«Четвертое воскрсенье Великого поста: память преподобного Иоанна Лествичника». Священник Стахий Колотвин

У нас в студии был настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин.

Мы говорили о ближайшем воскресении, в которое празднуется память преподобного Иоанна Лествичника, о смыслах богослужения, в которое читается целиком канон Андрея Критского и житие преподобной Марии Египетской, о значении праздника Похвалы Пресвятой Богородицы, а также о памяти преподобного Варсонофия Оптинского.

---

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья. С вами Марина Борисова. В эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица», в которой мы говорим о смысле и особенностях наступающего воскресенья и предстоящей недели. И сегодня со мной в студии настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин.

Иерей Стахий

— Добрый вечер.

М. Борисова

— И с его помощью мы постараемся разобраться, что ждет нас в церкви завтра, в четвертое воскресенье Великого поста и на наступающей неделе. Четвертое воскресенье Великого поста — память преподобного Иоанна Лествичника. Но прежде чем мы начнем разговор о преподобном Иоанне, почему ему такая особая честь — Церковь уделяет целое воскресенье его памяти, давайте все-таки по традиции начнем с апостольского и евангельского чтения, которое мы завтра услышим за Божественной литургией в храме. И, в частности, как мы уже привыкли за время Великого поста, очередной отрывок из Послания апостола Павла к Евреям, на этот раз из 6-й главы — стихи с 13-го по 20-й — сразу начинается со слов, которые вызывают, ну лично у меня по крайней мере. вопрос. «Бог, давая обетование Аврааму, — пишет апостол Павел, — как не мог никем высшим клясться, клялся Самим Собою». И вот когда я эту фразу читаю, у меня прежде всего возникает внутренний диссонанс. Ведь мы знаем из евангельского повествования, что Господь велел не клясться вообще — и будет вам да, да, а нет, нет, — а тут вдруг Послание, которое по мнению Церкви несет важный смысловой заряд, начинается с клятвы Самого Бога.

Иерей Стахий

— Мы с вами, дорогие друзья, живем и спасаемся, и наследуем Царство Небесное не просто в тепличных условиях, а в условиях, я бы сказал, Царства Небесного, которое, Господь сказал: оно уже внутри вас есть. Господь нам его дал, Господь нас выкупил от греха Своей Кровью, Господь нас воскресил, Господь вознес уже человеческую природу на небеса, и мы просто немножко тут ждем, какие-то десятилетия жизни на земле, чтобы с Ним соединиться. Ну единственное что в грех не уклоняться. А на протяжении миллионов лет человечество спасалось совсем в других условиях. И вот на исходе вот этих длительных лет мучения, в том числе мучения душ человеческих, в ветхозаветной эпохе, еще, можно сказать, такой межветхозаветной эпохе, потому что от завета, данного Ною, прошло уже неизвестно сколько, а завет данный с Авраамом только заключается, и поэтому человечество, оно Бога не знало. Оно к нему могло стремиться в лице своих отдельных представителей, да, вот несмотря на окружающее язычество, развитые культы, связанную с этим высокую культуру и науку, которая развивалась, потому что, естественно, наука всегда развивалась исключительно в религиозном сообществе, все равно оставались те люди, которые не знали Бога, но все равно старались в Него верить. То есть они верили, даже не обладая вот этими знаниями, не обладая Божественным откровением. Таким был царь Салима Мелхиседек и прежде всего избранник Божий Авраам, который наверняка, раз упоминается все-таки его отец, наверняка это не он в первом поколении верил в Единого Бога, ничего о Нем не зная, но все-таки вот он за своим отцом продолжал это, то есть в его семье сохранилось, он не уклонился, его род в язычество. Однако его род как раз должен был пресечься. И, кажется, вот несправедливость: Бог берет, и человека, который является сыном, сыном старца, который тоже всю жизнь почитал Единого Бога, и так, возможно, до самого Ноя и до сына его Сима, что также Бога единого почитали, и вот этот род должен прерваться. И вот это недоверие Богу, характерное для Ветхого Завета, Господь разрушает вот этим указанием — Он клянется Самим Собой. Он клянется, что действительно вот Он есть, что это не просто какие-то, мы знаем из языческой мифологии, что люди лишь игрушки в руках языческих богов. И, в принципе, это хорошо отражает понимание такое, инстинктивное людей о бесовском мире, потому что с бесом невозможно договориться. Даже если ты вступаешь в договор, все время мелким шрифтом, лукавый все равно окажется в выигрышном положении. Человек, который поддался на уловки лукавого — либо сейчас, в нынешних условиях, либо в древности, через языческие культы, — он все равно проиграет. А Бог неизвестен. И Бог действительно обещает и подтверждает Свое обещание — дает наследников, дает наследие, дает неисчислимое потомство, которое не только кровное потомство Авраама и даже не столько кровное потомство Авраама, а это вся Новозаветная Церковь, все христиане, которые вот из наследия Аврамова — Единого Бога поклонение, получили еще и евангельское Божественное Откровение. В Евангелии же Господь, напротив, приходит и говорит, вот как апостол евангелист Иоанн Богослов говорил: «Бога не видел никто никогда, Единородный Сущий в недрах Отчих Тот явил». Вот когда Господь воплощается, Он говорит: все, можно не клясться, незачем — Бог, Он рядом с вами, вам не нужны никакие гарантии. И апостол Иаков в том чтении, которое сейчас, во время поста, кто вот выбирался на таинство Соборования и не просто ждал, когда же придет батюшка и тебя маслицем помажет, а внимательно вслушивался в апостольские чтения, тот помнит: в самом первом чтении, где устанавливается апостолом Иаковом по повелению Христа таинство Соборования, там Он говорит: будет слово ваше да, да; нет нет, да не в лицемерие впадете. И вот уже мы не имеем нужды ним в чем клясться, в отличие от ветхозаветного человека. Потому что раз мы носим имя Христа и Царствие Божие уже внутри нас есть, то каждое наше слово должно этому Царству Божиему соответствовать, без каких-либо дополнительных гарантий.

