«Путь в Церкви». Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

Сегодня у нас в гостях был архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт.

Наш гость рассказал о своем приходе к вере в подростковом возрасте, о том как, неожиданно для своих родных, решил поступать в семинарию и об удивительных событиях, сопровождавших его путь к монашеству и священническому служению.

Ведущая: Кира Лаврентьева

---

Кира Лаврентьева

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, дорогие наши слушатели. Меня зовут Кира Лаврентьева. С трепетной радостью представляю вам нашего сегодняшнего гостя. В гостях у Радио ВЕРА архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт, управляющий патриаршими приходами в Туркменистане. Здравствуйте, владыка, добро пожаловать в очередной раз. Всегда очень рады видеть вас в нашей студии.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Кира, добрый вечер. Я приветствую всех наших радиослушателей, дорогих для моего сердца, таких же дорогих, как и Радио ВЕРА, с которым на протяжении долгих-долгих лет у нас не просто сотрудничество, а пространство одних интересов, одной жизни, одной ответственности, одной веры и одной любви.

Кира Лаврентьева

— Хочется сказать: аминь. Владыка, очень много тем душа просит с вами обсудить и поднять много вопросов, но очень важно и очень нужно поговорить с вами о прикровенной истории — это путь к вере, путь к священству, уникальный путь, для каждого он свой. Очень интересно, как это всё проходило у вас? И рассматривать этот путь и вашу историю вне детства было бы, наверное, неправильно. Ни для кого не секрет, особенно для слушателей Радио ВЕРА, которые знают вас, которые любят вас, что детство ваше прошло в Грозном, считай, что на войне прошло ваше детство. И формирование ваше как верующего человека тоже состоялось именно там. Очень хотелось бы узнать, как это всё происходило, как вы приходили к вере, даже сквозь боль войны, сквозь боль людей, как это всё воспринималось вами? И как это вы сейчас всё переосмысливаете для себя?

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да, Кира, вы затронули очень глубокую тему. Глубокую потому, что она не прекратилась и страницы эти не перевернулись. Что сформировало? Прежде всего, я хотел бы сказать честно, искренне о своей семье, потому что вера начинается с семьи. Когда я верю своей маме, доверяю ей или когда я не верю или не доверяю. Опыт веры начинается от того, когда я доверяю своему отцу или когда я начинаю что-то от него скрывать. Само пространство нашей человеческой жизни только тогда может коснуться пространства того, что над нами условного, обозначение Неба, когда мы научились держаться друг за друга. Это как плавание во время шторма. Самый яркий пример для меня, как человека, который вырос в горах, когда ты идешь шаг в шаг за кем-то, след в след, когда ты готов в любой момент схватиться за чью-то руку, когда ты проходишь особо опасные участки дороги, тогда мы и движемся к горизонту. Семья в жизни любого христианина, любого человека — это самый первый и самый дорогой учитель во всем. Я благодарен Богу, что в своей семье я никогда не слышал, что Бога нет. В моей семье не говорили о Боге, как если бы говорили в семьях священнослужителей. Папа был летчиком, мама военнообязанная, военнослужащий, дедушка прошел Великую Отечественную войну, бабушка ветеран тыла. И это те люди, которые были постоянно рядом со мной. Конечно, родная сестра, двоюродные братья и сестры. Мы говорили о многих вещах, в семье говорили о многих вещах, но мы никогда не говорили о том, что Бога нет. Хотя у дедушки, у бабушки их воспитание, советская школа могла бы предполагать какое-то со своей точкой зрения отношение к церкви. Дедушка рассказывал о случаях на фронте, он никогда не рассказывал о каких-то чудесах, но он никогда не говорил, что никто и ничто нам не помогал. Я даже помню, как-то он обмолвился однажды: слава Богу. Было так. И наконец, самое главное, что в моей жизни случилось, опять-таки благодаря ему. Перед своей смертью, я как раз был рядом с ним вместе с бабушкой, буквально самые последние два-три вздоха и его уже не станет, он просит прощения. Для меня тогда, очень юного человека, это было так парадоксально. Человек, который вырос в разных историях, что перед смертью кто-то что-то кому-то завещает, кто-то что-то кому-то отдает, а он попросил прощения, как некую драгоценность — это я уже потом осознал — с которой он придет туда. Там ему это прощение было очень нужно. Если бы он не верил, то навряд ли бы он эту последнюю драгоценность выпросил у своей любимой жены. Это меня очень глубоко поразило. Потом, конечно, учеба в семинарии, которая тоже для меня стала большой школой. Но перед этим то, о чем мы говорили с мамой, когда она уже достигла определенного положения в той сфере, в которой работала, в системе военторг, и говорила о том, что может содействовать моему поступлению в самые известные, лучшие ВУЗы в Грозном у нас, институт Миллионщикова нефти и газа. Всё можно было бы с ее стороны сделать, и вдруг я ей сказал: мама, я хочу поступать в духовную семинарию. Для нее это было, как гром среди ясного неба, с одной стороны. Она уже нас воспитывала без отца, который погиб. С другой стороны, она мне тоже не сказала самого важного в моей жизни, она не сказала, нет, как если бы отрезали, что Бога нет. Этого «нет» не прозвучала. Она единственное, что сказала: я не смогу помочь, у меня, конечно, есть в нашем храме знакомый батюшка, я могу с ним поговорить, но я не знаю, поможет ли это. Я говорю: ну и не надо помогать, я не об том прошу, я прошу твое благословениеи. Так вот и складывалось, от священника, который воспитал на приходе, уже приснопамятный отец Петр Нецветаев, священник очень известный, потомственной фамилии Нецветаевых, которые служили и в арабских странах, с интересной историей семьи и традициями. Я всегда с восхищением внимательно слушал, когда батюшка с матушкой общались по-сирийски, когда они хотели что-то личное сказать друг другу. Все для меня, юноши того переходного периода от советского к новому, было очень парадоксально, если так можно сказать. Еще в том, что Церковь говорит на разных языках. В том парадоксально, что они интересовались, и матушка это преподавала в воскресной школе, искусством, тем, что называется красивым. Я был поражен, что Закон Божий — это не те обычные уроки, опыт которых есть из школы, а это какие-то живые рассказы, в которые невозможно было не поверить. Отец Петр так мог рассказать о житии святого, который празднуется в этот день, такое ощущение, что он просто его знал лично. Вот так он любил говорить о том, во что он верил. Это тоже стало большой школой. Так мало-помалу, семья из дома, потом церковная, приходская семья и привели уже в новую семью — это семинария и дальше служение.

