«Разговор о Боге в современном мире». Протоиерей Андрей Рахновский

В нашей студии был настоятель храма Ризоположения в Леонове протоиерей Андрей Рахновский.

Разговор шел о том, что такое христианская проповедь, и в чем особенность разговора о вере и Боге в современном мире.

Ведущие: Алексей Пичугин, Марина Борисова

---

Алексей Пичугин:

— Друзья, здравствуйте. Это «Светлый вечер» на «Светлом радио». И здесь в этой студии приветствуем вас мы: я, Алексей Пичугин.

Марина Борисова:

— И Марина Борисова.

Алексей Пичугин:

— И вместе с нами, вместе с вами эту часть «Светлого вечера» в ближайший час проводит протоиерей Андрей Рахновский, настоятель храма Ризоположения в Леонове в Москве. Здравствуйте.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Здравствуйте.

Марина Борисова:

— Отец Андрей, все мы знаем, что сейчас особое внимание наше священноначалие уделяет миссионерской деятельности, много об этом говорится, пишется, везде есть миссионерские отделы. А что такое на самом деле православный миссионер сегодня в нашей жизни? Это что, это такие специально обученные люди, это священники? Или правы те, кто говорят, что когда православный человек так или иначе участвует в каких-то обсуждениях в соцсетях или ведет блок в интернете, он уже должен ощущать себя миссионером, потому что его неверные слова и трактовки могут очень сильно повлиять на людей, которые пока не имеют отношения к церкви. Кто такой православный миссионер?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Да, у нас интересная получается тема. Я совсем не миссионер, вообще, мне эта тема тоже интересна, в ней разобраться, я много об этом думаю.

Алексей Пичугин:

— В конце концов, был период в жизни нашей церкви, он не то чтобы закончился, но лет десять назад, даже чуть больше, слово «миссия» приобретало разные оттенки, поскольку об этом говорили в церковной среде вообще на каждом углу. Я на Радио ВЕРА с 2014 года и тогда это уже поутихло несколько. Я помню, как пятью годами ранее слово миссия не сходило с уст практически всех священников, которые так или иначе были медийными.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Интересно, предлагаю с такой шутки начать. Миссия, миссионер от латинского глагола mitto, ad mitto — посылать, отпускать. Слово Месса от этого же происходит, отпускать богослужение. Оно соответствует греческому глаголу «апостелло», от слова апостол. Интересно, если мы будем рассуждать в рамках греческого языка, то мы говорим об апостольском служении. Но как-то у нас не принято называть апостольская комиссия Московской епархии, например. Как-то очень миссионерски. Но это не столько шутка, сколько подводка к нашим рассуждениям, потому что в подлинном смысле этого слова, миссионерское служение это апостольское служение. Апостольское служение имело два направления очень важных. Первое это проповедь своим, то есть иудеям, которые жили в той традиции религиозной, в которой жил и Сам Христос и, по сути дела, им не столько нужно было менять веру, сколько признать, что то, что обещали собственные пророки сбылось, и просто встать рядом со Христом. Поэтому, с одной стороны, миссия апостолов заключалась в том, что они должны были привести к вере верующих людей. Это очень сложный момент. Верующему человеку кажется, что он все делает правильно. Обратить его внимание на что-то новое очень непросто. Поэтому можно сказать, что миссия апостолов среди иудеев это внутренняя миссия, это не внешние и не знакомые со Христом люди. И внешняя миссия была, это язычники, то есть люди иной религии, иной культуры. То, что чаще всего мы подразумеваем под миссионерством, когда мы обращаем в свою веру человека, который к нашей вере не принадлежал. Если это переносить на современность, то это миссия внутри Церкви, вернее, среди того народа, который исторически считает себя православным, но не всегда по менталитету, по своей жизни таковым является. И миссия внешняя, это люди иных религий, иных культур. Если мы будем рассуждать, надо не забыть две такие сферы обсудить: внутренняя миссия и внешняя миссия.

Марина Борисова:

— Под внутренней миссией вы имеете в виду внутри христианской общины или это более широко в каком-то культурном ареале.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Если брать наше с вами отечество, то речь идет о людях крещенных, но не присоединившихся к церкви в своей практической реальной жизни, считающихся православными, но не воспринявших православную традицию и православную жизнь. Вот что я имею в виду под внутренней миссией. Если мы будем говорить о миссии среди людей воцерковленных, я понимаю некоторый формализм, но это можно назвать душепопечением, духовничеством. Нам не нужно их приводить.

