Гость программы — Владимир Легойда, председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ.
Темы беседы:
- Отношения Московского и Константинопольского Патриархатов;
- Церковный раскол на Украине;
- Проблема игромании среди детей и подростков;
- Создание Совета по делам молодежи при Патриархе;
- Форум активных мирян «Фавор».
М. Борисова
— Добрый «Светлый вечер» на радио «Вера», дорогие друзья. В студии Марина Борисова, и сегодня, как всегда по пятницам, у нас в гостях Владимир Романович Легойда — глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома» и профессор МГИМО. Владимир Романович, по-прежнему одной из самых обсуждаемых и остающихся в топе новостей тем является тема взаимоотношений Московского и Константинопольского Патриархата и тема церковного раскола на Украине. Но поскольку основные какие-то события, какие-то программные заявления со всех сторон уже сделаны, то движение ситуации переместилось, если можно так выразиться, в логику информационной войны. То есть постоянно каждый день идут сообщения с разных сторон о каких-то событиях, с этим связанных, которые, если можно так выразиться, подогревают интерес публики и не дают страстям остыть. И хотелось вас в этом смысле послушать как эксперта, потому иногда бывает в этом мутном потоке очень трудно разобраться неискушённому слушателю. Скажем, последняя тенденция российского сегмента интернета говорит о том, что есть некоторые такие вольнолюбивые чада Русской Православной Церкви, которые считают своим долгом высказать свою особую позицию по поводу решения Синода. И не только просто лично призывают следовать их примеру и поминать в личной молитве Патриарха Варфоломея, но и пишут какие-то петиции, призывают общественное мнение подключиться и, в общем, какое-то количество людей вводят в некоторое сомнение. Потому что есть какие-то вполне медийно раскрученные лица, к которым какое-то количество людей относится с уважением. Как к этому относиться, какие фильтры ставить?
В. Легойда
— Ну вы знаете, вопрос действительно важный и непростой. И было бы, наверное, неправильно говорить, что здесь всё как-то предельно просто, ясно и понятно, хотя, безусловно, мне кажется, что если человек ходит в церковь, то он понимает (при всём том, что самое главное, что в Церкви происходит — это наше общение со Христом), что Церковь — это многовековая в том числе традиция, которая связана с традицией иерархии, с той ролью, той ответственностью, которую несёт епископ за Церковь, священноначалие и так далее. И вот мне кажется, что в этих отношениях очень важным фактором является доверие. Человек, безусловно, может задавать любые вопросы, которые у него есть и надеяться и ждать каких-то правильных, адекватных ответов, соответствующих тем вопросам, которые поставлены, но если какая-то группа людей — уважаемых или неуважаемых, более известных или менее известных, или разные группы начнут предлагать какое-то своё решение проблемы вне рамок, предложенных священноначалием, то это, конечно, далеко может нас завести. Да, понятно, что история Церкви знает ситуации, когда и священноначалие ошибалось и так далее, но никакого народного такого ропота, народных, массовых... Знаете, есть такое понятие рецепции церковной. Скажем мы, в своё время готовясь к тому самому Критскому Собору, который, к сожалению, так и не стал всеправославным, ведь я помню, что много говорилось о том, что, да, широко и максимально обсуждались документы, которые должны были утверждаться, но потом говорили, что очень важно, что когда эти документы будут приняты, всё равно вот мы поедем, вернёмся в пределы своих Поместных Церквей все, и должно произойти то, что мы называем рецепцией, то есть принятие народом Божьим, всей полнотой Церкви, или, может быть, осторожное принятие, или, может быть, непринятие чего-то.
Поверьте, мы внимательно, как сейчас принято говорить, мониторим и медийное пространство, и общественное. Вот за исключением тех каких-то отдельных вещей, которые вы назвали, которые сотни, может быть, человек поддерживают, нельзя сказать, что нет рецепции тех решений, которые принял Синод в Минске и до этого о чём шла речь. Поэтому я думаю, что люди, которые это написали, кого-то из них я знаю, мне не хотелось бы сейчас их имён называть, но я могу точно сказать, что у некоторых из этих людей, из того, что мне известно, это меня понуждает думать, что, скорее, причинами являются не содержательные вещи, которые сейчас происходят, а какие-то личные причины, которые сейчас им позволяют эту тему просто использовать.
