Светлый вечер с Александром и Еленой Михайловыми (05.03.2018)

У нас в гостях были актеры, музыканты Елена и Александр Михайловы.

Мы говорили с нашими гостями об их творческом пути и о том, почему в 80-х годах прошлого века они, придя к вере, оставили кино- и театральную карьеру и изменили направление своего творчества.

---

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Марина Борисова...

М. Борисова

— Добрый вечер.

К. Мацан

— И Константин Мацан. У нас сегодня в гостях актеры театра и кино, супруги Александр и Елена Михайловы. Здравствуйте, дорогие друзья.

А. Михайлов

— Здравствуйте.

Е. Михайлова

— Добрый вечер.

К. Мацан

— Поскольку мы радио и картинки нет, я напомню — наверное, все русскоговорящие на планете смотрели «Формулу любви». Так вот, Александр Михайлов — тот самый молодой помещик. Сегодня он с супругой у нас в гостях. Во многих интервью вы говорили про то, как во второй половине 80-х, на волне воцерковления, вы приняли решение уйти из театра и из актерской профессии и занялись другим видом творчества. Вы ушли из театра, но не из творчества: вы стали петь в церковном хоре, а позже — выступать как дуэт с певческими программами. И нам бы хотелось сейчас на тот же самый период времени, на ту же эпоху посмотреть несколько с другой стороны — не просто фактологически, что произошло…

М. Борисова

— Как происходила внутренняя перестройка, что происходило внутри в тот момент, когда менялись обстоятельства жизни.

Е. Михайлова

— Если говорить вообще о том времени, конечно, оно было особое. И перестройка внутри происходила не только у нас с Сашей, это было время призыва, мы даже себя называли «призывники 80-х». 1988 год — это был как бы апогей этого «призыва». Но у нас всё началось раньше, еще когда был Советский Союз. Мы чувствовали, что есть что-то больше, чем работа, есть что-то больше, чем искусство, есть что-то больше, чем обычная жизнь, и мы стали искать, что же это должно быть. В этом плане мне повезло, я была крещена не в детстве — мне был 21 год, когда я крестилась на дому у замечательного священника, отца Николая Ведерникова, который на дому крестил десятки, если не сотни людей, потому что в храм тогда боялись идти люди, сообщали на работу, и даже это грозило увольнением. Например, Екатерина Краснобаева, которая сейчас благополучно вещает, ее вызвали и сказали: «Мы знаем, что вы с мужем повенчались. Как это понимать?» Она уже претерпевала в начале 80-х, даже в конце 70-х, держала ответ: почему и как. То же самое, когда мы с Сашей стали искать смысл жизни. Нам помогло то, что я была крещена в сознательном возрасте, и отец Николай Ведерников объяснил мне, что такое хорошо и что такое плохо. Это было неформально, перед крещением он сказал, что я должна принести исповедь за всю свою жизнь, сказал мне, на что я должна обратить внимание, что такое заповеди. Понимаете, это 79-й год. И когда я поняла, что такое хорошо, а что такое плохо, в чем я должна принести покаяние, я пришла перед крещением к нему. Он крестил на дому не одну меня тогда. И я встала перед большим выбором: а как же мне совместить это с моей жизнью? И он мне сказал: «Не надо, не надо. Если формально, то не нужно. Когда вы примете, что вы будете так жить, тогда и приходите».

К. Мацан

— Креститься.

Е. Михайлова

— Да. И у меня перед глазами разверзлась бездна. Я представила мой путь от его письменного стола до двери: как я сейчас выйду, как уйду, и я попадаю в какое-то болото. И я сказала: «Вы знаете, я постараюсь». Вот так я в жизни поняла, что такое хорошо и что такое плохо. И когда мы познакомились через какие-то недолгие годы с Сашей, когда у него возник вопрос, что он не может разобраться в каких-то ситуациях, я ему сразу сказала: «Ты знаешь, есть такой замечательный священник, я у него, правда, давно не была. Можно с ним поговорить». И Саша с ним поговорил. И с этого началось наше внутреннее движение.

М. Борисова

— Александр, а вы были в детстве крещены?

А. Михайлов

— Да, я был крещен в детстве. Я видел этот храм недавно, ну, как недавно, лет 25 назад, это храм в городе Коломна. Меня крестили в шестидесятые годы, в хрущевский период. И я там спрашивал тоже у священника: «Как быть?» — «Ну вот, все твои грехи, которые ты совершил с того времени, они с тобой». И поэтому мне нужно было, чтобы воцерковиться, конечно, провести колоссальную «генеральную» исповедь.

