Главная › Программы › Светлый вечер › Исторический час

«Петр Яковлевич Чаадаев». Андрей Андреев

Гостем программы «Исторический час» был профессор МГУ, доктор исторических наук Андрей Андреев.

Разговор шел о судьбе и трудах христианского философа и публициста первой половины 19-го века Петра Яковлевича Чаадаева, о его стремительной, но неожиданно прервавшейся военной карьере, о знакомстве с Пушкиным, о критике и любви к России, а также о духовных поисках и взгляде на жизнь Русской Церкви.

Ведущий: Дмитрий Володихин

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Сегодня мы поговорим об одном мыслителе XIX века, который стал известен широкой публике по одному единственному своему произведению. Нельзя сказать, чтобы он написал всего одно произведение, это совершенно не так, но широкая известность к нему пришла по итогам ознакомления образованного класса с его письмом. Итак, в фокусе нашего внимания сегодня Петр Яковлевич Чаадаев. В гостях у нас доктор исторических наук, профессор исторического факультета МГУ Андрей Юрьевич Андреев. Здравствуйте!

А. Андреев

— Здравствуйте!

Д. Володихин

— Ну что же, по традиции мы выводим историческую фигуру на тропу портретирования, и, следовательно, нужна визитная карточка, буквально три-четыре фразы того, что в первую очередь надо знать о Чаадаеве, того, что в первую очередь должно всплывать в сознании, когда о нем заводят разговор.

А. Андреев

— Вопрос более сложный, чем кажется. Наверное, было бы правильно, если бы у Чаадаева на карточке было написано «христианский философ», по крайней мере, сам он так себя осознавал. Он действительно был философом и был оригинальным мыслителем, как вы правильно сказали. Однако в восприятии не столько даже русского общества, сколько последующей традиции и даже современного бытового сознания, вот того, что мы сейчас называем представлениями об истории, Чаадаев туда вошел как русофоб.

Д. Володихин

— Более того, на нем такая странная карточка, приклеенная через много лет после того, как он написал свое «Философическое письмо» — «ранний западник».

А. Андреев

— Нет, он, конечно, на западника не похож, а вот «русофоб» — это клеймо к нему очень прочно приклеилось, и трудно, конечно, будет его оторвать от его визитки. Здесь нужно сразу сказать несколько слов относительно того, что, действительно, Чаадаев в своих текстах ругает Россию, ругает страну, в которой живет. При этом Чаадаев, ругая эту страну, никогда не пытался ее покинуть. У него был опыт пребывания за границей, он вернулся в Россию, постоянно жил в Москве, и больше того, почти не покидал Басманной улицы, поэтому еще одного его знаменитое прозвище — это «басманный философ», он жил на Старой Басманной, и он похоронен в Донском монастыре, как православный человек, даже сохранилось надгробное слово священника, который исповедовал Чаадаева перед смертью, который говорил о нем добрые слова, то есть он православный христианин, при всех его кажущихся, как мы будем сейчас говорить, симпатиях к христианскому западу, он остается христианином восточного обряда, православного, он остается русским человеком, и поэтому я бы сказал, что он остается патриотом.

Д. Володихин

— Получается странное словосочетание, может быть, оно прозвучит анекдотично, тем не менее: русский, который не любил русских, но любил русских.

А. Андреев

— Да, патриот-русофоб, что-то в этом не складывается, правда?

Д. Володихин

— Ну что ж, давайте копнем поглубже.

А. Андреев

— Да, я сейчас просто хочу объяснить, на мой взгляд, это все еще относится к введению: просто есть два типа любви к Родине, а может быть, их больше, но очевидно, что Родиной можно восхищаться, умиляться, смотреть на красоту ее природы, на березки, на леса, на озера...

Д. Володихин

— Да, а можно на то, как на надраен кирзовый сапог тоже.

А. Андреев

— Да, можно смотреть и ужасаться чему-то вокруг, и в нашей передаче, я думаю, мы сможем объяснить, почему взгляд Чаадаева был направлен именно на это, что заставило его увидеть какое-то количество безобразия вокруг себя и, можно сказать, закричать, потому что его тексты — это, конечно, такой крик души, на самом деле, он же писал их безадресно, он писал их для самого себя, мы еще об этом будем говорить, у него не было первичной задачи их публиковать, у него не было задачи прославиться тем более этими текстами, но он хотел высказать свое ощущение от Родины, и в этом, конечно, тоже есть некоторый акт патриотизма, на мой взгляд.

Д. Володихин

— Ну что ж, как минимум, этот человек робостью не отличался. Давайте пойдем последовательно, с его детства и в особенности юношеских лет, мы здесь два университетских профессора, и то, что Чаадаев был накрепко связан с университетом, это делает его для нас несколько ближе.

А. Андреев

— Это так, Чаадаев — москвич, и он персонаж грибоедовской Москвы, давайте сразу вспомним, что одна из версий очень тесно связывает Чаадаева и Чацкого, версия построена на созвучии и даже на одном и том же корне фамилии героя «Горя от ума» и нашего героя, потому что Чаадаев, хоть и писался с двумя буквами «а», но мы прекрасно знаем из того же стихотворения Пушкина, что он произносился с одной буквой «а», ну как, собственно, и мы произносим: «Чадаев» просто, без всякого удвоения. Значит, корень у него «Чад», и тот же самый корень фамилии Чацкий, если ее написать не через «ц», а через «дс», как это изначально писалось в черновиках «Горя от ума», там была фамилия «Чадский», таким образом, Чацкий и Чаадаев — это просто одна и та же фамилия с одним и тем же корнем. Итак, это персонаж грибоедовской Москвы, и больше того, лично знаком был с Грибоедовым и с многими людьми в их окружении, он жил, воспитывался в богатом доме в центре нашей столицы на Кузнецком мосту, это был дом князей Щербатовых. Дело в том, что его отец служил, его мать рано умерла, и воспитывала его тетка, а тетка была замужем за князем Щербатовым. Анна Михайловна Щербатова была та, кто заботилась о Петре Яковлевиче и его брате Михаиле Яковлевиче, их вместе воспитывали, они почти погодки были.

Д. Володихин

— Но, тем не менее, Чаадаевы — это ведь достаточно старинный род, это вот дворяне не из числа новоделов.

А. Андреев

— Безусловно, ну как, собственно, и Пушкин, мы же помним, Александр Сергеевич тоже подчеркивал, что его род далеко не последний в истории России.

Д. Володихин

— Пушкины-то — это вообще боярский род.

А. Андреев

— Да, боярский род. Так что, конечно, Чаадаевы не последние из российских дворян, но надо понимать, что князья Щербатовы — это не просто Рюриковичи, это еще и богатейшая фамилия, у них целый дворец в центре Москвы, подчеркну, а сам его дядя, Дмитрий Михайлович Щербатов, учился в юности в Кёнигсбергском университете. Правда, как известно, Чаадаев любил всем рассказывать, что за все время обучения его дядя так и не обнаружил в этом университете Канта. Ну, просто так получилось, учился там сколько-то лет, но так Канта и не заметил.

Д. Володихин

— Ну не ходил Кант по коридорам, по которым ходил дядя.

А. Андреев

— Да, не пересекались они. А вот Чаадаев тянулся к учености, и ему повезло с эпохой, потому что, когда он вырос и вошел в те лета, когда ему можно было уже заниматься наукой, Московский университет заблистал, это была эпоха реформ прекрасных. Мне кажется, мы об этом делали передачу: реформы, связанные с именем Михаила Никитича Муравьева, а это отец Никиты Муравьева и одновременно один из воспитателей Александра I, который пригласил в Московский университет целую плеяду замечательных немецких ученых, в том числе шестерых гетингенцев и других представителей немецкой науки, и среди них, конечно, Чаадаева привлекали философы. И вот его любимым профессором был как раз гетингенец Иоганн Феофил Бу́ле, он действительно был оригинальным мыслительным философом, наверное, одним из самых ярких представителей именно той новой немецкой философии, которая начинает развиваться после Канта в Германии.

Д. Володихин

— Ну, давайте уточним хронологию. Когда Чаадаев оказался в стенах университета?

А. Андреев

— Это было примерно с 1807 или 1808 года и фактически до начала Отечественной войны, то есть он собирался поступать в полк, это уже канун Отечественной войны 12-го года.

Д. Володихин

— А на каком факультете он брал курс?

А. Андреев

— Это правильный вопрос. Тогда все студенты, включая и будущих декабристов, того же Никиты Муравьевы, Якушкина, Грибоедова, слушали профессоров по своему выбору. И мы видим, а у нас, к счастью, есть эта запись лекции, которую посещал Чадаев, что это профессора разных факультетов, он слушал курсы и по математике, и по правоведению, и по философии, и по литературе, а все это разные факультеты. То есть, если хотите, он учился сразу на трех факультетах одновременно, но так невозможно, просто его интересы широкие, ну и потом, ему хотелось составить определенный круг наук для себя.

Д. Володихин

— Но как можно тогда завершить образование, получив какой-то документ?

А. Андреев

-Так не было же такого. В том-то и дело, что в ту эпоху, как в Геттингене, так и в Московском университете, не было понятия «университетский диплом», не было понятия «обязательный экзамен», студенты ходили на лекции, и если им нужно было, они брали свидетельство о прослушанных курсах лекций. Только если они хотели подвергнуться испытанию на степень кандидата, что давало им 12-й класс по Табели о рангах, вот тогда они сдавали экзамен по конкретному факультету. Если же они не хотели иметь этот чин кандидата или надеялись его получить через армию, скажем, то им достаточно было просто уйти из университета со свидетельством о прослушанных лекциях, лекции могли быть любые. Вот и все.

Д. Володихин

— Видимо, Петр Яковлевич не стремился к 12-му классу.

А. Андреев

— Он его получил очень быстро на армейской службе, это же как раз особенность дворянства — все они очень быстро продвигаются по чинам, когда поступают в офицеры.

Д. Володихин

— Ну что ж, я так понимаю, что 1811-1812 годы — это время, когда он постучался в армейскую дверь?

А. Андреев

— Да, и между прочим, Буле, они тогда с расставались, Буле в тот момент переехал в Тверь, он стал библиотекарем великой княгини Екатерины Павловны, небезызвестной тоже в нашей истории, и вот в Твери они встретились как раз, когда Чаадаев из Москвы переезжал в Петербург на службу, и Буле решил в последний раз попробовать отговорить Чаадаева — «не ходите на военную службу, господа, вы не знаете, какая она трудная». Но Чаадаев хотел быть на военной службе, он уже к тому моменту выработал в себе определенную вот эту, трудно для нас понимаемую, уловимую культуру русского дворянства, о которой прекрасно писал Юрий Михайлович Лотман, то есть быть лучшим во всем, культивировать свою честь, культивировать любовь к прекрасному, к наукам. Короче говоря, это такой вот идеальный онегинский тип, только без тех недостатков, которые Онегину присущи, потому что у Чаадаев, чем бы ни занимался, он это делал лучше всех. Ещё в Москве он стал лучшим танцовщиком — можете себе представить, будущий философ танцует лучше, чем профессиональный танцовщик. Дальше — он сам переписывался с французскими книгопродавцами, у него были все новейшие книги из Парижа, он их сам заказывал — благо, деньги дяди позволяли это делать. Никто в Москве лично не переписывался с книгоиздателями из Парижа, у Чаадаева всё это было. Был даже специальный кружок такой, где состояли Чаадаев, Грибоедов, Якушкин, брат Чаадаева, они обсуждали только вышедшие книги по новейшей философии. И вот после всего такого ему захотелось на военную службу, потому что — ну, это красиво.