М. Борисова
— Знаете, тут есть ещё один нюанс, который хотелось бы как-то проговорить. Вот в контексте подобных заявлений как-то очень легко произносится словосочетание «поминовение Патриарха Варфоломея». И создаётся у некоторых людей ощущение, что это какая-то такая формула, это не что-то содержательное, не что-то очень сущностное. При этом есть пример тоже последних дней, совершенно обратный: настоятель Успенского храма в Блуфилде, в Западной Вирджинии в США, который 20 с лишним лет был клириком Константинопольского Патриархата, демонстративно вышел из юрисдикции Константинополя и попросился в юрисдикцию Русской Православной Церкви За рубежом. Он достаточно пространно объяснил свою позицию, в очень резких выражениях отозвался о действиях Патриарха Варфоломея, о украинских раскольниках и вообще о всей этой ситуации. Он сказал, что ему совесть не позволяет, несмотря на то, что он сейчас практически потерял и доход, и большую часть своих друзей, и призвал всех верующих православных максимально дистанцироваться от общения с этими людьми. То есть, казалось бы, американец — где все наши страсти и эмоции, и где Америка, в которой тем более, как мы знаем, достаточно сильное информационное поле, отрицательное по отношению ко всему, что происходит в России? И вот такая реакция просто православного человека. То есть хотелось понять, насколько сущностно само это поминовение.
В. Легойда
— Вы знаете, я честно говоря, не видел, чтобы именно тема поминовения становилась таким камнем преткновения. Скорее, обсуждали тему невозможности находиться в евхаристическом общении, потому что собственное такое официальное, если так можно выразиться, поминовение Патриарха за богослужением происходит только во время богослужения, совершаемого Предстоятелем Церкви, то есть нашим Патриархом или любым другим Предстоятелем Поместной Церкви, когда называются имена всех Предстоятелей всех Поместных Автокефальных Церквей. Никто и никогда не запрещал нам молиться в своей личной, келейной, домашней молитве — её по-разному можно называть — о том, о ком мы считаем нужным, со слезами и сердечным расположением, в том числе о некрещённых людях мы можем молиться в своей личной молитве. И коль скоро Евангелие призывает нас молиться и за друзей и за врагов, то, естественно, никто не может положить какое-то ограничение здесь. Здесь речь идёт о молитве как о выражении единства — вот что невозможно — совместная молитва, соучастие в Таинствах как выражение единства. Потому что мы констатировали, что это единство нарушили, причём я хотел бы подчеркнуть, что не Русская Церковь его нарушила — Русская Церковь сказала, что невозможно в этой ситуации, вот после сделанных заявлений, после предпринятых шагов, невозможно сохранение этого единства — его нет. Мы констатировали, что оно сейчас не существует.
Но на чём я хотел бы сделать акцент, может быть, даже немножко уходя от поставленного вопроса, но то, что мне кажется самым важным: что мы не рассматриваем эту ситуацию как, понимаете, кто-то кого-то победил. Да, мы говорим о том, что давно поведение Константинопольского Патриархата, к сожалению, характеризуется какими-то вещами, которые получили разные, не самые приятные, наименования и оценки — последние сто лет много всего происходит. Но мы никогда не говорили, что это какая-то борьба, в которой Русская Церковь должна победить Константинопольскую. Мы констатируем уход от канонов, а значит, от Евангельского духа, и мы скорбим об этом. Понимаете, когда Константинопольский Патриарх на днях произносит фразу, которую у нас перевели как (я близко к тексту цитирую) «славянские народы не могут до сих пор признать ни первенство нашей Церкви, ни первенство нашего...» — дальше уже варианты были переводов, кто-то перевёл «народа», кто-то перевёл даже «нации». Мы специально проверяли — в греческом оригинале нет слова «нация», слово, которое использовал Его Святейшество Патриарх Варфоломей, скорее, можно перевести как «род». Но, в общем, какой род имеется в виду? Наверное, эллины, в каком-то смысле, не знаю — тут область для гаданий. Но в любом случае Патриарх, к великому сожалению, ступает на зыбкую почву таких рискованных заявлений. И как на это реагировать? С великим сожалением — не злорадно потирая руки, что вот смотрите, какой ужас он сказал, а с великой скорбью и с великим сожалением, что православный Патриарх так, видимо, чувствует. Я не знаю, может быть, он не совсем удачно облёк свою мысль в слова, но это вызывает сожаление, как и вся ситуация.
Мы, по-моему, уже говорили у вас в студии об этом — что когда мы проводим какие-то исторические параллели, вспоминаем 1054 год — Великую схизму — мы ведь тоже её вспоминаем не с радостным криком, что вот как здорово: Запад отпал от Востока — так им и надо! Нет, мы говорим об этом как о величайшей трагедии христианской, когда мы не смогли сохранить то, что заповедано Христом. Поэтому отвечая в целом на ваш вопрос: как относиться к тому, что сейчас происходит? — с пониманием того, что это серьёзно, драматично и даже трагично, и с молитвой о том, чтобы эта ситуация уврачевалась, чтобы мы опять находились в единстве.
М. Борисова
— Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, проводит сегодня с нами этот «Светлый вечер». Владимир Романович, помимо информационной вот такой войны заявлений и публикаций, существует ещё печальная достаточно материальная история, которая продолжает развиваться вокруг украинских православных храмов. Вот мы знаем, что на этой неделе была попытка каким-то странным образом захватить церковь, которая находится внутри тюремного здания, насколько я понимаю — церковь Анастасии Узорешительницы. Там не подробно в сообщении говорится, что община храма воспрепятствовала этому, но непонятно, то ли это охранники тюремные, то ли это заключённые — совершенно непонятно.
