У нас в студии были руководитель благотворительных программ фонда «1Помогает» Мария Меринова и попечитель этого фонда Кристина Арзуманова.
Разговор шел об истории благотворительного фонда помощи детям «1Помогает» и о том, как наши гости пришли в благотворительность и почему для них это стало важной частью жизни.
Ведущие программы: Тутта Ларсен и пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте, друзья! Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА, я Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— И я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Сегодня у нас в гостях руководитель благотворительных программ фонда «1 помогает» Мария Меринова. Маша, добрый день.
М. Меринова:
— Привет, друзья.
В. Рулинский:
— И Кристина Арзуманова, попечитель этого фонда. Кристина, приветствуем.
К. Арзуманова:
— Всем привет.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте-здравствуйте!
В. Рулинский:
— Мы знакомы с Марией и с Кристиной достаточно давно, но в этом качестве, мне кажется, что я сам с ними не очень давно знаком, потому что эта деятельность не так давно именно в их жизни появилась, фонд не так давно появился, хотя уже деятельность активную развил. Фонд «1 помогает» занимается посттравматической реабилитацией детей прежде всего, которые пережили опыт боевых действий, они своими глазами видели весь этот ужас, и как-то фонд, я так понимаю, пытается что-то сделать, чтобы у этих детей какое-то детство было, какая-то радость, когда они от этого ушли. Я правильно понимаю, Маша, деятельность фонда?
М. Меринова:
— Тут даже больше не столько детей, сколько подростков, потому что я эту категорию отдельно выделяю, мне кажется, все, у кого есть подростки, они понимают, что это совсем не дети, это уже какие-то такие подросшие люди.
Т. Ларсен:
— Мы говорим о людях с 12 лет или с 10 лет?
М. Меринова:
— С 12 лет, то есть это те ребята, которые как раз считают, что они уже достаточно взрослые, чтобы принимать серьезные решения, они очень остро воспринимают все неудачи, которые их посещают, а если это еще и участие в каких-то травмирующих событиях, то это, честно говоря, просто блокирует все развитие, блокирует, мне кажется, рост и вообще отношение к миру, поэтому, конечно, эта категория особенно страдает, потому что с малышами всегда все просто: если мама оказалась адекватной, если мама смогла как-то скрасить эту ситуацию потери даже или просто участия в боевых действиях, обычно родители имеют такой волшебное свойство прикрывать, оберегать, защищать детей, и детям как-то проще ко всему к этому относиться — как мама сказала, так и есть, если мама сказала, что так надо, что это не очень страшно, то дети, как правило, все так и воспринимают.
Т. Ларсен:
— Но, к несчастью, ведь есть дети, которые остались без мамы в результате всех событий.
М. Меринова:
— Это да, но все равно всегда идет уклон на то, что если есть значимый взрослый, который может устроить картинку мира таким образом, что ребенок будет через него это проживать. Понятно, что нужна помощь специалистов, но это не такая острая ситуация, как с подростками, потому что они считают, что вот только то, как они воспринимают действительность, так и правильно.
В. Рулинский:
— У них уже авторитетов, как таковых, нет, они самостоятельно пытаются это преодолеть...
Т. Ларсен:
— И в то же время еще нет опоры.
В. Рулинский:
— Да, они еще дети в своем внутреннем таком развитии. Мне вспоминается, помните, такой фильм был, по-моему, называется «Жизнь прекрасна», когда папа, в концлагере оказавшись с ребенком, пытается его оградить.
М. Меринова:
— Да, это Бени́ньи, по-моему, даже оскароносный фильм.
В. Рулинский:
— Да, на самом деле он, конечно, не основан на исторической какой-то правде, его все критикуют с точки зрения того, что это полный вымысел, но все-таки в этом что-то есть про то, что вы сейчас сказали, когда родитель пытается действительно даже такие ужасные обстоятельства превратить в какую-то игру, чтобы это не воспринималось так критично, страшно. Но, с другой стороны, здесь же должна быть какая-то грань, где ты совсем все в какую-то сказку обращаешь, а где ты все-таки должен признавать какую-то реальность.
М. Меринова:
— Нужны профессионалы в этой ситуации.
К. Арзуманова:
— У нас история была, Маша, помнишь? Очень откликнулась история из реабилитации: у нас был мальчик, они оказались в подвале, то есть там прямо было завалено все, прямо между завалами и трупами, получается. На самом деле ситуация такая страшная, и он был с папой и с мамой...
Т. Ларсен:
— Это в Мариуполе?
К. Арзуманова:
— Да, и папа отвлекал его тем, что мальчик очень любит мотоциклы, и он говорил о том, что вот, а тут, может быть, какие-то детали есть или еще что-то, и вот они там что-то находили, ковырялись в какой-то арматуре, во всем этом. И когда они вышли, они первым делом нашли какой-то разбитый совершенно мотоцикл, мопед даже, по-моему, это был, и они сразу же после всего шока и ужаса во время, когда еще стреляли и все остальное, они начали собирать его из того, что было, и психолог сказал, что вот как раз-таки это та история, когда родитель смог смягчить ситуацию, отвлекая ребенка.
В. Рулинский:
— То есть это позитивный, скорее, такой для самого ребенка опыт проживания.
Т. Ларсен:
— Амортизация страшных событий. Ну давайте вернемся к возникновению фонда, что послужило импульсом к тому, чтобы не просто помогать, не просто заниматься гуманитарной деятельностью, а создать целый фонд?
М. Меринова:
— Фонд уже давно уже существует, с 2016 года, просто раньше это была инициатива людей, которые решили помогать детским домам, у нас много таких людей, которые понимают, что детям там тяжело, и основное направление было это помощь детям из детских домов. А вот как раз директор фонда, которая была в числе волонтеров, которые ездили в Мариуполь, организовывала первые как раз выезды наших волонтеров, она просто увидела эту ситуацию изнутри и поняла, вот слова матушки ее, скажем так, немножко отрезвили, когда матушка Татьяна сказала, что нужно помогать тем, за кем будущее, это она имела в виду как раз подростков, детей. И Лена, вернувшись, она просто пришла ко мне и говорит: «Маш, ты знаешь, было бы хорошо, если бы мы помогали на новых территориях детям». Я сначала думала: как, кому, куда? То есть это совершенно такая история, когда ты здесь, в Москве, дети там, плюс родители, у нас нет таких, скажем так, прямых выходов туда, и вообще как все это организовать, это была просто инициатива вот на грани: «а было бы хорошо». И по воле Божией так складывалось, что мы нашли священника, который, зная, что мы об этом думаем, познакомил нас с психологом, который как раз специализируется на травме, и наша Ольга Павлова, она помогла собрать команду психологов, которые в перспективе стали таким ключевым фундаментом в реабилитации наших ребят.
В. Рулинский:
— А священник, с которым вы советовались, наверное, отец Евгений Лищенюк, угадал?
М. Меринова:
— Нет!
В. Рулинский:
— Просто отец Евгений Лищенюк тоже с Ольгой Павловой работал.
М. Меринова:
— На самом деле с Ольгой Павловой много кто работал, и для меня это, наверное, один из основных показателей качества, потому что Синодальный отдел, насколько я знаю, брал её в качестве специалиста, который проводил тренинг для священнослужителей и для православных психологов, и это, конечно, для нас один из основных моментов, так как священники не любят психологов, насколько вы знаете, потому что это отчасти конкурирующие какие-то управления...
В. Рулинский:
— Давайте не обобщать. Умные люди всегда говорили: «воздерживайся в одном шаге от обобщения». Многие священники недолюбливают психологов, мне кажется, так.
Т. Ларсен:
— Возможно, потому что здесь есть реальные какие-то иногда причины, а возможно, потому что, наоборот, недостаточно хорошо знают психологов.
М. Меринова:
— Возможно.
Т. Ларсен:
— Мне вот кажется, что психологи, они в горизонтальной плоскости, а священники — в вертикальной.
В. Рулинский:
— Ну да, главная претензия, которая высказывается психологам, это за то, что у каждого психолога разные подходы и разные школы, и ни одна из них, как бы сказать, сколько психологов, столько и школ, грубо говоря, ты не можешь ни на что более-менее опереться. И вот такую толковую, действительно, опирающуюся на какие-то нормальные нравственные ценности психологическую школу очень сложно найти, а ещё сложнее найти психолога, который бы сам нравственно был укоренён в чём-то, в какой-то традиции, скажем, православного психолога, для которого действительно это очень важно, мне так кажется. Может быть, я как-то интерпретирую собственное восприятие от этих священников, но эта проблема действительно сейчас волнует очень многих в Церкви. И я так понимаю, что у вас тоже стояла задача опираться на какой-то опыт психологии, достаточно близко стоящий к Церкви?
М. Меринова:
— Да, у нас, например, один из ключевых тоже специалистов, который работает в паре с Ольгой, это Татьяна, она руководит Домом для мамы в Смоленске.
В. Рулинский:
— Да, я с ней знаком, она очень хорошая, душевная такая, замечательная.
М. Меринова:
— Она невероятная. Один только её голос чего стоит, это вообще.
Т. Ларсен:
— Так, ну тогда расскажите немножко подробнее о том, кто эти люди, действительно, которые занимаются реабилитацией.
М. Меринова:
— Это команда психологов православных, которые как раз в основной своей деятельности к нам на проект подключаются, когда мы их приглашаем, а так они, в принципе, ведут практику. В основном это специалисты из Дома для мамы.
Т. Ларсен:
— Они работают здесь, в Москве?
М. Меринова:
— В разных городах.
Т. Ларсен:
— А детей привозят...
М. Меринова:
— Из Мариуполя.
Т. Ларсен:
— Их привозят на ПМЖ или их привозят именно на реабилитационный процесс?
М. Меринова:
— Только на реабилитационный процесс. Нам нужно сделать отбор, то есть понять, каким ребятам очень нужна помощь, и здесь мы используем сейчас уже достаточно большие связи, кстати, вот последний человек, который нам помог набрать группу, это уполномоченная по правам детей Мария Львова-Белова, она в Мариуполе открыла свой штаб, и как раз руководитель штаба, так как она напрямую общается со сложными семьями, со сложными ситуациями, помогла набрать нам команду, то есть вот эти ребята, которые попали к нам в проект, это были ребята, которых нам подобрали как раз в этом штабе.
Т. Ларсен:
— По каким критериям определяется, что вот этот ребенок подходит вам, а вы ему?
М. Меринова:
— Здесь это всегда какая-то серьезная травмирующая ситуация, то есть это ребенок, который потерял маму, кого-то из родных, это ребенок, который видел, как умирал человек на глазах, это дети, которые видели много трупов, части тел, дети, у которых была реальная угроза жизни: обстреливают, они убегают, а и им стреляют в спину, в ноги, вот такая ситуация. То есть когда реально грозит твоей жизни что-то, это как раз та ситуация, когда происходит вот эта травма, и она оставляет след.
В. Рулинский:
— Маша, ты сейчас такие истории рассказываешь, до глубины души пронимает, но как ты думаешь: ну вот хорошо, ты вместе со своими помощниками, с психологами занимаешься с ними, но принципиально может ли там двухнедельная смена, я не знаю, сколько у вас длится эта смена, изменить?..
М. Меринова:
— Может. А знаешь, в чём вся ситуация?
В. Рулинский:
— В чём?
М. Меринова:
— В том, что вот мы как бы живем, я потом объясню, почему это важно, почему, например, реабилитация детей, переживших СВО, не настолько нужна этим детям, как реабилитация детей из детских домов, мы потом обязательно к этому вернёмся. Но когда ты жил себе, у тебя было всё хорошо, были у тебя мама, папа, вы вместе кушали, вместе ходили гулять, ты ходил в школу, у тебя были друзья, потом бац! — вспышка, какое-то травмирующее событие, которое дальше ведёт тебя к деструктивному поведению, к каким-то расстройствам, к каким-то отклонениям. Специалисты в этот двухнедельный срок возвращаются вот в эту ситуацию, прорабатывают её, учат ребёнка принимать то, что произошло, и жить с этим дальше. Вопрос в том, что они не стирают эти воспоминания, они не приукрашивают их, не говорят «ты знаешь, всё будет хорошо», они этого не делают. Они просто возвращают ребёнка вот в то событие, которое его травмировало...
Т. Ларсен:
— Они как бы утилизируют, получается?
М. Меринова:
— Нет, в том-то и дело, что они не меняют. Помните, основная такая у психолога мысль, что не можешь изменить ситуацию — измени отношение к ней. Вот они учат этих ребят проживать то, что они пережили, по-другому относиться к этому и понять, что то, что было там, в перспективе на твою жизнь уже не так влияет.
Т. Ларсен:
— Что это там осталось.
М. Меринова:
— Да. Оно было, оно страшное, оно ужасное, но ты живёшь дальше. И вот они учат работать с агрессией, со стрессом, вот с этой замкнутостью, с этой обидой.
