У нас в гостях был народный художник России, ректор Академии акварели и изящных искусств Сергей Андрияка.
Наш гость рассказал о своем пути в художественном творчестве, о том, как творческие поиски связаны с религиозными, о том, почему важна родительская поддержка, помогающая детям раскрыть их таланты, а также о том, как приобщать детей и подростков к миру искусства и почему это важно.
Ведущая: Анна Леонтьева
А. Леонтьева
— Добрый «Светлый вечер». Сегодня с вами Анна Леонтьева. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств и, так как сегодня мы, как всегда по понедельникам, говорим о семье, отец шестерых детей. Добрый вечер.
С. Андрияка
— Добрый вечер.
А. Леонтьева
— Сергей Николаевич, знаете, я послушала ваше интервью и уловила там очень для меня важную мысль. Мы сейчас часто говорим об успехе в нашем современном мире, об успешных людях. Есть даже такое ироничное выражение «успешный успех». И при этом я услышала у вас слово «служение». И, знаете, слово это меня зацепило. Я такая внучка советской бабушки, воспитанная советской бабушкой, которая ещё вот не оперировала понятием успешности — и там вот это всё. И мне хотелось поговорить о самом начале вашего пути. Потому что слово «служение» — это значит воспитание в семье вот этого качества, когда человек хочет служить искусству, служить живописи, служить своим ученикам, передавать своё наследие и так далее...
С. Андрияка
— Людям, собственно говоря. Вообще, искусство же тоже для кого-то, всё равно это служение людям.
А. Леонтьева
— Да, безусловно.
С. Андрияка
— Вы знаете, здесь такой вопрос, сегодня очень актуальный, очень трудный. Потому что везде, всюду мы слышим, и, в общем, в этом воспитаны уже, честно говоря, перестроечные все поколения, про успех. Что такое успех? Успех — это деньги, в первую очередь, это регалии, это слава и много-много чего.
А. Леонтьева
— Это награды, выставки для художников.
С. Андрияка
— Да, вот такие вещи. А у меня положение было такое, что когда я, как все, наверное, дети начинают лепить, рисовать, я лепил вначале...
А. Леонтьева
— В четыре года с вашей мамой.
С. Андрияка
— Да, мы лепили, я с удовольствием это делал. И, в общем-то, здесь никто не мог сказать, что я буду художником — это невозможно было представить себе. Это же у всех детей — им хочется что-то делать руками, что-то мастерить, у кого-то пение просыпается, они начинают петь, кто-то танцевать, кто-то музицировать — у всех своё. Это очень здорово, потому что такая потребность внутренняя существует — это хорошо. Но в данном случае я не задумывался вообще об этих вещах. И как-то у меня так случилось, что наступил момент, когда меня уже от рисования оторвать было нельзя. Это, наверное, где-то в возрасте 9-10 лет уже было такое устойчивое желание. И, конечно, было желание поступать в Суриковскую школу, где мой отец был как раз в это время директором.
А. Леонтьева
— Николай Иванович Андрияка.
С. Андрияка
— Мама, зная жизнь художников, путь художников, стала этому посильно сопротивляться: прятать краски, кисточки...
А. Леонтьева
— Да вы что?!
С. Андрияка
— Да, это было.
А. Леонтьева
— Вот как надо делать — надо прятать всё.
С. Андрияка
— Да, она прятала. А потом у нас с ней состоялся такой, если можно сказать в таком моём юном возрасте, очень серьёзный взрослый разговор. Она мне говорит: «Ты понимаешь, я жизнь художника прекрасно представляю себе. Но вот готов ты пойти до конца?» То есть как до конца — это, наверное, как в монашество человек уходит и уже не оглядывается назад.
А. Леонтьева
— Простите, то есть это образ вашего отца, да?
С. Андрияка
— Это не образ моего отца, это вообще образ художника, который всю свою жизнь уже полностью отдаёт искусству, культуре, то есть тому, ради чего он, собственно говоря, отказывается от очень многого. Потому что без каких-то ограничений тоже ничего не будет. Потому что и это я хочу, это я хочу, то хочу — можно легко распылиться. Но я сказал: «Мам, я пойду до конца».
А. Леонтьева
— Это сколько вам лет было, простите?
С. Андрияка
— Ну, не знаю, 10, наверное. Но «пойду до конца» — я, наверное, тогда до конца тоже этого не понимал. И трудности не понимал, и вообще всего не понимал. И вот когда начался этот путь, наверное, не всё получалось, очень многое не получалось, много было трудностей, много было проблем. Но уже такое внутреннее желание, что ты живёшь этим, ты не можешь это никак оставить, это просто, как воздух, как дыхание, ты не можешь это предать, обратиться назад — это невозможно. И это как раз было самым-самым главным. И потом мама меня приучила в детстве играть самостоятельно, то есть развлекать себя самому.
А. Леонтьева
— Но это же очень здорово, это очень полезно. Телевизор у вас не работал, насколько я знаю.
С. Андрияка
— Телевизор ломала — молодец. У нас 15 лет телевизор не работал вообще. Отец смотрел телевизор на работе, ну а здесь он не работал. Но дело тут даже не в только в телевизоре, а в том, что была какая-то цель, целеустремлённость, желание. То есть я сейчас могу сказать, что, наверное, да, большое искусство — тогда, когда человек себя посвящает этому — это уже даже, наверное, осмелюсь сказать, больше призвание.
А. Леонтьева
— Это фатальное слово «призвание».
