы на Недели Великого поста и на Недели уже пасхальных праздников, Цветной Триоди. Как раз один из текстов, написанных сразу после Пасхи, по-моему, это жен-мироносиц, называется «Два потока». Теория психической энергии, ее разрабатывал друг и современник Соловьева Николай Яковлевич Грот, психолог, главный редактор журнала «Вопросы философии и психологии», но Соловьев это переводит в такой религиозный контекст. То есть эту психическую энергию надо уметь использовать, надо уметь ею управлять.

Константин Мацан

— Интересно, вы такую панораму работ Соловьева нам даете. Мы, с одной стороны, говорим о гностических влияниях в юности, это понятно, шило в мешке не утаишь, что называется, и закрывать на это глаза было бы просто странным. А с другой стороны, уже более зрелый Соловьев — Воскресные письма, проповеди на церковные праздники.

Алексей Козырев

— Я хочу сказать нашим радиослушателям, что Воскресные письма, может быть, не менее значимая в русской культуре работа, чем «Выбранные места из переписки с друзьями» Николая Васильевича Гоголя. Тогда это вообще было в новинку, что писатель, писатель сатирический вдруг начинает проповедовать и становится таким светским апостолом веры. Конец 19-го века, конечно, уже время другое, но Соловьев публикует эти свои письма вместе со своей последней и очень значимой работой «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории». Приложением к этой работе являются эти самые письма, которые, как ни странно, в современных переизданиях Соловьева даже полностью и не переизданы. В каких-то отдельные письма переиздавались, а вот полностью издать «Три разговора» так, как следовало бы издать... Мой учитель Николай Всеволодович Котрелёв, Царство ему Небесное, готовил такое издание для «Литпамятников», но, к сожалению, не успел завершить. В этом издании, конечно, должны быть Воскресные пасхальные письма, потому что широта вопросов, к которым обращается Соловьев, представляет собой воплощение христианской политики, христианского отношения к жизни. Тут и женский вопрос, и восточный вопрос — те вопросы, которые будоражат общество, которые стоят остро на повестке дня, Соловьев не стесняется о них с христианской точки зрения. Вот что такое Воскресные письма.

Константин Мацан

— Может быть, можно в этом контексте вспомнить еще одно произведение, хотя из других лет, это «Духовные основы жизни», что Соловьев пишет. Там тоже в хорошем, здоровом смысле слова какие-то назидательные вещи, о милостыни глава есть, о жертвенности. Читается сегодня это как попытка человека ответить на вопрос, что такое быть христианином в современном мире, в современном Соловьеву мире. Но это можно и к нашему миру отнести, к нашему времени.

Алексей Козырев

— Кстати, вы, может быть, не знаете, что в первых изданиях эта книга называлась «Религиозные основы жизни». Соловьев писал ее именно как религиозные основы жизни, потому что духовные — сейчас это слово используется часто, но в очень размытом контексте. Духовная ценность, что это такое, куда надо идти? В храм или в консерваторию, или в библиотеку, а может, на дискотеку, чтобы эти духовные ценности... А вот «религиозные», понятно, что это связано с религиозными основаниями человеческой жизни. Действительно, эти дела милосердия, которые должен осуществляет христианин, пост, милостыня и жертва, Соловьев посвящает им три отдельных главы. Это и рассуждения о Евангелии от Иоанна о том, что означают слова «Вначале было Слово». Это книга, которая была написана в начале 80-х годов 19-го века, по сути, сразу после смерти отца Владимира Сергеевича, Сергея Михайловича Соловьева, великого русского историка. К отцу он относился с большим трепетом, с большой любовью, но нужно сказать, что были и недопонимания определенные. Соловьев ушел, например, из Московского университета, разошелся с позицией отца, ректора, по одному частному вопросу, касающемуся одного профессора. Казалось бы, твой папа ректор, что тебе мешает? А вот он ушел из университета. Поэтому он переживал смерть отца, какие-то разногласия с ним, которые были. Может быть, самый религиозный период в жизни, когда, кстати сказать, Соловьев даже подумывает, а не принять ли ему монашество. Я думаю, что такой запрос у него был не один раз в жизни. Есть в воспоминаниях Николая Японского, просветителя Японии, митрополита Николая (Касаткина), как он встретил Владимира Соловьева после его защиты докторской диссертации в 1880-м году, и Соловьев просил его: возьмите меня к себе, я постригусь в монахи и буду проповедовать японцам. Я думаю, что святитель не стал бы придумывать, такой разговор действительно был между ними.

Константин Мацан

— Алексей Павлович Козырев, декан философского факультета МГУ имени Ломоносова, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Мы говорим, напомню, о Владимире Сергеевиче Соловьеве. Вы уже упомянули работу, мимо которой невозможно пройти, последняя крупнейшая работа Соловьева «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории, со включением краткой повести об Антихристе». Апокалиптика Соловьева, которая для кого-то из современников Соловьева прочитывалась, как то, что от каких-то своих прежних взглядов Соловьев отошел и пришел к такому христианско-эсхатологическому взгляду на жизнь, на историю, что нас ждет. Что важно в этой работе?