В. Легойда
— Да, я тоже не знаю точно.
М. Борисова
— Но суть в том, что некий инцидент был уже в Киеве, причём в самом неожиданном месте. Помимо этого, заявление так называемого патриарха Филарета, который срочно поменял свой титул и добавил туда священноархимандрита двух основных лавр. Тоже, в общем, некое продолжение истории, то есть не мытьём, так катанием постепенно мы добьёмся того, что получим то, что мы хотим. С этим что-то делать можно или нет?
В. Легойда
— Вы знаете, с этим что-то можно будет делать, когда что-то будет такое явное происходить. Скажем, с заявлениями Михаила Антоновича Денисенко, который именует себя патриархом, делать что-либо сложно, потому что он давно об этом говорит. Хотя и тут, понимаете, мы тоже ведь скорбим об этой ситуации. Понятно, что он нарушил клятву крестоцелования, как говорят, и всем своим обещаниям изменил, которые давал и в присутствии братьев и на Евангелии. Но всё равно, ещё раз напомню, когда некоторое время назад, когда проходил Архиерейский Собор в Москве, и он прислал письмо к Собору. Оно было рассмотрено, оно было принято, пытались рассмотреть это как попытку как-то вернуть ситуацию, разрешить ситуацию правильным, каноническим путём. Была создана комиссия на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви для возможного диалога. Но он практически на следующий день был оборван, когда, не знаю по каким причинам — под давлением, ещё по каким-то причинам, — но Михаил Антонович дезавуировал фактически своё обращение к Архиерейскому Собору Русской Православной Церкви. Повторяю, что это вызывает великое сожаление. Что мы можем сделать здесь? Он, видимо, будет продолжать делать эти заявления.
Что касается захвата храмов, то мы многократно говорили о том, что это, конечно, очень серьёзный вопрос, который должен находиться не только под контролем украинской власти, потому что, к сожалению, не всегда на это приходится надеяться, исходя из опыта особенно 3-4 лет. А, пожалуйста, почему бы он не должен находиться в фокусе внимания правозащитных организаций международных? Я по-прежнему говорю, что вот вроде мы обращаемся, обращаем внимание, говорим об этом в средствах массовой информации, в том числе зарубежных. Но как-то правозащитные организации молчат, как-то они не замечают этого, хотя говорят, что прям мониторят всё, каждый сантиметр Земного шара.
М. Борисова
— По-видимому, просто у них много других тем для выступлений, размышлений и попыток защитить.
В. Легойда
— Может быть так, да.
М. Борисова
— А если продолжить разговор об информационном пространстве, а у нас есть повод его продолжить, потому что на недавно прошедшем Съезде церковных благотворителей, занимающихся социальным служением, Святейший Патриарх отвечал на вопросы собравшихся. И в частности, очень подробно он остановился на теме, насколько подрастающее поколение увлечено интернет и компьютерной игроманией, и насколько это серьёзная проблема с точки зрения воспитания, с точки зрения формирования личности. Он говорил о том, что это, в первую очередь, ошибка родителей, потому что они воспитывают людей, для которых получение удовольствия становится доминантой жизни. И с этим необходимо бороться всеми возможными силами и всеми возможными средствами. Вопрос в том, как с этим бороться. То есть задача понятна, а как её решать?
В. Легойда
— Всё-таки Церковь не является местом и тем более способом разрешения всех земных проблем. Хотя, знаете, как говорят, что поставить проблему — уже наполовину её решить. А здесь вопрос мы ставим очень жёстко, Святейший Патриарх недаром об этом сказал — это же было уже, по-моему, после трагических событий в Керчи — это как такое печальнейшее трагическое подтверждение правоты патриарших слов. Но вопрос в том, что, мне кажется, если этому не будет поставлен барьер, то общество просто деградирует. Понимаете, вопрос серьёзный, но он же сродни вопросу... Смотрите, вот мы сегодня в физическом плане очень обеспокоены, я имею в виду человечество обеспокоено ростом онкологических заболеваний. И боль человечества — вот как победить рак? Человечество этого пока не знает, но мы все силы на это бросили. Вот надо находиться в этой же логике, мне кажется. Как это победить мы до конца не знаем.