Кира Лаврентьева

— Владыка, позвольте вопрос. А как вы дошли до отца Петра, из неверующего в верующего вы как путь проходили?

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Я однажды с мамой пришел в храм, это был вечер, и это был Великий пост. Были в городе по каким-то делам, я учился не то в 7-м, не то уже в 8-м классе, и меня поразило, как она легко со знанием дела, быстренько зашла и что-то там делает. Было понятно, что она здесь человек, который знает, куда идти и где свечку взять, записочку написать.

Кира Лаврентьева

— Не первый раз?

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Не первый раз. Она мне никогда не говорила, что она посещала храм, но она решила это показать мне, по всей вероятности. Я был, конечно, очень этим поражен. Это первое. А потом, вижу в храме... Это я теперь говорю, что это Великий пост, тогда-то я этого не понимал, люди в черном, все на коленях, какие-то очень долгие стояния на коленях. Как раз шло великопостное богослужение, чтение Великого покаянного канона. Так как заходишь в храм, немножко со спины всех видишь, это ощущение для молодого человека немножко не самое радостное, все в черном, свечи.

Кира Лаврентьева

— Всё строго.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Всё строго. Это хорошо вы сказали сейчас, тогда было впечатление, что не всё строго, а всё плохо, слишком плохо.

Кира Лаврентьева

— Уныло.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Уныло, да. Помню, зашел в притвор, люди стоят, мама, чтобы не мешать, так аккуратненько сбоку. Но я-то за ней что пойду? Здесь остановился, там бабулечка повернулась, и она так улыбнулась, она так улыбнулась, я до сих пор помню ее это улыбчивое лицо. Я думаю, да, и не плохо всё еще.

Кира Лаврентьева

— То есть это было нужно.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Такой улыбки не встретишь так просто на улице, еще в какой-то важный момент. Меня это тоже очень удивило. Я остался с вопросом, что же это за люди в черном, которые так могут улыбаться? А потом прошло еще какое-то время, я пришел в храм. Спросил у мамы разрешения, хочу пойти в храм. Она говорит, если хочешь, сходи. У нас там соседка, я позже узнал, что, оказывается, есть на улице соседи, которые посещают храм, я их увидел уже в храме. У нас в какой-то момент, спустя, может быть, месяца два, утром на раннюю службу, на трамвае, ты увидишь всех соседок. Я был просто поражен, что столько людей вокруг меня, которых я знаю, ходят в храм. И там же я познакомился с отцом Петром, который был настоятелем нашего храма, Архангела Михаила, в Грозном. Как-то он меня однажды во время молебна взял за руку так, что я немножко испугался, потому что мне показалось, что вдруг я что-то не так сделал или не так поступил. Он сказал мне: ты не хочешь ходить в воскресную школу? Ты приходишь в храм, может, ты хочешь познакомиться с нашей воскресной школой, у нас там замечательные есть ребята. Так и началась моя жизнь воцерковление, собственно говоря, оно так и прошло на приходе.

Кира Лаврентьева

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. У нас в гостях архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт. Меня зовут Кира Лаврентьева. Владыка, в те самые годы, в тот самый период, когда у большинства подростков появляются серьезные проблемы с родителями, с мировоззрением, возникают серьезнейшие кризисы, глубочайшие разломы, вы пришли в храм. То есть это как раз 14-15 лет.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да, это этот возраст.