М. Борисова

— Это под влиянием Елены, или это внутренняя потребность собственная?

А. Михайлов

— Это была абсолютно внутренняя потребность. Лена является здесь человеком, знаете, как Ангел-Хранитель… Я к ней обратился: «Слушай, у тебя нет никого в помощь? Мне нужно поговорить». У меня были уже очень серьезные драматические сердечные переживания, можно сказать, я был в тяжелом состоянии, на личном даже фронте… И Лена в этом смысле мне очень помогла. И когда я приехал к отцу Николаю Ведерникову, пообщался с ним, он мне сказал: «Исповеди-то у тебя нет пока. Ты подготовься и приходи». Но когда я вышел, я почувствовал, что мы были не двое, нас было не двое — я почувствовал присутствие Божье уже тогда.

М. Борисова

— А вы уже тогда были знаменитым актером, вы снимались?

А. Михайлов

— Это было до знаменитости. Но что называть знаменитостью? За моей спиной уже были фильмы «Тропинины», «Ромео и Джульетта», «Июнь. Москва. Чертаново». Я снимался, у меня в год было два фильма. Это вот сейчас говорят актер одной роли… Кто смотрел фильмографию, тот видел. Я ушел из театра в 1987-м… Это, кстати, тоже очень важно — мы ушли из театра, потому что в кино еще не было той тенденции, о которой я часто повторяю, говорю, что нам было очень трудно. Действительно, мы с Леной вместе шли этим путем. У нее было крещение, но не было воцерковления в нашем понимании этого слова. А меня всегда тянуло в храм, просто не было времени физически, но тянуло, то есть я никогда не был против, не был атеистом… Кстати, я еще в школе, я всегда знал, что человек не может произойти от обезьяны. Не знаю почему, но внутренняя была такая убежденность…

М. Борисова

— Но обидно же, это естественно…

А. Михайлов

— Даже не поэтому. (Смеется.)

К. Мацан

— Вот смотрите, вы рассказали две истории похожие. Перед человеком, который задумывается о вере, о смысле жизни, и приходит к Церкви, встает вопрос о необходимости очень круто себя изменить внутренне, и, следовательно, всю свою жизнь. Кого-то это отпугивает и не дает сделать шаг. Вы этот шаг совершили, и дальше возникает, как правило, опасность другого рода, другая крайность: всё, с завтрашнего дня всё прошлое сгорает, как говорил герой одного фильма, «я рву старые нити и сжигаю старые письма», профессию я бросаю…

М. Борисова

— Только Церковь.

К. Мацан

— То есть неофитская «ломка» какая-то возникает, неофитская ревность не по разуму даже иногда.

Е. Михайлова

— Через это, насколько я слышала от разных людей разного возраста, проходят, независимо от эпохи. Каждый взрослый человек, открывающий для себя этот мир, вдруг готов жить только в этом мире и никакого другого ему не нужно. И хорошо, если рядом окажется мудрый советник, который его удержит. Но очень многих не удерживают…

А. Михайлов

— Слава Богу, что мы это пережили. Я помню, что подруги мамы были иногда в шоке, когда я им начинал что-то читать. Усаживал их напротив себя и начинал им читать какую-то духовную литературу, они с уважением кивали. Но потом они, конечно, всё нам рассказали. Это всё было, и не только это, можно многое вспомнить. Но, слава Богу, что было руководство, отец Николай Ведерников никогда нас не благословлял уходить из театра. Это очень важный момент. Он вообще говорил, что это кафедра. И действительно, в нашу бытность театр нес колоссальную идею, миссию даже. Неслучайно Товстоногов говорил, что это единственное место, где можно говорить правду. Это действительно было так. Но мне кажется, здесь нужно что сказать: видимо, внутри души была некая полость, которую нужно было заполнить тем духовным содержанием, которого мы не имели тогда. Апогей этого заполнения произошел, когда мы поступили в Свято-Тихоновский богословский институт и получили упорядочение знания. Потому что когда мы были молоды и только пришли к вере, мы похватались — из высшей математики, из арифметики пару слов, но мы не знали азы, духовных отцов, отцов-пустынников и много другого, богословские колоссальные труды. Я помню, Григория Паламу брал или…

Е. Михайлова

— Это любимое чтение всех новообращенных.