Алексей Пичугин:

— Это если речь идет о воцерковленных людях? Когда люди всю жизнь ходят в храм, общаются со священником, это уже вне миссии, это обычная пастырская работа. А люди, которые воспринимают православие, если мы говорим о России, как свою культурную принадлежность. Потому что до недавнего времени большинство людей, которые по тем или иным причинам приходили в церковь, наверное, и сейчас тоже относятся... Я имею в виду не тех людей, которые каждую неделю приступают к таинствам, по крайней мере часто приступают, которые почти каждую неделю приходят в храм, а тех людей, для которых храм это достаточно обязательное пространство, не важное в их жизни в целом, но при этом оно обязательно есть. С такими людьми работа, общение это миссия или не миссия?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Мы сейчас занялись таксономией. Для чего мы эту всю классификацию? Понятно, что в реальности все сложнее, границы не настолько четкие. Я это предложил ради школьного удобства, чтобы структуру придать тому, чему придать ее очень непросто. Я понимаю, о чем вы говорите. Если я правильно понял, все-таки это люди внешние. Вы очень точно описали восприятие — храм как некое...

Алексей Пичугин:

— Важное пространство. Но не обязательное.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Почему я сказал, что это внешние все-таки люди? Потому что, допустим, церковный человек сказал бы по-другому: христианское сообщество или община как обязательное пространство.

Алексей Пичугин:

— Простите, мы часто встречаем людей, которые заявляют: я православный христианин. Если они подходят к батюшке, у них есть набор терминов, которые по отношению к батюшке применяются, чаще всего «святой отец». Когда люди, не знакомые с Писанием, не знакомые с действительно важными элементами церковной жизни, но при этом очень трепетно относящиеся к тому, что они православные, но при этом не церковные абсолютно, но приходящие в церковь. Что такое работа с этими людьми?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Что такое работа с этими людьми, что для меня является конечной точкой этой работы? Она не в абсолютном смысле конечная точка, но очень важная. Это когда человек начинает считать себя частью христианской общины и начинает понимать, что только через общение со своими братьями и сестрами по вере он может спастись. С этого момента начинается подлинная церковность. Для меня работа с этими людьми — это привести их к осознанию того, что ощущение себя неотделимой частью общины обязательно для их спасения.

Марина Борисова:

— Для этого достаточно поговорить?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Нет, конечно. Дело не в разговорах. Честно говоря, я не знаю, какие есть инструменты, чтобы это изменить. Для меня загадка, как люди приходят в церковь и становятся частью церкви, теми самыми постоянными прихожанами, живущими церковной жизнью и считающими себя членами общины. У меня такое ощущение, что я еще ни одного человека именно в церковь не привел из такого состояния. Я кому-то что-то и говорю, но все как-то не приходят.

Алексей Пичугин:

— Но через вас действует Бог таким образом.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Я не знаю, я их точно не привожу, то есть они сами как-то приходят.

Алексей Пичугин:

— Люди приходят часто те, особенно сейчас, которые говорят: что? я в церковь? к этим вот? я никогда не пойду. Или: для меня не важно, есть Бог или нет, Он в моей жизни никакой роли не играет.

Марина Борисова:

— Это было всегда.

Алексей Пичугин:

— Наверное.

Марина Борисова:

— Такие люди всегда были, их всегда было много.

Алексей Пичугин:

— Но в какой-то момент у кого-то из этих людей, опять же, нельзя сказать из этих людей, а у кого-то из нас вдруг что-то внутри щелкнуло. Я не знаю, отец Андрей, мы с вами, наверное, когда-то об этом говорили или нет, у вас же тоже приход в церковь был не от юности, не из детства.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Да, не из детства, я в 13 лет только крестился, в 15 только стал воцерковляться. И я прекрасно понимаю, что и в моем собственном пути, может быть, я достаточно рано осознал необходимость участия в таинствах церкви, в церковном богослужении, в храме, но понимания того, что ты должен быть частью людей в церкви и быть с ними, это осознание пришло не сразу.

Алексей Пичугин:

— Друзья, напомним, что в гостях у «Светлого радио» сегодня протоиерей Андрей Рахновский, настоятель московского храма Ризоположения в Леонове, преподаватель кафедры библеистики Московской духовной академии.

Марина Борисова:

— Я вас слушаю и думаю, есть такой опыт, который невозможно передать. То, что я пришла в церковь во времена Советского Союза, этот опыт дало. Человек, который приходил сознательно во взрослом состоянии в церковь тогда, переступал черту и становился даже не членом общины, он входил в церковь, потому что она была по ту сторону. И если ты всерьез приходил в церковь, ты оказывался в партизанском отряде. Это накладывало отпечаток на весь первоначальный восторженный неофитский период твой и давало колоссальный опыт, которым невозможно поделиться. Как это происходило? Вокруг тебя все время были люди, которые были счастливы, что молодой образованный человек пришел к ним, и ты включался в эту жизнь не одного небольшого прихода, а всей Церкви. Можно было в те времена приехать в любой город без денег, без документов, без ничего, прийти в любой храм, и все складывалось, потому что ты был свой, ты пришел в партизанский отряд, у тебя есть пароль — Иисусова молитва. Это то состояние, когда ты внутри церкви себя чувствуешь дома. Это потом остается, но поделиться этим невозможно.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Я согласен, что эпоха гонений делает этот опыт познания Церкви более рельефным. Есть люди, которые заточены на некий духовный поиск, духовное саморазвитие, некий духовный путь. Ряд этих людей приходит в церковь. И тут очень важно, когда у них наступит такой момент, когда они поймут, что их духовный путь это не только путь их личного духовного развития, совершенствования, а что элементом этого является твоя включенность в Тело Христово, Которым являются люди, с которыми ты встречаешься в храме, где есть не только ты и Бог. Ты к Нему идешь по ступенькам, и Он лично тобой занимается. Во-первых, это Бог Троица, Триединый, и отображение этого Триединства есть в Церкви, Которая включает в себя огромное количество человеческих личностей. Этот момент очень важный. Когда человек от богословия духовного совершенствования перейдет к богословию общения. Общение это такой термин, которым в Новом Завете характеризуется жизнь человека в Церкви. Этот момент является критическим, он является подлинным воцерковлением. Задача миссионера не просто, чтобы человек поверил в Бога. Этого не достаточно. Надо, чтобы он любил.