К. Арзуманова:
— Чувство вины очень ещё сильное, про Нику можно вспомнить историю. Наверное, с этой истории я стала попечителем как раз-таки, потому что не откликнуться было невозможно. Писала текст просто как волонтёр, тоже началось всё с волонтёрства, и девочка Ника, подросток, и так видно, что она в принципе бунтарь, по фотографии, я смотрела, и там сразу же было понятно, что она с характером. И вот ситуация такая сложилась, что были обстрелы очень сильные, они прятались в коридоре, осколки попали в двери, и упала её мама, а у неё были на руках такие часы-браслет спортивные, которые показывают сердцебиение, пульс, и они показывали, что пульс есть. Они пытались реанимировать, пытались найти помощь, они сделали всё, что от них зависело, но когда уже привезли в больницу, оказалось, что мама умерла моментально, потому что осколок то ли через рот попал, то ли ещё куда-то, то есть она умерла на месте. И девочка очень сильно винила себя в том, что она не смогла спасти, во-первых, что вообще это не она умерла вместо мамы, то есть у неё такая боль очень сильная была. И она поставила на звонок, на будильник себе ту мелодию, которая играла у её мамы, я не помню точно, то ли перед обстрелом, то ли у неё на телефоне эта мелодия стояла, и вот каждое утро она просыпалась от этого будильника, как от электрошока просто.
Т. Ларсен:
— То есть она себя мучила дополнительно.
М. Меринова:
— Да. И она не могла поверить, что мама умерла, потому что: ну как это так? Папа уезжает с ней в больницу, а потом говорит, что мама умерла. Но она же видела — пульс есть, мама лежит, ранений как таковых нет ярких, и она умерла. И вот ребёнок, девочка эта две программы прошла, ей настолько было тяжело, что вот это на её глазах прямо произошло.
Т. Ларсен:
— То есть некоторым всё-таки двух недель не хватает.
М. Меринова:
— Да.
В. Рулинский:
— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА, мы говорим с Марией Мериновой и с Кристиной Арзумановой, представителями фонда «1 помогает». И у меня вопрос тоже такой, он, мне кажется, из глубины того опыта, который я представляю, мне, конечно, сложно это представить, но я представляю: вот ребёнок прожил эти страшные дни в Мариуполе, с ним работает сейчас психолог, он пытается действительно как-то осмыслить то, что произошло, и как-то найти точки опоры. Но ведь возвращаясь после смены, которая проходит в достаточно комфортных условиях, я так понимаю, на берегу моря или где-то у вас...
М. Меринова:
— В Таганроге, да.
В. Рулинский:
— Да, в каком-то пансионате, он возвращается в город, я, конечно, понимаю, сейчас он восстанавливается, но в целом это всё равно город, который очень сильно напоминает. Я знаю, что вот, например, когда работает реабилитация именно в сфере зависимых, там один из принципов, очень часто использующийся, это принцип поменять окружение, выйти из этой среды и даже чтобы ничто не напоминало, и это действительно оказывает терапевтический такой эффект. Здесь, наверное, нет возможности выйти...
М. Меринова:
— А у ребят это по-другому. Для них-то это же была хорошая жизнь, то, что у них разрушен дом — это факт, который есть, но дом восстановится. Если говорить о зависимости, то это всё-таки ситуация какая-то длительная, а тут конкретный промежуток времени, когда было плохо, но до этого-то было всё хорошо.
Т. Ларсен:
— Это другая психологическая задача.
М. Меринова:
— Да, совсем другая. И ребята, кстати, которые возвращаются так интересно, родители потом отзывы свои пишут, мы постоянно с ними на связи, когда забираем детей. И они там пишут, что вот там «Вася приехал и говорит: «Так, мама, мы больше это не обсуждаем, давай будем говорить вот так», то есть позитивно как-то мыслить они научились на курсе, и они уже не допускают тех разговоров, которые их травмируют, у родителей, которые эту реабилитацию не проходили.
К. Арзуманов
— И они гуляют ещё вместе, что самое здоровское, они встречаются и гуляют, у них такая вот компания образуется, и они поддерживают, они же уже привыкли друг к другу, они вместе эмоции все эти переживали, заново проживали, и они потом дружат, и формирующая поддерживающая среда возникает в новой жизни уже, это тоже очень важный момент, мне кажется.
Т. Ларсен:
— Кристин, а что значит быть попечителем такого фонда?
К. Арзуманова:
— О, это сложный вопрос, потому что мне всегда представлялось, что попечители — это звёзды обычно какие-то, там лидеры общественного мнения обычно...
В. Рулинский:
— Ну, не скромничай, не скромничай.
К. Арзуманова:
— ... но это не про меня в том-то и дело. И когда мне Лена и Маша предложили, я очень долго отказывалась и не понимала, говорю: а чем я помогаю? Говорят: ну смотри, ты сайт начала делать, давай там сборы, давайте фандрайзинг... В принципе, это человек, который живёт, наверное, тоже такой вот жизнью активной в благотворительности и делает что-то для организации, наверное, важное, не знаю, насколько важное я делаю, девочки больше ответят на эти вопросы. Но попечитель, он несёт попечение, переживает, всем сердцем с ними, если нужно помогать, помогает. И в принципе, у фонда «1 помогает» нет каких-то звёздных представителей, которые могут что-то там рассказывать где-то, а это юрист, получается, такие люди, которые маленькие трудовые пчёлки, которые ежедневно вносят свой вклад в развитие организации и помогают помогать другим людям.
В. Рулинский:
— Ну а почему это лично для тебя стало важно? Ну, то есть вот ты живёшь обычной жизнью, ходишь на работу, не знаю, может, ты не ходишь, но обычно люди ходят на работу, удалёнка сейчас всё изменила, окей. Но какая-то работа есть, семья, я так понимаю, что ты супруга дьякона, то есть у тебя там сто-пятьсот послушаний и так далее, и дети, и тут вдруг решаешь: фонд вот есть хороший, надо помогать. Я уверен, что для большинства людей этот процесс, почему вот так, это непонятно.
К. Арзуманова:
— На самом деле всё очень просто тут, это привет Синодальному отделу по благотворительности, где мы все дружно познакомились. Я работала просто именно у Васи, Вася был моим руководителем, и мы там познакомились с Машей, и с Леной мы уже познакомились тоже. И это доверие к людям, доверие именно к каждому, кто в церковной среде, мы же тоже такая своя компания, условно говоря, где все связаны друг с другом, это первый фактор того, что ты идёшь с людьми, которые тебе близки по духу, у которых такие же ценности, которым также небезразлично то, что происходит. А второе — это профдеформация, потому что в благотворительность я влюблена безумно и много проектов, которые я консультирую, но вот чтобы именно попечителем стать, это, конечно, такой рискованный был для меня шаг, большая ответственность. А ещё, когда ты читаешь эти истории, всё началось с отчёта, мы писали первый отчёт, как раз презентацию мы делали первую для людей бизнеса, в первую очередь, чтобы показать, почему важно помогать. И вот я читала историю Ники, читала истории этих ребят, я сидела и просто, наверное, дня три плакала, отдала своему дизайнеру на вёрстку, и она тоже дня три плакала, у нас все процессы встали, ну невозможно после этого не помогать, потому что это откликается сердцем.
Т. Ларсен:
— А вот это моя прямо тема про три дня плакать, потому что, действительно, с одной стороны, ты очень хочешь помогать, у меня был такой, например, опыт, и ты понимаешь, что у тебя есть некоторые ограничения просто чисто эмоциональные: ну вот ты так устроен, что вместо того, чтобы помогать, ты будешь плакать, тебе будет слишком больно, и ты там отползаешь на то расстояние безопасности, с которого ты... кто-то просто деньги причисляет, кто-то еще как-то, но далеко не всегда у людей есть ресурс непосредственно погрузиться, близко войти в зону чужой беды и в ней принять непосредственное участие. Когда ты закончила плакать и взялась за дело, вот как это работает? Научи, объясни, что произошло?
К. Арзуманова:
— Тут всё проще: я плачу и делаю одновременно.
В. Рулинский:
— Ежики плакали, кололись, но продолжали есть кактус, да?
К. Арзуманова:
— Да, это примерно так и есть, потому что кто, если не мы в этот момент? Ты можешь впасть, конечно, в уныние, в депрессию, во что угодно впасть, но от этого ничего же не поменяется, поэтому единственный выбор — это да, переживать это всё и, не знаю, может быть, это со спецификой моей работы связано, и чем ты больше это прочувствуешь, вот это горе, тем больше ты сможешь показать другим людям, вот передать, что зацепило меня — посмотрите, вас тоже это зацепит. Мне кажется, именно в этот момент это срабатывает на пользу: умение горевать, сопереживать, плакать, но по-другому ты просто не сможешь передать эти чувства.
Т. Ларсен:
— Слушай, но надо же, чтобы это горе в тебе не застряло.
К. Арзуманова:
— Знаете, я очень философски к этому отношусь, потому что, когда я была ещё школьницей, я помню, в какой-то момент я сказала: всё, я больше не буду смотреть новости, потому что там постоянно показывают что-то плохое, меня это трогает, в меня это заходит, но никак не может выйти, потому что я ничего не могу с этим сделать. И я в какой-то момент решила себя просто ограничить от всего плохого, жить в своём таком милом мирке, где всё прекрасно. Но тогда я ещё не церковным ребёнком была, и, конечно, сейчас я уже понимаю, что Господь открывает тебе только те направления, в которых ты реально можешь помочь, и если я узнала о том, что кому-то нужна помощь именно вот в этом направлении, а не в миллионах тысяч проблем других людей, я понимаю, что именно здесь я смогу помочь, значит, Господь даст сил, и помогать ты будешь именно здесь, эффективен будешь именно здесь.
В. Рулинский:
— А давайте вот, мне кажется, хороший момент, когда нужно сказать, как помочь фонду «1 помогает». Вот есть сайт у фонда, как он звучит, и какие там есть варианты помощи? Давайте озвучим, потому что мне кажется, что многие захотели бы сейчас помочь.
К. Арзуманова:
— Сайт «1pom.ru». Можно найти также в поисковой строке по «фонд „1 помогает“» просто через поиск. Самый простой вариант — это помочь, конечно же, финансово, потому что очень большое количество средств необходимо на реализацию различных программ, то есть не только посттравматическая реабилитация, есть другие программы, это простая платёжная форма, в которой можно совершить пожертвования через карту. Также есть возможность помогать натуральным видом в детские дома, для этого нужно связаться как раз с Машей, её контактный телефон указан на сайте...
В. Рулинский:
— Смелый человек.
К. Арзуманова:
— ... и договориться с ней, спросить, уточнить действительно необходимые вещи, как можно поволонтёрить и привезти что-то конкретное, и поучаствовать, может быть, каким-то образом в проекте, потому что, например, на последнем проекте у нас был благотворитель, который купил детям подарки, это как раз было накануне Нового года, он подарил каждому ребёнку по колонке — мне кажется, для подростка лучше не придумать. А другая благотворитель тоже связалась со мной и подарила детям сладкие подарки. То есть точечная конкретная материальная такая помощь натуральным товаром.
М. Меринова:
— Мне кажется, самая важная помощь — это всё равно рассказывать, даже не столько деньгами в моменте помогать, а рассказать и поделиться с другими, потому что чем больше людей знают, тем больше всегда Господь даёт вот этих точек соприкосновения с нужными людьми, поэтому можно не только зайти на сайт и поддержать другими способами, финансово, ещё как-то, а именно подписаться на социальные сети, следить за историями, делиться со своими друзьями, потому что через человека всегда найдётся другой человек, у которого есть какой-то свой бизнес, который, например, захочет рассказать где-то, привлечь ещё каких-то других людей, помочь с логистикой или ещё чем-то. Помогать, на самом деле, вариантов тысячи, не только теми способами, которые мы часто слышим: организовать, дать в аренду что-то, разместить бесплатно, вариантов всегда очень много, главное просто зайти, посмотреть контакты, набрать этот телефон и проявить свое участие, вот это, наверное, самое важное.
В. Рулинский:
— Да, сайт «1pom.ru». А я хотел бы всё-таки в связи с тем, что мы начали говорить ещё и про тему сирот, как-то немножко узнать: а, собственно, вот эта деятельность, ты сказала, Маша, по поводу того, что чаще всего даже реабилитация детей-сирот, в каком-то смысле она более трудная, более тяжёлая, эти дети совсем не знают, наверное, материнского тепла, вообще ощущения семьи, им это незнакомо, в отличие, наверное, от детей Мариуполя, переживших эти события, это немножко другая история. Что делает фонд в этом направлении?
М. Меринова:
— У нас есть партнёры, которые готовы помогать для России, то есть они готовы помогать новым территориям. У нас сейчас разделилось на два лагеря: кто хочет помогать на новых территориях и кто только сосредоточится на своей России, где тоже, в принципе, много проблем. И к нам поступило предложение: вот вы всегда помогали детским домам, а давайте и для них сделаем реабилитацию, ведь там тоже много сложных ситуаций. Мы обратились к нескольким директорам учреждений, в которых мы помогаем и действительно, оказалось, что там есть очень сложные ребята, которые пережили даже не травмирующее событие, а это просто вся жизнь травмирована, одна сплошная травма. И в «Детской Республике Поленово» в Тульской области мы организовали первый заезд ребят из детских домов.
В. Рулинский:
— В какой Республике?
М. Меринова:
— «Республика Поленово», в Тульской области есть такой лагерь очень хороший детский.
В. Рулинский:
— А то я уж испугался, что какую-то республику не знаю.