Кира Лаврентьева

— Самый непростой возраст. Вы приходите в храм и, соответственно, ваша жизнь разворачивается на 180 градусов. И вы уже начинаете готовиться к семинарии. Это целый поворот произошел в вашей душе, тайна тайн. Мы не знаем, как действует Господь в душе человеческой, но то, что это именно подростковый возраст — предмет особого интереса. Это не младенчество и не юношеский возраст, не период кризиса какого-нибудь тридцатилетнего возраста. Это самый момент переходный, когда ты либо сюда, либо туда.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— У нас как раз, я вспоминаю, в то время начались первые сложности и проблемы в отношениях между ребятами разных национальностей. Это был период, когда начал национальный состав резко меняться в Грозном, отношения...

Кира Лаврентьева

— Обостряться.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— ...становились не просто острыми, они уже начинали загораться то в одном, то в другом месте. Всякие провокации, бесконечные драки. И это всё было в то самое время, когда нужно было дружить. Я бы даже по-другому сказал, когда нужно было быть сильным, один ты не будешь, быть с кем-то. Объединяться просто в группу, которая будет защищать или покровительствовать — это одна история или становиться на другую сторону. И когда я оказался в храме, я был поражен, сколько там увидел своих сверстников, и ребят и девочек. И кстати, некоторые из них тоже были учениками нашей школы. Для меня это тоже стало откровением, я не знал, что они тоже посещают храм. Это стало началом другой истории, истории дружбы, истории того, когда ты можешь довериться человеку, довериться даже в своих страхах, в своих переживаниях. Я помню, из школы идешь, это же целая проблема было пройти по какой-то улице, обязательно могли тебя задеть, бесконечные провокации были. И было здорово, когда несколько человек нас шли, когда ты можешь рассказать, что ты боишься или переживаешь за кого-то, говорят: а давайте, мы вместе проводим этого человека.

Кира Лаврентьева

— Общность такая.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Вот эта общность. И она была, в том числе, для меня важной, связанной еще в общностью веры, общностью моего этноса, принадлежности к тому, что называется «русская семья». И мы уже называли друг друга не по имени, а чаще по национальности. Я сейчас с вами разговариваю, Кира, и вспоминаю, даже сам удивляюсь — в какой-то момент, действительно, имена как будто бы пропали, просто называли друг друга по национальности, в лучшем случае по фамилии и опять же с корректировкой, а это этой национальности. Это всё было как раз в то самое время. Эта общность очень помогла почувствовать себя сильным, в том числе, вместе с теми, кто разделяет твои взгляды и, конечно, твою веру.

Кира Лаврентьева

— Владыка, вы думали, почему именно так прошло ваше детство? Почему в таких непростых условиях формировалась ваша личность? В не совсем благополучных, так скажем? Психологически стабильных, спокойных, политически спокойных — не было у вас этого всего. И сейчас этот вопрос особенно актуален, потому что и тут и там слышим о некой травмированности людей, которые вынуждены жить в условиях войны, в условиях бомбежек, постоянной угрозы жизни. Конечно, я не могу вас об этом не спросить. Как залечить свои раны, что ли, которые ты приобрел в условиях жизни в постоянном стрессе?

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Может быть, это прозвучит и парадоксально, и неубедительно одновременно, но я никогда об этом не думал тогда. Цели такой не было чего-то другого искать, это же мой дом. Уже когда начались военные действия, первая чеченская кампания в Грозном, и когда я уже стал в то время священником, приехал за мамой, чтобы вывезти ее из уже совсем другого города, у нас не было ощущения, что мы навсегда. Конечно, понимали прекрасно, что всё изменилось, уже не будет той жизни, которая была. Я помню, мама мне задала вопрос, уже когда выехали оттуда, говорю: ну вот, слава Богу, мы дома — мы добрались до квартиры тетушки, ее родной сестры — она мне задала вопрос: сынок, а где теперь наш дом? Для меня этот вопрос был совершенно необычным, потому что она человек большего опыта жизни, чем я, взрослая, она потеряла там всё, у меня там ничего, кроме нее самой, не было. Я говорю: мам, должно быть там, где мы вместе, там и дом. Вот как там было, в Грозном, так теперь и здесь будет.

Кира Лаврентьева

— Где мы, там и наш дом.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Где мы, там и наш дом. Это точка не географическая, а это точка, которая в другой плоскости измеряется, в отношениях, в любви, в поддержке друг друга. Где мы, там и наш дом. Он может оказаться в любом месте, но где мы вместе. Так всё это и произошло. И еще парадоксально, соседи, которые так же, как и мы прятались от этих бомбежек, от этого разгула ночь, ты не знаешь, кто там ходит по улицам, комендантский час, всё запрещено, светомаскировка. Утром все выходили, у нас было каждое утро, как Пасха.

Кира Лаврентьева

— Новая жизнь началась.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Как Пасха, все друг друга обнимали, радовались. И это был для меня какой-то необычный опыт. Утром все вышли, ну, слава Богу, все живы. Потом приходят новости, рядом вот это, а рядом вот это. Мама всем говорила: я же вам говорю не оставлять молитвы. Вместе молились, потом говорили о каких-то вещах. Конечно, нельзя было не говорить о печальных новостях, потому что приходили соседи, рассказывали друг другу, что у кого произошло этой ночью, все молчали. А потом, когда уже начинали пить чай, начинали вспоминать смешные истории из жизни. Все начинали улыбаться, и это не казалось никаким безумством, это казалось какой-то настоящестью, уж простите за это слово. Все потом начинали улыбаться. Вечером расходились, потом уже это осознаешь, как из монастырей в пост Великий уходили в пустыню, прощались друг с другом, увидимся ли. И утро опять начиналось с такой простой радости: слава Богу, мы живы.