Д. Володихин

— Долг.

А. Андреев

— Это, во-первых, долг, но, во-вторых, это мундир.

Д. Володихин

— Честь?

А. Андреев

— Нет-нет, мундир — это очень важно, честь — это одно из качеств, которые прилагаются к мундиру, но главное — это мундир, вспомните опять «Горе от ума», там: «Мундир! Один мундир! Я сам к нему давно ль от нежности отрекся?», — Чацкий там говорит, что он сам хотел бы быть военным. Мундир — это очень важно в русском обществе. Вот у Лотмана это прекрасно написано, мундир действительно делает тебя некоторой знаковой фигурой.

Д. Володихин

— Ну хорошо, но он не мог начать с высоких чинов.

А. Андреев

— Нет, конечно. Он поступает в Семеновский полк, потому что это его родовой полк, там служили прежние поколения его семьи, и в Семеновском полку он довольно быстро поднимается по офицерским чинам, он становится поручиком, и уже в этом чине, если не ошибаюсь...

Д. Володихин

— Притом он лейб-гвардии поручик.

А. Андреев

— Конечно, плюс два чина сразу, поэтому ему не было смысла гоняться за 12-м классом, сами понимаете.

Д. Володихин

— Плюс два чина при переводе в армейские полки. Да, ну зачем ему в армию, когда он гвардеец?

А. Андреев

— У него было всё самое лучшее, давайте поймём, что это такая эпоха, и личный характер Чаадаева — быть везде во всём лучшим, быть первым и показывать, каким может быть блестящий русский офицер, дворянин и так далее. Так вот, когда начинается война, он вместе с гвардией проходит всю кампанию, как мы с вами знаем, гвардия не участвует в самых кровопролитных стычках 12-го года. Гвардия, например, присутствует в Бородино, Чаадаев — участник Бородинской битвы, но гвардейские полки оба — и Преображенский и Семеновский, — стоят в резерве.

Д. Володихин

— Ну, другие гвардейские полки участвовали, конечно, в сражении, а Семеновский — нет.

А. Андреев

-Да, Семеновский не участвовал, и поэтому, по сути, вот такое, не то что первое, а серьёзное уже испытание для Чаадаева, как для воина, как для защитника, становится, конечно, в эпоху заграничных походов, где он участник самого тяжёлого, самого, наверное, страшного для гвардии сражения, но самого важного и решающего во всей кампании 13-го года — сражения при Ку́льме.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, мы продолжим разговор о заграничном походе русской армии, а сейчас мне хотелось бы напомнить вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», мы беседуем о Петре Яковлевиче Чаадаеве с Андреем Юрьевичем Андреевым, профессором Московского университета, и мы продолжаем сейчас разговор о военной карьере Чаадаева, которая в какой-то степени была почвой и трамплином для его «Философических размышлений», но совсем не с той стороны, с которой он сам предполагал.

А. Андреев

— Да, я ещё раз подчеркну важность сражения при Кульме: кроме того, что она переломила весь ход кампании, это стоило огромных жертв гвардейским полкам, которые, можно сказать, как русские Фермопилы были, они смогли удержать корпус Вандама, который был послан на перехват Русской армии, спускавшейся с высот, и должен был, таким образом, внизу встретить Русскую армию, и даже была угроза Александру I попасть в плен. И вот в этот момент против корпуса Вандама выступила гвардия, были огромные потери, друг Чаадаева, человек, который оставил нам дневники замечательные — Александр Чичерин, причём дневники с рисунками, он погибает при Кульме, то есть у нас есть просто свидетельство того, что ближайшее окружение Чаадаева, люди из него погибают.

Д. Володихин

— Но там был ещё определённый символ: Вандам среди полководцев Наполеона — это, можно сказать, притча во языцех, не то чтобы он отмечен великими талантами, но храбрец, конечно, притом — ультрареволюционер, то есть дитя революции, и он склонен к жестокости, к грабежу, насилию, то есть человек весьма скверного и порочного нрава. В какой-то степени для русских войск важно было не только решить боевую задачу, а, условно говоря, усмирить мерзавца.

А. Андреев

— Ну, и это тоже, но под угрозой был сам Александр I, то есть они спасли императора, они спасли страну, они спасли честь государя, и всё это было очень важно для Чаадаева, он, с одной стороны, увидел смерть, и смерть в своём ближайшем окружении, а, с другой стороны, почти сразу же, в это же время он увидел и другую жизнь, ибо вот этой новой летне-осенней кампании предшествовало длительное перемирие, оно длилось три месяца, с мая по середину июля, в это время Чаадаев жил в Силезии, и вот эти впечатления от, казалось бы, с нашей точки зрения, такой обычной восточноевропейской деревушки для Чаадаева тоже очень много значили. Он, привыкший наблюдать быт русского крепостного права, не только он — все декабристы, Чаадаев окружён декабристами, и он, привыкший наблюдать одну картину крепостного права, которая, собственно, декабристов всегда так ужасала и мобилизовала на их мысли, он наблюдает совершенно другую европейскую деревню, в которой давно уже нет крепостного права, в которой крестьяне живут собственным трудом, в котором они, если не богаты, то, по крайней мере, живут в довольстве. И вот к этим картинам он часто возвращался.

Д. Володихин

— Ну, правда, 1813 год, да и 1814-й — это эпоха Европы сильно разорённой, просто война несколько раз прокатывалась по ней в одну сторону, в другую, и это вот не та Европа, пышущая хлебом и серебром, какая была в XVIII веке.

А. Андреев

— Безусловно. Я бы сказал, что и Силезия — это не самая блестящая часть Европы, но, тем не менее, Чаадаеву достаточно было посмотреть на то, как живут крестьяне в Силезии, чтобы уже сделать определённые выводы о жизни Европы и отличии её жизни от того, что он видел в России, но ведь это не один Чаадаев, это свойственно было всему поколению декабристов. Давайте сейчас быстренько представим дальнейшую карьеру Чаадаева, которая неотделима от его времени, он человек Александровского времени, Пушкинского времени, он один из декабристов. Он, кстати, входил в тайное общество, но не очень, видимо, там был активен, тем не менее он один из своего поколения.

Д. Володихин

— Очевидно, его больше прельщали разговоры, обсуждения, развитие мыслей, чем пули и картечь.

А. Андреев

— Да, но в этом он был не одинок среди декабристов. Декабристы, как известно, приходили на бал и не снимали шпаг, подчёркивая, что они пришли на бал разговаривать, это самые известные цитаты из работы Лотмана, чем приводили, конечно, барышень местных просто в изумление и в ужас: да как же так? Такие блестящие танцовщики, Чаадаев прекрасно танцевал, прекрасно держался, у него был красивейший мундир, и при этом он приходил на бал разговаривать о важных вещах, о политике, можно сказать. Так вот, вернувшись в Россию, и среди этих разговоров о политике, Чаадаев не упускает дальнейшей возможности продвигаться вверх, у него идёт очень успешная карьера. Он несколько раз меняет свой полк, потом разные биографы будут говорить немножко с иронией, что он выбирал тот полк, в котором мундир был самым красивым, в конечном счёте он будет гусаром, то есть он сменит Семеновский полк на Гусарский полк, и именно как гусару, к нему будет обращаться Пушкин в своих посланиях. Для Пушкина Чаадаев был чуть ли не идеалом человека вообще, вот если мы почитаем эти послания ранние пушкинские, там всё, что самого лучшего Пушкин себе представлял, каким должен выглядеть русский юноша, всё это есть в образе Чаадаева. Конечно, Чаадаев, давайте говорить по-русски — задавался, конечно, он был зазнайка, наверное, это чувствовалось в общении с ним, но он где-то отчасти и знал себе цену, то есть он действительно понимал, что много знает, много умеет. Короче говоря, это неизбежно вело его на самые верхи государственной карьеры. И давайте ещё раз вспомним сейчас Чацкого, ибо «Татьяна Юрьевна рассказывала что-то, из Петербурга воротясь, с министрами про вашу связь. Потом разрыв...» А Грибоедов это пишет уже после отставки Чаадаева, замечу. Если говорить, что Чацкий — это Чаадаев, это очень похоже на взлёт чаадаевской карьеры, который намечался.

Д. Володихин

— Но пока до отставки далеко, он дошёл до Парижа?

А. Андреев

— Он уже вернулся из Парижа, то есть Пушкин его увидел уже в Царском селе. Конечно, он был в Париже, и потом вместе с гвардией он вернулся в Петербург, и они оставались в Царском селе как раз в те годы, когда Пушкин там учился в лицее.

Д. Володихин

— Но в каком чине он вернулся, и в каком чине Пушкин его увидел? Как далеко забрался Чаадаев?

А. Андреев

— В отставку он ушёл в чине ротмистра.

Д. Володихин

— Причём гвардии ротмистра.

А. Андреев

-Да, это достаточно высокий чин.

Д. Володихин

— Ну что ж, а теперь давайте доберемся до того, что с ним произошло, и почему он, вернувшись живым-невредимым из Европы, повидав его и постепенно возрастая в чинах, тем не менее отринул государственную службу.

А. Андреев

— Так вот, это-то и есть самое интересное в его карьере и, может быть, самое важное в принципе в его биографии. Он, имея все необходимые способности, познания и сам страстно желая служить Отечеству, попадает в такую ситуацию, которая самым трагическим образом лишает его возможности служить Отечеству. Это, видимо, чисто личная история, и мы до конца ее не понимаем, многое из того, что я буду говорить, это интерпретации и догадки историков, но мы знаем несколько основных вещей. Итак, во-первых, Чаадаев был адъютантом командующего гвардейским корпусом генерала-лейтенанта Васильчикова, то есть это уже высокий чин, и мог расти дальше, как вы понимаете, он мог запросто стать полковником спустя какое-то время. Но, как человеку честолюбивый и самонадеянному, ему этого было мало, он хотел сразу прыгнуть куда-то выше. И вот очень странный появился повод, которым Чаадаев воспользовался, хотя мог бы не воспользоваться, этим поводом стало волнение в Семеновском, его родном полку, где он служил. Это октябрь, с 16 по 18 октября 1820 года, восстание, которое происходило на фоне европейских революций, за которыми Александр I видел общий европейский заговор, заговор карбонариев или других членов тайных обществ. Ну, в России, соответственно, с его точки зрения должны были бы быть декабристы, и он знал об этих декабристах, и мог придумывать себе, что это тоже часть общеевропейского заговора. Самое интересное, мы-то сейчас, как историки, твердо знаем, что Семеновский бунт никакого отношения к декабристам не имел, что это было чисто солдатское возмущение, мы знаем, почему и как оно возникло, и что сами декабристы пытались как раз урезонивать солдат, они пытались своим авторитетом их удержать в казармах, но солдаты выступили против своего полковника, и вот нужно было обсудить, рассказать об этой истории государю, как если бы это рассказывал командующий гвардейским корпусом. Но сам Васильчиков не поедет к государю, самое важное, что государь находится за границей, на конгрессе Священного союза в Троппау. Значит, Васильчиков не может туда поехать, и Чаадаев вызывается поехать самому в Троппау и от имени командующего корпусом обсудить с государем эту историю, представляете?