М. Меринова:
— И специалисты, которые начали работу, они приехали и подготовились как для детей из Мариуполя, то есть у них был один запас методик, но когда они начали диагностику, они поняли, что всё, к чему они подготовились, оно вообще не работает. Я просто завезла туда детей, привезла специалистов, и первые нескольких дней я прямо там находилась, и они просто сели, говорят: так, всё меняем кардинально, подход совершенно другой. Уровень защиты у детей стоит просто бронебойный какой-то, дети вообще не идут на контакт. Знаете, такая ситуация была, что они просто встали так в позу, говорят: «Ну ладно, окей, вы нас сюда привезли, ну и всё, на этом всё закончилось». Они убегали с сессий, они говорили, что вообще как бы отстаньте от меня...
Т. Ларсен:
— То есть у них не было запроса на помощь вообще?
М. Меринова:
— Это такие, знаете, волчата. Это такие дикие дети, вот, понимаете, они из одного детского дома, но они друг друга ненавидят! Есть такая игра «Тайный друг», которую мы используем во всех своих реабилитационных программах, и они писали друг другу откровенные гадости, просто жестокие, жуткие гадости.
Т. Ларсен:
— Но ведь это многое говорит об этом детском доме в первую очередь.
М. Меринова:
— Детский дом хороший, правда, очень хороший, но вот просто ребёнок только-только туда попал. Приёмная мама, которую девочка полюбила, и она у неё умерла вот две недели назад. Эта девочка не готова к контакту вообще.
В. Рулинский:
— Ну да...
М. Меринова:
— А мальчик, который просто со своей сестрой лежал и думал, когда он умрёт, потому что у него рёбра, вот это ребро, вот это, вот это, и они всё больше и больше уходили вовнутрь, потому что дома был наркопритон, и он просто годами, не месяцами, не днями, не неделями, он годами просто голодал, понимаете? Это действительно, Вася, это ужасно. Просто концлагерем это, конечно, не назовёшь, и тут самое страшное, знаете что? Что это родители.
Т. Ларсен:
— При живых родителях?
М. Меринова:
— Да. Это базовая установка у детей: «какой бы ни был родитель, он хороший, я его люблю». Но когда этот родитель тебя же и обижает, вот сегодня он выпил, и он добрый. А завтра у него ломка, и он начинает тебя дубасить, или приходят какие-нибудь собутыльники и начинают просто там устраивать дебош.
В. Рулинский:
— Слава Богу, есть люди, которые помогают даже в таких сложных ситуациях. Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА...
Т. Ларсен:
— Я надеюсь, что мы услышим хэппи-энд после короткой паузы.
В. Рулинский:
— Мы услышим обязательно хэппи-энд после короткой паузы. У нас в гостях сегодня Мария Меринова и Кристина Арзуманова, представители фонда «1 помогает». Если у вас есть желание поддержать работу фонда, это можно сделать на сайте 1pom.ru. А мы вернемся после короткой паузы, Тутта не врет.
Т. Ларсен:
— Вы слушаете проект «Делатели» на Радио ВЕРА, я Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— Я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях сегодня Мария Меринова и Кристина Арзуманова, представители фонда «1 помогает». В первой части программы начали говорить про ужасы, в которых живут многие дети-сироты, многие дети в семьях, подопечные фонда «1 помогает», и я так понимаю, что именно основываясь на необходимости преодоления этого опыта, фонд пытается как-то что-то сделать с этими детьми, но не очень получается, или получается?
М. Меринова:
— Получается. Ты знаешь, мне кажется, было бы правильно рассказать о том, почему в принципе я так этой темой горю, мы все-таки с вами уже не один раз встречались, но в этой программе, может быть, кто-то слышит первый раз. Дело в том, что я приемная мама, я закончила школу приемных родителей, у меня двойняшки. И когда я проходила обучение в школе приемных родителей, я столько всего услышала, столько страшных историй, я просто понимала, что этим детям обязательно нужны родители. Слава Богу, сложилось так, что мы забрали девочек, что у них все хорошо, что они такие холеные, любимые всеми бабушками, дедушками, тетями, дядями, то есть у них прекрасно жизнь сложилась, но таких детей реально сотни и тысячи. Зайдите просто на сайт, где выложена база детей, и вы поймете, что ребят со сложными историями, их много, в системе их очень много. И когда я пришла в фонд, я в принципе пошла в фонд только потому, что мне эта тема очень небезразлична, и я поняла, что этим ребятам особенно нужна поддержка, нужно участие, нужна хоть какая-то возможность жить нормальной, обычной жизнью. Учреждения, они действительно очень здорово работают. Я знакома не с одним директором детского дома, и я знаю, насколько они хлопочут за ребят, они настолько любят их, вот воспитатели, это просто, я не знаю, это... Они все пытаются сделать, чтобы у ребят была нормальная жизнь, но они никогда не смогут заменить и стать родителями.
Т. Ларсен:
— Слушай, вот сейчас из того, что ты рассказываешь, для меня, как для обывателя, это звучит немножко как-то безнадёжно и печально, то есть ты говоришь, что это очень хороший детский дом, что там о них заботятся, их любят, по-отечески воспитывают, а они ненавидят друг друга и вообще не подпускают к своей душе никого — ну, значит, это не работает всё?
М. Меринова:
— Это работает, но это очень тяжело работает. Вы знаете, как говорят: вот можно любить, а можно очень любить, можно помогать, а можно реально помогать. И когда ситуация очень сложная, конечно, в идеале, если бы появилась какая-то любящая мама у ребёнка из детского дома, то у неё гораздо лучше получилось бы помочь этому ребёнку, чем любой, даже самый добрый и отзывчивый педагог, он не сможет всё равно дать этого. Но что важно: что можно проработать эту травму, с которой столкнулся ребёнок, то есть вот научиться жить дальше. Я когда-то сама проходила сеансы психологические, и я очень сильно поменялась, потому что те установки, которые у меня были с детства, они трансформировались совершенно в другое восприятие жизни, и я стала вообще другим человеком, ну правда. И я понимаю, что у меня-то не было никаких травм таких в детстве, а у ребят были, и если просто дать им возможность не закрыть эту часть жизни и просто так, как будто этого не было, или я вот просто злая, и вот я проснулась, у меня плохое настроение, все плохие вокруг, а если разобраться, почему эти люди для меня настолько плохие, почему я обижен, почему я зол, и научить ребят, это называется рефлексия, (я сейчас прямо сумничаю) просто нужно научить ребёнка рассуждать и разбираться в своих эмоциях, они не умеют этого делать.
Т. Ларсен:
— Так, а кто умеет-то? А что, взрослые, что ли, умеют вот эти все вокруг, которые выросли в благополучных более-менее семьях, окончили высшие учебные заведения и получают хорошую зарплату?
В. Рулинский:
— К сожалению, среди взрослых тоже...
Т. Ларсен:
— Так в том-то и дело.
В. Рулинский:
— Маш, но вот здесь ты сказала, а как научиться не гневаться или понять, почему ты гневаешься, почему ты что-то делаешь, как это преодолевать? Но вопрос: психология ведь не может научить преодолевать это. Сейчас, может быть, сейчас ты со мной поспоришь, но мне кажется, что она, в принципе, не может дать инструмент духовной жизни. Инструмент духовной жизни дает Церковь.
М. Меринова:
— Наши дети тоже ходят в храм, их посещают батюшки, они впервые в жизни пишут записочки о здравии, покупают крестики, они крещеные...
В. Рулинский:
— То есть вы знакомите их с этой частью жизни?
М. Меринова:
— Конечно, конечно.
Т. Ларсен:
— Психология может помочь это заметить, что в тебе это есть.
М. Меринова:
— Заметить, но, конечно, путеводитель по жизни — это вера, и по-другому невозможно, на самом деле.
Т. Ларсен:
— Я бы хотела вернуться к той истории про лагерь, где дети ушли в отказ, и где психологи поняли, что они привезли не тот набор инструментов, как справились с этими детьми?
М. Меринова:
— Они просто сели и начали полностью пересматривать свои методики. Просто психолог — это такой «волшебник» определенный, пусть это звучит грубо, но это человек, у которого есть профессиональные такие инструментики, благодаря которым он может воздействовать на эту сферу, на эту, сделать такой заход, сделать сякой заход. Я не психолог, это очень важно, поэтому я сейчас говорю, практически на пальцах рисую. Хорошо, я давайте через историю расскажу: вот как раз этот мальчик, который жил в притоне, он совершенно не хотел идти на контакт вообще. Вы представьте себе: человек, который никогда не находился один, большую часть времени, практически всё время, что он жил, всегда был кто-то, и кто-то этот на него влиял негативно, то есть что-то постоянно происходило. Когда специалисты поняли, что ситуация вот такая, они просто взяли и создали для него безопасное место: они соорудили ему вокруг его кровати домик из матов. Вот как можно было до этого додуматься? Я не знаю, какие там способности у этих специалистов, они сделали ему домик, у меня даже эта фотография есть! И вы можете себе представить: он сидел в этом домике сутки, ему даже еду туда приносили. Он там отсиделся, он начал работать со специалистами через окошко, то есть ему там вход сделали, и вот он сидел, и через эту стенку имитированную он общался. Вы представляете?
Т. Ларсен:
— Фантастика.
М. Меринова:
— Потом он начал оттуда вылазить, а потом, в конце программы, этот ребёнок в результате стал лидером группы и там в каких-то активностях уже раскрылся — вы представляете, человек, который никогда не был один!
В. Рулинский:
— Да это ужас вообще. Я даже день не могу представить, как это бывает.
Т. Ларсен:
— А есть люди, которые, наоборот, не могут быть одни вообще и всё по-другому. Ты рассказываешь, это вообще похоже на чудесную книжку Мариам Петросян «Дом в котором», для меня это просто одна из настольных книг.
М. Меринова:
— Это любовь. Вы знаете, самое крутое это было, конечно, закрытие смены, когда я приехала и с руководителем проекта, с Татьяной, разговаривала, она настолько была переполнена яркими эмоциями, я говорю: «Стой, стой, подожди, я тебя должна сейчас снять, потому что потом, второй раз ты так не расскажешь». И она говорила: «Ты понимаешь, они любят друг друга, они пишут друг другу добрые сообщения, все кабинеты были обклеены письмами, сердечками, то есть они настолько подружились!»
В. Рулинский:
— Это те самые, которые эти ужасы и гадости писали сначала?
М. Меринова:
— Да! Они нарисовали, я просто всё это засняла, на входе в кабинет вот такое сердечко большое «Мы вас любим».
Т. Ларсен:
— И это за две недели?
М. Меринова:
— Да!
Т. Ларсен:
— То есть за две недели можно такую колоссальную перемену осуществить.
В. Рулинский:
— Да ладно, я что-то не могу поверить.
М. Меринова:
— А я тебе всё покажу, обещаю. Вот хочешь, я тебе прямо и фото покажу, и видео покажу, и интервью покажу. Это действительно круто, серьёзно.
К. Арзуманова:
— У Маши вещдоки есть.
В. Рулинский:
— Да, звучит очень убедительно. Маша, ты сама в своей жизни благотворительностью занимаешься достаточно давно, ты была сестрой милосердия в ковидном госпитале, организовала в одном из крупнейших госпиталей в Сокольниках такую целую, там у тебя больше двухсот было добровольцев?
М. Меринова:
— Триста.
В. Рулинский:
— Да. У тебя, можно сказать, был такой отказ сознательный от успешного коммерческого такого заработка и уход в благотворительность, работала в штабе помощи беженцам церковном, организовывала здесь волонтёров. Сейчас фонд «1 помогает» и при этом как-то удивительным образом в период, когда ты этим всем занималась, ты ещё взяла и усыновила двух маленьких детей.
Т. Ларсен:
— А какого возраста?
М. Меринова:
— Полгодика им было.
Т. Ларсен:
— А, совсем малыши.
М. Меринова:
— Сейчас им два года и один месяц.
В. Рулинский:
— Ты ездила за ними куда-то очень далеко из Москвы?
М. Меринова:
— В Красноярск.
В. Рулинский:
— И, конечно, такой образ хороший появляется.
М. Меринова:
— Спасибо, Вася.
Т. Ларсен:
— Образ подвижницы.
В. Рулинский:
— Ну вот, я специально, чтобы... А ты всё сказала.
Т. Ларсен:
— Опошлила всё, да? Прости.
В. Рулинский:
— Да, хороший образ складывается, но всё-таки хотелось бы узнать: вот ты, когда начинала своё такое движение в сторону благотворительности, наверное, была в каком-то таком состоянии, которое чем-то отличается от того, когда ты уже, как мама приёмная с двумя детьми, у тебя произошло изменение, переоценка себя и своей благотворительной деятельности, может быть?
М. Меринова:
— Ты имеешь ввиду прямо самое начало, когда я в ковидный госпиталь пошла?
В. Рулинский:
— Ну да, когда в ковидный госпиталь, и сейчас, немножко смотря уже на какой-то опыт и имея за плечами, в прямом смысле этого слова, двух детей, и на руках...
М. Меринова:
— Четверых, не забывай, у меня ещё два старших.
В. Рулинский:
— А как-то это можно сопоставить, насколько ты изменилась?