М. Борисова

— Мне кажется, что напоминание обетования Аврааму, которому пришлось ведь очень долго ждать, пока это обетование станет реальностью — он успел состариться и Сара вроде была бесплодна, и все, в общем, было как-то совершенно безнадежно с точки зрения житейской логики. Но вот то что надежда у них не угасала, было потом сторицею отплачено. Но, мне кажется, тут как раз мостик смысловой с тем отрывком из Евангелия от Марка — из 9-й главы, стихи с 17-го по 31-й — который тоже будет звучать завтра за литургией. Там речь идет о знакомой истории для многих православных верующих, которые и читают регулярно Евангелие, регулярно бывают в храме, потому что эта история достаточно часто вспоминается по разным поводам в церкви — история о том, как человек привел сына своего бесноватого, которого не могли исцелить апостолы, ученики Христовы, привел его ко Христу. И там были сказаны вот эти удивительные слова, которые, в общем, относиться могут к каждому из нас. Господь говорит: «Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему», и этот человек на это ему отвечает: «Верую, Господи! Помоги моему неверию». Вот в результате Господь исцеляет нечастного юношу и объясняет апостолам, почему они не могли исцелить его. Эта история, она вот, на мой взгляд, очень созвучна истории Авраама. Потому что тоже какие-то вот эти надежды, которые, казалось бы, вот, ну вот уже все, пришли, вот сейчас эти удивительные люди, они сейчас исцелят — и ничего не получается. И это и наша жизнь, в которой тоже постоянно мы — вот-вот, вот мы взмолились, вот мы, казалось бы, уже все храмы обошли, все молебны заказали — и вот ничего не получается. Вот о чем все это?

Иерей Стахий

— В этой ситуации нам Евангелие подчеркивает, что явился Сам Бог на землю. Не ангел, не какой-то пророк, не просто даже вот Мессия, как некоторый человек, обладающий сверхъестественными способностями, как его ожидали иудеи, а явился Сам Бог. И как раз на этом фоне немощь апостолов, как и людей грешных, она показана. И она не должна была смутить верующего иудея, который воспитан на истории Авраама, потому что он видит: Авраам — лучший из людей. Господь действительно, когда выбирал, кто будет готовить вот этот финальный рывок — две тысячи лет к пришествию Христа, Он выбрал самого лучшего человека. Все равно мы видим, что это самый лучший человек из страха там свою жену в гарем фараона отдает. Мы видим, что какие его тоже сомнения гложут. Мы видим, что он вместо того, чтобы в землю обетованную идти, дальше в Египет проходит. Ну то есть он сплошь и рядом по мелочам, но нарушает Божии установления, и как только он их нарушает — ситуация ему кажется, вот эта будет выгоднее, а наоборот, она только сильнее запутывается. И Господь его из этой ситуация распутывает. И точно также это происходит и с апостолами. Апостолы точно такие же, как и мы, как и Авраам, грешные, несовершенные люди. И готов исправить эту ситуацию только Христос. Поэтому и мы, вот мы приходим Великим постом в храм, и нас окружают люди, люди несовершенные. Мы подходим к батюшкам — те люди, которые только Великим постом в храм выбираются, им, правда, кажется: ну батюшки совсем вот какие-то либо затюканные, либо батюшки какие-то раздраженные. Те люди, которые в храм ходят регулярно, им кажется, что вот вроде Великий пост, время покаяния, а батюшки, правда, более усталые, то есть видны все их несовершенства, и это нашей вере препятствует. Препятствует как поведение просто других мирян, как и какая-то вот усталость священника, которая читается в нем — да, объективное человеческое. И здесь как раз нам надо разглядеть, как вот за всеми какими-то окружающими искушениями, испытаниями, за мелочами или серьезными какими-то, надо разглядеть все-таки действующего Христа, Который посылает Авраама и говорит: иди в землю обетованную, посылает апостолов, говорит: идите, проповедуйте, заодно исцеляйте. Который посылает людей там исцеленных, им говорит: иди там, больше не греши. И каждому из нас Он тоже дает какое-то дело. В том числе и раз я сегодня в храм пришел, то это Господь меня посылает и говорит: пройди, не споткнись о то, что перед тобой будут несовершенные люди. И ты все-таки, даже вот если твоя вера будет колебаться на этом пути, говори: Господи — смотришь на икону, а икона, кстати, может, и отнюдь не старинная, древняя, а новая или в таком вообще печальном состоянии, если и древняя, что даже и на нее-то, может, молиться тяжело. И мы все равно должны повторять, говорим: Господи, верую, помоги моему неверию, — что бы там ни случилось. Авраам ходил и ждал — это ладно, вот он не то что состарился в этом обетовании, но уже был глубоким стариком, когда это обетование получил. И, кажется, ну раз мне уже сто лет, то действительно, ну и Господь мне сына пообещал, то через годик-то должен родиться. А проходят все равно годы, когда он уже вроде выполняет Божие поручение, свою часть вот этого договора, а Господь ответное обещание — наследника, наследника не дает. Но за то что, мы видим, как был наследник — был наследник Исаак. И если мы посмотрим на трех вот ветхозаветных праотец — Авраам, Исаак, Иаков, — если мы вспомним ветхозаветных царей — там Давида, Соломона, вот мудрейший человек или псалмопевец, творческий человек Давид, не говоря уж там о Сауле, если мы посмотрим даже на пророков там — на Илия, который жрецов Вааловых побивает, то мы увидим, что самый идеальный герой Ветхого Завета — это Исаак. О нем мало что можно сказать. Вот в «Детской Библии» пересказано — да ничего особо не происходило, нет каких-то историй. Но он больше всего похоже на Христа. Он не отпадает. Он действительно, да, конечно, тоже грешный, несовершенный человек, со своими слабостями и любовью к одному сыну, там меньшей любовью к другому. Но тем не менее мы видим, что Господь настолько идеально исполнил, когда Авраам дождался, значительно лучше. Вот, может, Исаак не так воспитывал, вот нетерпеливо получил старшего сына Исава и радовался, а мы видим, наоборот, первый блин комом вышел. Точно также и мы должны вслед за Авраамом доверять, что да, пусть Господь подождет с некоторым исполнением нашего духовного желания или, действительно, материальных каких-то обстоятельств, каких-то родственных обстоятельств и так далее. Да, дождаться. Потому что Господь ждет, Он вне времени существует и смотрит на наше время немножко со стороны и сверху и видит, куда надо исполнение нашей просьбы поместить, если эта просьба в принципе спасению нашей души поможет.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям, сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». С вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. И мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. И все-таки, почему после преполовения Великого поста Церковь вспоминает именно преподобного Иоанна Лествичника? Я могу немножечко даже конкретизировать вопрос. Нас в Церкви постоянно предостерегают, чтобы миряне не увлекались аскетическими монашескими книгами, поучениями, что, в общем, есть вещи, которые плохо совмещаются в жизни и могут завести бог знает в какие духовные дебри. Почему же Великим постом нам так настойчиво рекомендуют именно аскетическую книгу, монашескую книгу. Первая ступень этой «Лествицы» — отрешение от мира, казалось бы, а мы миряне. Почему?