Д. Володихин

— Ну что ж, опять же, смелый человек.

А. Андреев

— Да, его самонадеянность и тщеславие. И он видит в этом возможность сблизиться с государем, то есть найти ту самую высокую точку приложения своих сил и интересов. С точки зрения чести, хорошо ли это было, ведь в его полку оставались его друзья, его старший брат там служил.

Д. Володихин

— Выяснится по результатам.

А. Андреев

— Да, выяснится по результатам. Некоторые говорят сразу, что — нет, Чаадаев не мог этого сделать, получается, что он доносил на своих товарищей, а может быть, наоборот, он хотел оправдать их, объяснить причины этого восстания, и увязать их с тем кризисом государственного управления, в котором Россия уже тогда находилась, потому что государь, прошу прощения, годами не был в России, вся внутренняя политика была замкнута на Аракчеева, который не мог с ней справиться во всем объеме, а инфляция, хозяйственный, экономический кризис только углублялся.

Д. Володихин

— Казнокрадство, коррупция.

А. Андреев

— Совершенно верно. Итак, Чаадаев едет к государю. И вот дальше у нас просто полное противоречие в источниках, Чаадаев, я думаю, сам к нему приложил руку, потому что есть источники, восходящие к самому Чаадаеву, которые говорят, что он опоздал. Государь был недоволен. Государю вообще об этом восстании рассказал в начале Ме́ттерних, что, конечно, полная ерунда, я даже не буду сейчас это комментировать.

Д. Володихин

— Главный дипломат Австрии якобы раскрывает русскому царю глаза на беспорядки в его собственной столице.

А. Андреев

— Да, это полная ерунда. Сам Чаадаев пытался всякой ерундой оправдать то, что потом происходит. Если мы посмотрим на то, что мы из других источников знаем, не от самого Чаадаева, то получится, что он приехал вовремя, он не опоздал ни на день, даже, я бы сказал, ни на час, он ехал (это я сам проверял) с той же самой скоростью, что и лейб-курьер. Александр вообще узнал о событиях в Петербурге от лейб-курьера, и спустя сутки приехал Чаадаев, уже с подробностями, с беседой. Скорее всего, они беседовали долго, у нас есть разные сведения по продолжительности разговора, но примерно все это сходится на двух часах. Два часа провести с государем — ну, согласитесь?..

Д. Володихин

— Да, для кого-то это хорошая возможность.

А. Андреев

— Да, да. И с чем тоже все источники согласны — это с тем, что после этого разговора Александр предложил Чаадаеву стать флигель-адъютантом, то есть его личным адъютантом и перейти в Главный штаб.

Д. Володихин

— То, о чем Петр Яковлевич, может быть, и мечтал, но, очевидно, ему хотелось чего-то более самостоятельного.

А. Андреев

— Здесь сложные вопросы, я думаю, он мог бы на это согласиться. Потом, ну а что он еще большего мог получить после двухчасового разговора? Все равно это первая ступень, как дальнейшая служба уже при государе, служить государю, непосредственно быть в его окружении. Здесь самое туманное, мы действительно чего-то не знаем. Но мы знаем один факт: параллельно развивается следствие об офицерах Семеновского полка. Еще раз: Александр верит в заговор, он считает, что солдаты подбили офицера. И среди обвиненных офицеров вдруг оказывается двоюродный брат Чаадаева, князь Иван Дмитриевич Щербатов, его кузен, с которым он воспитывался с детства и в Московском университете, кстати, также. И самое главное, что, когда вскрывают переписку Щербатова, там обнаруживается письмо Чаадаевых обоих, и у его брата происходит обыск с изъятием писем, и сам Петр Яковлевич при этом присутствует, вот это мы знаем, эти факты. Короче говоря, так или иначе, но Чаадаев подает в отставку после этого.

Д. Володихин

— То есть ему предложили повышение, а он, поразмыслив и увидев то, что вокруг него творится нечто крайне ему неприятное, пошёл на попятную и вместо повышения вообще оставил службу — был он вынужден или нет? Вот вопрос.

А. Андреев

— Да, мы каких-то обстоятельств точно не знаем, мы только понимаем, что Александр не понял этого шага. Александр действительно считал, что Чаадаев мог бы ему послужить, именно поэтому он отпустил Чаадаева без повышения в чине, то есть без гвардии полковника, на который Чаадаев мог бы рассчитывать, потому что он мог бы подняться со следующим чином в отставке.

Д. Володихин

— Ну да, был такой обычай: уходишь, получив следующий чин по сравнению с тем, который ты имеешь.

А. Андреев

— Да, а тут его отпустили с чином ротмистра, с тем же, с которым он и был.

Д. Володихин

— Это признак государева недовольства.

А. Андреев

— Да, это признак недовольства косвенного. Ну и потом, сама фамилия Чаадаевых появляется в следственном деле, а государь этим интересуется, то есть император же не знал об этом, когда они разговаривали в Троппау.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. У нас в гостях профессор Московского университета, доктор исторических наук Андрей Юрьевич Андреев, мы обсуждаем судьбу Петра Яковлевича Чаадаева, и пока мы видим вот что: это мог быть очень крупный государственный деятель и хотел таковым стать. Это был человек с очень хорошим образованием и опытом в воинской службе, то есть и теоретик, и практик одновременно. И вместе с тем человек, у которого неожиданно что-то разладилось и разладилось таинственным образом, то ли он недоволен тем, что делает государь, то ли государь недоволен им, но в любом случае судьба у него оказывается сломана. Мы буквально на минуту уходим из эфира, чтобы вскоре вновь продолжить наш разговор.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы обсуждаем судьбу и труды христианского философа Петра Яковлевича Чаадаева с доктором исторических наук, профессором исторического факультета МГУ Андреем Юрьевичем Андреевым.

А. Андреев

— Итак, дорогие друзья, на отставке Чаадаева его формальная биография заканчивается, потому что он больше нигде не служит, и кроме истории с письмом, первым письмом, о котором мы сейчас будем говорить, в общем-то, в его жизни дальше, вплоть до самой смерти — ему еще предстоит жить до 56-го года, а в отставку он ушел в начале 21-го года, — ничего не происходит.

Д. Володихин

— Тридцать пять лет ничего не происходящего.

А. Андреев

— Да, да, его биография как будто бы закончилась, он уезжает в деревню. Ну а кто не уезжает в деревню, давайте опять вспомним Евгения Онегина, здесь очень много параллелей. Понимаете, Чаадаев настолько был на виду, настолько был близок и с Пушкиным, и с Грибоедовым, что я почти уверен, что все-таки его судьба повлияла и на русскую литературу, какие-то отголоски мы видим, конечно, в великих русских произведениях. Так вот, он уезжает в деревню, потом в некоторый момент он возвращается в Москву, это уже конец 20-х годов, и все, и больше Москву не покидает. Он присутствует на балах, но больше не танцует, как мы понимаем, к нему домой приезжают поговорить, он с удовольствием разговаривает с людьми, но он, к тому же, еще и не занимается каким-то творчеством, он не публикуется в журналах, он не пишет литературных произведений, не сочиняет музыку...

Д. Володихин

— Ощущение некоей раздавленности.

А. Андреев

— Да нет, он просто остается самим собой, то есть на самом деле он как был и как считал себя самым умным человеком в России, так им и продолжает себя считать, только понимая теперь, что вот на государственной службе больше это никак востребовано не будет, но, если кто-то с ним хочет поговорить — пожалуйста, вы знаете, где его искать.

Д. Володихин

— Но это горделивая позиция.

А. Андреев

— Он очень горделивый человек, это совершенно верно. О нем же именно в эти годы говорили, что «он несет свою голову так, как будто это голова Иоанна Крестителя на блюде», такая довольно странная двойственная позиция. Наверное, именно с этим его образом, который складывается уже в конце 20-х годов, собственно, и связан адресат первого «Философического письма», как мы прекрасно знаем, это письмо, адресованное даме, так и написано, это письмо имеет подзаголовок: «Письмо, адресованное даме».

Д. Володихин

— Вот здесь введем хронологический порядок. 1821 год — отставка, деревни, Москва...

А. Андреев

— ... и в 1829 году пишется письмо.

Д. Володихин

— Вот именно, восемь лет разницы, то есть у человека должно было созреть то, что впоследствии взорвалось.

А. Андреев

— Да, причем каких восемь лет! Заметьте, что в эти восемь лет много что уложилось, в том числе и восстание на Сенатской площади, где, повторю уже в какой раз, столько было друзей из ближайших знакомых или просто единомышленников Чаадаева.

Д. Володихин

— Ну, что же, он сам к мятежу не примкнул.

А. Андреев

— Нет. И я забыл сказать, прошу прощения, дорогие слушатели, что он уехал в деревню, но потом у него было еще одно заграничное путешествие, которое он предпринял с 1823 по 1826 год, он в момент Сенатской площади был за границей, возвращался и на границе с него взяли опросные пункты, есть следственное дело Чаадаева в общем нашем корпусе «дела декабристов», но эти опросные пункты ни к чему не привели, его не привлекли и не наказали по делу декабристов.

Д. Володихин

— Но он и был на периферии, и насколько я помню, император Николай Павлович принял решение: все то, что не является, скажем так, суперцентром мятежа, может быть прощено.

А. Андреев

— Да, с одной стороны так, с другой стороны, вообще-то его имя, мы же прекрасно понимаем, что мы всех декабристов не знаем и не должны знать. Так устроены были показания, что декабристы подчас скрывали своих товарищей, и имя Чаадаева назвал Якушкин, а Якушкин называл людей, которые или уже умерли, или были недоступны для ареста, он знал, что Чаадаев за границей, и он назвал Чаадаева среди членов тайного общества, думая, что Чаадаев не вернется в Россию, а Чаадаев вернулся, и таким образом должен был все-таки дать объяснения по этому поводу.

Д. Володихин

— Тут, скажем так, хитрость паче простоты. Хотел как всегда, а получилось еще хуже.

А. Андреев

— Да, согласен. Так или иначе, вот после всего этого Чаадаев уже не покидает Москвы, много думает. И давайте начнем, что называется, с конца, каким словом заканчивается первое «Философическое письмо», там не только дата стоит: 29-й год, там стоит Москва и слово «некрополис» — «город мертвых». То есть Москву 29-го года Чаадаев называет «городом мертвых». Может быть, даже и себя к ним причисляет. То есть то, что случилось, как Тынянов уже замечательно сказал, я, наверное, сейчас не точно эту фразу процитирую, что «одним холодным декабрьским вечером перестало существовать целое поколение русских дворян, с их странной прыгающей походкой».

Д. Володихин

— Ну что же, некоторые просто сели дома.