М. Меринова:
— Ну не знаю, мне кажется, я меняюсь каждым годом. Слава богу, что муж за мной поспевает, а то бы, мне кажется, мы с ним ругались постоянно. На самом деле, когда случился ковид, это была возможность такая, я всегда свою жизнь сравнивала со скоростью какой-то невероятной, когда ты каждый день просто как будто на суперэкспрессе быстром, садишься и летишь, летишь, летишь, тебе даже некогда остановиться, я увидела впервые, что у меня весной вообще-то так красиво деревья цветут перед домом. Я просто реально столько лет жила как часы, знаете, к девяти приехала, в шесть закончила, потом домой, потом ужин, потом на выходные «Ашан», и всё. И вся жизнь, она вот такая была, и у меня была только семья и работа, и вообще ничего. И потом, когда случился «ковид», всё так остановилось, а я люблю разбираться в своих чувствах, мне это всегда интересно и есть желание работать над собой, и просто остановилась, поняла: так, ну мы сели, вот мы сидим, книжки читаем, мы фильмы смотрим, спортом занимаемся. Я начала работать над своими целями, я просто давно хотела помогать, думаю: вот кому-нибудь помогу, сейчас у меня машина появится, буду останавливаться на остановке и возить бабушек. Потом мне муж говорит: «Ты нормальная? Она решит, что ты сейчас её завезёшь куда-нибудь, её пенсию заберёшь документы...» То есть у меня было желание помогать, но я не знала, кому и как. И вот, слава богу, у меня есть отец Владимир, любимый мой, дорогой духовник, который увидел во мне вот это стремление и сказал: «Мария, идите-ка вы помогайте в 1-ую Градскую больницу. Я там сам помогал давно, вот вам это подойдёт». И я пошла. И действительно, я увидела, что есть другой мир, что есть люди, которым можно помочь, и я тут могу, я же в силах это сделать. И я уже теперь не могу остановиться, вот я не могу пойти на обычную работу, сидеть и просто перекладывать бумажки, заниматься какой-то работой, которая носит неодушевлённый характер, мне люди нужны, мне нужны люди и мне нужно им помогать.
В. Рулинский:
— Ну а всё-таки изменения-то какие произошли?
М. Меринова:
— Во мне?
В. Рулинский:
— Да. Или ты стабильно, по-прежнему?..
М. Меринова:
— Да нет, ну я же совсем другая стала, понимаешь? Я же тебе говорю, я не могу теперь без этого жить, без участия в судьбах, я хочу, чтобы мои способности давали реальную пользу к этому.
В. Рулинский:
— Я тебе поясню, что я имею в виду: после того, как ты взяла двух детей, у тебя ничего не изменилось? Это как бы единый поток, да?
М. Меринова:
— Ну конечно, я сейчас очень много времени уделяю своим детям, безусловно, я выкладываюсь на все сто, иначе не было смысла брать детей, чтобы спихнуть их на кого-нибудь и дальше заниматься своей работой. Мне очень важно балансировать между своим личным развитием и устройством своей семьи, потому что четыре ребенка — это не просто так: одного живот болит, у другого там проблемы в колледже, одна лежит на полу и кричит, что она срочно хочет там что-то, какого-то динозавра получить, а четвертый хочет кушать. Понятно, что я все эти потребности закрываю, но есть время, которое люди тратят на просмотр каких-нибудь роликов, сериалов или еще чего-то, а я в это время чем-то полезным занимаюсь, вот у меня баланс такой.
В. Рулинский:
— Ну подожди, тебе скажут те люди, кто занимается просмотром роликов и сериалов: ну надо же когда-то отдыхать.
М. Меринова:
— Я тоже отдыхаю, у меня, например, есть любимая передача, хочешь расскажу, какая?
В. Рулинский:
— Неужели «Делатели»?
М. Меринова:
— «Делатели» тоже. Я очень люблю смотреть подкасты журнала «Фома», прямо обожаю, мне очень нравятся всякие духовные рассуждения, это сейчас меня поддерживает очень в разных вопросах. Я очень люблю Радио ВЕРА, считаю, что это самое адекватное радио из всех, какие существуют.
В. Рулинский:
— Поддерживаю.
М. Меринова:
— Да, во-первых, мозг впитывает то, что вы даёте, то, что вы транслируете, а не забивает его и вызывает какую-то отрицательную энергию. К чему вела, забыла...
Т. Ларсен:
— Ты рассказывала про свою любимую передачу.
М. Меринова:
— Да, моя любимая передача: я сажусь вечером и включаю, как горит камин двенадцать часов.
Т. Ларсен:
— Прекрасно.
М. Меринова:
— Я серьёзно, обожаю просто. У меня дети смеются и говорят «Мама, а какая там серия? Какое полено сегодня завалилось?» И честно, я кайфую, я включаю звук камина на телевизоре и где-то минут 30-40 просто сижу, расслабляюсь, пью водичку с лимончиком и смотрю в камин.
Т. Ларсен:
— Класс!
М. Меринова:
— Мне очень нравится.
Т. Ларсен:
— Это делатели на Радио ВЕРА.
В. Рулинский:
— Мы говорим с Марией Мериновой и Кристиной Арзумановой, представителями фонда «1 помогает». Если у вас есть желание поддержать работу фонда, это можно сделать на сайте 1pom.ru.
Т. Ларсен:
— Кристина, хотела вернуться к детям с освобождённых территорий. Правильно ли я понимаю, что всё-таки сейчас ваши подопечные в основном локализуются в Мариуполе? Но ведь эти трагические события происходят не только в этом городе, и в других регионах, планируете ли вы как-то взаимодействовать с детьми оттуда?
К. Арзуманова:
— Это, скорее, вопрос даже больше к Маше, потому что первые две смены проходили именно с детьми из Мариуполя, и планировались ещё смены, которые будут затрагивать, конечно, больше территорий.
М. Меринова:
— Вопрос в возможностях. Нам просто нужен человек на месте, который сможет...
Т. Ларсен:
— Координатор.
М. Меринова:
— Да. Вот только с этим связано и не более того, потому что база, где заниматься реабилитацией, у нас уже есть, договорённости с ростовской администрацией на пересечение границы у нас есть, они нам помогают с автобусами, с экскурсиями, они в курсе нашей деятельности. Но вопрос именно в том, что нам нужен очень хороший ответственный, добросовестный человек на месте, который готов в режиме подбора детей активно нам помогать.
В. Рулинский:
— А вам именно нужен тот, кто живёт там, да? Переехать туда не вариант? А то сейчас, может, появятся какие-нибудь люди из Красноярска, которые...
М. Меринова:
— Там человек должен быть на месте, который должен знать семьи, который должен знать судьбы ребят, который должен быть вхож в какие-то социальные среды, где максимально...
В. Рулинский:
— Ну да, я поддержу вопрос Тутты по поводу того, что действительно, очень большая боль, и многих семей коснулась она, и счастливчики, конечно, те семьи, которые воспользовались возможностью поехать вместе с вами, с вашим фондом. Но действительно, любой город возьми, там этих детей, подростков очень много и чтобы не получилось так, что они в этом мире, как ты описала, жили, не думали вот так, как они думают, многие, нужно действительно много любви вкладывать. Я так понимаю, что вообще в целом организаций, который этим занимаются, не так много. Появляются какие-то?
К. Арзуманова:
— На самом деле много очень сейчас.
Т. Ларсен:
— Организации, которые занимаются именно детьми?
К. Арзуманова:
— Да, и детьми, и подростками, сейчас очень много проектов стало появляться. Но тут есть такое очень тонкое место, условно говоря: что нет ещё такого количества психологов, которые работали бы профессионально с посттравмой и именно боевых действий, потому что вот Ольга, наш психолог, о которой мы говорим, у неё опыт был и Беслан, и Чечня, и Босния, и Сирия, вот у неё колоссальный опыт, и она тот человек, который может действительно моделировать ситуации, действительно работать с детьми и обучать правильно специалистов. И поэтому, кстати, у нас такие маленькие группы детей собираются, потому что там за такой короткий срок нужно уделить каждому внимание, очень интенсивная работа с каждым ребёнком. Тут вопрос в том, что не столько нужно много организаций, а насколько нужно активно сейчас обучать специалистов, которые будут правильно заниматься посттравмой, конечно, хотелось бы, чтобы таких организаций было больше, и вот, по-моему, как раз таки наша Ольга обучает достаточно активно, но, к сожалению, пока недостаточно, мне кажется. И вообще очень сложная тема, на неё финансирование очень сложно ещё находить, мы говорим про грантовую какую-то поддержку, но хотелось бы больше вовлечения того же самого предпринимательского сектора, который у нас есть, который может поддерживать, но они все, к сожалению, сейчас с разными взглядами.
В. Рулинский:
— Ну и вообще, в целом вся эта ситуация не очень хорошо сказывается на предпринимательском секторе, и некоторым людям, им бы, грубо говоря, вообще выжить. Сложная ситуация, не так, чтобы прямо с жира бесятся все, здесь по-разному бывает. Но помощь действительно нужна, и слава богу, вот недавно на платформе «Поможем» собирали в поддержку реабилитационной программы, есть такая платформа, про которую мы тоже рассказывали в этой студии: mirom.help, и я так понимаю, что новые смены, наверное, будут размещаться тоже на этой платформе для того, чтобы каждый мог присоединиться, поддержать эту работу, чтобы становилось больше волонтеров. Я вот как раз про волонтеров хотел спросить: психологи, понятно, нужны, а волонтеры нужны вообще, кто эти люди, если они есть, про это можете немножко рассказать?
Т. Ларсен:
— И чем они могут помочь тоже?
М. Меринова:
— Если говорить о волонтерах, это все-таки, наверное, компании, которые готовы оказать какую-то, может быть, консультационную помощь. Вот у нас есть, например, склад, за который мы совсем ничего не платим, то есть это тоже волонтеры, которые понимают, что то, что нам отдают бесплатно, платить за хранение этого как-то было бы не очень правильно. У нас есть компании, которые нам жертвуют не очень ликвидный товар: где-то царапинка, где-то не хватает шурупчика, у нас есть мебель, мы ее отдаем выпускникам из детских домов, которые приезжают в совершенно пустую квартиру. У нас есть одежда, которую нам отдают компании, просто вот сезон закончился, что-то там не распродали по размерам, они нам отдают, мы, соответственно, тоже перераспределяем эту помощь, есть и продуктовая помощь. То есть волонтерства как такового, если брать это в сравнении с ковидным госпиталем, когда ты можешь конкретно как единица прийти и сделать какую-то пользу, вот этого здесь нет, потому что доступ в учреждения крайне ограничен, нельзя прийти в детский дом просто так и сказать «слушайте, я вот хочу с детьми вашими поиграть», это серьезный процесс, это определенная проверка, конкретные цели, куда ты идешь, зачем ты идешь и так далее. Поэтому волонтеры как таковые — это, наверное, просто небезразличные люди, которые мне позвонят и скажут «Маш, а чем мы можем помочь?» Я говорю: «А что у тебя есть?» Это, кстати, так и работает, что все люди, которые сопричастны деятельности нашего фонда это просто люди, которые знают меня, знают Лену, знают Кристину, и они звонят и говорят: «Слушай, я хочу помочь, но не знаю как». И вот мы садимся, общаемся и разговариваем о том, какие у них есть возможности, какие ресурсы, какие знакомства даже просто, например, они ничем помочь не могут, но они могут, например, дать мне телефон человека, который реально может нам дать автобус в Таганроге бесплатно вместо того, чтобы мы собирали средства на передвижение детей. Вариантов там, на самом деле, огромное количество, то есть вопрос всегда в переговорах, в том, что я не знаю, как я могу помочь, но я могу проявить это желание и сказать «слушай-ка, мне нравится то, что вы делаете, а давайте, мы чем-то вам поможем», а чем — всегда найдется.
В. Рулинский:
— «1 помогает» — это вообще, я так понимаю, название про то, что один в поле типа не воин? Я всё время спотыкаюсь, если честно, на этом названии.
М. Меринова:
— Это же специально так задумано.
В. Рулинский:
— Чтобы я спотыкался?
М. Меринова:
— Конечно. Представляешь, если «Много помогают», тебе неинтересно было бы.
К. Арзуманова:
— На самом деле, всё очень просто: один помогает, а вместе лучше, вот и всё. Вместе-то лучше помогать. Один может помочь, отдельная единица, она много значит, по сути. Но когда нас много, получается же намного больше добрых дел, поэтому один помогает, а вместе лучше, вот так мы решили рассказывать о себе, потому что, безусловно, каждый человек, с которым Господь нас сводит, внёс достаточный вклад в то, что сейчас делается, в то, что сейчас происходит, и какую помощь получают и подростки, и дети, и даже есть программы с репетиторами. На самом деле, посттравма это не единственное, чем занимается фонд, но просто сейчас на это мы делаем больший упор, поэтому помогать можно по-разному.
М. Меринова:
— Я вообще очень люблю волонтёров, так как у меня их триста человек, я понимаю, что это колоссальный ресурс, я прекрасно понимаю, почему владыка Пантелеимон с такой любовью относится к волонтёрам, потому что, действительно, если тебе не всё равно, и ты что-то можешь, но я-то не всё могу, безусловно, у меня есть какие-то определённые сильные стороны компетенции, но если я увижу, что у кого-то есть эти компетенции, и он готов ими поделиться, это вообще чего угодно может касаться, и я понимаю, что моё неумение и незнание какого-то направления может компенсироваться кем-то другим, кто просто привнесёт немножко своих сил.