Кира Лаврентьева

— То есть получается, что из этого опыта можно вынести либо травму, либо все же какое-то богатство духовное.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Мне кажется, травма — это тогда, когда ты не хочешь ничего поднять, взять в свои руки, поднять на свои плечи. Травма — это тогда, когда ты перестаешь ходить ногами и поднимать руками, когда ты просто падаешь, прижимаешься и ничего не делаешь. Вот когда ты отчаиваешься или когда ты просто, что называется, опускаешь руки. У меня был один случай, шла женщина, видно, что она очень тяжело всё это переносит, и тащила за собой на санях вот этот, знаете, раньше в женских парикмахерских были большие фены-сушки, такие громадные. И вот она какое-то кресло с этой сушкой тянет, я понять не могу, тут все друг другу помогают, продукты, воду. Черпали из пожарных водоемов воду, которой по 30, по 40 лет, делились друг с другом. И здесь вот этот фен. Она меня увидела, я в подряснике, она на меня смотрит и задает вопрос: а Бог есть? Она совершенно седая, по глазам было видно, что это еще совершенно не пожилая женщина. Я не знаю, что произошло в ее семье. Я говорю ей: если вы живы и мы с вами сейчас говорим, то Он есть. Она мне на это отвечает, опустив глаза, подтянув эти санки с этим феном: нет, Его нет. И пошла дальше. А с другой стороны, люди, сейчас бы их назвали простым словом добровольцы, из нашего дома, когда мы там собирали какие-то продукты и шли в соседний дом с нашим, который недалеко от нашего дома стоял. Приносили продукты этим людям, молебны служили, как-то пытались их поддержать. И такая была радость у этих людей, которые собирали все это, вот эти самые добровольцы. Вот он жив. Трудно найти уравнение между двумя этими образами людей. А что же такое травма? Наверное, тащить эту повозку — для меня это так и осталось в памяти, бесцельно, но какое-то свое или чужое, я не знаю, откуда она это взяла, это кресло — это, может быть и травма. А тащить так же в сумках, так же на санях, но кому-то, просто оставаться сильным не потому, что ты забрал себе, а потому что ты поделился и подумал о ком-то, и не сидеть и не думать о себе, а как будет дальше, что завтра будет. Нет завтра, есть сегодня и сейчас. Вот это действовать, это то, что позволяет эту травму не заработать, не надорвать своего сердца, не надорвать своей души.

Кира Лаврентьева

— Владыка, спасибо. Это пронзительно, очень ободряющие вещи вы говорите. Будем надеяться, что тот, кому надо это услышать, сейчас нас слышит. «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. У нас в гостях архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы вернемся после короткой паузы. Пожалуйста, не переключайтесь.

Кира Лаврентьева

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. С радостью напоминаю вам, что у нас в гостях архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт. Меня зовут Кира Лаврентьева. В первой части нашей программы мы подняли очень серьезные темы и о войне, и о детстве владыки в городе Грозный, непростом детстве, но, как оказалось, владыка оттуда какой-то совершенно потрясающий опыт вынес, о котором мы говорили как раз сейчас. Поэтому обязательно послушайте эту программу, завтра она будет на сайте, если вы только сейчас присоединились к ней. Владыка, и о пути к священству всё же. Мы подошли к моменту, когда вы поступили в семинарию, и, кажется, вот уже просвет виден. Но вы непросто священнослужителем стали. Вы выбрали самый трудный, с точки зрения светской, путь — монашество. Не могу вас об этом не спросить, с чем был тогда связан этот выбор? Можно ли это назвать призывом Божиим? Можно ли это назвать ощущением, что вы поняли волю Божию о себе? И тогда уж — хоть это не профессионально три вопроса в одном задавать, уж очень объемный блок получается — владыка, как тогда уж ту волю Божию, драгоценную, важную, человеку о себе узнать?

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Спасибо, Кира, за такие искренние, прямые...

Кира Лаврентьева

— Слишком прямые, владыка, простите.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Для меня очень важно, настоящие вопросы, потому что есть вещи, о которых мы думаем, но не всегда можем по разным причинам об этом говорить. О монашестве. Для меня монашество — это был пример других людей. Первым монахом, которого я видел в своей жизни, стал ректор нашей семинарии, тогда архимандрит Евгений (Решетников), впоследствии митрополит Евгений. Его очень живой образ и умение интересоваться каждым, а еще каждого студента помнить по имени меня сильно поразили. Он был человек, которому интересно всё. Тогда я монахов, как я уже сказал, не видел, я вырос на приходе, где все были женатые священники. Некоторые из них сказали, когда я уезжал в семинарию: только смотри, обязательно женись, никаких монахов. Спасибо им за это, это мне очень понадобилось. Если есть такое предупреждение, значит, надо изучить все опасности в этой жизни, спасибо, что предупредили, именно с этого я начну.