А. Андреев

— Да, да. Очень хорошо, что мы на этом остановились, Чаадаев пережил свое поколение, он пережил свое время, все его мечты, надежды, все то, о чем писал Пушкин: «любви, надежды, тихой славы недолго тешил нас обман» — все это в прошлом, все это обман, все это развеялось, а действительность, она холодная и мертвая, наступила совсем другая эпоха, эпоха Николая I, в которой о прежних мечтаниях либеральных можно было забыть.

Д. Володихин

— Ну, что ж, если Чаадаеву не понравилось и казалось некомфортным быть с Александром Павловичем, то Николай Павлович, видимо, и сам не стремился с ним общаться.

А. Андреев

— Безусловно, так и Чаадаев не хотел больше. И он нашел для себя круг общения, еще раз повторю, что письмо адресовано даме, и очевидно, что с этими дамами он встречался именно на светских раутах, мероприятиях, там, где они имели возможность с ним поговорить, как с гордым и умным человеком, и мы прекрасно понимаем, потому что письмо-то начинается как личное письмо, о чем они говорили. Мы знаем, о чем говорил Чаадаев с дамами, и это, к сожалению или к счастью, было не про любовь. Начало письма посвящено тому, что Чаадаев выступает в роли светского христианского проповедника.

Д. Володихин

— Ну, может быть, это некая несуществующая дама, обобщенная дама?

А. Андреев

— Нет, это реальная дама, Екатерина Дмитриевна Панова, мы знаем то, как ее зовут, мы знаем обстоятельства, мы знаем даже письмо, которое она ему написала. Самое интересное, что действительно, Чаадаев, начиная писать свой замечательный трактат, который мы называем первым «Философическим письмом», начал его как настоящее письмо, то есть он отвечает даме, и у него перо пишет-пишет-пишет, потом куда-то сворачивает, и он вдруг понимает, что получается не письмо, а трактат, и он не собирается его переписывать, он этим пользуется и доводит свой трактат до конца.

Д. Володихин

— Разошелся.

А. Андреев

— Разошелся, совершенно верно. У него блестяще это получилось, там есть прямо абзац, я со студентами обычно анализирую, где видно, как он начинает с личного, и как он мгновенно делает разворот на всю Россию.

Д. Володихин

— Давайте посмотрим на то, какой эффект имело «Философическое письмо», потом доберемся до его смыслов, но оно появилось, насколько я помню, в журнале «Телескоп», и, в общем, реакция образованной публики была взрывная.

А. Андреев

— Да. Давайте еще раз зафиксируем: Чаадаев написал письмо в 1829 году, объясним потом, чему оно было посвящено, но ему оно понравилось, он давал его читать ближайшим знакомым. Пушкин его читал, когда был в Москве в период своей свадьбы, то есть где-то около 30-го года, Пушкин знал это письмо еще до его публикации, письмо ходило по рукам. И вот прошло семь лет, 1836 год, Николай Иванович Надеждин, профессор Московского университета, издатель журнала «Телескоп», хочет свой журнал сделать продаваемым, популярным, известным, ему хочется бомбу такую взорвать, самому хочется.

Д. Володихин

— Ну что ж, с тех пор «Телескоп» прославился тем, что опубликовал это письмо, не знаю, как он там продавался, но более, мне кажется, ничего известного там не появилось.

А. Андреев

— Ну, конечно, его сразу закрыли после этого. Надеждину нужен был текст с размышлением о России, а письмо Чаадаева ходило по рукам, он знал об этом тексте и спросил у Чаадаева, можно ли его опубликовать. Чаадаев согласился, я думаю, из двух соображений: во-первых, он человек честолюбивый, ему было бы приятно, чтобы этот текст увидел свет. Но, во-вторых, Чаадаев полностью был уверен, что никакая цензура его не пропустит, что Надеждин так просто, из вежливости это все просит, что этот текст никогда не может быть опубликован в России, а Надеждину это удалось. Цензор «Телескопа» — ректор Московского университета по фамилии Болдырев, человек тихий, мирный, ученый, востоковед, знаток персидского языка, как говорят, подписывал цензурные гранки за игрой в карты, то есть у него шла карта, и он подписал это все не глядя. Опять мы знаем все эти анекдоты.

Д. Володихин

— Ну понятно, так или иначе письмо вышло.

А. Андреев

— Письмо вышло, и, например, Александр Иванович Герцен читает его в Вятке и не верит, что это может быть опубликовано, для него это, как мы знаем из «Былого и дум», выстрел из пушки в темную ночь. Он прочитывает, он его проглатывает целиком, сразу начинает читать опять заново, он не верит, что такое может быть опубликовано в России.

Д. Володихин

— Но опубликовано.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРАв эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, у нас в гостях доктор исторических наук, профессор исторического факультета МГУ Андрей Юрьевич Андреев, и мы разговариваем об одном бывшем студенте Императорского Московского богоспасаемого университета — Петре Яковлевиче Чаадаеве. Ну что ж, у нас осталось не так много времени, но мне кажется, в самый раз, чтобы поговорить о смыслах, вложенных в это письмо, и о том, что должно было стать его продолжением, но не стало таковым.

А. Андреев

— Что же так поразило всю Россию в письме Чаадаева? Утверждение Чаадаева, что Россия стоит вне истории человеческого рода. Никто никогда так о нашей стране не писал, тем более, что уже был Карамзин, который нам рассказывал о нашей прекрасной истории от Рюрика и до начала XVII века, то есть мы привыкли воспринимать свое прошлое, как что-то великолепное, что-то, что ведет к не менее великолепному настоящему и, видимо, к блестящему будущему.

Д. Володихин

— Ну, как минимум, величественное и значительное.

А. Андреев

— Да, именно так, опять по анекдоту, по преданию Бенкендо́рф ответил Чаадаеву, что прошлое России великолепно, настоящее блестящее, а будущее превосходит всякие ожидания. И вот против этого звучит тезис Чаадаева: Россия находится вне истории человеческого рода, Россия не принадлежит ни Западу, ни Востоку, это я подчеркну к обвинениям, что Чаадаев — западник, нет, конечно, западник так бы никогда не сказал, а Чаадаев считает, что Россия не принадлежит ни Западу, ни Востоку, мы словно бы находимся на обочине всеобщего движения. Вот кто-то куда-то идет, а мы никуда не идем, мы лежим, и мы даже не можем подняться и собраться.

Д. Володихин

— В наши времена, скорее, это можно трактовать на плюс, то есть, есть Россия в середине всего, неподвижная, вечная и прекрасная, ну и есть Запад и Азия, которые налипли к этой сердцевине мира слева и снизу.

А. Андреев

— Конечно, сейчас так можно интерпретировать, но давайте поймем, собственно, почему Чаадаев так написал, и ведь ядро его концепции, как он сам это понимал, христианской философской концепции состоит в том, что христианство воспитывает человечество, что невозможно верить и не переживать эту веру в виде воспитания, то есть невозможно не идти путем улучшения общества человеческого. Церковь, ее деятельность, ее влияние на всю среду, включая государство, оно всегда должно быть благотворно, оно всегда должно изменять не просто характер человека, а сами устои, сами основы человеческого общежития. То есть пока Церковь нам дарована Богом, мы идем вперед к тому, чтобы, ну, если не построить Царство Божие на земле, хотя именно такой эпиграф к письму Чаадаев выбирает — «Да приидет царствие Твое», то, по крайней мере, приблизиться к тому идеальному устройству, которое Господь нам открывает на небесах.

Д. Володихин

— Ну хорошо, это значит, что далее Петр Яковлевич растолковывает читателям, что плохо и почему мы по этому пути не идем.

А. Андреев

— Конечно. Здесь надо еще раз вернуться к этой самой даме, вопрос-то дама задала очень простой: а что нужно делать, чтобы поверить? И Чаадаев начинает с этого ответа: «Вы знаете, чтобы поверить не нужно ничего страшного делать — соблюдайте посты, ходите в церковь, исповедуйтесь, причащайтесь. Поверьте, это несложно, нужно просто, чтобы для души была дисциплина, вы не должны верить, когда вам хочется. Вы должны вырабатывать в себе естественную потребность в вере, как есть потребность в еде, в питье, и это совершенно естественное ощущение человеческое — верить в Бога».

Д. Володихин

— Но такие вещи мог бы написать и вполне благомысленный архиерей.

А. Андреев

— Ну, а кто в этом сомневается? Конечно, да. И вот Чаадаев объясняет, почему привычка, дисциплина так важна для христианина. И вот тот поворот его рассуждения, о котором я только что сказал, поворот ко всей России, состоит в том, что — да, во всем мире это знают, а у нас — нет! Мы до сих пор должны еще открывать для себя истины, которые во всем мире являются уже избитыми, потому что у нас нет никаких привычек, никакой дисциплины, у нас нет даже ощущения дома. Чаадаев на целый абзац дальше распространяется о том, что никто из нас не способен даже наладить обычный домашний быт: мы в своем доме, как в гостях, мы постоянно куда-то переезжаем. Это было свойственно, действительно, русскому дворянству той эпохи. То есть у нас нет дома, у нас нет чего-то устойчивого, каких-то своих привычек недвижных, вечных. И не то что скажем, «Россия лежит», но Россия, как бы, она никакая, с точки зрения Чаадаева, потому что в ней нет всего того, что другое человечество уже выработало за девятнадцать веков христианства, которое Господь ему открыл, а Россия ничего не выработала. Дальше идет замечательная фраза Чаадаева, что на Западе идеи долга, справедливости, права — это больше, нежели история, это больше, чем какая-то наука, это физиология западного человека, то есть это то, что в крови. Еще раз: «Долг, право, справедливость, а где вы у нас это видите?», — говорит Чаадаев. И рассуждения ухудшаются, потому что он показывает, что с его точки зрения, конечно же, этим единством, этим мощным стремлением вперед обладает прежде всего Католическая Церковь, она способна активно преобразовывать жизнь вокруг себя.

Д. Володихин

— И поэтому его обвиняли в филокатолицизме.

А. Андреев

— Да, совершенно верно. В России же православие никогда не занималось преобразованием жизни, оно всегда было устремлено вверх, но никогда не было устремлено горизонтально, то есть никогда не меняло жизнь вокруг себя в обществе.

Д. Володихин

— То есть в данном случае Петр Яковлевич Чаадаев обращается к опыту православия Синодальной эпохи, в принципе, не очень понимая, что было другое православие, что в древности оно как раз преобразовывало жизнь.

А. Андреев

— Здесь совершенно верно ваше замечание, и вообще взгляды Чаадаева антиисторичны, то есть у него много совершенно несправедливых замечаний по истории, но он и не ставил перед собой задачу быть историком, он то, что видит вокруг себя, это даже не Синодальная эпоха, это конкретные его ощущения от конкретной Николаевской эпохи, вот всего, что он видит вокруг себя, он просто это считает вечной принадлежностью всей русской истории.

Д. Володихин

— То есть, в принципе, он реагирует на ослабление христианского чувства и христианской проповеди в России...

А. Андреев

— ... и христианского быта, и государственного быта, всего, что мы видим, конечно.

