«Неделя 21-я по Пятидесятнице. Димитриевская родительская суббота. Казанская икона Божией Матери». Священник Стахий Колотвин, Максим Калинин

У нас в студии был настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин.

Разговор шел о смыслах и особенностях богослужения в ближайшее воскресенье, о Димитриевской родительской субботе, о праздновании в честь Казанской иконы Божией Матери, а также о памяти святых преподобного Иоанна Рыльского, преподобного Илариона Великого и апостола Иакова — брата Господня.

---

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья! С вами Марина Борисова. В эфире программа «Седмица», в которой мы каждую субботу говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. Сегодня у нас в гостях настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин.

Священник С. Колотвин

— Здравствуйте.

М. Борисова

— И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в Церкви завтра, в 21-е воскресенье после Пятидесятницы и на наступающей седмице.

Отец Стахий, мы, как всегда, стараемся понять смысл наступающего воскресенья, исходя из тех чтений, апостольских и евангельских, которые мы будем слышать завтра за литургией. И чем более внимательно мы заранее вчитываемся в эти тексты, тем больше недоумения они у нас вызывают, хотя, казалось бы, многие из них уже затвержены почти наизусть. Так, завтра будет читаться отрывок из II главы Послания апостола Павла к галатам, и там речь идет о том, что если человек уже уверовал во Христа, атрибутика Ветхого Завета не так важна для утверждения его в вере. Но есть в этом отрывке слова, которые требуют, мне кажется, особого комментария. Звучат они так: «Ибо если я снова созидаю, что разрушил, то сам себя делаю преступником. Законом — я умер для закона, чтобы жить для Бога. Я сораспялся Христу, и уже не я живу, но живет во мне Христос». Вот протоиерей Вячеслав Резников, которого я часто цитирую, поскольку у него есть великолепный сборник проповедей на каждый день, он по этому поводу писал следующее: «В душе должно быть ощущение своей смерти и жажда истинной жизни, и понимание спасительной необходимости смерти и Воскресения Господа Иисуса Христа, и, опять же, готовность сораспяться Христу ради вхождения в Его жизнь». Когда я это читаю, мне кажется, что это кардинальным образом противоречит ощущению очень многих православных верующих сейчас, которые ищут в вере, в храме, в Богослужении успокоения, какой-то области духовного комфорта. А апостол призывает к совершенно другому восприятию жизни. Или я что-то не понимаю?

Священник С. Колотвин

— Ну, на самом деле, если мы посмотрим, тот же апостол сораспялся Христу. То есть это некоторый момент — все равно тебе придется... если ты пришел ко Христу со своими грехами и решил следовать за Ним, то тебе сораспяться с Ним придется. Либо тебе придется страдать от грехов без Христа, либо тебе придется все равно пострадать, но от своих грехов освобождаясь. Еще есть вариант, конечно, совсем не страдать, но для этого надо совсем не грешить, и этот вариант подходит для человека, только если он сам по себе Христос, истинный Бог, потому что для всех остальных такой, увы, вариант не очень жизнеспособен. Поэтому тут, конечно, правильно батюшка предупреждает, что нужно вот и не бояться того, что какие-то у нас проблемы в жизни продолжатся после нашего нахождения истинного пути ко спасению души. Тем не менее, дальше апостол Павел все равно резюмирует: «Уже живу не я, но живет во мне Христос». А Христос все-таки — это не учитель... Учитель — это наш сатана, вот кто нам грехи посылает. И, конечно. он рад нас помучить. А Христос — наш Спаситель, Который принес нам благую, радостную весть. И, собственно, апостол Павел не что-то свое проповедует — он ходит и проповедует радостную весть, Евангелие Христово, и поясняет, как ее в жизни реализовать. И вот, в том числе, и вот эта реализация, что Христос живет во мне, — это то, что несет радость. То, что вот ты чувствуешь радость какую-то, а вот Христу не сораспялся — ну, возможно, эта радость сама себя ослепляет, и твоя радость ложная радость, временная, может быть, какой-то наркотический эффект греха у тебя есть, ты получаешь греховное удовольствие, но, в принципе, потом только, когда ты уходишь от греха, когда ты преодолеваешь, когда ты идешь по пути покаяния, в том числе, возможно, через какие-то испытания жизненные, и ты вот проходишь и понимаешь, что вот Господь тебе дал возможность через какую-то, возможно даже, и болезнь, через какую-то скорбь, через какое-то непонимание со стороны окружающих людей, вот как-то искупить грехи своей прошлой жизни, и ты уже радуешься с чистой совестью. Ты понимаешь: «Вот, Господи, я как-то и немножко хоть стал... Ты вообще был не виноват, но грехи наши взял на Себя и понес, и за них пострадал, а я все-таки виноват. Но хоть за свои хоть чуть-чуть пострадал, и я поэтому могу радоваться с Тобой». При этом тут почему эта весть радостная — что это не то, что очень любит и лукавый подталкивать, и те люди, которые тоже лукавым омрачены, их души, и тоже они говорят: «Вот, христиане, сейчас тут мучаешься, все, там, надо мучиться, мучиться, а потом в Раю какое-то наследие Царствия Небесного». Нет, у апостола Павла — тяжелая насыщенная жизнь со множеством искушений, физических, там, увечий, которые периодически он получал. Даже во время проповедей старались его как-то убить, покалечить. Кораблекрушения он свои описывает, ну и, там, болячки остальные. Но при этом апостол Павел рад — он рад, в нем живет Христос. И поэтому, на самом деле, путь радости и счастья — это путь христианина, потому что ты берешь и в любой момент, и в момент какой-то несправедливости по отношению к себе, любимому, ты говоришь: «Да, живет во мне Христос, Христос несправедливо это терпел», ну, и, как русский народ говорит, «Христос терпел и нам велел». И, наоборот, после этого радость получаешь, радость жизни наполняет, и ты идешь по этому пути радости и не думаешь: «Ой, что-то не то, где себе как-то навредить? Дай-ка, я с кем-то поссорюсь, поругаюсь, чтобы жизнь стала чуть-чуть интереснее». Не, не нужно! Во мне уже живет Христос безоблачный. И если для человека, который является игрушкой страстей, если он в страстях не изваляется (если он с кем-то в конфликт не вступит, если он не поинтригует, если он, наоборот... ну, или, там, наоборот, поленится как-то), вот, ну, то есть специально приложит или случайно приложит какие-то усилия ко греху, то у него жизнь не задастся, какая-то скучная будет. Ну, как читаешь художественный роман — если там ничего не происходит, нет никакой интриги, ну, просто какое-то, ну, описание природы, — ты почитал страницу-две, потом тебе уже скучновато будет. Вот. А, однако, это потому что скучновато, потому что даже самое прекрасное созерцание природы — без Христа оно пустое. А если в душе уже живет Христос, то это не страшно, это не скучно. Это как раз ты приобщаешься вечной жизни, потому что в Раю ты будешь постоянно созерцать Христа, и тебе не будет скучно, это будет самое радостное и насыщенное занятие.