А. Михайлов

— Но не только, там много другого. А Феофан Затворник был немного в стороне…

Е. Михайлова

— Можно я расскажу? Это была уникальная литература. Первые книги, они нас потрясали и вдохновляли. Я помню, мы читали «Отец Арсений», «Неугасимая лампада» Ширяева — мы просто были потрясены этим. Мы папе читали, после чего он принял крещение. Потом, была про Елизавету Федоровну совершенно потрясающая книга. Мы с первых дней нашего знакомства с Сашей поняли, что мы можем петь вдвоем. И мы буквально с первого дня знакомства стали петь и стали разучивать новые и новые песни. Мы тогда работали в детском театре и пели детские песни, пели и взрослые песни. И потом, когда мы уже ушли из репертуарного детского театра, мы продолжали петь и собирать песни, совершенно разные. И до сих пор поем и собираем. И это было для нас той соломинкой, тем… не знаю, как сказать, — это было нашей жизнью.

К. Мацан

— Давайте прямо сейчас послушаем что-нибудь из вашего репертуара. Например, что?

А. Михайлов

— Есть замечательная песня у матушки Людмилы Кононовой, которая называется «Пространство песни».

(Звучит песня.)

К. Мацан

— Александр и Елена Михайловы — артисты театра и кино, сегодня проводят с нами этот «Светлый вечер».

М. Борисова

— Мы понимаем, насколько сложным был период, когда, с одной стороны, оставался театр, а с другой стороны, начиналась какая-то новая творческая жизнь. Но ведь очень много актеров и вашего поколения, и старше, и чуть младше, в тот или иной период своей жизни уходили, подобно вам, в другие параллельные виды творчества. А некоторые и более радикально меняли свою жизнь — кто-то уходил в монастырь, кто-то уходил сугубо на приход, кто-то даже принимал священнический сан. И, насколько мы знаем, многие, спустя годы и годы возвращались к своему первоначальному призванию. Что происходит, с вашей точки зрения, у человека творческого, тем более у актера, внутри, когда эти весы качаются то в одну сторону, то в другую?

А. Михайлов

— Не знаю. Я согласен, и я знаю очень много таких людей, и наших друзей-актеров, которые стали и священниками, и диаконами, ушли в монастырь. Для меня, например, творчество, деятельность в театре — это тот язык, которым можно выразить больше, чем словом в разговоре. И мне кажется, что люди, которые знают, умеют этим пользоваться, поэтому они возвращаются в профессию, но уже с новым качеством, с новым наполнением, с новым опытом. Были моменты, положим, когда мы могли преподавать Закон Божий, но тогда мы еще не были готовы к этому, потому что у нас не было такого опыта. А просто прочитал и пересказал — это не даст никаких результатов. А вот когда мы находили песни духовного содержания, которые порой в притче или иносказательно, или каким-то вторым планом ложились на сердце человека, получали отклик, — мне кажется, это то, что нам было близко.

Е. Михайлова

— Я хочу сказать, что лучше всего на этот вопрос нам ответил владыка Пантелеимон (Шатов). Когда он пришел в театр и посмотрел «Матренин двор» (а мы знакомы с ним очень давно, с 1988 года, он знал всю нашу жизнь), он сказал: «Вы знаете, есть такая формула: тезис — антитезис — синтез. То есть сначала у вас была актерская профессия, потом у вас была богословская профессия, религиозная, а теперь синтез. И это прекрасно». И мне кажется, что очень многие, кто проделали этот путь, можно сказать, что они именно сейчас живут гармонично и у них произошел этот синтез. Мне хочется назвать пару имен. Например, есть ряд актеров, которые стали священниками. Мы близко знали Леонида Каюрова, Саша снимался с ним в «Ромео и Джульетте», где он играл Тибальта. Сейчас он диакон, отец Леонид Каюров. Шубной из фильма «Михайло Ломоносов» — сейчас отец Константин Сопельников. На передаче у Бориса Корчевникова мы встретились с замечательным протоиереем Владимиром Соколовым, с которым, кстати, мы в одном храме служили (мы там пели в хоре, и я там управляла хором). Он сейчас очень известный, пишет очень много и много говорит. Только на этой передаче мы узнали, что, оказывается, он бывший актер, киноактер. Показывали отрывки из его фильмов. Но это те люди, которые приняли сан и остались в профессии. А вот люди, которые прошли путь, как у нас: не принимая сана, и снова вернулись. Вот, например, Екатерина Краснобаева, мы с ней сидели в одной гримерке. Когда мы ушли из театра, она очень возмущалась, она говорила, что если профессия греховна, то надо просто отменить эту профессию. А потом она нашла свое выражение. Мы тогда работали в Научном центре психического здоровья Российской академии медицинских наук катехизаторами и культоргами, мы устраивали там праздники. И я пригласила ее, сказала: «Катя, ты же хорошо читаешь, выучи что-то, прими участие в нашем Рождественском концерте». Она выписала на бумажке: «Наизусть мне трудно учить». И я помню, когда она читала, там были такие крики: «Волки, волки!». Это был какой-то очень хороший автор, Никифоров-Волгин, по-моему. И она так хорошо прочитала! Я ей говорю: «Катя, ты же можешь чтением принести пользу». И смотрите: она же сейчас всюду читает.