Т. Ларсен:
— А что вы конкретно планируете в ближайшее время? На что конкретно сейчас остро необходимо собирать помощь, будет ли новый лагерь, или какой-то новый выезд в детский дом?
М. Меринова:
— У нас планируется в феврале посттравма для детей из детских домов, у нас уже подбираются ребята, которым остро нужна помощь, вот мы сейчас будем собирать средства на это направление. Через два месяца мы планируем уже заниматься посттравмой на новых территориях, тоже соответственно будем подключать наших любимых помощников из Мариуполя. Возможно, удастся найти благодаря вашей передаче ещё какие-то выходы на людей, которые могли бы нам помочь собрать нуждающихся ребят в других городах, где тоже сейчас не очень просто. В принципе, я надеюсь, что четыре проекта мы в этом году осилим, у нас в планах это есть.
Т. Ларсен:
— А дети из детских домов, опять же, как вы их определяете?
М. Меринова:
— Там же психологи с ними работают. Просто садится руководитель детского дома, встречается со всеми психологами, которые работают с ребятами, и говорят, кто у нас самый тяжелый, с кем вам тяжело справиться, у кого самая сложная ситуация, и вот они садятся консилиумом, выбирают самых тяжелых ребят, иногда это сиблинги, то есть брат с сестрой или сёстры. Нам предоставляют этот список, мы понимаем, какие ребята, передаем информацию уже нашим психологам, они понимают, с какими травмами им придётся работать, прорабатывают какую-то программу, но самое важное, что если вдруг они понимают, что какая-то методика не работает, они её меняют, то здесь нет такого, что шаблонно все сели, все встали, все там отжались-присели и так далее, и это очень важно индивидуальная сессия с каждым ребёнком планируется отдельно. Здесь очень важно точечно понять, что поможет конкретно этому ребёнку.
К. Арзуманова:
— Маша, ты ещё забыла очень важную вещь о том, что это не просто вот мы такие посмотрели, было плохо — стало хорошо. Это глубокая диагностическая работа до, на входе в программу, и это глубокая диагностическая работа после, потому что все эти срезы, которые делаются, они показывают фактические результаты. Да, здорово видеть то, что вот приезжали, они злые, не хотели ничего, а потом сердечки и всё остальное, но на самом-то деле, если посмотреть список рекомендаций, что отметил психолог по каждому аспекту, вот это очень важно. То есть это не просто пошумели, поиграли, как в лагерь летний привезли, а именно есть результат конкретный, который можно проследить чётко и описать.
Т. Ларсен:
— А эти рекомендации передаются дальше специалистам детского дома, которые работают с ребёнком?
М. Меринова:
— Да. А если это родительские дети из новых территорий, соответственно, им передаются рекомендации, что было сделано, на что обратить внимание, чтобы дальше эта работа шла.
В. Рулинский:
— Это действительно очень важная деятельность, и здорово, что у вас получается, такие хорошие результаты приносят ваша работа, даже это не работа, это всё-таки служение, прежде всего. Слава Богу, что есть вы, что есть у вас помощники, психологи, дети действительно меняются, хотя, конечно, всё то, что было пережито, это очень страшно и тяжело, но действительно, надо жить, и дай Бог, чтобы у этих детей тоже было детство, пусть они и подростки, но всё равно это же детство, пусть и подростковое.
М. Меринова:
— Это они думают, что они взрослые.
В. Рулинский:
— Да. Если у вас есть желание поддержать работу фонда, это можно сделать на сайте 1pom.ru. Я ещё также хотел бы напомнить, что у всех, кто хочет стать добровольцем и помогать в зоне конфликта в качестве социального добровольца, ухаживать за тяжелобольными в больницах и быть волонтёром-ремонтником, восстанавливать частные дома нуждающихся в Мариуполе, это можно сделать всё, зайдя на сайт «помочьвбеде.рф» — это сайт Синодального отдела по благотворительности, специально созданный для всех возможностей помощи там, в зоне конфликта. Можете найти тот город, который вам больше по душе: Донецк, Северодонецк, Мариуполь, везде нужна помощь и разного рода, поэтому не стесняйтесь, это тоже очень важно, «помочьвбеде.рф» — это сайт, через который можно все эти возможности увидеть. И ещё раз скажу про сайт фонда «1 помогает» — 1pom.ru, на этом сайте можно найти тоже все возможности присоединиться к добрым делам замечательного фонда. С нами сегодня в программе «Делатели» были Мария Меринова и Кристина Арзуманова, представители фонда «1 помогает».
Т. Ларсен:
— А также пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский...
В. Рулинский:
— И неизменно прекрасная Тутта Ларсен.
М. Меринова:
— Спасибо огромное, всем добра, всего доброго.
К. Арзуманова:
— Спасибо, до свидания.
Все выпуски программы Делатели
Деяния святых апостолов
Деян., 1 зач., I, 1-8.
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Если мы внимательно читали Евангелие, то могли заметить, что Господь постоянно говорит Своим ученикам о тайне Царства Небесного. Церковь утверждает, что хранит эту тайну до сих пор. О чём же идёт речь? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 1-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 1.
1 Первую книгу написал я к тебе, Феофил, о всем, что Иисус делал и чему учил от начала
2 до того дня, в который Он вознесся, дав Святым Духом повеления Апостолам, которых Он избрал,
3 которым и явил Себя живым, по страдании Своем, со многими верными доказательствами, в продолжение сорока дней являясь им и говоря о Царствии Божием.
4 И, собрав их, Он повелел им: не отлучайтесь из Иерусалима, но ждите обещанного от Отца, о чем вы слышали от Меня,
5 ибо Иоанн крестил водою, а вы, через несколько дней после сего, будете крещены Духом Святым.
6 Посему они, сойдясь, спрашивали Его, говоря: не в сие ли время, Господи, восстановляешь Ты царство Израилю?
7 Он же сказал им: не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти,
8 но вы примете силу, когда сойдет на вас Дух Святый; и будете Мне свидетелями в Иерусалиме и во всей Иудее и Самарии и даже до края земли.
После Светлого Воскресения Христос продолжает являться Своим ученикам на протяжении сорока дней. Как слышим мы сегодня из чтения книги Деяний святых апостолов, Спаситель рассказывает им о Царствии Божием. Может показаться, что Христос передаёт апостолам какое-то особое учение, которое не вошло в Евангелие и которое доступно лишь узкому кругу посвящённых. Благодаря этому тайному знанию ученики становятся сверхлюдьми, в распоряжении которых оказываются какие-то сверхспособности. Однако дальнейшее повествование свидетельствует, что это не так.
После того как Христос призывает апостолов не уходить из Иерусалима и дожидаться сошествия Святого Духа, они в недоумении спрашивают: «не сейчас ли, Господи, ты восстановишь Израильское царство?» Очень показательный вопрос. Апостолы задавали его Спасителю с самого начала их совместного путешествия. С самого момента своего призвания они ждали, что Христос прогонит римлян и вернёт еврейскому государству былую славу.
Однако, посмотрите, как Господь милостив. Как Он терпелив. С какой кротостью Он переносит это невежество Своих учеников. Он видит, что несмотря на всё произошедшее, ложные представления о Мессии всё ещё сидят в их головах. Суть Его учения о Царстве Небесном до сих пор ими не усвоена. А потому Он и отвечает им уклончиво: «не ваше дело знать времена или сроки». Иными словами, ваше дело дождаться сошествия Духа, получить от Него силу, начать проповедь и тогда вы всё поймете сами. Вы получите все необходимые ответы.
Так и случилось. Пришёл обещанный Дух, апостолы начали свидетельствовать о Христе людям, и ложные ожидания в их голове испарились. Потребность учеников в грандиозных внешних преобразованиях исчезла, будто её и не было. Великая духовная реальность, которую они до этого ощущали лишь смутно, в полноте открылась в их сердцах. Уже во время своей жизни они стали полноценными участниками Царства Мессии.
В той или иной степени каждый из нас исполнен ложных представлений и предрассудков о духовной жизни. И, пожалуй, не самый последний из них — это постоянное ожидание значимых изменений. Я словно всё время жду, что однажды Господь откроет мне какую-то тайну. Тогда моя жизнь изменится. Всё резко станет лучше. Евангелие напоминает нам сегодня: все грандиозные изменения уже произошли. Дух Святой уже сошёл. А потому великая тайна христианства заключается в том, что нет на самом деле никакой тайны. Евангелие Христово предельно просто — каждый день ищи волю Бога и старайся принести пользу тем людям, которые тебя окружают. Иными словами, преврати свою жизнь в служение. В той мере, в какой это исполняем, нас наполняет благодать Святого Духа. Всё вокруг нас и в нас самих оказывается на своих местах, и в нашем сердце загорается пасхальная радость.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Воскресение Христово и Светлая седмица». Прот. Максим Первозванский
В нашей студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников протоиерей Максим Первозванский.
Разговор шел о светлом Христовом Воскресении, о богослужениях пасхальной недели, о праздновании в честь Иверской иконы Богородицы, а также иконы «Живоносный источник».
«Семья в жизни вечной». Священник Александр Сатомский
У нас в гостях был настоятель Богоявленского храма в Ярославле священник Александр Сатомский.
Мы говорили о том, какими будут отношения людей после всеобщего воскресения и сохранится ли любовь супругов и родственников в вечной жизни.
Ведущие: Александр Ананьев, Алла Митрофанова
А. Ананьев:
— Великая Суббота, вечер, когда, наверное, правильнее всего было бы ничего не говорить, ни о чем не рассуждать, уж тем более легко смеяться в приятной компании. Надеюсь, что мы сегодня постараемся выдержать вот эту вот важную, несколько напряженную, но очень ответственную атмосферу Великой Субботы в программе «Семейный час». Но программа «Семейный час» все-таки выйдет, потому что в студии Радио ВЕРА все-таки появилась ведущая программы «Семейный час» — моя жена Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— Что значит «все-таки появилась»?
А. Ананьев:
— Потому что Великая Суббота и предполагается, что ты в храме должна быть.
А. Митрофанова:
— Ну, сейчас поедем, конечно.
А. Ананьев:
— Я Александр Ананьев, и сегодня мы долго думали с Аллой, о чем стоит поговорить в эти 60 минут, и после недолгих рассуждений мы поняли, что нам действительно интересно и важно, уж не знаю, насколько возможно, получить ответ на этот вопрос, узнать: а что будет там, в загробной жизни? Действительно ли мы, прожив здесь долгую счастливую жизнь, по возможности сделаем все, чтобы умереть в один день, и там больше никогда не увидимся, потому что нет там ни мужеского пола, ни женского, ни мужа, ни жены, ни ипотеки, ни дома, ни кухни, ни гардероба, там все совершенно иначе, и вся наша семейная жизнь закончится могильным камнем? Или же, «что Бог сочетал, того человек не разлучает», и неспроста Господь свел нас — семью, мужа, жену, детей вместе на одних квадратных метрах общей жилплощади, чтобы и потом мы тоже как-то держались вместе? Согласитесь, это интересно, и это важно. И я не знаю, насколько получится у нашего сегодняшнего собеседника дать ответ на этот вопрос, но учитывая то, что сегодня мы пригласили настоятеля храма Богоявления в Ярославле, нашего дорогого друга, священника Александра Сатомского, какой-то очень важный ответ мы обязательно получим. Добрый вечер, отец Александр, здравствуйте, с Великой вас Субботой.
о. Александр:
— Добрый вечер.
А. Митрофанова:
— Вообще, Великая Суббота — это такой, с одной стороны, день тишины, а с другой стороны, внутри уже всё клокочет от радости, потому что ты понимаешь, в общем-то — ну, Пасха, она наступает.
А. Ананьев:
— Я в прошлом году помню утро Великой Субботы: я проснулся и понял, что Христа нету. Ну, вот, Он вчера умер, а сегодня Его нету.
А. Митрофанова:
— Ты понимаешь, когда в этот момент стоишь на Литургии, то всё несколько иначе. Впервые в жизни, кстати, помню, как узнала о содержании Великой Субботы, я несколько лет уже в храм ходила, пришла в храм, меня попросили помочь с цветами, цветами к Пасхе украсить храм. Я говорю: «А во сколько?» — «Ну, украшать будем часов с 12-ти, так что хочешь, останься там после службы». И я думаю: «ну, здрасьте, на ночное богослужение надо идти ещё, значит, в Великую Субботу там утром...нет-нет», я пришла к 12-ти. И когда я попала вот в это храмовое пространство...
А. Ананьев:
— Это Татьянинский храм был.
А. Митрофанова:
— Это был Татьянинский храм, весь залитый светом, покоем, радостью, но пока тихой такой, не ликующей и, вы знаете, у меня было ощущение, что я, может быть, что-то самое важное только что пропустила, ну, просто потому, что тупо решила: извините, я посплю. И пропустила что-то такое, от чего...вообще-то, чего люди ждут целый год, как потом выяснилось. И естественно, в следующем году я уже, опережая собственный вопль, подскочила, помчалась на Литургию Великой Субботы, и вот это состояние, когда на самом деле Христос жив, и об этом пока ещё не знают вокруг, а Он жив, и Он из-за ада выводит тех, кто хочет выйти вместе с Ним, всех. Всех, кто захочет! Он их будет за запястье выдёргивать оттуда, как на иконе знаменитой Воскресения Христова в монастыре Хора. Ну, это потрясающе. Потом, ведь икона Воскресения Христова — это икона Великой Субботы, и Евангелие о Воскресении Христовом читается на Литургии в Великую Субботу, то есть это и есть, по сути, пасхальная служба, поэтому у меня вот с тех пор несколько иное отношение к этому дню, может быть, даже, знаете, оно сливается в единое — и пасхальная радость, и радость Великой Субботы, какой-то нераздельный такой календарный фрагмент.