М. Борисова

— Ну, а если уже все замечательно сложилось — вот христианская семья, все верующие, все стараются соблюдать правила церковной жизни, часто ходят в храм, исповедуются и причащаются, и жизнь как-то... вот она, как говорится, устаканилась, вот она такая вполне себе славная, размеренная и спокойная? Но, может быть, в данной ситуации «сораспяться Христу» — это просто поднять какую-то внутреннюю планку? Просто если не двигаться и ничего не преодолевать, то не похоже ли это на состояние тех же евангельских фарисеев, которых не раз обличил Христос?

Священник С. Колотвин

— Ну вот мы начали с конца этого отрывка Послания к галатам. Галаты — как мы помним, апостол их называл «О, несмысленные галаты!», то есть, ну, в принципе, это люди были не высококультурные, хоть они уже несколько столетий как откочевали на территорию Римской империи, на территорию эллинического мира, которая все-таки — это средостение. Было образование какой-то там начитанности в древнем мире. Тем не менее, они жили обособленно, и по-прежнему они были людьми более дикими, чем окружавшие их люди. И вот, конечно, поэтому апостол Павел — он тоже прямо на пальцах объясняет. Объясняет и начинает, что предупреждают, что вот как раз «жизнью, что живет во мне Христос, он может жить и на фоне вот этого исполнения правил». Но эти правила уже — когда в тебе живет Христос, которые... Ты это, кстати, проверяешь — живет ли во мне Христос, сораспялся ли ты ему. Это, можно сказать, некая проверка — что когда живет Христос, уже вот эти все законы не важны. Что если мы посмотрим, Ветхий Завет и Новый Завет — он показывает путь к спасению человечества. Мы на себя его примеряем на пути спасения себя как отдельного человека. У нас не то, что мы ставим задачу, как, там, герои комиксов, спасти мир. Нет, для нас важно спасти себя, ну, опять же, свою семью, всех ближних, которым мы как-то можем хоть чуть-чуть помочь. Но, прежде всего, Господь говорит: «Врачу, исцелися сам». Поэтому мы и на себя точно так же вот эту ветхозаветную, новозаветную историю примеряем. Человек приходит в храм, и первое, что вот ему нужно, это действительно взять и пойти по некоторому пути закона. Он заходит в храм, и он просто зашел, посмотрел, полюбовался на фрески, послушал хор, а ему охота перекреститься. Вот охота. Ему неудобно, если он крестится неправильно. Он бы узнал, подсмотрел, подглядел — ой, как к иконам прикладываются. Да, это все вещи вторичные, но это те вещи, которые помогают, помогают какую-то свою религиозность... Религия — это связь с Богом, религиозность — это вот, ну, некоторые навыки по связи с Богом, такие именно технические, в том числе, и внешние, не только внутренние. Пока мы в теле, действительно, вот эти все внешние вещи — они важны. Но они важны только как некоторая ступенька для того, чтобы Христос в нас начал жить. И потом мы уже смотрим — если ты берешь, и ты не т о, что... Ну, как вот тоже человек — он принимает крещение. Крещение — это рождение свыше. Ну, или человек воцерковляется, когда его крещение актуализируется, то, что он берет, и таинство крещения, открыв ему путь к другим таинствам... В детстве, например, по этому пути человек не пошел — ну вот пошел уже во взрослой жизни: начал исповедоваться, причащаться, дарам Святаго Духа приобщаться. В этот момент уже для него... он может некоторые потихонечку, по ходу своей вот церковной жизни некоторые формальные вещи уже отбрасывать, как маленький ребенок, который вот родился, он пошел, и он держится за ручку папы и мамы. Сначала за две ручки, потом за стенку одной рукой, потом за две, потом может пройти какой-то кусочек через комнату, маленький отрезочек, потом он уже, в принципе, ходит спокойно по квартире. Но зимой, например, его все-таки за ручку на улицу водят, потому что если бы летом, он бы нормально уже шел, уверенно, а по снегу и не скользко, все-таки надо придерживать. И вот так человек потихонечку воцерковляется, укрепляет и укрепляет, и в какой-то момент ему стеночки, ручки будут мешать. Уже ребенок бежит, и если его мама держит, то ребенок не может развить ему нужную скорость, забраться, там, на лесенку — ему рука мамы будет мешать, ему нужно его отпустить. Точно так же... Ну, из таких из примеров из простых, и даже не простых, а распространенных и трагических — это когда люди сражаются с молитвенным правилом, потому что набор молитв, которые написали в разные года, в разные века отцы, святые или просто составители в «Молитвослове», не прославленные в лике святых, и вот они собраны в XVII веке, и они у нас есть, и человек их старается одолеть. И вначале эти молитвы — они помогают, как вот такая точка опоры, как рука. Ты берешь, опираешься — и можешь идти дальше. А в какой-то определенный момент ты понимаешь: нет, тебе охота пообщаться с Богом, у тебя сердце к Богу обращено, у тебя есть какая-то молитва сердечная, тебе охота прочитать, может быть, Псалтирь, тебе охота спеть акафист, у тебя душа поет, ей неохота повторять одну и ту же молитву вечером. И тогда ты берешь, по словам апостола Павла, откладываешь «Молитвослов» в сторону и молишься по-другому.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова. Со мной в студии — настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин. И мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и будущей седмицы.