Кира Лаврентьева

— Обратили ваше внимание.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да, да, да, и туда обязательно захотелось идти.

Кира Лаврентьева

— Обязательно зайду.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— И вот отец Евгений тогда стал моим духовным наставником, было даже несколько поездок, он брал меня в свои поездки, чтобы помогать ему. Я тогда в первый раз посетил лавру. Это стало историей, которая что-то поменяла во мне окончательно. Представьте, хоть я не из провинциального, всё же столичный город Грозный, но всё равно...

Кира Лаврентьева

— Далеко от лавры.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Далеко от лавры. Мы приехали в Москву, вышли из поезда, он говорит: ну всё, сегодня вечером приедешь в лавру, придешь в академию, там спросишь такого-то человека, называет его имя, скажешь, что от меня, тебя там поселят. Всё, с Богом, до свиданья. Я первый раз в Москве, даже не понимаю, что такое приехать в лавру. Телефонов тогда не было, и ты не задашь вопрос в поисковую систему, как добраться, и поставить свою локацию. А и не нужно было, потому что локацией и справочной системой были люди. Вот я там, на вокзале: здравствуйте, мне нужно в лавру, вы не подскажите, как туда доехать? Ой, сынок, надо переехать с этого вокзала на тот вокзал.

Кира Лаврентьева

— На Ярославский.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— На Ярославский. — А как туда переехать? — А есть метро. — Здорово. Так доехал до вокзала, потом электричка, приехал в лавру. А где лавра? Я помню улыбающуюся старушечку, она так улыбнулась, развернула меня на 180 градусов: ну, вон она, ты что, не видишь? Ну, хорошо, пришел в лавру. А где академия? Ну, там академия. Нашел этого человека, сказал, что как, разместился, пошел на службу. В Духовском храме вечером было отпевание, какого-то монаха хоронили. Я, честно сказать, уже не помню его имени. Я просто зашел туда посмотреть, что называется, и тут, раз, и дверь закрылась. Стою, мне интересно самому, лаврский хор поет стройно, всё впечатляет. Как раз уже заканчивалось погребение, какие-то слова. Выносить на похороны. Как-то взяли все братья покойного. И какой-то монах меня толкает в спину: а ты чего стоишь, давай-давай, бери и вперед. Что ты стоишь тут? Ну, хорошо. Я ж воспитан-то, что сказали, то и благословили, и делай. Взял, пошел. Кто-то задает вопрос: а это кто? Да, это из наших. Кто из наших? Я ничего... Для меня всё это звучало, как помехи в радио, но только не в Радио ВЕРА. Как-то всё это тогда не оценивалось, напрямую собой я это никак не связывал. Какое-то время прошло, потом подошел тот же монах, говорит: ну, хорошо, брат, ты свое дело сделал, Бог тебе в помощь, спасибо, давай-ка, мы уж дальше сами, сами. И вот на полпути к выходу из лавры остановился, они пошли, я в сторону отошел, потом пошел к преподобному. Вот, собственно говоря, тот случай каким-то стал, я не скажу переломным, что-то я для себя понял, нет, это стало как домашним заданием, которое Господь дает нам, как то, что ты должен взять с собой, а дома дорешать.

Кира Лаврентьева

— Вызов некий?

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Можно и так сказать.

Кира Лаврентьева

— Тебя спросили, иди думай.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Иди думай. Вот с этим домашним заданием вернулся обратно в родную семинарию. Прошло время, подал прошение отцу Евгению, я с ним советовался, рассказал ему об этой истории. Он как-то спокойно всё, говорит: хочешь монашество, пиши прошение, посмотрим, подумаем. Как он обычно резко говорит.

Кира Лаврентьева

— Оптимистично.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— А главное, очень радостно. Потом в какой-то вечер зовет меня: ты подавал прошение на постриг? — Да, подавал. — У тебя послезавтра постриг, готовься. И всё как-то в рабочем порядке.

Кира Лаврентьева

— А у вас в душе тоже было в рабочем порядке? Владыка, простите за такой вопрос. Послезавтра постриг, это же гром среди ясного неба.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Я единственно, что успел до этого сделать, это из лавры как раз привез клобук и мантию. А всё остальное собрали за один вечер. За один «светлый вечер» собрали всё остальное. Мой любимый учитель, один из учителей нашей семинарии, отец Михаил, протоиерей, дал свою рясу мне на постриг. Говорит: ну где же ты свою рясу пошьешь за один веер. Подрясник был, остальное собрал у кого чего, чего не было. И всё, и дальше постриг.