М. Борисова

— А профессия действительно греховная?

Е. Михайлова

— Нет.

А. Михайлов

— Я могу сказать, что профессия по острию ножа: смотря что вы делаете, что вы несете этим?

М. Борисова

— А сам процесс? Когда, по Станиславскому, человек вживается в абсолютно чужую натуру? Тем более если он играет отрицательный персонаж?

А. Михайлов

— Знаете, я всегда привожу пример Михаила Чехова. Если вы помните, одна из чад старца Нектария пришла к старцу и стала говорить о Михаиле Чехове и показывать фотографии, где он в роли Гамлета. И старец сказал: «Вижу проявление Святого Духа». То есть он про Михаила Чехова сказал: «Вижу проявление Святого Духа». Например, мы выбираем, положим, форму песни, или, например, «Матренин двор» — все-таки мы рассказчики, хотя мы входим в образы. Но я знаю священников, например, нас венчал отец Василий (Борин), он проповедь так говорил — он прямо в образы входил, он показывал это всё, он как актер был, если можно так выразиться. И это действительно действовало на всех. Или, например, мы играли «Пропала совесть» — мы там тоже от автора говорили и рассказывали. Это воздействовало очень сильно.

Е. Михайлова

— Салтыкова-Щедрина. Нас с этим спектаклем приглашал владыка Сергий, епископ Новосибирский и Бердский. Он сказал: «Без этого спектакля я не представляю себе фестиваль искусств». И мы ездили туда…

А. Михайлов

— Мы этот спектакль поставили, отец Федор благословил его, сказал: «Играйте его везде». Вот тоже удивительно…

К. Мацан

— После стольких слов о музыке и о песнях давайте еще что-нибудь послушаем.

Е. Михайлова

— Мы сейчас хотим предложить вашему вниманию песню Геннадия Галкина. Геннадий Галкин был актер, он никогда не уходил из театра, но в какой-то момент своей жизни он пришел к вере. Это мой одноклассник, мы с ним учились в музыкальном классе, он был актером Театра имени Ермоловой, играл там ведущие и второстепенные роли, много снимался. И вдруг я узнаю, что мой одноклассник — гениальный автор-исполнитель. Послушав его песни, мы с Сашей просто-напросто поняли, что нужно, во-первых, чтобы он обязательно выступал, чтобы он их исполнял. Он очень стеснительный: «Мне легче спрятаться за образ, — он был характерный актер, — чем от себя, чем прямо смотреть людям в глаза. Я боюсь этого». Мы ему говорим: «Давай ты в нашем концерте спой одну-две-три песни, а потом…» Было такое православное кафе в Москве замечательное — и мы его уговорили всем классом, чтобы он там выступил. Это был совершенно потрясающий концерт, где мы услышали великолепные песни, которые легли нам на душу. И это были песни глубоко верующего человека, прекрасного актера, прекрасного поэта и композитора. К сожалению, его уже нет с нами, он ушел рано, в 49 лет. Но песни его остаются с нами. И мы очень рады, когда они звучат. И одну из его песен мы взяли в свой репертуар и записали. Эта песня называется «Валаам».

(Звучит песня.)

К. Мацан

— Актеры театра и кино Александр и Елена Михайловы сегодня проводят с нами этот «Светлый вечер». В студии моя коллега Марина Борисова и я, Константин Мацан. Мы прервемся и вернемся к вам буквально через минуту.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера продолжается. Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Марина Борисова и я, Константин Мацан. Мы сегодня говорим о творчестве, о духовных поисках, о песнях и театре с замечательными актерами, артистами театра и кино Александром и Еленой Михайловыми.

М. Борисова

— Хотелось еще узнать ваше мнение. Сейчас очень много молодежи мечтает именно о поприще актерском. И сколько им старшие товарищи ни объясняют все препоны, которые их ждут на этом пути, это никого не останавливает. Каждый год сумасшедшие конкурсы в театральные вузы. И никакие духовные поиски… Сейчас ведь, в отличие от времени вашей юности, нет такой альтернативы: человек может ходить в церковь, может чувствовать себя членом Церкви, и при этом заниматься любым творческим делом. Но что, на ваш взгляд, что их подстерегает в этот новый период, когда, казалось бы, нет запретов? С чем человек верующий, который избрал актерское творчество своей жизнью, с чем он может внутри себя столкнуться?