Иерей Стахий

— Потому что эта книга идеально показывает, что не нужно мирянам увлекаться аскетической литературой. И, в принципе, нужно мирянам очень аккуратно подходить ко всем наставлениям, которые они даже в обычном паломничестве могут получить от случайного иеромонаха на исповеди в монастыре. Потому что если ты смотришь «Лествицу» Иоанна Лествичника и видишь отрешение от мира, то понимаешь, что целиком эти правила начинают действовать, когда ты становишься монахом. Если ты через душу пропустил, разумом осмыслил «Лествицу», то тебя не смутит монашеский совет и обязательства его как бы выполнять, ты сразу поймешь: нет, мне не по пути с этим советом, этот совет не для меня. Это не потому, что этот монах какой-то, вот иеромонах, он что-то дурное мне советует, просто он не советует то, что нужно выполнять мирянину. И, таким образом, мы ставим на душе некоторый такой фильтр. Потому что каждый человек, он в больнице получает лекарство свое. Если врач случайно перепутает капельницу у двух стоящих коек, то либо будут тяжелые увечья, либо будут два уже человека предстоять этой же ночью перед Господом и отвечать за дела свои уже прошедшей жизни, потому что их душа от тела в результате физической смерти разлучится. Точно также и будет неуместно выполнение монашеского какого-то указания, монашеского аскетического чтения в мирянской жизни. Потому что, за исключением «Лествицы», другие многие произведения замечательные, интересные — там «Добротолюбие», «Луг духовный» — вот эти нам даже легче в чем-то, потому что мы в принципе такое более клиповое сознание имеем, а уже вот эти сборники монашеских поучений, они уже сами по себе это такая подборка цитат, это не связанные трактаты, и поэтому они очень легко читаются. Их куда легче читать, чем там ну какие-то вот, предположим, слова Григория Богослова о Духе Святом. Да, это как-то проще, это понятней, и как-то можно легко думать: ой, это же легко применить! — и начинаешь применять, и только духовных дров ломаешь. Здесь же, если ты видишь «Лествицу» — ты видишь, насколько монашеский путь иной. Кажется, ну тогда ладно, там прочел начало, можно дальше не открывать, не читать. Нет, в этом есть некоторый смысл. Смысл причем определенный, что вот мы видим, как Господь в Евангелии говорит там: поставь вторую щеку, тебя попросили одежду — отдай рубашку, тебя попросили пройти один стадий — пройди два. Максимализм некий евангельский. И мы не выкидываем Евангелие в окно: ой, я не могу щеку подставить — все, я Евангелие не открываю. Точно также, по некоторой аналогии, надо отнестись и к «Лествице» и тоже через символическое понимание понять и выбрать что-то такое, что ты можешь по аналогии в своей мирянской жизни сделать. Да, возможно, ты еще не смог подняться вроде на следующую ступень по монашескому пути, но тем не менее по мирянскому ты поднимаешься. Кроме того сама вот эта структура, вот мы вспоминали уже сегодня трех патриархов ветхозаветных — Авраама, Исаака, Иакова — вот эта лествица, возводящая на небо или наоборот, с которой человек может слететь в глубины адские, которая прежде всего, конечно, сон Иакова, он отсылает нас к Пресвятой Богородице, как мы Ее воспеваем — лествица, Еюже сниде Бог. Но точно также, как это постепенное приближение к Богу. Если ты читаешь «Лествицу» и видишь добродетели 30-й ступени, и видишь, и сравниваешь с добродетелями 1-й — и понимаешь, что и 1-я сложная. А какие-то ты смотришь в серединке и думаешь: ой, а вот эти-то я, в принципе, выполняю. Тут можно сказать, неважно, с какой ступеньки ты начинаешь, потому что все равно, для того чтобы Богу уподобляться, надо себя совершенствовать в самых разных направлениях. Если Иоанну Лествичнику и его ученикам в Синайской пустыне надо было уделить сначала внимание одним добродетелям, то христианину в миру можно начать с других, которые для монаха не так важны, он тоже до них дойдет, но постепенно. Кроме того, в принципе надо понимать, «Лествица», она нас мотивирует к постоянному приближению к Богу. То что мы не просто достигли какого-то уровня — и вот я вроде православный воцерковленный христианин, я как-то там более-менее там стараюсь где-то уступать, где-то о ближних заботиться. Мы должны понимать, что это, как Господь сказал в Евангелие: «Я путь, истина и жизнь» — что это постоянный путь, и постоянно тебе надо усилия прилагать для того, чтобы лучше и лучше становиться. Вот все-таки так подытожить вот это сравнение и разделение монашеского и мирянского пути я бы хотел таким выводом, что для монаха, как для такого духовного, можно сказать, представителя элиты молитвенной нашей Православной Церкви, для него борьба с грехами это вещь, на которой можно сконцентрироваться, и она не будет угрозой. Для мирянина же важнее другое. Наоборот, понимаешь: да, я не смогу, как монах, вот бороться настолько глубоко с грехами. Для мирянина надо понять: да, есть некоторые грехи, они постоянно в моей жизни свершаются, я в них периодически залезаю, отряхиваюсь, вылезаю, иду дальше, я не даю им перелиться через какую-то меру. Но я, несмотря на эти грехи, помню, что Господь в Евангелии сказал прежде всего возрастать в любви и добродетели. Поэтому я, несмотря на свои грехи и недостатки, которые я «Лествицу» прочел и понял, что они у меня есть, знаю, где я могу споткнуться, поскольку я не убежал от мира, я не в пустыне, я здесь, находясь в миру, постараюсь и Богу, и людям на работе, дома и случайным прохожим служить — служить своей любовью, служить своей заботой. А поскольку «Лествица» у меня уже есть, осмыслена, то я знаю, где вот в этой службе я случайно споткнусь.