С. Андрияка
— Призвание, да. Когда человек призван, это он и должен, и он, наверное, с радостью это несёт, хотя трудностей очень много, проблем очень много. И я видел, как учились ребята — учились хорошо, учились неплохо, но жизнь их потом ломала. И ломала очень сильно: они почему-то переставали работать, некоторые даже какие-то специальности другие искали — как вообще выжить в этой жизни. В общем, были большие трудности. В этом смысле мама, ну и отец, естественно — отец был тем мерилом, так сказать, правильной ли дорогой я иду как художник молодой. Потому что у нас стояло пианино «Мюльбах», дореволюционное концертное, но на нём никто не играл, оно было всё время расстроено, к сожалению. Я очень любил классическую музыку и люблю её и сейчас. Но вот мне как-то не довелось заниматься музыкой. Но зато это пианино было некой такой выставочной площадкой. Вот то, что я сделал за день, я выставлял на это чёрное пианино. И отец, когда приходил с работы — он приходил очень поздно, — он как-то это оценивал. И для меня его оценка была самой авторитетной. Когда он ушёл из жизни...
А. Леонтьева
— Очень рано.
С. Андрияка
— Да. Я только поступил в Суриковский институт. Для меня это была какая-то потеря опоры, потеря ориентира: а что же дальше, кто будет смотреть со стороны на то, чем я занимаюсь? И у меня, конечно, были такие потери очень серьёзные, искания.
А. Леонтьева
— Ещё бы — такой отец.
С. Андрияка
— И много было всяких провалов, таких трудных, и моральных, и психологических и. Но меня подняло одно — это то, что... не знаю, хорошо это или плохо, но вот он ушёл из этого мира в 1977 году, в мае. А на Рождественской службе ушёл мой, в общем-то, отец, уже духовного плана — архимандрит Сергий. И для меня это было очень серьёзное потрясение. Я не могу сказать, что я очень так хотел ходить в храм, но мама меня водила.
А. Леонтьева
— Ну, то есть вы из верующей семьи?
С. Андрияка
— Нет, верующей в семье была только мама. Отец был страшным атеистом, причём коммунистом-сталинистом таким, очень порядочным человеком.
А. Леонтьева
— Это такое поколение, которые верили в это.
С. Андрияка
— Такое поколение, да. Он прошёл весь фронт от Москвы до Берлина. Вообще, он в этом плане был необыкновенно честный и скромный человек. Потому что при его положении — это директор школы номер один — в СССР он мог бы иметь очень много. У нас не было ни квартиры, у нас была смешная квартира — с совмещённым санузлом, сидячая ванная. Это вот на Октябрьской площади стоят башни — дом 54, квартира 34. И там 21 квадратный метр — это всё, что у него было. Ни дач, ни машин, никаких возможностей — вообще ничего не было.
А. Леонтьева
— Я понимаю, да. Это вот поколение таких людей, крепких, бескорыстных, честных.
С. Андрияка
— Абсолютно.
А. Леонтьева
— У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств.
С. Андрияка
— Когда умер отец Сергий, у меня изменилось какое-то отношение ко всему — вот что-то произошло. А уже тогда, когда умер и мой отец...
А. Леонтьева
— То есть это было почти одновременно?
С. Андрияка
— Да, одновременно почти. 7 января, на Рождество, умирает отец Сергий в храме. Но я, к сожалению, на этой службе не был. А 28 мая умирает отец.
А. Леонтьева
— Два отца ушли.
С. Андрияка
— Это всё рядом — вот здесь Третья градская больница. У него был обширный инфаркт — в общем, просто остановилось сердце. И потом было огромное количество смертей близких. Для современных молодых людей это непонятно, но похоронить тогда было безумно трудно. Потому что вплоть до каких-то бытовых таких вещей: нет такой длины гробов, нет того, того, места нет, вообще ничего нет. То есть ты никак ни за какие деньги не мог вот это всё сделать. И у меня так случилось, что я многими похоронами сам занимался. И, наверное, это всё, вот в совокупности, не осталось бесследным — с точки зрения того, что ты начинаешь понимать и думать о вечном, о вечности. Я тогда к тому времени наизусть знал отпевание, панихиду — всё это было мне очень хорошо знакомо. И, конечно, меня внутренне интересовал один-единственный вопрос. Ну да, я стою со свечкой, вот люди рядом стоят со свечками, идёт чин отпевания. Но в этот момент тебе не хочется смотреть на лица, кто как одет, как кто там держит свечу — всё уходит, остаётся то, что ты, если внимательно и глубоко проникнуться отпеванием, ты шагаешь в вечность, ты в какой-то степени соприкасаешься с теми, кто только что от нас ушёл.
А. Леонтьева
— Дверка приоткрывается.
С. Андрияка
— Да. И мне помогли очень, конечно, мои педагоги. На тот момент у нас были прекрасные педагоги в Суриковском институте. Это Николай Николаевич Третьяков, который очень помогал студентам, тем более он был глубоко верующий человек, который вёл наших студентов и открывал многое для них. Ну и не только он, а там многие такие были. Вот я вспоминаю с благодарностью — у нас была такая Елена Сергеевна Тимрот, дочка Тройницкого, первого директора Эрмитажа в советское время. Это была просто глубокая культура, другая. И как раз готовился юбилей Куликовской битвы, шестисотлетие, в 1980 году. Ну, много открыли как-то: и лекции, и выставки. Было какое-то послабление — вот, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста. Я даже не знаю, с чем это было связано, но вот почему-то хотели отметить этот праздник. Ну, я естественно тоже. Я ничего не знал и стал как-то немножко пытаться изучать старославянский. Это у меня была чисто моя инициатива.