А. Михайлов

— Для меня это очень болезненный вопрос, мне трудно сказать, что я могу посоветовать. У нас выработалась как бы «своя колея», если цитировать Владимира Семеновича. Но здесь ведь не только молодежь… Лена недавно ехала в такси, и молодой человек говорит: «Я этим временно занимаюсь, а вообще я буду артистом, буду зарабатывать деньги. У меня знакомый, он какого-то бандита сыграл и ему большие деньги заплатили». Мне кажется, здесь дело в том, что есть так называемая киноиндустрия, то есть люди работают за деньги, именно чтобы зарабатывать деньги. Это одно дело. А когда люди немного задумываются о том, что они несут? Есть они? Я думаю, что такие люди есть. В основном те, которые уже наснимались, уже посмотрели, уже вошли в эту «обойму»... Если ты из фильма в фильм переходишь, я не представлю, какие нужны нервы, здоровье, чтобы так работать, — я говорю про людей, которые востребованы. Я их очень понимаю, и о них даже переживаю порой.

Е. Михайлова

— Мне было очень отрадно, когда среди молодой поросли театра мы встретились с одной актрисой (она блестяще закончила театральный вуз и была принята на главные роли), которая отказалась от какой-то роли, которая противоречила ее миросозерцанию, миропониманию. И она даже не побоялась написать заявление об уходе. Когда это стало повторяться, она говорит: «Что, мне каждый раз отказываться?» На какое-то время она даже уходила, говорила: «Я лучше экскурсоводом буду». Она была верующим человеком. Но режиссер был очень умный, и он ей объяснил: «Ты не бойся, — пока я здесь есть, ты будешь работать в моих спектаклях. Тебе не обязательно соглашаться на то или иное». И он вернул ее в театр. Я не буду сейчас называть никаких имен. Мне было отрадно, что это совсем другое поколение, поколение наших детей. Но если мы росли в стране, где вера была запретным плодом, то они выросли уже, можно сказать, на всем готовом. И в этом есть как свои минусы, так и свои плюсы. Уже выросло поколение, которое думает и которое выбирает. Если говорить о молодежи и о поколении, идущем за нами, можно назвать очень многих. Будучи членами жюри многих фестивалей, мы с радостью для себя открываем эту творческую молодежь, которая совершенно потрясающая.

К. Мацан

— Вы сказали такую вещь, которая мне кажется очень важной — про то, что выросло поколение, как вы выразились, на всем готовом, в плане веры. То есть это не было поколение (мое, в частности), которым нужно было доставать самиздат, тайком креститься на квартире. Сейчас храмы открыты, литература издается — все возможности есть. И вы сказали, что это и хорошо, и плохо. И тут возникает вопрос: а что, собственно говоря, в этом может быть плохого? Разве это не нормально, что человек с детства впитывает веру, как воздух, как естественное. Я с одним епископом общался, он сказал, с одной стороны, парадоксальную для епископа вещь: «Я хочу, чтобы православные перестали носиться со своей верой. Чтобы приход к вере перестал каждый раз быть вызовом. Чтобы ребенок естественно узнавал о вере и для него это было бы так же естественно, как дышать». Разве это не нормально, что так происходит? В этом есть что-то плохое?