Д. Володихин

— ... Как человек, который хотел бы другого, и этот недостаток записывает в вечное качество России.

А. Андреев

— Ну да, потому что мы как бы не выработали, мы не наработали то, что есть на Западе. Он же очень в каком-то смысле простой, его воспитание человеческого рода носит линейный прогрессивный характер, то есть всех воспитывали, а поскольку мы такие вот сейчас сидим, такие несчастные, такие все раздробленные, разодранные, без царя в голове, условно говоря, значит, нас за все века так и не воспитали — что неверно, конечно. То есть он не понимает, что воспитание может идти как вперед, так и назад.

Д. Володихин

— Ну да, собственно, Церковь и вера в XVIII веке и начале XIX века — это две сути, постоянно поражаемые, и поражаемые тяжело, израненные. Чаадаев застал Церковь и веру в том состоянии, когда они уже истекают кровью, и надо сказать, что сделал вывод неверный — что они всегда истекали кровью. Ну, я извиняюсь, я приведу своего любимого Константина Николаевича Леонтьева, этот сделал другой вывод: да, может быть, здесь есть скверна, но я могу это исправить сам, обратившись к строжайшим нормам христианства, уйдя в монашество.

А. Андреев

— Конечно, так и Чаадаев в 1836 году, когда уже вся эта история развернулась, и когда сам государь выразил недовольство публикацией письма, он же написал-таки «Апологию сумасшедшего», многие считают, что она опровергает первое письмо, но она его дополняет. Чаадаев говорит: да, мы не воспитаны, да, у нас нет ничего своего, но это же не значит, что мы не можем воспитаться, это же не значит, что у нас не может быть действительно настоящего будущего, если мы будем верить, будем, условно говоря, читать святых отцов, будем исполнять обязанности в Церкви и так далее, то есть мы будем жить той церковной жизнью, которой мы должны были бы жить.

Д. Володихин

— То есть, иными словами, его предложение не столько — «давайте повернем к Западу», сколько — «давайте повернем к православию»?

А. Андреев

— К христианству. Все-таки в какой-то степени его можно назвать католиком, потому что для него католичество имеет смысл как надгосударственное образование, которое равным образом воспитывает весь христианский мир.

Д. Володихин

— Ну, и он верит, что оно может спасти народы.

А. Андреев

— Да. То есть, если бы православие могло подняться до вот этой функции католичества, то Чаадаев был бы доволен. Поскольку в православии он не видит никакого влияния на общество, то в этом смысле православие, конечно, он критикует — то православие, которое он видит вокруг себя.

Д. Володихин

— Ну, он видит православие 10-х, 20-х, 30-х годов...

А. Андреев

— Да, и он же даже не общался с митрополитом Филаретом, интересно, что вот два умных человека одновременно в Москве, но они не общались, не пересекались.

Д. Володихин

— И со старцами, разумеется, тоже никогда не общался, это человек абсолютно другой культуры. Ну вот не так много нам времени осталось, хотелось бы прежде всего подчеркнуть вот что: когда Чаадаев говорит о христианстве, о политике, об обществе, смешивая это все воедино, он ведь в сущности реагирует на то, что в обществе недостаток православия. Он реагирует, может быть, болезненно, искажённо, но он реагирует на то, что в реальности русского образованного общества XIX века не существует.

А. Андреев

— Да, совершенно верно, я присоединяюсь.

Д. Володихин

— Там Петровская эпоха, Екатерининская эпоха, и, честно говоря, дней Александровых, прекрасное начало, они, в общем, христианству в его возрастании не способствуют.

А. Андреев

— Он не видит христианских начал в обществе, то, что он хотел бы увидеть, потому что для него христианство — это важнейшее начало, которое воспитывает всё, воспитывает общество. Без христианских начал общество несовершенно.

Д. Володихин

— Ну что ж, этот филокатолик скончался как православный человек. Напомним, что он похоронен на кладбище Донской обители московской, скончался как дворянин, который хотел предупредить о том, что эпоха становится всё более холодной для христианских чувств, для христианской веры, и хорошо бы это исправить. Как его поняли — другое дело. И что он мог сказать в силу своего образования, это тоже другое дело. Но, во всяком случае, если вчитываться в него внимательно, это действительно христианский философ, а не какой-нибудь пошлый сторонник прогрессизма и западничества. Дорогие радиослушатели, время нашей передачи подходит к концу, и мне остаётся от вашего имени поблагодарить Андрея Юрьевича Андреева за то, что изо всех сил постарался перевернуть те мифы, шаблоны и клейма, которые относятся в массовом сознании к творчеству Петра Яковлевича Чаадаева как оригинального русского мыслителя, большое спасибо за это, и мне остаётся сказать вам: спасибо за внимание, до свидания.

А. Андреев

— До свидания.

Все выпуски программы Исторический час

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов

Другие программы

Пайдейя

«Молодежь и медиа». Священник Николай Катан, Андрей Черкашин

Скачать

В программе «Пайдейя» на Радио ВЕРА совместно с проектом «Клевер Лаборатория» мы говорим о том, как образование и саморазвитие может помочь человеку на пути к достижению идеала и раскрытию образа Божьего в себе.

Гостями программы «Пайдейя» были клирик храма Введения во храм Пресвятой Богородицы в Вешняках священник Николай Катан и художественный руководитель Молодежного медиафорума Восточного викариатства города Москвы Андрей Черкашин.

Наши гости рассказали, как через вовлечение молодых людей в творчество, создание современных медиа-продуктов, удается говорить о нравственности и вере.

Молодежный медиафорум Восточного викариатства собрал молодежные объединения храмов Восточного и Северо-Восточного викариатств, а также Московской митрополии.

Медиафорум был организован молодежным объединением при храме Введения во храм Пресвятой Богородицы в Вешняках. Он стал площадкой для развития православной молодежной медиакультуры и поддержки приходских медиагрупп. Цель площадки — помочь молодым людям более профессионально использовать медиа для проповеди в современном обществе.

Программа форума включала лекции и мастер-классы по сценарному мастерству, режиссуре, операторскому искусству, монтажу, репортажу и блогерству. Особое внимание уделялось вопросу, как делать православный контент понятным и интересным для молодежи.

(По материалам Восточного викариатства)

Все выпуски программы Пайдейя

Читать полностью

Другие программы

Богослужения вечера

Тексты богослужений праздничных и воскресных дней. Всенощное Бдение. 21 декабря (вечер 20 декабря) 2025г.

Вечер 20.12.25

Неде́ля 28-я по Пятидеся́тнице, святы́х отцо́в.

Прп. Пата́пия.

Глас 3.

ВСЕНО́ЩНОЕ БДЕ́НИЕ

Вели́кая Вече́рня

Диакон: Воста́ните!

Хор: Благослови́.

Иерей: Сла́ва Святе́й и Единосу́щней и Животворя́щей и Неразде́льней Тро́ице всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Священнослужители в алтаре:

Прииди́те, поклони́мся Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Христу́ Царе́ви на́шему Бо́гу.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Самому́ Христу́, Царе́ви и Бо́гу на́шему.

Прииди́те, поклони́мся и припаде́м Ему́.

Псало́м 103, предначина́тельный:

Хор: Благослови́, душе́ моя́, Го́спода./ Благослове́н еси́, Го́споди./ Го́споди, Бо́же мой, возвели́чился еси́ зело́./ Благослове́н еси́, Го́споди./ … / Вся прему́дростию сотвори́л еси́./ Сла́ва Ти, Го́споди, сотвори́вшему вся.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Вели́кая ектения́:

Диакон: Ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй. (На каждое прошение)

Диакон: О Свы́шнем ми́ре и спасе́нии душ на́ших, Го́споду помо́лимся.

О ми́ре всего́ ми́ра, благостоя́нии Святы́х Бо́жиих Церкве́й и соедине́нии всех, Го́споду помо́лимся.

О святе́м хра́ме сем и с ве́рою, благогове́нием и стра́хом Бо́жиим входя́щих в онь, Го́споду помо́лимся.

О вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем, Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, честне́м пресви́терстве, во Христе́ диа́констве, о всем при́чте и лю́дех, Го́споду помо́лимся.

О Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, Го́споду помо́лимся.

О гра́де сем (или: О ве́си сей), вся́ком гра́де, стране́ и ве́рою живу́щих в них, Го́споду помо́лимся.

О благорастворе́нии возду́хов, о изоби́лии плодо́в земны́х и вре́менех ми́рных, Го́споду помо́лимся.

О пла́вающих, путеше́ствующих, неду́гующих, стра́ждущих, плене́нных и о спасе́нии их. Го́споду помо́лимся.

О изба́витися нам от вся́кия ско́рби, гне́ва и ну́жды, Го́споду помо́лимся.

Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко подоба́ет Тебе́ вся́кая сла́ва честь и поклоне́ние, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Блаже́н муж:

Хор: Блаже́н муж, и́же не и́де на сове́т нечести́вых.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Я́ко весть Госпо́дь путь пра́ведных, и путь нечести́вых поги́бнет.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Рабо́тайте Го́сподеви со стра́хом и ра́дуйтеся Ему́ с тре́петом.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Блаже́ни вси наде́ющиися Нань.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

И ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Ектения́ ма́лая:

Диакон: Па́ки и па́ки ми́ром Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́ и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Твоя́ держа́ва, и Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Го́споди, воззва́х, глас 3:

Хор: Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя./ Услы́ши мя, Го́споди./ Го́споди, воззва́х к Тебе́, услы́ши мя:/ вонми́ гла́су моле́ния моего́,/ внегда́ воззва́ти ми к Тебе́.// Услы́ши мя, Го́споди.

Да испра́вится моли́тва моя́,/ я́ко кади́ло пред Тобо́ю,/ воздея́ние руку́ мое́ю/ – же́ртва вече́рняя.// Услы́ши мя, Го́споди.

Стихиры воскресные, глас 3:

На 10. Стих: Изведи́ из темни́цы ду́шу мою́,// испове́датися и́мени Твоему́.

Стихира: Твои́м Кресто́м, Христе́ Спа́се,/ сме́рти держа́ва разруши́ся,/ и диа́воля пре́лесть упраздни́ся,/ род же челове́ческий, ве́рою спаса́емый,// песнь Тебе́ всегда́ прино́сит.

Стих: Мене́ ждут пра́ведницы,// до́ндеже возда́си мне.

Стихира: Просвети́шася вся́ческая/ Воскресе́нием Твои́м, Го́споди,/ и рай па́ки отве́рзеся,/ вся же тварь восхваля́ющи Тя,// песнь Тебе́ всегда́ прино́сит.

На 8. Стих: Из глубины́ воззва́х к Тебе́, Го́споди,// Го́споди, услы́ши глас мой.

Стихира: Сла́влю Отца́ и Сы́на си́лу,/ и Свята́го Ду́ха пою́ власть,/ неразде́льное, несозда́нное Божество́,/ Тро́ицу Единосу́щную,// ца́рствующую в век ве́ка.

Стих: Да бу́дут у́ши Твои́// вне́млюще гла́су моле́ния моего́.

Стихира: Кресту́ Твоему́ честно́му покланя́емся, Христе́,/ и Воскресе́ние Твое́ пое́м и сла́вим.// Ра́ною бо Твое́ю мы вси исцеле́хом и́.