А. Леонтьева
— Вы же пели уже в церкви на отпевании.
С. Андрияка
— Я не пел. На отпевании, да, я был, но так у меня слух не очень хороший, поэтому я не пел. Но я там бывал очень много раз и знал это всё. И я ходил... значит, Киевскую Псалтирь — это то, что можно было взять изданное свободно, — и, когда отменяли лекции, я пытался её читать. Её очень трудно читать, потому что это домонгольское издание. Это рукописная книга, где всё написано в одну строчку, без пробелов и с очень серьёзными сокращениями слов. Но когда ты знаешь псалом, то это ещё как-то туда-сюда. Вот так я пытался осваивать, потому что понимал, что мне очень хочется написать какую-то картину на эту тему.
А. Леонтьева
— И для этого вам нужна была прямо Псалтирь на церковно-славянском?
С. Андрияка
— Мне нужно было читать летописи в подлиннике. Это надо было читать жития в подлиннике и другие материалы, которые просто необходимы, мне кажется. Потому что мне хотелось проникнуть именно вглубь этого. И я взял «Задонщину». И я читаю какую-то фразу и делаю эскизик, читаю — делаю эскизик. Я сделал по «Задонщине» штук сорок эскизов таких небольших. Выклеил их на листок бумаги и так стал смотреть. И там нашёл «Вечная память. На поле Куликовом». Думаю: да, это интересно — отпевание на Куликовом поле, как оно было, как вообще? Никто же эту тему никогда не поднимал. А она мне так близка — не тем близка, что это Куликово поле, а просто тема вечности, тема вот эта. И я начал и этнографическую, и такую, сякую... но это займёт целую передачу, а то и несколько, я не буду сейчас об этом рассказывать подробно. Короче говоря, я углубился в это с головой и начал работать. Знаете, бывает работа отдельно, а жизнь твоя отдельно. А эта работа — такая тема, которая связана с твоей жизнью, как ты сам живёшь, что ты делаешь, как ты вообще — это, конечно, безумно интересно. Поэтому тут ты ничего не знаешь, ничего не понимаешь, но вот как-то... У меня был даже случай, когда вместо научного коммунизма в красной куртке болоньевой я поехал на великую панихиду к старообрядцам на Рогожку.
А. Леонтьева
— Хорошая замена такая.
С. Андрияка
— Да. Когда я туда приехал, я как-то в портфель затолкал эту куртку. У меня единственная была рекомендация — Валерий Николаевич Сергеев, был такой прекрасный искусствовед, который читал блестящие лекции в Андрониковом монастыре на тему иконописи, его и Раушенбах очень любил слушать. И он мне говорит, что если к ним поедешь, там есть такой отец Евгений (как я выяснил, он и сейчас жив, здрав, но он молдавский епископ старообрядческий), он филфак университета закончил, поэтому ты можешь смело к нему...
А. Леонтьева
— Ни много ни мало. Но туда же нельзя было вот так прийти с улицы, да?
С. Андрияка
— Я зашёл, интуитивно поклонился всем, кто стоит: на алтарь, на все четыре стороны, как полагается у них. Ну и стою на правой стороне мужской. Какие только персонажи ко мне ни подходили, что только ни говорили. Я говорю: «Знаете, мне нужен отец Евгений».
А. Леонтьева
— А что, враждебно вас встретили?
С. Андрияка
— Враждебно: с нами молиться — грех. Ты никонианин — ступай вот туда, вот там храм никониан. В общем, короче говоря, было всё здорово. Потом я к этому отцу Евгению подошёл в конце. Служба была безумно длинная. Я пришёл с опозданием, где-то в полпятого вечера, а служба продолжалась до половины одиннадцатого, без остановки.
А. Леонтьева
— Вот чего мы не можем себе представить: три часа постоять не можем.
С. Андрияка
— Ну, сейчас тоже бывает — необязательно к старообрядцам приходить, есть места, где такие службы есть, и поболе.
А. Леонтьева
— Но я, кстати, знаю. У меня муж служил — не священником, а как бы он в Тверской области был. И вот он рассказывал, что могла и до утра служба затянуться. И никто не чувствовал, такой подъём был. А какая цель вашего визита была?
С. Андрияка
— Короче говоря, я и консультировался с ним. Я говорю — кого я только ни прошёл.
А. Леонтьева
— Вы хотели больше узнать? Вот цель ваша?
С. Андрияка
— Конечно. А как тогда было? В итоге мудрые люди мне сказали: ты ничего не найдёшь, даже не ищи — это бесполезно. Потому что так, как тогда это было, никто этого тебе не скажет и не расскажет. Ты должен как художник это сам представить, как это могло бы быть, и по-своему это осмыслить. Но цель-то у меня была выразить вечность. Мне же не нужно было просто только акт панихиды изобразить — это не самое главное было. В общем, в итоге очень сложными перипетиями я пришёл, но потом, не сразу, к начертанию креста. Вот странная вещь: передо мной открылась та самая обратная перспектива.
А. Леонтьева
— Это вы как художник сейчас говорите? Начертание креста — что это значит?
С. Андрияка
— Крест — идеальный символ вечности. Но, с точки зрения рациональный, я пришёл оттуда к этому. Вы, когда выходите в поле куда-то, в пространство, всё, что вертикальное, мы видим, горизонтального мы не видим. Но видим вертикальное, благодаря горизонтальному, относительно горизонтальному. Вот тогда возникает крест — ничего другого.
