В дискуссии участвовали: журналист, телеведущая Елена Сурняева, предприниматель, основатель сети «Бэби клуб» Юрий Белонощенко и клирик московского храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке протоиерей Александр Березовский.
Мы размышляли, насколько христианину хорошо верить в себя, и как такая вера может отражаться на духовной жизни.
Ведущая: Наталия Лангаммер
Н. Лангаммер
— Добрый вечер, дорогие радиослушатели! В эфире программа «Клуб частных мнений», в нашем вечернем эфире мы обсуждаем те темы, которые подняли авторы программы «Частное мнение» в утренних выпусках. И сегодня такую тему предложила для обсуждения журналист, телеведущая Елена Сурня́ева. Добрый вечер, Елена.
Е. Сурняева
— Добрый вечер.
Н. Лангаммер
— Тему мы сформулировали так: «Верить в себя — это хорошо или плохо?» И для разбора этой темы мы пригласили в студию Юрия Белонощенко, предпринимателя, основателя сети «Бэби-клуб», отца пятерых детей. Добрый вечер, Юрий.
Ю. Белонощенко
— Добрый вечер.
Н. Лангаммер
— И протоиерея Александра Березовского, клирика храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке. Добрый вечер, отец Александр.
о. Александр
— Добрый-добрый вечер.
Н. Лангаммер
— Для начала предлагаю послушать программу Лены.
В эфире звучит программа «Частное мнение». Рассказывает Елена Сурняева.
— Самоуверенному человеку трудно встретиться с Богом, такое мнение сложилось у меня не вдруг. Более того, мне были интересны уверенные в себе люди — они все умеют, у них все получается, за ними можно пойти, ведь они знают, куда идти. Рядом со мной обычно были такие подруги. Очень удобно: если ты в чем-то сомневаешься, подруга точно знает ответ, какое кино мы будем смотреть, какое платье я должна купить и нужно ли мне идти на свидание? Сама я в юности стеснялась сказать, что чего-то не знаю. В институте до четвертого курса на семинарах не отвечала, боялась сказать что-то не то и тихо радовалась, если мой мысленный ответ на вопрос педагога совпадал с ответами более смелых студентов. Когда я начала вникать в различные аспекты христианства — конечно, размышляла о смирении: неужели моя нерешительность и поиск ответов у других и есть что-то подобное смирению? Было много внутренних противоречий. Неужели смиряться, значит всем уступать и со всеми соглашаться, не сопротивляться несправедливости, не стремиться к большему — этого хочет от меня Господь? Видимо, теперь на месте уверенных в себе подруг у меня будет Бог, Который все про меня знает, все за меня решил, а мне лишь остается подчиниться его воле. Не могу сказать, что мне это нравилось, чувствовала, что смирение это что-то иное. А если представить, что я умею быть самоуверенной, знаю чего хочу, знаю как поступать, знаю куда идти без всяких подсказок и советов, то я чувствую, что еще дальше от смирения, в этом варианте Бог вообще не нужен. Так как же правильно? Должна быть какая-то золотая середина. Одна забавная история стала ключиком к пониманию этой христианской добродетели. Моего сына зовут Матвей, однажды, когда ему было около двух лет, он играл в комнате на полу, что-то строил из кубиков. Видимо, в его голове сложился какой-то слишком замысловатый план, кубики никак не хотели выстраиваться в задуманную фигуру. Ребенок терпеливо строил сооружение раз, другой, третий, но конструкция опять обрушивалась, кубики рассыпались по комнате. Впору было расстроиться и заплакать, я ждала примерно такой реакции. Но сын вдруг решительно направился к иконам в углу, поднял голову к образу Спасителя и сказал: «Бог, помоги! Матейка сам не может!» Вернулся на место и завершил свою работу. Эта фраза стала для меня своего рода формулой смирения. У ребенка была цель, он был уверен в себе и в том, что делает важное и нужное дело и очень старался. Но когда возникла проблема и своих сил уже не хватало, он не стал злиться, бросать начатое, он попросил помощи у Того, в Ком не сомневался. Вот бы всегда так просто, по-детски, без обид и стеснения признавать, что ты знаешь, чего хочешь, но не можешь это сделать, не умеешь. Но признавать с такой же детской уверенностью, что Господь обязательно поможет и сделает так, как лучше. С тех пор, если у кого-то в семье возникают сомнения, что-то не получается и человек начинает сердиться, обвинять других или пытается просчитать все наперед, мы спрашиваем: «Матейка сам не может?» Это значит примерно следующее: если ты хочешь сделать все сам, зачем тебе Бог? Он приходит к тем, кто зовет Его, кто нуждается в Нем. Отбрось самоуверенность, признай свое несовершенство и доверься Богу, Он поможет. Бережно и с уважением относясь к твоей воле, управит все так, как будет лучше всего для тебя, для спасения твоей души.
Н. Лангаммер
— Вот такие размышления были у Лены, и мы потом долго обсуждали, как же нам назвать, и Лена говорила: «Самоуверенность — это хорошо или плохо?» Я говорю: «Ну самоуверенность, по-моему, уже имеет такую негативную коннотацию, такой посыл, да? Давай назовем программу все-таки «верить в себя». И мы поняли, что нас интересует вот эта грань веры в себя, это вообще хорошо или плохо? Потому что есть психологическое понимание этого, есть, наверное, какое-то богословское понимание этого, или нет? Отец Александр, мы вообще в какой плоскости сейчас будем говорить?
о. Александр
— У каждого понятия есть много граней. Для понимания каждый человек может, наверное, на этот вопрос ответить сам, как он это понимает. Но, конечно, верить в себя — здесь можно впасть в ту самую самоуверенность, в самодостаточность, которая погибельна для человека. Но в то же время человек не может сидеть, опустив руки, и ничего не делать, и вот, как героиня этого рассказа, надеяться на то, что кто-то ответит, кто-то подскажет, а ей лишь останется порадоваться, что ее мнение совпало с ответом. Нет, человек должен обязательно действовать, но обязательно опираясь на Бога, и Господь с радостью поддерживает такого человека, потому что Бог создал человека сотворцом Себе. Человек не сам по себе творец, а он соработник, соработник Богу, и Господь включает нас в Свой Божественный Промысл с тем, чтобы мы участвовали в том, что Бог творит. И поэтому очень хорошо, когда человек имеет смелость и не боится ошибаться. Ошибаемся мы часто, и в этом, в общем-то, нет ничего плохого, если мы научаемся на своих ошибках, когда не настаиваем на своем, даже когда очевидно неправы, а когда действительно научаемся на своих ошибках, совершенствуемся в таком хорошем плане. Бог, Он очень хочет, чтобы мы шли за Ним, Он же нас позвал за собой, а идти за Ним — это значит нащупать ту дорогу, по которой Господь нас ведет. Наша самоуверенность, она мешает нам идти за Богом постоянно, мы все время как-то предлагаем Богу свой вариант видения тех или иных вещей, и Господь смиренно, вот тут уж воистину смиренно, выслушивает нас и даже иногда попускает нам такие ошибки, чтобы мы, зайдя в тупик, признали, что нет, ошибся, Господи, Ты лучше знаешь. Вот отдать первенство Богу, оно удается не сразу, но со временем, если человек этого ищет, оно ему дастся.
Н. Лангаммер
— Ну, тут такой, знаете, глубоко богословский уже вопрос: а если есть правильная тропа, какое-то правильное следование за Богом, то зачем тогда нам, действительно, что-то еще делать, сотворить, вот это вот нам пространство, оно зачем?
о. Александр
— Для того, чтобы человек познавал Бога, вот для чего. Бог-Творец наделил человека разумом, он же не сделал из нас просто неких послушных животных, которым можно сказать «иди со мной» или «иди туда или сюда», «делай то», и мы послушно все выполняли бы. Нет, человек, он особенное существо, наделенное разумом и наделенное бессмертной душой, мы призваны Богом в вечность идти за Ним, и поэтому вообще тут разговор уже о человеке должен был бы пойти — а кто такой человек? Что это за такое странное создание Божие, которому столько много дано, и так человек позволил себе против Бога восстать, а Бог его терпит, а Бог ради человека сошел с небес и воплотился, и страдал, и был распят, и в третий день воскрес, и все ради человека. Все ради человека. Кто же такой человек-то? Ну, это такой отдельный вопрос. Бог, Он очень хочет, чтобы человек целью своей жизни сделал познание Бога.
Н. Лангаммер
— Ну если совсем так вот примитивно и практически, вот взять Ленину ситуацию, какое платье надеть, на какую там дискотеку идти — во-первых, наверное, не все будут обращаться с вопросом к Богу, это утилитарные такие вещи, ими Бога-то беспокоить, один так знакомый сказал: «чего я буду беспокоить?» А с другой стороны, если у Бога уже есть по этому поводу мнение, а я хочу сделать так, как Господь был бы доволен мной, то зачем мне проявлять свою волю?
о. Александр
— Ну, вообще, надо сказать, что в большинстве наших таких сомнений и рассуждений ответ, он равнозначен: что так, что так. Вот когда человек выбирает, что ему одеть — ну одень что-нибудь приличное. А какого цвета, какого фасона? Ну как тебе понравится. Если у тебя есть какие-то предпочтения, пусть они будут.
Н. Лангаммер
— То есть Богу здесь как бы все равно, что ли?
о. Александр
— Здесь Господь дает как раз нам некую свободу — пожалуйста, выбирай. Ты кем хочешь быть? Ну, выбирай, хочешь, учись на этого или на этого. Тебе не очень понравилась твоя выбранная профессия? Ты можешь доучиться или переучиться, да пожалуйста. Ты очень хочешь жить пониже этажом? Ну, переезжай из многоэтажки в частный дом, пожалуйста, нет вопросов. И таких как бы выборов, их множество у нас в жизни: что купить на обед, что приготовить? Ну, какие у тебя есть предпочтения с учетом дня недели, вот, собственно, и делай, и Господь благословит твое делание, Господь, он как бы не вмешивается в такое. Если что-то будет принципиально, Он напомнит.
Н. Лангаммер
— Принципиально для спасения, да?
о. Александр
— Ну, конечно. Для взаимоотношения человека с Богом.
Н. Лангаммер
— А, вот тут вот.
о. Александр
— Да. Потому что если человеку совсем предоставить полную свободу всего и вся, то, как уже было сказано в этой передаче, Бог может стать ненужным человеку, потому что да, человек увидит, что у него вроде бы как все получается, он не задумывается о том, что Бог, невидимо участвуя во всем, подает человеку то, в чем человек растет. Потом он говорит, что «вот я». Вообще слово «я» часто звучит так вот в обсуждениях: «вот я то, я это, я вот достиг, я вот принял решение, я создал», и забывают, как в 126-м псалме, по-моему, написано: «Если не Господь созиждет дом, всуе трудишися зиждущии», ну забывают, и тогда Господь напоминает о Себе. Тогда Господь говорит: «Ты без Меня? Ну хорошо, попробуй». И начинает все из рук валиться и все сыпаться.
Н. Лангаммер
— Вот интересно, кстати, мы сейчас сколько уже говорим с отцом Александром, и мы в основном предостерегаем и себя, и слушателей от той крайности, когда мы без Бога все делаем, а у Лены была крайность, когда я не готова принимать решения, но пусть тогда решит подруга, но не Бог на тот момент.
Е. Сурняева
— Подруга, да, мне было так удобно. Здесь речь о том, и отец Александр, мне кажется, об этом и говорит, что любому человеку и верующему человеку, и ищущему Бога, нашедшему, важно понять, кто он, что он-то хочет, потому что, действительно, Господь свободу дает, а мы часто не знаем, что с этим делать, не знаем, что делать с этой свободой. И я отца Александра слушаю, и какая-то метафора, что ли, в голове у меня возникла, вот эта некая шкала, диапазон от уверенности нашей в себе, от самоуверенности до отчаяния какого-то, когда все, мы потерялись, и вот мне кажется, что на этих полюсах важно не уйти в то самое безвоздушное, безбожное пространство, когда все хорошо-хорошо-хорошо, все получается, и вроде бы Господь не нужен, я улетаю туда, забывая о том, что все то, что у меня получается, это все Господь. И на другом полюсе, когда я не уверен, я не знаю, что делать, я в отчаянии, и опять я забываю, что Господь-то рядом, Он меня не оставит. И вот, если позволишь, еще один пример, который я вспомнила: когда-то мы семьей поехали, такой досуг — аэродинамическая труба, если представляете себе, там проводят инструктаж: надо лечь вот на этот восходящий поток воздуха, расслабиться, и вот только тогда ты сможешь взлететь. И вот мой муж не смог, он все время пытался контролировать ситуацию, он очень уверенный в себе человек, он пытался контролировать ситуацию и встать на ноги, и так он и не взлетел. И для меня это такой тоже пример: в определенных ситуациях доверься, и ты полетишь. Это не значит, что ты ничего не делаешь, но нужно понимать, в какой ты ситуации в данный момент находишься и что тебе делать.
Н. Лангаммер
— Напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер, сегодня мы обсуждаем тему «Верить в себя — это хорошо или плохо?» Автор программы на эту тему, которая стала поводом для разговора — журналист, телеведущая Елена Сурняева. И в гостях у нас предприниматель, основатель сети «Бэби-клаб», отец пятерых детей Юрий Белонощенко и протоиерей Александр Березовский. И я бы хотела сейчас спросить Юрия на эту тему: вы ощущали себя внутри вот этой шкалы, о которой Лена сказала, от «я не знаю, как быть» до «я сам Господи, без Тебя»?
Ю. Белонощенко
— Если вспоминать вообще историю моей жизни, как я себя ощущал, то у меня не было таких прямо больших проблем, спрашивать, что надо делать и так далее. Перед тем, как прийти на передачу, я сразу сказал, что я переживаю и не знаю, что сказать, потому что, если так вот вспоминать, где я нахожусь сейчас, то, наверное, только пять лет, как я воцерковленный христианин, считай, в пятом классе нахожусь, то есть я еще пока такой начинающий.
Н. Лангаммер
— Я просто тогда дополню, что до этого Юрий был в инвестиционных компаниях, в банках и умудрялся делать то, что не делали конкуренты, и за счет этого любые филиалы и организации, которые он возглавлял, делали огромный рывок, я об этом прочитала в одном международном популярном бизнес-журнале. То есть вы в своей жизни действовали по полной, всегда находили возможность для действия ту, которую другие не видели.
Ю. Белонощенко
— Ну, наверное, да. И вот на одном из подкастов, который был в конце декабря прошлого года, когда мне говорят: «Юр, а бывает такое, что ты не веришь, сомневаешься, чего-то боишься?» Я говорю: «Ну, я не знаю. У меня, может быть, такая черта характера» — «Но откуда у тебя?» Я говорю: «Наверное, от отца». И я здесь начинаю вспоминать от отца, более того, я часто об этом говорю, папы уже нет в живых, но тем не менее, когда я говорю, во что я верю, и что мне помогает в жизни, про наставников, про учителей, я говорю: ну вот у меня отец — самый первый учитель, который, в принципе, меня чему-то научил. И когда я пришёл к Богу, потому что я уже говорил, что мне было, наверное, лет десять, когда меня крестили в Витебске, в Белоруссии, ну просто покрестили и покрестили, был крестик, потом куда-то потерялся, то есть много лет, наверное, я никак в эту сторону не двигался. А в какой-то момент оно просто пришло, и появилась проблема: одна из наших дочерей впала в зависимость и нужно было как-то её спасать. И нам тогда сказали, что есть два варианта: либо она будет всю жизнь на таблетках, либо она поверит в Бога. А так как её было очень сложно убедить, то мы решили пока на своём примере, и вот мы тогда с Женей пошли в храм и стали, естественно, там причащаться, исповедоваться, наши маленькие дети тоже пошли за нами. Мы тогда жили в одном месте Москвы, сейчас мы живём, это Антиохийской подворье, храм Архангела Гавриила и Феодора Стратилата, и наши маленькие дети тоже ходят в храм. Когда я переключился в эту тему, то, во-первых, я понял, что, наверное, это единственный путь спасения, и не только для Наташи, не только для нас, в этом году нам будет по пятьдесят лет, но даже для наших маленьких детей, и вот в эту сторону я начинаю смотреть, думать, переживать, осмыслять и так далее, и так далее.
Н. Лангаммер
— А интересно, почему вы говорите, что раньше, как я читала про вас, вы всегда знали, что делать, у вас не было этих вопросов? Вы умудрялись, даже когда фотографией занимались в школе, вы знали, что не делают ваши конкуренты: быстро отдать снимки, по-другому коммуницировать с клиентами, вы всегда находили то, что не сделали другие, именно про делание, да? А сейчас вы говорите: «я в пятом классе, мне нечего сказать». А что теперь, придя к вере, человек становится потерянным каким-то, или что? Почему вдруг та парадигма ушла?
Ю. Белонощенко
— Я бы не сказал, что стал потерянным, но я просто переосмыслил какую-то часть своей жизни. Здесь, наверное, много было всего сделано интересного, то, что вы говорили, и я открывал большое количество филиалов «Тройки Диалог» по всей стране, и мы открывали много своих «Бэби-клубов» в разных городах и так далее. Но в какой-то момент у меня случилась такая перезагрузка, и даже когда мои друзья говорили, что — «Юр, ты был таким вот прямо совсем очень резким, совсем вот настроенным, а ты сейчас вообще стал другой». Более того, даже моя жена говорит «я как будто живу с другим мужем, то есть как-то ты изменился». И, наверное, эти изменения происходят, в том числе, во всяком случае, как это произошло у меня, я попал в кому и девятнадцать дней лежал в больнице, после этого только я открыл глаза и вдруг вернулся и понял, что со мной было. К сожалению, до сих пор у врачей нет диагноза, что со мной произошло. А я начал потихонечку возвращаться в нормальную жизнь, и в этот момент я почему-то осознал, что: ну, а ведь Господь меня же спас. И даже говорили, когда я лежал, вообще ничего не понимал, в принципе, я говорил только одно слово: «Господи, Господи, Господи, Господи...», даже никаких других слов туда не добавлял. Может быть, потом расскажу, как мои друзья уже стали добавлять там «Господи, помилуй», например, тоже в своих каких-то таких событиях, в которых нужно было спастись. А потом я, условно говоря, открыл глаза. Вот реально открыл глаза, увидел это всё и думаю: а что я делал не так в этой жизни?
Н. Лангаммер
— Вот — и что это было? От чего пришлось отказаться? Ну, в разрезе нашей, например, темы.
Ю. Белонощенко
— Думаю, что я, может быть, был более резким, мог увольнять людей, по щелчку пальца расставаться с ними, но это в меньшей степени, наверное. А больше всего стал переживать, что я уехал из Самары в Москву, и дети растут, было три девочки, потом ещё родился сын четвёртый, сейчас уже их пятеро, потому что ещё дочка родилась, меньше стал общаться со своими родителями, и когда стал переосмыслять, как это понимал я и как, наверное, многие другие люди тоже делают — я стал относительно взрослым. Когда папа спрашивал меня, как у меня дела, я говорил: «Пап, ну, слушай, чего ты меня грузишь? Я сам знаю, что надо, сам понимаю. Давай, как бы, я самый умный, я всё знаю». А потом, когда отца вдруг не стало, я стал понимать, что, наверное же, папа какие-то правильные вещи говорил, какие-то правильные советы. И тогда я стал переосмысливать. Когда родителей не стало, они ушли в 2013 году, и через год мы, как обычно, приезжаем в Самару, у нас там офис, друзья и так далее, идём на кладбище. Как мы ходили на кладбище к родителям: мы пришли, положили какие-то конфетки, цветочки, пять минут постояли, посмотрели в небо, там «папочка, мамочка, Царство вам Небесное» — и дальше по своим делам, потому что друзья, давай в баню, давай на работу, то есть каждый раз сразу переключался, об этом забывал. А вот после того, как я рассказываю всё своё переосмысление, когда я подумал: а оказывается, это вообще самое важное — мои родители, которые меня на этот свет произвели и воспитали, и теперь я могу на час приходить, иногда с детьми, иногда один просто сидеть и просто разговаривать или читать молитвы, псалтырь и так далее. И вот это переосознание, наверное, во мне произошло. Но на этом я не остановился, потому что потом стали появляться друзья, которые вдруг стали говорить.... Друзья, естественно, разные, кто из бизнеса, кто из спорта и так далее. Я вступил в кучу разных сообществ и думал, думал, в итоге думаю: нет, что-то не хочу, надо заниматься своим делом, создавать свою экосистему. И в какой-то момент я встретился с другом в кафе, и он говорит: «А у нас тут, Юра, есть такое сообщество православных бизнесменов». Я говорю: «А что это такое?» — «Это такое небольшое закрытое сообщество, там тридцать пять человек, и все из бизнеса. Мы ездим в паломнические поездки, молимся и так далее, и так далее». Я говорю: «А можно ли в него вступить?» — «Ну, можно вступить, там собеседование и все такое». Проходит буквально несколько недель — еще одно сообщество, говорят: «Юра, вот называется сообщество „От отца к сыну“, мы раз в неделю встречаемся, с утра читаем Евангелие, не хочешь к нам присоединиться и просто туда приходить?» Я говорю: «И это мне тоже становится интересно!» И меня получается разрыв: я еду в паломническую поездку в Питер, а встреча в Москве, и мне хочется быть там, я и там, и там участвую. И все эти люди, они вроде бы из бизнеса, в том числе, у них у всех есть дети, но все они верят в Господа нашего Иисуса Христа, и они рассказывают, и я начинаю к ним присоединяться, и вот огромное счастье получается.
Н. Лангаммер
— И чем они отличаются в разрезе нашей темы? Предприниматель, человек, предпринимающий действия, да? Чем отличается тогда верующий предприниматель от предпринимателя, как вы говорите, каким вы были: решительным, жестким?
Ю. Белонощенко
— Ну, я здесь, как я уже сказал, в пятом классе, а если говорить про сообщества, в которые я вступил, еще и год не прошел, то есть я только начинаю.
Н. Лангаммер
— Но вы же их увидели. Какое они впечатление произвели, их какой-то кодекс?
Ю. Белонощенко
— Да, конечно, у каждого сообщества есть свой кодекс, и несмотря на то что все они занимаются бизнесом, они все очень успешные, некоторые успешны гораздо более чем я, но тем не менее, они все и бизнесом успешно занимаются, и в том числе, и верят в Бога. И я смотрю на этих людей, когда приходят они с женами, у нас есть разные форматы, и с детьми, и, наверное, да, в этот момент я осознаю, что это какая-то другая каста, немножко другая, и они какие-то вот, я не знаю, добрые, наверное. То есть, если так вот коротко, если двумя словами, то какие-то очень добрые, очень бережные люди.
Е. Сурняева
— Но уверенные в себе при этом? Вот опять же.
Н. Лангаммер
— Да, возвращаясь к нашей теме.
Ю. Белонощенко
— Да, я думаю, что уверенные в себе. Но мы все не идеальные и если у кого-то возникает какая-то проблема — «Ребят, я заболел, помолитесь за меня» или еще что-то, то есть это не значит, что все на 100 процентов уверены во всем. Но вот ваш вопрос сейчас про предпринимательство и как это связано или нет, я сейчас хочу вернуться немного в историю, откуда вообще взялось предпринимательство. Если посмотреть наших предпринимателей, которые были еще в Российской империи, они все были православные, 100 процентов, потому что там и не было других, они все верили в Бога, они все ходили в храм, они строили храмы и так далее. И вот я сейчас смотрю назад немножко, как это было — оказывается, это так и было, просто у нас изменилась страна, у нас изменился подход, социалистический, капиталистический, но когда-то ведь это было раньше. И мне кажется, у вас даже много таких было исторических персонажей, о которых на Радио ВЕРА вы и рассказывали.
Н. Лангаммер
— Да, вот интересно, Лен, кстати, люди, которые были предприниматели, бизнесмены наши, российские, гораздо больше даже делали и более успешными были, как-то коррелируя свои действия с Богом.
Е. Сурняева
— Это вообще, мне кажется, очень интересная тема: вера и бизнес, если уж мы говорим об уверенности в себе, это прямо вот хороший пример такой, потому что предприниматели, бизнесмены, им как не быть уверенными, им надо постоянно что-то решать, им надо идти вперед.
Н. Лангаммер
— Принимать решения и нести ответственность.
Е. Сурняева
— Да, да, да, нести ответственность, причем ежесекундно и так глобально. Батюшка, вот вы с людьми общаетесь и примеры какие-то приведете, может быть Это потрясающий пример того, как это может сочетаться, потому что остальные люди, ну, кто-то может тихонечко в уголочке отсидеться, думая там, какое же мне платье надеть, а здесь не получается, вставай, иди и делай, и оказывается, одно другому не противоречит.
Н. Лангаммер
— Хотя есть очень много людей, у меня есть знакомый, который отошел от Церкви, и сейчас, год спустя, как он ушел из Православной Церкви, он говорит: «Я вспоминаю о Церкви как о потерянном рае». Я говорю: «Почему?» — «Ну, потому что в моем понимании бизнес и Церковь никак не коннектятся», извините за современное выражение.
Е. Сурняева
— Странно, странно.
Н. Лангаммер
— Отец Александр, как это соединить? Там надо постоянно принимать решения, как-то действовать.
о. Александр
— Ну надо, да, действовать. Но пока человек был неверующим, он принимал эти решения на основе собственных опыта, образования, каких-то собственных измышлений, мыслей. А когда он стал верующим, он начинает опираться на Бога и видит, что он стал больше понимать, чувствовать и мочь. Вообще, очень интересный вопрос, например, почему неверующий человек может быть успешным? Он к Богу не обращается, он на Бога не опирается, он, наоборот, возрастает в собственном мнении и в собственном таком величии, и у него все ладится. У меня была такая встреча с одним, тоже очень таким успешным молодым человеком, который к двадцати семи годам выстроил очень крупный бизнес и говорил, что — «Я все сделал сам. Мне Бог не нужен был, ни когда я его начинал, ни когда я его развивал, ни сейчас, когда у меня уже все-все хорошо». И он был в полной уверенности, что это все его полностью заслуга, и вот Бог же дал ему, хотя он Бога отодвинул сознательно и все приписал себе.
Н. Лангаммер
— И так комфортнее действовать. Мы вернемся к этой теме через небольшую паузу. Напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер, мы обсуждаем тему «Верить в себя — это хорошо или плохо?» У нас в гостях автор этой темы и программы на эту тему — Елена Сурняева, телеведущая, журналист, предприниматель, основатель сети «Бэби-клаб», отец пятерых детей Юрий Белонощенко и протоиерей Александр Березовский. Не переключайтесь, сейчас будем задавать отцу Александру много вопросов на эту тему.
Н. Лангаммер
— Мы возвращаемся в студию, в эфире программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер, и сегодня мы обсуждаем тему «Верить в себя — это хорошо или плохо?» И у нас в студии инициатор темы — Елена Сурняева, тележурналист, основатель сети «Бэби-клуб, отец пятерых детей Юрий Белонощенко и протоиерей Александр Березовский, клирик храма Пресвятой Богородицы в Петровском парке. Отец Александр, вот поэтому и начали разговор про бизнес, что очень удобно принимать решения на базе своего опыта. Апостолу Петру было, наверное, не совсем комфортно, когда он сказал: «Ну нет же рыбы, мы же всю ночь стояли, трудились, ждали, пытались, и ее нет, Господи, но по слову твоему закину сети». То есть вот тут как раз отойти от профессионального опыта, прям поперек пойти, и сделать то, что для тебя абсолютно логично — это непросто, ну так, по-человечески, тогда как вот в бизнесе: каждое свое решение согласовывать в молитве, (я сейчас примитивно говорю) или как?
о. Александр
— А почему и нет? Да, верующий человек, он уже не может не посоветоваться с Богом, не попросить Его благословения на принятие этого самого решения, уже просто не может. У него уже как бы в голове это происходит, помимо даже какой-то воли самого человека, когда человек привык опираться на Бога, то все происходит с благословения Божьего. Ну вот интересно, мы молимся и крестим тарелку перед тем, как съесть тарелку супа. Ну казалось бы, такое простое дело-то, можно же и без этого — но нет, вот перед едой надо помолиться. А перед встречей, перед серьезным принятием решения — а почему нет, а как так? Просто поначалу, когда человек еще так вот Бога-то не очень знает, Бог ему помогает, ведь все, что человек достигает — это все дар Божий, но как бы в задел, некий аванс, с тем, чтобы человек, когда достигнет уже неких и знаний, и умений, и уже сможет действительно приносить пользу, Господь его обращает к Себе, и человек полностью со своим багажом знаний, со своим бизнесом и всем, что он имел и считал своим, он становится Божиим, и все это уже отдает во славу Божию, на службу, поэтому такие пути неисповедимые Господни.
Н. Лангаммер
— А что вы ответили тому молодому человеку, который вам сказал, что «Я все сделал сам, в двадцать семь лет бизнес построил, и мне Бог не нужен»?
о. Александр
— В тот момент было с ним бесполезно спорить, я сказал, что придет время, и Господь тебе даст все понять и увидеть, потому что тогда еще было не время, он был настолько уверен в своей правоте, что этот спор был бы ни о чем, просто ни о чем. Для того, чтобы с человеком о чем-то говорить, должны быть одинаковые ценности в жизни. Если я начну приводить цитаты из Священного Писания, а для него Священное Писание — не авторитет, он скажет: «Ну и что, ну подумаешь, люди написали, много умных книг есть в мире», поэтому нет, в тот момент не стал ничего продолжать. К сожалению, не встречались больше, это был единственный разговор, я хотел бы с ним встретиться какое-то время спустя, но я уверен, что Господь ему открыл, вот как Юрию тоже дал возможность сначала повариться в собственном соку, а затем увидеть источник, откуда, собственно, все это было ему дано.
Н. Лангаммер
— А почему кажется, что проще без Бога?
о. Александр
— Ну, потому что вера, она накладывает на человека определенные требования, а подчиняться человеку по гордости не хочется, ну не хочется. Дети противятся родителям, потом противятся учителям, потом противятся собственным начальникам, всю жизнь человек противится, потому что он считает, что вот они неправы, поэтому и Бог, люди считают, что Бог вмешивается во все, накладывает на все ограничения и лишает человека свободы.
Е. Сурняева
— Кстати, мне кажется, мужчин поэтому в храмах меньше, потому что мужчины люди более уверенные.
о. Александр
— Они более гордые, это еще отец Дмитрий Смирнов сказал. Он часто говорил: «Почему у нас церковь женская: женщины более смиренные, а мужчины более гордые, им трудно признать свою несостоятельность или свое не первенство, уступить первенство Богу тяжелее».
Е. Сурняева
— Но зато, мне кажется, когда уже мужчина приходит к вере, это уж такая вера твердая и горячая бывает, даже монахи, вот монашество — это все-таки в нашем понимании такая, больше мужская стезя, мне так кажется, потому что уж если человек, мужчина пришел, вот я недавно стояла в храме, смотрю, мужчина на коленях стоит, я думаю: это вот человек прошел некий путь, чтобы встать на колени.
Н. Лангаммер
— Я тоже думала про вот именно положение — на коленях мужчине трудно.
Е. Сурняева
— Он не стал неуверенным в себе или менее уверенным в себе, и я знаю этого человека, у него семья, он зарабатывает деньги, там все нормально, но вот он пришел к пониманию того, что «Матейка сам не может».
Н. Лангаммер
— Мы все-таки сегодня взяли бизнес, как такую, может быть, лакмусовую бумажку, где как раз требуется уверенность в себе или навык полагаться на Бога, наверное, чтобы быстро действовать, или как, Юрий? Вот для вас было проще тогда или сейчас?
Ю. Белонощенко
— Очень просто, я каждый раз думаю: а как Господь, вот Он что бы сказал, делать это или не делать? То есть это сейчас уже мысли в моей голове, раньше этого не было, и сразу какое-то идет понимание, и как-то у нас бизнес начинает расти, и какие-то франчайзи приходят ответственные, которые соблюдают наши ценности, они приходят сами по себе, и это, мы с Женей иногда об этом говорим, это вот просто с Божьей помощью. Даже сам вообще весь бизнес наш «Бэби-клуб», которому уже двадцать четыре года, если так посмотреть, Женя никогда не была психологом...
Н. Лангаммер
— А она сейчас практически руководит, то есть она его и строила, этот бизнес, да?
Ю. Белонощенко
— Да-да-да, и это как-то вот произошло, просто, наверное, Господь сказал «Белонощенко, вам вот это надо делать», и оно происходит, наверное, само собой. И когда я говорю про вопросы какие-то, которые иногда возникают, думаю: ну вот как так? Не обязательно там советоваться даже друзьями или с кем-то — и сразу понимаю это ощущение: да, спокойно иди вот это делать. Для меня это такой совет: спросить Господа, нужно в эту сторону идти или нет, он просто приходит сам по себе.
Е. Сурняева
— Почему-то мне кажется, что все верующие бизнесмены обязательно занимаются благотворительностью, без этого тоже не бывает, в той или иной форме.
Н. Лангаммер
— В Бога богатей, да.
Ю. Белонощенко
— Не сказать, что мы прямо благотворительно занимаемся, мы поддерживаем, например, девочку Сонечку Шаталову, аутистку. Она тоже просто высветилась у нас в каком-то информационном поле, мы увидели, что есть такая девочка, и даже вроде бы не было возможности как-то ее сильно поддерживать деньгами, но тем не менее решили: а давайте выпустим книжку про нее, так как она может писать, говорить не может. Просто расшифровали все, что она писала, и выпустили такую книжку вместе со студией Лебедева, красивая обложка, книжка, для того, чтобы в том числе поддерживать ее семью. Сейчас уже вышла электронная книжка, недавно записали аудиоверсию. И оно происходит как-то само собой, когда видишь, что нужно человеку чем-то помочь, если для этого у меня есть какие-то ресурсы, если получается, то мы это делаем.
Н. Лангаммер
— А так и жила Россия, то есть даже когда в СКЛИФ попадаешь, думаешь: о, благодарю вас, потому что было построено тоже как меценатское, дом Бахрушиных, в котором моя мама жила, когда была маленькая.
Е. Сурняева
— То есть бизнес не ради того, чтобы обогатиться и набить какие-то кубышки, а еще и ради того, чтобы делать добрые дела, потому что именно Господь дает. Мне кажется, такая простая схема, понятная, но тем не менее.
Н. Лангаммер
— Понятная схема, когда ты с Богом, наверное.
Ю. Белонощенко
— У меня есть реальная история с моей сестрой, которая произошла в прошлом году, и, наверное, можно так сказать, что она поверила. Она живет в Самаре, поэтому я не знаю, часто ли она ходит в храм или нет, когда она приезжает к нам в Москву, она вместе с нами ходит в воскресенье. И такая смешная история, но тем не менее. Значит, она садится в машину, пытается не опоздать на поезд. Выехала очень поздно, пробки, и она думает: ну, все, это нереально. И начала просто вот: «Господи, дай мне возможность доехать», как-то вслух говорить. И просто зеленый свет — вся Самара, везде зеленый коридор, ни одного светофора. Она доезжает, ставит машину, успевает на вокзал и разговаривает со своим сыном. И он говорит: «Мам, ну ты поверила?» Она говорит: «Да, я поверила!» То есть никогда в жизни такого не было, это как, например, выехать из центра Москвы в Шереметьево, когда просто нереально, стоят пробки, и все, и вот у нее это получилось.
Н. Лангаммер
— А я хотела про обратную сторону вот этой шкалы, хотя мы уже очень много проговорили, но все-таки вот вторая сторона, к отцу Александру с вопросом обратиться. У меня есть знакомая семья многодетная, где девочки перед экзаменом готовились, а мальчик молился — сдавали и те, и другие, то есть по «четверке», «тройке», «пятерке» получали и те, и другие, вне зависимости от того, кто как готовился, но это так, очень по-детски. Но бывает же такая ситуация, когда я вот на Бога полагаюсь и ничего делать не буду, но это же тоже есть крайность?
о. Александр
— Вы знаете, можно, наверное, найти примеры и Божьей помощи, и наоборот, некоего отказа на такую молитву, именно когда человек к этому прибегает, наверное, слишком часто, когда он один раз получил от Бога некий подарок и думает: о, и что я буду напрягаться? Я вот могу и так.
Н. Лангаммер
— Ну, напрягается же в молитве, разве это неправильно?
о. Александр
— Недостаточно. Это правильно, но недостаточно. Бог хочет, чтобы человек трудился, чтобы и ум свой упражнял, и память свою упражнял, чтобы человек развивался, потому что иначе человек упражняется в лени, он просто ленится. Встал: «Господи, помоги, вот мне экзамены надо сдать, вот без Тебя никак!» и три поклона сделал, и святой воды выпил, накануне причастился — пришел и «двойку» получил. «А как так?» — «В первый раз, когда ты обратился, помнишь, еще пять лет назад в пятом классе, Я тебе помог, а что изменилось с того времени? Ты как-то немножко себя подвигнул к труду-то, к учебе? Нет? Ну, вот поэтому в одиннадцатом ты провалил». — «И как мне быть?» — «Ну как, вот делай выводы для этого». А вообще я хотел вот что еще сказать: неуверенный человек, он труслив. И он будет труслив всегда и во всем. Поэтому Богу угодна некая наша такая уверенность, но не в том, что я могу и все могу, а в том, что я с Богом могу. Я могу, но с Божьей помощью. А когда вот человек, знаете, действительно не уверен: «я не знаю, вот предлагают, но я, наверное, не смогу, ну давайте не будем...» и так постоянно — ну и действительно у него в жизни ничего нет, и веры нет, потому что вера, она же крепнет, когда человек видит результаты своей веры, поэтому мы призваны трудиться по вере. И вот когда мы действительно с верой Богу начинаем трудиться, то у нас и получается. Ошибаемся — тоже результат, мы знаем, что в эту сторону ходить не стоит, надо, значит, как-то повернуть иначе. И вот эта вот уверенность, на самом деле, она тоже очень важна, но я бы не сказал это как самоуверенность, как уверенность именно только в себе, нет — я уверен, что у меня с Богом получится.
Н. Лангаммер
— Напомню, что в эфире программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер, и мы сегодня обсуждаем тему «Верить в себя — это хорошо или плохо?» Инициатор темы — Елена Сурняева, тележурналист. В гостях у нас предприниматель, основатель сети «Бэби-клуб», отец пятерых детей Юрий Белонощенко и протоиерей Александр Березовский. Леночка, у тебя возник вопрос?
Е. Сурняева
— Слушала мысль отца Александра и тоже вспомнила Евангелие, которое для нас всё-таки авторитет — «Дерзай, дщерь!» Вообще-то ведь вокруг Христа уверенные в себе люди в том плане, что они знают, чего хотят — они хотят к Богу обратиться, они хотят что-то делать, и Он поощряет, Он никого по рукам не бьёт. Он говорит: «Дерзай, дщерь!» И это для нас, наверное, в каком-то смысле пример: действуй, если тебе это нужно. Действуй, проси у Бога помощи, иди и делай.
Н. Лангаммер
— То есть доверие Богу, оно ещё и в том, чтобы делать то, что Он ждёт, а Он ждёт, чтобы мы действовали, правильно, отец Александр?
о. Александр
— Он нас учит, в каком направлении действовать. И вот эти евангельские все события, которые описаны, они как раз и пример, как нам должно действовать.
Е. Сурняева
— Да. И счастье, когда наша воля совпадает с волей Господа, вот это такой момент. Для меня это такая формула: чего я хочу, а чего от меня хочет Господь?
Н. Лангаммер
— А несчастье — когда моё желание не совпадает с волей Божьей, да? (смеются)
Е. Сурняева
— Ну вот да, иногда, наверное, мы в этот момент чувствуем себя немножко несчастными, но здесь надо подумать, а всё-таки куда я хочу? Ты свободен, можешь идти своей дорогой и выполнять своё желание, но не обижайся, что Господь, может быть, тебя не поддержит в этом.
Н. Лангаммер
— А у меня ещё вот какая мысль по поводу уверенности в себе: мне кажется, что можно, наверное, опираться на то, что мы ценны перед Богом, во-первых, мы Его дети, мы Его создания, во-вторых, Он нас наделил некими талантами, вот в этом можно же быть уверенным — уверенным в себе, как носителе вот этого Божественного замысла о тебе — нет, отец Александр, это я умствую?
о. Александр
— Ну, то, что человеку дано, оно же ещё должно как-то раскрыться. Талант можно носить в себе и даже не знать о нём или направить его во зло. А чтобы он раскрылся именно как добро, должно быть Божие благоволение на это и помощь. Нет людей бесталанных, каждому человеку что-то дано обязательно, и развить этот талант, и приумножить можно только, если Господь будет действовать вместе с нами. Ну вот я говорю, вот парадокс того, что у неверующих людей всё получается, я тоже над этим задумывался: ну как же так? А иногда же неверующие люди то, что приобретают в результате своих действий, они потом и во зло направляют.
Н. Лангаммер
— И как вы это объясняете для себя?
о. Александр
— Понимаете, всё по попущению Божию. Ну вот у человека какой-то бизнес, официальный, легальный, а потом он создал ещё нелегальный бизнес и там штампует какую-нибудь гадость, какую-нибудь мерзость, которая развращает людей, детей, запускает интернет-проекты, которые питаются с его легального бизнеса, и вот тут возникает вопрос: где Бог? Что это Он так вот попускает, глядя на всё это? Человек растлевает наших детей своей такой подпольной деятельностью, а Бог его по рукам не бьёт. Вы знаете, это такие вопросы, они издревле возникали в умах людей: где Бог, когда там беззаконие творится, когда невинные страдают, когда в тюрьмах две трети людей ни за что сидят, когда младенцы умирают? Бесконечный список вопросов — где Бог? И вот, я помню, нашёл ответ на этот вопрос: Бог стоит рядом и плачет о происходящем, вот понимаете? А почему не вмешивается? Такова Его воля. Мы не можем заглянуть в завтрашний день, мы можем только поверить, как Господь сказал: «Блаженны не видевшие, но веровавшие», вы знаете, это вот ко всем нам. Поверь, что если Бог чему-то попустил быть сегодня, значит, это нужно будет завтра каким-то образом. Вы знаете, это удивительно, Александру Македонскому Бог благословил завевать полмира — знаете, зачем? Он повелел на всех им завоёванных территориях говорить на греческом языке, чтобы потом в этих странах могло быть проповедано Евангелие — спустя много столетий, но вот так вот, понимаете, Бог действует. Мы не знаем, что сегодня происходящее, как оно потом отразится в будущем.
Е. Сурняева
— А если бы Александр Македонский был неуверенным в себе человеком, да?
о. Александр
— Господь знает, что делать. Поэтому да, мы стараемся действовать по вере, но действовать решительно и смело, как апостолы действовали, проповедуя Слово Божие по всему миру, и оно имело просто совершенно сокрушающий успех, потому что никто не мог сопротивляться силе этого слова. Вот если мы будем с такой уверенностью действовать, ну что ж, тогда Господь воцарится и в наших душах, и во всём мире.
Н. Лангаммер
— Я, подытоживая программу, мы уже подходим к концу, хочу поделиться одной мыслью, которая у меня родилась, когда Юрий рассказывал про своих родителей: что, наверное, вот этот вопрос «а зачем нужен Бог, быть уверенным в себе без Него или с Ним», мне кажется, всё-таки ответ лежит не в плоскости эффективности действий, а мы пока про это говорили, а в плоскости любви к Богу, потому что когда приходишь на могилу к папе, с которым недавно расстался в этой временной жизни, там не про эффективность, там про любовь. И поэтому, когда ты всё-таки любишь Бога, тут уже на первое место выходит вот это, вот эти взаимоотношения, а вовсе не то, как ты эффективно будешь действовать в тех или иных ситуациях. Лен, как ты думаешь?
Л. Сурняева
— Да, вообще, мне кажется, как ни странно, ни парадоксально, может быть, но, собственно, это в моей истории, пример с моим сыном, который что-то делал и потом побежал — «Вот, Бог, помоги», для меня это был ключ к пониманию смирения, не столько уверенности в себе, но ведь бок о бок эти понятия идут. Когда ты смиряешься, ты принимаешь то, что есть сейчас, это действительно не про эффективность, ты правильно говоришь, это про любовь ,ты смиряешься, доверяешь Господу, вот то, что Он тебе даёт здесь и сейчас — это твоё, вот, прими. А дальше уже каждый действует, останавливается или замедляется, или наоборот идёт вперёд, принимает какое-то решение. Вот моя формула такая: Господи, я не хотела этого, например, но Ты мне это сейчас даёшь, я это принимаю, помоги, «Матейка сам не может». Это про любовь, конечно же, к Господу и про желание творить Его волю. Слово «творить» — это глагол, поэтому...
о. Александр
— Для начала принять бы. Творить — это уже следующий шаг.
Е. Сурняева
— Мне кажется, есть люди, от природы своей уверенные, у них будет одно понимание и восприятие этой темы, а есть люди, не очень уверенные в себе, вроде меня, здесь другая история. Вот для меня важно было научиться как раз действовать, вот этой смелости. Если я говорю: «Господи, дай мне увидеть волю Твою и творить волю Твою», значит, есть какая-то ситуация, вставай, иди делай, кому-то нужна помощь, нужно что-то сказать, нужно как-то поучаствовать — бери, делай, Господь поможет.
Ю. Белонощенко
— Ну вот, как отец Александр сказал, что надо действовать, действовать, и здесь, я думаю, всё-таки у некоторых наших зрителей вопрос: а что действовать-то? Ну вот как?..
Н. Лангаммер
— Делать-то что?
Ю. Белонощенко
— Да, делать-то что? Вы знаете я ультрамарафон пробежал в пустыне Сахара, это 250 километров и каждый день нужно бежать, я бежал 42 километра. И я в итоге уже понял, выработал некие определенные свои принципы, что нужно было просто маленькими шагами бежать каждый день, и вот этот маленький шаг надо сделать, но он должен быть регулярным, его нельзя пропускать, условно говоря.
Н. Лангаммер
— Мне кажется, мы не просто даже поговорили на тему, но мы, наверное, и какой-то нашли маленький рецепт: просто делать шаги, молясь. Лен, у меня только один вопрос остался к тебе, почему-то я его раньше не задала: а когда ты искала совета у подруг, ты тогда с Богом ещё не встретилась?
Е. Сурняева
— Наверное, нет. Я считала себя верующей, но ещё не знала Господа, не понимала Его так, как может быть сегодня это у меня.
Н. Лангаммер
— Мне это очень понятно, потому что мне тоже мама всё время говорила: «Да что ж ты всё время спрашиваешь, как правильно-то!» А я такая правильная девочка выросла, и когда уже не время у родителей спрашивать, я всё время искала, у кого бы спросить. И, видимо, это в нас заложено, отец Александр, что мы интуитивно хотим совета у Господа, да?
о. Александр
— Ну, по-детски — да. Вот дети, кстати, очень искренне воспринимают веру, а потом, потихонечку люди ожесточаются сердцем и перестают нуждаться в Боге, считая достаточным собственного мнения и даже готовы ошибаться бесконечно, лишь бы только ничьё мнение не принимать как авторитет. Ну, Бог может любое сердце умягчить, даже каменное.
Н. Лангаммер
— Лена, ты нашла ответы?
Е. Сурняева
— Я как-то спросила у Матвейки, он уже Матвей Андреевич, ему двадцать шесть лет, спросила у него перед программой: «А как сейчас-то у тебя с уверенностью и с верой?» Он сказал: «Ну, наверное, примерно так же», потому что он человек взрослый, самостоятельный, самодостаточный, принимает много самостоятельных решений, и, как он говорит: «Если у меня есть какая-то задача, я понимаю, что мне нужно это сделать хорошо». Он верующий человек, у него есть, ну, не скажу — духовник, но, скажем, такой старший друг, священник, духовный наставник, он обращается к нему за советом, берет благословение, молится всегда, но принимает решение, идёт и действует так, как считает нужным и правильным. Поэтому да, где-то в голове вот это «Матейка сам не может», когда не получается или когда есть какие-то вопросы, то, конечно, это всегда с молитвой, с причастием.
Н. Лангаммер
— Спасибо, Леночка, тебе за эту тему такую интересную, мне кажется, что она многих волнует, потому что верить в себя сейчас все психологи рекомендуют, а правильный, наверное, самый понятный, очевидный вариант — это верить и действовать с Богом. Спасибо большое за этот эфир. Напомню, что в эфире была программа «Клуб частных мнений», меня зовут Наталья Лангаммер, и мы обсуждали тему «Верить в себя — это хорошо или плохо?». У нас инициатором программы была Елена Сурняева — тележурналист, телеведущая. И в гостях были предприниматель, основатель сети «Бэби- клуб», отец пятерых детей Юрий Белонощенко, и протоиерей Александр Березовский, клирик храма Благовещения Пресвятой Богородицы в Петровском парке. Спасибо вам всем большое, всего доброго, и до новых встреч по воскресеньям в 18.30.
о. Александр
— Всего доброго.
Е. Сурняева
— Спаси Господи.
Ю. Белонощенко
— Спасибо.
Все выпуски программы Клуб частных мнений
«Память о семье императора Николая II». Илья Кузьменков, Людмила Гросарчук
В нашей студии были куратор музея памяти семьи Николая Второго в усадьбе Белая Дача Людмила Гросарчук и Главный редактор Радио ВЕРА, автор спектакля «Смеется, сквозь слезы» Илья Кузьменков.
Разговор шел об истории музея Николая Второго, об экспозиции и проектах музея, а также о том, как создавался спектакль, посвященный Царской семье и почему важно сохранять память о последнем российском императоре и его семье.
«Поддержка детей с тяжёлыми и редкими заболеваниями». Протоиерей Александр Ткаченко
У нас в гостях был основатель первого в России детского хосписа, председатель правления фонда «Круг Добра», председатель Комиссии Общественной палаты РФ по вопросам социального партнёрства, попечения и развитию инклюзивных практик протоиерей Александр Ткаченко.
Наш гость рассказал, как обучение в Америке в сфере медицины помогает ему в его пастырской деятельности, как он решился на открытие первого в России детского хосписа, а также как ему удается совмещать священническое служение с руководством детским хосписом и государственным фондом поддержки детей с тяжелыми, в том числе, редкими заболеваниями.
Ведущие: Василий Рулинский, Тутта Ларсен
Т. Ларсен:
— Здравствуйте, друзья, это Радио ВЕРА и проект «Делатели». Я Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— И я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях протоиерей Александр Ткаченко, основатель первого в России детского хосписа, председатель правления фонда «Круг добра». Батюшка, добрый день.
Т. Ларсен:
— Здравствуйте.
Протоиерей Александр:
— Председатель правления самого доброго фонда в России. Здравствуйте.
В. Рулинский:
— Да, именно так. Фонд «Круг добра» появился не так давно, несколько лет назад, и был создан президентом России для помощи детям с тяжелыми неизлечимыми заболеваниями, с орфанными, да, заболеваниями, редкими. И так получилось, что прямо в момент назначения сразу стало известно, кто его возглавит — его возглавил отец Александр. И это, конечно, стало для многих людей, я думаю, особенно далеких от Церкви, потому что люди плюс-минус что-то знающие о Церкви, они, наверное, слышали что-то про отца Александра в разной степени. А вот люди, не знающие ничего о Церкви, для них это назначение, мне кажется, было каким-то...
Т. Ларсен:
— Загадкой.
В. Рулинский:
— Ну вызовом каким-то: Церковь, причем здесь Церковь? Вроде как это же государственный фонд. Батюшка, как вы с этим, вы это помните, вот это непонимание светской аудитории в тот момент, когда они узнали про это назначение? Или это вообще было так естественно и все было без проблем?
Протоиерей Александр:
— С непониманием светской аудитории, почему Церковь занимается управлением медицинскими объектами, либо решает какие-то вопросы в организации здравоохранения, я столкнулся еще в 2010 году, когда был назначен губернатором Санкт-Петербурга, Валентиной Ивановной Матвиенко, на должность руководителя первого в стране детского хосписа. И ответ на этот вопрос был очень простой, почему именно Церковь: а потому что Церковь действительно имеет лучший опыт, как ухаживать за больными людьми. Это то, чем Церковь занималась на всем протяжении своей истории — она строила больницы и хосписы, дома призрения и богадельни. И лучше, чем кто бы то ни было другие, понимая нужды людей, на эти нужды отзывалась. И объединяла вокруг себя и князей, и бояр, и простой люд, и находила способы для того, чтобы детям-сиротам дать образование, инвалидам дать возможность какого-то труда и обустроить их жизнь и прочее, прочее. И то, что в нынешнее время Церковь смогла найти в рамках действующего законодательства, внутри правил оказания медицинских услуг, те подходы, которые опять показали лучшую практику, лучшую методологию ухода за людьми с паллиативным статусом, за детьми с неизлечимыми заболеваниями, за детьми с орфанными заболеваниями, это лишь подтверждение тому, что Церковь продолжает нести свою миссию в этом мире, деятельно нести. Я был руководителем детского хосписа на протяжении нескольких лет, и поэтому, возможно, мой опыт работы руководителем государственного учреждения и опыт работы в общественных организациях и в создании фонда, и работа в Общественной палате создало во мне некие необходимые компетенции для того, чтобы решить задачу поставленную президентом, как обеспечивать детей с редкими заболеваниями самыми инновационными лекарственными препаратами.
Т. Ларсен:
— А вы помните вообще, как начался ваш путь, вот если можно так сказать, в профессиональную благотворительную деятельность? Как вообще стало для вас очевидным, что вот именно дела милосердия, это будет как бы вот главное в вашем священническом служении в том числе?
Протоиерей Александр:
— Была холодная питерская осень, шел дождь, была промозглая погода. Я шел на службу в Никольский собор и, конечно, я думал, как сделать мир лучше. Ну это действительный был такой день, в который как-то вот неожиданно пришло откровение, что нужно заняться помощью детям тогда, когда врачи поставили неблагоприятный прогноз течения заболевания. Когда в 2002 году мы начинали создавать службу помощи паллиативным и хосписным детям — 2002 год, ну конечно, этому предшествовало и обучение.
Т. Ларсен:
— В Америке были, да?
Протоиерей Александр:
— В Америке, в Англии был. Но не в этом дело, а, наверное, это был 1989 год тогда, когда только-только открылись границы, когда только-только Церковь получал возможность выйти за пределы храмов с проповедью, со своим служением людям. И, конечно же, у нас не хватало опыта этого служения, и мы потянулись туда, где этот опыт сохранялся. В первую очередь это были те Православные Церкви, которые продолжали свою вот миссию за границей. И интересно было узнать, что духовенство не ограничивает себя службами и проповедью и имеет очень большие программы, тогда они назывались диакония — вот слово такое новое пришло тогда в наш лексикон, вот в конце 80-х. И мы стали знакомиться с этим опытом. И для меня было откровением, что для того, чтобы, в общем, быть рукоположенным, выпускник семинарии или богословского факультета университета должны обязательно пройти курсы обучения либо в больнице, либо в военной части, либо в тюрьме. И такой опыт предложили получить мне. Я выбрал больницу, потому что, наверное, интерес к медицине был еще, значит, с семинарской скамьи. Я помню, что меня выгнали как-то с уроков 1 класса семинарии за то, что я на библейской истории читал учебник кардиологии.
В. Рулинский:
— А зачем?
Протоиерей Александр:
— Ну потому что я урок уже выучил, а мне было нужно дочитать про работу кардиомиоцитов, мне было интересно.
В. Рулинский:
— Однако.
Т. Ларсен:
— Ну подождите, то есть вы не собирались поступать в медицинский вуз...
В. Рулинский:
— Или все-таки были мысли?
Т. Ларсен:
— Или у вас в семье были медики? Откуда это вообще? Чтобы к человеку в руки такая специфическая книжка попала, должно что-то произойти.
Протоиерей Александр:
— Ну вы знаете тогда не было YouTube, тогда читали книжки. А медицина была интересна. И думаю, я начинал учиться в Ленинградском электротехническом институте, у меня была специальность биомедицинская электроника — то есть какой-то тогда еще, вначале, при получении светского образования, я имел к этому интерес. Ну, в общем, интерес имеет тенденцию к развитию, а устройство человеческого сердца, оно не может не восхищать. Ведь это орган, который может жить самостоятельно. И поэтому я изучал кардиологию, я погрузился в медицину. Ну а потом нашел, и где Церковь может себя применить — это в служении в больнице. И я для себя очень многое открыл, и навык мне был необходим для моего пастырского служения.
Т. Ларсен:
— А что именно вот, чему вы там научились?
Протоиерей Александр:
— Умению слушать. Нас этому не учили, это не в курсе программы семинарии до сих пор. Но технология активного слушания, технология пастырского слушания, которая основана в первую очередь на внимании к самому себе — это отдельный предмет. И это навык, который можно развить и нужно развить у каждого из пастырей, потому что без него ты не будешь слышать, что стоит за чувствами твоего собеседника.
Т. Ларсен:
— Ну это немножко психология или что? Или все-таки это духовная дисциплина?
Протоиерей Александр:
— Ну отличие пастырской беседы от психологии в том, что невидимо присутствует Третий, с большой буквы. И если психолог, он пытается анализировать процессы, то задача пастыря так выстроить встречу человека с Богом, будучи в этой встрече невидимым, но вот не мешающим, но организующим эту беседу. Это как бы какое-то знание психологии, оно нужно, но оно как прикладная наука.
В. Рулинский:
— А не было препятствием то, что вы же, я так понимаю, были в Америке в протестантской или католической среде, а вы все-таки православный священник? Или тогда еще были семинарист, наверное, еще без сана?
Протоиерей Александр:
— Нет, это особенность образования — оно распространяется на все религии, на все направления, вне зависимости от принадлежности. И протестанты, и католики, и православные, и прочие. Для того чтобы получить, образно говоря, такую лицензию на общественное служение религиозное, у тебя должен опыт работы в социальных и пенитенциарных, либо там военных учреждениях, потому что там могут находиться люди, имеющие вот там твое, так сказать, ту религиозную вот организацию, которую ты представляешь. И ты должен, представляя ту или иную организацию, ты должен иметь способность, опыт, знания говорить с любым человеком, любого вероисповедания. И православный священник должен уметь говорить с мусульманином, с православным, с баптистом, с лютеранином, говорить о вещах духовных, не затрагивая вероустановочные вещи.
Т. Ларсен:
— Догматику.
Протоиерей Александр:
— Догматику, да.
В. Рулинский:
— Ну это же вообще прямо такой вызов какой-то. Потому что мы же когда приходим, мы же не можем обойти фигуру Христа, например. Мы же не можем, мы когда приходим, если мы действительно хотим дать утешение и, если мы так чувствуем, что вот все-таки, ну здесь какая-то глубина должна же быть. А мы когда, получается, до самой глубины доходим, мы не можем самого главного сказать?
Протоиерей Александр:
— Нет, мы можем сказать самое главное. И мы с этим часто встречаемся. Любой священник, приходя в любую городскую больницу, в палате встречает и мусульманина, и православного, и еврея, и, быть может, атеиста. И в больнице чаще всего этот священник оказывается единственным, с кем можно поговорить. Там нет у персонала времени для того, чтобы разговаривать с пациентами, пациентов надо лечить. И пациентов много, и персонал загружен настолько, что вот у них нет времени даже на личный отдых. Поэтому священник должен быть готов к тому, что с каким-то вопросом, определяющим смысл жизни, смысл нахождения в больнице, смысл страданий, к нему обратится человек другой веры. И недопустимо, чтобы он воспользовался болезненным состоянием своего собеседника для проповеди. Он сначала должен помочь ему ответить на какие-то свои смыслоопределяющие вопросы. А потом, если он спросит: расскажи мне о Христе, — поделиться и глубиной своего опыта.
В. Рулинский:
— То есть это немножко уважение.
Протоиерей Александр:
— Знаете, болезнь приходит к людям вне зависимости от национальности, от вероисповедания. И все люди одинаково чувствуют боль, несправедливость...
Т. Ларсен:
— Одиночество.
Протоиерей Александр:
— Одиночество. Давайте поговорим о том, каково это, вот чувствовать, как меняется твое состояние в больнице. Ты испытываешь страх за будущее, ты переживаешь за родных. Как изменится отношение руководства к тебе на работе, потому что ты заболел? Или как изменится благосостояние твоей семьи из-за того, что не сможешь выполнять какую-то работу? Какие страхи, надежды посещают? Мы говорим об этих вещах. Мы можем говорить о религиозности в том числе, но я буду говорить о религиозности человека в том, как он ее понимает. Потому что я понимаю, что такое глубина религиозности, исходя из моего православия, и эта глубина позволяет мне понять другого. Я, конечно, поддержу его, если он захочет молиться, я скажу ему, что молитва — это твой разговор со Всевышним, поговори с Ним. Но я, наверное, посчитаю неэтичным сказать ему, что ты неправильно молишься, давай я тебе расскажу, как правильно верить. Это, быть может, будет потом, когда он спросит меня, что составляет мою веру. Но слишком мало времени в больнице. Можно успеть сломать систему ценностей очень быстро, но ты не будешь иметь времени для того, чтобы ее восстановить, построить другую. И любой священник должен быть готов к тому, что ему придется и нужно будет быть пастырем для тех, кто еще вот там не нашел Христа.
Т. Ларсен:
— Но это вопрос образования, вопрос технологии или еще это и некий дар, и не каждый священник может этому научиться?
Протоиерей Александр:
— Нет, священник может научиться всему чему угодно. Это вопрос внимания — то, с чего мы начинали нашу беседу. Вопрос постановки миссии: для чего священник пришел. Вот если он заходит в палату и, замирая перед дверью, внутренне обращается к Богу, просит, чтобы Господь вот через его присутствие каждому из находящихся там принес немножко утешения, где-то ободрения, слово надежды, слово веры, он для каждого найдет свое слово. Если вот он чувствует, что сейчас, с его приходом, он очень ответственно должен относиться к каждому там, к каждой встрече, слова сами придут в этот момент. Конечно, есть технологии, технология она простая. Она состоит в том, что нужно вот вглядываться в человека. Мне очень нравятся те уроки, я их многократно перечитывал, которые давал митрополит Антоний Сурожский — «Встречи с больным». Как для него эта встреча с человеком была первым таинством, и насколько глубоко и трепетно он относился вот к каждой встрече. И не знаю, по-моему, это какое-то такое, в общем, естественное состояние для священнослужителя.
В. Рулинский:
— Эта программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим с протоиереем Александром Ткаченко, основателем первого в России детского хосписа, председателем правления фонда «Круг добра». Батюшка, вот вы сказали, в 80-е годы, конец 80-х, вы оказались там на стажировке, на западе, увидели этот опыт больничного служения. Но до первого в России детского хосписа, который появился, насколько я помню, в 2003 году, да, и вот создания до, в 2002 году этой выездной службы, с которой, в принципе, хосписное дело обычно и начинается, прошло какое-то время. И как-то, наверное, скажем так, вынашивали, наверное, проект этот, он непросто рождался. Ведь вот эта дождливая осенняя такая погода петербургская, она когда у вас была с этой идеей, это 2002 год?
Протоиерей Александр:
— 2002 год.
В. Рулинский:
— Да. Но до этого ведь какой-то был путь?
Протоиерей Александр:
— Тоже были дожди.
Т. Ларсен:
— А вообще интересно, получилось ли вот этот опыт, полученный там, перенести на нашу российскую почву или как-то его адаптировать? Ведь наверняка здесь были какие-то свои особенности.
Протоиерей Александр:
— У меня есть мечта. Написать книжку. Я несколько раз к ней приступал, пока ограничился небольшими лекциями «50 ошибок священника». Действительно, каждый из нас совершает такие типичные ошибки, которые могут привести к какой-то необратимой потере. И мы их не замечаем в своей пастырской деятельности. И каждый из нас должен бы их собрать, свои ошибки. Я тоже их насобирал когда-то, надеясь, что это получится. Ну как пример, наверное, такой ошибки, слушателям будет интересно. Приходит батюшка в больницу, к человеку позвали, к умирающему. Ну тяжелобольной человек говорит: батюшка, я боюсь. Что говорит наш обычный священник? Говорит: «Не бойся...»
Т. Ларсен:
— «Смерти нет».
Протоиерей Александр:
— «Смерти нет». Там: «Не бойся, я тебя маслицем помажу». Нет, подождите, человек сказал: я боюсь. Давайте поговорим об этом, остановимся. Чего ты боишься? Ты боишься, что будет потом? Ты боишься процесса умирания, ты боишься оставить родных? Давайте поговорим. Он поделился своим чувством — то чувство, о котором нужно, наверное, заострить свое внимание и говорить: давай поговорим. А действительно страшно, да, и я не смогу найти слов утешения. Но я готов быть рядом с тобой, — то, о чем говорил митрополит Антоний, этим пронизаны все его книги. Вообще наш обычно батюшка говорит: не бойся, да. И после этого человек может закрыться и сказать, что меня не услышали, меня не поняли. Меня помазали маслом, но, в принципе, я бояться от этого не перестал. Ну вот, наверное, вся технология активного слушания или пастырского слушания стоит на том, чтобы уметь ну или по крайней мере попробовать увидеть чувства, стоящие за словами.
В. Рулинский:
— Это вы тоже проходили? Я имею в виду вот этот опыт, когда вы говорили, что не бойся и маслом мазали, да?
Протоиерей Александр:
— Ну конечно, у нас у каждого есть свои ошибки.
Т. Ларсен:
— Ну удалось этот опыт в итоге практически применять здесь у нас, в России?
Протоиерей Александр:
— Ну конечно, я старый солдат, я уже давно священник. И для меня, какие бы должности я ни занимал, какую работу я бы ни выполнял в хосписе, либо в фонде, для меня самое главное — это моя жизнь в Церкви, жизнь литургии. Поэтому там прихожане, там живое общение, там настоящая жизнь.
Т. Ларсен:
— Мне просто интересно. Мне кажется, что в 80-е годы, ну в конце 80-х в начале 90-х, в принципе увидеть священника в больнице — это уже было чудом. А если он тебя еще и слушает активно — мне кажется, что для самих пациентов это могло стать некоей проблемой, ну чем-то таким непостижимым. То есть там, где вы учились, люди все-таки, наверное, чаще видели священника в больнице, в тюрьме или в армии. А в те времена для нас это было ну совершенно невероятно. Вам, наверное, пришлось перевоспитывать как бы и самому чему-то учиться, и учить чему-то тех, к кому вы приходили?
Протоиерей Александр:
— Ну действительно, для медицинского персонала роль священника была непонятна. И для тех батюшек, которые в те годы первые пошли в больницы, им приходилось выстраивать отношения и понять одну главную очень важную мысль, что объектом его пастырского внимания являются не только пациенты, но и...
Т. Ларсен:
— Врачи?
Протоиерей Александр:
— Сотрудники больницы. И сидеть пить чай с медсестрами, пить водку с главным врачом, и...
В. Рулинский:
— Мне кажется, в Америке этому не учили.
Т. Ларсен:
— Я и говорю: как адаптировали полученные знания.
В. Рулинский:
— Значит, удалось.
Т. Ларсен:
— Ну да, какой путь от этого непонимания, недоумения до того, что православный священник возглавляет государственный фонд и детский хоспис. Это все-таки очень серьезные изменения к лучшему.
Протоиерей Александр:
— Таких священников много. И надо сказать, что в те больницы, которые строили духовенство, либо создавались при синодальных отделах, или с участием синодальных отделов по благотворительности...
В. Рулинский:
— Социальных отделов в епархиях.
Протоиерей Александр:
— Ну да, социальных отделов епархий, они являют и пример и пастырского похода, и высокопрофессиональной медицинской помощи.
В. Рулинский:
— У меня все-таки некоторое такое недоумение, непонимание, как вот недавно я в одном из интервью у вас прочитал, что в Америке в хосписное движение, именно в сфере детской паллиативной помощи, развивалось таким образом, что там в основном надомная помощь была развита. И вы, получается, увидели американский опыт. Но приехав сюда, в Россию, вы основали первый детский хоспис, которого не было даже в Америке.
Т. Ларсен:
— Даже в Америке, да.
В. Рулинский:
— И это, конечно, такой немножко прямо разрыв. Это один из первых в мире хосписов.
Протоиерей Александр:
— Ну третий в мире, получилось так.
Т. Ларсен:
— Да, правильно я понимаю, что всего три вообще?
Протоиерей Александр:
— На тот момент был первый хоспис создан в Англии — это Helen House, хоспис в Оксфорде, потом был в Ванкувере открыт через несколько лет — Canuck Place. А в Америке не было тогда хосписов стационарных, но были различные службы, и экономически это было лучше встроено в систему страховой медицины: они могли получать медицинскую помощь, но до какого-то момента. Хосписная помощь наступала там, по-моему, за несколько месяцев до предполагаемой кончины, ну как это было прописано. И она была нацелена на получение ее на дому. С этим много связано и, в общем, скорее технологии помощи в Соединенных Штатах, они, так сказать, это обосновали. А стационарных не было. Помните, был такой фильм про врача, который основал... Больничный клоун, и этот был снят фильм — Робби Уильямс в главной роли.
Т. Ларсен:
— Да, точно. Но я не помню, как он называется.
Протоиерей Александр:
— И замечательный фильм, он заканчивается тем, что Робби Уильямс, вот этот вот доктор, который вот это движение клоунов в больницы и как бы терапия, клоунотерапия, создал, он пытается построить социальную больницу, вот нечто для людей. И где-то вот образ этой больницы вот тогда совпадал с тем, что я хотел сделать, построить хоспис в Петербурге. И вскоре после открытия он приехал к нам в Петербург и играл с детьми. И мне было очень трогательно в конце услышать от него, говорит: я мечтал построить больницу, я до сих пор пока не смог, у тебя получилось.
В. Рулинский:
— Такая похвала прямо от того, кто...
Протоиерей Александр:
— Да. Ну это человек-легенда. Вот он еще жив, он, в общем, регулярно приезжает в Россию, там до ковида приезжал раз в год, и объезжает больницы, играя с детьми. Он дал целую, объединил многих таких цирковых и театральные коллективы, где есть клоунада, к их вот такому служению в больницах.
В. Рулинский:
— Ну хоспис — это вообще тема очень непростая. Ведь это же, в принципе, вопрос о том, что ты помогаешь человеку пережить — ну как пережить, наполнить смыслом и радостью то, сколько вот Господь им дал вот до смерти. Но все понимают, что эта смерть достаточно близка. И особенно, конечно, это для детей — тема детского такого паллиатива, детской приближающейся смерти, это тема очень непростая. Вот мне кажется, что многие люди даже от одного такого слова и вот сочетания этого им как-то страшно, не то что там начать организовывать системную помощь таким семьям, таким детям. У вас это как-то получилось. Но у меня вот вопрос чисто такой, знаете, житейский: а вы в самом начале или в процессе вы плакали когда-то, когда вот вы непосредственно с детьми общались и переживали?
Т. Ларсен:
— Ну я бы даже больше сказала, да, вам пришлось как-то работать с собой, чтобы разделить...
В. Рулинский:
— Боль.
Т. Ларсен:
— Делание и эмоции?
Протоиерей Александр:
— Ну душа не может не плакать, когда ей больно. Но очень важно поставить себе вопрос: как твоя эмоциональная реакция повлияет на собеседника? От этой реакции может зависеть готовность собеседника раскрыться дальше. Ты можешь быть одним-единственным человеком, которому он пришел доверить то, что вот его пугает, то что раздирает его душу. Плакать с плачущими нужно тоже вовремя. Твои слезы могут привести к тому, что тоже он закроется, в общем, и эти твои слезы не принесут терапевтический эффект. А вот для того, чтобы они были слезами облегчения, нужна беседа. Возможно, она, в общем, завершится слезами, может быть, смехом, может быть, там, не знаю, объятиями, может быть, чашкой чая — душа у каждого человека как-то различна, и по-разному выстраиваются отношения. Но, наверное, основное правило — это быть готовым вот, так сказать, пройти тот путь, который ты можешь пройти рядом. Ну когда-то ты можешь сказать, что я дальше не могу. И это будет честно, да, но для себя нужно задать обязательно вопрос: а почему ты не можешь пройти дальше? Ну как бы долина тени смертной, но ты же не один идешь этой долиной. Значит, ты, может быть, слишком много на себя взял, может быть, ты почувствовал себя один, потому что ты, так сказать, вот...
Т. Ларсен:
— Забыл о Боге в этот момент?
Протоиерей Александр:
— Может быть, да. Ты почувствовал свою спасительную роль...
В. Рулинский:
— Собственную спасительную роль.
Протоиерей Александр:
— Собственную роль, да, пастыря, ты забыл о том, что, в общем-то, спасает-то Господь, а ты только помогаешь человеку построить беседу с Богом. Не со мной, а с Богом.
Т. Ларсен:
— Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы вернемся через минуту.
Т. Ларсен:
— Мы продолжаем в проекте «Делатели» на Радио ВЕРА беседовать с протоиереем Александром Ткаченко, основателем первого в России детского хосписа, председателем правления фонда «Круг добра». Я Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— И я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Отец Александр, у вас получилось так, что когда вас назначили руководителем фонда «Круг добра», детский хоспис стал, по-моему, там так получилось, что ваш сын стал руководителем, да, то ли детского хосписа, то ли ну такого фонда, который как бы объединяет хосписные такие, созданные вами хосписы, да?
Т. Ларсен:
— Делегировали.
В. Рулинский:
— И, получается, семейное такое дело продолжилось. Это как-то естественно было, либо вы как-то готовили сознательно своего сына к этому служению?
Протоиерей Александр:
— Ну конечно, любой отец, особенно священник, хочет, чтобы его дети пошли по его стопам. У меня старший сын закончил семинарию, академию, и в этом был как-то вот еще во время обучения вовлечен там в какие-то проекты, которые я реализовывал в хосписе — проект исполнения мечт детей, проект там, не знаю, ну просто какие-то волонтерские проекты, когда кого-то нужно было куда-то отвезти или же там развести какие-то медикаменты, подарки, не знаю. Поэтому для меня было привычно сбрасывать на него какие-то задачи. Поскольку он не женился до сих пор (я молюсь, чтобы Господь послал ему хорошую жену), он, так сказать, был очень удобен для того, чтобы на него можно было что-то вот возложить. Вообще трудно найти людей, которые будут заниматься этой темой искренно, не имея при этом каких-то скрытых намерений в виде получения политических дивидендов, либо каких-то... Ну вы знаете, страсти, которые обычно руководят там...
В. Рулинский:
— Деньги, власть.
Протоиерей Александр:
— Ну да, вот. Трудно. И коллектив хосписа очень чутко воспринимает, хорошо понимает каждого руководителя, его систему ценностей. И поэтому, наверное, Павел туда хорошо подошел, для этой роли. Хотя и другие там сотрудники постепенно росли и занимали руководящие должности в автономной некоммерческой организации детский хоспис. И, в общем, фактически я продолжаю искать тех людей, которые смогут возглавить те или иные проекты. То есть и здесь нет семейственности, но есть хорошие семейные традиции.
Т. Ларсен:
— А расскажите про проект с исполнением мечт.
В. Рулинский:
— Вы же его в Америке впервые увидели, эту самую идею, да, оттуда взяли?
Протоиерей Александр:
— Идея, конечно, принадлежит фонду Make-A-Wish Foundation, и оттуда я ее привез сюда, но, конечно, здесь она начала какие-то свои формы принимать. И это был 2002 год, 2003 год, и уже пациенты, которые попадали к нам, озвучивали свои мечты — мечты были очень красивыми. И задача-то была не делать их новогодними, а она всегда была направлена как один из элементов терапии. Когда можно было, когда ребенка, например, который выписывается после очередной химиотерапии, ему нужно подготовиться и восстановиться для очередного курса. И пришло понимание, что очень важно эмоциональное состояние, вот нечто, что даст человеку надежду...
Т. Ларсен:
— Витальность, да, какую-то.
Протоиерей Александр:
— Что какие-то новые планы у ребенка возникнут на будущее. Он должен посмотреть на себя как-то иначе, понять, что он там не один, что вокруг него есть люди, которые о нем заботятся. И тогда мы стали вот как-то в разговорах с детьми стараться выяснить, что же нужно, чего хочет ребенок. Это никогда не были игрушки. Это уже потом стала вот эта вот история. Но это всегда были какие-то настоящие мечты — кем-то себя почувствовать...
В. Рулинский:
— А кто-то хотел с Адриано Челентано встретиться.
Протоиерей Александр:
— Кстати, получилось.
Т. Ларсен:
— Вот это да.
Протоиерей Александр:
— Ну встреча не получилась как таковая. Ну в силу возраста, он тогда не смог приехать. Но он тогда прислал вот свои там диски с подписями, там еще подарки были.
Т. Ларсен:
— Кто-то на шоу «Голос» съездил, да, у вас?
Протоиерей Александр:
— На шоу «Голос» съездили. Ну я уже по разным причинам не помню там многие сотни тысяч мечт. Но другое, мне очень понравилось, что вот эта идея, она была подхвачена уже вот такими нецерковными движениями, и вот молодежные объединения подхватили ее и сделали это таким большим всероссийским проектом там — «Елка мечты» или как она называется?
В. Рулинский:
— «Елка желаний».
Протоиерей Александр:
— «Елка желаний», да. И теперь, в общем, и губернаторы, и глава государства, и в общем и самые разные видные деятели страны считают, как нечто обычное такое, обыденное, необходимое перед Новым годом — снять, значит, шарик с какой-то мечтой и эту мечту исполнить. По-моему, замечательная идея.
Т. Ларсен:
— Слушайте, а мне кажется, у вас вообще какой-то уникальный дар масштабировать проекты.
В. Рулинский:
— Да.
Т. Ларсен:
— Вы стояли у истоков хосписного движения в России — и теперь это само собой разумеющееся, у нас есть детские и взрослые хосписы. Маленький проект в отдельно взятом хосписе исполнения мечт конкретных детей вырос во всероссийскую инициативу, поддерживаемую на самом высоком уровне.
В. Рулинский:
— Закон принят — закон о паллиативной помощи, благодаря отцу Александру.
Т. Ларсен:
— Да, закон, фонд государственный.
В. Рулинский:
— Теперь впервые у нас, по-моему, Россия впереди многих стран, может быть, даже всего мира в отношении обеспеченности лекарствами детей...
Т. Ларсен:
— С орфанными заболеваниями.
В. Рулинский:
— С орфанными заболеваниями. Причем от государства.
В. Рулинский:
—Бесплатно государством предоставляются колоссальные суммы.
Протоиерей Александр:
— Мы проанализировали: третий год завершается, уже более двух тысяч детей получили помощь, 203 миллиарда направлены на закупку лекарств.
В. Рулинский:
— Колоссальные деньги.
Протоиерей Александр:
— Вот только появляется лекарство в мире — оно буквально через короткое время, по решению экспертного совета, может быть доступно российским детям. И лекарство поставляется в Россию незамедлительно. Мы посмотрели, что, вне зависимости от места проживания ребенка, родители тратят две-три минуты на то, чтобы направить заявление в фонд, их заявка принимается к работе, ребенок получает лекарства.
Т. Ларсен:
— И никакие санкции, ничего этому не препятствуют?
Протоиерей Александр:
— Ну, во-первых, как бы недопустимо, чтобы дети были объектом санкций. И были сложности, связанные там с логистикой. Но, в общем, это не мешает поставлять лекарства, и все дети обеспечены. И мы анализируем просто вот объемы продаж в мире орфанных препаратов, и мы видим и можем свидетельствовать, что Россия вышла на лидирующее место в мире по покрытию орфанных заболеваний лекарственными препаратами.
В. Рулинский:
— Ведь это же вообще, к слову, об Америке или там о какой-то вот западной системе — вот меня сейчас поправьте, может быть, я что-то не понимаю. Насколько я представляю, эта система западная предполагает, что все то, что сейчас государство Российское закупает, все это должен человек самостоятельно — либо со страховок своих, либо просто самостоятельно искать средства, а государство, по-моему, в таком объеме нигде не берет на себя социальные обязательства по обеспечению такими дорогостоящими лекарствами. Это правильно?
Протоиерей Александр:
— Это правда. Ни в одной стране мира нет подобных программ. Всегда это зависит от страховки родителей, но ни одно государство не берет на себя в таком объеме обязательства, чтобы все дети с орфанными заболеваниями, как только появляется лечение, были бы обеспечены в полной мере самыми инновационными лекарственными препаратами.
Т. Ларсен:
— А давайте, кстати, я прошу прощения, дадим определение орфанным заболеваниям. Потому что не всякий наш слушатель может быть в теме, о чем мы говорим.
Протоиерей Александр:
— Синонимом является слово «редкий» — один случай на сто тысяч.
В. Рулинский:
— И, как правило, это очень тяжелые заболевания, да?
Протоиерей Александр:
— Тяжелые и чаще до недавнего времени, да большинство из них и до сих пор...
В. Рулинский:
— Малоизученные.
Протоиерей Александр:
— Не имеют лечения и малоизученные. Но для тех для, для которых появляются лекарства — а это чаще всего там терапия, там геннотерапевтическая терапия, — это уникальные вещи, так сказать, такие препараты, естественно, стоят дорого.
В. Рулинский:
— Ну и совсем недавно очень много было роликов на телевидении вот с этим препаратом Золгенсма, которые как раз для детей со спинально-мышечной атрофией. Там, по-моему, 150 миллионов он стоил, 180 — какие-то такие колоссальные деньги.
Протоиерей Александр:
— Нет, он стоил 100, а остальные 50 на него собирали какие-то фонды.
В. Рулинский:
— Но тем не менее все равно это колоссальные деньги, на одного ребенка собрать такую сумму. При этом препарат, я так понимаю, чуть ли не обещали производители обещали полное выздоровление, если вовремя ввести, на каком-то таком совсем маленьком возрасте ребенка.
Протоиерей Александр:
— Ну выздоровление невозможно, потому что большинство мотонейронов к тому времени, к моменту рождения ребенка, оно уже погибало. Но остановка развития заболевания, улучшение какой-то функциональности, оно, конечно, давало. Но это лекарство не является панацеей. Есть другие препараты, там с другой технологией лечения.
В. Рулинский:
— Ну я помню, что просто все телевидение, все было заполнено вот этими роликами. И просто вот все люди прямо бросались, собирали последнее, чтобы помочь вот этим деткам.
Протоиерей Александр:
— Нужно быть очень внимательным ко всем сборам на телевидении, они до сих пор продолжаются.
В. Рулинский:
— А, даже так.
Протоиерей Александр:
— Я хочу сказать, что, так сказать, большинство сборов, которые идут на телевидении, идут либо без назначения врача, либо на частные карточки родителей, либо для лечения в зарубежных клиниках. Хотя точно такие же операции, может быть, даже в лучшей форме совершаются в России. Поэтому я призываю быть очень внимательными и осторожными к тому, какие сборы идут.
Т. Ларсен:
— А насколько я знаю, да, вообще вот сбор на личные карточки — это сразу должно стать красной линией, за которую нельзя переступать. Но, по-моему...
Протоиерей Александр:
— Я знаю случаи, когда люди собирали на Золгенсму, а потом отказывались ее покупать и оставались с этими средствами.
В. Рулинский:
— 150 миллионов.
Т. Ларсен:
— Да кошмар. А еще я правильно понимаю, что уважающие себя официальные фонды российские, которым можно доверять, не собирают?
Протоиерей Александр:
— Не собирают на лечение за рубежом. Подтверждаю. Вообще с момента начала работы фонда «Круг добра» большинство сборов потеряли смысл, потому что фонд дает это бесплатно и дает это сразу. Фонд изменил некий такой вот образ благотворительности в стране и дал возможность фондам обратить внимание на другие аспекты жизни семьи — на образование, на досуг...
В. Рулинский:
— Ну и не только на детей, видимо, и на взрослых тоже.
Т. Ларсен:
— На поддержку тех, кто вокруг этого ребенка.
В. Рулинский:
— Много же бездомных, зависимых, много разных людей, которые требуют помощи — инвалиды, люди с инвалидностью взрослые.
Протоиерей Александр:
— Да, у нас очень много тем, на которые можно обратить внимание и свои ресурсы. И фонды перестраиваются.
В. Рулинский:
— Отец Александр, а вы, получается, общаетесь с каналами, как-то пытаетесь их убедить? Или, может быть, с национальным рекламным альянсом — ну с теми, кто курирует у нас вообще рекламу, вот эти все...
Т. Ларсен:
— В том числе сборы.
В. Рулинский:
— Роскомнадзор, может быть. С теми, кто может как-то повлиять на процесс, с тем чтобы все-таки действительно были проверенные сборы, проверенные организации в эфире.
Протоиерей Александр:
— Мы ежемесячно ведем мониторинг сборов, но в правовом поле мы имеем возможность только уведомить руководителей о том, что вот данный вид помощи, для которого происходит сбор, оказывается в Российской Федерацией бесплатно, на него там выделяются квоты или, например, сумма сбора там в два раза превышает объективную трату на это. Решение, конечно, принимают руководители каналов самостоятельно. Ну еще раз хочу отметить, что есть те вещи, которые не покрываются в полном объеме. Или, например, родители имеют абсолютно там законное, правовое желание чуть больше сделать для своего ребенка. И общество должно участвовать вот в этой жизни, как бы благотворительность — это естественная такая потребность души человека, творить добро вокруг себя. Но мы должны вот ответственно относиться к тому, там какие сборы у нас, на что идут сборы в открытых источниках, для того чтобы, так сказать, не смутить людей, которые хотят творить добрые дела.
Т. Ларсен:
— Это «Делатели» на Радио ВЕРА. Я Тутта Ларсен...
В. Рулинский:
— Я Василий Рулинский, пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Мы говорим с протоиереем Александром Ткаченко. основателем первого в России детского хосписа и руководителем фонда «Круг добра». Батюшка, вот вас назначили руководителем фонда «Круг добра», и сейчас уже прошло несколько лет с тех пор, как вы возглавляете этот, наверное, самый крупный государственный фонд по объему финансирования, по тому, сколько людей получает помощь. И у меня такой вопрос, тоже достаточно обывательский. Я просто не могу понять, как священнику с его нагрузкой — ну вот обычной такой, священнической, вот в принципе уже мы понимаем, что священник — это непросто, это вообще крест, это тяжело.
Т. Ларсен:
— Это служение.
В. Рулинский:
— Да, служение. В Петербурге. Вы возглавляете при этом фонд, головной офис которого находится в Москве, причем на всю страну работаете, распределяется сколько там десятков миллиардов, мне даже сложно представить...
Т. Ларсен:
— Двести три, я запомнила эту цифру.
В. Рулинский:
— И при этом огромное количество детей, семей, которые просто, ну если им вовремя не ответить, это вопрос там жизни и смерти. Ну не знаю, жизни и смерти, может быть, не всегда, но часто это вопрос вот здоровья...
Т. Ларсен:
— Оперативного решения.
В. Рулинский:
— Да. Это какая-то колоссальная нагрузка и ответственность. Как, батюшка? Ну просто я не понимаю, как? Это все наладить, отстроить, еще сохраниться и не умереть.
Протоиерей Александр:
— Я встаю на час раньше.
Т. Ларсен:
— Всего на час.
В. Рулинский:
— У вас 25 часов?
Протоиерей Александр:
— Ну, наверное, самое трудное вот во всей этой конструкции, которую вы нарисовали, это не потерять себя как священника. Мне помогает Псалтирь Давида, я читаю. Ну утренние и вечерние молитвы — это нечто, без чего там душа жить не может. Но есть вещи, которые я для себя вот не оставляю. Только потому, что она помогает как-то смотреть на жизнь с высоты, не знаю там, царя Давида, которому там...
В. Рулинский:
— Тоже много было всего.
Протоиерей Александр:
— Тоже было много проблем. И вот положить переживания в молитву меня учит Псалтирь Давида. Я люблю Псалтирь Давида. Это первое. Второе — я люблю акафист Божией Матери, вот: «Радуйся, Невеста Неневестная». И правильно настроить душу, для того чтобы не превратиться в функционера, пусть даже там высокоэффективного и социально ориентированного, помогает именно напоминание себе о том, что я священник и я, не знаю, Богом был поставлен вот для того, чтобы все-таки быть священником. А если сейчас от меня требуется вот такая функция — ну вот я выполню ее хорошо. Я как-то рассказывал, по-моему, на передаче нашей про мой первый урок в семинарии. Не рассказывал?
В. Рулинский:
— Я не помню.
Т. Ларсен:
— Не помню.
Протоиерей Александр:
— Ну 1 сентября, там какой — 87-й год, 88-й, — как обычно, все, значит, поступившие в семинарию приходят на литургию, вот причащаются, потом идут на свой первый урок. И вот наш первый урок вел Игорь Цезаревич Миронович, преподаватель библейской истории, значит, Ленинградской духовной семинарии. И он знакомился с каждым из нас, спрашивал там: а вот вы откуда? Меня там зовут так-то, я приехал там из Владивостока, говорит, люблю заниматься историей. Вот, хорошо. А вы там? Вот он каждого из нас расспросил, познакомился. Потом говорит такую фразу, которая запомнилась мне по сей день. Вы, говорит, очень талантливые ребята, каждый из вас прошел непростой путь для того, чтобы прийти сегодня в семинарию. И Церковь даст вам все необходимое для того, чтобы вы были счастливы, чтобы вы реализовали себя вот в этой жизни. Но знайте, что Церковь всегда будет ожидать от вас ваше приношение Богу. Вот такой хороший урок. И где-то, наверное, он является для меня ежедневным напоминанием, что вот, Господи, дай в этот день сделать то, что Тебе угодно. А вот это, наверное, там не слова, которые я вот в вечернем эфире хочу сказать, но я хочу поделиться тем, что мне приходится самому себе напоминать ежедневно, зачем я живу. А все остальное, оно выстраивается.
Т. Ларсен:
— А как вам, приходится ли вам ежедневно... Ну все-таки вы, скажем, на острие борьбы со страданием. Ну или как бы, я даже не знаю, со страданием бороться невозможно, но вы свидетель того, как много его в мире, как много болеет детей и уходит, как много семей от этого зависит и как это сильно влияет на их жизнь. И каждый раз, конечно же, люди далекие от Церкви, они всегда спрашивают священников или даже таких людей, как мы с Василием: если ваш Бог есть, то как Он допустил, чтобы столько страдали дети? Вот у меня, наверное, тут два вопроса: что бы вы им ответили, и как вы для себя выстраиваете отношения с этим, с этой темой, чтобы это страдание вас ну не захлестнуло, не утопило, не привело к унынию?
Протоиерей Александр:
— Во-первых, Бог не изобрел болезни, болезни появились потом, в человеческой истории. А во-вторых, когда люди это спрашивают, чаще всего их волнует, почему страдает их ребенок конкретно, а не в принципе все дети. Хотя вот риторический вопрос или такой поиск смысла, почему же все-таки страдают невиновные, он всегда возникал. Мы не можем ответить на вот эти вопросы. Это трудные вопросы. И у нас, у людей, которые видят жизнь в прямой перспективе, на них нет ответа. Но мы живем верой в то, что Господь на эти вопросы нам ответит, когда мы своей путь завершим. Я думаю, что мы увидим удивительный рисунок нашей жизни, жизни наших близких, жизни других людей как ту картину, которую Бог рисует нашими жизнями. И в беседе с теми, кто такие вопросы задает, не нужно пытаться найти простой ответ на сложный вопрос. Нужно просто ну предложить себя как того, кто сможет пройти вот тот путь боли со своим собеседником. А на такие вопросы Бог отвечает Сам. Он нас не делегировал. У нас нет пророческого духа. Поэтому мы можем дерзать, что мы знаем ответ, но мы не знаем ответ на этот вопрос. У каждого своя боль, у каждого свой путь. Но Он заповедовал нам, чтобы мы разделили боль с другим. Поэтому, в общем, мы призваны, в общем, делать, а не разговаривать.
Т. Ларсен:
— Ну а вот как самому справиться с этим? Ну то есть у вас какая-то должна быть все равно профдеформация...
Протоиерей Александр:
— Конечно, посмотрите на меня.
Т. Ларсен:
— Ну вы видите больше страдания, чем среднестатистический человек, и тем не менее вы улыбаетесь, радуетесь, вы полны надежд, полны энергии.
Протоиерей Александр:
— Врачи, которые работают вот на скорой помощи, страдания видят больше. И причем страданий, которые невозможно обезболить.
Т. Ларсен:
— Как не впасть в уныние от этого?
Протоиерей Александр:
— Не впадать в уныние просто. Надо перевязывать, надо кормить, надо утешать, надо...
В. Рулинский:
— Включаться в дело, так? Конкретное дело.
Протоиерей Александр:
— Уныние возникает от беспомощности души. А беспомощность приходит тогда, когда ты один. Но мы же христиане, мы же не одни. И бывает, что у того, кому мы призваны помогать, нет других рук, кроме наших, и это оказываются руки Христовы. Поэтому, в общем, так сказать, надо просто делать то, к чему призван.
Т. Ларсен:
— Ну и как-то, наверное, реалистично на мир смотреть, получается. Ну я, вы знаете, почему так? Я вспомнила, когда только началась пандемия, и было очень страшно и непонятно, я позвонила свой подруге, которая хороший врач, и сказала ей: «А-а-а! Все! Что делать?!» Она говорит: «Что такое, что происходит? — Люди умирают, болезнь, люди умирают...» Она говорит: «Люди умирают. И ты просто этого не видишь, потому что ты не врач. А я вижу — люди умирают, умирали и будут умирать. Что у тебя сейчас, ты сейчас умираешь? Нет. Ну иди, обними своих детей, приготовь им ужин и иди на работу». Или там, не знаю, онлайн выходи на работу. Ну то есть я про это, про некую здоровую толику реализма. Нет?
Протоиерей Александр:
— Да, я понимаю, что вы говорите. Но я лишь надеюсь, что наши зрители не будут воспринимать это как профессиональное выгорание и цинизм.
Т. Ларсен:
— Наоборот. Я просто, недавно тоже Костя Мацан делал очень классное интервью с доктором психиатрических наук, и меня поразило, он сказал, что по-настоящему счастливые люди — реалисты, то есть те, кто на мир смотрит реально. Ну без фантазий, кто принимает то, что есть, не живет в иллюзиях. Вот эти люди психиатрически более здоровы, чем люди, которые живут в фантазиях. Вот я только об этом, наоборот.
В. Рулинский:
— Но при этом у отца Александра есть мечта. И мечты как раз вот этих вот детей — это тоже очень важная часть вообще хосписного движения, мне кажется, хосписной вообще помощи. Потому что краски жизни и смыслы многие как раз, может быть, в простых вещах, может быть, даже не очень сильно нами ценимых, они очень сильно важны человеку.
Т. Ларсен:
— Но ведь мечта-то тоже реалистичная. Не чтобы был мир во всем мире и больше никто не болел. А мечта книжку написать, еще один хопспис построить.
В. Рулинский:
— Да, какая-то такая, в общем, действительно такая.
Протоиерей Александр:
— У меня тоже есть мечта, я над ней последнее время все больше и больше размышляю: мне хочет изменить детскую психиатрию. Тяжелая тема. И надо что-то делать с этим.
Т. Ларсен:
— Ой, я один раз была в детской психиатрической лечебнице — это очень страшно.
Протоиерей Александр:
— Я пока думаю, я очень хочу, может быть, создать какое-то образцовое учреждение, как хоспис, но в детской психиатрии. Тема сложная, я провожу консультации пока. И очень много хороших специалистов в этой теме есть. Она требует системного решения, государственного подхода. Требует такого вот осмысления всех имеющихся ресурсов, объединения усилий, и усилий государства и общественных организаций.
Т. Ларсен:
— Здесь надо систему менять.
Протоиерей Александр:
—Тут вот и церковные благотворительные организации. Тут надо как-то вот так...
В. Рулинский:
— Я почему-то, вот вы сейчас говорите, я прямо уверен, что через несколько лет уже что-то у нас в стране поменяется. Потому что отец Александр — для меня это такой человек, который...
Т. Ларсен:
— Масштабирует.
В. Рулинский:
— Ну вот как-то действительно, идешь так вот по Петербургу в мрачный какой-то осенний денек, появилась мысль, и уже — раз, и вот одно за другим пошло. Слава Богу, батюшка, что вам Господь дает такие силы. У меня вот, к слову, о той непростой теме, о которой мы начали говорить во второй части нашей программы, вспоминается дневники матери Терезы. Не знаю, насколько там знакомы, я сейчас расскажу про то, что меня особенно поражает. Это поражает то, что при ее образе такой вот улыбающейся святой, действительно всем дарящей свою такую любовь — вот она везде там, во всех странах, открывала вот эти дома, помогала всем нищим, спасала всех бездомных. Она при этом, по-моему, даже десятилетиями испытывала тяжелый кризис веры и богооставленность. И вот это ощущение — некоторые биографы говорят о том, что, может быть, это было, вот вся вот эта благотворительная деятельность была отчасти попыткой вновь обрести Бога, да. Когда вот Господь, может быть, ну там у святых отцов мы читаем, что может быть, в каких-то воспитательных целях оставляет, вот это живое чувство присутствия Божия в душе, и как будто ты такой вот осиротевший такой, бегаешь вот так вот в поисках мамы. Может быть, у нее было что-то в этом роде. Для меня это такая тоже вот, ну как сказать, я пока не могу это осознать, понять. Здесь, наверное, можно сказать, что это просто католическое, значит, у католиков, у них все там, как говорится, не так. Но, наверное, слишком простой ответ. Вот я бы хотел у вас спросить: вот эта богооставленность, вот это ощущение, что ну Господа нет, хотя ты понимаешь, разумом, что Он есть, но Господа нет, и вот в моменте, когда...
Т. Ларсен:
— В моей жизни сейчас, да.
В. Рулинский:
— Когда тебе нужно, чтобы Он был в душе, а Его нет. Вам это знакомо?
Протоиерей Александр:
— Это чувство знакомо каждому человеку. Но для священника оно особенно тяжело, потому что он должен нести веру другим. А вера без вот глубокого переживания личного, она, ну ты не можешь ее передать. Люди услышат какие-то нотки неправды. Для меня спасением была всегда литургия. Поэтому, быть может, мне проще, чем матери Терезе или кому-то другому. Потому что священник переживает литургию как реальное присутствие Бога. И многие вопросы, которые задаешь себе в период вот такой работы и встречи с болью другого человека, в момент литургии ты возносишь к Богу в этом: «Твоя от Твоих Тебе приносяще за всех и за вся». Вы знаете, недостаток веры компенсируется надеждой. Вера — это не только ощущение присутствия Бога в моменте. Вера — это уверенность в правоте, уверенность в истинности того, чему меня учили и чем я живу. Вера — это не чувство, вера — это идеология, если можно так применить, это вот система ценностей, которой я живу. Вот в этой системе ценностей я никогда не сомневался, я находил в ней подтверждение. А чувства, они переменчивы. Ну на то они и чувства, они должны меняться. Они зависят от разных, вот в том числе и таких психосоматических аспектов, поэтому не нужно принимать человека серьезно.
Т. Ларсен:
— Спасибо большое за этот такой вообще очень пронзительный и глубокий разговор. Я для себя вынесла несколько полезных мыслей и очень особенно идея про то, что на вопрос, почему страдают дети, каждому ответит Господь. Это прямо вообще для меня открытие сегодня. Спасибо большое.
В. Рулинский:
— Спасибо, отец Александр.
Т. Ларсен:
— Дай вам Бог сил и здоровья, и новых масштабов.
В. Рулинский:
— И новые направления реформировать в нашей стране.
Протоиерей Александр:
— Спасибо. Ну а вам пожелаю нести веру в этот мир. Спасибо.
В. Рулинский:
— Спасибо большое. С нами был отец Александр Ткаченко, руководитель фонда «Круг добра» и основатель первого в России детского хосписа. С вами были Тутта Ларсен...
Т. Ларсен:
— И Василий Рулинский. Это «Делатели».
В. Рулинский:
— Всего доброго.
Протоиерей Александр:
— Спасибо.
Все выпуски программы Делатели
Монах-путник. Алина Чернышева
Холодным октябрьским днём мы с сестрой возвращались из Москвы домой, в город Домодедово. Настроение на нуле, везли из ветклиники любимую кошку. Ей оставалось жить два-три месяца. Дома с бабушкой меня ждала пятимесячная дочка, я торопилась ее кормить.
Сильный дождь не давал ехать быстро. И вдруг мы заметили движущийся по обочине силуэт на электросамокате. Черную одежду, похожую на рясу, развивали порывы ветра. «Монах» — пронеслось в голове.
«Надо бы подвезти» — подумала я. Но двум девушкам приглашать в машину незнакомого мужчину страшно. А вдруг он вовсе не монах?
Мы все-таки остановились на обочине, чуть обогнав путника.
— Здравствуйте, Вас подвезти? Совсем промокли, ливень такой! — крикнула я подъезжавшему к нам человеку на электросамокате. Он кивнул головой.
Положили самокат в багажник, мужчина сел на заднее сидение. Я включила печку на полную и передала назад салфетки.
— Вам куда? — спросила его моя сестра. Продрогший человек скованными от холода руками на своем планшете указал конечную точку маршрута — монастырь в Воронежской области. Мы поняли. Он — немой. И дальше общение продолжилось через переписку в планшете.
— Почему Вы на самокате? Дождь ледяной, холодно же?
— На автобус не хватило денег и пришлось ехать на самокате.
— Возьмите пожалуйста деньги на дорогу — написали мы в ответ на планшете — Где ближайшая остановка автобуса? Знаете?
Остановка была далеко. До нее оставалось около 30-ти километров. А наш поворот домой — через пять километров. Что же делать? Хочется помочь человеку. Но дома — грудная дочка, которую пора кормить, на борту — больная кошка.
— Простите, отче. Мы не сможем до самой остановки Вас довезти!
— Ничего страшного! Вы уже очень помогли! Бог не оставит! — написал монах.
Когда путник выходил из машины в дождь, он улыбался. А мне хотелось плакать.
Добрались до дома. Я сделала все дела. На душе было тяжело. Ведь я высадила человека в дождь, не предложила перчатки, которые были в машине, не спросила имя, не записала ни его телефон, ни адрес обители, чтобы узнать, как он добрался.
В памяти стояло его лицо, мокрая борода и улыбка.
Этот путник поразил меня доверием Богу. Я всегда пытаюсь все предусмотреть, заранее продумать. А глухонемой человек в холод без сумки на самокате преодолел расстояние в десятки километров в тоненькой рясе и с планшетом.
После сделанного доброго дела обычно становится тепло внутри. Но после сумбурного расставания с путником не было ощущения выполненного долга. Остались только переживания за его судьбу. Все, что мне оставалось, поминать в молитве отважного монаха с теплой улыбкой.
Прошло пять лет.
Мы с детьми поехали в Новоспасский монастырь. При входе я вдруг увидела знакомую фигуру: рыжие волосы, открытая улыбка. Это тот самый человек, которого я оставила и о ком тревожилась? Неужели? Если это он, то, наверное, где-то рядом должен быть самокат — подумала я. Этого не может быть! У стены стоял тот самый электросамокат!
Господи, благодарю! Через 5 лет моих угрызений совести и тревог Ты свел снова нас с этим человеком. Он жив, он снова улыбается!
Монах меня узнал! Снова закивал головой! Как он вообще он мог меня узнать? Ведь при нашей первой встрече я вела машину и лишь изредка оборачивалась назад. Но он узнал. Мы стояли и улыбались. Я была счастлива! Господь услышал меня и утешил — показал, что с монахом-путником все хорошо. Показал так, как только Он мог это сделать. От волнения снова не спросила, ни как доехал, ни имени, ни телефона, ни адреса — ничего...
Следующим утром я снова поехала в Новоспасский монастырь, чтобы разыскать путника. Но поиски ни к чему не привели. Возможно когда-то состоится третья встреча. Господи, спаси и сохрани этого светлого человека, Тебе его имя известно!
Автор: Алина Чернышева
Все выпуски программы Частное мнение