Марина Борисова:

— А может ли вообще какой-то человек привести человека к Богу? По-моему, кроме Бога, никто не может к Нему привести.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Ладно, Бог с помощью... Человеческие усилия это тоже элемент Божественного Промысла. Божественный Промысл это не когда Бог двигает фигуры на шахматной доске.

Алексей Пичугин:

— Зримо, причем, двигает — все понятно, это Бог сделал.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Да, а человеческие усилия — это элемент этого Промысла, то, о чем мы забываем и впадаем в некую пассивность.

Алексей Пичугин:

— Можем сказать, что Божий Промысл не только в том, что человек молится и ожидает зримого следствия своей молитвы, а в том, что он сегодня, выйдя из метро, свернул в магазин этот, а не в тот, купил это, а не то. Такая цепочка запущенная тоже является частью Божественного Промысла.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Да, ну хорошо, сделаем оговорку. Господь через усилия своих рабов кому-то помог прийти в церковь. Почему-то Господь доверил проповедь и миссию людям, апостолам, которые ограничены в своих возможностях, извините, ограничены сроком своей жизни, ограничены скоростью передвижения, просто человеческими способностями. Почему такая важная часть, как возвещение всему миру о спасении, которое принес Бог всему своему творению, изначально запущено с вполне понятными ограничителями. Этим ограничителем является сам человек. Поэтому я не считаю дерзко сказать, что через кого-то человек пришел к Богу, потому что Бог, получается, так это изначально задумал.

Алексей Пичугин:

— Хорошо, мы сейчас говорим о приходе человека, о том, как человек сам воспринимает общение с Богом, чувствует какое-то призвание. Но изначально мы хотели поговорить о миссии, миссии Церкви по отношению к людям. Задача священника, я об этом думал в свое время, что священники далеко не обязательно должны чувствовать себя миссионерами. Опять же, с чего начинали программу, 10-15 лет назад это было как установка — каждый священник должен быть миссионером. А мне кажется теперь, что не каждый священник должен быть миссионером, поскольку все-таки до революции это было очень сильно разграничено. Миссионер — это была длительная подготовка, какое-то небольшое количество людей, которые чувствовали в себе или окружающие чувствовали в них силу именно для такой проповеди. И далеко не каждый священник из маленького села, где он всю жизнь служил, да этого его отец служил, мог быть миссионером и что-то проповедовать людям так, чтобы те оставили всё и пошли за Христом.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— И хорошо, что вы привели этот пример, миссионерство 19-го века. Наша беседа выруливает на наиболее распространенное понимание миссионерства, как внешнее миссия. В этом смысле интересно почитать, сейчас вышло несколько томов переписки, документов митрополита Иннокентия (Вениаминова). Пожалуйста, 19-й век, классический пример миссионерства, человек отправляется на другую совсем территорию, на Алеутские острова, к народу, который ничего не слышал и не знал о Христе.

Марина Борисова:

— Да, и не к одному народу, получается потом и народы нашего Севера и Дальнего Востока, которые тоже ничего не слышали.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Да. С чем он столкнулся? Даже если почитаем такой документ, как «Наставление миссионеру», которое он оставил. Казалось бы, смотрим на результат: тысячи крещенных, обращенных. А через что пришлось ему пройти? Во-первых, как он пишет, если начать подробно разбирать шаги, он селился рядом с племенем Североамериканских индейцев. Просто жил рядом, взаимодействовал с ними, помогал, общался.

Марина Борисова:

— Учил избу строить деревянную.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Совершенно верно. Поскольку митрополит Иннокентий был еще таким кулибиным, скажем так, не признанным, человек инженерной мысли, очень хороших инженерных навыков. Дальше он знакомился с кем-то, кто проявлял явный интерес к его вере, селил их рядом с собой, жил с ними и через бытовое ежедневное общение передавал им знание о христианской вере и какие-то навыки духовной жизни. И постепенно через этих людей — тысячи крещенных. А он не стремился ни к какому массовому крещению. Это все тонким слоем размазано на несколько лет тяжелого непростого труда. Это не было так, что он пришел, сказал пламенную проповедь и все пошли. Сейчас такое восприятие.