Наша следующая неделя изобилует праздниками, причем, тематически как-то они так складываются, что располагают к размышлению на тему очень такую актуальную в последнее время — тему православного понимания патриотизма. Поскольку у нас в среду мы будем праздновать праздник в честь Казанской Иконы Божьей Матери — 4 ноября, но мы два раза в год празднуем праздник в честь этой иконы, и летом он как раз посвящен событию обретения этой иконы, а вот осенний праздник — он, скорее, связан с историческими событиями и с той ролью, которую эта икона играла в ощущении русских православных людей, которые под ее благословением одолевали оккупантов-поляков в Смутное время. И второй праздник, тоже такой вот очень патриотичный — это Дмитровская родительская суббота 7 ноября, которая тоже берет свое основание из исторического события, поскольку впервые была установлена в честь воинов, погибших на поле Куликовом. И вот оба эти праздника задают тон всей неделе и настроению всей недели. И насколько важна... Что первично, что вторично в данном случае — история православной Руси, государства Российского православного, или же все-таки насыщение этих памятных дней?

Священник С. Колотвин

— Тут уже — для кого какой человек себе приоритет поставит. Понятное дело, для нас большая радость была — даже уже не скажу, сколько лет назад, по-моему, еще даже в школе я учился, — когда все-таки взяли и день, трагический для истории Русского государства, октябрьский переворот, перестали делать просто выходным, а его передвинули по соседству — уж люди привыкли в ноябре что-то праздновать — передвинули на праздник Казанской иконы Божьей Матери. Конечно, те, кто политические цели преследовал, они преследовали свои цели, для них было важно, что вот это день патриотический, когда ты не предаешь свое государство, не предаешь свой народ, не предаешь своего царя, потому что как-то государству не очень просто выгодно в интересах своего существования праздновать предательство и разрушение, и распад. А наоборот, когда ты жертвуешь собой, когда ты берешь, прогоняешь, там, оккупантов, прогоняешь тех, кто на оккупантов работает, русских людей, предателей, и вот в этом тоже какую-то пользу для воспитания духа народного государство преследует. И в том, что государство к этому стремится, нет ничего дурного. Это здорово, потому что некоторые политические задачи... Политика — это не ругательство, политика — это просто искусство управления городом, ну, как древнее, так есть философский подход, ну, и заодно уж управления государством. И точно так же, как размечать полосы дорожного движения или, там, стричь газон, или брать и грамотно проводить уроки, как вести операцию, в анатомическом театре — сначала на мертвом теле, чтобы потом на живое перенести, — точно так же и здесь может быть какой-то и обломок искусства. Тем не менее, для каждого верующего человека вот те политические какие-то шаги и решения — они подарили настоящий день, когда ты можешь ходить в храм... Не только вот рано утром встать, забежал в храм и сонный потом весь день на работе, а то, что ты можешь этот праздник встретить по-настоящему — прийти в храм. Правда, другое дело, что ситуация немножко трагичная, что у людей появляется вот этот праздник — праздник, один из двух праздников... У нас еще только Рождество — праздник государственно-церковный. Больше у нас праздников нет. Увы, в нашем во многом еще безбожном государстве Пасха Христова праздником не является, и при совпадении с выходным днем никакой выходной другой день как бы не образуется. А вот у нас есть два этих дня. И если нам эти два дня даются на религиозную, можно сказать, деятельность, в том числе, есть стандартный рабочий график, как нам дает воскресенье — все-таки именно днем, днем выходным, который мы можем Богу посвятить, не преодолевая трудностей, за исключением, понятно, каких-то нестандартных рабочих графиков и дежурств, а можем провести в храме. И поэтому человек, который думает: «О, ну все, там, вот сейчас я отосплюсь», и так далее, — не, отоспаться можно, но всегда приятнее отоспаться, когда ты взял уже, потрудился. Вот мы говорили в первой части программы, что сораспялся Христа — а потом во мне Христос живет. И ты взял, и тебе госвыходной выпал, а ты с утра встал пораньше, сходил на службу, там, вернулся, пообедал уже, лег поспать, выспался, и с чистой совестью вечером празднуешь с друзьями и семьей — вот замечательный рецепт дня. Вот попробуйте, проверьте, сделайте так, а потом сравните с ощущениями, что в прошлом году, когда 4 ноября в храм не добирался. Потому что Господь говорит: «Древо познается по плодам», и поскольку мы все не прозорливые старцы и не знаем, как будет заранее, то надо опытным путем проверить. Конечно, искушения будут на этом пути, но все-таки это сделать стоит.