А. Леонтьева
— Так вы пришли к христианско-философской прямо аллегории. Я напомню, что с вами сегодня Анна Леонтьева. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств. И я хотела рассказать вам очень важную и нужную информацию. Дело в том, что 13 апреля этого года, уже скоро, в Академии акварели и изящных искусств Сергея Андрияки состоится День открытых дверей. В программе будут встречи с самим Сергеем Николаевичем, мастер-классы, пробные уроки, экскурсии, выставки. Мы во второй части программы обязательно к этому вернёмся, это очень важно. Сейчас не переключайтесь — мы вернёмся к вам через минуту.
А. Леонтьева
— Сегодня у нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка, ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств. С вами Анна Леонтьева. Ох, мы очень так высоко взлетели в первой части программы. Это на самом деле удивительная история — как вы пришли к пониманию креста, ни много ни мало. Потрясающе. А можно я немножко снижу, поскольку мы говорим о семье сегодня? И всё-таки в начале программы я как бы невзначай заметила, что вы отец шестерых детей, пятеро из них дочери. «Что за комиссия, Создатель, быть взрослой дочери отцом!» Как вы это совмещаете всё? Я поняла, что ваш отец приходил очень поздно. И вот мать поэтому, наверное...
С. Андрияка
— Вы знаете, если говорить обо мне как об отце такого количества детей, я не могу сказать о себе что-то такое хорошее. Потому что, конечно, я, наверное, всё-таки во многом не мог и не могу до сих пор уделять должное внимание, такое очень большое внимание всем. Какое-то посильное — да. Тем более я сторонник был такого воспитания, что я приезжаю, к примеру, на дачу мою — младшие и выросли на даче вообще — и сажусь писать, я работаю. То есть как бы личный пример — я всё время работаю. Если появляется какая-то минутка, я пишу. Или еду куда-то и там пишу. И вот они всё это видят, у них это всё на глазах. Но я понял, что эта система, с одной стороны, хорошая, но она не всегда рабочая.
А. Леонтьева
— Это значит, что не все становятся художниками, да, после того, как увидят вас пишущим?
С. Андрияка
— Это не то что не все, понимаете? Опять вот мы возвращаемся к тому же самому. Есть способности, есть, да я даже могу сказать, что, может быть, больше, чем способности. Но есть ещё призвание, когда ты просто этим живёшь. Это немножко разные вещи. То есть можно делать это, как... вот, да, я люблю искусство, да, я им занимаюсь, да, оно для меня важно, но оно там, а я немножко вот здесь, и у меня как бы такие две жизни, в которых я живу. А у меня она была всегда одна. Сейчас жизнь показывает, что вот средняя дочь Елизавета Андрияка блестяще училась, и в школе, и в академии. Причём я не могу сказать, что я много ей уделял внимания — довольно мало. Но она сейчас прекрасно преподаёт, активно творчески работает, делает выставки.
А. Леонтьева
— Тоже в области живописи?
С. Андрияка
— Да, она академию закончила нашу — как раз вот первый выпуск. И у неё как-то это всё уже выстроилось. То, что касается Софьи — она предпоследняя. Она очень любит искусство, она тоже этим живёт, она работает самоотверженно, много. Но, конечно, ещё многое-многое надо, как говорится, в искусстве ей претерпеть. Это будет, наверное, правильно, потому что я сейчас не касаюсь и не касался выставочной работы. Но у меня больше тысячи выставок. А что это такое? Это колоссальный труд, понимаете?
А. Леонтьева
— Я не представляю, простите. Я видела ваши работы, я не даже не представляю, как одна из них может...
С. Андрияка
— Это страшное дело. Поэтому здесь это колоссальный труд, причём и физический труд. Здесь это тоже нельзя снимать со счетов. И, конечно, вот младшая, очень тоже по-своему имеющая свой мир, своё понимание, свои какие-то эти самые... вот Мария — ей много-много тоже дано. Она сейчас заканчивает уже нашу академию тоже — через год у неё будет защита. И она увлечена сейчас очень многим, ей всё стало интересно. Понимаете, развитие же тоже идёт разное: кто-то раньше развивается, кто-то чуть позже. Вот сейчас она осознаёт многое, что вот надо было этим заниматься, это надо было, это надо было. Но сейчас она навёрстывает, и мне кажется, что очень успешно. А что уж будет там, в дальнейшей будущей жизни, это уже я туда заглянуть не могу.
А. Леонтьева
— Сергей Николаевич, вы говорите, что вы не очень много внимания уделяете, но вы так внимательны, вы так хорошо видите ваших детей, так скажем, и даёте им, судя по всему, свободу самовыражаться. Мне кажется, это два таких очень важных качеств.
С. Андрияка
— Но совсем самовыражаться, вы знаете...
А. Леонтьева
— Смотря, что мы имеем в виду, да.
С. Андрияка
— Да. Потому что можно самовыражаться так, что очень далеко уйти. Я им даю другое — то, что они, конечно, должны самостоятельно, наверное, мыслить, самостоятельно какие-то решения принимать, но и при этом учиться, конечно. Потому что опыт, который у меня есть, наверное, не лишний — есть чему поучиться.
А. Леонтьева
— Я так понимаю, что вы даже жену свою Дарью научили рисовать.