Кира Лаврентьева

— Часто приходится слышать, что православная Церковь не идет в ногу с современностью надо все-таки смотреть на современные реалии, надо адоптироваться. А знаете, владыка, я всем сердцем понимаю, о чем вы говорите. Ты приходишь к святому, который жил 700 лет назад. Семьсот лет назад. И он живее всех живых и он тебе фактически просто отвечает. И я не знаю людей, которые ушли не утешенными от преподобного Сергия. То же можно сказать про Оптинских старцев, то же можно сказать про Псково-Печерский монастырь. У нас же земля усеяна монастырями, и эти святые настолько живы, что аж страшно. Вот этот прекрасный Божий страх сразу возникает от близости Бога и близости Его святых. И то, что вы сейчас рассказываете, это очень важно. Буквально недавно я разговаривала с одним священнослужителем, и он мне рассказывал историю, как он стал священником, и там так тонко действовал Промысл Божий в нем, так удивительно. Его все отговаривали, никто не поддерживал, а он полз, полз и полз на зов Божий. И я думала, владыка, а как страшно пропустить поворот. Вот тебя зовет Господь, а ты не отвечаешь, например. Вот вам тогда дали вот это домашнее задание, с которым вы пошли, но вы могли бы его по-другому решить. Или не могли?

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Ну, конечно, Кира, мог бы решить.

Кира Лаврентьева

— То есть страшно сделать неправильный выбор, я вот о чем говорю. Страшно не понять, что хочет Господь.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да, это так. Но страшней другое. Страшней, когда очень долго ты медлишь и всё переспрашиваешь. Вот это еще страшнее.

Кира Лаврентьева

— И поезд уходит.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да. Вот это страшнее.

Кира Лаврентьева

— Пока ты там в своих сомнениях.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Пока ты бесконечно переспрашиваешь. Любой выбор становится успешным тогда, когда ты делаешь его через свою решимость. У преподобного Серафима такие слова есть: праведника от грешника отличает только одно — решимость.

Кира Лаврентьева

— При этом ее нельзя спутать с торопливостью, принимать какие-то решения.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Это скорей всего для людей, которые не имеют какого-то настроенного духовного образа жизни.

Кира Лаврентьева

— Чутья Божьего такого.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Если человек знает, что в воскресенье ты на богослужении, пришло время, ты вот здесь находишься. У тебя духовная жизнь выстроена таким образом, что она уже находится в определенном вертикальном состоянии. И тогда, когда нужно принимать решение, ты уже имеешь опыт стоять на ногах, ты как-то внутренне, конечно, сомневаешься, конечно, боишься. А что думаете, я в тот вечер, когда совершался монашеский постриг, не боялся и не сомневался. Наверное, уж точно могу сказать, что это был не самый «светлый» вечер тогда в моей жизни. Это были и сомнения, и переживания, и внутренний страх, а правильно ли ты поступаешь. У меня еще там тогда, тоже уже ныне покойный, отец Иоанн в соборе Андреевском в Ставрополе таким для меня был дедушкой, можно так сказать. Удивительный человек с богатейшим житейским опытом. Он был шокирован, когда мы уже вынесли на постриг — я был пономарем в соборе — монашеское облачение для всех, он говорит: ну двух-то ладно, а кто ж третий? Кто ж это у нас такой странный, не вполне адекватный? И когда я ему сказал, что это я, я впервые в его глазах, человека уже...

Кира Лаврентьева

— Пожившего.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Пожившего, да в хорошем смысле этого слова, я впервые в его глазах увидел блеск слез. Я его никогда не видел в состоянии какого-то эмоционального переживания. Он всегда был простым, как он сказал: я воспитан в простоте веры. И тут как-то этот взгляд его. Он приобнял и сказал: ну, Бог тебе в помощь. Вот такие маленькие вещи, когда ты понимаешь, что всё это по-честному, и происходят тогда, когда ты всё же решаешься. Надо решиться. И дружить и простить. А прощение, разве это не меньший подвиг? Еще больше подвиг. Решиться простить — это же, собственно говоря, отменить не только свои обиды, а отменить себя самого, свое «я» отменить, если ты кого-то простил. А с отмененным «я», вокруг которого уже столько всего настроилось, и ты всех настроил — непросто жить. Потом ты уже становишься как бы виновником всего этого, это тоже ведь шаг через решимость.

Кира Лаврентьева

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. У нас в гостях архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт. Владыка, одно дело быть монахом в монастыре, когда ты молишься, подвизаешься, углубляешься в своей духовной жизни, у тебя есть возможность побыть наедине с Богом. И, наверное, более усложненный вариант, когда на тебя возложено много послушаний, и это послушания серьезные. Тебе нужно оставаться, в первую очередь, христианином, потом монахом, тебе нужно предстоять перед Христом постоянно и не забывать о своих послушаниях Святой Церкви, наверное, это особый левел. Конечно, мне, как женщине, он недоступен, но я могу представить, что это, наверное, трудно, потому что нужно всё же оставаться собой, несмотря на все регалии, в том числе церковные, несмотря на все связи с людьми, высокопоставленными, обычными, разными. И тебе нужно как-то пройти это горнило очень аккуратно и как-то выстоять в этом. Я сейчас это спрашиваю не только для того, чтобы поговорит с вами, как с архиепископом. Для каждого человека, на которого возложено очень сложное послушание, будет важно услышать. Будь то главврач, губернатор, мэр, директор школы, института. Как сделать так, чтобы не унесло?