М. Борисова

— Ну вот с Казанской мы разобрались. Надо в среду идти в храм, праздновать и радоваться. Там есть, конечно, отдельный исторический экскурс, поскольку прославление Казанской иконы всероссийское связано с именем князя Дмитрия Пожарского. Ведь святитель Гермоген прислал образ Казанской Божьей Матери в первое ополчение, которое собиралось Ляпуновым, Заруцким и князем Трубецким. И в какое-то время образ Казанской Матери Божьей был в этом ополчении, но совершенно никакого прославления не последовало, и, в общем, особого уважения к образу ополченцы не проявили, несмотря на то, что, помолившись этой иконе, они отвоевали у поляков Новодевичий монастырь. Но это как-то их все равно не вдохновило. И образ, в общем, решили отослать обратно в Казань. И вот уже на пути обратно в Казань образ встретился с ополчением князя Пожарского, который, собственно, и оставил эту икону у себя в ополчении и потом, уже после изгнания поляков из Москвы, именно он построил храм на свои средства на Красной площади в честь Казанской Божьей Матери.

Священник С. Колотвин

— Да, и как раз памятник рядом с Казанским храмом — князю Пожарскому.

М. Борисова

— Да. То есть это еще и историческая память о самом вот этом удивительном человеке.

Священник С. Колотвин

— Конечно. Потому что если мы посмотрим, то можно, всегда у нас есть такое искушение: преследуешь благие цели — и за одно решаешь какие-то свои проблемы. Если вот по такому двоякому пути пойти, можно, наоборот, очень большой пользы добиться, потому что ты, с одной стороны... Потому что, с одной стороны, ты берешь и делаешь что-то возвышенное, пользу людям приносишь или спасение души, и, в то же время, вот на что бы у тебя сил ни хватило, у тебя есть такой общий талант какой-то, общая деятельность — общегосударственный, общеполезный, полезный, там, для семьи и так далее. А так бы у тебя сил не хватило. Но, с другой стороны, можно, наоборот, стать... и все испортить — и дело общее, преследуя дела частные. Собственно, первое ополчение тоже было — и много людей патриотически настроенных. Но, как мы знаем, оно было разрозненно в своих целях. И что тоже — уже можно что-то отбить у поляков, отвоевать, и это самому разграбить. То, что князь Пожарский — он принес некоторую военную дисциплину. Но даже можно сказать, не военную, не сказать, что даже он вот такой выдающийся полководец, а просто как таковую дисциплину. Тут не то, что сказать: «Ой, вот эти первые ополчения — это все там какие-то нечестивцы». Нет, все-таки во второе ополчение тоже входило множество людей, кто в этом первом ополчении был, кто хотел продолжать бороться — бороться за свою Родину, за свою веру, за сохранение ее, прежде всего, даже и не от иноземного какого-то завоевания, а от иноверческого, иноконфессионального, как бы мы сейчас сказали, влияния. Тут другое дело, что тоже нам кажется: «О, первое ополчение — оно не почтило Казанскую икону, ее рядом не держало, от себя отослало, и вот они, там, потерпели поражение. А мы сейчас вот возьмем в кошелечек иконку, в машину, там, тоже на магнитике, тоже на себя, там, обновим пойдем крестик — такой с серебряного на золотой на подвесочке. И вот сейчас мы будем такие все из себя благословенные, и будем всех недругов побеждать. Нет, автоматически ничего не бывает. Вот то же явление Пресвятой Богородицы и тоже настоящее чудо в этом моменте — это как раз то, что Пресвятая Богородица показала, что она не нужна, что не нашлось такого человека, который искусственно стал ею прикрываться и говорить: «Вот, мы дело Божье творим», ну, и пошел чего-нибудь... какую-нибудь усадьбу разграбил. Вот. А то, что Пресвятая Богородица — то, что ее почитали там, там, где действительно люди что-то полезное были готовы сделать, жертвуя, наоборот, потому что все-таки как не только князю Пожарскому, но и гражданину Минину стоит памятник рядом с Казанским собором, что люди правда шли не что-то там себе приобрести, а, наоборот, свое отдавали — свое имущество, свой заработок, ну и, опять же, свою жизнь, чтобы свою Родину освободить. Пресвятая Богородица и вот это почитание, которое после этого развилось, оно действительно эту икону, которая имела региональное некоторое значение и очень, конечно, почиталась среди людей, которые жили во многом среди окружения мусульманского, по преимуществу, конечно, почиталась, но все-таки на Руси, для Руси эта икона была периферийной. Если сейчас мы посмотрим, то у нас, собственно, две основные наши иконы — Владимирская и Казанская. И, собственно, когда ты объясняешь, там, деткам, например, разницу между иконой типа «Умиление» и иконой типа «Одигитрия», или, если на русский калькировать, «Путеводительница», то как раз ты берешь для «Умиления» Владимирскую, для «Одигитрии» — Казанскую и показываешь: «Вот, смотрите, Владимирская так головку положила, младенец прижался — вот как все умилительно. Умилительно — запомнили, да? А вот тут, смотрите, Казанская на нас смотрит, тут Христос тоже так уже, хоть и маленький, но уже сидит, тоже нами управляет. Вот, показывает путь, куда нам идти — по пути Спасения». Поэтому тоже тут я бы еще вот такой интересный символизм... Обратил внимание, что Пресвятая Богородица, именно Казанская, она показывала путь, куда надо прийти, чтобы освободить. Если Владимирская икона тоже от иноверных и чужеродных нашествий нашу Родину освобождала, то там это как раз освобождало от нашествия, которое еще не пришло, которое вот Пресвятая Богородица как обняла, можно сказать, во Владимирской, и сохранила Русскую землю. А Казанская икона говорит: «Нет, чтобы еще Русскую землю сохранить, ее, для начала, нужно освободить. Поэтому вот вам дорога — дорога в святой град Москва».

