«Святое место»

В этом выпуске ведущие Радио ВЕРА Кира Лаврентьева, Марина Борисова, Наталия Лангаммер, а также наш гость — протоиерей Александр Дьяченко — поделились своими личными историями об обретении для себя места, где особенно чувствуется благодать и присутствие Бога, куда хочется возвращаться снова и снова.

Ведущие: Кира Лаврентьева, Марина Борисова, Наталия Лангаммер

---

К. Лаврентьева

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА, здравствуйте, дорогие наши слушатели! Как всегда, в понедельник, мы собрались рассказать свои светлые истории, поделиться тем, что для нас важно, поделиться сокровенным, поделиться тем, что нас удивило. Мы — это Марина Борисова, Наталья Лангаммер, Кира Лаврентьева, и наш любимейший гость, я не побоюсь этого громкого слова, оно сказано не ради вежливости, а из глубокого сердечного расположения — священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божьей Матери села Иваново Петушинского района Владимирской области. Здравствуйте, отец Александр!

о. Александр

— Здравствуйте, друзья!

К. Лаврентьева

— Тема у нас интереснейшая, неисчерпаемая — «Святое место. Истории об обретении для себя места, где особенно чувствуется благодать и присутствие Бога, куда хочется возвращаться снова и снова». Дорогие слушатели «Светлых историй», вдруг вы присоединились к нам только сейчас, я хочу напомнить вам и рассказать, что не только слушать, но и смотреть «Светлые истории» можно на сайте radiovera.ru и в группе Радио ВЕРА во «ВКонтакте». А еще там можно оставлять свои комментарии, которые мы иногда читаем, ваши истории нас всегда очень трогают, и мы сопереживаем, удивляемся, радуемся. Поэтому, пожалуйста, будьте с нами, оставляйте свои комментарии. Ну и по доброй традиции этой программы первое слово мы, конечно, предоставляем нашему гостю. Отец Александр, мы все в предвкушении: какое у вас излюбленное святое место, куда действительно хочется снова и снова возвращаться?

о. Александр

— Если я буду говорить о каком-то одном излюбленном месте, то это будет несправедливо, таких мест очень много. Я сейчас расскажу о первом месте, где ощутил присутствие благодати настолько колоссальное, что я узнал, как помните, в Деяниях апостольских, когда ученики заговорили на языках, то все говорили: «Вот, они напились сладкого вина!» — вот я испытал это состояние, и не я один. И я хочу рассказать, поделиться. Но, знаете, к этой встрече я, конечно, готовился, но не ожидая готовился. Поскольку я белорус, из Западной Беларуси, я очень люблю наш Жировичский монастырь и каждый год стараюсь бывать у нашего образа Божьей Матери Жировичской, поклониться, приложиться. Кто не знает этот образ, я хочу вам сказать, что это такая маленькая каменная камеечка, со спичечный коробок. Но эта камеечка — самая большая святыня в Беларуси, связанная с Пресвятой Богородицей. Кстати, дважды коронованная папой римским в свое время, поскольку Западная Беларусь туда-сюда ходила, была то у католиков, то у православных. Эта святыня объединяет наш русский народ, присоединяет и православных поляков к нам, кстати говоря. Потом, нельзя, конечно, не сказать о Серапионовой палатке в Троице-Сергиевой Лавре и о мощах преподобного Сергия. Это тоже большая-большая святыня, где ты чувствуешь присутствие Святого Духа. Когда мы с матушкой спустились в Серапионову палатку и вышли оттуда, я не знал вообще, где я нахожусь, потому что голова кружилась, это было что-то такое необыкновенное. И вот, наверное, это чувство оттачивалось, оттачивалось и оттачивалось. И так получилось, что мы с матушкой поехали в Черногорию. Это был, наверное, 2011 год. Черногория очень маленькая страна, зато там очень много всяких конфессий. И вот мы приезжаем в город Котор. Там города такие, знаете, приморские, они милые, небольшие и очень старинные. Там много всяких улочек, очень всего много. И в городе Которе есть такая небольшая церквушечка XIV века в честь евангелиста и апостола Луки. Кстати говоря, если вы приезжаете в Черногорию, во всяком случае для меня: смотришь, есть храм прошлого века или средневековый, и храм, который построили совсем недавно — они абсолютно все одинаковые. Там архитектура вообще одинаковая, не отличишь. Настоятель храма в честь святителя Николая, это центральный которский собор, попросил своего помощника, батюшку, очень такого экспрессивного черногорца, свозить наших гостей. А нас было несколько, наверное, шесть или семь человек, и между нами была одна женщина неверующая. Все остальные были верующие. Вот он приводит нас в этот храм, открывает ворота и говорит: «Сейчас я вам покажу святыню». И там такой предмет, в форме портсигара серебряного. Батюшка его открывает, и на одной стороне, знаете, как на кавказских одеждах — газыри, вот эти пять кармашков, а в этих кармашках — косточки: раз, два, три, четыре, пять. Он говорит: «Это миланские мученики». Помните, Мардарий, Авксентий, Евгений, еще там два имени. А на другой стороне, там такой кружочек, размером с пятак Екатерининских времен, и он говорит: «А это часть главы самого евангелиста Луки». Открыл и открыл. Но мы же часто бываем у мощей, и у открытых мощей. И вот он открывает, и вдруг я понимаю: что что-то произошло. Помещение не такое большое, там небольшие храмы у них. И что-то такое начинает происходить. И как-то нас, знаете, даже так приподнимает над землей, и мы какие-то становимся немножечко странные. Мы начинаем веселиться, появляется какой-то прилив сил. Этот батюшка веселым-веселым таким становится и кричит: «А мне отец такой-то из Москвы привез такие записи красивые!». Он ставит эти записи, там какой-то хор поет наш церковный. И он такой счастливый, и все счастливые! И вот в этот момент нас кто-то сфотографировал. Вы знаете, я так жалею, что эта фотография у меня потом пропала, но это было давно, и носители были еще тогда несовершенные. Я рассматривал эту фотографию: вот у этого батюшки один глаз был вот здесь, а другой глаз был вот здесь (показывает).