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— В этом большое искусство. Опять вернусь к тому, с чего мы, Кира, с вами начали. Большое искусство семьи. Когда уже случилось моя хиротония, уже стал священником, мама обращалась ко мне на «вы», по имени, брала благословение. А когда мы заходили домой, она обращалась ко мне только «сыночек». И мне это не просто было и тогда и сейчас приятно, для меня это было правильным настроем: там ты отец Феофилакт, а здесь ты сын.

Кира Лаврентьева

— Это какая-то ниточка, за которую ты держишься, чтобы не улететь.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да, совершенно верно, чтобы не улететь. И при этом совершенно никакой двойственности, ничего подобного. Но ты настолько же сын, насколько отец Феофилакт. Ты настолько же сыночек, насколько потом уже архиепископ Феофилакт. Вот настолько же. То, с чего ты начал, не поменялось. Мирянин, крещеный, ничего не поменялось. Начавшаяся твоя история уже не поменяется. А то, что сейчас происходит, да, может меняться, но ты берешь начало оттуда. Если в какой-то момент ты можешь сказать, что я теперь такой и у меня нет моего начала — это уже тогда...

Кира Лаврентьева

— Всё, я другой человек.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Ну да, всё, я другой человек. Но очень важно и в начале ухватиться за то, что тебя вдохновляло, отношение искренности, любви. Любви родителей, любви и благодарности к своим родителям, к своим друзьям, с которыми ты дальше учился в школе, в семинарии. Я до сих пор поддерживаю отношения с некоторыми из своих одноклассников, одноклассниц, конечно, нашей братии семинарской. Кто-то стал священником, кто-то остался мирянином, но эти отношения поддерживаются. На жизненном пути много было разных встреч и, слава Богу, с очень многими людьми эти отношения поддерживаются. Потому что они стали частью моей радости, они стали частью не просто моей жизни, а частью моих молитв, благодарности к Богу, опыта дружбы, опыта взаимоотношений, и спасибо им за это. Тут нам только можно еще и всегда думать о том, что, ко Христу придя, мы не просто дадим ответ, мы придем не одни. Вот эту ниточку и надобно вести. Опять вернусь к тому вопросу, о котором я уже сегодня говорил, как образу, случаю. С этими санками у каждого своя поклажа, с кем ты к Нему придешь.

Кира Лаврентьева

— Да и у каждого свое послушание.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— У каждого свое послушание. А с послушанием вообще всё просто. У святителя Игнатия... Я его часто привожу себе на память как предшественника своего по кавказской кафедре и как человека, которого я до сих пор люблю перечитывать и обращаться к нему. В одном из писем он пишет: монах — вещь церковная, куда поставят, то и делай. «Вещь церковная». Всё очень просто, когда ты послушен. У нас в Москве в рамках Рождественских образовательных чтений прошло одно из направлений, связанное с монашеским служением. Я очень владыке Феогносту благодарен, матушке Иулиании, которые так замечательно организовали проведение этой площадки. Интересные доклады, размышления. Как одна из игумений сказала: монахи же — это чудо Божие.

Кира Лаврентьева

— И она права.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Это было очень интересно. Не только это, глубокие доклады со святоотеческими цитатами и удивительными размышлениями. Всё подводилось к одному: твое спасение начинается тогда, когда ты, доверяя Промыслу Божию, принимая его дары от Бога через это доверие, начинаешь просто сохранять их. Ты не накапливаешь себе нечто, как некоторое устройство, твоя задача сохранить то, что Он тебе дал в монашеском постриге, в священническом посвящении в хиротонии, в литургии, которую ты сегодня совершил, в причастии, которое ты сегодня принял. И твоя задача сохранить то, что дано. Через это сохранение, через этот труд, это становится в том числе присуще и тебе, то есть тебе даются дары благодати Духа Божия. Послушание — начало всему, ты просто будь послушен. Сказали, что ж, берись и делай, как святитель Игнатий писал.

Кира Лаврентьева

— Я недавно думала о том, что, наверное, самое трудное, это даже не какие-то перемены в жизни, такие, как переезд или смена работы или ты был мирянином, стал священнослужителем, Господь тебя призвал. Да, это может быть сопряжено с определенными кризисами, тяжелыми или радостными состояниями, по-разному. Но это еще ничего. А вот для людей, которые привыкли к некой динамике, самое трудное, наверное, когда один день похож на другой, и тебе нужно не бегать и цветочки собирать по полянкам, а тебе нужно углубляться в самого себя. Вот здесь-то ты и встречаешься с тем, кто ты есть, когда тебя никто не развлекает, ты не отражаешься в светском обществе, не восседаешь на пиршествах, не блистаешь в каких-то лаврах. Всё, ты остаешься один на один со Христом. И даже вокруг тебя будет множество людей, Господь даст тебе возможность увидеть себя самого. И вот тут, наверное, начинается для нас для каждого такой вызов, когда нужно возделывать сад своей собственной души. И это возделывание может быть экзаменом определенным, который нужно пройти и научиться это делать в клети своей души.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— И очень трудоемким.