Я хочу порассуждать вместе с вами вот о чём: я тут пересматривал на досуге, которого нет, лекции Юрия Михайловича Лотмана о русской культуре. И вот у него там в лекции про книги и письма есть замечательная такая мысль: Юрий Михайлович говорит о том, что технология как способ коммуникации воспринимается часто обыденным сознанием (я своими словами, естественно, пересказываю, может быть, что-то уже, так сказать, даже не вполне Лотман, а вот как я это услышал, как я это вижу), что технология воспринимается как решение проблемы коммуникации. И это ошибка, потому что проблема коммуникации не есть проблема техническая. Более того, когда возникает новая технология, обычно это, условно говоря, шаг назад, потому что технология уже есть, а как коммуницировать мы не знаем. То есть, условно говоря, люди веками общались на расстоянии с помощью писем, и вдруг появляется телефон, например, и тебе надо научиться — в лотмановских терминах он говорит, что техника должна стать культурой — это следующий шаг. И как говорит один современник наш замечательный, что необходимо все вот эти гаджеты и прочее очеловечить.
И вот мне кажется, вспоминая ваш вопрос и то, на что вы сослались — слова Патриарха о компьютерных играх и прочее, — вот есть эта техника, которая сейчас стремительно развивается. Проблема только в чём? В том, что изменения происходят быстро и масштаб очень сильный, потому что были века между письменностью и книгопечатанием, между книгопечатанием и компьютером. Но время всё время сокращается, масштаб увеличивается, и возникает вот какой вопрос для меня лично в этой ситуации: успеваем ли мы, успеем ли мы вот этот второй шаг совершить — очеловечить технику? Успеем ли мы превратить, в терминах Лотмана, технику, которая нам сегодня дана, в культуру?
Вот радио мы успели, и мы сегодня понимаем, что вот мы пользуемся, есть радио «Вера» — это замечательно, прекрасно и так далее. Мы научились эту технику использовать во благо, да? А тут... повторяю, Лотман не даром сказал, что в начале, когда это появляется только, это даже в каком-то смысле откат назад, потому что мы ещё не понимаем и здесь нередко можем, наверное, и ошибаться. Он так подробно там на эту тему не говорил, но я себе позволю здесь поразмышлять. Приведу простой, банальный пример, не драматичный, смотрите, появляются, скажем, СМС-ки — это же быстрый очень способ коммуникации. Мы переходим на СМС-ки, потому что можно «эсэмэситься» даже в ситуации, когда ты не можешь поговорить, то есть это некая новая история. А дальше возникает момент того, что это вроде бы удобно, хорошо и новое, но ты часто не понимаешь, что человек хочет сказать. Вот я недавно записывал — если позволите такой маленький анонс-рекламу — в это воскресенье, послезавтра, выйдет программа «Парсуна» с Иваном Ивановичем Демидовым. И он там говорит: «Вот я всех прошу, когда вы мне шлёте СМС-ки, ставьте смайлики, чтобы я эмоцию понимал», — вот замечательный пример. Он говорит: «Я пишу жене пространную СМС-ку. Она мне отвечает „всё в порядке“. Я не понимаю: может быть, она там обиделась, может быть, ещё что-то. А если „всё в порядке“ и улыбка, то всё понятно».
Это вот и есть для меня вот этот процесс очеловечивания вот этой самой техники. И вот вопрос в том, что, может быть, один из способов — это понимание того, что сам по себе этот инструмент — это древнее, ничего нового в этом нет — может быть в разные стороны использован. И наша задача сейчас использовать это именно вот в плане того, что Лотман называл культурой, что мы называем использованием во благо. Вот как-то так, мне кажется.
М. Борисова
— Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, проводит сегодня с нами этот «Светлый вечер». В студии Марина Борисова. Мы прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту.
М. Борисова
— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается. Ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии Марина Борисова. И как всегда по пятницам, у нас в гостях Владимир Романович Легойда — глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома», профессор МГИМО. Владимир Романович, вот вспоминая то высказывание Святейшего Патриарха, о котором мы только что до перерыва беседовали, мне хотелось бы обратить внимание на несколько другой нюанс. Дело в том, что, как я поняла Патриарха, его больше всего тревожит именно такой гедонистический настрой, который, благодаря вот этой компьютерной игромании, человек приобретает как некий вирус. То есть он дальше говорит о том, что человек, который на это подсел — это тоже в моём пересказе — в детстве, он вырастает человеком, неспособным к подвигу, неспособным решать какие-то большие, серьёзные, глобальные проблемы, то есть бессильным. Но ведь проблема гедонистического воспитания не с компьютерами связана, она много раз на протяжении веков выходила на первый план, обсуждалась. И каким-то образом способы решения этой проблемы тоже находились.