Е. Михайлова

— Мне хотелось бы сказать, что… Я повторю, что в этом есть свои плюсы и минусы. Какой здесь есть плюс — у них действительно всё гармонично. Их родители привели их в воскресную школу, где они увидели верующих сверстников, они не боятся перекреститься, с ними ставили и спектакли. У нас в приходе в Тушино, где мы начинали восстанавливать храм Преображения в 90-м году, мы там десять лет восстанавливали храм, своими голосами, мы там были певчие и регенты. Но у нас была такая инфраструктура, если так можно сказать: были и драмкружки, и вокальные кружки, и столярные кружки. Чего там только не было — можно было жить на территории храма, и там был полный синтез. И я смотрела, как дети, которые родились на наших глазах, в какой гармонии они жили. Потом некоторые из них между собой создавали семьи, сейчас у них уже свои дети маленькие. И действительно это было замечательно. Но, понимаете, то, что пережило наше поколение, «призывники 80-х», это была Божья благодать. Во-первых, это был еще запретный плод, который всегда манит. Помню, я читала Феофана Затворника с фонарем под одеялом, потому что нельзя было показать родителям, что я там такое читаю. Как мы прорывались на Пасху. Наша первая с Сашей Пасха, когда конная милиция оградила храм Иоанна Предтечи в Ивановском, и пройти было невозможно — было постановление не пускать молодежь. Как мне удалось пройти туда, обманув их, привести какого-то старичка с палочкой и сказать, что это староста. Они на минутку замешкались, я говорю: «Саша, Саша, быстрее туда». И как мы потом в песочнице ели крашеные яйца с еще одной молодой особой — это была самая яркая Пасха в нашей жизни. Как мы все легко оставляли свои профессии, много-много было людей. Вы знаете, многие люди закончили институты… И это не было трагедией, это была радость — мы приходили служить в церковь. Как отец Иоанн (Крестьянкин) говорил: «Это было ваше православное детство». Детство — это самое радостное время в жизни. Вот наше православное детство — это было село Гребнево, куда мы попали. Это первый храм, где мы пели (это под Москвой, недалеко от Фрязино) — храм Святителя Николая. Там два храма на территории. Одно время там служил отец Иоанн (Крестьянкин). И он венчал того самого отца Николая Ведерникова, который меня крестил, с матушкой Ниной. И поэтому они нас туда, когда мы ушли из театра, через какое-то время… Не то что мы куда-то ушли, мы в никуда ушли. И они нам сказали: «Поезжайте туда — там нужны тенор и альт». И когда мы приехали, для нас было совершенно потрясающим открытием, что мы не одни с Сашей вдвоем — там таких, как мы, было 15-20 человек. Все имели какие-то другие профессии: кто-то совмещал, а кто-то всего себя отдавал храму. И три года там — это было счастье, это было укрепление в вере. Как сказал отец Николай Ведерников: «Вы познакомитесь с людьми, которые уже нашли».

М. Борисова

— Костя, может быть, это и есть ответ на твой вопрос, что плохого в том, что человек гармонично растет в церкви? Может, для каких-то занятий в жизни это и замечательно, но вот таких ярких ощущений, таких эмоций для актера, по-моему, просто не хватает.

К. Мацан

— Может быть, я не знаю. У меня для себя ответа как такового нет. От одного священника я слышал фразу, которую запомнил: «Я пришел к вере без заламывания рук». То есть всё было очень спокойно: институт, какие-то знакомства, приход к вере, священство — это не было таким ярким фейерверком во внешних терминах. Но был некий путь — тоже радостный, но, может быть, по-другому радостный. Я думаю, что это вопрос, на который нет одного единственного ответа. Эта некая сумма размышлений и проблем, которую каждый человек по-своему для себя раскладывает. Давайте еще послушаем что-нибудь.

Е. Михайлова

— Мы сейчас как раз говорили о нашем православном детстве. Но, наверное, понятие детства у каждого свое, и каждому есть что вспомнить. Но по своей природе детство — это что-то теплое, радостное. И мы сейчас хотим послушать песню, которую написал Сергей Толстой на музыку Бориса Лазарева, песня называется «В запущенном саду». Я хочу буквально одно слово сказать об этом авторе. Автор стихов Сергей Толстой был дворянским сыном, родителей на его глазах и на глазах его сестры расстреляли в 20-е годы. И их укрывали крестьяне, которые служили в усадьбе, любили их. Но в какой-то период им уже пришлось вести самостоятельный образ жизни. Они прожили всю свою жизнь в Москве, работая на разных работах. И Сергей Толстой, имея какую-то инженерную профессию, унаследовал от отца великолепный слог. Отец его знал 17 языков, он переводил и Шекспира, переводил других авторов, писал очень много. И этот дар, видимо, перешел к его сыну, и он тоже начал писать. И писал он в стол. Никто не знал, что он пишет. Он написал потрясающее произведение «Осужденный жить», которое случайно открылось миру, потому что его жена и сын уже после его кончины вдруг нашли эту рукопись. Жена нашла ее дома, когда болела. Она стала читать и замерла. И потом она сыну сказала: «Ты знаешь, что написал твой отец?» И когда он прочитал, они были просто ошарашены. В итоге, они издали в очень достойном издании роман «Осужденный жить», сборник стихов. Эта песня очень трогает. Знаете, люди уезжали в эмиграцию, а вот это те люди, которые не уехали, но которые все сохранили в своем сердце, как мы, и я думаю, вы, сохраняете в своем сердце всё самое лучшее, светлое и доброе, связанное с тем или иным, но нашим детством.