М. Борисова

— Ну там, мне кажется, еще важно, вот как это очень перекликается со словами того евангельского отрывка, который мы на литургии завтра услышим — это слова Самого Спасителя: «Если сколько-нибудь можешь веровать, все возможно верующему». И, собственно, на первой ступени «Лествицы» у Иоанна Лествичника там же тоже говорится, он говорит когда о мирянах, в отличие от того, что дальше, на протяжении всех остальных ступеней говорится о монашествующих, то про мирян он же сам говорит, что если они удерживают свой язык от лжи и злословия, руки от воровства, ум от превозношения, а сердце от ненависти, не отрываются от Церкви, сострадательны к нуждающимся и никого не соблазняют, и к чужому не прикасаются, то ни недалеки от Царствия Божия. Вот, собственно, программа максимум в нескольких словах для мирянина.

Иерей Стахий

— Еще хотелось, вот вроде это не духовный смысл, но вспомнить, что Иоанн, на старости лет ставший игуменом Синайского монастыря, а до этого подвизавшийся в затворе неподалеку, жил как раз у ее подножия. Путь на эту Синайскую гору, тоже он трудный. Причем мне бы хотелось вспомнить, что есть два пути на Синайскую гору. Есть путь, вот когда до авиакатастрофы были массовые туристические направления на Синайский полуостров, на пляжи, и люди выбирались, то есть такой широкий, окружной путь пологий, по которому даже и человек и преклонных лет и со слабым здоровьем может взойти, где предлагают местные туземцы арендовать верблюда, на нем вверх прокатиться. А есть путь, который начинается — совсем в другую сторону от монастыря надо пойти, не налево, а направо, и он идет сразу в гору. Вот сразу там такие и ступени, ну даже не ступени, а просто по камням. Да, там проторенная тропа, именно там сидел вот монах — к сожалению, сейчас не вспомню имени его, мощи сейчас в сидящем положении тоже в монастыре хранятся, — и тоже принимал исповедь у тех, кто поднимался на Синайскую гору, там помолиться. И по этому пути ты дойдешь значительно быстрее, но тебе будет сложнее, это куда больше усилий. Вот я в подростковые годы с хором ездил и поэтому ну как-то мы всегда вот этим путем направлялись, естественно, на Синайскую гору. И поэтому если ты вот понимаешь: ой, я вроде иду ко Христу, стараюсь совершенствоваться, а толком не совершенствовался, но, может, у тебя больше сил, больше желания — возьми, пойди более коротким путем. Он будет более сложный, но зато ты будешь быстрее видеть результат. И, напротив, ты видишь: я пытаюсь идти к Христу, сделал один шаг вперед, потом свалился и два шага назад — значит, попробуй другой, окружной, пологий путь. Да, раз если даже нужна тебе какая-то помощь, то тоже, может, тебе и верблюд какой-то нужен — и в духовной жизни тоже можно взять и как-то и на молитву близких опереться, и на какое-то духовное руководство тоже, какое-то сегодняшнее. А что еще интересно: когда ты поднимаешься, что по одному, что по другому пути, вот заключительные сколько-то метров, десятков метров, их все равно проходить по одной лесенке узкой, там две дороги сходятся. И все равно вот самый последний шаг ко Христу, он самый тяжелый, потому что Христос — Он абсолютное совершенство. Поэтому если в какой-то определенный момент уже ты вроде и стараешься стать лучше, а не получается — это не значит, что ты: ой, я почти как Христос. Это по крайней мере значит то, что ты, в принципе, достиг некоторого уровня христианской жизни, на котором твоя задача не то что даже вверх еще зайти, с которого не соскользнуть, просто уберечься от окружающей греховной опасности.

М. Борисова

— А как нам сегодня, вот в XXI веке относиться к очень красивым, очень многофигурным композициям икон, изображающих «Лествицу»? Там души праведников, ангелы их поднимают по этой лестнице в Царствие Небесное. Там какие-то страшные бесы схватывают каких-то несчастных, стаскивают с этой лестницы. Это можно как какую-то сюжетную композицию часами рассматривать, но с точки зрения того, о чем мы только что с вами говорили, это, казалось бы, даже противоположно тому смыслу, который, как нам кажется, заложен в самой книге Иоанна Лествичника. То есть это гораздо более простое разрешение — вот взял тебя бес с этой лестницы, схватил за какой-то твой грех — и все.

Иерей Стахий

— Надо понимать, апостол Павел нам сказал, что ангелы — это служебные духи, в службы посылаемые. А бесы — это дефективные служебные духи, которые все делают просто наоборот. Служат эти духи, они Господу или служат они, наоборот, против воли Божией — в ситуации с бесом. Поэтому все зависит от нашей христианской свободы, от нашего свободного выбора. Поэтому если мы поднимаемся вверх по лестнице, не сдаемся, то Господь нам посылает ангелов, и они действительно нам помогают. Захотели мы пойти ко греху — то Господь отступает, ангелы отходят, и бесы, не дожидаясь приглашения, придут и нас будут скидывать. Поэтому надо понимать, что ускорение нам будет в любом направлении, главное, нам правильно самостоятельно направление определить. И если мы в нужном направлении, в сторону Царствия Небесного, вверх с трудом будем подниматься, то никакой бес нас не скинет.

М. Борисова

— А насколько нам полезно вот этот детальный разбор, который у Иоанна Лествичника, касающийся там страстей, как они там постепенно созревают в душе — вот эти все, это где-то перекликается с нашими учебниками психологии. То есть если начинать в это все вчитываться, мне кажется, до дела никогда не дойдет, ты просто запутаешься.

Иерей Стахий

— Важно понять сам принцип. Потому что ну тебя не будут, в принципе, волновать все страсти сразу. Лукавый, как и вот полководец вражеский, который хочет захватить город, его разграбить, сжечь, он, конечно, весь его окружает осадой и ищет слабое место. Но если находит слабое место, то он атакует именно туда всеми силами, вот этот пролом в стене. Точно также и сила бесовская, она тоже обрушивается на нас через какую-то отдельную страсть. Потому что зачем десять страстей в душе как-то там поджигать, распалять, если и через одну человек может погибнуть и вот с этой духовной лествицы слететь. Поэтому мы, вот глядя как страсть эта зарождается, должны понимать: вот, мне кажется, здесь я еще стоек, здесь мне угрозы не грозит, здесь я православный христианин, в принципе, не так это все страшно. Но прочитав «Лествицу», мы понимаем, что, возможно, это сейчас расшатывается тот самый-самый старинный кирпичик в моей оборонительной стене души, из которого может образоваться пролом. Если ты этот кирпичик один укрепил, то вообще никаких проблем не будет. Если ты поздно спохватился, то возможно, тебе надо будет бревнами заваливать, разбирая близлежащие дома. Как при осаде, вот Пскова мы помним — замечательная двойная церковь у пролома, где Стефан Баторий с поляками пробили несколько метров, даже десятков метров стены обрушили, и все равно вот несколько недель люди разбирали свои дома и несли. Так и точно также, как мы если уже страсть поймали в середине, когда она успела распалиться, то да, без жертв не обойтись, но еще оттуда можно выбраться. А уже когда она действительно целиком охватила, да, мы, может, и летим по этой лестнице ниже, но надо помнить, что Господь готов нас снова восставить и просто нам придется проделать тот же самый путь.