В. Легойда
— Да, безусловно, но мне кажется, что здесь нет никакого противоречия. Она может быт связана с чем угодно, но это не значит, что она не связана и с компьютерами в том числе. То есть я бы сказал так, что она возникла не с появлением компьютеров, но компьютеры тоже... Понимаете, почему я говорю, что трагические иллюстрация слов Патриарха — ситуация в Керчи, потому что ведь действительно много высказывается сегодня экспертами предположений о влиянии и того, что в Штатах происходило на вот этого юношу, и вот этот образ, который есть во всевозможных «стрелялках»... я имею не образ, а используется идеал, который у человека формирует совершенно иное отношение его к жизни и смерти, к использованию оружия. Посмотрите, какая штука: недавно обратил внимание на одно высказывание, в котором говорилось, что люди перестали бояться ядерной войны. Вот я не помню, говорил я это или нет. Это сказал Познер на лекции в Йельском университете — она у него летом ещё была, по-моему. Понятно, что мы с Владимиром Владимировичем Познером по многим вопросам далеко не являемся единомышленниками, но это любопытнейшее наблюдение. И я это, кстати, хорошо помню, хотя я, скажем так, помоложе, но я прекрасно помню 80-е годы, когда действительно люди выходили на демонстрации у нас, люди выходили на демонстрации в Штатах со всеми этими лозунгами — «Не дадим взорвать мир!» Они ведь не просто были лозунгами потому, что так надо, а мы боялись войны, мы боялись, что это может произойти. Вот этот страх исчез сегодня — у нас в обществе нет страха перед ядерной войной, перед самоуничтожением — это никогда не может быть, потому что не может быть никогда. А почему, кстати, боялись очень сильно? А потому, что, извините, ещё были живы те, кто самую страшную войну пережил и те, кто понимал, что такое война, даже без ядерного оружия. И после испытаний ядерного оружия, после того, что случилось в Хиросиме и Нагасаки, мы понимали, что может произойти. А потом это стало отдаляться, отдаляться, отдаляться. И вот сегодня, мне кажется, то, о чём Святейший Патриарх говорил в том числе — это формирование другого сознания, вот такое какое-то ненастоящее. Да, гедонизм был всегда проблемой, но сегодня он связан вот с этими вещами, которые могут разные формы принимать, в том числе и уродливые — и это серьёзная проблема. И мне кажется, всё-таки — то, о чём я стал говорить, апеллируя к Лотману и не только к нему — действительно, мы должны как-то очеловечивать, окультуривать, привносить какие-то смыслы в том числе и в эту среду.
Понимаете, конечно, фантасты очень часто... фантастика — это не пророчества, это не предугадывание того, что будет. Но вот опять же я с Лукьяненко беседовал, он очень правильно сказал: «Иногда мы описываем какой-то вариант будущего, что показать, куда не надо идти». И в этом смысле мне кажется, что мы должны... вот это, кстати, форма окультуривания вот этого. Не знаю, насколько понятно.
М. Борисова
— Что касается чувства опасности таких глобальных явлений — можно ли это в принципе как-то воспитать? Несмотря на память о большой войне, несмотря на то, что достаточно много ещё было живых свидетелей этой войны, никто не воспринял Чернобыль как трагедию, когда это произошло, никто не понял, что произошло.
В. Легойда
— Почему не воспринял? Вы знаете, мне кажется, это не совсем так. Может быть, я не совсем понимаю, что вы хотите сказать, но я помню у нас, например, жила наша племянница, они с родителями жили под Киевом тогда — в Борисполе. И родители уехать не могли, а Наташу к нам привезли — она была маленькой девочкой, и она у нас — я тогда жил в Северном Казахстане, и мы были довольно долго... И я помню, как из того же моего родного города Кустаная начальник пожарного депо (или как это называлось — не помню) поехал, он стал ликвидатором. Он хватанул, видимо, очень серьёзную дозу там, он получил Героя Советского Союза за своё героическое поведение, но, к сожалению, довольно быстро «сгорел», он умер от полученной дозы радиации. И я не могу сказать, что это не воспринималось как трагедия. Другое дело, что тогда, может быть, не так это всё выпускалось — я уже не помню. Потом, вы знаете, я был в Чернобыле дважды — в 2012 году или в 2010-м, сейчас точно не помню, — потому что Патриарх туда ездил. И я вам могу сказать, что когда ты видишь вот этот брошенный город Припять — это страшно, это так тебе перенастраивает мозг, это очень сильно. Вот едешь по этому вымершему городу — это очень серьёзно.
М. Борисова
— Нет, серьёзно, конечно, когда попадаешь в Хиросиму и когда видишь в Мемориальном музее ядерной бомбардировки — там есть кусок парапета моста, где пеплом человеческим очерчен контур, то есть от человека остался только контур, который его пеплом впечатан.
В. Легойда
— Чудовищно, конечно.
М. Борисова
— Но при этом отношение людей ко всему этому абсолютно странное, для русского, по крайней мере, сознания непонятное. Я беседовала там с молодыми ребятами, и они относятся к этому как к некоему явлению: есть жертвы бомбы, есть память бомбы; бомба как фатальное нечто. И когда их спрашиваешь: «Но кто-то же эту бомбу сбросил?» — они затрудняются ответить.