С. Андрияка
— Мы вместе с ней на этюды ездили. При том, что она преподаватель иностранного языка, преподаватель иняза. Но она настолько любит искусство изобразительное, причём это с юности, что по сути дела, наверное, она... понятно, что это на уровне любительском, но тоже с огромным удовольствием. Как мы с ней обычно говорим: поедем красоту смотреть.
А. Леонтьева
— Здорово. Но, переходя к ученикам вашей академии, я просто посмотрела, как они делают копии с картин масляных акварелью. Это какая-то гигантская работа. Я так поняла, что это возвращение к традиции копирования полотен великих мастеров.
С. Андрияка
— Да, но только акварелью.
А. Леонтьева
— Но при этом ещё и акварелью, да. Это какой-то невероятный труд. Я так восхищаюсь молодыми людьми, которые рядом с вами, глядя на вас, это делают.
С. Андрияка
— Но вот на День открытых дверей 13-го числа приходите — это суббота. Я думаю, что всех можно звать на этот день, потому что там будет всё, и будет безумно интересно. Потому что комплекс огромный — там и выставочные залы, много выставок интереснейших будет. И будет даже один уникальный сюрприз.
А. Леонтьева
— Не раскроем его пока, да?
С. Андрияка
— Я обычно говорю сейчас в интервью, что это выдающийся акварелист нашего времени, но не буду называть фамилию. Эта выставка тоже должна быть открыта к этому дню. И, конечно, чем мы отличаемся от всех: на Дне открытых дверей ты можешь принять участие во всём почти. То есть это анималистика, лепка животных — пожалуйста, акварельная живопись — пожалуйста. И также гончарка, роспись керамики, и масса-масса всего: там и витраж, и римская мозаика. Ну и есть, конечно, темы, которые здесь никак невозможно сходу дать и предложить — это будет прототипирование. Прототипирование — это в 3D делается модель и, собственно говоря, потом она вырастает в такую копию из материала, который не поддаётся какой-то гибели, как пластилин. Потому что дети делают прекрасно анималистические скульптуры, а мы их сохранить не можем. И это, конечно, прекрасная форма для сохранения этих скульптур. Во-первых, для наших целей, для выставок, и просто оставить память о каком-то выдающемся нашем молодом скульпторе, который это сделал. И, с другой стороны, может быть, и близкие захотят такую штуку иметь у себя. Но это и показ флорентийской мозаики, витражное искусство Тиффани. Это реставрация, у нас три вида реставрации: реставрация графики, реставрация живописи масляной и темперы. Иконопись. Офорт. Но, конечно, будут и показательные мастер-классы, потому что в чём-то можно поучаствовать, а что-то можно просто посмотреть: как с нуля будет писаться портрет, натюрморт, пейзаж.
Это будут вести наши ведущие педагоги. И, конечно, выставки. У нас есть, не скажу, что очень большое, но приличное собрание акварелей, рисунков, там сейчас уже и масляные работы, старых мастеров. Тут уже даже есть и XVI-й, и XVII-й, и XVIII-й и XIX-й, ну и выдающиеся художники ХХ века. Вот это всё тоже можно посмотреть. И мы ещё дополнительно делаем выставку забытых имён: Николай Ромадин — это потрясающий художник, советский академик, лирик, к 120-летию со дня рождения. Выставка есть у нас мастерской керамики. И, конечно, одно из тоже, наверное, открытий будет для многих — это был такой Сергей Колесников. Это художник из собрания Вадима Задорожного. Это художник, который эмигрировал в Сербию. И, конечно, был там блистательным мастером, просто не то что удачливым, а он был нарасхват. Но его у нас в стране, к сожалению, никто не знает. Ну, наверное, потому что он был эмигрант.
А. Леонтьева
— В общем, программа будет огромная. Это сколько вы сказали? Три тысячи квадратных метров выставочной площади, где будет представлена масса всего. И я всех радиослушателей приглашаю. Мы с дочкой точно пойдём — дочка у меня художница.
А. Леонтьева
— Я напомню, что сегодня у нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка. У нас последняя четверть нашей программы. Здорово, что мы коснулись вашей выставки и вашей академии. Мне оказалось очень важно вот о чём поговорить: как вы сказали в одном интервью, и как тоже мой друг так говорит, культура — дорогая женщина. У вас ученики, которые, как тоже очень у вас такой удачный был образ, что это некая запруда. Вот ваша академия — это такая запруда, для того, чтобы удержать это искусство, которое медленное, которое требует вот этой работы, которое требует таланта.
С. Андрияка
— Я бы даже, знаете, уточнил бы, что это традиционное классическое искусство, которое сегодня умирает.
А. Леонтьева
— Да. И в связи с этим, простите, у меня такой практический вопрос. Потому что многие родители воспитывают детей, дети проявляют художественные способности. Они думают: а ни стать ли им художниками, ни пойти ли им в этом направлении? В то же время как бы мы должны понимать, что художники, писатели, музыканты, которые посвятили себя этому, это люди, которые должны иметь достаточно свободного времени. И это не такие профессии, в которых они заработают ежедневно какие-то средства для жизни. И хотелось бы вас как педагога спросить, вот что бы вы сказали родителям на эту тему — вот отдавать или не отдавать? А, может быть, лучше пойти на что-то реальное?