Алексей Пичугин:

— А давайте перенесемся на сто лет вперед, у нас в советское время, и сколько мы увидим священников... Недавно на одной конференции выступал с докладом, где рассказывал о том, как церковь видели простые советские граждане через записи в дневниках. Это не только простые советские граждане, были и остаточно номенклатурные советские граждане, которые куда-то ехали. Не помню чье это воспоминание, Твардовского или не Твардовского, но он поехал в Загорск, и вот воспоминание. Едем по шоссе, и тут и там от Москвы до Загорска вереница действующих церквей. Мы видим, что даже в одном Подмосковье, даже видим и по статистике, количество храмов, открытых в Подмосковье, и священников было много достаточно. Это все в сравнении, сейчас не одна тысяча, а тогда, может быть, около сотни. Было такое количество. Что, они все были проповедниками и миссионерами? Конечно, нет. Нам история оставила с тех пор горстку имен. Марина сейчас больше назовет, мы можем назвать отца Александра Меня, отца Дмитрия Смирнова позднее, еще, еще, еще, какое-то количество мы вспомним людей, про которых мы даже здесь на Радио ВЕРА говорим, которые сумели привести к Богу немалое количество людей проповедью ли, жизнью ли. Где-то батюшке по наследству достался приход, исправно служил и слава Богу. Мы видим, что эти люди были очень важны для рубежа 90-80-х годов, когда люди хлынули в церковь, но они хлынули и были какие-то островки, где их могли направлять. Были люди, воспитанные этой плеядой священников, которые могли эту массу, этот поток людей, которые просто шли креститься, могли как-то направить, как-то наставить и что-то объяснить. Мне кажется, для нас это лучший пример возможный.

Марина Борисова:

— Я позволю себе возразить. Мне кажется, если обращаться к советскому прошлому, тут может быть лучший пример Дмитрий Сергеевич Лихачев или Аверинцев.

Алексей Пичугин:

— А это вы подождите, Марина. Это лучшие примеры, наверное, но лучшие примеры для определенного среза. Из тех, кто шел в церковь в начале 90-х, только несколько процентов знали, кто такой Аверинцев, и в лучшем случае половина что-то знали, кроме имени и фамилии Лихачева.

Марина Борисова:

— Из тех, кто пришел в церковь в 70-х — начале 80-х, таких было очень много. У меня из моего личного опыта встреч тех времен самый очевидный миссионер был экскурсовод, он возил экскурсии в Козельск. Естественно рассказывал про Оптину Пустынь, про Шамордино. Люди, которые ездили на эти экскурсии, потом встречались мне в церкви.

Алексей Пичугин:

— Давайте об этом поподробнее поговорим буквально через минуту. Я напомню, что в гостях у нас сегодня настоятель храма Ризоположения в Леонове протоиерей Андрей Рахновский. Марина Борисова и я, Алексей Пичугин. Через минуту мы все снова здесь.

Алексей Пичугин:

— Возвращаемся в студию «Светлого радио». Напомню, друзья, что сегодня здесь Марина Борисова, я Алексей Пичугин и наш гость, протоиерей Андрей Рахновский, настоятель храма Ризоположения в Леонове.

Марина Борисова:

— Отец Андрей, как вам кажется, пример Иннокентия Московского в преломлении к сегодняшней жизни — это путь проповедника в классическом церковном варианте или это уже синтез?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Во-первых, с одной стороны, я считаю, что опыт митрополита Иннокентия самый правильный. Но я думаю, что будет определенная сложность с воспроизведением его в современных условиях. Возьмем такой момент. Он через опыт, в том числе, бытовой жизни передавал христианство. Вопрос: а кто из нас, священнослужителей, тесно соприкасаясь в быту с согражданами, может передать этот опыт? Как это должно происходить? Понятно, что здесь мы встаем перед вопросами тотального изменения взгляда на церковную жизнь. По идее, священник, если следовать опыту митрополита Иннокентия, должен становиться максимально ближе к людям. Что это значит? Опыт митрополита Иннокентия, если его серьезно воспринимать, заставит нас вообще пересмотреть обычаи нашей современной церковной жизни. Соответственно, не должен ли священник общаться с людьми не только на территории храма, а в реальной жизни. Для этого он должен рядом с ними жить. Может быть, он должен рядом с ними работать? Но как работать, если у нас священник должен находиться в храме. Это только один небольшой вопрос. Если ты бок о бок с ним трудишься, и это миссионерство через жизнь, где люди друг с другом соприкасаются? Вечером люди все сидят по домам, только взаимодействие в деловой жизни. Готовы ли мы сейчас к тому, чтобы священники изменили в принципе сам образ своей жизни. Это гигантская реформа. Спрашивается, а как еще это можно делать? Как еще человек может познакомиться, не берем отклонения, с тем лучшим, что может дать священник? Только личное общение, когда он видит, что христианин, а священник это для него пример христианина, включен в его жизнь. Я даже об этом говорю, не предлагая простых решений, с некоторой настороженностью, потому что священник, ведущий миссионерскую деятельность, должен рассчитывать на принятие, поддержку, не всегда, может быть, одобрение, но принятие и поддержку со стороны всего церковного сообщества. Отец Павел Островский взялся за такой эксперимент, изложил Евангелие в стиле манга.