М. Борисова

— В эфире радио «Вера» программа «Седмица», с вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин. Мы ненадолго прервемся и вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица». С вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей седмицы.

На следующей неделе у нас будет повод вспомнить святых, которых Пушкин называл «отцы-пустынники». Это вот такие православные аскеты, как бы за каждым из них — такая особая своя школа, что ли. И, прежде всего, хочется упомянуть 1 октября память преподобного Иоанна Рыльского. Казалось бы, это болгарский святой... Ну, как бы нам все святые дороги, но, в общем, не наш, не исконный, не русский. Но почему-то именно на Руси почитание этого болгарского святого особенно так прижилось, причем, как ни странно, не в стародавние времена, а, скорее, в XIX веке. И, ну, во-первых, это для Болгарии приблизительно то же самое, что для нас преподобный Сергий Радонежский. То есть это...

Священник С. Колотвин

— Ну, не совсем, но у нас Сергий Радонежский все-таки — это святой достаточно поздний, это уже тоже, можно сказать, его почитание — настолько оно было мощным, что более ранних святых... Я бы Иоанна Рыльского, может быть, сравнил, что есть фигура Варлаама Хуторского для Руси, сейчас святого, к сожалению и к стыду современных воцерковленных православных христиан, позабытого, именно древнего вот подвижника. Но, более того, учитывая, что какой-то равнозначной почитаемой преподобнической фигуры в Болгарии нет, то тут можно сконцентрировать, что да, Иоанн Рыльский для Болгарии — это Варлаам Хуторский и Сергий Радонежский, да и, наверное, Серафим Саровский, потому что не было такого почитаемого святого уже в какое-то Новое время в истории Болгарии именно для болгарского народа, для болгарской земли.

М. Борисова

— Но чем он так интересен нам? Ведь у нас много подвижников-монахов, аскетов. Тем более, ну, может быть, чуть более поздних — скажем, там, XIV век, а преподобный Иоанн Рыльский — это IX век, если я не ошиблась.

Священник С. Колотвин

— IX век, да.

М. Борисова

— Да и сама школа... То есть человек, который чувствует призвание к уединенному монашескому житию, уходит в какой-нибудь лес, горы, там, еще куда-нибудь, какое-то время живет там один или, там, может быть, с кем-то из братии — там, один-два человека, а потом постепенно к нему стекаются ученики, и вот образуется монастырь. Это достаточно для православной Руси такой традиционный путь, что ли. Мы даже говорим о монашеской колонизации Русского Севера.

Священник С. Колотвин

— Ну, тут это, в принципе, и в древней Церкви, и вообще фигура именно монашеского лидера — она очень много играла... Я бы все-таки про Иоанна Рыльского остановился на другом. Потому что вот мы его почитаем, и, в принципе, спросишь человека на улице: «Кирилл и Мефодий — это наши русские святые?», да все скажут: «Конечно! Кирилл и Мефодий — русские святые! Вообще, там, как бы какой вопрос? Это наша письменность, что-то там!» В России не были... Ну, они все-таки были. Были они и на Кубани, и в Крыму, поэтому тоже можно сказать, что и, наверное, в Российской Федерации были. Правда, тогда как раз славяне там не проживали. Так вот, Кирилл и Мефодий — они проповедовали в Моравии, в стране, которая — ну вот сейчас преимущественно католическое население. Ну, даже уже сказать, атеистическое, но, можно сказать, традиционная религиозность — католическая. И, тем не менее, мы их почитаем как вот святых нам близких и родных. Иоанн Рыльский — он, можно сказать, тоже такой... Вот мы почитаем Антония и Феодосия Печерского как начальников русских монахов. «Начальники» — в прямом смысле слова, кто положил начало и начал начальствовать, и все организовал. Вот Иоанна Рыльского можно почитать как начальника славянского монашества. Ну, можно, конечно, делать какое-то отступление — «а вот ученики Кирилла и Мефодия непосредственные, там — Климент Охридский, Наум, они разве что, не монахи были?» Нет, все-таки когда человек уже берет и в монашеском сане принимает уже сан епископа, то он, вместо того, чтобы идти уже по пути отшельничества и смирения, наоборот, идет по пути... Его подвиг, и подвиг, действительно, куда более сложный для спасения, это то, что ты, управляя и, можно сказать, командуя другими людьми, должен себя и их ко Христу привести, причем, отнюдь не убегая от мира. Так вот, Иоанн Рыльский, можно сказать... Наверняка, может быть, кто-то еще был, тут не то, что хронологически, но вот именно из святых, из прославленных, из тех, на чье житие мы ориентируемся, из всех славян это такой вот самый первый человек, который этому свою жизнь, то есть именно монашескому пустынному деланию, посвятил. То есть, плодами уже трудов святых монахов, которые мы все-таки почитаем как равноапостольных, а не как преподобных.