А. Ананьев:
— Слушайте, отец Александр, прежде чем мы начнём вас действительно мучить семейными передрягами, а я сейчас понял вообще, в чём трагедия происходящего, я хочу спросить вас: а что для вас Великая Суббота?
о. Александр:
— Вот, вы знаете, за достаточно небольшой период времени, который я, собственно, служу священником, вот всё это восприятие достаточно сильно менялось, и на каком-то этапе вот от того акцента, который вы предлагаете, я ушёл, в каком смысле: мы проживаем календарь таким образом, как будто эти события случаются прямо сейчас, а на каком-то этапе ко мне пришло это совершенно чёткое ощущение и понимание, что Христос всегда Воскрес. То есть мы Страстную неделю на самом деле проживаем ведь в свете Воскресшего Христа, Он уже победил, в этом смысле даже вот византийские авторы, которые написали соответствующего рода тексты, очень чётко это улавливают: с одной стороны, конечно, они давят на психологическую «педаль» сострадания, что мы с Христом проживаем, переживаем всё это, но, с другой стороны, там время от времени проскакивают вот эти тезисы, что победа уже осуществлена. Собственно, «Не рыдай, Мене, Мати, зрящи во гробе», это известнейшее песнопение, то есть как «не рыдай», если всё, вся история завершена? Я восстану и прославлюсь, и Тебя возвеличу, и Тебя не забуду«. Или: «вот они вложили в мою руку жезл (как бы не зная), что Я сокрушу их, как горшечник сосуды», и много-много-много вот такого рода тезисов. И вот в этом смысле я уже достаточно давненько вхожу в Страстную с этим чётким пониманием — Христос победил. То есть это история про когда-то сгущавшуюся тьму, которая так ничего и не смогла. То есть победа Христова абсолютно однозначна, в этом смысле она в Великую Пятницу ничуть не менее очевидна, чем в Субботу и Воскресенье.
А. Ананьев:
— «Семейный час» на Радио ВЕРА, священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, с вами Алла Митрофанова, Александр Ананьев, мы в Великую Субботу говорим... О чём можно говорить в «Семейном часе»? О семье, о муже, жене, детях. Алечка сейчас сказала удивительную штуку: до нашего знакомства, до нашего венчания, до нашей свадьбы она вела благочестивую жизнь, она ходила в Великую Субботу украшать храм цветами, она чаще бывала на службах, она была прихожанкой семнадцати-двадцати храмов...
А. Митрофанова:
— Да ладно тебе, что ты преувеличиваешь-то? (смеется)
А. Ананьев:
— ...сейчас её жизнь, и я виню себя в этом, не то чтобы я делал это специально, вовсе нет, но акцент её внимания сместился с церкви на мужа.
А. Митрофанова:
— Ну нет, ну...
А. Ананьев:
— Когда последний раз, дорогая жена, ты украшала Татьянинский храм цветами? Внимание, вопрос! Минута на размышление. Ответ: «до нашего знакомства». Я, ещё раз, я тебя очень хорошо понимаю, я тебе очень благодарен, но штука в том, что муж для жены — преграда. Давайте начистоту. Муж для жены — не путь к Богу, муж для жены — преграда. И в этом смысле могу ли я, несчастный, рассчитывать на то, что по ту сторону земной жизни мы сохраним какую-то связь?
А. Митрофанова:
— Понимаешь, какая штука, от того, украшу я или не украшу храм цветами, мне кажется, гораздо в меньшей степени зависит моя посмертная участь, чем от того, сумею ли я или не сумею прокачать любовь внутри себя.
А. Ананьев
— «Марфа, Марфа, о многом заботишься ты, но не о главном». Отец Александр, рассудите. По-моему, здесь как раз очень тяжёлая на самом деле картина нарисуется.
о. Александр:
— В общем-то, во-первых и главных, абсолютно верен тезис про то, что не столько от украшения храма цветами, сколько как от украшения себя добродетелями и совершенствами в общении с вами преуспевает ваша жена, безусловно, то есть вы в этом смысле — главная лестница, ведущая её к Богу семимильными шагами. Равно, как и наоборот.
А. Ананьев:
— То есть работы больше, удовольствия меньше, от этого и награда выше?
о. Александр:
— Ну, не то чтобы, я это никак не оцениваю, но это очевидный факт. Более того, в эту сторону у нас ведь совершенно однозначно смотрят и все традиционные религиозные формы. Вспомним, например, соседний нам иудаизм, который предписывает мужчине в день субботний посещение синагоги просто абсолютно однозначно, это его прямой долг, не в смысле там он хотел-не хотел, полезно-не полезно, он должен там быть. Женщине он не предписывает ничего абсолютно. Эффектнейшим способом, выруливая эту ситуацию не темой детей и кухни, а тем, что Адам, сотворенный из земли, нуждается в продолжении возделывания, а Ева, сотворенная из Адама — это лучшее из всего того, что сотворил Бог, потому что вот уже ничего более совершенного, как из человека произведенное, уже сделать нельзя, поэтому ее учить — только портить. Соответственно, как бы собрание в синагоге — это собрание научения, поэтому все прекрасно, она уже готова к Царству Небесному, пусть спокойно занимается кухней, то есть в этом, конечно, есть определенного рода манипуляция. (смеется)
А. Митрофанова:
— Конечно.
о. Александр:
— Очевидно. Но если серьезно, ведь Древняя Церковь совершенно неслучайно выделяла даже среди женщин совершенно определенные типы служений, например, отдельно говоря о девицах, отдельно говоря о вдовах, которые вот внутри церковного собрания несут какое-то большее число трудов и послушаний, потому что почтенные матроны, обремененные семьями и мужьями, вот самой волей Господней к ним и приставлены, к этим семьям и мужьям, равно как и наоборот.
А. Митрофанова:
— И это твой путь, условно говоря. Я знаю ситуации, когда, ну немного, но знаю такие случаи, когда женщина начинает отдаляться даже от семьи, потому что есть какое-то церковное или социальное служение, очевидное для нее, и очень благородное, и социально одобряемое — страдает семья, в этих случаях страдает семья вплоть до даже вот каких-то глубоких кризисов, и не уверена, что, может быть, в каких-то ситуациях это такой вполне допустимый вариант. Однако есть вообще мужья потрясающие, я вспоминаю историю доктора Лизы, Елизаветы Петровны Глинки, вот Глеб Глебович — как он понимал, что делает его жена! Он был здесь, в нашей студии, это человек, который у меня вызывает глубочайшее почтение. Но это, скорее, редкость. Поэтому для женщины, мне кажется, если мы не берем такие исключения, как Елизавета Петровна, которая, наверное, все-таки подтверждает правило, то для среднестатистической гражданки типа меня вполне естественно, что главное — это муж-семья. Остальное — ну вот, по силам и по времени.
А. Ананьев:
— Ну, ты как раз пытаешься найти какой-то баланс, какое-то равновесие в этих вопросах, но в том, что вот это противоречие, оно все-таки имеет место — это правда, либо ты с Церковью, с верой, со Христом, либо ты с мужем с готовкой, с уборкой. Иначе не было бы монахов, которые поняли, что вот семья будет мешать, семья будет мешать моему служению Богу. И семья всегда мешает служению Богу.
А. Митрофанова:
— У тебя какое-то чувство вины, что ли, я не пойму? Ты все время как-то: «а как бы тебе было хорошо, если бы ты сейчас была бы в храме, а ты вот со мной...»
А. Ананьев:
— Солнце, да, да, у меня чувство вины, потому что я понимаю, что до нашего знакомства ты чаще, ты просто чаще была в храме, и Великим постом, и на Страстной неделе, ты каждый день была в храме...
А. Митрофанова:
— Посмотри на лицо отца Александра.
А. Ананьев:
— ...а сейчас я понимаю, что и молитвы стало меньше по моей вине, и в храме ты стала бывать меньше по моей вине. На отца Александра я вообще стараюсь не смотреть, потому что вот все, что я говорю, отец Александр опровергает своей собственной жизнью, своим собственным примером, потому что, казалось бы, откуда у священника Великим постом может быть свободное время, чтобы украшать печеньки для куличей для своей жены, которая печет? Тем не менее, вот ночами отец Александр Великим постом занимался тем, что выписывал кремом на этих печеньках поздравления со Светлой Пасхой. Да, да, так и было, я знаю, что так и было, я видел эти куличи своими глазами, я нисколько в этом не сомневаюсь. То есть вы опровергаете вообще все, что я говорю, но то, что я говорю — это тоже правда.
о. Александр:
— Здесь, наверное, это не вопрос про правду-неправду, это вопрос про оценку. Ну как бы про оценку, и вот именно как совершенно верно заметили мы про расстановку приоритетности, то есть совершенно нормально и естественно находиться внутри семейных отношений вовлеченно, апостол Павел говорит, и говорит это мужчине, кстати, что «Тот, кто оставил попечение о своих ближних, о своей семье — отрекся от веры и хуже неверного, хуже язычника». То есть, опять же, Христос говорит в Евангелии, что «тот, кто сказал родителям: «Дар Богу то, чем бы ты пользовался от меня», как бы и с вашей точки зрения он вообще молодец и не повинен — вообще-то преступает заповедь, то есть здесь соподчиненность этих вещей на самом деле очевидна. Семья — это малая Церковь, община — это большая Церковь, вот, соответственно, мы движемся от меньшего к большему, это совершенно нормально, естественно и очевидно. Мы взращиваем что-то сначала в меньшем объеме, потом можем экстраполировать это куда-то шире, вывести это в больший объем, никак наоборот оно вообще никогда не работает. Нельзя где-то там набраться нравственных совершенств на стороне, а потом прийти их и внедрять в семью.
А. Ананьев:
— Ну, точнее всего и однозначнее всего о расстановке приоритетов Спаситель говорит вот в Евангелии от Матфея, в главе 10-й: «Враги человеку домашние его, и кто любит отца или мать более, чем Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня». О жене он не говорит, но имеет это в виду в первую очередь, и уж если кто любит жену или мужа больше, чем Меня и предпочитает мужа тому, чтобы прийти ко Мне в церковь, тот вообще грешник-грешник ужасный.
о. Александр:
— Я замечу, что это уже экзегеза, то есть на этом этапе вы уже толкуете, а не пересказываете текст.
А. Ананьев:
— Ну, разве это не очевидно?
о. Александр:
— Ну, вообще никакая экзегеза не очевидна, это всегда усилие в той или иной степени тяжести.
А. Ананьев:
— Как говорит наш дорогой друг, психолог Кристина Корочка: «В очевидности собственных высказываний есть первый признак недалёкости и необразованности».
А. Митрофанова:
— Поясните, отец Александр.
о. Александр:
— Нет, здесь простая вещь, она не то что простая, на каком-то этапе у меня как-то вот случилось такое, как мне кажется, понимание этого фрагмента, то есть я всю жизнь как-то ходил мимо него и его сознательно избегал, а как-то раз вот он прямо взял и внутренне прожился. То есть нам кажется, что Христос противопоставляет: либо-либо, а вот на каком-то этапе мне вдруг стало как-то внутренне очевидно — я не настаиваю на этом опыте и не говорю, что это как раз единственно верная экзегеза этого фрагмента — что Он указывает на правильную и неправильную последовательность, что вот любовь к Богу и любовь к ближнему взаимосвязаны, вот их как раз нельзя дробить и рвать, что — нет, если ты любишь Бога, будь любезен, люби Бога. Если ты тут вот с ближними как-то, значит, у тебя с Богом недостача, и наоборот. Нет, в свете любви к Христу нормализуются наши отношения и наша любовь вот к этим самым ближним, а вне этих отношений — ну, понятно, что на том этапе это вообще как бы про Бога в широком смысле слова, но тем не менее, уже из нашего контекста можем и так говорить, а вне этого они как бы бессмысленны, то есть там на самом деле ничего не рождается, и мы тоже знаем кучу этих примеров любовных любовей, которые вообще недалеки от самых нездоровых форм, в плане любви как обладания, как бы жажда поглощения другого и полного введения его, как аппендикса, в свою жизнь, как бы приращивания к себе насмерть, ну и другие удивительные вещи. То есть вот здесь через любовь Христову ты имеешь нормальную любовь ко всем остальным, в противном случае там какой-то жуть и ужас.