Н. Лангаммер

— Это как?

о. Александр

— А я не знаю, как так произошло. Мы все стояли с такими лицами, как будто нас вывели откуда-то, но мы были такие все счастливые! А вот эта неверующая женщина просто стояла в стороне, смотрела на нас и была поражена: что с нами произошло?

М. Борисова

— «Они напились сладкого вина».

о. Александр

— Вот действительно. И это самое, наверное, яркое впечатление, переживание в присутствии святыни, которое у меня осталось в памяти. К сожалению, мы не можем сейчас бывать в Которе, зато я могу бывать и бываю у себя в Белоруссии, в Жировицах. Всегда с удовольствием прихожу и молюсь рядышком с моей любимой иконой Божией Матери. Мой папа очень любил эту икону, Царствия ему Небесного, она висела у него над кроватью, он почтенный такой был старец, прожил 90 лет, и он утром вставал и молился перед этой иконой. Сейчас эта иконочка висит у меня на почетном месте и каждое утро, когда я молюсь, я прикладываюсь к этому образу. И у нас такая вот связь получается через Жировичскую икону с моим папой. Это такое единение, такая милота внутренняя, такое переживание. Оно повторяется у меня каждый год, когда я еду к себе домой, в Беларусь, обязательно заезжаю в это место и молюсь. Вот, наверное, такое впечатление у меня самое-самое яркое.

К. Лаврентьева

— Спасибо, отец Александр. Вы всегда рассказываете так, что душа буквально переживает с вами все эти события, как будто мы тоже там оказались.

К. Лаврентьева

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА, и сегодня мы — Наталья Лангаммер, Марина Борисова и Кира Лаврентьева — рассказываем свои светлые истории. Ну, а свою удивительную историю уже поведал нам священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божьей Матери села Иваново Петушинского района Владимирской области. Наташа, с чем ты сегодня к нам пришла? Рассказывай.

Н. Лангаммер

— А я вот, как отец Александр, не могу сделать выбор конкретного места. Своей духовной родиной я считаю Николо-Угрешский монастырь в Подмосковье. Я попросилась к знакомой однокурснице, мне надо было к какому-нибудь священнику приехать, потому что не понимала, что в жизни происходит. И я поехала с претензиями, так скажем, почему Бог так делает, не как я хочу. И она мне сказала: «Поедешь — будет много искушений». Я живу на севере Москвы, монастырь на юге, почти на краю МКАДа, сразу за ним. Я поехала по МКАДу. В принципе, я довольно опытный водитель, но в тот день была жуткая погода, это была зима, январь, и грязь летела в лобовое стекло, и машину просто заливало брызгами. И я такая, знаете, по-неофитски: «Я проеду. Господи, помоги, Господи, помилуй». Меня научили так молиться, и я ехала туда с таким настроением.

К. Лаврентьева

— Главное, целеустремленно.

Н. Лангаммер

— Вообще, когда ты едешь на причастие в первый раз, либо ты долго не причащалась, вот, что называется «баба яга против» и все эти силы восстают, и тут нам нужна реально решимость доехать. Потом я стала ездить туда регулярно, настолько, что поступила там на богословские курсы трехгодичные при семинарии, и ездила туда два раза в неделю без проблем. Уже снег, дождь, это не было таким подвигом, как первый раз. Про этот монастырь мы сняли фильм и назвали его «Иное измерение». Ты туда входишь, там пруд, утки. Ты там была, Кира?

К. Лаврентьева

— Ты знаешь, я каждый раз слышу эту историю, но я ни разу там не была. Муж там был, свекр, вся семья там была, но меня не было. Там сейчас настоятель владыка Мефодий (Зинковский).