С. Андрияка
— Я вот опять возвращаюсь к тому же, о чём мы говорили. Понимаете, у нас сегодня есть такое расхожее мнение, что таланты все. Вот кто к нам в школу приходит, вот детские работы по стенам: ой, какие таланты вы собрали! Я говорю, что это обычные дети, забудьте слово «талант». Талант может проявиться через 10, 20 лет. А, может быть, он заглохнет. Это штучная вещь, не надо её представлять в тираже, что все они — нет. Они могут быть способны, всё. И талант может быть у таких людей, которые вообще искусством не занимаются. У них потенциально он есть, но жизнь не сложилась, какие-то обстоятельства помешали, и они не работали, не могли развить это. И, кстати, многие взрослые как раз приходят учиться к нам именно из-за того, что вот не случилось реализовать это в той молодой жизни, когда они начинали. А сейчас вроде всё есть, а чего-то самого главного нет. И вот они приходят учиться. Поэтому здесь надо быть очень осторожным с этим словом и относиться к этому так, на мой взгляд: для чего мы вообще занимаемся искусством изобразительным? Вот что это такое? Может быть, оно вообще не нужно? И я знаю очень многих людей, которые, собственно, вообще без этого всего обходятся.
А. Леонтьева
— Ну и без книг многие обходятся.
С. Андрияка
— И без книг, без музыки классической. Но, понимаете, есть такой Божий дар, который дан каждому человеку от рождения, слышать гармонию. Это музыка. Она во всём, но она и в этой классической музыке заложена. Но чтобы её слышать, надо учиться её слышать. И если родители отправляют своих детей учиться музыке, я считаю, что это прекрасно. Даже если они любую профессию выберут и какая-то техническая будет у них область, всё равно это не останется без внимания и в жизни это обязательно даст очень много такому человек. И, конечно, изобразительное искусство — это видеть этот прекрасный мир в его тоже гармонии, а не дисгармонии. А видеть его можно как? Только через созерцание рисования. Потому что тогда этот мир раскроется для тебя полностью. Ты нарисовал вот стакан с водой, который я вижу сейчас перед собой. Но ты стараешься понять, какая красота в этом стакане, во всём. Я уже тут пафосные слова не говорю о том, что, безусловно, весь мир, в котором мы живём, это Божий мир, это прекрасный мир. Это, как многие духовные люди говорят, что весь мир храм. Это пафосные слова, которые многим не совсем понятны. А так это же ты открываешь для себя вот это всё, ты начинаешь видеть, радоваться этому. Утром просыпаешься и думаешь: как всё прекрасно. Там дождик за окном, да, но всё равно это очень красиво, это прекрасно. И душа наполняется другим. И это является главным, основным.
А. Леонтьева
— Я даже, простите, вас прерву, тоже чуть-чуть вставлю свои слова. Я слышала вот лекции Евгения Андреевича Авдеенко, толкование библейских текстов. И в них переводится очень подробно с древнегреческого и древнееврейского языка. И такой вывод, что одно из самых основных, начальных свойств души — это творчество и образность.
С. Андрияка
— Конечно. И, понимаете, сегодняшние гаджеты — ну, можно было бы их не замечать, но они же убивают и то, что вы сказали: и образность, и творчество, и фантазию, и память — всё убивают. И конечно, когда ребёнок сегодня — это к вопросу о запруде...
А. Леонтьева
— Это такой больной вопрос сейчас начинается.
С. Андрияка
— Больной, да, но ради этого я работаю. Потому что мне-то, собственно, это всё не нужно, самому не нужно — я всё понимаю. А то, что мы сегодня можем спасти многих ребят, привести к тому духовному наполнению, которое может быть в их жизни, — ну, где-то они остановятся, поймут, что есть настоящие ценности, ради которых стоит жить.
А. Леонтьева
— Это очень важная мысль, простите. Она тоже очень практическая. Ну, я как родитель воспринимаю практические стороны, что не отнять эти гаджеты, а наполнить жизнь ребёнка, подростка или даже взрослого каким-то вот таким творчеством.
С. Андрияка
— Понимаете, он может немножко от них дистанцироваться, может меньше ими заниматься. Потому что как ты будешь рисовать? Конечно, ты будешь рисовать эту натуру. Ты созерцаешь её — и она тебе открывается. Чем больше ты будешь это делать, тем больше будет открываться этот мир — и он прекрасен. А тот мир совершенно выдуманный и ведущий, в общем-то, мягко говоря, к аутизму просто. Это правда, да, это не я говорю — это психологи говорят.
А. Леонтьева
— Это правда, да. Аутизм — это на самом деле такое заболевание, когда человек как бы видит мир сквозь такую узенькую щёлочку, как сквозь бойницу. Я просто сталкивалась с этим диагнозом. И это действительно хороший образ — вот мир, который сужается, сужается, и в конце концов такая щёлочка получается.
С. Андрияка
— Ну да. Поэтому, мне кажется, что здесь родителям надо понять. Если они считают, что нужно их ребёнку очень хорошо зарабатывать, хотя это я тоже немножко ставлю под сомнение, потому что, наверное, искать счастье в этой жизни бессмысленно. Надо, наверное, больше думать о другом — о своей душе, а не об этом. Но это уже вопрос к родителям, которые выбирают.
А. Леонтьева
— Какую часть в ребёнке развивать — да.
С. Андрияка
— Но всё равно главным осталось и будет всегда оставаться — это вот наполнение вот этой гармонией, гармонией красоты: в музыке, живописи, литературе. Потому что они читать сейчас тоже не читают. Но, понимаете, когда ты берёшь эту книгу живую, особенно если это старая книга, которая много жизни прожила, — это совсем другое. И ты погружаешься в какую-то эпоху, в какое-то время. Я не знаю, как это можно перенести на мобильные телефоны, на гаджеты, на всякие планшеты — это совершенно бессмысленно.