На 6. Стих: А́ще беззако́ния на́зриши, Го́споди, Го́споди, кто постои́т?// Я́ко у Тебе́ очище́ние есть.

Стихира: Пое́м Спа́са от Де́вы вопло́щшагося./ Нас бо ра́ди распя́тся,/ и в тре́тий день воскре́се,// да́руя нам ве́лию ми́лость.

Стих: И́мене ра́ди Твоего́ потерпе́х Тя, Го́споди, потерпе́ душа́ моя́ в сло́во Твое́,// упова́ душа́ моя́ на Го́спода.

Стихира: Су́щим во а́де сшед Христо́с благовести́:/ дерза́йте, глаго́ля, ны́не победи́х,/ Аз есмь Воскресе́ние, Аз вы возведу́,// разруши́в сме́ртная врата́.

На 4. Стих: От стра́жи у́тренния до но́щи, от стра́жи у́тренния,// да упова́ет Изра́иль на Го́спода.

Стихира: Недосто́йно стоя́ще в пречи́стом дому́ Твое́м,/ вече́рнюю песнь возсыла́ем,/ из глубины́ взыва́юще, Христе́ Бо́же:/ просвети́вый мир тридне́вным воскресе́нием Твои́м,// изми́ лю́ди Твоя́ от руки́ враго́в Твои́х, Человеколю́бче.

Стихиры прп. Патапия, глас 1, подобен: «Всехва́льнии му́ченицы…»:

Стих: Я́ко у Го́спода ми́лость, и мно́гое у Него́ избавле́ние,// и Той изба́вит Изра́иля от всех беззако́ний его́.

Стихира: О́тче Пата́пие,/ пло́ти стремле́ния воздержа́нием увяди́в разжже́ние,/ в пусты́ню всели́лся еси́,/ я́ко Или́я дре́вле,/ ум очища́я непреста́нными к Бо́гу моли́твами./ И ны́не моли́ дарова́ти душа́м на́шим// мир и ве́лию ми́лость.

На 2. Стих: Хвали́те Го́спода вси язы́цы,// похвали́те Его́ вси лю́дие.

Стихира: О́тче Пата́пие,/ лико́м по́стническим причи́слился еси́,/ безстра́стием украша́яся,/ и всели́лся еси́ во оби́телех преподо́бных,/ иде́же Свет незаходи́мый,/ иде́же есть дре́во жи́зни./ И ны́не моли́ дарова́ти душа́м на́шим// мир и ве́лию ми́лость.

Стих: Я́ко утверди́ся ми́лость Его́ на нас,// и и́стина Госпо́дня пребыва́ет во век.

Стихира: О́тче Пата́пие,/ свети́льник из Еги́пта возсия́л еси́,/ просвеща́я подсо́лнечную чуде́с светлостьми́,/ душетле́нных неду́г отгоня́я мрак,/ де́монов охужда́я тьму./ И ны́не моли́ Христа́/ дарова́ти душа́м на́шим// мир и ве́лию ми́лость.

Догматик, глас 3:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Догматик: Ка́ко не диви́мся/ Богому́жному Рождеству́ Твоему́, Пречестна́я?/ Искуше́ния бо му́жескаго не прие́мши, Всенепоро́чная,/ родила́ еси́ без Отца́ Сы́на пло́тию./ Пре́жде век от Отца́ рожде́ннаго без ма́тере,/ ника́коже претерпе́вшаго измене́ния,/ или́ смеше́ния, или́ разделе́ния,/ но обою́ существу́ сво́йство це́ло сохра́ншаго./ Те́мже, Ма́ти Де́во Влады́чице,/ Того́ моли́ спасти́ся душа́м,// правосла́вно Богоро́дицу испове́дающих Тя.

Вход с кади́лом:

Диакон: Прему́дрость, про́сти.

Све́те Ти́хий:

Хор: Све́те Ти́хий святы́я сла́вы Безсме́ртнаго Отца́ Небе́снаго, Свята́го, Блаже́ннаго, Иису́се Христе́! Прише́дше на за́пад со́лнца, ви́девше свет вече́рний, пое́м Отца́, Сы́на и Свята́го Ду́ха, Бо́га. Досто́ин еси́ во вся времена́ пет бы́ти гла́сы преподо́бными, Сы́не Бо́жий, живо́т дая́й; те́мже мир Тя сла́вит.

Диакон: Во́нмем.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Проки́мен воскре́сный, глас 6:

Диакон: Прему́дрость во́нмем. Проки́мен, глас шесты́й: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся.

Хор: Госпо́дь воцари́ся, в ле́поту облече́ся. (На каждый стих)

Диакон: Облече́ся Госпо́дь в си́лу, и препоя́сася.

Стих 2: И́бо утверди́ вселе́нную, я́же не подви́жится.

Стих 3: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня, Го́споди, в долготу́ дний.

Диакон: Госпо́дь воцари́ся.

Хор: В ле́поту облече́ся.

Ектения́ сугу́бая:

Диакон: Рцем вси от всея́ души́, и от всего́ помышле́ния на́шего рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Го́споди Вседержи́телю, Бо́же оте́ц на́ших, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Поми́луй нас, Бо́же, по вели́цей ми́лости Твое́й, мо́лим Ти ся, услы́ши и поми́луй.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды, на каждое прошение)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и Отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о Господи́не на́шем Высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к, и всей во Христе́ бра́тии на́шей.

Еще́ мо́лимся о Богохрани́мей стране́ на́шей, власте́х и во́инстве ея́, да ти́хое и безмо́лвное житие́ поживе́м во вся́ком благоче́стии и чистоте́.

Еще́ мо́лимся о блаже́нных и приснопа́мятных созда́телех свята́го хра́ма сего́, и о всех преждепочи́вших отце́х и бра́тиях, зде лежа́щих и повсю́ду, правосла́вных.

Еще́ мо́лимся о ми́лости, жи́зни, ми́ре, здра́вии, спасе́нии, посеще́нии, проще́нии и оставле́нии грехо́в рабо́в Бо́жиих настоя́теля, бра́тии и прихо́жан свята́го хра́ма сего́.

Еще́ мо́лимся о плодонося́щих и доброде́ющих во святе́м и всечестне́м хра́ме сем, тружда́ющихся, пою́щих и предстоя́щих лю́дех, ожида́ющих от Тебе́ вели́кия и бога́тыя ми́лости.

Иерей: Я́ко Ми́лостив и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Сподо́би, Го́споди:

Хор: Сподо́би, Го́споди, в ве́чер сей без греха́ сохрани́тися нам. Благослове́н еси́, Го́споди, Бо́же оте́ц на́ших, и хва́льно и просла́влено и́мя Твое́ во ве́ки. Ами́нь.

Бу́ди, Го́споди, ми́лость Твоя́ на нас, я́коже упова́хом на Тя. Благослове́н еси́, Го́споди, научи́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Влады́ко, вразуми́ мя оправда́нием Твои́м. Благослове́н еси́, Святы́й, просвети́ мя оправда́нии Твои́ми.

Го́споди, ми́лость Твоя́ во век, дел руку́ Твое́ю не пре́зри. Тебе́ подоба́ет хвала́, Тебе́ подоба́ет пе́ние, Тебе́ сла́ва подоба́ет. Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Ектения́ проси́тельная:

Диакон: Испо́лним вече́рнюю моли́тву на́шу Го́сподеви.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Заступи́, спаси́, поми́луй и сохрани́ нас, Бо́же, Твое́ю благода́тию.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Диакон: Ве́чера всего́ соверше́нна, свя́та, ми́рна и безгре́шна у Го́спода про́сим.

Хор: Пода́й, Го́споди. (На каждое прошение)

Диакон: А́нгела ми́рна, ве́рна наста́вника, храни́теля душ и теле́с на́ших, у Го́спода про́сим.

Проще́ния и оставле́ния грехо́в и прегреше́ний на́ших у Го́спода про́сим.

До́брых и поле́зных душа́м на́шим и ми́ра ми́рови у Го́спода про́сим.

Про́чее вре́мя живота́ на́шего в ми́ре и покая́нии сконча́ти у Го́спода про́сим.

Христиа́нския кончи́ны живота́ на́шего, безболе́знены, непосты́дны, ми́рны и до́браго отве́та на Стра́шнем Суди́щи Христо́ве про́сим.

Пресвяту́ю, Пречи́стую, Преблагослове́нную, Сла́вную Влады́чицу на́шу Богоро́дицу и Присноде́ву Мари́ю, со все́ми святы́ми помяну́вше, са́ми себе́, и друг дру́га, и весь живо́т наш Христу́ Бо́гу предади́м.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Я́ко Благ и Человеколю́бец Бог еси́ и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Бу́ди держа́ва Ца́рствия Твоего́ благослове́на и препросла́влена. Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Лития́: (В приходской практике может опускаться)

Поется стихира храма [1] , затем:

Богородичные стихиры Павла Аморрейского, глас 7, подобен: «Днесь бдит Иу́да…»:

Стихира: Ми́лостива, благопребы́тна мне, Де́во,/ и благопослу́шна яви́ся призыва́ющу Боже́ственную Твою́ благода́ть/ во всех вои́стинну случа́ющих ми ся:/ всю бо наде́жду души́ моея́ возложи́х к Тебе́,/ и во всех упова́ю на Боже́ственный про́мысл Твой,/ Ты и бу́дущия мя сла́вы,// и живота́ Боже́ственнаго сподо́би.

Стихира: У́глие во мне, Богоро́дице, страсте́й мои́х возгоре́шася,/ от гне́ва же и я́рости,/ от пия́нства и блуда́,/ от сребролю́бия и же́стости се́рдца,/ умерщвле́ния лю́таго,/ от уны́ния и смуще́ния,/ от тщесла́вия же и попра́ния со́вестнаго,// от ни́хже изба́ви ду́шу мою́, молю́ся, Влады́чице, и спаси́ мя.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Стихира: Вси чи́стою со́вестию Богоро́дице припаде́м,/ вопию́ще непреста́нно от среды́ серде́чныя:/ Влады́чице Свята́я, спаси́ всех от гне́ва и озлобле́ния, бед и паде́жей:/ я́ко Тебе́ стяжа́хом сте́ну, и утвержде́ние,// Тобо́ю спаса́еми под кров Твой притека́юще.