Н. Лангаммер

— И там лебеди черные и белые. Периодически покупают гусят, и гуси их усыновляют, удочеряют. Там олени, даже осетры в их хозяйстве. В общем, там очень интересно, даже для неверующего человека, очень красиво. И там забываешь вообще ощущение времени, вот почему «Иное измерение», потому что ты не понимаешь, сколько времени, настолько там хорошо. И в храмах там мощи, и в Преображенском большом соборе, который тогда только расписывался, и в старинном Успенском на втором этаже целая комната, где мощи, как в Серапионовой палате, вот там тоже такое. И поскольку это первое место для меня было, я действительно туда ездила очень много, просто вот восстановиться, синхронизироваться с Господом, в это попасть ощущение. Что вспоминаю еще, что в сердце отзывается? Галилея. Когда нам удалось поплавать в озере, не на корабле выйти, а именно поплавать — это, конечно, волнительно. Имеешь ли ты право вообще по тем водам, по которым ходил Спаситель, вот ты в них входишь в этих же крещальных рубахах, как в Иордан, заходишь, и это что-то такое потрясающее, необъяснимое с телесной точки зрения, и даже с душевной, наверное. Это какое-то пребывание в благодати, в этой радости, такое детское совершенно ощущение. Неожиданно, может быть, скажу, что для меня таким местом еще стала моя дача. Это было совершенно обычное место, просто там жила любовь. Родители, бабушка, тетя, вот эти посиделки. У меня такая семья, я недавно вспомнила, что дома никогда не было ни крика, ни повышенного тона. Мы даже слова обычные, но довольно жесткие, заменяли на более корректные. Настолько было мягко всегда в семье и уютно. А потом, когда я уверовала, я пригласила батюшку и дом освятили, и он сказал очень важную вещь: «Господь вам дал благодать, но вы ее можете утратить своими ссорами, конфликтами. Берегите благодать, чтобы этот дом оставался освященным, чтобы в нем мог жить Господь». И я помню, что тогда так старалась, я только пришла в церковь, вот этот порыв. Я нашла угловую полку, похожую на иконную полку старинную, перевесила её в красный угол, поставила иконы, покупала иконы в местном храме, они такие простые были, скотчем обклеены еще. И действительно, это место стало для меня таким местом покоя, потому что там живет любовь. И мне кажется, вот это место может быть и дома. У меня даже так получилось, что батюшка, который возил мощи Сергия Радонежского, приехал к нам, гостил у нас, и вот этот ковчег с мощами стоял у нас в красном углу и в машине ездил, и ты как по стойке смирно вытягиваешься — у тебя гостит святой. Поэтому дома наши тоже, мне кажется, могут быть святы. Ну и еще один для меня дом — это Андреевский монастырь, где мы сейчас находимся. Я сюда попала первый раз в 2011 году, и меня совершенно поразило, как здесь спокойно. Во-первых, красиво, во-вторых, так спокойно. И очень вкусно пахнут липы. Вот как раз был тот период, когда липы над набережной наклоняются и вот эти цветы бело-желтые, и вот этот аромат. Здесь летом цветет сирень, сейчас зацветет жасмин, потом липы. Здесь всегда ухоженная территория, но даже не в этом дело. А когда ты входишь вот в наш коридор, где мы сидим, — очень добрые люди. Вот я много лет на телевидении проработала, мы люди эмоциональные, резкие. Телевизионщики, киношники, журналисты — это всегда какой-то нерв, особенно в новостных программах. Здесь тоже весь профессионализм есть, но все такие спокойные, легкие. Я здесь отдыхаю всегда, уходит напряжение, и ты как будто с Богом здесь, в Андреевском монастыре. Кира, скажи, что это не так.

К. Лаврентьева

— Нет, я скажу, что это так. Ещё, когда ты сказала, вкусно пахнут липы, я подумала, ты скажешь: вкусно пахнет пирожками.

Н. Лангаммер

— Пирожками тоже вкусно пахнет, да.

К. Лаврентьева

— Приезжайте в Андреевский монастырь, если вы в Москве или проездом в Москве, в Николо-Угрешский монастырь. Эта программа, для меня сейчас особую ценность имеет, потому что мы некий экскурс проводим для людей, которые, может быть, не были в этих монастырях. Также друг от друга узнаём о каких-то святых местах. Все мы — учителя друг другу, вот действительно, воистину, так и есть. Такие указатели. Поставить указатель и убежать — наверное, это наша задача как христиан.

Н. Лангаммер

— Причём, знаешь, от души рассказать, где именно тронуло. Не просто вот есть там, там, там...

К. Лаврентьева

— Конечно, ну мы исцеляемся в святых местах, это такая психотерапия. Ты приезжаешь хромой, косой, кривой к преподобному Сергию в Лавру и уходишь выпрямленный. Ну правда, с этим очень сложно спорить. Потому что он действительно целитель. Такая, знаете, психотерапия самого высокого духовного уровня, для духа. Мы должны об этом говорить. Святые места — это лечебница для нас, Господь их нам дал, чтобы мы поддерживали как-то себя.

Н. Лангаммер

— «Хотя Дух дышит где хочет», но в этих местах...

К. Лаврентьева

— Конечно, но когда концентрация святых мест, недаром из космоса видно столп света над Оптиной пустынью. Это же доказанные факты, это же не какие-то фантазии наши. Спасибо тебе, Наташа. Это, конечно, очень интересно. Но я знаю, что Иерусалим у тебя особое место занимает. Ты там была много раз, ты про него фильм снимала. Это было твое вхождение в режиссерскую историю. «Прочитать Евангелие ножками» — это не просто фильм, это для тебя была личная история очень, православная история.

Н. Лангаммер

— Ну да, потому что меня пригласил в эту поездку отец Киприан (Ященко), чтобы я сняла интервью с дьяконом, отцом Александром Занемонецом, который очень интересно рассказывал, и что-то необычное рассказывал даже для отца Киприана, опытного паломника и пастыря. И я поехала совсем-совсем зелёным неофитом. Это был мой первый год в Церкви, по-моему, или второй начался, и меня поражало всё очень искренне. Со мной был оператор, который не информационного такого «разлива» сотрудник. Он ставил камеру и снимал в каждом месте два-три плана уровня CAN красивых. Ну и всё. А вся остальная поездка — это была беготня, я бегала с камерой и сама, как оператор, первый раз работала, и я на бегу снимала всё, что меня поразило, всё, что зацепило. Мы потом это еле выровняли на монтаже, потому что камера тряслась. Но вот из сочетания этих кадров получился фильм, который, по признанию сестёр Горненского монастыря, матушки Георгии (Щукиной), это их слова, отец Киприан передал: «лучший фильм о Святой Земле» (минутка саморекламы). Я на него сейчас смотрю, даже нечасто показываю, потому что у меня к нему ну очень много вопросов.