М. Борисова

— Но удивительное дело: у нас, особенно, если можно так сказать, оживилось, что ли, почитание преподобного Иоанна Рыльского благодаря праведному Иоанну Кронштадтскому, который, собственно, был в крещении назван в честь этого святого. Но сам-то отец Иоанн был белым священником, а вот благодаря его трепетному отношению к своему небесному покровителю и его чрезвычайной популярности в России, вспомнили и о его святом покровителе, и, собственно, уже непосредственно память самого преподобного Иоанна уже в отрыве от Иоанна Кронштадтского, она как-то оживилась и осталась.

Священник С. Колотвин

— Тут еще я бы отметил — ну, просто это хронологически совпадало, — что вот идеи всеславянского единства, идея — то, что русский царь соберет всех славян, ну, прежде всего, славян православных, под своей властью, ну, или под своим каким-то, может быть, покровительством, они просто летали в воздухе. Если мы вспомним конец XIX века, это войны России, которые ведет с Турцией, войны, которые уже идут не с переменным, а именно с русским успехом, уже начиная с середины века, когда была проиграна, по большей части Крымская война, Россия только наступает, только приобретает. И вот Болгария получает независимость, герои Шипки, герои Плевны — это герои для русского народа очень важные. И поэтому точно так же, как в Болгарии главный собор строится в честь русского святого, в честь Александра Невского, точно так же и, наоборот, на Руси вот это внимание к болгарским святым, к болгарским святыням... Потому что это не то, что мы берем и завоевываем какие-то чужие земли. Там, мы освобождаем, освобождаем земли, на которых православные люди жили, подвизались, молились, спасались на протяжении сотен и сотен лет. И поэтому это, конечно... Не знаю, может быть, кто-то когда-нибудь напишет научные работы, проведет исследования, но мне кажется, вот мое личное мнение, — что это сыграло роль. Роль в том, что на Руси возродился интерес к болгарским святым. Поскольку Иоанн Рыльский — он не только вот такой святой, который вот жил и какую-то память оставил, но и все-таки он основатель самого знаменитого, самого значимого, красивого монастыря в Болгарии, то, конечно, уже русские люди говорили: «А какие там святыни? А какие там монастыри?» Ну, и кто-то, кто из солдат... Даже понятно: ты идешь на фронт, это тебе не паломническое место, но ты вот наслышан. Слышал — есть Рыльский монастырь в горах. А кто там? Иоанн Рыльский вот, святой. То есть для русского человека это, конечно, было очень важно. И точно так же, как человек приезжает, какой-то светский турист, в какой-то город, ну, и тоже — вот, ну, какие-то достопримечательности. А человек православный — он все-таки смотрит, какие святые здесь подвизаются. Так и здесь — даже не приезжая на постоянно, из газеты, из рассказов, из молитв за действующую армию, которую во всех храмах возносились, мне кажется, русский народ вот эту любовь и беспокойство о Болгарии... И, наоборот, вот люди когда и собирали какие-то и пожертвования тоже... Что все это подкреплялось уверенностью, что святые болгарские в долгу не останутся и тоже за русских людей помолятся.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова, со мной в студии настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин. И мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья предстоящей седмицы.

3 ноября мы будем вспоминать еще одного великого аскета — преподобного Иллариона Великого, который вошел в историю Церкви как основатель палестинского монашества. Вот тут интересно понять, чем... Но все это времена, когда монашество только-только зарождалось везде, на тех территориях, где оно изначально вот первыми отцами-пустынниками было прославлено. Вот чем оно отличается, скажем, египетское монашество от палестинского или от сирийского? Ведь Антоний Великий, который считается основателем пустынного жительства в Египте, в Великой Пустыне, преподобный Илларион в юности пошел было к нему учиться, но не выдержал. Хотя, в общем, все равно остался монахом, но вот школу египетского монашества не смог преодолеть. А та школа, которую он сам основал, ее не смог преодолеть Иоанн Златоуст, который, пожив там несколько месяцев, заработал себе на всю жизнь болезнь — катар желудка, и, в общем, вынужден был вот эти сугубые аскетические подвиги прервать. Вот в чем смысл для нашего исторического православного опыта русского вот этого палестинского монашества, основанного Илларионом Великим?