К. Мацан

— Итак, песня «В запущенном саду».

(Звучит песня.)

К. Мацан

— Актеры театра и кино Александр и Елена Михайловы сегодня проводят с нами этот «Светлый вечер».

М. Борисова

— Вот мы говорим о разности мироощущения, разности духовных переживаний двух поколений. Но и то, и другое поколение сталкивается на нынешнем этапе с одними и теми же проблемами и искушениями, связанными именно с театром и кино. Очень много в последнее время конфликтных ситуаций, ставятся какие-то спектакли, выходят какие-то фильмы, которые вызывают, с одной стороны, большой интерес, и масса людей готова отстаивать видение художника, и с другой стороны, провоцирует очень сильное возмущение другой части сограждан. Почему, на ваш взгляд, они не могут прийти к какому-то общему знаменателю? Ведь те же самые творческие люди и в 70-е, и в 80-е годы творили, были такие же поиски, что-то кого-то устраивало, кого-то нет, но таких бурных столкновений по этому поводу все-таки не было.

А. Михайлов

— Мне приходит мысль такая. Вот я обратил внимание: ведь в советское время что происходило? — был у нас атеизм, это было. Но гуманизм сохранился, христианское мировоззрение сохранялось. Посмотрите фильмы, вы там увидите даже и Промысл Божий в каких-то проявлениях, в каких-то моментах. Почему нам интересно смотреть? Вот даже фильм, в котором я снимался, «Формула любви», там тоже есть Промысл Божий. И даже победа Бога, человек не смог Его победить, он смирился, даже покаялся, попал в тюрьму. Происходят интересные моменты, если глубоко копнуть, за этой иронией и за этим юмором там очень глубокий смысл. А в какой-то момент, в 90-е годы, это христианское мировоззрение взяли и вычеркнули из жизни.

М. Борисова

— Хотя, казалось бы, наоборот, был религиозный подъем.

А. Михайлов

— Был религиозный подъем, с одной стороны, а кино и вот это шли по другой схеме, то, что я называю индустрией. Подражание Западу, подражание Голливуду, когда не нужен был смысл как таковой, а главное было привлечь, заработать деньги. Раньше был момент воспитательный: что мы должны воспитать молодежь или дать пример, как не надо делать и так далее, все равно это присутствовало. Даже в каких-то «нейтральных» фильмах. Мы сейчас смотрим по каналу «Ретро» наши старые фильмы и внутри что-то происходит, это «стреляет», как мы называем, фильм «стреляет».

Е. Михайлова

— Например, мы с Сашей пересмотрели совсем недавно «Преступление и наказание» и мы были просто потрясены, что тогда такое показывали по телевизору. Саша сказал: «Этот фильм, один он, это оправдание киноискусства».

К. Мацан

— Тот самый…

А. Михайлов

— С Тараторкиным. Причем, я вам скажу, что при этой цензуре советской — там же в фильме эпилога нет, эти замечательные слова — там нет этой сцены. Сцена со Смоктуновским… И вообще, весь этот фильм, он необыкновенный.

Е. Михайлова

— Можно перечислять бесконечно. Фильм «Бег»…

К. Мацан

— Вы называете фильмы, основанные на классике.

Е. Михайлова

— На классике, конечно.

А. Михайлов

— И даже в фильме «Идиот», который появился в…

Е. Михайлова

— В 2003-м году.

А. Михайлов

— Это был тот первый фильм, который мы серьезно стали смотреть. Тот фильм с Яковлевым, он замечательный, но этот фильм, мы себя заставили его смотреть, и потом в него втянулись. Хотя второй раз не смогли его пересмотреть. Но это была та отправная точка, с которой пошел кинематограф, опять-таки благодаря тому, что это классика. То есть люди слушали и внимали тому, что говорит Достоевский…

М. Борисова

— То есть можно так понять, что нам сейчас не хватает цензуры?

А. Михайлов

— Ну, как сказать… Конечно, ее не хватает.

Е. Михайлова

— Да ее полно, цензура сейчас на каждом шагу.

К. Мацан

— Мы сегодня много говорим об этом сравнении — века нынешнего и века минувшего. Сегодняшняя ситуация в театре и в кино, в частности, ставит перед молодым человеком, перед молодым актером необходимость выбирать. Вы рассказывали в разных интервью, что тот репертуар, театральный, в частности, который вам предлагался, когда вы в 80-х годах уходили из театра, вас не устраивал. И вы уходили не потому, что театр это зло, а потому, что те роли, которые были, входили в клинч с христианской совестью. Я допускаю, что сегодня, может быть, человеку, который не хочет сниматься в каком-то сериале, — ну, не снимайся. Поставь свой спектакль, раскрути его в интернете, делай то, что тебе нравится. Вот этого выбора не стоит. Это я так вижу. А как видите вы, со своей профессиональной актерской колокольни?