Диакон: Спаси́, Бо́же, лю́ди Твоя́ и благослови́ достоя́ние Твое́, посети́ мир Твой ми́лостию и щедро́тами, возвы́си рог христиа́н правосла́вных и низпосли́ на ны ми́лости Твоя́ бога́тыя, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день), и всех святы́х. Мо́лим Тя, многоми́лостиве Го́споди, услы́ши нас, гре́шных, моля́щихся Тебе́, и поми́луй нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (40 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о Вели́ком Господи́не и отце́ на́шем Святе́йшем Патриа́рхе Кири́лле, и о господи́не на́шем высокопреосвяще́ннейшем митрополи́те (или: архиепи́скопе, или: Преосвяще́ннейшем епи́скопе) имяре́к и о всем во Христе́ бра́тстве на́шем, и о вся́кой души́ христиа́нстей, скорбя́щей же и озло́бленней, ми́лости Бо́жия и по́мощи тре́бующей; о покрове́нии гра́да сего́, и живу́щих в нем, о ми́ре, и состоя́нии всего́ ми́ра; о благостоя́нии святы́х Бо́жиих церкве́й; о спасе́нии и по́мощи со тща́нием и стра́хом Бо́жиим тружда́ющихся и служа́щих оте́ц и бра́тий на́ших; о оста́вльшихся и во отше́ствии су́щих; о исцеле́нии в не́мощех лежа́щих; о успе́нии, осла́бе, блаже́нней па́мяти и о оставле́нии грехо́в всех преждеотше́дших оте́ц и бра́тий на́ших, зде лежа́щих и повсю́ду правосла́вных; о избавле́нии плене́нных, и о бра́тиях на́ших во слу́жбах су́щих, и о всех служа́щих и служи́вших во святе́м хра́ме сем рцем.

Хор: Го́споди, поми́луй. (50 раз)

Диакон: Еще́ мо́лимся о е́же сохрани́тися гра́ду сему́, и свято́му хра́му сему́, и вся́кому гра́ду и стране́, от гла́да, губи́тельства, тру́са, пото́па, огня́, меча́, наше́ствия иноплеме́нников и междоусо́бныя бра́ни; о е́же ми́лостиву и благоуве́тливу бы́ти благо́му и человеколюби́вому Бо́гу на́шему, отврати́ти вся́кий гнев на ны дви́жимый, и изба́вити ны от належа́щаго и пра́веднаго Своего́ преще́ния и поми́ловати ны.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Диакон: Еще́ мо́лимся и о е́же услы́шати Го́споду Бо́гу глас моле́ния нас, гре́шных, и поми́ловати нас.

Хор: Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Иерей: Услы́ши ны, Бо́же, Спаси́телю наш, упова́ние всех конце́в земли́ и су́щих в мо́ри дале́че, и ми́лостив, ми́лостив бу́ди, Влады́ко, о гресе́х на́ших, и поми́луй ны. Ми́лостив бо и человеколю́бец Бог еси́, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, Отцу́, и Сы́ну, и Свято́му Ду́ху, ны́не и при́сно, и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Иерей: Мир всем.

Хор: И ду́хови твоему́.

Диакон: Главы́ на́ша Го́сподеви прикло́ним.

Хор: Тебе́, Го́споди.

Иерей: Влады́ко многоми́лостиве, Го́споди Иису́се Христе́, Бо́же наш, моли́твами всепречи́стыя Влады́чицы на́шея Богоро́дицы и Присноде́вы Мари́и, си́лою Честна́го и Животворя́щаго Креста́, предста́тельствы честны́х Небе́сных Сил безпло́тных, честна́го, сла́внаго проро́ка, Предте́чи и Крести́теля Иоа́нна, святы́х сла́вных и всехва́льных Апо́стол, и́же во святы́х оте́ц на́ших и вселе́нских вели́ких учи́телей и святи́телей, Васи́лия Вели́каго, Григо́рия Богосло́ва и Иоа́нна Златоу́стаго, и́же во святы́х отца́ на́шего Никола́я, архиепи́скопа Мирлики́йскаго, чудотво́рца, святы́х равноапо́стольных Мефо́дия и Кири́лла, учи́телей слове́нских, святы́х равноапо́стольных вели́каго кня́зя Влади́мира и вели́кия княги́ни О́льги, и́же во святы́х оте́ц на́ших: святи́теля Михаи́ла, пе́рвого митрополи́та Ки́евскаго, первосвяти́телей Моско́вских и всея́ Руси́: Петра́, Алекси́я, Ио́ны, Мака́рия, Фили́ппа, И́ова, Ермоге́на и Ти́хона, митрополи́тов Моско́вских Филаре́та, Инноке́нтия и Мака́рия. Святы́х, сла́вных и добропобе́дных му́чеников, новому́чеников и испове́дников Це́ркве Ру́сския: Влади́мира, митрополи́та Ки́евскаго, Вениами́на, митрополи́та Петрогра́дского, Петра́, митрополи́та Крути́цкаго, Иларио́на, архиепи́скопа Вере́йскаго, святы́х ца́рственных страстоте́рпцев, преподобному́чениц вели́кия княги́ни Елисаве́ты и и́нокини Варва́ры, преподо́бных и богоно́сных оте́ц на́ших, преподо́бных оте́ц ста́рцев О́птинских, святы́х пра́ведных Иоа́нна Кроншта́дтскаго и Алекси́я Моско́вскаго, святы́х блаже́нных Ксе́нии Петербу́ржския и Матро́ны Моско́вския, святы́х и пра́ведных богооте́ц Иоаки́ма и А́нны (и свята́го имяре́к, егоже есть храм и егоже есть день) и всех святы́х. благоприя́тну сотвори́ моли́тву на́шу, да́руй нам оставле́ние прегреше́ний на́ших, покры́й нас кро́вом крилу́ Твое́ю, отжени́ от нас вся́каго врага́ и супоста́та, умири́ на́шу жизнь. Го́споди, поми́луй нас и мир Твой, и спаси́ ду́ши на́ша, я́ко благ и человеколю́бец.

Хор: Ами́нь.

Стихи́ры на стихо́вне:

Стихиры воскресные, глас 3:

Стихира: Стра́стию Твое́ю, Христе́,/ омрачи́вый со́лнце/ и све́том Твоего́ Воскресе́ния,/ просвети́вый вся́ческая,// приими́ на́шу вече́рнюю песнь, Человеколю́бче.

Стих: Госпо́дь воцари́ся,// в ле́поту облече́ся.

Стихира: Живоприе́мное Твое́ воста́ние, Го́споди,/ вселе́нную всю просвети́,/ и Твое́ созда́ние истле́вшее призва́./ Те́мже кля́твы Ада́мовы изме́ншеся, вопие́м:// Всеси́льне Го́споди, сла́ва Тебе́.

Стих: И́бо утверди́ вселе́нную,// я́же не подви́жится.

Стихира: Бог сый неизме́нен,/ пло́тию стражда́ измени́лся еси́,/ Его́же тварь не терпя́щи ви́сяща зре́ти,/ стра́хом прекланя́шеся,/ и стеня́щи пое́т Твое́ долготерпе́ние:/ соше́д же во ад, тридне́вен воскре́сл еси́,// жизнь да́руя ми́рови, и ве́лию ми́лость.

Стих: До́му Твоему́ подоба́ет святы́ня,// Го́споди, в долготу́ дний.

Стихира: Да род наш от сме́рти, Христе́, изба́виши,/ смерть претепе́л еси́:/ и тридне́вен из ме́ртвых воскре́с,/ с Собо́ю воскреси́л еси́,/ и́же Тя Бо́га позна́вших:/ и мир просвети́л еси́.// Го́споди, сла́ва Тебе́.

Богородичен воскресный, глас 3:

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Стихира: Без се́мене от Боже́ственнаго Ду́ха,/ во́лею же О́тчею зачала́ еси́ Сы́на Бо́жия,/ от Отца́ без ма́тере пре́жде век су́ща:/ нас же ра́ди, из Тебе́ без отца́ бы́вша,/ пло́тию родила́ еси́,/ и Младе́нца млеко́м пита́ла еси́./ Те́мже не преста́й моли́ти,// изба́витися от бед душа́м на́шим.

Моли́тва свято́го Симео́на Богоприи́мца:

Хор: Ны́не отпуща́еши раба́ Твоего́, Влады́ко,/ по глаго́лу Твоему́, с ми́ром;/ я́ко ви́деста о́чи мои́ спасе́ние Твое́,/ е́же еси́ угото́вал пред лице́м всех люде́й,/ свет во открове́ние язы́ков,// и сла́ву люде́й Твои́х Изра́иля.

Трисвято́е по О́тче наш:

Чтец: Святы́й Бо́же, Святы́й Кре́пкий, Святы́й Безсме́ртный, поми́луй нас. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Пресвята́я Тро́ице, поми́луй нас; Го́споди, очи́сти грехи́ на́ша; Влады́ко, прости́ беззако́ния на́ша; Святы́й, посети́ и исцели́ не́мощи на́ша, и́мене Твоего́ ра́ди.

Го́споди, поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

О́тче наш, И́же еси́ на Небесе́х, да святи́тся и́мя Твое́, да прии́дет Ца́рствие Твое́, да бу́дет во́ля Твоя́, я́ко на Небеси́ и на земли́. Хлеб наш насу́щный даждь нам днесь; и оста́ви нам до́лги на́ша, я́коже и мы оставля́ем должнико́м на́шим; и не введи́ нас во искуше́ние, но изба́ви нас от лука́ваго.

Иерей: Я́ко Твое́ есть Ца́рство и си́ла и сла́ва, Отца́ и Сы́на и Свята́го Ду́ха, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

Тропа́рь, глас 4:

Хор: Богоро́дице Де́во, ра́дуйся,/ Благода́тная Мари́е, Госпо́дь с Тобо́ю:/ благослове́на Ты в жена́х/ и благослове́н Плод чре́ва Твоего́,// я́ко Спа́са родила́ еси́ душ на́ших. (Трижды)

Благослове́ние хле́бов:

Диакон: Го́споду помо́лимся.

Хор: Го́споди, поми́луй.

Иерей: Го́споди Иису́се Христе́ Бо́же наш, благослови́вый пять хле́бов и пять ты́сящ насы́тивый, Сам благослови́ и хле́бы сия́, пшени́цу, вино́ и еле́й; и умно́жи сия́ во гра́де сем и во всем ми́ре Твое́м; и вкуша́ющия от них ве́рныя освяти́. Я́ко Ты еси́ благословля́яй и освяща́яй вся́ческая, Христе́ Бо́же наш, и Тебе́ сла́ву возсыла́ем, со Безнача́льным Твои́м Отце́м, и Всесвяты́м, и Благи́м, и Животворя́щим Твои́м Ду́хом, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь. Бу́ди И́мя Госпо́дне благослове́но от ны́не и до ве́ка. (Трижды)

Псало́м 33:

Иерей: Благослове́ние Госпо́дне на вас, Того́ благода́тию и человеколю́бием, всегда́, ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в.

Хор: Ами́нь.

У́треня

Шестопса́лмие:

Хор: Сла́ва в вы́шних Бо́гу, и на земли́ мир, в челове́цех благоволе́ние. (Трижды)

Го́споди, устне́ мои́ отве́рзеши, и уста́ моя́ возвестя́т хвалу́ Твою́. (Дважды)

Псало́м 3:

Чтец: Го́споди, что ся умно́жиша стужа́ющии ми? Мно́зи востаю́т на мя, мно́зи глаго́лют души́ мое́й: несть спасе́ния ему́ в Бо́зе его́. Ты же, Го́споди, Засту́пник мой еси́, сла́ва моя́ и вознося́й главу́ мою́. Гла́сом мои́м ко Го́споду воззва́х, и услы́ша мя от горы́ святы́я Своея́. Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя. Не убою́ся от тем люде́й, о́крест напа́дающих на мя. Воскресни́, Го́споди, спаси́ мя, Бо́же мой, я́ко Ты порази́л еси́ вся вражду́ющия ми всу́е: зу́бы гре́шников сокруши́л еси́. Госпо́дне есть спасе́ние, и на лю́дех Твои́х благослове́ние Твое́.