В. Легойда
— Да, но это другая проблема. Я как раз и говорю, вот возвращаясь, в чём был мой тезис — в том, что действительно сегодня страх этот ушёл. Но Чернобыль — это всё-таки не сегодня, это очень давно. Мне кажется, что тогда было внимание, другое дело, что какие-то вещи, может быть, скрывали, мы постепенно узнавали правду об этом. Понимаете, вся страна же, со всех уголков её люди ездили — ликвидаторы. Там были, повторяю, и из Казахстана люди, и, я уверен, из других уголков Советского Союза туда приезжали, поэтому это как-то коснулось сильно всех так или иначе, может быть, не так это в медийном поле обсуждалось, но...
М. Борисова
— Но, с другой стороны, если корень зла видеть в гедонизме, в таком гедонистическом воспитании, то что этому противопоставить?
В. Легойда
— В христианской позиции понятно, что. Конечно, этому противопоставляется жертвенность, потому что, вы знаете, что она прямой антагонизм этому. И жертвенность не как стремление непременно начать везде и всем жертвовать... хотя, с другой стороны, мне кажется, что вот именно христианское отношение к жизни, да и вообще серьёзное отношение к жизни, показывает, что без жертвы ты вообще нигде не можешь состояться, если угодно. Можно ли стать выдающимся музыкантом, жертвенно не относясь к своей профессии? Нельзя. А к любой другой профессии? Нельзя. Сейчас, может быть,не очевидную вещь скажу: в чём есть некая внутренняя проблема с так называемым ЗОЖ (здоровым образом жизни)? Если всё всегда соблюдать, всё будет, наверное, замечательно, но если исключить эту необходимость в том числе где-то работать на — вот чтобы не говорить высокопарно «жертвовать здоровьем» — работать на пределе или за пределом, у тебя, в общем, нигде ничего не получится. Но зато ты будешь здоров и вкушать исключительно здоровую пищу и благополучно окончишь этот земной путь. Не знаю, тогда опять же мы упираемся, говоря с религиозной точки зрения, в важный, страшный, серьёзный и благодатный при этом вопрос о смысле жизни. Вот я уже сегодня вспомнил Лукьяненко, вот у него в книжке «Спектр», где, собственно, проблема смысла жизни является центральной, несмотря на то, что это фантастика, но оно такое, я бы сказал философское, произведение — и вот там описана такая раса гуманоидная, у которой нет поиска смысла жизни, нет темы смысла жизни. И у них всё хорошо в материальном плане, в плане здоровья, они все такие замечательные прекрасные, только вот автор рисует это как некое... там просто смысла нет: смысла жизни нет и нет вообще смысла существования — непонятно, для чего вообще, что они. Там нет какого-то интереса и того главного, что нашу жизнь расцвечивает какими-то красками. А это вполне себе такая гедонистическая раса. Может быть, так, не знаю.
М. Борисова
— Владимир Легойда, глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, проводит с нами сегодня этот «Светлый вечер». Владимир Романович, по поводу подрастающего поколения, по поводу воспитания — все эти темы сейчас, чем дальше, тем больше поднимаются нашим священноначалием. И недавно было сообщение, что, помимо Синодального отдела по делам молодёжи, образуется ещё новый некий орган — это Совет по делам молодёжи при Патриархе. Скажите, что это, потому что не очень понятно: дублирующая ли это структура, чем он будет заниматься.
В. Легойда
— Спасибо большое, что вы этот вопрос задали, потому что необходимо, наверное, действительно какую-то дополнительную ясность внести, хотя мне казалось, что на пресс-конференции, которая у нас в среду, позавчера, прошла, мы как-то пытались это сделать. Это не помимо Отдела по делам молодёжи — наверное, не совсем правильно будет так сказать, потому что Синодальный отдел по делам молодёжи — это официальный церковный орган. Существует у нас несколько Синодальных отделов — это, как мы иногда говорим, такие церковные министерства, которые встроены иерархию. Синодальные отделы подчинены Синоду и они занимаются собственно организацией церковной жизни в первую очередь, или вот, как наш Отдел, выстраиванием общих таких, базовых взаимоотношений с государством, с обществом и так далее. А Совет при Патриархе по делам молодёжи — это общественная организация, это общественная инициатива. То есть это люди, которые пришли в Церковь и сказали: «А мы бы хотели заниматься...» — у нас, куда ни кинь, всюду проблемы с молодёжью. У нас есть несколько направлений: благотворительность, международное, например... потому что это такие молодые, но уже состоявшиеся люди: молодые дипломаты — вот их организация пришла, ещё какие-то коллеги из других сфер, из бизнеса — вот четыре или пять направлений для себя мы определили. Почему при Патриархе? Потому что нам кажется, что есть такой у нас моральный и духовный лидер, и мы хотели бы помогать ему и идти за ним, следуя тому вектору, который Церковь обозначила, лично Патриарх обозначает и так далее. Я, собственно, присутствовал на этой пресс-конференции как человек, который должен был засвидетельствовать, я засвидетельствовал, что мы действительно к этому относимся с вниманием, с интересом, и Патриарх благодарен, что такая инициатива есть, и мы будем как-то взаимодействовать. Хотя эта организация, повторяю, это не официальный церковный орган, то есть, скажем, на этой пресс-конференции был известный американский актёр Стивен Сигал, который не является православным, но он говорил, что с большим уважением относится к Православию, лично к Святейшему Патриарху, считает его великим духовным лидером. И ему кажется важным, что вот эта тема сегодня присутствует и такой Совет создан. Вот, если в двух словах, речь идёт об этом. Но о том, как это будет развиваться, я думаю, что коллеги, которые туда вошли, будут рассказывать.