К. Лаврентьева

— Критическое отношение, потому что это твой уже многолетний такой опыт. Но фильм действительно очень хороший.

Н. Лангаммер

— Это был 2009 год, фильм какой-то неофитский, детский. У меня знакомая есть неверующая, и я не знаю, как иногда рассказать людям о Боге, я включила ей этот фильм по принципу: посмотри, что я сделала. То есть фильм про Бога ей как-то не очень, а вот то, что я сделала, она села смотреть. И на моменте, когда я рассказываю про бичевание, про вот эти кнуты, на которых плётки, на которых были крюки, по рассказу нашего гида, и что избили Христа, и потом вели на Голгофу, она посмотрела и сказала: «Паразиты какие!». Я увидела вот эту искреннюю эмоцию и подумала: о! вот ради этого всё и делалось. Но тогда были и Иерусалим, и Вифлеем, и Галилея, и первый раз ты вообще не понимаешь, где ты находишься.

К. Лаврентьева

— Но я честно скажу, я боялась ехать на Святую Землю, когда мы с мужем поехали. Почему боялась? Потому что слышала разное. Каждый христианин должен побывать на Святой Земле. Но я слышала, что люди приезжают оттуда и говорят: «Слушайте, ну вот у меня в храме Святая Земля, у меня на моём приходе Святая Земля, я ничему не удивился. Ну здорово, что я туда съездил, прекрасный опыт». Я вот этого боялась. Думаю: Боже, ходить по земле Христа и вот так на это смотреть, просто как на артефакты. И думала: нет-нет-нет, только не это, пожалуйста, Господи! И вот мы приехали туда с мужем. Ну это, конечно, потрясающе, слава Богу. Я очень благодарна за этот опыт, который Господь мне тогда открыл. Я об этом говорю так открыто, потому что, если ты едешь с открытым сердцем, без вот этого скептического настроя: «ну-ка, ну-ка, что вы мне тут расскажете, что вы мне тут покажете», а идёшь действительно в Землю Божию, то она открывается тебе как дышащая земля, по которой до сих пор ходит Господь, и Он там явно живо присутствует, и это совершенно другое переживание. Просто надо убрать вот эти наши шоры с глаз.

Н. Лангаммер

— Во второй раз, когда я приехала, такая немножечко «знающая»: «ну, я тут изучала и фильм делала», и я такая еду — ну, где ты, Господи? Я ничего не чувствую. Ну, наверное, в пустыне почувствую — что-то опять ничего. Но я же должна почувствовать, я же всем рассказываю, а я не чувствую. И потом я уже на исповеди начала в себе копаться и поняла, что здесь сценарий пишу не я. Здесь Господь откроется тогда, когда Он сочтёт нужным, а не тогда, когда я запланировала. И это было такое вот глубинное покаяние, такая вот у меня исповедь там случилась и очень много осознания своего внутреннего эго. В других обстоятельствах, может быть, я не почувствовала этого, но там я это очень остро ощутила. Святая Земля, Кира, об этом можно говорить бесконечно.

К. Лаврентьева

— Бесконечно. И несколько программ этому посвящать будет мало. «Светлые истории» на Радио ВЕРА продолжаются. В этой студии мы — священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божией Матери села Иваново Петушинского района Владимирской области, Наталья Лангаммер, Марина Борисова, Кира Лаврентьева — собрались, чтобы рассказать, какие святые места полюбились именно нам. И опыт рассказа отца Александра и Наташи показывает, что нельзя, конечно, выбрать одно место. Если ты побывал в нескольких, то сердце твое остается везде по чуть-чуть, тебе хочется вернуться. Знаете, слушая Наташин рассказ в первой части нашей программы про такое внутреннее смирение, когда она во второй раз приехала в Иерусалим уже с нескольким таким пафосом (грешим мы этим время от времени все), и Господь ей не открыл благодать до какого-то момента, я вспоминаю патериковую историю. Один монах, аскет, пустынник решил взять на себя три сорокадневных поста, чтобы какой-то ответ от Бога получить на свой вопрос. Вот он постился очень долго, пришло время задать вопрос. Задал вопрос, ответа не получил. Погоревал-погоревал, говорит: «Господи, я столько постился, а Ты мне ничего не ответил. Пойду схожу к брату в соседний монастырь». И тут ему является ангел и говорит: «Господь видел твой пост, но ответ он тебе дал не за пост, а за то, что ты смирился и пошел искать этого ответа у брата в соседнем монастыре». Вот это, конечно, очень интересный момент.

Н. Лангаммер

— Парадоксальность нашей веры.

К. Лаврентьева

— Да-да-да. Мы не должны себя вот в некую позу ставить, да, отец Александр? Как в истории: «Скажи мне, Господи, я же постился!»

Н. Лангаммер

— Духовное взросление такое: «я повзрослел духовно, я вышел на новый уровень» — не дай Бог.