А. Леонтьева
— Вы ответили на мой вопрос, Сергей Николаевич. Потому что это важно понять — для чего родителям идти, например, в вашу академию или посылать туда своих детей. Я хочу сказать, что на самом деле, я думаю, что многие ответы на вопросы мы получим 13 апреля на Дне открытых дверей Академии акварели и изящных искусств. Где будет встреча с Сергеем Николаевичем Андриякой, где будут удивительные мастер-классы, пробные уроки, экскурсии, где будут ремёсла и искусство, и всё вместе.
С. Андрияка
— Да. И всё можно попробовать. Ну и то, что мы далековато — это улица Варги, дом 15, это между Тёплым Станом и Юго-Западом, рядом со станциями метро «Тропарёво» и «Юго-Западная» — но тем не менее всё равно это доступно: автобусов много, всего много. Этот праздник будет с 11 часов до 17-и, и там можно пробыть целый день. И там можно зайти в кафе потом посидеть, передохнуть. И, собственно, может быть, просто посидеть и полюбоваться в музее какими-то картинами, сделать паузу. Поэтому — милости просим. Я думаю, что это будет для каждого незабываемый праздник, и каждый найдёт для себя то, что он хочет найти.
А. Леонтьева
— Сняли с языка. Я хотела сказать: устройте себе такой праздник.
С. Андрияка
— Да.
А. Леонтьева
— Спасибо вам большое. У нас в гостях Сергей Николаевич Андрияка. Наверное, вас не нужно представлять, но всё-таки напомню: ректор Академии акварели и изящных искусств, народный художник Российской Федерации, академик Российской академии художеств, отец шестерых детей. С вами была Анна Леонтьева. Спасибо вам за потрясающий разговор.
С. Андрияка
— Спасибо.
А. Леонтьева
— Всего доброго.
Все выпуски программы Светлый вечер
- «Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
- «Дети и музыка». Светлана Феодулова
- «Переяславская рада». Дмитрий Володихин
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Радио ВЕРА из России на Кипре. Ο ραδιοφωνικός σταθμός ΠΙΣΤΗ απο την Ρωσία στην Κύπρο (07.05.2024)
Деяния святых апостолов
Деян., 4 зач., II, 14-21
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Библия — книга, которая содержит в себе множество таинственных пророчеств. Исполняются ли какие-то из них в настоящий момент? Ответ на этот вопрос находим в отрывке из 2-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 2.
14 Петр же, став с одиннадцатью, возвысил голос свой и возгласил им: мужи Иудейские, и все живущие в Иерусалиме! сие да будет вам известно, и внимайте словам моим:
15 они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня;
16 но это есть предреченное пророком Иоилем:
17 И будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать сыны ваши и дочери ваши; и юноши ваши будут видеть видения, и старцы ваши сновидениями вразумляемы будут.
18 И на рабов Моих и на рабынь Моих в те дни излию от Духа Моего, и будут пророчествовать.
19 И покажу чудеса на небе вверху и знамения на земле внизу, кровь и огонь и курение дыма.
20 Солнце превратится во тьму, и луна - в кровь, прежде нежели наступит день Господень, великий и славный.
21 И будет: всякий, кто призовет имя Господне, спасется.
«День Господень» — выражение, которое часто встречается в писаниях древнееврейских пророков. Оно указывает на период человеческой истории, когда Бог проявит Себя в ней с максимальной силой. Это отразится как на человеке, так и на всём окружающем мире. Особенно яркие предсказания на эту тему содержатся у пророка Иоиля. По его словам, люди исполнятся Духа Божия. У них появятся особые духовные дарования, самым ярким из которых является дар пророчества. Приближение этого удивительного преображения будут сопровождаться чудесами и знамениями, а также необычными природными явлениями, которые по описанию сродни катаклизмам.
Апостол Пётр, который прекрасно знает Писания древних пророков, уверен, что всё сказанное свершилось. Обращаясь к жителям Иерусалима, он утверждает, что пророчество Иоиля напрямую касается проповеди Христа. Это и был период, когда «день Господень» начал вступать в свою силу. Как и говорил Иоиль, Спаситель совершал чудеса и знамения на небе и на земле. На Голгофе пролилась Его кровь. Солнце покрыла тьма. Однако в полную силу этот день развернулся в момент Пятидесятницы. Дух Божий сошёл на апостолов. В их лице Церковь и всё человечество получили особые дары Божественной благодати. И самым очевидным из них стал пророческий дар. Пророческий в самом широком смысле этого слова. Ученики Христовы исполнились божественной силы и мудрости. У них появилась особая духовная интуиция и проницательность, ощущение непрестанного присутствия Творца. Иными словами, они стали видеть, что есть воля Божия, не своим умом, но ощущать её своим сердцем.
Этот новый опыт воодушевил апостолов, наполнил их веселием и радостью. Те тревоги и беспокойства, которые тяготили их до этого момента, внезапно исчезли. Они находились в состоянии необыкновенного внутреннего подъёма. Испытывали невероятную лёгкость. Эта перемена сразу стала очевидна всем окружающим. Самые равнодушные и скептически настроенные из них даже предположили, что они «напились сладкого вина». Так непринуждённо и беззаботно было их поведение.