Аз усну́х, и спах, воста́х, я́ко Госпо́дь засту́пит мя.

Псало́м 37:

Го́споди, да не я́ростию Твое́ю обличи́ши мене́, ниже́ гне́вом Твои́м нака́жеши мене́. Я́ко стре́лы Твоя́ унзо́ша во мне, и утверди́л еси́ на мне ру́ку Твою́. Несть исцеле́ния в пло́ти мое́й от лица́ гне́ва Твоего́, несть ми́ра в косте́х мои́х от лица́ грех мои́х. Я́ко беззако́ния моя́ превзыдо́ша главу́ мою́, я́ко бре́мя тя́жкое отяготе́ша на мне. Возсмерде́ша и согни́ша ра́ны моя́ от лица́ безу́мия моего́. Пострада́х и сляко́хся до конца́, весь день се́туя хожда́х. Я́ко ля́двия моя́ напо́лнишася поруга́ний, и несть исцеле́ния в пло́ти мое́й. Озло́блен бых и смири́хся до зела́, рыка́х от воздыха́ния се́рдца моего́. Го́споди, пред Тобо́ю все жела́ние мое́ и воздыха́ние мое́ от Тебе́ не утаи́ся. Се́рдце мое́ смяте́ся, оста́ви мя си́ла моя́, и свет о́чию мое́ю, и той несть со мно́ю. Дру́зи мои́ и и́скреннии мои́ пря́мо мне прибли́жишася и ста́ша, и бли́жнии мои́ отдале́че мене́ ста́ша и нужда́хуся и́щущии ду́шу мою́, и и́щущии зла́я мне глаго́лаху су́етная и льсти́вным весь день поуча́хуся. Аз же я́ко глух не слы́шах и я́ко нем не отверза́яй уст свои́х. И бых я́ко челове́к не слы́шай и не имы́й во усте́х свои́х обличе́ния. Я́ко на Тя, Го́споди, упова́х, Ты услы́шиши, Го́споди Бо́же мой. Я́ко рех: да не когда́ пора́дуют ми ся врази́ мои́: и внегда́ подвижа́тися нога́м мои́м, на мя велере́чеваша. Я́ко аз на ра́ны гото́в, и боле́знь моя́ предо мно́ю есть вы́ну. Я́ко беззако́ние мое́ аз возвещу́ и попеку́ся о гресе́ мое́м. Врази́ же мои́ живу́т и укрепи́шася па́че мене́, и умно́жишася ненави́дящии мя без пра́вды. Воздаю́щии ми зла́я возблага́я оболга́ху мя, зане́ гоня́х благосты́ню. Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Не оста́ви мене́, Го́споди Бо́же мой, не отступи́ от мене́. Вонми́ в по́мощь мою́, Го́споди спасе́ния моего́.

Псало́м 62:

Бо́же, Бо́же мой, к Тебе́ у́тренюю, возжада́ Тебе́ душа́ моя́, коль мно́жицею Тебе́ плоть моя́, в земли́ пу́сте и непрохо́дне, и безво́дне. Та́ко во святе́м яви́хся Тебе́, ви́дети си́лу Твою́ и сла́ву Твою́. Я́ко лу́чши ми́лость Твоя́ па́че живо́т, устне́ мои́ похвали́те Тя. Та́ко благословлю́ Тя в животе́ мое́м, о и́мени Твое́м воздежу́ ру́це мои́. Я́ко от ту́ка и ма́сти да испо́лнится душа́ моя́, и устна́ма ра́дости восхва́лят Тя уста́ моя́. А́ще помина́х Тя на посте́ли мое́й, на у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́. Ти́и же всу́е иска́ша ду́шу мою́, вни́дут в преиспо́дняя земли́, предадя́тся в ру́ки ору́жия, ча́сти ли́совом бу́дут. Царь же возвесели́тся о Бо́зе, похва́лится всяк клены́йся Им, я́ко загради́шася уста́ глаго́лющих непра́ведная.

На у́тренних поуча́хся в Тя. Я́ко был еси́ Помо́щник мой, и в кро́ве крилу́ Твое́ю возра́дуюся. Прильпе́ душа́ моя́ по Тебе́, мене́ же прия́т десни́ца Твоя́.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

Го́споди поми́луй. (Трижды)

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Псало́м 87:

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́, я́ко испо́лнися зол душа́ моя́, и живо́т мой а́ду прибли́жися. Привмене́н бых с низходя́щими в ров, бых я́ко челове́к без по́мощи, в ме́ртвых свобо́дь, я́ко я́звеннии спя́щии во гро́бе, и́хже не помяну́л еси́ ктому́, и ти́и от руки́ Твоея́ отринове́ни бы́ша. Положи́ша мя в ро́ве преиспо́днем, в те́мных и се́ни сме́ртней. На мне утверди́ся я́рость Твоя́, и вся во́лны Твоя́ наве́л еси́ на мя. Уда́лил еси́ зна́емых мои́х от мене́, положи́ша мя ме́рзость себе́: пре́дан бых и не исхожда́х. О́чи мои́ изнемого́сте от нищеты́, воззва́х к Тебе́, Го́споди, весь день, возде́х к Тебе́ ру́це мои́. Еда́ ме́ртвыми твори́ши чудеса́? Или́ вра́чеве воскреся́т, и испове́дятся Тебе́? Еда́ пове́сть кто во гро́бе ми́лость Твою́, и и́стину Твою́ в поги́бели? Еда́ позна́на бу́дут во тьме чудеса́ Твоя́, и пра́вда Твоя́ в земли́ забве́нней? И аз к Тебе́, Го́споди, воззва́х и у́тро моли́тва моя́ предвари́т Тя. Вску́ю, Го́споди, отре́еши ду́шу мою́, отвраща́еши лице́ Твое́ от мене́? Нищ есмь аз, и в труде́х от ю́ности моея́; возне́с же ся, смири́хся, и изнемого́х. На мне преидо́ша гне́ви Твои́, устраше́ния Твоя́ возмути́ша мя, обыдо́ша мя я́ко вода́, весь день одержа́ша мя вку́пе. Уда́лил еси́ от мене́ дру́га и и́скренняго, и зна́емых мои́х от страсте́й.

Го́споди Бо́же спасе́ния моего́, во дни воззва́х, и в нощи́ пред Тобо́ю. Да вни́дет пред Тя моли́тва моя́: приклони́ у́хо Твое́ к моле́нию моему́.

Псало́м 102:

Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и вся вну́тренняя моя́ и́мя свя́тое Его́. Благослови́, душе́ моя́, Го́спода, и не забыва́й всех воздая́ний Его́, очища́ющаго вся беззако́ния твоя́, исцеля́ющаго вся неду́ги твоя́, избавля́ющаго от истле́ния живо́т твой, венча́ющаго тя ми́лостию и щедро́тами, исполня́ющаго во благи́х жела́ние твое́: обнови́тся я́ко о́рля ю́ность твоя́. Творя́й ми́лостыни Госпо́дь, и судьбу́ всем оби́димым. Сказа́ пути́ Своя́ Моисе́ови, сыново́м Изра́илевым хоте́ния Своя́: Щедр и Ми́лостив Госпо́дь, Долготерпели́в и Многоми́лостив. Не до конца́ прогне́вается, ниже́ в век вражду́ет, не по беззако́нием на́шим сотвори́л есть нам, ниже́ по грехо́м на́шим возда́л есть нам. Я́ко по высоте́ небе́сней от земли́, утверди́л есть Госпо́дь ми́лость Свою́ на боя́щихся Его́. Ели́ко отстоя́т восто́цы от за́пад, уда́лил есть от нас беззако́ния на́ша. Я́коже ще́дрит оте́ц сы́ны, уще́дри Госпо́дь боя́щихся Его́. Я́ко Той позна́ созда́ние на́ше, помяну́, я́ко персть есмы́. Челове́к, я́ко трава́ дни́е его́, я́ко цвет се́льный, та́ко оцвете́т, я́ко дух про́йде в нем, и не бу́дет, и не позна́ет ктому́ ме́ста своего́. Ми́лость же Госпо́дня от ве́ка и до ве́ка на боя́щихся Его́, и пра́вда Его́ на сыне́х сыно́в, храня́щих заве́т Его́, и по́мнящих за́поведи Его́ твори́ти я́. Госпо́дь на Небеси́ угото́ва Престо́л Свой, и Ца́рство Его́ все́ми облада́ет. Благослови́те Го́спода вси А́нгели Его́, си́льнии кре́постию, творя́щии сло́во Его́, услы́шати глас слове́с Его́. Благослови́те Го́спода вся Си́лы Его́, слуги́ Его́, творя́щии во́лю Его́. Благослови́те Го́спода вся дела́ Его́, на вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

На вся́ком ме́сте влады́чествия Его́, благослови́, душе́ моя́, Го́спода.

Псало́м 142:

Го́споди, услы́ши моли́тву мою́, внуши́ моле́ние мое́ во и́стине Твое́й, услы́ши мя в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м, я́ко не оправди́тся пред Тобо́ю всяк живы́й. Я́ко погна́ враг ду́шу мою́, смири́л есть в зе́млю живо́т мой, посади́л мя есть в те́мных, я́ко ме́ртвыя ве́ка. И уны́ во мне дух мой, во мне смяте́ся се́рдце мое́. Помяну́х дни дре́вния, поучи́хся во всех де́лех Твои́х, в творе́ниих руку́ Твое́ю поуча́хся. Возде́х к Тебе́ ру́це мои́, душа́ моя́, я́ко земля́ безво́дная Тебе́. Ско́ро услы́ши мя, Го́споди, исчезе́ дух мой, не отврати́ лица́ Твоего́ от мене́, и уподо́блюся низходя́щим в ров. Слы́шану сотвори́ мне зау́тра ми́лость Твою́, я́ко на Тя упова́х. Скажи́ мне, Го́споди, путь во́ньже пойду́, я́ко к Тебе́ взях ду́шу мою́. Изми́ мя от враг мои́х, Го́споди, к Тебе́ прибего́х. Научи́ мя твори́ти во́лю Твою́, я́ко Ты еси́ Бог мой. Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву. И́мене Твоего́ ра́ди, Го́споди, живи́ши мя, пра́вдою Твое́ю изведе́ши от печа́ли ду́шу мою́. И ми́лостию Твое́ю потреби́ши враги́ моя́ и погуби́ши вся стужа́ющия души́ мое́й, я́ко аз раб Твой есмь.

Услы́ши мя, Го́споди, в пра́вде Твое́й и не вни́ди в суд с рабо́м Твои́м.

Дух Твой Благи́й наста́вит мя на зе́млю пра́ву.

Сла́ва Отцу́ и Сы́ну и Свято́му Ду́ху и ны́не и при́сно и во ве́ки веко́в. Ами́нь.

Аллилу́иа, аллилу́иа, аллилу́иа, сла́ва Тебе́ Бо́же. (Трижды)

После Шестопсалмия