Алексей Козырев

— Эта, во-первых, работа написана в особом жанре, жанре диалога. Не так много в русской философии диалогов. У меня даже идея была, может быть, такой спецкурс предложить студентам «Философский диалог в русской философии». Текстов-то можно набрать, это и Сковорода, это и Козлов, это и отец Сергий Булгаков, но сам Соловьев не первых раз обращался к жанру диалога. В неопубликованной «Софии» тоже у него был диалог философа и Софии в 1876-м году. Когда человек обращается к такому диалогическому жанру, он, наверное, сам для себя пытается нащупать почву. Позиций много, позиции разные, и в каждой есть какое-то свое зерно, есть отвлеченное начало. Герои каждого из трех разговор последовательно, и генерал, который вспоминает о событиях русско-турецкой войны 1877-го года, и политик, который излагает по сути идеи, связанные с концепцией вечного мира Канта.

Константин Мацан

— Это всё герои этого диалога, генерал, политик.

Алексей Козырев

— Да. Господин Z, такой загадочный персонаж, под которым кроется, может быть, и авторская позиция, а скорее, позиция консервативная, позиция современников Соловьева — Константина Леонтьева, Николая Страхова. И другие персонажи, дама, такой коммуникатор в хорошем смысле этого слова, она совсем не глупая, эта дама. Князь, в нем явно узнается граф Лев Николаевич Толстой, сторонник идеи непротивления злу силой, и человек, который не верит в Антихриста, потому что он не верит и в Христа. По сути князь мира сего, такой образ здесь присутствует. Когда речь заходит об Антихристе, князь уходит, его нет. В то же время, это очень литературно сделанный текст. Недавно вышел фильм румынского кинорежиссера «Мальмкрог», в 2020-м году, это экранизация «Трех разговоров» Соловьева, но без краткой повести об Антихристе. Какие-то фрагменты выпущены. Но все равно фильм получился длинный, нудный, из соловьевского произведения как бы душу вынули. А Соловьев искрометный, ироничный, там много юмора.

Константин Мацан

— Да.

Алексей Козырев

— Даже в самых, может быть, драматических сценах и описаниях. Текст очень личностный, текст, в котором удалось Соловьеву совместить его философские идеи и художественную сторону его натуры. Этим он ценен и этим он очень значим, в истории русской литературы его можно поставить в одном ряду с «Великим инквизитором» Достоевского. Это текст-притча, сначала это рассуждения, а потом это притча, краткая повесть об Антихристе. Конечно, когда Соловьев читал это текст, она вышла на Пасху 1900-го года, а прежде чем выпустить книгу, он читал «Краткую повесть об Антихристе» в Петербурге в здании Городской Думы перед студентами, тоже были публичные чтения, как «Чтения о Богочеловечестве». Соловьеву письмо прислали студенты: господин профессор, вы сошли с ума. Люди ожидали научную лекцию, а здесь чтение какого-то странного рассказа, где описываются события конца истории, события, связанные с явлением некоего загадочного политика, социалиста, гуманиста, филантропа, который на самом деле в 30 лет принял посвящение от Антихриста и в возрасте Христа произвел обратное Ему служение. По видимости он стал всем помогать, всех примирять и давать всем гранты, но в то же время потребовал, чтобы ему поклонились как Богу, чтобы в нем признали божество. Не всё золото, что блестит, так можно выразить афоризмом, и Соловьев выражает афоризмом суть этой своей притчи. А в центре этого произведения вопрос о зле, очень важный для философии вопрос. Что есть зло? Если это только недостаток добра, тень добра, мы не понимаем, мы думаем, что это зло, а на самом деле это добро, нам добра хотят? Или всё-таки зло это какая-то реальная сила, за которой стоит реальный человек или реальные сущности сверхчеловеческие, и чтобы победить зло, необходим мощный рычаг, который мы можем найти только в Боге, в Богочеловеке. Вот, это тема «Трех разговоров», тема религиозных рефлексий. Даже если упрекнуть Соловьева в том, что он события Апокалипсиса излагает не так, не в полном соответствии с книгой «Откровений» Иоанна Богослова, но он и не претендует, это же не экзегеза библейская, это художественная интерпретация. Вообще говоря, в этой книге мы находим очень много и жизни Соловьева, и его каких-то внутренних выводов, которые он делает и относительного себя прошедшего, и относительно мира, в котором он живет.

Константин Мацан

— А, например?