Е. Михайлова

— Вы знаете, сейчас время настало такое, когда действительно можно самим всё сделать. Вот представьте, разве можно было подумать о том, что в конце 80-х годов можно вне государственного заказа выпустить пять альбомов? Можно снять фильм, можно поставить несколько спектаклей. Это было невозможно. А вот после 90-х годов, наряду с тем, что не хотелось участвовать в том, что делается официально, но появилась возможность сделать. Тогда мы и начали записывать наши диски, был поставлен спектакль, который мы потом записали, он по «Спасу» прошел ровно 19 раз, в юбилейный год Салтыкова-Щедрина — «Пропала совесть». И в частности, спектакль «Матренин двор» мы тоже делали в стол, мы делали его три года в стол. А потом, когда его посмотрели наши самые близкие люди, вдохновили режиссера, тогда он стал жить, ища свое пристанище, и вот уже 10 лет он не сходит с репертуара Вахтанговского театра. Но это наш спектакль, мы его принесли готовым. Сейчас столетие, всех хочется поздравить с юбилейным годом Александра Исаевича Солженицына, который начался в 2018 году. Можно сказать, что «Матренин двор» — самый посещаемый спектакль, стопроцентная посещаемость у него в Театре Вахтангова. И именно сейчас была такая возможность предоставлена. Я думаю, что и многие другие, не только мы, используют это. Только нужно было именно оказаться вне всего, чтобы начать как бы с нуля, начать быть и администратором, и организатором, искать какие-то финансовые средства. То есть нам надо было заниматься всем, и это нас очень мобилизовало. У нас сейчас четыре спектакля в Театре Вахтангова.

К. Мацан

— К вопросу о ваших спектаклях. Вы сказали, что меняются условия. Может быть, сегодня и само понимание — и публикой, и деятелями театра — понимание того, что такое театр, в чем-то расширяется. У вас есть спектакль в Театре Вахтангова «Тихая моя родина» — это спектакль песенный, из песен. Казалось бы, Вахтанговский театр, театр с традициями, «Турандот», такое высокое искусство Станиславского, и вдруг здесь же, на этом уровне высокого искусства, возникает менее высокое искусство — песни под гитару. Это спектакль, на это ходят и смотрят. Может быть, еще меняется сама ткань культурного процесса?

Е. Михайлова

— Во-первых, Вахтангов, понятие «вахтанговец» — это всегда синтетическое искусство. Театральное училище имени Щукина при Театре Вахтангова, которое мы с Александром закончили, воспитывало у студентов способности в разных совершенно проявлениях: здесь и пение, и танец был. И спектакли Вахтанговского театра отличались именно яркостью, красочностью, всегда были музыкальные спектакли. И сейчас, если посмотреть на афишу, вы увидите четыре балета. И на фоне четырех балетов: и «Анна Каренина», и «Отелло», и «Мужчина и женщина» — получается, что у нас единственный музыкальный спектакль, где пение. Это процент допустимый вполне. Тем более что у нас слово. Ведь эти песни — не просто песни. Это песни, где главное — содержание. Это не фоновая музыка, это песни на хорошие стихи.

А. Михайлов

— Лена абсолютно права в том, что Театр Вахтангова имеет огромный диапазон, и теперь есть много сцен. У нас спектакль возник в 2011 году, потом был небольшой перерыв у этого спектакля. И вот сейчас, так как Симоновскую сцену отдали Вахтанговскому театру, то наш спектакль «Тихая моя родина» идет на Симоновской сцене. Причем у нас новые декорации, это режиссер Владимир Иванов, художник Максим Обрезков, главный художник театра Вахтангова. И конечно, сердцевиной этой постановки является, и название взято из стихотворения Николая Рубцова, которое так и называется «Тихая моя родина».

Е. Михайлова

— Нам хочется пригласить всех на наши спектакли.

К. Мацан

— Спасибо огромное за эту беседу. Я напомню, что сегодня у нас в студии светлого радио были актеры театра и кино Александр и Елена Михайловы. В студии также была моя коллега Марина Борисова и я, Константин Мацан. Мы прощаемся с вами. И в завершение слушаем песню из спектакля «Тихая моя родина» с одноименным названием. Стихи Николая Рубцова.

(Звучит песня.)