Алексей Пичугин:

— И что?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— И что он получил? Давайте, будем говорить открыто. Конечно, отец Павел, пускай он на меня не обижается, это такой человек, который не склонен с кем-то советоваться, работать в команде. Я понимаю. С другой стороны, человек из кожи вон лезет, старается донести, насколько это возможно, Весть до других людей. Пусть опять же на меня никто не обижается, наш знаменитый патролог, Алексей Иванович Сидоров покойный, когда мы с ним рассуждали на уроках патрологии о миссионерстве, говорил: у меня одна знакомая работала в спецшколе и что только не придумывала, чтобы до них донести знания. Отец Павел старается, где-то он ошибается, я этот эксперимент не особо поддерживаю, но не в этом дело. Почему человека не то что поддержать, а более по-братски отнестись. Нет, критика, решение миссионерской комиссии. Друзья, общайтесь с человеком, поговорите с ним, подключитесь, предложите: ты знаешь, ты молодец, но нас это не устраивает, давай что-то еще лучше сделаем. Почему так не поступить? Это принятие, как без него может действовать миссионер?

Марина Борисова:

— Вам не кажется, что тут проблема чисто психологическая. Когда святитель Иннокентий разговаривал с индейцами и, может быть, на том же самом уровне, на каком отец Павел, объяснял им какие-то основы веры христианской, это было естественно, поскольку вокруг был культурный вакуум, это была инокультурная среда. А когда сегодня мы видим попытки найти новый язык, рассчитанный на новых туземцев, то есть на людей, выключенных из контекста христианской культуры, к которому мы привыкли, несмотря на все богоборческое советское прошлое, поскольку мы учили русскую классическую литературу. Очень много в культурном контексте, да, даже в бытовом, потому что наши бабушки родились еще до революции и застали на бытовом уровне те привычки и пронесли их в той или иной степени через всю жизнь. Это все каким-то образом транслировалось. Но дети, которые родились в 21-м веке, это те же самые индейцы Северной Америки в культурном смысле, отторжение новых форм поиска нового языка идет потому, что оценивают эти новые формы люди христианской культуры.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Ну конечно. Но опять-таки в христианской культуре нужно отличать культуру все-таки и саму по себе Благую Весть. Когда была встреча святейшего патриарха с блогерами, как мне рассказывали, святейший патриарх задал отцу Павлу вопрос: сколько у нас людей, которые ориентированы на Восточную культуру? В том-то все и дело, что наши дети как японские туристы в храме.

Алексей Пичугин:

— Так, не только дети. Взрослые точно также ходят. У взрослых есть какой-то сложившийся культурный код, это на самом деле какая-то каша из представлений, вынесенных из рассказов бабушки, краткого курса где-то в школе, в училище, в ВУЗе о том, как это и что это, а дальше ничем не отличаются от китайских туристов.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Я могу привести пример по степени скандальности произошедшего. Святой апостол Павел приходит в Афины, выступает в Ареопаге. Что он говорит? «Осматривая ваши святыни»... Какие святыни? Храмы языческие, богомерзкие. Но он же не мог сказать: я осматривал ваши богомерзкие капища. Ваши святыни... Я увидел, что вы как будто особенно набожны. То есть языческое заблуждение, суеверие назвал набожностью.

Алексей Пичугин:

— И сейчас я вам расскажу еще про...

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Да. И более того то, что Арад писал про Зевса, он говорит, Зевс везде, Зевс на рынках, на пристанях, мы все им существуем, мы его и род. Это Арад про Зевса пишет, это первое пятистишие его сочинения о явлениях. Апостол Павел говорит: я Бога проповедую, вам неведомого, о нем сказано мы его и род. Про Зевса это сказано. Апостол Павел настолько смело тут использует языческий контекст, не боится искать точки соприкосновения. А представьте, что это сказал не апостол Павел, а какой-нибудь православный батюшка-миссионер. Побывав на встрече с язычниками, он сказал: я вижу, вы как-то набожны особенно, я видел ваши святыни, что тот бог, в которого вы веруете, его плохо понимаете, он на самом деле не Перун или еще кто-то — Святая Троица. Сколько бы у нас нашлось ревнителей отвергнуть: как, отец такой-то назвал язычников набожными, отец такой-то назвал идолов языческих святынями. Вот, пожалуйста. А когда мы читаем про апостола Павла: ну это же апостол Павел, что мы не можем перенести в наши реалии, хотя бы просто терпимое отношение к тем людям, которые работают и стараются.