о. Александр

— Мы сейчас говорим с вами о таких очень хороших вещах, такие воспоминания замечательные и действительно, вот вспоминаешь, была возможность такая. Мне была очень интересна Италия, Испания была интересна. И с дочкой мы ездили, благо, она могла говорить на разных языках, даже по-итальянски, потому что когда-то она учила музыку в музыкальной школе, а музыкальная грамота, она на итальянском. И столько мы всего хорошего, интересного увидели с ней. Со взрослой дочерью когда ты едешь, это тоже остаётся на всю жизнь. Но я хочу рассказать такой немножко отрицательный опыт.

Н. Лангаммер

— Тоже важная история. А я думала, рассказывать об этом или нет?

о. Александр

— Однажды мы с матушкой собрались поехать в Прагу. Прага нас всегда манила, тем более я из военной семьи, а военная семья — это друзья, у которых папы служили в Германии или в Чехословакии тогда служили, в Монголии. И всегда эта Прага была как бы рядом, тем более Западная Белоруссия и вот она, Прага. А потом как-то всё это стало достаточно далеко и стало сложно. И когда уже стали взрослыми, я говорю матушке: «Слушай, давай съездим в Прагу, а то мы так вообще никогда не выберемся». Казалось бы, ничего сложного. Мы приехали, поселились всего на одну неделю. Город замечательный. Людей русскоговорящих половина города, наверное. Все вопросы, которые у тебя возникали, ты задавал по-русски: «А как туда проехать?», и тут же находился человек, который говорил: «Вон туда». Мы даже встретили одного русского сотрудника нашей дипмиссии, который рассказал, как он здесь работает, чем он занимается, тоже вот так спросили просто дорогу. И я его спросил: «А вы пиво любите?». Он говорит: «Тем, кто не любит пиво, в Праге делать нечего». Мы ходили, ели всякие разные вкусные штуки, это было так интересно, так здорово, так захватывающе! Единственное, что, знаете, мы никак не могли попасть ни в один из храмов. Все храмы были закрыты. Вот куда не придешь — закрыто, закрыто, закрыто. Единственный храм, в который нам удалось попасть, это их центральный собор святого Вита. И то, там только возможность была зайти, а потом нужно было покупать отдельную экскурсию и так далее. Это было время, и мы как-то не решились. А знаете, что поразило? Поразило то, что вот этот храм — двухцветный: одна половина темная, вторая половина светлая. Оказалось, их этот гениальный Карл (я уж не помню, пятый, по-моему, в ХV веке, который построил этот знаменитый мост и вообще удивительный был руководитель, и вот он успел построить половину храма. А потом чехи как-то вот упали. И только когда появились такие люди как Сме́тано, знаменитый художник Муха, потом Дво́ржак, вот только тогда у них почему-то появились силы достроить этот храм. Рядом с этим храмом, кстати, стоит памятник участникам Первой мировой войны. И если вы обращали внимание, этот памятник — это золотая пирамидка. Вот тут стоит огромный храм, а рядышком такой чудесный символ, золотая пирамидка. И вот смотришь и думаешь: надо же, для одних людей был вот этот, для этих людей, ныне живущих, наверное, вот этот. Я разговаривал с гидом, гид был очень хороший, по-русски говорил отлично, и я его спрашивал; «Скажите, пожалуйста, а почему у вас так мало гениев? У нас вон сколько и у поляков вон сколько, и у немцев вон сколько, и у австрийцев, а у вас их нет, только трех-четырех человек можно называть». А он мне отвечает: «А зачем нам гении? Зато у нас прекрасные инженеры, у нас замечательные врачи, у нас самые лучшие архитекторы, у нас, смотрите, как красиво». Я говорю: «А вот была война Вторая мировая и смотрите, как быстро чехи сдались, только один единственный офицер встал на защиту своего Отечества». Единственный, это реальный факт. Он в конце концов так и погиб, сперва немцы на него просто не обратили внимания, а потом он все-таки погиб за Родину. Он говорит: «Да, Прага — не Сталинград, Прага никогда не будет Сталинградом, но, посмотрите, у нас сохранился такой замечательный город, такие улицы, каждый дом — просто произведение искусства. А Сталинград, ведь его же снесли подчистую, нам лучше вот так, чем так, как вы. Нам не нужны гении, нам нужно, чтобы было удобно, было сытно, было славно». Мы, помню, подошли к храму святой Людмилы Чешской. Вы знаете, если бы где-нибудь рядом с нами, в нашем Петушинском районе поставили бы этот храм, то, наверное, Золотое кольцо спрямили бы или скривили и ехали бы к нам. Но сколько раз я не пытался попасть внутрь этого храма, он все время был закрыт, и все храмы были закрыты. Наконец приходит время нам уезжать. Мы сдаем ключи от номера, а у нас еще до трансфера два часа, оставляем вещи в камере хранения, и матушка говорит: «Ну, куда пойдем?», я ей говорю: «Знаешь что, пойдем пешком в аэропорт. Я здесь больше не могу, мне душно». Да, там вот эти колбаски, это шикарное пиво, там все замечательно — а дышать нечем, вот мне нечем дышать. И она мне говорит: «Слушай, я тебя понимаю». И когда мы приехали к себе в деревню, увидели наших верующих, вы знаете, так душа ликовала, как будто рыба была выброшена и, наконец, ей дали возможность вернуться, и она дышит. Вы правильно сказали, что дом — это святыня. На самом деле мы же такие банальные вещи так не воспринимаем, это как бы само собой. Мы и не замечаем, что на самом деле наша земля — святая земля, и столько людей здесь жило, подвизалось. Вот я служу в храме, где двое новомучеников прославленных, храм из которого вышло пять новомучеников. Рядом с Петушками жил, подвизался и закончил свою жизнь святитель Афанасий Ковровский, и таких мест рядом с нами очень много. Однажды мы были в Дивеево, там все хорошо всегда, все замечательно и прекрасно, но каких-то особых ощущений у меня там не возникло. А вот когда мы уезжали, мы проехали какую-то границу, и вдруг мы все ощутили, что мы выехали.