Священник С. Колотвин

— Если мы посмотрим на египетское монашество, ну, то есть вообще на зарождение монашества, это было настоящее бегство от мира. Да? Вот «восставь все и следуй за Мной». Храмы после окончания эпохи гонений заполняются людьми, которые приходят просто из магических причин, приходят, как в языческие храмы приносили жертвы, чтобы, там, урожай хорошо рос, так и здесь пришли, и из общин, где каждый готов пожертвовать ради каждого и пойти на смерть за Христа. Да, вот, ну как-то уже люди бегут — бегут максимально далеко. А Египет, который хоть и был житницей Римской империи, тем не менее, представлял собой плодородную полоску суши вдоль реки и где побережье морское, а все остальное место занимала пустыня, куда правда можно было убежать, и тяжело дотуда добраться, и никто туда просто так не ходил. Палестина, как мы помним, когда вот вышли, опять же, из Синая (тоже Синай все-таки — египетские области), вышел народ обетованный, и пошли соглядатаи, и принесли вот этот виноград роскошный, — Палестина — это место совсем другое. Да, при этом там есть свои пустыни, но они маленькие, и они рядышком. Мы читаем Ветхий Завет, и мы видим — постоянно все бегают в пустыню куда-то, да? Там пророк Илья скрывается... Читаем Новый Завет — тоже вот Господь взял... Вот они, толпы народа на реке Иордан. А вот ты взял, эту реку Иордан перешел — и вот уже тебе пустыня. А Гора Искушение вообще, там, с этой стороны. То есть уже, можно сказать, такая, получается, пустыня в шаговой доступности. Я бы сказал, что палестинское монашество стало некоторым таким шагом навстречу монашеству городскому, которое, конечно, тогда невозможно было вообразить. Старший современник Иоанна Златоуста, почитаемый вместе с ним Василий Великий, наоборот, писал правило, чтобы монахи в городе дольше, там, стольких-то дней не задерживались, не оставались, а в пустыню возвращались. Ну вот из Египта очень сложно было прийти и как-то там постоянно в городе побывать. Это ты далеко. В Палестине это проще. Другое дело — почему именно здоровое монашество там развилось, а не нездоровое вот направление. Потому что люди приходили в город — город, который был не просто вот местом обычной какой-то жизни (там, портовый город Александрия, пороки), а это города святые. Святые, где жил Господь, где Господь проповедовал. И когда монахи шли и прибывали в город продавать корзины уже в Палестине, то они все равно могли не просто только — ой, корзины и какие-то искушения Большого города, а нет — подойти к Гробу Господню, поклониться, помолиться, что тоже, опять же, палестинское монашество впитывало, очень много поскольку людей приходило на паломничество. Тоже мы вспоминаем — еще один старший современник Иоанна Златоуста, кого вы упоминали, Григорий Нисский, наоборот, ругался, говорит: «Хватит, там! Чего вы ходите все во Святую Землю? Вот у вас тут есть Господь, на престоле дар Его, вот можете и тут причаститься». Но благодаря этому тоже был как раз такой богатый опыт обмена — обмена опытом духовного... Там, какие-то духовные наставления. И поэтому палестинское монашество — оно куда больше могло дать окормления окружающим людям, просто из-за своей большей доступности. И просто люди туда приходили, и они были готовы не только Гробу Господню поклониться, но и, возможно, в какой-то там монастырь, даже нарушив уединение монахов, или к монастырским стенам подойти. Как ,там, сейчас женские группы не могут войти в монастырь Саввы, например, священного... Да, вот все эти монастыри, даже если сейчас мы посмотрим на Святую Землю, то человек, который приезжает туда, то стандартная паломническая программа — она включает, так, вот эти места, связанные с жизнью Христа, а вот здесь мы едем в монастыри.

И тут еще тоже интересное уже историческое развитие и сопоставление с Египтом. Египетские монастыри, монастырь Антония Великого, ну, почти все — это монастыри, которые не православные, они в руках коптов, то есть монофизитов, людей, которые, несмотря тоже на свои аскетические опыты сейчас, это люди действительно правильной жизни и которые претерпевают гонения от иноверцев, от мусульман. Все равно они не признают Христа, не признают Христа полноценным человеком, не признают, ну, соответственно, Его величие подвига, который Он, как человек, принял, соединившись вот Божеством своей Божественной ипостаси, Бога, Слова, второго лица Святой Троицы. И поэтому сейчас мы, конечно, тоже можем и до паломничества доехать, и тоже эти монастыри, и тоже поклониться мощам, там, Антония Великого. Но, тем не менее, именно Палестина... Палестина — это то место, где мы можем прикоснуться к древнему монашеству. Что вот тут монастырь, и здесь уже с IV века люди подвизались. То мы на Руси приехали, ну, в Новгород приехали — да, ну, в Киево-Печерскую лавру приехали. Ну вот да, конец Х века, XI век. А тут монашеская жизнь — она шла и дольше.

При этом тоже, поскольку, я тоже думаю, промыслительно, что большинство монастырей прерывали свою деятельность во время мусульманского завоевания, что это не вызывало у людей какого-то магического эффекта: «Ой, здесь монашеская жизнь не прекращалась веками!» Нет, люди недостойны благодати Божьей, Господь отступит, и никакие святые, которые здесь подвизались раньше, не помогут. Люди каются, люди приходят, и Господь снова место открывает, чтобы люди могли к источнику благодати приобщиться. Поэтому тоже, дорогие братья и сестры, даже тот человек, который все палестинские монастыри объехал и везде поклонился, расслабляться не должен.