Марина Борисова:

— Насколько в состоянии простой мирянин, не член никаких миссионерских групп и комиссий, а просто верующий православный человек, церковный человек, способен транслировать свою веру, нужно ли это ему, входит ли это в обязательный круг его христианской жизни.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Конечно. Я считаю, что проповедь веры это одна из заповедей Господа Иисуса Христа. Но понятно, что надо подходить ко всему рассудительно. Если брать простую бытовую ситуацию, стоит ли проповедовать веру там, где ты работаешь.

Алексей Пичугин:

— Вот пришел в кабак перевернул столы, встал: сейчас я вам расскажу.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Давайте хотя бы не про кабак, место работы, спрашивает человек: можно мне там о Боге говорить или нет? Я всегда говорю так. Если у вас среди сотрудников нормальная или идеальная репутация, то есть все знают, что вы хороший работник, что вы не идете по головам, что вы всегда готовы выручить кого-то, то когда вы будете говорить о Христе, к вам будут как минимум прислушиваться, и не будете вызывать раздражение. Но если вы плохой работник, на других все переваливаете, то понятно, и к вашей вере будет соответствующее отношение, тогда уж лучше молчать. Еще более опасная ситуация, когда вы начальник. Когда вы начальник, может быть, и не стоит особенно проповедовать веру. Я с одним человеком беседовал, он говорит: начальник у нас на работе такая сволочь, но на Афон ездит каждые три месяца. Хуже проповеди и демонстрации своего христианства трудно найти.

Алексей Пичугин:

— Или, простите, я знаю случаи, я работал даже в таких компаниях, где начальник был верующим человеком, православным, и уж если Великий пост, то постились все вольно — не вольно сотрудники, потому что не дай Бог, грех. А что компания светская, что там никакого отношения к церкви люди не имеют, а если даже и имеют...

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Не с этого надо начинать проповедь, начнем с того.

Алексей Пичугин:

— У нас любят, к сожалению, начинать с греха, вот грех, это точка отсчета.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Да, это наша и мирянина обязанность, но она должна быть соразмерной уровню просвещенности мирянина, его образованности христианской и его, конечно, личных качеств.

Марина Борисова:

— Есть еще одна сфера, которую можно трактовать как сферу миссионерской деятельности, можно ее трактовать и как сферу просветительской деятельности. В особенности в СМИ. Грань непонятная, ее трудно обозначить, где кончается желание просветить и рассказать что-то эдакое, чего вы не знали о, казалось бы, известных всем событиях, посмотреть на них под другим углом зрения, открыть в академических прописях человеческие черты. Это очень соблазнительно, знаю по себе. Всегда хочется, в особенности, когда касаешься житийного материала или исторических периодов церковной истории, что-то хочется рассказать живым человеческим языком, чтобы человека заинтересовало, чтобы он, может быть, потом сам посмотрел, углубился. Но когда речь идет о большом количестве людей, которые посмотрят этот материал, может быть обратный эффект. Желание сделать это более популярным может лишить человека желания смотреть на это, как на сакральное. Чтобы не быть голословной, я смотрю проект телеканала Спас «Византия. Жизнь после смерти». С точки зрения просветительской очень славный проект, с любопытством смотрится. Но речь идет о времени отцов семи Вселенских Соборов, и с точки зрения просвещения желание посмотреть на это под другим, более человеческим, житейским углом зрения очень любопытно. Исходя из мысли, что это смотрит колоссальное количество людей, не имеющих к церкви никакого отношения, это сразу снимает отношение к семи Вселенским Соборам как чему-то священному. Вопрос: а стоило тогда так просвещать? Я имею в виду не конкретный проект, Бог с ним, я имею в виду сам подход. Где тут нужно остановиться человеку, если он чувствует себя христианином, несущим миссию?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— В целом этот вопрос — это извечная проблема миссионерства, неразрешимый в нашей истории. Если мы подаем, как нечто слишком сакральное, человек не воспринимает как свое. Поэтому попытка немножечко взглянуть на это более свободно, исходит из таких предположений, чтобы человек понял, что они такие же люди как я, значит, я могу стать таким как они. Вот какой посыл здесь содержится. А здесь все зависит исключительно от восприятия людей, и мы это никогда не угадаем. Никогда. Кто-то увидел священника в бытовой обстановке, который ведет себя как обычный человек, покупает продукты или еще что-то, его это вдохновило — мы все люди, он такой же обычный человек, как я, я хочу тоже быть в церкви, оказывается, это не какие-то инопланетяне, это обычные люди. А для другого человека, увидел священника, зевнувшего во время богослужения, рушится весь мир и вся благоговейная атмосфера, которую он ожидал, рушится. Мы это никогда не угадаем. Часть людей это будет одобрять, говорить, да, мы увидели в церкви что-то человеческое, это нам помогло прийти ко Христу, а другие говорить, это нарушение сакральности. Но проблема не в этом. Я считаю, если у человека есть жажда Бога, такие вещи его никогда не остановят. Хорошо, человек увидел традиционную подачу, сакральную подачу священного материала. Какие чувства у него это вызовет? Мы можем гарантировать, что он станет глубоким христианином, членом Церкви? Нет. Поэтому все равно надо смотреть на конкретный результат, а он зависит от жажды Бога, а не от сакральности или профанности подачи того или иного материала.