М. Борисова

— В эфире радио «Вера» программа «Седмица», с вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. Мы ненадолго прервемся и вернемся к нам буквально через минуту. Не переключайтесь.

М. Борисова

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья, продолжаем программу «Седмица». С вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. Вот четверг пятой недели Великого поста называется четвергом Великого канона или четверток канона. И накануне, в среду вечером, по установленному VI Вселенским собором правилу, совершается особая служба, на которой Великий покаянный канон преподобного Андрея Критского, который на первой неделе Великого поста читали по частям четыре вечера подряд, читается уже полностью. Это бывает единственный раз в году. И помимо него читается также житие преподобной Марии Египетской, по имени которой вся эта служба получила вот традиционное название Мариино стояние. Казалось бы, что общего? Мария — это такая грешница по призванию, и ее житие рассказывает о том, что вот есть такой пример, что даже человек, который грешит не потому, что его к этому вынуждают какие-то обстоятельства жизни, может в какой-то момент переломить свою судьбу, переломить свой жизненный путь и в результате достигнуть высот совершенства. Но Андрей-то Критский —это монах-монах, это человек, который прожил вот такую совершенно аскетическую жизнь. И, собственно, как бы плодом всех вот этих подвигов и стал этот великий канон, который, собственно, он в конце жизни уже написал. И вот что объединяет этих двух святых в глазах Церкви?

Иерей Стахий

— Их объединяет борьба со грехом, которую как раз вот мы обсуждали в контексте «Лествицы». Потому что вся неделя, она освящается воскресным днем, ну более того, если мы вспомним слово «седмица» — у нас название нашей программы, как раз вот с первого дня седмицы — с воскресенья, с недели дальше продолжается некоторая общая тематика. И вот эта общая тематика Триоди — это опыт покаяния, опыт покаяния, который как перемена жизни, постоянной борьбы со грехом лучше всего являют люди монашеской жизни. И Андрей Критский, и Мария Египетская — это люди монашеской жизни. Разного направления: Андрей Критский — именно монах монастырский, Мария Египетская, не принимавшая никакого пострига, тем не менее являет собой образ отшельничества. Поэтому мы видим два направления монашеского жития. А кроме того мы видим, что вот этот же путь монашеского жития, он имеет и разный старт. Как вы уже сказали, что Андрей Критский с юных лет как-то Богу себя посвящал, а для Марии Египетской был существенный перелом в ее жизни от вот этой разгульной, блудной жизни. Причем блудной — ну нам житие живописует так, что даже самые вот уже блудники XXI века могут сказать: ой, так даже и мы до такого не доходим, как там она. Но тем не менее мы видим, что итог один и тот же. Потому что задача наша прийти в конечную цель — соединение со Христом. Андрей Критский дает нам опыт покаяния, и ему проще его выразить, потому что он его так живым образом, логично с детства осмыслял. Мария Египетская, она нам не дает опыта, не дает богословия покаяния, она-то и не очень разбиралась-то в Божественных писаниях, никто ее не учил, хотя тем не менее мы знаем, что чудесным образом тоже ей вот эти знания были Господом постепенно открыты. Но она поэтому и не учит, и не наставляет, и наоборот, она хотя берет и может ходить по воде, тем не менее она преклоняется перед Зосимой, который имеет священный сан и несет Дары Святые, причастие Тела и Крови Христовой, чтобы она могла приобщиться. Андрей Критский тоже, мы видим, что хоть он и монах, но тоже он беспокоится в чем-то и о земных вещах, постоянно мы вот видим: «Богородице, град Твой сохраняй», да. И мы, конечно, все думаем: ой, это в принципе общая молитва про наш, про город, какой вот у нас тут есть — кто в Москве, кто в Петербурге, кто в малых городах. А на самом деле это он о Константинополе молится, что тоже вот мы чуть-чуть дальше по седмице пойдем и поймем, почему тоже Андрей Критский об этом молился. И вот а Мария Египетская, она наоборот, от большого города, который охватывал ее жизнь, Андрей Критский жил в монастыре и думал, как же там город большой стоит, а она наоборот, из большого города, из Александрии, одного из величайших городов древности и в экономическом плане, и в плане культуры, философской школы, она убегает. А нам путь поста — это путь уклонения немножко не только вот некоторых кулинарных изысков, но это путь уклонения и от суеты. И вот как раз образ уклонения от суеты постепенного — Андрея Критского, у него просто, уклонения от суеты радикального — Марии Египетской — это то, что может применить в своей жизни любой постящийся христианин. Кто-то более сообразует свою жизнь с ритмом церковного календаря, и он идет по примеру Андрея Критского — больше погружается в Священное Писание, в богословие, как-то делает следующий шаг. Кто еще немножко находится по касательной, рядом с Церковью, не настолько глубоко в нее вошел — тот не должен брать время на раскачку, уже некогда постепенно там, по шажочку делать, нужно, как Мария Египетская, сразу с места в карьер — взять и начинать поститься, начинать приобщаться Святых Христовых Таин, начинать покаяние. И потом уже не забрасывать. Потому что Мария Египетская все-таки нам показала: ой, не то что 40 лет прожила в пустыне, по водичке прошлась, как по суху — все, ну теперь могу обратно в город вернуться. Точно также и человек, который до поста до этого, до Великого, внимания не уделял, целый год там не приходил, не причащался, не исповедовался, он не должен после поста пропадать. Он должен, наоборот, с Марии Египетской пример взять, чтобы остаться — остаться с Богом. Это не значит, что Господь сразу, как Марию Египетскую призовет, это еще надо заслужить своей праведной жизнью. Но по крайней мере будет вот эта радость от общения со Христом в любом случае — что после резкого перехода, что после плавного.