Н. Лангаммер

— Да — выехали, вот и у меня так было

К. Лаврентьева

— Да, там очень четко.

о. Александр

— Или как однажды мы выезжали из Тихвина, ездили к Тихвинской иконе Божией Матери, мы приложились, сели в машину нашу, едем вчетвером, выезжаем из Тихвина — и вдруг у нас в машине внутри все ощутили благоухание, вот все вчетвером ощутили благоухание. Как это? Что? — С нами «попрощались»: до свидания.

К. Лаврентьева

— Потрясающе, отец Александр, спасибо вам огромное. Опять мы побывали и в Тихвине, и в Дивеево, и немножко в Праге, почувствовали духоту, вышли обратно, потрясающе.

Н. Лангаммер

— Кстати, про Чехию. В Карловых Варах у меня было ощущение страха, потому что это ущелье, там сразу сказали, что сходят сели и периодически сносит стихия Карловы Вары, и их отстраивают заново. Когда ночью вдруг выключилось электричество, даже в самых дорогих отелях, мы были вдвоем с мамой — горы, страшно! Ты действительно внутри ущелья, там одна, по-моему, улица или две параллельно, вдоль речки Теплы вытянута. И мы на следующий день пошли искать храм, и нашли, это храм Петропавловский Русской Православной Церкви и вот это было — подышать, мы просто туда заглянули помолиться, поблагодарить, что живы остались.

К. Лаврентьева

— «Светлые истории» на Радио ВЕРА продолжаются, дорогие наши слушатели и зрители. Сегодня мы — священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божьей Матери, села Иваново Петушинского района Владимирской области, Наталья Лангаммер, Марина Борисова, Кира Лаврентьева — рассказываем вам наши светлые истории на тему святых мест, которые нас как-то очень потрясли, удивили, согрели, тронули наше сердце, и нам хочется вновь и вновь туда возвращаться. Марина, мы в предвкушении, какое святое место у вас самое такое?

М. Борисова

— Я сразу хочу сказать, что на фоне всего, что было сказано, мой рассказ будет гораздо скромнее. Я с удовольствием приняла бы участие в беседе про Святую Землю, поговорила бы с удовольствием про Тихвинский монастырь, про Троице-Сергиеву Лавру, про много-много всяких замечательных святых мест. Но я хочу ещё и ещё вспомнить своё самое святое место — это храм, где всё было в первый раз. Я уже по разным поводам в этой студии неоднократно говорила, что моя жизнь в церкви так сложилась, что мой духовный наставник продержался в Москве после моего крещения только год, потом его «двадцатка» очень не полюбила, и в результате всяческих скандалов и интриг его перевели в подмосковное село. Храм, который там был, к счастью великому никогда не закрывался, он постройки 1821 года, это храм во имя великомученика Никиты. Но, конечно, он был в страшном запустении, потому что вокруг, а это начало 80-х годов — умирающие деревни, полное отсутствие жажды какой-то духовной жизни, и несколько очень пожилых женщин на своих плечах держали этот храм на протяжении всего советского времени, потому что привели их туда маленькими, ещё до революции 1917 года. Когда были гонения, когда изымали ценности, они прятали иконы у себя в сараях и на чердаках, а в конце 80-х, когда стало можно, они эти иконы стали приносить в церковь. Почему для меня это место такое святое — понятно, это как первая любовь. Но, помимо всего прочего, это удивительное место, где, по мере того, как собирался приход, приход из совершенно несовместимых людей, из совсем деревенских и всевозможных городских: городских из рабочих, городских из служащих, городских из молодой интеллигенции. Вот это всё человеческое месиво превращалось там в семью, и это был труд, это была радость, это были какие-то испытания. Но почему для меня это ещё и место силы? Конечно, таких удивительных метаморфоз, как то, о чём рассказывал отец Александр, со мной не было, но со мной были другие чудеса в этом храме. У меня была тяжёлая полостная операция, она пришлась на Великий пост и выписали меня к Страстной. В Москве я ходила первые дни на службу с раскладывающейся табуреткой, которую продают для рыбаков, и я понимала, что пасхальную службу выстоять не смогу. Думаю, поеду к себе в деревню, батюшка меня там на какой-нибудь стул посадит в углу, чтобы никому не мешать. Приехала, там подготовка в самом разгаре, а всё же делали сами. Вот ценность этого опыта — когда приход живёт храмом, когда там нет специально обученных людей, которые что-то должны убирать, что-то должны приготовить, должны поменять облачение на иконах, ещё что-то должны сделать. Там никто никому ничего не должен, вот пришёл — и делай. Плюс ещё кто-то там готовит для разговления какое-то угощение на вечер, в общем, все при деле. Я приехала, понемножечку помогала, меня, естественно, все жалели, все опекали, но получилось так, что все места, где можно было поставить стульчик, были в тот год заняты. Вообще я первые годы пела и читала по благословению на клиросе и по привычке встала на клирос — а что делать, если больше места нет? И я не только простояла всю пасхальную службу — я её всю пропела. Я думаю, что наши радиослушатели поймут, кому довелось пережить полостную, потому что там не на что было опирать диафрагму, просто один сплошной рубец, но я этого не чувствовала совсем. Был случай, когда тоже Великим постом в Великую субботу, я читала 15 паремий и потеряла голос, и меня вот эти старухи деревенские суровые обложили ватниками и напоили какими-то снадобьями. Я не знаю, чем они меня поили, но дело в том, что в половину 11-го я проснулась практически здоровая. Казалось бы, это такие случаи, которые можно вполне объяснить естественными причинами, ну мало ли как складывается внутри человеческого организма что-то. Но там были случаи и другие. Однажды под большой праздник стеклось очень много народу и негде было ночевать, а в притворе стояли два больших старых сундука, в которых хранилось облачение, не востребованное непосредственно на текущую службу. И мне батюшка говорит: «Будешь в церкви спать?» Я говорю: «Буду». Говорит: «Ну отлично, вон там на сундук ляжешь и поспишь». Не буду рассказывать, что такое ночевать в церкви, почитайте Гоголя «Вий».