А. Ананьев:
— Это надо, конечно, прожить вот это понимание, которым вы сейчас поделились, потому что мне пока доступно только очень такое лобовое и банальное объяснение, что вот, мол, если муж тебя не пускает в церковь — бросай такого мужа и иди в церковь, и в этом контексте я, конечно, ужасно переживаю по поводу того, что происходит у нас, но надеюсь, что ситуация изменится. И вообще, муж должен вести жену в церковь, как вы вот говорите в традиции иудаизма, да и в исламе тоже, там именно мужчина идет к Богу, а женщина там следует за ним или не следует за ним, уже дело десятое, но благополучие семьи в отношениях с Богом зависит именно от мужчины. У нас почему-то, если мы не принимаем во внимание семьи священников, в остальных семьях, как правило, в 99 процентах случаев именно жена тащит семью в церковь, хоть как-то на своих плечах, буквально или образно, но все сама, а мужчины почему-то нет, и как это исправить тоже не совсем понятно. Даже по нашей семье непонятно.
А. Митрофанова:
— Слушай, всему свое время. Мне кажется, что Господь же людей-то не кидает.
А. Ананьев:
— К людям больше вопросов, конечно. Сейчас мы прервемся на минуту, у нас полезная информация на Радио ВЕРА, а через минуту мы вернемся к разговору и все-таки попробуем выяснить, так что же нас ожидает по ту сторону земной жизни? Действительно ли мы будем вместе? Что об этом говорит Священное Писание? Что об этом говорят церковные предания? Или же нас там ожидает нечто совершенно иное, и рассчитывать на это не придется? Что значит семья с точки зрения вечности? Это программа «Семейный час», не переключайтесь.
А. Ананьев:
— Что ожидает нас по ту сторону земной жизни? Это программа «Семейный час на Радио ВЕРА», с вами Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
— ... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— И в Великую субботу мы пригласили к разговору нашего гостя из Ярославля, настоятеля храма Богоявления в самом центре Ярославля, священника Александра Сатомского. Кстати, в Ярославле сейчас должно быть очень красиво, там весна гораздо более отчетлива, чем в Москве. Все-таки город, такое впечатление, что он чуть ли не южнее находится, хотя на самом деле он находится севернее Москвы, но сколько раз мы там ни были, все время ощущение, что там какой-то курорт-курорт, и весной там, наверное, особенно хорошо, да?
о. Александр:
— Мне кажется, это все происходит из общей логики: хорошо там, где нет нас, и, соответственно, куда мы приезжаем по какому-то иному поводу, нежели чем ежедневную работу работать, там, конечно, удивительно. Это как бы, скорее, про угол зрения, чем про географию.
А. Ананьев:
— Но объективно, объективно уютный город. Итак, отец Александр, давайте разбираться, что мы знаем о загробной жизни в контексте семьи?
о. Александр:
— Правильный ответ — «ничего». Пойдемте домой.
А. Митрофанова:
— Готовиться к пасхальной службе.
о. Александр:
— Да. В том смысле, что мы и в целом, не в контексте семьи, имеем очень маленькое, очень ограниченное представление о каких-либо реалиях вот такого типа бытования. Более того, тоже сразу важный тезис, который нам должен развести в стороны две вещи: в целом в ряде случаев Новый Завет вообще ничего не предлагает по поводу так называемого «посмертия», он не теоретизирует на тему самостоятельного бытования души в отделенности от тела, а говорит про свет вечного дня, то есть про Царство Божие, пришедшее в силе, явленное в мире, новое небо и новую землю, Небесный Иерусалим, сошедший в нашу реальность, и, соответственно, про жизнь вечную, а не про какую-то посмертную, то есть про ситуацию, в которой смерть побеждена.
А. Ананьев:
— Какое-то общение доказано по ту сторону земной жизни после смерти?
А. Митрофанова:
— А как это можно доказать?
А. Ананьев:
— Ты знаешь, очень часто я встречаю в откровениях святых — людей, которым я доверяю, рассказы о том, что «к ним пришел тот», «к ним пришел этот», то есть личность там сохраняется.
А. Митрофанова:
— Конечно.
А. Ананьев:
— Личность человека, которого ты любишь, там, по крайней мере, ближе к тебе, чем личность человека, к которому ты равнодушен. Стало быть, я вправе ожидать от загробной жизни того, что я там тебя не потеряю, да? Что муж не потеряет свою жену, а дети не потеряют любимых родителей и встретят их там, но мы на это надеемся, правильно?
А. Митрофанова:
— Очень.
А. Ананьева
— И свидетельства святых тому доказательство. И вот вопрос: будет оно так или нет, и на что мы в праве рассчитывать?
о. Александр:
— Ну вот здесь хороший тезис про опыт святости в том смысле, что вообще церковное почитание святых как таковых, это вот первый положительный тезис в данную копилку, то есть он не от Писания в основном, хотя Писание тоже указывает нам, почему мы почитаем святых, каким образом, в чем почитание верное, в чем ложное, но просто как церковная практика, это и очень обнадеживающе, а с другой стороны, и очень доказательно. Обнадеживающе в том смысле, что дает нам какую-то вот эту надежду на сохранение личности, а с другой стороны, доказательно, потому что у нас есть огромный объем материала, как раз, как Александр сказал, который и указывает на то, что человек помнит, кто он, знает, кто те, к кому по той или иной причине он явился, то есть он имеет отношение, он не явлен, как, условно, какой-нибудь абстрактный вестник, как сила небесная, которая сошла ровно для того, чтобы сообщить нечто, ну, собственно, как мы видим ангелов в Ветхом Завете, то есть вот они явили волю Господню, это вообще никак не обозначает их отношение, ни положительное, ни отрицательное, никакое, они выполнили функцию, всё. Со святыми не так — они её хотя и выполняют, но это всегда какая-то очень личная история. Можем вспомнить массу случаев с явлениями Богородицы тому или иному, вот там какой-нибудь страдающий, обезножевший пьяница, которому является, например, преподобный Варлаам, если не ошибаюсь, Серпуховской, и, значит, настаивает, чтобы тот шёл и исцелялся от такой-то иконы Богородичной, и он, соответственно, находит, вот вам Неупиваемая Чаша. Ситуации, когда Богородица лично является и настаивает на похожих же вещах, то есть там ряд менее известных святынь, тоже как бы вот вполне понятные темы. И вот такого рода свидетельства убеждают нас достаточно доказательно в сохранении и личности, и отношения, а мы понимаем, что вообще отношение, как таковое, является важной частью личности.
А. Митрофанова:
— Меня вообще, знаете, в историях святых всегда, а в последнее время особенно, больше всего поражает их включённость в наши жизни, в наши дела. Мы с ними лично чаще всего всё-таки незнакомы, ну если вот, допустим, может быть, кто из святых ближе всего на линейке времени к нам — святитель Лука (Войно-Ясенецкий), может быть, новомученики XX века, есть люди, которые, может быть, их знали лично, хотя их сейчас тоже по понятным причинам крайне мало, однако вот такие люди есть, в большинстве своём молимся ли мы святым, чьи имена носим, или просто святым, с которыми у нас какие-то свои тёплые личные отношения, меня это поражает. Ну, какое, казалось бы, им дело могло бы быть до нас? А им есть дело! Ну, это вот, условно говоря, если бы там, если проецировать на себя: меня бы ежедневно забрасывали тысячами писем с просьбами о помощи — я бы выгорела, ну, просто потому, что я любить не умею по-настоящему, понимаете, ну, не умею, сколько бы я там ни говорила о любви, я не умею. У меня сердце не в том состоянии, чтобы вместить в себя такое количество людей, их боли, их обстоятельств, их слёз, их радостей! Нет, нет, я вполне эгоцентричная гражданка, а святые — это люди, которые себя в земной жизни раздают и в вечности продолжают себя раздавать, сохраняя при этом себя, вот поразительным образом сохраняя при этом себя. И, может быть, как раз, вот почему и говорится, что «саван не имеет карманов», единственное, что мы можем взять с собой в вечную жизнь — это состояние сердечной мышцы, вот сколько в неё любви уместилось, сколько в меня любви уместилось — вот это мой единственный, на самом деле, будет багаж, который, между прочим, вот при этом переходе, он абсолютно может быть безлимитным, то есть никто там с тебя не спросит, что вот больше такого-то, пожалуйста, на борт не пускаем — нет, наоборот, чем больше, тем лучше. И в этом контексте как раз семейная жизнь, мне кажется, это очень важный этап, потому что где ещё мы можем настолько глубоко вот эту самую любовь друг к другу прокачать. И вообще, а если любовь друг к другу, как у нас любят в наших подкастах говорить: научишься одного человека любить, будет проще научиться любить и более широкий круг ближних, хотя бы одного научись любить. Вот поэтому, мне кажется, что как раз семейная жизнь, она наш проводник в каком-то смысле.
о. Александр:
— В первейшем, то есть здесь даже не в каком-то, а в первейшем. Собственно, нам от книги Бытия рассказана эта история про то, что человек не ощущает свою целостность до этапа, пока не вступит вот в такого рода отношения, пока там не появится второй, и вот тогда вот этот мужчина и эта женщина родят то единство, в котором они задуманы, потому что вне этого мы видим, что, как сказать, Адам не успокоен.
А. Ананьев:
— И остался в раю.
о. Александр:
— Далеко не факт. Это же, мы же знаем, история не имеет сослагательных наклонений, как бы эта история рассказывалась бы, если бы не случился вот этот эпизод, мы и представления не имеем.
А. Митрофанова:
— Отец Александр, ну вот смотрите, действительно, да, муж и жена — полнота в этом смысле, поодиночке в нас этой полноты нет, но почему тогда в Царствии Небесном не будут ни жениться, ни замуж выходить, не будет ни мужеского пола, ни женского? Почему не будут там создавать семьи, это, ну, более-менее как-то, как мне кажется, я себе понимаю, представляю.
А. Ананьев:
— Но, кстати, не факт. А почему, если ты там не встретишь какую-то прекрасную душу, ты не захочешь быть с ней вместе, одним единым, целым, почему нет? Там такая же жизнь, как и здесь, просто немножко про другое.
А. Митрофанова:
— А мне кажется, там просто уже полнота вот какая-то. Я не знаю, ну это из области фантастики, но почему не будет мужеского пола и женского? Как же мы тогда будем друг с другом взаимодействовать, как ангелы? Это как?
о. Александр:
— Смотрите, вот здесь важный тезис. Во-первых, апостол Павел, говоря, что «в Христе нет мужского пола и женского», не имеет в виду обнуление пола как характеристики, он указывает лишь на то, что социальной значимости, которую он имеет во всех отношениях внутри Церкви, он не имеет — пол, то есть и мужчина, и женщина абсолютно равно успешны в строительстве отношений с Богом, вот в чём идея. Вот как раз это и обнуляет вот эту чудесную иудейскую идею про то, что «ты настолько совершенна, что сиди дома». Все призваны. Все призваны, все царское священство, все люди, взятые в удел, вот в этом смысле ни мужского, ни женского, безусловно. Соответственно, мы можем, рассуждая по аналогии, привлечь несколько фрагментов к пониманию, так как мы ведь ходим с вами в принципе вокруг текста собеседования Христа с саддукеями...
А. Митрофанова:
— ...которые пытаются его подловить и говорят: «Вот женщина, у которой по очереди умерли семеро мужей, семеро братьев, кому же она в вечной жизни, кому она будет женой?»
о. Александр:
— Да, это совершенно чётко криминальная хроника... Знаете, там надо было состав борща-то как-то систематически изучать. (смеются) Ну да ладно.
А. Митрофанова:
— Но это они же гипотетически рассказывают историю.
о. Александр:
— Я понимаю, гипотетически умерли, гипотетический состав. Но Христос в этой ситуации, мне кажется, предлагает не описание, ведь Он же во всех остальных случаях прибегает к притче, когда живописует реалии Царства, то есть, притча подчёркивает какой-то важный аспект, но не учительно, а описательно: «это похоже на», но «похоже» и «равно» — это две большие разницы. Царство Небесное похоже на женщину, которая потеряла деньги, ковырялась полдня по дому, всё подняла, перекопала, нашла и пошла, всем рассказала. Интересно, если проводить прямые аналогии, то тут рисуется вообще очень оригинальный образ, но оно ощутительная аналогия. Так же и тут: хотя Церковь достаточно активно интерпретировала этот материал как прямой, но мы можем посмотреть на него чуть-чуть шире. Ну, как бы тезис по поводу того, что понятно, почему в Царствии Небесном не будут появляться новые люди, не был понятен целому ряду ранних христианских авторов, но даже смотреть в эту сторону не будем, здесь у нас только сослагательное наклонение, его слишком много. По поводу того, что, во-первых, все половые константы однозначно нами сохраняются и наследуются, опять же, это пример святых, которые остались ровно теми, кем они были. А во-вторых, у нас есть совершенно конкретный пример собственно Христа, Которого мы видим в момент Преображения и в момент по Воскресении, а мы знаем, что вот Христос, что Преобразившийся, что Воскресший — это полнота в том числе человеческой природы, как она задумана, и как она будет реализована в свете дня вечности, то есть мы должны стать подобны Ему. И ни одну из своих человеческих характеристик Он не теряет, Он остался Иудеем, то есть семитом, мужчиной, в абсолютно конкретной возрастной категории и со всеми теми признаками, вплоть до ран на теле, черт лица и всего остального, которые были присущи Ему всегда, отсюда мы должны сделать однозначный вывод, что мы воскресаем в том же самом теле и банально, в том же самом поле, в котором мы всю жизнь и жили, ни в каком другом.
А. Ананьев:
— В котором нас запомнили те, кто нас любят.