М. Борисова

— На самом деле это неделя нам дарит пример еще одного такого резкого перехода — 14 апреля Церковь чтит память преподобного Варсонофия Оптинского. Оптина пустынь прославлена очень многими старцами, но вы знаете, мне кажется, что один из уникальных совершенно примеров вот такого жития — это жизнь преподобного Варсонофия. Потому что 46 лет прошло абсолютно светской жизни. Ну как, если сын богатого купца из оренбургских казаков, закончил военную гимназию, училище, штабные офицерские курсы в Петербурге, сделал блестящую военную карьеру, дослужился до полковника, ему оставалось там две минуты до генеральского чина. И в 46 лет, как говорил о нем его духовный отец, последний Оптинский старец Нектарий, что из блестящего военного в одну ночь, по соизволению Божию, он стал старцем — это вот слова его старца. Ну на самом деле просто человек заболел воспалением легких и попросил, уже вот в очень таком тяжелом состоянии, денщика почитать Евангелие. Вот тот ему почитал Евангелие — человек перевернуло. Перевернуло так, что вот все человек оставил и ушел простым монахом, послушником — его же никто сразу там на какие-то высокие посты в монастыре не ставил. Начинал он, как все, с простого послушания и долго находился в послушании у старца. И все — в 46 лет это сформировавшийся уже человек, это взрослый мужчина. Трудно представить себе. Вот это же не Мария Египетская, которой и 30 лет не было, когда у нее этот переворот в душе произошел. Вот так же тоже может быть.

Иерей Стахий

— Мне кажется, что нам вот сейчас, именно в 2021 году, имея за спиной 20-й год, эпидемию морового коронавирусного поветрия, вот эта особенность и какие-то детали жития Варсонофия Оптинского, в том числе история с воспалением легких, должны дать очень красноречивый пример. Потому что, в принципе, да, кто-то перенес легко, но в основном короновирусная инфекция приводит к чрезвычайно мощному воспалению легких, нестандартному, от которого действительно и умирают большинство людей, пусть и какие-то сопутствующие болезни активизируются. Господь, когда посылает человеку болезнь, и когда вот особенно болезнь легких — важный такой символический смысл: ты берешь и вдохнул, пока ты дышишь — ты жив. Да, как проверяли люди древности, там и пульс может не знали, как еще человек дышит — значит человек жив, если уже не дышит — значит, все, Богу душу отдал. Недаром вот даже «дух» и «дышать» — это однокоренные слова в славянских языках и во многих других языках мира. И вот действительно, когда у тебя уже дыхание жизни тела становится затрудненным, то Господь через это может показать, точно также как Он показывал, например, что через слепоту очей исцеляемых людей в Евангелии, слепоту духовную, что там не видят фарисеи Божественного Откровения. Через расслабленность, через паралич каких-то людей показывает паралич души — что душа парализована — вроде понимает, как надо делать, а сил нет, и только Господь в силах ее восставить. Через исцеление хромоты вроде показывает — да, человек вроде идет к спасению, но как-то ни шатко ни валко передвигается. Вот точно также и здесь. Вот эта история, что ты хочешь вдохнуть жизни и хочешь этой жизнью земной насладиться — и вот она карьера, и вот она военная карьера или наша какая-то обычная, достижения вот эти все земные, у каждого в своем направлении, — что Господь дает в них затруднения в здоровье или не только в здоровье, чтобы показать: у тебя аналогичные проблемы в душе, просто о душе ты не задумываешься. Может, нам не нужен такой сильный переворот, потому что от нас не требуется таких свершений, как от Варсонофия Оптинского, который он после двух лет ожидания, после восьми лет послушничества, после там первых лет монашества, когда он уже в глубокой старости, по сути, хоть кому-то какие-то советы стал давать, став скитоначальником вот этого знаменитого скита Оптиной пустыни. Возможно, от нас этого не требуется. Но тем не менее для нас, для всего общества, для всего мира следует задуматься, что нам поменять, дышим ли мы только воздухом или есть ли в нас дыхание жизни, Дух Святой, Который Господь дал Своим ученикам и апостолам. А если есть, достойны ли мы с этим Духом Святым вместе дыхание своей души осуществлять.

М. Борисова

— Мне кажется, что история преподобного Варсонофия Оптинского, она еще ну как, она очень важна, мне кажется, таким уроком о том же самом терпении и надежде, о которой мы говорим уже сегодня на протяжении всей передачи, начали с апостольского и евангельского чтения. Когда на закате жизни сложилась очень тяжелая ситуация — взбунтовались духовные чада предыдущего старца, Иосифа, и для умиротворения обители было решено перевести старца Варсонофия в Ново-Голутвин монастырь, он был уже очень пожилым человеком, он очень плохо себя чувствовал. И оказаться в новой, совершенно неизвестной ему обстановке, где все нужно было начинать заново. Но удивительно, что он в это время писал сам в своем дневнике. «Мое теперешнее положение напоминает следующее: шел я по прямой дороге и казалось мне, что так и дойду до цели. Вдруг на пути бревно. „Сворачивай“, — говорит. Но я не хочу сворачивать, мне идти хорошо, я привык идти этой дорогой, хотя и уклоняюсь по временам то направо, то налево, но все-таки иду. Нет, говорят, сворачивай. Господи Боже мой, и вовсе не хочется. И вдруг я слышу иной голос, говорящий мне: сворачивай, — и это голос Божий. Да будет воля Божия». То есть это вот удивительное, то чего нам всем не хватает. Вот когда мы это бревно на своей дороге находим, вот последнего — дождаться, когда ты услышишь голос Божий, — я не знаю, я немного видела людей, которые способны на это.