М. Борисова
— Просто сама формулировка, что это Совет при Патриархе, сразу вызывает ассоциацию с Патриаршим Советом по культуре.
В. Легойда
— Да, но у нас есть, например, просто менее известный Совет по этике предпринимательской, то есть у нас такие инициативы время от времени возникают. Патриарший Совет по культуре — это синодальная структура, это официальный церковный орган, который всё-таки занимается, несмотря на то, что там есть разные члены этого Совета — известные актёры, режиссёры, выдающиеся культурные деятели, которые, понятно, не работают в его структуре организационной, но всё-таки Патриарший Совет по культуре занимается отношениями с музейным сообществом и так далее, но это церковное министерство, повторяю. А Совет при Патриархе по делам молодёжи не является — у нас есть Синодальный отдел по делам молодёжи, то есть люди, которые занимаются молодёжной работой на приходах, помогают выстраивать молодёжную работу в епархиях и так далее. Вот так.
М. Борисова
— Но это можно соотнести с некоторой повышенной активностью мирян в последнее время?
В. Легойда
— Я думаю, не только, я думаю, что прежде всего это стало возможным... нам, кстати, на пресс-конференции задали вопрос: почему сегодня, почему сейчас? — проблемы-то вот все, которые вы обозначили, вчера были позавчера. Во-первых, мне кажется, это показывает рост активности авторитета Церкви, в первую очередь. Во вторую очередь, показывает, что действительно это общественная инициатива. А что это такое? Это миряне. Причём, знаете, мне это очень понятно и близко, потому что, собственно, как возник журнал «Фома»? Вот спасибо большое, что всегда упоминаете моё отношение к «Фоме». Как он возник? В середине 90-х годов мы с друзьями, отвечая на многочисленные вопросы своих друзей, товарищей, знакомых и незнакомых, друзей и не друзей, мы пытались говорить с людьми о вере — вот просто оказывались в таких ситуациях очень часто. И всегда хотелось что-то дать почитать. Есть книжка — но книжка это отдельная всё-таки большая тема — книга есть книга. А вот что-то такое медийное, как сейчас говорят, журнал. Стали искать: есть такой журнал? Нет такого журнала. И вот мы тогда сделали... это же была тоже точно такая же общественная мирянская инициатива, которую мы потом принесли в Церковь, оставаясь при этом, до сих пор оставаясь, «Фома» — это частная инициатива мирян, «Фома» не встроен ни в какие официальные церковные структуры, программы и так далее. Вот мы сделали журнал, а нынешние молодые сделали такой Совет при Патриархе, и Патриарх согласился на это, по-моему, почему бы и нет.
М. Борисова
— Что касается инициативных мирян, насколько я понимаю, вы каким-то образом общаетесь с организаторами грядущего Форума активных мирян.
В. Легойда
— Самым непосредственным образом общаемся, спасибо большое, что вы про это вспомнили. Видите, у нас сколько, кстати, инициатив интересных. Действительно, 14 ноября в Москве пройдёт Форум активных мирян «Фавор». И наш Отдел в данном случае... и «Фома», конечно, тоже, но Отдел, как официальная церковная структура, поддерживает эту инициативу, она связана... Собственно, идея эта возникла в недрах издательства «Никея». Вот Николай Юрьевич Бреев, руководитель этого издательства, (они много чем сейчас занимаются, не только книгоиздательством: программа «Вера в большом городе», которую раньше Лера Германика вела, а сейчас ведёт Тутта Ларсен, это программа, тоже связанная с «Никеей»), и вот они придумали этот Форум, в таком очень современном пройдёт он стиле, знаете, таких нон-стоп целый день идущих, без пауз даже, выступлений, как сейчас модно говорить, спикеров, приглашённых гостей. Там как-то будет устроена жизнь в течение этого рабочего дня, но это будут вот такие не вопросы-ответы, к которым мы привыкли, в том числе уже в православной среде, что приходит человек, что-то говорит, потом отвечает на вопросы. А это именно, как, знаете, если наши слушатели обращаются к такому популярному ресурсу ted.com, то вот это такой формат: вышел человек, стоит на сцене, вот он минут 30-40 поговорил, ушёл, потом следующий и так далее. Организаторы серьёзно за это взялись, они привлекли, мне кажется, таких творчески интересных очень людей — вот Эдуарда Бойкова. И сейчас коллеги находят такое вот решение, чтобы это было интересно, современно, при этом Христоцентрично и достигало активных мирян, скажем так.
