На Афоне наступило утро. Солнце золотило своими лучами морскую гладь; щебетали пробудившиеся ото сна птицы. Отец Паисий не спал уже давно. Ещё затемно он начал своё молитвенное правило по чёткам и теперь, завершив его, прислушивался к звукам пробуждающейся природы.
Внезапно раздался скрип деревянной калитки. Кто-то решил нанести монаху ранний визит. Так бывало уже не раз – к отцу Паисию часто приезжали гости, привлечённые его духовной мудростью, простотой и проницательностью, в надежде услышать доброе слово и получить наставление и совет.
Отец Паисий выглянул в окно. Во дворе стояли мужчина и мальчик девяти-десяти лет. Монах накинул на плечи вязаную кофту, открыл дверь своей маленькой хижины-кельи и вышел на порог. Не успел он поприветствовать гостей, как мальчик, указывая рукой на отца Паисия, громко закричал: "Папа, папа! Это он! Это тот самый дедушка, который три дня назад спас меня на дороге!"
Отец Паисий покачал головой. "Что ты такое говоришь, мой хороший", – обратился он к мальчику. - "Я никуда не уезжал с Афона, как же я мог тебя спасти?!"
В разговор вступил отец мальчика. "Понимаете, отец", - взволнованно начал он, - "мы живём в Афинах. И вот три дня назад мой сын, возвращаясь из школы, переходил оживлённую дорогу. Был зелёный свет. Вдруг откуда ни возьмись, выскочил автобус, и он задавил бы моего мальчика, но произошло чудо. Буквально в последнюю секунду сына словно кто-то оттащил за руку в сторону, и он избежал гибели! Это видели десятки людей! Когда к нему подбежали взрослые, сын твердил только одно: "Меня спас дедушка!". А вчера в одной из газет он случайно увидел Вашу фотографию, принёс мне и сказал: "Это дедушка, который меня спас!". Вот и сейчас он Вас узнал…"
Отец Паисий улыбнулся, погладил мальчика по голове и дал ему кусочек сладкого лукума. "Это Господь тебя спас, а вовсе не я", - сказал он. – "Я, грешный, могу только молиться за людей, живущих на земле. Каждый день я молю Бога спасти и сохранить всех Его чад…"
Когда гости ушли, отец Паисий зажёг лампадку перед иконой и снова стал молиться обо всех знакомых и незнакомых.
"Если молиться о ближних с искренней болью и любовью, знаете, какая сила будет у этой молитвы?" - говорил старец Паисий Святогорец. - "Когда молитва творится с состраданием, Господь устраивает так, что даже незнакомые люди это ощущают!"
Мир на душе. Анастасия Коваленкова
Как трудно, как тревожно бывает жить в нашем мире!
Размотает все нервы городская суета, рабочая гонка... Не знаешь, как и притормозить. Наметишь отдых в выходной, да и то — как наметишь?
«Туда съезжу — на выставку, оттуда — в парк прогуляться, потом — с подругой встречусь!» Опять круговерть...
Как же остановить эту «белку в колесе»? Озадачилась я.
И вспомнился мне один деревенский мужик из моего детства, Боря Мазаев, по прозвищу Мазай.
Случилось это летним полднем, давным-давно, я тогда ещё девчонкой была. Шла как-то по тропинке, за деревней. Смотрю, в траве — дядя Мазай лежит. Лежит он на животе и то приподнимется на локтях, то снова к земле прижмётся, то голову вверх, в небо закинет. «Странно, — думаю, — что же это он делает?» Спросила. А он поманил меня рукой, мол, рядом садись, и говорит:
— Вот, смотри туда, — и указал на деревню, — видишь — целый мир там наш, жилища, огороды человеческие. И звуки там свои, слушай.
Дядя Мазай замер. Я прислушалась.
— Вон, — шепнул Мазай, — колодец дребезжит цепью, воду берут. Пес Полкан лает, видно, чужие идут. Точно, чужие, во — куры расшумелись. А теперь...
Он лёг в траву, перевернулся на живот.
— Сюда гляди: муравья видишь? Во-он лезет по стеблю, ему ещё лезть и лезть, там-то наверху тля пасётся, коровки их муравьиные. А вот там, травинка, вон-вон она, гляди, укорачивается, и слышишь, — шептал Мазай, — хруст? Это её мышь подгрызает.— А теперь — вон туда гляди-слушай. — Он перевернулся на спину и махнул рукой в небо.
И тогда, давно, в детстве, мы с дядей Мазаем лежали в траве и глядели вверх. Там, высоко-высоко, чертили по воздуху ласточки
— Ещё мир... — вздохнул Мазай. По его голосу слышно было, что он улыбается. — Вот прихожу сюда, гляжу, слушаю — и через это соединяюсь с ними, с мирами этими. Понимаешь? Смиряюсь я тут. И потом — всё это уже во мне живёт. И на душе спокойно. Ровно на душе — понимаешь?
Да, теперь, много лет спустя, я поняла, о чём говорил Боря Мазаев.
И что он там делал поняла. Этот мудрый человек, там, в траве, уравновешивал душу. Он находил Божью гармонию мира и сливался с ней. Это соединение он и называл «Смирение». Просто? А как мудро.
Знаете, вспомнив ту историю, я решила сразу же сама попробовать.
Я тогда у моря жила. Так вот, спустилась к морю. День холодный, пляж пустой. Села на гальку, прислонилась к валуну... затихла я. Волны сердятся, набегают, бьют о камни. Чайки мечутся, кричат. Стая голубей кружит над пляжем. Беспокойно. Но я решила быть тихой, как Мазай, тогда, в траве. Достала краюшку хлеба, покрошила рядом. Голуби приметили, спустились. Сперва остерегались, потом осмелели, стали клевать. Чайки тоже подтянулись, осторожно подошли, я им куски покрупнее наломала.. А сама всё медленно делаю, мягко, будто растворяюсь среди них. В руке крошки голубям протянула — жду...
Через несколько минут голуби стали осторожно клевать с руки, чайки наевшись, замерли, глядя в даль. Шум моря превратился в шорох. А ещё, пришла серая кошка, аккуратно устроилась на полотенце рядом со мной, зажмурилась и замурчала. Я тоже закрыла глаза.
И вот так мы все, голуби, кошка, чайки, море и я — тихо были вместе. А я лежала и думала: «Господи, ведь ты всё дал. А я просто пользоваться не умею. Вот — учусь, когда уже пол жизни позади. Должно быть, вот так жили люди в раю — с птицами на плечах, со зверями у ног...»
И ещё думалось: как хорошо, что встретился мне Боря Мазаев. Он, небось, теперь уже там, у Бога. Спасибо, дядя Мазай. За урок смирения, за покой души. Царствия тебе Небесного, Божий человек.
Автор: Анастасия Коваленкова
Все выпуски программы Частное мнение
21 мая. О многодетной семье
С 20 по 25 мая в Москве проходит семейный фестиваль «7Я фест».
О многодетной семье, — отец десятерых детей Михаил Яковлев.
21 мая. О духовной пище
В 6-й главе Евангелия от Иоанна есть слова: «Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную».
О духовной пище, — протоиерей Феодор Бородин.