Иерей Стахий

— У нас календарные праздники каждый раз по-разному выпадают и сочетаются с праздниками переходящими, зависящими от Пасхи. И вот мы на этой неделе смотрим на Иоанна Лествичника и тоже мы видим, что «Лествицу» он писал по просьбе и, можно сказать, в ответ игумену Раифского монастыря — это тоже Синай, но это уже его более прибрежная часть, другой монастырь. Сам он тоже отшельник, он вообще не стремился к монастырскому житию и тоже на старости лет он все-таки монастырь возглавил. То есть да, Господь берет и, если человек исполняет послушание у Господа, то Он может ему какое-то новое поручение дать. И мы видим, что на этой «Седмице», которая стартует с памяти Иоанна Лествичника, вот в этом году именно, в нашем 21-м, мы видим память Варсонофия Оптинского, у которого удивительным образом тоже судьба перекликается. То есть тоже совершенно, как вот тут 46 лет, из них там, как мы помним, дворян еще до рождения там с беременности уже записывали в армию, то есть он был посвящен, как Иоанн Лествичник посвящен затвору, что тоже он шел к старцу Амвросию, точно также, как Иоанн Лествичник писал из послушания игумену Раифского монастыря, а в итоге пришел к другому старцу и точно также. Вот такие вот видишь некоторые удивительные аналогии и можно сказать: да вот, вроде натяжка. На самом деле Господь показывает: у каждого свой, собственно, уникальный путь, но все равно, если ты идешь ко Христу, одни и те же шаги нужно делать. Мы, может, не уходим в монашество, мы не становится игуменом какого-то монастыря — ни Синайского, ни Ново-Голутвина монастыря, который, как мы помним, после перевода кафедры из Коломны в Тулу, да, который пришел в страшнейший упадок, не финансовый, а просто, ну правда, и монашеская жизнь расстроилась. И Варсонофий Оптинский ее смог восстановить. Не только что его духовные чада, как это водится именно у нас, принято, люди стараются помогать монахам, а не приходским священникам, и поэтому вот Ново-Голутвин монастырь чада Варсонофия Оптинского сразу с иголочки выстроили. Но главное, как он там монашескую жизнь восстановил. Точно также и мы, конечно, на свою жизнь смотрим — и тоже Господь берет и нас когда направляет к тому или иному послушанию, ну к тем или иным преодолениям других затруднений, ты говоришь: Господи, я же честно преодолевал такие затруднения, я же не просто на печке лежал, не просто как-то там в сторону небес там посылал какие-то плевки, нет, я же действительно трудился и вот ну как-то. А Ты мне зачем новые искушения, испытания делаешь? Так тоже Господь не обязательно это тоже, что говорит: нет, ты должен, потому что это твой долг Мне послужить. Так и легче будет. Так и в принципе мое мнение, да, Варсонофий Оптинский, ему, конечно, было жалко и тяжело расставаться с монастырем. Потому что истинный монах, он убегает от мира не вообще, он убегает в обитель в конкретную. И то, что перевели в другой монастырь, конечно, ему это, конечно, казалось, тяжело. Но все-таки то что он уже смог последний год своей жизни посвятить не разбору каких-то дрязг внутри Оптиной пустыни, а спокойно вот из каких-то вот простых там, неграмотных монахов формировать общину людей, которые его искренне слушают в Ново-Голутвином монастыре — это была польза не только для Коломны, не только для коломенских монахов, но это была польза и для самого старца Варсонофия, который тоже благодаря этому лучше к встрече с вечностью смог подготовиться. Так и мы, получая новые испытания, сможем получить не только возможность Богу как-то усиленно послужить, но и, правда, пользу для своей души и более даже легкий путь спасения.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям, в эфире программа «Седмица». С вами Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. И мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. Неделя удивительная, она вот вся какая-то проникнутая вот этими удивительными какими-то богослужениями. И заканчивается она тоже таким удивительно праздничным, радостным аккордом, хотя, казалось бы, пост еще продолжается — Суббота Акафиста или Суббота Похвалы Богородицы. Ну все, кто на этой службе уже был в своей жизни, наверное, поймет, о чем я говорю, потому что служба, она настолько теплая, такая сердечная и такая вот она, отвечающая — понятно, что христианство, оно вненационально, но вот наше традиционное русское православие с его каким-то таким сердечным почитанием Матери Божией, на него очень ложится вот эта служба, она вот просто как будто выливается из сердца. Поскольку у нас вообще все традиционно очень любят акафисты, а уж акафист Матери Божией — это такой жанр, традиционно очень почитаемый и любимый в Русской Православной Церкви. Но вот откуда вообще в принципе взялась эта служба? Она ведь довольно поздняя и, насколько я понимаю, в какой-то период церковной истории где-то даже объединялась с богослужением, посвященным Благовещению.

Иерей Стахий

— Ну не такая уж она и поздняя, потому что у нас многие двунадесятые праздники тоже только где-то в VII веке сформировались. У нас есть некоторое представление, что вот с глубокой древности примерно все праздновали и праздновали, и праздновали. Куда больше удивляет, что сколько еще столетий этот акафист был одним единственным. Потому что следующий акафист — мы не знаем, какой там, как он назывался, но в принципе стали по образцу акафиста Пресвятой Богородицы писать другие акафисты только уже спустя где-то 300–400 лет, уже в втором тысячелетии. В XI в XII веке и расцвел этот жанр, второе дыхание, прежде всего — увы, не всегда качественное, но по крайней мере количественное — он получил такое еще в XIX веке, до революции, но вот и новое в 90-е — 2000-е годы акафисты тоже очень любят писать. Регулярно мы видим, на заседании Синода утверждает текст того или иного акафиста — иконе Богородицы, одному из святых. И это, в принципе, хорошо, потому что людям эта служба нравилась. Другое дело, что на протяжении столетий и, собственно, до сих пор в нашем уставе единственный акафист, который как уставная служба, не домашнее келейное пение, которое ну можно добавить в том числе вместе собраться и в храме совершить в какое-то свободное время, в том числе и добавить просто к какой-то обычной службе, что единственный момент — это вот Великий пост. Мне кажется, это отнюдь не случайно. Потому что мы, в принципе, забываем, что суббота и воскресенье по ходу святой Четыредесятницы Великого поста, они к Великому посту напрямую не относятся — да, мы сохраняем ограничения в пище, но мы получаем уже прежде всего полную Божественную литургию, а не Преждеосвященных Даров, и уж тем более не как ее отсутствие в понедельник, вторник и четверг. Ну и мы получаем тоже напоминание не о том, что вот грехи, их преодоление, а наоборот, получаем напоминание о радостных событиях, связанных с Воскресением Христа. И здесь то что уже когда у нас больше половины поста позади, потому что стояние Марии Египетской, чтение канона Андрея Критского — это ровно середина поста. Кстати, что это тоже уставное время чтения канона Андрея Критского. Потому что по замыслу древнему церковному человек должен вначале несколько недель попоститься, а потом уже задуматься о глубине покаяния. Когда человек только приходит в первые дни на канон Андрея Критского — еще масленица позади, только что блинчики там с красной рыбкой кушал, и как же вот сразу к покаянию с места в карьер стартовать — это уже путь даже не Андрея Критского, а как мы говорили, Марии Египетской, какой-то, получается. Поэтому тоже если понимаешь: стоял на каноне Андрея Критского и еще больше о блинах, пирогах думал, то обязательно вот выбираешься на службы серединки. И это служба максимально такая постная, строгая, длинная, где вот много говорится о грехах, о том, как мы недостойны, и как вот и даже наше покаяние не сравнится с покаянием Марии Египетской. И тут буквально проходит два дня, и ты попадаешь на максимально радостную службу Великого поста. Тоже вот такая служба, но тоже где поется о радости, призыв вот как раз евангельский. В Евангелии — вот у нас даже слово «Благовещение», с которым, правда, Суббота Акафиста была связана, в русском языке не так ассоциируется с словам «Евангелие». А надо помнить, вот по-гречески «Евангелисмос» — «Благовещение», потому что Евангелие — «благая весть» — тоже это однокоренные слова. То есть это Господь призывает нас к радости. И как раз ты сходил, и сначала вот как на исповедь, поисповедовался, а потом приобщился Святых Христовых Таин и радость в душу получил, точно также ты вначале берешь и сосредотачиваешься на великопостном усилии, на преодолении своих недостатков, а потом проходишь и говоришь: ой, Богородица, спасибо, я такой грешный, недостойный, а все равно Ты меня спасаешь, Христос рождается, вот воспевается Твое величие и величие, что все-таки надо помнить, что Богородица воспевается не как сейчас тоже, увы, есть такая склонность у людей — вот там, Богородица, как-то Она там какие-то там желания выполняет — как-то Богородицу мыслят автономно от Ее Сына Божественного. А здесь мы видим — акафист Богородице — и видим, что прежде всего воспевается Христос, а Богородица воспевается именно настолько, насколько Она со Христом соединена. И поэтому, раз мы любим Богородицу и стараемся брать с Нее пример, то и тоже мы свою жизнь отсчитываем, насколько мы со Христом соединены.