Алексей Козырев

— Ну, например, вначале, когда он говорит о том, что предшествует явлению Антихриста, он говорит о разлитии Александрийского синкретизма, повторении в общих чертах, Александрийского синкретизма. Этим занимаются политики-масоны, которые приходят к власти в Европе, которые побеждают новых монголов, орды, которые нахлынули. Может быть, пробужденные китайцы, которые на какое-то время завоевывают Европу. А потом европейские масоны как-то Европу освобождают и восстанавливается такой пиетет всех религий, любовь к эзотерике, к магии. Действительно, в этом есть что-то зловещее и есть что-то напоминающее раннего Соловьева. Собственно говоря, Соловьев ведь и говорил о такой вселенской религии, куда необходимо включить и элементы Кабалы и гностицизма, и возрождения. В этом его утверждении можно видеть какой-то элемент самокритики, что такая религиозная всеядность может привести к потере бдительности. Антихрист — это человек, который мимикрирует, человек, который подражает Христу, но есть хорошая поговорка: дьявол — обезьяна Бога. То есть дьявол подражает иногда чему-то святому, но на самом деле под благой маской кроются какие-то злые дела, прежде всего, направленные на продвижение собственного эгоизма, собственной власти, собственной воли и отрицания Бога как такового, встать на место Бога, я Бог. Собственно говоря, этого антрополатрического, то есть обожествляющего человека будущего и боялся Соловьев, под чьей бы личиной ни выступил этот Антихрист: политика, ложного святоши. Потому что рядом с ним, с этим Антихристом маг Аполлоний Тианский, который производит разные чудеса, низводит гром с неба. Все имена «Трех разговоров» очень символичны, потому что маг Аполлоний существовал в Римской империи во времена Иисуса Христа, это был такой трикстер Христа. В виде притчи иногда больше можно сказать, чем в виде какого-то научного и очень строгого текста.

Константин Мацан

— Причем, красноречиво, что этот Антихрист предлагает людям то, чего они так хотят. Вы хотите, чтобы не было войн и было единство всего мира? Так вот, я буду единым правителем, который всеми руководит, поэтому вы не будете ссориться. Он очень красноречиво и все три главные конфессии искушает христианские. Говорит православным: вы так чтите традиции, чтите почитание древности, чтобы всё было как всегда, мы вам построим гигантский музей, где будут все эти традиции соблюдаться, мы будем свято хранить эти традиции. Католикам он говорит: вы хотите единства, организованности, иерархии власти одного лица, чтобы всё было строго и надежно, вот, у вас будет один правитель, мы это тоже поддержим, Папа будет.

Алексей Козырев

— Возрождает папство.

Константин Мацан

— Да. Организованность, иерархичность построения. Протестантам он говорит: вы любите науку, изучать Библию критически, вы ученые, мы и это будем делать.

Алексей Козырев

— Институт изучения Библии.

Константин Мацан

— Институт построим специально для вас. Мы вам дадим то, что вы хотите, только поклонитесь нам. И как красноречиво, что от каждой конфессии христианской представитель главный не соглашается в итоге с Антихристом. Старец Иоанн, который от православных выступает, тоже к вопросу о стиле и литературности, очень красиво и тонко Соловьев это пишет, что старец Иоанн говорит: мы тебе, дорогой наш человек, поклонимся, если ты признаешь Христа своим Богом, тогда мы за тобой пойдем куда угодно. И тут громы, и тут, конечно, Антихрист не выдерживает.

Алексей Козырев

— Да. Соединение церквей, о котором так мечтал Соловьев, в конце «Краткой повести» происходит, но происходит в пустыне. Это не соединение на Вселенском Соборе, в каком-то большом храме в присутствии императора, в константинопольской Софии или в соборе святого Петра, а это соединение оставшихся немногих верных Христу, соединение в пустыни. Этот образ всеобщего ософиения, когда всё обожжено, все обожились, все стали церковь, ломается в «Трех разговорах», верных-то останется совсем немного, а мир впадет в апостасию. В этом пророчество «Трех разговоров».

Константин Мацан

— Ну что ж, спасибо огромное за этот разговор. Еще раз подчеркну, что Соловьев, безусловно, достоин того, чтобы говорить о нем и на волнах Радио ВЕРА, потому что это мыслитель, который для русской философии сделал то же, что Пушкин для русской поэзии. При этом, как у всякого философа, у него есть много разного. Читать его, мне кажется, нужно с открытым сознанием, в каком-то смысле с критическим мышлением, что это интересно и полезно, и может быть, наполняет сердце чем-то важным для веры, а это момент его личных поисков, момент эпохи. С чем-то можно не соглашаться, читая философа, но в любом случае встреча в тексте, в мысли с фигурой такого масштаба и фигурой человека верующего, человека-христианина, бесследно для личного религиозного опыта, мне кажется, не проходит. Спасибо огромное. Алексей Павлович Козырев, декан философского факультета Московского государственного университета имени Ломоносова, был сегодня с нами, был сегодня проводником нашим в мир мысли и жизни Владимира Сергеевича Соловьева. Завтра и послезавтра мы продолжим на Радио ВЕРА говорить о главных именах в истории русской религиозной мысли 19-го века. Мы с вами прощаемся. У микрофона был Константин Мацан. До свиданья.

Алексей Козырев

— До свиданья.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «12-е воскресенье по Пятидесятнице». Священник Стахий Колотвин
• «Самолюбие как путь к конфликтам в семье». Священник Дмитрий и Ника Кузьмичевы
• «Осмысление перехода из земной жизни в русской литературе». Протоиерей Павел Карташёв