Кира Лаврентьева

— Да, нужно запереться и уже трудиться.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— И уже трудиться над собой самим. Это ж в общем-то: врачу, исцели себя сам — ровно об этом. Начать успешное лечение — это не просто определить болезни другого человека, а опытно знать на себе, как эта болезнь лечится. А если ты не смог ее победить и вылечить в себе, тогда очень трудно давать какие-то рекомендации и раздавать лекарства другим.

Кира Лаврентьева

— Искушен быв может и искушаемым помощи.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да, да.

Кира Лаврентьева

— Просто сейчас же очень много отвлекающих факторов. Еще лет двадцать-тридцать назад можно было как-то сконцентрироваться на себе, своей жизни. А сейчас всё настроено на то, чтобы человек чем угодно занимался, только лишь бы не смотрел на истинное состояние своей души. Это не обязательно постоянно: я страшный грешник, нет мне спасения. Но просто реальное такое положение дел. С этого может начаться точка отсчета или не начаться.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Вы знаете, Кира, может быть, перефразировать одну известную: дай человеку власть, и ты узнаешь, кто он. Сегодня можно было бы сказать: дай человеку трафик, и ты узнаешь, кто он.

Кира Лаврентьева

— Точно. Отбери у него телефон, интернет выключи, и ты узнаешь, кто он.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— И ты узнаешь, что в нем.

Кира Лаврентьева

— Страшное дело, кстати, владыка.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Страшное дело. Если власть доступна не всякому, не так-то просто взять и дать, то трафик намного проще. Это то, о чем вы очень точно подметили, это не просто отвлекает и уводит в сторону, это лишает тебя самого тебя самого, простите за эту тавтологию. Когда ты сам лишаешь себя самого.

Кира Лаврентьева

— Себя у себя крадешь.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Сам у себя крадешь эмоции, время.

Кира Лаврентьева

— Жизнь.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Жизнь. А эмоции — это же очень тонкое устройство нашей души, которое Бог дал нам как таланты. И однажды они истрепанные, вымотанные, потом уже не сразу подсказывают тебе, что нужно было сделать.

Кира Лаврентьева

— Ты как бы ориентиры теряешь, да?

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— И ориентиры в том числе. И самое главное ты теряешь внутреннее чувство.

Кира Лаврентьева

— Чуткость.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Чуткость, именно чуткость. Едешь в общественном транспорте, в метро, смотрю, да, понятно, что тоже сам, как-то на автомате, не то, что рука тянется к телефону. Смотришь на всю окружающую... Понятно, кто-то читает, с книжкой очень интересно. В основном все в смартфонах, каждый в своем мире и в одном вагоне. И это какое-то чувство со стороны посмотреть, в том числе на себя. Как-то немножко даже в себе это не полюбить. Как я говорил об этой монашеской конференции, один священник одну очень интересную вещь сказал: нужно иногда злость использовать на то, чтобы побороть в себе то, что нападает на тебя, разозлиться на это и сказать: я не принадлежу тебе.

Кира Лаврентьева

— То есть гнев свой не на людей обрушивать, а на страсть.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да, да, на страсть. И вот с этого начинать. Как я однажды на Афоне услышал замечательные слова. Один из старцев, геронда, уже покойник, когда его спросили: отец, а что такое аскеза? Это определение мне очень понравилось, оно потрясающее, оно понятно для каждого. Говорит: что такое аскеза? Аскеза — это тогда, когда я хочу, очень хочу, но не буду. Вот это аскеза.

Кира Лаврентьева

— И это только со Христом возможно.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да, потому что ты не будешь. Вот, вы очень четко отметили: да, я хочу, но этого не хочет Бог, не буду, потому что тогда и Он со мной будет.

Кира Лаврентьева

— Точно. Ты отказываешься от этого и получаешь Христа.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Да.

Кира Лаврентьева

— Святые отцы учат нас, что в пространстве Божественном времени нет, и у меня, владыка, в течение этого часа есть ощущение, что совсем незаметно он прошел. Программу уже нужно завершать. Пожалуйста, приезжайте к нам еще, потому что это какой-то просто мед для ушей. Спасибо, владыка. Дорогие слушатели, я думаю, что вы со мной согласитесь, потрясающий разговор у нас сегодня был с архиепископом Пятигорским и Черкесским Феофилактом, управляющим патриаршими приходами в Туркменистане. Меня зовут Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующей недели. А с вами, владыка, очень-очень ждем следующей встречи. Спасибо вам огромное.

Архиепископ Пятигорский и Черкесский Феофилакт

— Спаси Господи. Благодарю вас, Кира, за замечательный разговор. Ведь говорить — это уметь еще и слушать. В этом отношении я очень вам благодарен. Я благодарю за нашу дружбу и общение Светлое радио ВЕРА, и, конечно, желаю всем не только светлых вечеров — светлой, доброй, настоящей жизни. Храни Господь всех вас.

Кира Лаврентьева

— С Богом.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «М.М. Бахтин и Христианство». Протоиерей Павел Карташев
• «Путь к вере». Александра Удовенко
• «Судьба М.М. Бахтина». Андрей Тесля

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов