«Смыслы, задачи и цели Великого поста». Прот. Федор Бородин

В нашей студии был настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке протоиерей Федор Бородин.

Мы говорили о значении, целях и смыслах Великого поста. Отец Федор ответил, в чем польза многодневного поста, и почему во времена Ветхого Завета таких длительных постов не было. Разговор шел о важности молитвенного труда и покаяния. Наш гость рассказал, как с духовной пользой пройти оставшуюся вторую часть поста, когда для многих первичный энтузиазм уже прошёл.

---

М. Борисова

— «Светлый вечер» на радио «Вера». Здравствуйте, дорогие друзья. С вами Марина Борисова. И сегодня со мной в студии настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Фёдор Бородин.

Прот. Фёдор Бородин

— Добрый вечер, здравствуйте.

М. Борисова

— Отец Фёдор, у нас середина поста. Вот первый энтузиазм уже закончился, второе дыхание ещё не появилось. И как раз к этому времени Церковь со своей стороны старается нам помочь — вот у нас Крестопоклонная неделя, и мы призываемся взбодриться в своих подвигах постных. Но не очень мы к этому готовы. И мне кажется, что самое время снова напомнить себе, зачем мы вообще всё это делаем.

Прот. Фёдор Бородин

— Да. Действительно себе приходится это напоминать много раз, и в этом есть очень глубокий, интересный смысл. Дело в том, что есть, допустим, такие курсы лечения, которые не позволяют выпить сразу три пачки таблеток и выздороветь. Или, как мне сказал один генерал, если девять беременных женщин сядут в круг, они за месяц не родят ребёнка. Есть вещи, которые требуют приложения во времени. Это то, в чём нас иногда упрекают люди, формально относящиеся к Библии, читающие её прямолинейно. Они говорят, что в Ветхом Завете и даже в других каких-то новозаветных текстах нет упоминаний о длительных постах. Есть несколькодневные посты, накладываемые в качестве покаяния. Поэтому надо разобраться, зачем это нужно, почему Церковь изменила этой библейской традиции. И здесь, мне кажется, надо говорить о том, что Ветхий Завет — это во многом система ограничений. Вот это закон, что вот этого не делай, потому что это нарушение воли Божией, а вот от этого предела ты можешь в принципе уже считать, что ты закон соблюл. И среди Декалога, среди заповедей Десятисловия Моисеева, только одна заповедь говорит о внутреннем мире — десятая: «не завидуй». А все остальные о действиях, которые надо или не надо делать. Когда Христос берёт в Нагорной проповеди заповеди Ветхого Завета и говорит: «Вы слышали, что сказано древним, а Я говорю вам...» — Он многократно усложняет задачу. И теперь уже оказывается недостаточно не убить человека, а надо бороться с гневом, который внутри тебя, который не рассматривался ранее как грех. И недостаточно не изменить жене, а теперь надо победить даже движения прелюбодейные, даже взгляд, который может в сердце человека оставлять рану. И вот всё это можно назвать, допустим, «борьба со страстями» и, кстати, услышать ещё один упрёк, который мы достаточно часто слышим, что в Евангелии ничего об этом не сказано, что Христос этой задачи не ставил — это там святые, так называемые святые отцы, нам говорят, ваших пустынь это всё придумали.
Конечно, это не так. Потому что Господь эту задачу поставил. Он говорит: «Очисти прежде внутренность блюда», — он разделяет внешнее и внутреннее. Внешнее ты научился исполнять или внешне ты можешь выглядеть вполне благопристойно для людей, а вот внутри ты можешь быть похож на гроб, причём это такой образ — гроб, который раскрашен. Видимо, эта запечатанная известью часть, которая закатывалась большим круглым камнем, она ещё могла как-то разрисовываться. Я, читая эти слова в подростковом возрасте, представлял себе деревянный гроб, раскрашенный под хохлому. А внутри будет вот это — «земля еси, и в землю отыдеши». Для того, чтобы этого не было, нужно очистить внутренность чаши — Господь дал это задание. Когда закончилась в основном эпоха такого массового мученичества, люди, которые хотели истово, можно сказать радикально, исполнить Евангелие, перед собой поставили задачу выполнить эти слова. И уже потом, исходя из этого, появилась огромная наука, как это делать — учение о страстях, о помыслах, о преодолении их. И поэтому это всё в русле и, как правильно говорит преподобный Исаия Подвижник, что нет ничего в делании подвижника, что не исходило бы из Евангелия, ничего нового, всё то же самое.

И оказалось, что очень многие страсти победить можно, только прикладывая долгое, растянутое во времени усилие. Иначе их не победить, даже их иначе не увидеть. Потому что мы все знаем, и я в себе это нахожу, что легче сделать рывок, совершить какой-то подвиг и потом расслабиться, чем долго, методично, не получая никаких похвал, ни внешних, ни внутренних, работать в одном направлении.
Так вот, эта работа, как раз такая долгая, по очищению внутреннего человека, и совершается постом. При этом мы действительно можем пасть, можем нарушить пост. Обычно мы считаем, что нарушили пост, если съели что-то скоромное, меньше мы относимся к этому с печалью, если мы на кого-то наорали, позавидовали, обидели — нам кажется, что это не оскоромился, а так. В том большом подарке Господу, который мы делаем от нас, постясь, в таком одолжении, как мы это воспринимаем, это такой маленький сбой — ну, ничего, дарёному коню в зубы не смотрят. А на самом деле, конечно, это не так. Очень важно понять, что вот это долгое приложение не отменяет предыдущего труда, даже если ты ошибся и нарушил пост. Всё равно надо дальше прикладывать вот это усилие. Надо с утра встать, опять напомнить себе, как ты напомнил себе это в Чистый понедельник, что начался пост. Он сегодня начался опять, опять ты можешь потрудиться. И это поможет тебе поднять те глубокие внутренние пласты греха, залежи, которые иначе не поднимешь.

М. Борисова

— Но, наверное, всё-таки есть очень много вариаций, потому что даже на протяжении одной человеческой жизни в Церкви, ты постепенно замечаешь, что, скажем, первые годы у тебя была внутренне как бы ориентирована душа на одни задачи. Потом со временем задачи эти менялись, которые ты сам как-то себе определял на Великий пост. Потом меняется внешняя среда. И вы согласитесь, наверное, со мной, что Церковь, в которую когда-то вошли мы в 80-е годы, её жизнь, её обычаи и даже какой-то строй жизни тех людей, которые в эту Церковь входили, сильно отличается от жизни церковных людей сегодня. И внешние вызовы другие совсем. Скажем, нам не трудно было отказаться от советского телевидения, которое и так никто не смотрел, потому что там смотреть было особенно нечего, кроме какие-нибудь трансляций съездов. Нам абсолютно не важно было меню, потому что в 80-е годы к весне был такой скудный набор овощей в советских магазинах, что размышлять особо было не над чем — ты покупал то, что есть, и меньше всего думал о том, как бы тебе вкусное что-нибудь приготовить. То есть очень легко функция еды сводилась к чисто физиологическому насыщению, чтобы только в животе не урчало и не думать об этом. И нам гораздо легче было войти в строй церковной жизни, потому что очень многие из нас начинали первые годы, либо прислуживая в храме, в особенности мальчики в качестве алтарников, чтецов, девочки чаще попадали на клирос. То есть мы как-то естественным образом входили в церковный календарь и в строй церковной жизни. И поститься осмысленно тогда было гораздо легче.

Прот. Фёдор Бородин

— Наверное, я с вами соглашусь, что времена очень сильно изменились, внешние условия изменились. Но самое главное не в этом, самое главное, что Господь о Себе говорит: «Аз есмь путь». И первое самоназвание христианства — это «путь Господень», то есть это путь ко Христу, который совершает полюбивший Его человек и крестившийся в Его имя, через свою жизнь. И этот путь предполагает доверие Богу и незнание, как любой путь, о том, что будет не то что в конце или на середине, а за ближайшим поворотом. Знаете, вы отъезжаете на машине в неведомый путь, вы видите до горизонта, если он не закрыт деревьями или домами, и вы не знаете, что будет — и это нормально. И эта дорога есть школа Царства Небесного. Сначала, может быть, детский сад, потом институт, потом аспирантура, то есть перед каждым христианином Господь будет ставить разные задачи. Если сначала нужно научиться арифметике, и ты будешь отличником, складывая 4 и 9, то в 9-м классе тебе за это поставят «двойку». Господь уже не будет согласен — есть вещи, которые Он терпел в тебе вчера, а сегодня уже терпеть категорически несогласен, и тебе надо над ними работать. То есть это нормально, меняется задача, в том числе меняется задача и поста. Да, мы все, в общем-то, научились решать проблемы, связанные с постом в пище. Каждый выработал для себя свою какую-то меру, разную, может быть, в первую, третью и в последнюю седмицу поста, разную в среду и в пятницу и в другие дни, но тем не менее выработал, знает, как это проходить, как это беречь, что от этого можно получить. Но при этом появляются внутренние задачи, и вот с ними-то и надо справляться — с внутренними моими врагами надо бороться, надо набирать добродетели, надо меняться, надо приобретать навыки.

М. Борисова

— Протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, проводит с нами этот «Светлый вечер». И мы вот уже в который раз говорим о смысле Великого поста. Вы говорите о том, что со временем на первый план у каждого из нас выходят какие-то внутренние задачи. Но какие? Ведь очень часто возникает такая иллюзия, что ты напрягаешься, ты стараешься, ты что-то делаешь на протяжении этих шести недель, потом ещё сугубое такое напряжение во время Страстной Седмицы, а дальше как будто всё схлопывается, как будто ты возвращаешься на круги своя. Не сразу, может быть, но постепенно-постепенно жизнь приходит в прежнее русло и ты ощущаешь, что вроде как ты и потрудился, а толка никакого. И, может быть, только с годами, оглядываясь на то, что было прожито в Церкви, ты замечаешь какую-то в себе разницу. Но для этого нужно изначально быть настроенным на марафон.

Прот. Фёдор Бородин

— Да, очень хорошее сравнение — быть настроенным на марафон. Спасибо. Действительно. Вы знаете, а мы, может быть, и не должны чувствовать в себе эту разницу. Её должен видеть Бог. В Евангелии от Марка есть такое уподобление Царства Божия зерну, которое брошено в землю, которое пускает корень, потом выпускает колос. И когда есть плод, то посылается серп. А человек, сказано, ложится, встаёт и не знает («не чует» — по-славянски) этого. Господь скрывает от нас наш рост, потому что мы любым духовным достижением можем возгордиться и его потерять, к сожалению. Мы вот такие. Мы можем отследить по нескольким параметрам — есть этот рост или нет. Первый, я бы предложил, приобретение навыков, христианских навыков. Очень хорошая лакмусовая бумажка — это не обижаться. Навык не осуждать, но даже больше — навык не обижаться. Помню, как мне мама моя когда-то сказала, что христианину обижаться неприлично. Это состояние должно быть чуждо, забыто и незнакомо. Кто из нас об этом может свидетельствовать? Никто. Да, мы замечаем в себе обиды, мы с ними боремся, но тем не менее это есть. Опять — навык не осуждать. Не навык воздерживаться от молочного, а навык не осуждать.
И мне кажется, это очень важно, потому что представим себе, такой образ можно нарисовать, что в Москве, стараниями мэра, построили самую передовую музыкальную школу, целый центр педагогический, где даже есть орган, великолепные классы с дорогими очень немецкими инструментами. И приезжает мэр, должен перерезать ленточку и, допустим, зовёт с собой Башмета, например, для того, чтобы он в этом тоже почувствовал. Он с радостью приезжает, видит, как всё это замечательно. А потом — концерт педагогов. И Башмет опускает глаза, потому что он понимает, что тот уровень преподавания, который могут обеспечить люди, так играющие, совершенно не соответствует и он не даст результата. Он улыбается, он тактичный, вежливый человек, и расстроенный уходит. Понимаете, вот мы внешне всё научились делать, а где христианские навыки? Спроси себя: чему ты научился? Вот сказано, что «молитесь за обижающих вас». Вот тебя обидели — ты почувствовал, что твоя обида отлучила тебя от Бога и тебе необходимо за этого человека помолиться, чтобы вот эта потеря Святого Духа закончилась? Или ты просто сжал зубы и презрительно прошёл мимо этого человека, потому что не можешь ему ответить, например? То есть вот этим себя оценить.

М. Борисова

— Наверное, это уже какие-то задачи выпускного класса, скажем так. Потому что для большинства из нас достаточно сложно бывает хотя бы на внешнем уровне, не в глубине души, а хотя бы на внешнем уровне не выказывать раздражения, не говорить резкости. Короче говоря, не делать того, что мы походя делаем постоянно и даже не замечаем, что мы это делаем. Вот научиться хотя бы это замечать — для многих это уже достаточно серьёзная постовая такая задача.

Прот. Фёдор Бородин

— Да. И вот поэтому нужен пост. Есть прекрасные слова в Послании к Галатам апостола Павла, где он говорит о том, что плоть хочет одного, а дух хочет другого — они друг другу противодействуют. Он возвращает нас к библейскому пониманию человека как такой пирамиды, состоящей из телесного, душевного и духовного уровня. Пирамиды, в которой должно было духовное главенствовать, по замыслу Божию, и проводить жизнь во весь остальной мир, в том числе и в самого человека, как часть этого мира, через дух, который непосредственно общается с Господом. Эта пирамида разбита вдребезги, она перевёрнута, она раскурочена, и человек совершенно не может справиться. Духовная жизнь в нём наполнена душевными страстями, душевная стала плотской. И вот этот одновременно во мне, говоря языком апостола, ветхий, или плотской, человек и душевно-духовный человек — эти два начала в моей невидимой части тоже борются между собой. Но что очень интересно — что после этих слов о том, что они друг другу противодействуют, плотское и душевное, апостол Павел говорит замечательные слова: «Потому вы не делаете то, что хотите», — и возвращает нас к этому самому страшному последствию разрушения, которое в нас произошло, к поражению воли. Я, вообще, считаю, что каждому из нас полезно, для того, чтобы понять, почему нужен пост, перечитать седьмую главу Послания к Римлянам, где апостол Павел просто плачет о том, что вот «я окаянный человек! кто избавит меня от сего тела смерти? Потому что я нахожу в себе закон, по которому я делаю то, что ненавижу, а то, чтобы люблю, того не делаю». Вот это как раз об этой самой борьбе. И получается, что пост, по мысли апостола Павла, из его Послания к Галатам, нужен именно для того, чтобы начать делать то, что хочет духовный мой человек. Потому что и духовный, и душевный — обе эти грани во мне. Точнее, грань между ними — это тоже я. И я бываю и духовным человеком, и душевным, и телесным, плотским. И совершать этот выбор, переходить внутри себя за эту грань — вот это и есть правильная реализация воли. Мне кажется, кто-то, может быть, меня поправит, знаток Священного Писания, что когда Христос говорит о том, чтобы возлюбить Господа всей крепостью своею, Он как раз говорит о том, чтобы любить Его волей. Вот уметь себя понудить, сделать правильный выбор. И оказывается, что, без ослабления телесного человека, сделать это невозможно. А пост к этому и служит — чтобы телесный человек ослаб и перестал главенствовать над духовным. И тогда этот выбор будет совершать легко.

М. Борисова

— Но мне доводилось слышать от людей более старшего поколения, которые в Церкви прожили всю свою жизнь, такое суждение, что всё-таки пост настоящий — это очень творческий процесс, что ли, если на наш язык переводить. То есть каждый человек, научившись ограничивать себя в каком-то традиционном наборе постовых ограничений, в конце концов так привыкает к этому, что для него это уже не такой серьёзный выход из зоны комфорта. То есть ему вполне комфортно в этом, потому что он привык. И тогда самая сложная наступает задача — определить, чем ты можешь пожертвовать, то есть от чего именно в себе ты можешь отказаться ради Бога, чтобы продолжить вот эту работу? А это у каждого человека своё, это очень индивидуально, потому что одному совершенно спокойно отказаться от того, без чего другой не может жить и дня.

Прот. Фёдор Бородин

— Да. И спасибо вам за эти слова. Действительно, пост, как и вся духовная жизнь, это творчество. Это наука из наук, искусство из искусств, как говорят святые отцы. Творчество — потому что творческая сила, как часть образа Божьего, в человека вложена от создания его Творцом. Когда мы говорим «верую в Бога, Творца неба и земли», мы, если посмотрим греческий текст, там слово «Поэтос», то есть веруем в Бога, Поэта неба и земли. И в этом смысле мы на него похожи, мы тоже чуть-чуть все поэты в своей духовной жизни должны быть. И действительно, в разное время перед человеком стоят разные задачи. Вот задача такого телесного поста с какими-то годами уже действительно решена. Мы как бы на автопилоте входим в пост, мы знаем, как это — всё нормально. А вот дальше надо подойти творчески: что причиняет мне боль и с чем мне надо побороться. Потому что в принципе у тебя должен появиться ещё один навык — ты должен видеть грех как свою беду и свою боль. То есть в принципе взрослое христианство видит, как грех разрушает душу. И разрушение тела причиняет боль человеку, и человек должен испытывать эту боль, «сердечную болезнь», как называет её Варсонофий Великий. И поэтому именно это надо лечить. У меня был недавно разговор с одним нашим прихожанином, у которого очень больные суставы, и он не может без мяса. Причём раньше он мог — много лет постился, для него это вообще не составляло никакого труда. И вдруг он обнаруживает, что если он не ест мясо неделю, то он просто ходить не может, начинает болеть. Он мне звонит мне, потому что он сейчас далеко, в другой стране, и говорит, что вот так. Я говорю ему: «Ну, давайте подумаем, от чего отказаться». И тут я вспоминаю, что он обычно кладёт себе в чай пять ложек сахара. Я говорю: «Давайте откажемся от сладкого и от сахара». Пауза такая. И он: «Ну я не знаю...» То есть, понимаете, пришло время и для него сейчас это тяжелее, чем большинству отказаться мясного и молочного вместе взятого. А кому-то действительно, вы правы, очень тяжело отказаться, допустим, от привычки отдыхать, упёршись в экран с сериалом, или от соцсетей. Поэтому надо поискать, от чего отказаться, поискать там, где ты чувствуешь, что ты грешишь — для того, чтобы это преодолеть.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня в гостях у программы «Светлый вечер» протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке. В студии Марина Борисова. Мы прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту, не переключайтесь.

М. Борисова

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость — настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, протоиерей Фёдор Бородин. И мы говорим о смысле и задачах Великого поста, в середине которого мы уже находимся. Вы сказали о том, что у каждого человека всегда найдётся то, от чего ему наиболее трудно отказаться. Но ведь не всегда это видно. Я помню эксперименты моего далёкого неофитства, когда я вдруг решила, что слишком много у меня вещей, надо бы их как-то раздать.

Прот. Фёдор Бородин

— И оставили одну чёрную юбку в пол.

М. Борисова

— Нет.

Прот. Фёдор Бородин

— Две оставили? (Смеётся.)

М. Борисова

— Всё гораздо забавнее. Я раздавала-раздавала, а потом вдруг обнаружила, что есть одна кофточка, которая мне очень нравится. Мне не жалко было расставаться со всем, что я раздавала, но эта кофточка — это был камень преткновения. И отдать её — это было самое трудное, что на тот период я могла из себя выдавить. Вот никогда не знаешь, на чём попадёшься.

Прот. Фёдор Бородин

— Да, и Господь показывает нам... Вы знаете, очень интересно, что через несколько дней после начала поста обычно случаются какие-то так называемые постовые искушения: какие-то скандалы или что-то ещё. И это повергает человека в ужас от обстоятельств, от своей немощи, от себя самого. Кто-то может опустить руки, а на самом деле ведь сказано в Священном Писании у Иисуса, сына Сирахова: «Просящий у Бога смирения, приготовь душу свою к искушению». Мы-то просим у Бога смирения — дух смиренномудрия мы просим в молитве Ефрема Сирина. Как Богу дать нам добродетель смирения? Надо вылечить от гордыни. Поэтому в ответ на наши просьбы сразу же посылается ситуация, когда нас колют в это наше больное место, когда на нас, как на воспалённый пуп земли, кто-то наступает своим сапогом. И нам очень больно от этого. Поэтому они и появляются — это забота Божия. То есть Господь Сам нам указывает, от чего бы нам надо исцелиться. Вот этим и надо заниматься.
И ещё я бы сказал о том, что Великий пост — это не только время, когда мы чего-то не делаем, понимаете? Это меньшая часть, это меньшая задача. Нельзя его сводить только к тому, от чего мы отказываемся. Даже недавно было такое присловье, где-то я его читал: «Господи, что бы нам не поесть, чтобы спастись?» Вот это неправильно. Потому что всё-таки ограничения — это инструмент. И как один древний святой из Добротолюбия, не помню уже, кто, но совершенно поразительный такой образ — он говорит о том, что когда богатый покупатель приходит на рынок, ни один продавец не хвастается ему тем, какие у него удобные и острые инструменты, а он пытается продать ему товар, он показывает ему товар. Он говорит, что вот так же Господу в принципе особенно не интересно, как мы постимся, Ему важно, чтобы мы показали вот этот самый товар Ему, то есть результат. А результатом должны стать приобретённые навыки, покаяние и молитва. То есть ещё одно, чем мы себя можем мерить, это — стало ли мне слаще молиться, нашёл ли я в этом больше радости, чем до поста.

М. Борисова

— Вы знаете, я не так давно услышала у одного современного проповедника такой пример. Он сравнил нас во время Великого поста с такой девушкой, которая ждёт возлюбленного и готовится. Она делает генеральную уборку, она сходит к парикмахеру, она готовит что-то замечательно вкусное, старается, чтобы дома было всё красиво и уютно. И в результате, смотря на плоды своих трудов, она понимает, что ей и так уже хорошо, что ей, в общем-то, и не нужно, чтобы кто-то приходил — сейчас придёт и всю эту красоту нарушит. И в то же время жених, которого она ожидает, может не заметить этого всего, и пришёл-то он совсем не для того, чтобы вкусно поесть, а пообщаться с ней. То есть несовпадение того, что мы представляем, что нужно Господу, и того, что Ему нужно на самом деле.

Прот. Фёдор Бородин

— Я бы продолжил этот образ прекрасный. Бывает часто так, что Жених приходит, мы Его встречаем, и тут же о Нём забываем, идём отдыхать. Вот Ты пришёл — я всё приготовил... мы причащаемся, ещё выслушиваем благодарственные молитвы в каком-то напряжении, а вот чтобы сохранить и чтобы с Ним, пришедшим, пообщаться — это очень редко. Даже, знаете, я смотрю с амвона — вот я даю Крест после воскресной Литургии, а сзади в храме, уже во время чтения благодарственных молитв, гул такой. С одной стороны, это радостно, потому что, когда это община и очень много людей встречаются, которые от сердца рады друг друга видеть и любят друг друга, которые друг другу дороги — это прекрасно, конечно, не может священник об этом не радоваться. А с другой стороны, я вижу эту потерю — человек сразу пошёл куда-то, наелся до отвала и вообще забыл. И большая часть воскресенья у него — вот пришёл Христос, а внимания к этому нет.

М. Борисова

— Но вы как раз сказали о том, что мы забываем о значении молитвы. Недавно я слышала такое сравнение, что было бы ужасно, если бы прочитав две тысячи Иисусовых молитв, мы получали бы результат. Тогда получалось бы, что мы манипулируем Богом. То есть смысл совсем в другом. Вот научиться видеть в молитве способ общения с Богом, я думаю, что это далеко не каждому из нас доступно.

Прот. Фёдор Бородин

— Да, Марина. И страшно об этом говорить, вспоминая, что мы воцерковлялись в 80-е и в 90-е — прошло столько лет, а мы так плохо это умеем. Понимаете, мне кажется, что мы несколько чрезмерно запуганы словосочетанием «молитвенное правило». Вот у нас есть то, что мы должны — утреннее и вечернее правило. И как-то мы на этом остановились. Конечно, давайте вспомним великую мысль Иоанна Лествичника о том, что причиной качества молитвы бывает количество. Количество молитвы, которое бывает причиной качества, — говорит он в «Слове о молитве» в своей великой «Лествице». Вот никак иначе, понимаете? И количество молитвы выражается словами «молитвенный труд». У преподобного Макария Египетского есть очень интересная мысль. Ему задают вопрос о молитве новоначальные, и я так прямо вижу, как он некоторое время молчит, потом, может быть, с такой отеческой улыбкой говорит: «Вы знаете, вы давайте начинайте молиться побольше просто, и тогда у вас возникнут вопросы, на которые я вам отвечу. Потому что пока я вам на них ответить не могу, потому что они у вас ещё не возникли, и пока будет бесполезно говорить об этом». Если ты входишь в молитвенную практику, в молитвенную культуру, если начинаешь молиться много, не ограничиваясь тем, что ты почему-то Богу должен утром и вечером, если молитва становится для тебя желанной, радостной, в любом виде: храмовая, домашняя, — тогда Господь через какое-то время на неё отзывается. А что такое «поменялось качество молитвы»? Я для себя пытался это сформулировать — у Иоанна Лествичника об этом не написано.
Я думаю, что речь может идти только о том, что Бог в неё вступает, как в диалог. То есть каким-то таинственным образом Бог через душу начинает отвечать человеку, и молитва становится вот этим самым разговором, то есть у неё есть ощутимый результат. Вы сказали о двух тысячах Иисусовых молитвах, после которых если бы мы чувствовали результат, то это было бы страшно. Результат есть всегда. Тот же Иоанн Лествичник говорит, что если ты ничего не почувствовал в ответ на молитву и думаешь, что зря провёл время, то ты не прав, потому что само время, проведённое в молитве, уже есть сокровище. То есть ты идёшь к этому ответу Божьему. Поэтому самое важное, может быть, в труде поста — это не ограничение в пище, а именно творчество в молитве.
Если закончить разговор о пище, я хотел бы привести один очень интересный рассказ из «Достопамятных сказаний», где сказано об одном брате, который, когда приходил в трапезную, никогда не садился — он ходил между столами и ел на ходу, брал свою миску и ел. Братия его спрашивает: «Брат, ты чего? Авва, зачем?» И он очень интересно ответил: «Для того, чтобы не относиться к еде как к делу». Мы относимся к еде не просто как к делу, а как к очень важному делу — мы об этом много думаем: постное или непостное. А вот надо просто свести все эти вопросы к минимуму и вообще сейчас не обращать на это внимание, освободиться от этих всех мыслей, от этих переживаний — от того, что, как, когда и в каком количестве и качестве мы будем есть или уже съели, или могли бы съесть, — и погрузиться всё-таки в молитвенное делание. Вот как погрузиться? Давайте сделаем молитву несколько раз за день — вот это первое, что надо сделать.
Я думаю, что если ответ Макария Великого отнести к нам, а мы все новоначальные, несмотря на сорок лет в Церкви, — и это действительно так, и это нормально — себя в чём-то ощущать новоначальным, — мы все нуждаемся в том, чтобы молитва перестала быть только воскресным богослужением и только утренней и вечерней. Молитва должна стать если не постоянной — мы не можем себе этого позволить, по работе своей многие не могут, потому что работа интеллектуальная предполагает, что мой ум не может творить в это время молитву. Хотя и такие примеры тоже есть — я могу о них рассказать. Но мы можем, допустим, когда все в обеденный перерыв на работе выходят покурить, выйти и прочитать «Отче наш» 10 раз глубоко. И тогда качество молитвы будет очень скоро другим, потому что молитва, как костёр, в душе не будет успевать потухнуть.

М. Борисова

— Тут, наверное, есть такая опасность — мне недавно один знакомый священник рассказывал о своих семинарских годах. Он говорил, что в начале его учёбы в семинарии, он почему-то начал очень рано просыпаться — то ли на нервной почве, то ли с непривычки. И вот он так обрадовался, и решил, что пока все остальные спят, он будет за всех молиться. И когда он об этом рассказал духовнику, тот сказал: «Знаешь, ты лучше ложись спать, потому что непонятно, к чему это может привести потом».