Алексей Пичугин:

— Напомним, друзья, что в гостях у «Светлого радио» сегодня протоиерей Андрей Рахновский. Это не совсем, может быть, связано с нашей темой напрямую, но на самом деле связано. Я подумал, что у нас, когда мы говорим о том, как смотрят на священника и на то, что он делает, почему люди так скептически относятся к разного рода способам проповеди. Я сейчас не говорю конкретно про то, что отец Павел Островский делает. Но у нас же способов много, и часто они подвергаются критике со стороны людей простых, которые ни в глубинах богословия ни в писании глубоких знаний не имеют, извините за тавтологию. Это связано с тем, что есть представление все-таки о священнике, как о неком совершителе магических действий. Если в этом магическом обряде что-то будет не по классическому принципу, если это будет отличаться — не на церковно-славянском, или это не синодальный перевод, или это не что-то всем очень привычное, пускай и непонятное — то нарушен ход, значит, действие не совершилось. Точно так же и с поповедью... Я не очень хорошо помню, как называется то, что делает отец Павел Островский, я критику читал. Как это называется, еще раз?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Манга.

Алексей Пичугин:

— Я не очень представляю, что это, но могут быть разные формы проповеди, могут быть разные формы миссионерской работы, но когда это отходит от привычных нам принципов, людям начинает казаться, что все, магия не работает.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Здесь можно какой-то принцип выработать. Не должно быть искажения смысла, это важный момент.

Алексей Пичугин:

— Да, искажения быть не должно, но он может быть передан разными способами.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Язык может быть разный, но искажения смысла быть не должно. Вот какие претензии, в том числе были к этому творчеству. Дух и мысль должны передаваться верно, а культурное обрамление может быть разное.

Алексей Пичугин:

— Но это доходит до того, я опускаю, принижаю высоту диалога, может быть длина бороды у батюшки неправильная, волосы слишком короткие. А то, что коротко стриженый священник с небольшой бородкой может говорить настолько просто, доступно, понятно, не искажая смысла и стать всем для всех. А священник с косматой бородой, длинными волосами до пола может нести неизвестно что.

Марина Борисова:

— Мне кажется, это больше уже умозрительные рассуждения. В жизни гораздо проще все получается. Ко мне часто обращаются люди с вопросами. Я говорю, зачем ко мне, подойди ты к священнику. — Я к священнику стесняюсь.

Алексей Пичугин:

— А есть вторая крайность. Знаю историю, когда к священнику в начале прошлого года, когда у нас курсы валют скакали, подошли: батюшка, что делать с валютой? Называет большую достаточно сумму. — Почему ко мне? — Ну как, вы же батюшка? — Почему не обратитесь к экономисту, к специалисту? — Ну, вы же батюшка.

Марина Борисова:

— Я имею в виду не вопросы о валюте, а вопросы о церковной жизни. К несчастью очень многие люди, относясь к священнику, как к совершителю таинства, не могут переступить, стесняются, барьер стоит невидимый, стеклянная стена. Отношение как к миссионеру, скорее, к прихожанину. Насколько вправе прихожанин отвечать на вопросы, которые, он точно знает, в его компетенцию не входят?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— А что в христианстве может не входить в компетенцию прихожанина? Мне трудно себе представить.

Алексей Пичугин:

— Ну да.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— А тем более, наши традиционные и нынешние профессора богословия не в священном сане, но они же формально прихожане. Алексей Ильич Осипов прихожанин, однако же...

Алексей Пичугин:

— Алексей Константинович Светозарский.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Мне кажется, отчасти наша беседа, понятно, отражает некие настроения, но пошла по такому пути не совсем правильному. Мы понятие миссионер связали с понятием священника. Получается у нас, что де-факто священник самый активный христианин, и мы поэтому на него все повесили, хотя в здоровой церковной жизни, миссионерами не только могут быть, а должны быть миряне. Священник поставляется, это из богословия священства видно, из молитв, которые читаются при рукоположении, для совершения таинств. Дар красноречия, знания, духовный опыт не даются с рукоположением человеку. Мы думаем, это все должно идти пакетом. Это совсем не так. Богословски образованный мирянин церковный, я считаю, должен быть одной из основных движущих сил миссионерства.

Марина Борисова:

— Это человек, который закончил специальные курсы? С чего я начинала, это специально обученный человек или это просто человек?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Показателем миссионерской успешности Церкви является наличие мирян, жаждущих богословского знания. Где они его получат, то есть тот результат, который будет достигнут, это уже другой вопрос. Это самообразование, частичное самообразование, духовная школа, институт, университет духовный. Важна сама заточенность человека на постижение христианского знания. Это основная проблема, основной тормоз, который не дает церкви полноценного миссионерского запала.