К. Лаврентьева

— Прямо так?

М. Борисова

— Да, ну впечатления своеобразные.

Н. Лангаммер

— Может, от «Вия» просто. (смеется)

М. Борисова

— Но дело в том, что мне казалось, что я не сплю, что я впадаю в какую-то дрёму и тут же просыпаюсь, что у меня нет глубокого сна. Ну, естественно, двери закрыли, потому что нельзя же храм оставить открытым, это на отшибе деревни, Бог знает что может быть. Так я в этом запертом храме провела ночь, а утром открывают двери и говорят: «С тобой всё в порядке?». Я говорю: «А что такое?» Оказалось, что этой ночью храм пытались ограбить. Со стороны алтаря разбили окна и пытались что-то сделать с решётками, чтобы проникнуть внутрь. Я была внутри и не слышала ничего, при полной уверенности, что я сплю. Так что это такое удивительное место. А последний штрих: меня поразило, что есть какая-то общность святых мест. Однажды мне довелось по каким-то делам и поручениям летом, днём, в будний день приехать в Лавру и мне нужно было дождаться батюшку, который ожидал своих каких-то прихожан в надвратной церкви Иоанна Предтечи. А там деревянная галерея крытая, и я стояла на этой галерее и думаю: «какой знакомый запах», и я понимаю, что пахнет ровно так же, как в нашем храме сельском. И второй раз я услышала этот запах, вы не поверите — в Горненском монастыре.

Н. Лангаммер

— Я вот о нём думала, какой это удивительный запах, и в Иерусалиме, особый.

М. Борисова

— И я подумала: как странно, может быть соприкосновение со Святым Духом придаёт такой аромат, удивительный и неповторимый. Вот мои такие рассказы про святые места.

К. Лаврентьева

— Марина всегда очень обстоятельно рассказывает. Мне мама звонит после того, как «Светлые истории» выйдут и говорит: «Слушай, ну как мне прекрасно и приятно слушать Марину Борисову. Она очень так выверена, так спокойна, так уравновешена, всё выдаст, прямо любо-дорого послушать Марину дорогую». Спасибо вам большое. Действительно, такой опыт, я, честно говоря, представляю себе ночевку в храме, и как-то оторопь берёт, не потому что страшно, а потому что думаешь: ну а как я буду ночевать в храме?

о. Александр

— У нас было такое, у нас одна верующая захотела переночевать в храме. Может быть, ей было плохо, и она переживала. И у нас на хорах она спала несколько ночей, прекрасно себя ощущала.

К. Лаврентьева

— Слава Богу, слава Богу.

Н. Лангаммер

— Ты успеваешь рассказать?