Прот. Фёдор Бородин

— Ну да, мы можем вспомнить это знаменитое монашеское присловье древнее: послушника, возносящегося на небо, стяни оттуда за ноги. Вот эту процедуру и провёл духовник из вашего рассказа. У меня было по-другому. У нас спальня была прямо рядом с классом. И я пытался после отбоя заходить в класс и читать по кафизме. И один в летах уже помощник инспектора, когда обходил, сказал мне следующие слова, очень интересные — это был далёкий 1988 год, мне тоже казалось, что всё стремительно меняется, — он сказал: «Ты знаешь, это неплохо, что ты хочешь читать Псалтирь. Но у нас тут был один ученик пару лет назад, с которым я поговорил. У него был очень чёткий план, что через три года он станет прозорливым, через шесть чудотворцем. Он так к этому и шёл прям. И он почти плохо кончил, если бы его не откачали вовремя». То есть надо было меня предупредить. Но сейчас-то у нас уже не это время. Сейчас — как же там в Псалтири, не напомните? «Словеса Твоя, Господи, паче меда устом моим». Мёд, в тот период, когда не было сахара и шоколада, это самое сладкое, что было на земле. И человек говорит о том, что это сладость. Я, когда впервые столкнулся с тем, что есть «Акафист Иисусу Сладчайшему», думал: какая безвкусица, зачем эти пассажи, что это за барокко такое? Зачем? Надо сухо, строго, аскетично молиться. Пока не наткнулся на слова святителя Игнатия Брянчанинова, который сказал, что «Акафист Иисусу Сладчайшему» — это разложение Иисусовой молитвы опытными в ней людьми, для того, чтобы прочитав его каждый день, в каждой Иисусовой молитве звучали все эти смыслы.
И тогда я, в своём таком неофитском горении по поводу строгой, аскетичной молитвы, немножечко остановился, потому что должна быть эта сладость. А есть она у нас? Вот этот навык, когда человек встаёт на молитву и может с Давидом сказать: «Как мне хорошо, Господи! Потому что сладки слова Твои в устах моих». На самом деле, если позволите, это духовно-технический термин — «молитвенная сладость». Это не фигура речи. А дальше мы вообще выходим на потрясающие слова из 103 Псалма: «Да усладится Ему, — то есть Богу, — беседа моя, аз же возвеселюся о Господе». То есть получается, что молитва, как разговор с Богом, который должен стать диалогом, сладка мне, и я надеюсь, что она может быть сладка Господу, радостна — это откровение Священного Писания. Вот мы так, вообще, можем говорить о молитве? Мы вообще понимаем, что это так бывает? Или это было раз в десять лет у нас, когда у нас что-то такое случилось, и вдруг Господь нас посетил? Или это постоянно, хотя бы иногда? Вот это тоже то, чем себя можно проверять — есть ли какой-то плод вообще у твоей духовной жизни или его нет.

М. Борисова

— Протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, в гостях у «Светлого вечера» сегодня. И мы говорим о тех плодах Великого поста, к которым хотелось бы нам хотя бы прикоснуться в результате наших усилий. Отец Фёдор, вот есть ещё одна тема, очень редко откровенно обсуждаемая, потому что не знаешь, как к ней подойти. Я говорю о покаянии, об исповеди, о подготовке, о частой исповеди. И в результате наших великопостных усилий мы очень часто приходим к такому ощущению, что ты уже всё хлоркой вытравил внутри. Уже идёшь на исповедь, думаешь: «Господи, чего бы ещё сказать?» Просто не то что ты себя чувствуешь святым, а ты просто не знаешь, где искать. И тут же мы читаем у святых отцов, что это ужасное состояние, и что пока ты не почувствуешь вот этой нищеты духовной, пока ты не почувствуешь, что ничего не можешь без Бога, ты и не позовёшь Его с такой силой, чтобы Он тебя услышал и пришёл.

Прот. Фёдор Бородин

— Вы знаете, я бы это не всегда противопоставлял. Всё-таки ощущение и реальное видение своей полной немощи в борьбе с грехами, не обязательно связано с тем, что тебе есть много чего сказать на исповеди, если ты часто исповедуешься. Если ты живёшь внимательно и следишь за собой, часто причащаешься, то действительно исповедь превращается в «делом, словом, помышлением» и ещё впал в раздражение на пожилую маму, например, в деменции, или разозлился, потому что на улице за рулём подрезали — буквально 2-3 вещи. Потому что христиане, особенно Великим постом, очень многие внимательно за собой следят. И эта проблема, что человек не знает, что бы сказать, иногда служит причиной, почему человек перестаёт часто причащаться. Это неправильно. Опытный человек, который за собой следит внимательно, ему и нечего сказать. Но это не значит, что у него нет покаяния как сокрушённого сердца. Он может подойти к исповеди, сказать: «Делом, словом и помышлением», — и зареветь. У меня был такой удивительный случай, когда как раз женщина, которая в конце 80-х воцерковлялась, давно опытный, взрослый христианин, которая стала редко причащаться. Это знакомая, но не из нашего прихода. И она не знала, что сказать на исповеди. Понимаете, уровень требования к себе и уровень ожидания очень высокий. Она знает и помнит, какой бывает исповедь, переворачивающая душу. Так она из себя выжать уже не может, лукавить она не может, изобразить она не может, и вот она была в этом тупике, потому что молодой батюшка, который ещё не прошёл этого пути, он всё время ей говорил: «Ну что ты ничего сказать не можешь? Какая же ты христианка?» Ну, она: «А что мне — принести полный список? Времени нет на это». То есть в этом смысле она была в таком тупике.
Я ей говорю: «Родная, вы всё-таки приходите. Не можете ничего сказать — ничего не говорите. Но нельзя в Великий Четверг не причащаться христианину». Она пришла на исповедь и сказала такие слова: «Понимаете, батюшка, я перед этим израненным Человеком, — то есть перед Человеком Иисусом Христом, — не могу говорить о том, что я вчера чуть дольше сидела, чем нужно, за экраном компьютера, потому что это меня нужно убить», — и плачет. Удивительно совершенно. То есть её душа настолько тонка, что она чувствует, что Христос умирает за её грехи — вот это её «меня нужно убить». И, понимаете, при этом она так следит за собой, что, может быть, и не надо ничего говорить, тем более на Страстной седмице. Надо пощадить всех вокруг себя и пощадить священника — и надо кратко исповедоваться. Или вообще лучше исповедоваться загодя, например в Лазареву субботу. Поэтому не надо это противопоставлять. Мы неизбежно выходим на перемену практики принятия исповеди в те времена, когда люди часто причащаются, и те люди, которые часто причащаются и живут давно напряжённой духовной жизнью много лет. И в те периоды, когда они часто причащаются, например в предрождественский период или в Страстную, Светлую седмицы. Это нормально — всё равно мы будем решать эти вопросы. В документе, который соборно принят «Об участии верных в Евхаристии», который сейчас нам есть указание, сказано о том, что в особые периоды, в период Страстной седмицы, Светлой и в период Святок и в какие-то подобные им периоды — вот такая формулировка, по-моему, оставлена — на усмотрение духовника, человек может причащаться и без исповеди. Поэтому давайте не будем от себя ждать, может быть, большого текста, а будем ждать сердечного сокрушения.