М. Борисова
— А вы-то будете участвовать?
В. Легойда
— Да, меня пригласили, и я вроде бы собираюсь там что-то такое сказать. Но вот сейчас ищем тему.
М. Борисова
— Когда найдёте, сообщите, пожалуйста.
В. Легойда
— Да, договорились, спасибо большое.
М. Борисова
— Огромное спасибо за беседу. Напоминаю, что сегодня, как всегда по пятницам, в гостях у «Светлого вечера» был Владимир Легойда — глава Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ, главный редактор журнала «Фома» и профессор МГИМО. С вами была Марина Борисова. До свидания.
В. Легойда
— Спасибо большое.
Екатерина Чернышёва. «Лето в деревне. Настенька приехала»
Проект «Краски России» реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.
— Ах, как жаль, Андрей, что в Брянске мы проездом! Всего лишь полчаса можем провести здесь, в художественном музее.
— Предлагаю без спешки познакомиться с одной картиной! Как тебе такая идея, Алла?
— Я согласна! Осталось выбрать из обширной экспозиции, что нам ближе — по тематике и по настроению.
— Ты у нас любительница детских портретов, поэтому предлагаю остановиться на произведении художницы Екатерины Чернышёвой «Лето в деревне». Да и я давно хотел увидеть это полотно вживую, не в репродукции. Второе название работы — «Настенька приехала». Это центральная часть триптиха «С чего начинается родина?» Вот, сестрёнка, полюбуйся!
— Ой, как мне нравится, Андрюша! Деревенский дом, во дворе девочка лет восьми катается на качелях, а в окно на неё глядят дедушка с бабушкой. Композиция простая, но почему-то смотришь — и сердце замирает. И грустно, и светло.
— Простота этой картины кажущаяся. Здесь каждая подробность продумана, выверена, отточена, исполнена смысла!
— Я вот сейчас как раз подумала — неспроста фигурка девочки залита солнцем. Сразу приходит на ум, что для дедушки с бабушкой она — свет в окошке.
— Верно подмечено! Маленькая героиня картины — словно солнечный зайчик. Хрупкий силуэт очерчен сиянием. Туфельки, гольфы, короткое платьице как будто сотканы из света. И даже верёвки, поддерживающие доску на простых деревенских качелях, похожи на лучи, тянущиеся с неба.
— О небесах напоминает и стена дома, в котором живут дедушка с бабушкой — она окрашена в пронзительно синий, яркий, чистый цвет.
— В иконописи такой оттенок символизирует бесконечное неземное пространство, Небесное Царство. Екатерина Чернышёва сделала его фоном своей картины. Возможно, она использовала этот прием, чтобы показать, что деревенский дом для маленькой Настеньки — уголок Рая. Здесь девочка пребывает в любви, которую ничто не омрачает.
— Разве в советское время художники помнили об иконописных канонах? В каком году было написано полотно «Лето в деревне»?
— В 1977-ом. Екатерина Чернышёва выросла в атеистическое время, но об иконописи знала немало. Её отец, художник Николай Чернышёв, изучал древнерусские фрески, посвятил этой теме несколько научных работ.
— И дочь познакомил с церковным искусством?
— Конечно! Он был первым, и может быть, самым главным учителем рисования в жизни Екатерины. В дальнейшем она успешно окончила московский художественный институт имени Сурикова, но именно от отца усвоила способность отображать на холсте внутренний мир человека, тайны его души.
— И на картине «Лето в деревне» эта способность проявилась?
— Без сомнения. Екатерина Чернышева показала не просто заурядный эпизод каникул, а момент жизни, который печатью ляжет на сердце девочки.
— А как она это показала?
— А вот, посмотри — бабушка и дедушка замерли в проёме окна, словно на старой, чуть выцветшей фотографии. Это образ долгой памяти. Тёплое чувство к родным старикам будет вплетено в жизнь Настеньки, как вот эта синяя лента в её косу.
— Лента не просто синяя, она того же удивительного оттенка, что стена старого дома.
— И это ещё один символ на картине Екатерины Чернышёвой «Лето в деревне». Ниточка любви, связавшая разные поколения одной семьи.
Картину Екатерины Чернышёвой «Лето в деревне. Настенька приехала» можно увидеть в Брянском областном художественном музейно-выставочном центре.
Все выпуски программы: Краски России
5 ноября. О счастье лицезреть Христа духом
В 10-й главе Евангелия от Луки есть слова: «Блаженны очи, видящие то, что вы видите!».
О счастье лицезреть Христа духом, — священник Николай Дубинин.
5 ноября. О благоговении
Во 2-й главе Послания апостола Павла к филиппийцам есть слова: «Со страхом и трепетом совершайте свое спасение».
О благоговении, — епископ Тольяттинский и Жигулёвский Нестор.