М. Борисова

— Но помимо всего прочего, там есть еще историческая основа. Собственно, благодаря этой исторической основе и получилось разделить, отделить акафист и Субботу Акафиста от службы Благовещения. Поскольку по преданию считается, что акафист был написан в память великого освобождения стольного града Константинополя от персов и скифов. И было это в 626 году, когда была морская блокада города и вот...

Иерей Стахий

— И сухопутная.

М. Борисова

— И сухопутная, да. И, собственно говоря, перекликается это с историей праздника Покрова Пресвятой Богородицы. Потому что, когда отчаявшиеся жители города кроме как на молитву, больше уже ни на что надеяться не могли, патриарх с иконой Богородицы Одигитрия и с Ризой Богородицы обошел крестным ходом стены города, Ризу погрузили в воды пролива, и вот, собственно, в этот-то момент все это чудо освобождения от блокады произошло. Но насколько это важно или это нам, может быть, и не очень важно?

Иерей Стахий

— Нет, действительно важно. Потому что если мы посмотрим на Византийскую империю, Восточно-Римскую империю — это одно и то же государство — времен его силы и расцвета, то мы увидим, что главный собор империи, то есть посвященный Премудрости Божией, то есть Господу Иисусу Христу, что прежде всего идет поклонение Господу, Его возвеличивание и ассоциация: вот, мы как Христос — мы всех сокрушаем, враги нам покоряются, империи увеличиваются, Юстиниан завоевывает Италию, юг Испанию, Северную Африку, да, там на Востоке мир с персами — то есть вот такое благополучие. И потом империя начинает схлопываться — авары, славяне, персы, арабы, норманны — то есть она все меньше и меньше становится, пока ее турки окончательно, вслед за крестоносцами, не уничтожают. И уже мы видим, как центр богослужебной жизни перемещается из собора Святой Софии во Влахерн, в храм, посвященный Богородице. И если второй город империи Византийской, который сохранялся почти до ее окончания, когда уже Александрию мы вспоминали в контексте Марии Египетской, Антиохии были завоеваны арабоми достаточно давно. То вот Фессалоники, если там изначально Дмитрий Солунский считался как покровитель, Константинополь прежде всего, вот в лучшие, мощные годы — нам покровитель Сам Христос. А тут уже люди понимают: нет, мы недостойны, мы не такие, как Христос, мы слабы, а вот Богородица нас может защитить. Понятно, в этом есть, может, тоже какое-то народное язычество, но по крайней мере некоторое смирение, смирение что да, не то что я могу подражать Христу и Его совершенству, я стараюсь хотя бы подражать Богородице. Вот Богородица — Она не Христос, но Она рядом с Христом. И я тоже, увы, совсем не Христос, но я постараюсь хотя бы рядом с Христом держаться. Мы разобрали седмицу чрезвычайно насыщенную. Даже вот если бы не была память великого святого Варсонофия Оптинского, недавнего, который всего лишь сто лет назад жил, то тоже вот и память и Иоанна Лествичника, и Мария Египетская, и Андрей Критский, и Похвала Пресвятой Богородицы — это такие вот все службы. И кажется: да нет, обычная неделя, неохота в храм как-то дополнительно выбираться, ну вот воскресенье будет, там схожу. Поэтому, дорогие братья и сестры, идеально будет, конечно, выбраться вот и в среду вечером, где по традиции у нас утрени службы, у русских — почему хоть и не логично, но зато вполне удобно, когда уже работа позади — выберитесь. Не обязательно на всю эту трехчасовую, четырехчасовую службу — стояние Марии Египетской, ну просто зайдите после работы, чуть-чуть помолитесь в храме, снова почувствуйте ритм этого покаянного канона. Захочется подольше постоять — постоите. Понимаете, что устали, там детки дома ждут — ну помолились — все, вышли, пошли дальше. И точно также и в пятницу. И вот вы действительно почувствуете, как вот эта скорбь о своем недостоинстве, она переходит потихонечку в радость. А в принципе вся наша земная жизнь — это преодоление скорби и погружение в радость. И поэтому, если мы будем постоянно, вот во время Великого поста это почувствуем, переход от скорби к радости, в течение всего года, в течении всей своей христианской жизни будем тоже, несмотря на все искушения и испытания, от скорби к радости переходить, то и самый последний, заключительный переход, когда душа у нас от тела будет отлучаться, он точно также будет. Да, мы его будем бояться, страшиться, это будет некоторая скорбь, расставание с этим миром, но закончится это вечной радостью в Царствии Небесном.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. В эфире была программа «Седмица». С вами были Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. Слушайте нас каждую субботу. До свидания. Поститесь постом приятным.

Иерей Стахий

— Божией помощи.