М. Борисова

— Как раз сердечное сокрушение это и далеко не каждому доступно. Мы читаем о примере святых, в особенности в древних патериках, когда Сысой Великий, уже отходя ко Господу, говорил: «Братия, помолитесь обо мне — я не положил даже начало покаянию». И у нас происходит взрыв мозга, потому что мы тогда не понимаем, что они имели в виду под покаянием.

Прот. Фёдор Бородин

— Вы знаете, мне трудно сказать, что преподобный Сысой имел в виду под покаянием, потому что если уж он ещё не начал его, то мне надо понять вообще, о чём речь, а не отвечать на вопросы. Но мне всё-таки кажется, что надо говорить несколько шире о самом Таинстве. То есть вспомнить слова, обращаемые священником-свидетелем к Богу: «Яко Ты еси Бог кающихся». Если ты стал кающимся, если ты каешься, умело или неумело, чуть-чуть приоткрыл свои грехи или уже увидишь много, и всё равно не до конца, то уже Божий, Христос уже твой Бог. Вот мы так это называем. Потом, надо понимать, что покаяние, по определению преподобного Исаака Сирина, я очень люблю эти слова, давайте в них вслушаемся: «Покаяние — это трепет души пред вратами рая». Это не условие начала дороги к раю и каких-то других действий, которые тебя туда приведут, а ты, если по-настоящему каешься, уже перед ними. Ты ещё жив, ты туда войти не можешь, ворота пока закрыты, у тебя ещё пока здесь есть какое-то задание Божие для жизни, но ты уже перед ними, тебя покаяние туда уже ставит. Ты ещё можешь не искупить все эти грехи, во-первых, потому что их искупает Христова жертва, не потрудиться, не преодолеть навыки и страсти, которые к ним ведут. Но если ты истинно каешься, ты уже там. И мы не должны о этом забывать.
Вот есть часто задаваемый вопрос: я столько каюсь и не меняюсь, что мне делать? Не буду каяться. Давайте не будем забывать, что покаяние, Таинство исповеди, которое как бы освящает процесс покаяния, как любое Таинство, это дарование благодати, то есть помощи Божией. Ты пришёл исповедь — это не только где-то наверху что-то вычеркнулось из каких-то списков, произошёл факт и тебе простилось. Это такое очень линейное понимание. И это есть, но всё-таки покаяние — это когда Господь Своей силой, Своей благодатью касается твоей души и помогает тебе справиться с какой-то страстью, начинает тебя от неё лечить. Давайте попытаемся потрудиться постом в молитве и в покаянии, как в творчестве, особенно в молитве. Давайте попытаемся открыть для себя слова о сладости молитвы. И давайте напомним себе ещё одни великие слова пророка Давида, которые есть наставление к получению этой сладости: «Седмерицею днём хвалих Тя», — то есть семь раз за день человек отходил и вставал на молитву, будучи занятым не меньше нас. Если мы хотим сладости молитвы как результата и радости Пасхи, то нам надо не семь, но хотя бы пять. Давайте попробуем постом хотя бы пять раз.

М. Борисова

— Спасибо огромное за этот разговор. Протоиерей Фёдор Бородин, настоятель храма святых бессребреников Космы и Дамиана на Маросейке, был сегодня гостем «Светлого вечера». С вами была Марина Борисова. До свидания.

Прот. Фёдор Бородин

— До свидания.