М. Борисова

— На следующей неделе мы будем вспоминать одного святого, вокруг которого очень много разговоров, по-моему, с самого того дня, когда о нем узнали в Иерусалиме. Это апостол Иаков, брат Господень. Мы память его будем отмечать 5 ноября. Вот начнем с того, что разговоры о том, кто такие братья Господни, несмотря на то, что много раз мы слышали объяснения от священников, читали в толкованиях, все равно рано или поздно человек задается вопросом. И все-таки объясните мне, пожалуйста, кто это такие — братья Господни?

Священник С. Колотвин

— Ну, тоже уже, поскольку вопрос уже очень много раз обсуждаемый, то это такой блиц напоминает. Братья Господни, по преданию Церкви и по мнению современных церковных исследователей, за исключением отдельных направлений протестантских школ, это сыновья Иосифа от его первого и единственного брака. Иосиф — человек святой жизни и воспитал людей достойных. И именно поскольку он был муж заботливый, поскольку он был заботливый отец, именно ему Господь и дал возможность заботиться о Своей Матери — Пресвятой владычице нашей Богородице. И поэтому Иосиф, поскольку был человек пожилой, вот он детство Христа еще сопровождал, а потом все-таки уже Богу душу свою отдал, и, то есть, можно сказать, младенец Христос, когда уже входил в какой-то возраст (мы не знаем, в каком году умер Иосиф точно), что эти люди его окружали. И как раз, как это тоже бывает, что отец умер или погиб, и занимается старший брат, старшая сестра воспитанием и тоже вкладывается, становится вторым отцом, второй матерью, точно так же и вот эти его сыновья Иосифа — они, конечно, относились ко Христу с некоторой заботой. Но вот, как порой тоже... Я тоже знаю вот родителей: «Ой, да, вот у нас сын, он священник». Но, тем не менее, конечно, мое мнение для них хоть и бывает важно, все равно оно в чем-то: «Ой, как мальчик хорошо говорит!», да? «Маленький вырос — какие умные вещи!..» Не то, что оно не будет впечатлять. Точно так же и для братьев Христа и, в том числе, для, скорее всего, самого старшего и самого уважаемого брата, который, возможно, был даже старше Пресвятой Богородицы, то есть, ну, сам годился в отцы Христу, то есть апостол Иаков, что для них... что вот этот просто мальчик, юноша, тихий, скромный, приветливый, который плотницким ремеслом занимался, там, с камнями, с деревом работал, что вот он начал проповедовать, — для них это, конечно, было тяжело. Вот что, как Господь говорит, «нет пророка в своем Отечестве». Наверняка, это относилось не только к родному городу, но и относилось все-таки к семье, которые его любили, но воспринять было сложно. Поэтому нам у апостола Иакова, прежде всего, уже как христианам, практически, следует попросить апостола: «Вот меня окружают люди, которые меня любят, но у них есть недостатки». Наши, там, жены, мужья, наши, там, дети, наши родители — они нас любят, и иногда пусть раздраженно, иногда советы нам на какие-то наши недостатки указывают. А мы вместо того, чтобы их, там, ну, воспринять как-то, критику, и исправиться, мы на них обижаемся. Вот помоги нам от близких людей и найти с ними взаимопонимание, и, наоборот, видеть, что ни могут чему-то нас научить, хотя нам кажется, что мы их, там, опытнее, мудрее, жизненный опыт у нас, там, тоже больше, и как-то, наоборот, только нас все должны слушать, а не мы их. 

Апостол Иаков, по сравнению со всеми другими братьями Божьими, наверное, недаром он избран был главой Иерусалимской церкви после смерти Христа. Это был человек, вот как Иосиф — человек благочестивый... Благочестивый для Ветхого Завета — это человек, который ветхозаветный закон очень тщательно соблюдает. Причем, Иосиф, как мы помним, был человек рабочий, он, то есть, не мог, как, там, какой-нибудь раввин, как фарисей, как учитель, просто ходить и соблюдать закон. Ему приходилось еще реально трудиться физически изо дня в день и свою большую семью, своих детей кормить. Точно так же, наверняка, и Иаков — он был человек рабочий, и поэтому он пользовался заслуженным уважением со стороны вот, вроде, некоторой образованной прослойки иудейского общества — «о, как вот человек закон соблюдает». А с другой стороны, и простые люди к нему могли тянуться, как я это вот себе представляю, потому что это не просто вот какой-то вот учитель, который профессиональный, а нет — человек вот трудится, и он может собой пример явить. Точно так же, как вот сейчас очень важен для проповеди Христа сам факт того, что есть человек... Ой, ну когда батюшка проповедует, — ну это его профессия. А когда люди видят, ну что вот человек какой-то, которого они уважают, — там, профессор в университете, или спасатель, или, там, даже спортсмен... Мы даже и не говорим о каких-то знаменитых, может быть, людях, а наоборот, просто человеке рядом с тобой, и он обнаруживает, что твой коллега, твой какой-то вот учитель, твой человек, на которого ты ориентируешься и берешь пример, он христианин, то человеку куда проще за Христом пойти.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу! В эфире была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин. Слушайте нас каждую субботу. До свидания, до новых встреч.