Марина Борисова:

— Практика создания центров подготовки миссионеров начиналась теми самыми гигантами миссионерами, такими, как митрополит Иннокентий. Они были инициаторами создания специальных школ для специально обученных людей.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Да. Обратите внимание, у нас очень интересный материал обобщающий по миссионерству, это миссионерские съезды начала 20-го века. Очень хорошо видно, что миссионер это не человек, который учился на миссионера. Это человек, который получал в наших академиях фундаментальное духовное образование богословское, а потом специализировался на миссионерстве. Мне кажется, нет ничего более нелепого и бесцельного, чем учить человека на миссионера. Человек должен получать фундаментальное, всестороннее богословское образование. А потом уже специализироваться на том, как это применить для миссии. Но если начнем готовить миссионеров, мы получаем полунаученных чему-то людей и ничего хорошего из этого не выходит. Иногда на миссионерские факультеты отправляют тех, кто не может проявить себя достойно на других поприщах.

Марина Борисова:

— Насколько я понимаю, в тех центрах подготовки миссионеров в прошлом, в том же 19-м веке, делался акцент на изучении языков малых народов. В нашей сегодняшней жизни, нужны специальные курсы для изучения языка тинейджеров?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Хорошо, что вы эту тему затронули, потому что сосредоточением той деятельности, о которой вы сейчас сказали, была Казанская духовная академия. Опять-таки, там получали фундаментальное богословское образование с определенного рода уклоном. Это, мне кажется, самый важный момент. Подобного рода центров сейчас, как мне кажется, нам не хватает. Поэтому у нас в идеале и должна быть специализация в наших духовных центрах, духовных академиях, миссионерская специализация. Казанская духовная академия всегда специализировалась на проповедях среди инородцев, так это называлось в то время.

Марина Борисова:

— У нас, я говорю, инородцами получаются дети школьного возраста, потому что они говорят на другом языке, у них другой культурный фон и вообще с ними договориться до чего-то содержательного достаточно непросто.

Протоиерей Андрей Рахновский:

— Специально этому учиться, я считаю, нет никакой необходимости, для этого достаточно некого спецкурса, во время которого человек погружается в движения, течения молодежной, подростковой или детской субкультуры. Для этого не нужно специальное учебное заведение, которое бы занималось только этим. Миссионер без фундаментального богословского образования это, не знаю, с чем это можно сравнить.

Марина Борисова:

— Хорошо. Если миссионер просто мирянин, прихожанин какой-нибудь церкви, и в силу обстоятельств он оказывается в ситуации, где от него ждут ответов. У него нет такой фундаментальной подготовки. Что ему делать? Уходить от ответа?

Протоиерей Андрей Рахновский:

— По-моему, отец Александр Ельчанинов в свое время это сказал про священников: чем менее духовен священник, тем более для него значит образование. Давайте попытаемся это распространить на всех христиан. Соответственно, если человеку не хватает знаний богословских, чтобы ответить на какой-то вопрос, он должен брать чем? Примером личной христианской жизни. Тут одно из двух: не можешь интеллектуально победить, побеждай в другом. Здесь присутствует определенного рода заблуждение. Нам кажется, что если мы человеку в этот момент не ответили на его вопрос, то все, дело пропало. Это не так, в жизни все происходит гораздо сложнее. Вы когда-нибудь встречали такую ситуацию? Я, например, в этой ситуации был. Когда я начинал период своего воцерковления, с одним своим знакомым священником спорил. Видно, у меня, как у подростка, был более подвижный ум, а священник не всегда мог ответить на те вопросы, которые я ему задавал. Но, несмотря на это, я внутренне ощущал предельно ясно, что он прав, а я неправ. Это не исключительно интеллектуальная проблема, что ответить, это все гораздо глубже. Опять и опять сталкиваемся с жаждой человека к богопознанию, его мистическим, его религиозным опытом. Иногда подходит человек: батюшка, вы мне тогда сказали и после этого я вразумился. Он произносит фразу абсолютно банальную, которую я сказал, может быть, дежурным образом. Иногда незначительные фразы способны изменить человека, когда они попадают в нужный момент, а иногда целые богословские выкладки не производят ни малейшего эффекта.

Алексей Пичугин:

— Ну что ж, я думаю, мы с отцом Андреем должны продолжить этот разговор и, наверное, продолжить его, исправляя эту ошибку с перекосом на уход в сторону духовенства, распространив его на всю церковную полноту. Давайте как-нибудь это сделаем. А сегодня наша программа заканчивается. Спасибо большое. Протоиерей Андрей Рахновский, настоятель храма Ризоположения в Леонове был сегодня у нас в гостях. Марина Борисова.

Марина Борисова:

— И Алексей Пичугин.

Алексей Пичугин:

— Прощаемся. Всего доброго.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Святитель Иоанн Златоуст». Игумен Дионисий (Шлёнов)
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Журнал от 01.11.2024». Андрей Тарасов, Алексей Соколов