К. Лаврентьева

— Дорогие коллеги, да, у меня остаётся не так много времени, но я успею рассказать. Действительно, и Лавру вспомнили, и Иерусалим вспомнили, и Дивеево вспомнили. Дивеево, конечно, особенная любовь. Вспоминаю, как мы туда ездили на 100-летие прославления преподобного Серафима Саровского. В 2003 году мы первый раз туда поехали, мне было 13 лет, и были совершенно нереальные толпы. Моя мама пошла вперёд на всенощное бдение как раз накануне дня празднования. Все, кто были в Дивеево во дни торжеств, понимают, что это такое: это везде кордоны, металлоискатели, огромное количество полиции и очень много людей, то есть пробиться просто невозможно. Если ты не попал в какое-то время, ты будешь стоять до тех пор, пока они откроют эти вот калитки, двери для того, чтобы могли люди какие-то выйти, какие-то зайти. И вот мама пошла вперёд, а я со своей самонадеянностью, там же деревенька всё-таки, Дивеево, всё мне было знакомо, всё понятно, и я говорю: «Мама, я приду попозже, потому что я всю службу не выдержу». Ни телефонов, соответственно, ничего. И на пошла вперёд, а я понимаю, что всё закрыто, то есть огромное количество людей, и все закрыты входы, и людей не пускают, никого. Я так взмолилась к батюшке Серафиму! Я это рассказываю, чтобы свидетельствовать о том, какой батюшка Серафим заботник. Ну представьте, маленькая же ещё, 13 лет. Я испугалась, честно говоря, ну как я маму найду? И мне очень хотелось попасть, у меня детские все сразу включились истории, я хочу к маме. И можете себе представить: я целенаправленно подхожу к конкретной женщине-полицейскому, которая стоит за конкретным входом возле канавки (хотя их было несколько) и говорю: «Вы знаете, там моя мама, а я здесь. Что мне делать?» Она говорит: «А тебя как зовут?» Я говорю: «Кира». Она говорит: «Ты знаешь, она ко мне подходила и меня просила, что, если ты подойдёшь, чтобы я тебя пропустила» — и она меня пропускает. Для нас это до сих пор чудо. Вы представляете, сколько там было женщин и мужчин полицейских? Она подошла к конкретному, и я к конкретной пришла. Батюшка Серафим меня прямо за ручку привёл. Батюшка Серафим, дорогой, я всё помню, спасибо тебе большое. Действительно, это просто потрясающе было. Ну а вообще я, конечно, хотела рассказать про Оптину пустынь. Честно говоря, дорогие друзья, я вот никогда бы не подумала, что феномен старчества, он сохранён, и в наши дни он тоже в некоем духовном плане очень-очень действует. Уже со многими людьми я разговаривала на эту тему, с самими насельниками Оптиной пустыни, с людьми, которые очень любят Оптину пустынь, со священниками. Все говорят: да, приезжаю с проблемой или с душевной какой-то болью, или с какой-то скорбью, или с радостью. Ну чаще всего, конечно, мы едем в монастырь с переживаниями. Приезжаю, исповедуюсь, причащусь, по всем старцам пройдусь, отцу Амвросию поплачу — либо ответ уже здесь приходит (и это никакое не волшебство, это действительно вот такое утешение нам, очень слабым, грешным, немощным людям), либо — пока едешь обратно. То есть ты уходишь и ничего-ничего не понимаешь, садишься в машину и пока едешь, у тебя как-то всё постепенно в голове выстраивается, как сам бы ты не выстроил. Я свидетельствую об этом, потому что для меня настолько невероятно вот такое явление, что Оптинские старцы продолжают духовно нами руководить, духовно нам помогать, духовно нас окормлять, и это невероятно. Но понятное дело, что и тут надо иметь какую-то честность, признание своих проблем, то есть не надо «глазки строить», как говорят, святым и Богу, а честно, откровенно признавать, что в нас не так, что в нашей жизни не так, и что мы с этим сами ничего сделать не можем. Как мы знаем, Бог подключается, когда мы честно, откровенно признаём свои проблемы, вот это вот очень важно. Не тётя Люба виновата, а, извини, Господи, это виноват я, просто я не знаю, что с этим делать. И удивительно, что традиция окормления духовного там продолжается. Часовня трёх убиенных монахов, Трофима, Василия и Ферапонта — это, конечно, отдельная история, ты туда заходишь, а у тебя ощущение сразу и Голгофы, и Пасхи, всё сразу вместе. То есть и страх голгофский, и пасхальное торжество, они уже победили, они уже прошли. И вот этот мученический дух, он настолько сильный там, настолько явный в этой часовне, которая построена над могилами убиенных монахов. В общем, можно многое рассказывать. Иеродиакон Илиадор (Гайриянц), который не так давно умер во время пандемии, похоронен там, и всегда огромное количество цветов на его могиле. Сейчас ещё схиархимандрит Илий. Слушайте, ну цветёт Оптина, то же можно сказать и про Лавру, конечно. Вот мы уже сегодня говорили с отцом Александром, никого не оставляет преподобный Сергий неутешенным, это правда. Серапионова палата — это отдельная история, эти косточки. И архидиакон Стефан, кость от кисти его руки которого там лежит. Невероятно, самый первый святой нашей Церкви, архидиакон Стефан, первомученик, молодой парень, по сути дела, который оставляет вот такое неравнодушное отношение к нам, жителям 21 века. Много можно говорить, Иерусалим — это вообще отдельная программа.

Н. Лангаммер

— Можно я про Афон добавлю буквально пару слов. Мне так посчастливилось побывать на Афоне...

К. Лаврентьева

— А как ты на Афоне побывала?

Н. Лангаммер

— Я побывала на Афоне, потому что я была в отеле, который как-то вот стоит на изгибе, и я выходила и на песке, на коленях, читала Акафист Пресвятой Богородице, глядя на Афон, и я видела это облачко.

К. Лаврентьева

— Да?

Н. Лангаммер

— Да. И это была благодать.

К. Лаврентьева

— Ого. Вот так, друзья, мы тут такие немощные, но рассказываем какой-то свой опыт, делимся, а вы пишите, пожалуйста, свой. Напишите, пожалуйста, под этой программой, какие святые места вас действительно тронули, тронули ваше сердце, тронули вашу душу. Мы будем очень ждать, мы будем читать ваши комментарии и радоваться им. «Светлые истории» на Радио ВЕРА были в этом часе, на Светлом радио. У нас в студии рассказывал свои истории священник Александр Дьяченко, настоятель храма Тихвинской иконы Божией Матери села Иваново Петушинского района Владимирской области. У микрофонов были Марина Борисова, Наталья Лангаммер и Кира Лаврентьева. Мы прощаемся с вами до следующего понедельника. Пожалуйста, оставайтесь с нами, всего вам доброго и до свидания!

---

Все выпуски программы Светлые истории

• «Недостаток, преображенный в достоинство». Прот. Константин Харитонов
• «Полное доверие Богу»
• «Долгий путь к Богу»