о. Александр:
— Ну, как бы в котором мы находились во всей той обойме социальных вот этих отношений, и в котором мы их построили так, как построили.
А. Ананьев:
— Интересно, а для Богородицы Христос воскрес младенцем?
о. Александр:
— Не думаю. Я думаю, что Он для всех воскрес одинаково.
А. Ананьев:
— Она просто, ну как любая мама, как мне кажется, она помнит и любит Его родившимся младенцем. Почему она на иконах изображается, вот мне сейчас пришло в голову, Богородица с Младенцем? Она увидела Его именно таким.
о. Александр:
— Ну, здесь, скорее, про догматическую мысль о Боговоплощении, о том, что Творец всяческих в конкретный момент времени лежал на руках и питался материнским молоком, отсюда у нас даже икона «Млекопитательница», на самом деле это догматический образ, то есть он посвящен не вскармливанию детей и помощи матерям в соответствующих ситуациях, как на него смотрят сейчас, а он рождается из догматического соображения подчеркнуть человеческую природу Христа, то есть что вот Он был вскормлен так же, как все остальные, вообще никаким отличным образом.
А. Ананьев:
— Да, вот апостолы запомнили Его таким и увидели Его таким... Кто его знает...
о. Александр:
— Не знаю, не знаю, увидели они Его тоже все-таки и несколько отличным, то есть Христа не узнают, но и узнают, потому что вот случай на Тивериадском озере, когда Иоанн говорит Петру «Это Господь». То есть вот тут такая не вполне однозначная ситуация, у нас как бы здесь больше сослагательных наклонений.
А. Ананьев:
— Семейный час на Радио ВЕРА. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, я Александр Ананьев и с вами ведущая Алла Митрофанова.
А. Митрофанова:
— А действительно, вот по пути в Эммаус Господь является двум апостолам, и они — да, как будто бы говорят с кем-то другим и не с Ним, что это — преображение? Вот Он является преображенным по воскресении, или, может быть, я не знаю, или они настолько в этот момент внутри своих переживаний, что не способны Его распознать?
о. Александр:
— Вполне возможно и то, и другое, и равно, как и интерпретация той вечери, в рамках которой Христос был узнан, Он познался ими в преломлении хлеба, и вот толкователи по этому поводу замечают, что это либо обозначает духовный опыт, ну, то есть, что просто в какой-то момент времени Он взял и открылся им, вот как бы с их очей пала та пелена, которая находилась там, либо же произошло простое узнавание, что вот этот человек вроде как бы не очень знакомый, а не очень знакомый просто потому, что он умер, ну, то есть всё, он настолько выключен из их сознания и настолько не существует...
А. Митрофанова:
— Но у Петра-то нет! Он-то говорит: «Это же Господь!»
о. Александр:
— Ну, это случай, который происходит уже по Воскресении, то есть и они уже видели Христа Воскресшего, они поэтому и здесь Его узнают, а эти двое считают, что всё, там, на Кресте всё закончено, и поэтому какие бы ассоциации не вызывал у них этот человек, вот, видимо, конечно, они к этому принятию не приходят, и в моменте, когда Он преломляет хлеб, Он делает это каким-то таким особенным образом, которым всегда делал Сам Христос, и по жесту они просто узнали Его. Вот у нас как бы две интерпретации, какая из них лучшая и правильная, я думаю, что никто не скажет.
А. Митрофанова:
— А что делать нам-то, чтобы друг друга узнать? А то окажемся, понимаете, и... Хотя я в это не очень верю, всё-таки и правда, если есть внутри вот это самая сердечная мышца, ну, всё-таки подскажет, вот это даже внутреннее наше что-то, что взращивается на протяжении лет совместной жизни, оно подскажет, даже если внешне мы будем неузнаваемы.
А. Ананьев:
— Прежде чем отец Александр даст ответ, я тебе дам свой ответ: жить здесь и сейчас, надеясь на то, что завтра в этой земной жизни ты узнаешь своего мужа тем же самым человеком, за которого вышла замуж, потому что, согласно официальной статистике в Российской Федерации, 98 процентов на это не способны, и на следующий день они не узнают своего мужа и расстаются с ним. О, как трагично!
А. Митрофанова:
— Ну, ладно, почему 98-то, ну что ты? Ты сгущаешь краски.
А. Ананьев:
— Ну, немножко сгущая краски, 74,5 процентов, какая разница? Много, трагически много! Отец Александр?..
о. Александр:
— Опять же, с одной стороны, к тезису об узнавании, о сохранении союза нас подводит и Ветхий Завет, который, говоря о том, что двое становятся одной плотью, а в данном случае это обозначает максимальную степень этого союза, а параллельно мы имеем в виду, что весь наш жизненный путь, собственно, и ценен в очах Божьих, то есть Бог и дает нам жить историю, потому что она есть для нас история возрастания в отношениях с Ним и с людьми, и эта история ни на каком этапе не обнуляется. То есть, собственно, из этих соображений и человечество в истории, и каждый человек в истории, то есть с момента грехопадения Бог не уничтожил всё и не построил ещё раз, вот Он как бы весь этот процесс ведёт, и каждый из его этапов ценен. Так уж если все те этапы ценны, то неужели же менее ценен самый главный и основной? Со всеми остальными мы не образуем единство, как одна плоть, ну вот не образуем, как угодно, образуем его вот с этим кем-то одним. Здесь, конечно, рождается много и совершенно трагических вопросов про то, что происходит с людьми, которые вступали в брак неоднократно, какие из этих отношений тогда будут ценнее, какие менее ценнее?
А. Митрофанова:
— Ну, собственно, это вопрос саддукеев к Христу: «женщина-то, у неё семь мужей было, что ж теперь?»
о. Александр:
— Вполне возможно, поэтому Христос и обнуляет этот вопрос, что вы вообще заблуждаетесь, вы вообще не знаете Писание, вы смотрите не в ту сторону. Но повторяюсь, что вот мне кажется, что суть этого ответа в притчевом образе о том, что Царство инаково и отношения в нём инаковы. Наверное, это не значит, что их там нет, что их суть и смысл, и тип не таков, но это не значит, что их нет или они хуже, а наоборот, они есть и только глубже и лучше.
А. Ананьев:
— А в догматическом смысле что такое христианский брак? Ведь это не только единение тел, это ещё и единение душ, и причём, не побоюсь этого слова, в вечности.
о. Александр:
— Безусловно. Но здесь мы не можем сказать об этом ничего догматически, потому что наша догматическая рамка на самом деле очень маленькая...
А. Ананьев:
— Но во время венчания же там произносятся какие-то тексты на этот счёт?
о. Александр:
— Но во время венчания узловым текстом является учительство как раз апостола Павла о типе взаимоотношений между мужем и женой, и этот тип, как между Христом и Церковью. Христос воскресший не забыл про Церковь в свете полученного опыта, как то, что Он настолько велик и превосходящ, что-то его земная община как-то сразу отложилась, нет. Он, собственно, ради неё на Крест всходил и ей плоды Воскресения принёс, вот как бы вся идея, соответственно, между мужем и женой отношения строятся вот по такому принципу. А отсюда соответствующий вывод: так как не разорвались отношения между Христом Воскресшим и Его телом, пребывающим здесь и сейчас на земле, значит, по всей видимости, у нас не рвутся отношения между теми супругами, один из которых в вечности, а другой ещё длит своё земное существование, и, безусловно, они не должны разорваться и на этапе, когда оба окажутся в свете вечности.
А. Ананьев:
— Внимание, неожиданный вопрос: если муж и жена хотят быть вместе не только здесь, но и (глубокомысленная пауза) — там, им следует быть похороненными только вместе.
А. Митрофанова:
— Это вопрос или утверждение?
А. Ананьев:
— Это утверждение. А вот теперь вопрос — да?
о. Александр:
— Нет. Нет, отнюдь. В этом смысле наши переживания по поводу мест захоронений, с одной стороны, очень понятны, с другой стороны, скажем так, в ряде случаев преувеличены. Тело, безусловно — храм и святыня. Тело, безусловно, должно быть погребено должным образом и с соответствующим почтением. Но близость, дальность вот этого захоронения там, друг от друга или ещё, не играет никакой роли. Здесь вопрос про то, что в воскресении мы все окажемся в единстве, то есть вот не будем мы разбросаны по разным местам, и, соответственно, если кто-то захоронен в Нью-Йорке, а кто-то в Антверпене, то, извините, но как бы нет. Как бы отнюдь, отнюдь. Это всё принадлежность века нынешнего, а для вечности всё это не играет никакой роли, опять же, по примеру тех святых, которые слышат через Христа и в Христе, и Христом действуют везде и всюду, вне какой-либо привязки к какой-либо географии.
А. Митрофанова:
— Мне вообще кажется, что география так же, как и время: мы настолько привыкли внутри них и в этих рамках мыслить, нам очень сложно представить себе мир без времени и пространства, когда и то, и другое отменяются, упраздняется уже всё, за ненадобностью, по Второму Пришествию, по воскресению как сложно понять, что такое вечность, потому что мы целиком полностью заточены на линейку времени, точно так же сложно и бесконечность понять, и что это за мир, где непонятно, что там, где вверх, где низ, где близко, где далеко, а оно всё иначе, оно просто всё иначе. И это ещё, знаете, простите, профессиональный травматизм — у Пастернака, я очень люблю роман «Доктор Живаго», единственный момент, который меня там вот прям очень смущает, это размышления Пастернака как раз о воскресении мёртвых, где он говорит: «Я не верю в воскресение мёртвых в том виде, как оно описано, что вот все восстанут — где вы разместите эти миллиарды, миллиарды людей?» И у меня каждый раз внутренний вопрос: но ведь их же не надо размещать на планете Земля или других планетах Солнечной системы, это всё будет как-то иначе, просто мы не представляем, как! И, наверное, в этом смысле действительно не так-то важно, насколько далеко друг от друга похоронены супруги, а бывает так, что останков нет.
А. Ананьев:
— И тут на сцену выходит предание о Петре и Февронии.
А. Митрофанова:
— Но это же предание. Да, мы чтим его, но оно...
А. Ананьев:
— Понимаешь, в любой истории, особенно вот такой важной, как предание о Петре Февронии, есть зерно здравого смысла какого-то, и если уж в загробной жизни Пётр и Феврония, святые, стремились быть вместе телами здесь, на Земле, то явно это о чём-то свидетельствует, не может же быть это просто так.
о. Александр:
— Ну, я подозреваю, что здесь, на самом деле, и очень простой дидактический ход автора текста, опять же, я не к тому, что так не случилось, так и случилось — да, и захоронены они вместе.
А. Ананьев:
— А как вы считаете, так случилось или так не случилось?
о. Александр:
— Ну, то, что они захоронены вместе и вместе в одной раке пребывают, я видел прямо двумя своими глазами, и все, кто были в Муроме. Ничего ранее я не видел, потому что родился несколько позже, чем произошла вся эта история, но факт остаётся фактом — вот они двое в этой одной раке пребывают. И здесь, мне кажется, как раз простая дидактика, то есть простое научение именно как раз про то, что свет этих отношений никуда не угас с моментом их смерти, а при том, что ещё оба монашествующие, оба в постриге, уж казалось бы, ты отложился от одной семьи, от малой своей вот этой церкви, приложился к другой, потому что та твоя община монашеская — это твоя новая семья, и вроде бы теперь ты должен красиво пребывать там, жена твоя в другом месте, и так вот уж и повелось — нет ничего подобного, то есть вот эта идентичность оказывается важнее, чем вот это новоприобретённое.
А. Ананьев:
— У нас осталась минута до конца «Семейного часа», за эту минуту я хочу попросить вас дать совет тем, кто хочет и после смерти сохранять связь друг с другом. Может быть, есть что-то, на ваш взгляд, что мы можем сделать сейчас?
о. Александр:
— Да мне кажется, всё то, что мы можем сделать сейчас, мы должны сделать и не в свете этого вопроса, то есть беречь, любить друг друга и взращивать отношения мы должны и в свете мысли о том, что всё конечно, ничто никуда не длится, и с закрытием глаз заканчивается всякая история, и в свете нашей твёрдой христианской уверенности, что на самом деле — нет, это не так, и вечность нас ждёт, мы должны делать одни и те же вещи.
А. Ананьев:
— То есть не надо бросать мужа и идти в храм, и просить Господа, чтобы нас это как-то не разделили?
о. Александр:
— Наверное, нужно, этапно взращиваясь внутри брака, на каких-то этапах оказываться в этом храме вместе.
А. Ананьев:
— Аминь. Спасибо вам большое за этот разговор, простите нас за путанные вопросы, тема такая, знаете, что даже не знаешь, как вопросы формулировать, но ответы мы получили более чем убедительные, понятные и яркие. Священник Александр Сатомский, настоятель храма Богоявления в Ярославле, был этой Великой Субботой в светлой студии Радио ВЕРА. Спасибо, отец Александр.
о. Александр:
— Спасибо вам.
А. Ананьев:
— А мы с Аллой Сергеевной отправляемся в любимый храм. Алла Митрофанова...
А. Митрофанова:
-... Александр Ананьев.
А. Ананьев:
— Пасха будет. С наступающей Пасхой! С наступающим Христовым Воскресением! Услышимся через неделю, пока.
Все выпуски программы Семейный час