Всё описанное касается не только того времени, когда христианство только зарождалось. «День Господень» — та реальность, в которой живёт Церковь до сих пор. Дух Божий до сих пор наполняет сердце тех, кто, как говорит апостол Пётр, «призывает имя Господне». То есть тех, кто старается во всех своих делах искать волю Бога, исполнять Евангельские заповеди, приносить пользу окружающим людям. Если мы проводим свой день с этими мыслями, то, чем бы мы ни занимались, наша жизнь превращается в служение Богу. А потому, несмотря на все тяготы, трудности и препятствия, она становится наполненной, осмысленной, полноценной.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Празднование Пасхи». Светлый вечер с иером. Макарием (Маркишем)
У нас в гостях был руководитель Отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии иеромонах Макарий (Маркиш).
Разговор шел о церковных традициях, связанных с встречей и празднованием Пасхи.
Ведущий: Александр Ананьев
А. Ананьев
— Христос Воскресе, дорогие друзья! С праздником вас, слушатели радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Со мной в студии дорогой друг светлого радио — иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Добрый вечер, отец Макарий. Христос Воскресе! С праздником вас.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, дорогие друзья, дорогой Александр. Слава Богу, мы пришли к
этому замечательному времени.
А. Ананьев
— И вот то, что сегодня праздник — это главное. А то, что это «Вопросы неофита», уже немножко отходит на второй план. И у меня сразу вот к вам какой вопрос: вот в период поста я, как неофит, — а по большому счёту это был первый прожитый, прочувствованный, по крайней мере я старался, я знал зачем я делаю и что я делаю, — вот во время пост я знал, что делать, я знал, как поступать, чего не делать. А вот сейчас, когда праздник наступил, вот пуговицы расстёгиваются, все стараются себя больше не контролировать, приходит радость, но я, как неофит, не знаю что делать! Это, знаете, как на свободу отпустили, а что делать — не сказали.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вы теперь посмотрите на себя, неофит. Вот представьте себе: был ребёнок под
контролем родителей или, может быть, школьной администрации. А теперь он вырос,
получил аттестат зрелости и выходит действительно в каком-то смысле на свободу,
но это не значит, что стало хуже — стало лучше, потому что то, чему он
научился, он теперь реализует в своей нормальной жизни. И вот это ваше
соображение, что вы не знали, что делать — всё-таки это не очень
фундаментальное соображение. Да, Великим постом традиционно накладываются
разные грани, ограничения — их больше, они более заметные, они большую роль
играют в жизни человека. Но жизнь та же самая и Христос Тот же Самый, и вера
наша та же самая. И очень заметно — вот у иеромонаха Серафима (Роуза) в книжке,
которую я переводил, она вышла довольно давно уже, называлась «Американский
проповедник для русского народа» — кажется, вот такое немножко эпатажное
название, там заметки будущего иеромонаха Серафима, он ещё не был иеромонахом,
он писал в местную газету англоязычную
в Сан-Франциско. И вот одна из них о Великом посте, а другая — о пасхальной
поре, о пасхальном периоде. И вот он там цитирует кого-то из христианских
авторов, что период праздников налагает большую ответственность на человека.
А. Ананьев
— Вот я чувствовал, что всё не так просто!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну, оно вообще не очень просто, но и огорчаться тут не за что.
А. Ананьев
— Какую ответственность, отец Макарий?
Иером. Макарий (Маркиш)
— За своё поведение, за свои действия, за соблюдение нравственных норм — что-то
совершенно очевидное и лежащее на поверхности. Могу вам привести пример,
по-моему, даже когда-то рассказывал о нём в эфире, из моей переписки с разными
людьми: женщина пишет, что её муж несдержан на язык, мягко выражаясь, и
священник ему пригрозил, что Великим постом надо обязательно быть сдержанным,
ничего такого не произносить, и он слушался. И вот эта женщина пишет: «Сейчас
наступила Пасха, и муж снова стал ругаться. Вот расскажите, где это сказано,
что когда Пасха, то снова можно ругаться?»
А. Ананьев
— Нигде такого не сказано!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот именно. Вот вам типичнейший, простейший пример.
А. Ананьев
— Вообще вот эта вольность, которую приписывают минимум Светлой седмице, вот этой праздничной, счастливой, она же вообще не вяжется с моим неофитским представлением о христианских православных догматах. Ведь в Православии всё строго, посмотрите на себя: вы — строгий человек.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну я не строгий. Вот вы сказали, что вольность не вяжется, а я бы немножко
перевернул и смело бы сказал, что невольность — вот она не вяжется.
А. Ананьев
— Вот это хорошо!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И дисциплина поста — дисциплина в правильном смысле, то есть учение о посте —
участие в богослужениях, ограничение в питании, в поведении. Это тоже наша
вольность. Скажем, я студент, я прихожу в аудиторию, там веду себя подходящим
образом, не потому, что я невольник, а потому, что я вольно пришёл учиться и
должен участвовать в учебном процессе так, как это заведено. Вот то же самое и
в Церкви.
А. Ананьев
— Вот сегодня с самого утра я ловил себя на том, что рядом с радостью, рядом с счастьем, рядом со светом я испытываю какую-то растерянность. Это нормально или нет?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если бы вы были правящим архиереем, там можно было заботиться о
растерянности: что это я растерялся, когда у меня столько всяких дел? А что вам
растерянность? Понимаете, наши эмоции, наши переживания, наши чувства сердечные
какие-то нам не подконтрольны — они нами не должны управлять, и мы ими не
управляем. Они существуют и существуют — это то, что в обыденном языке
называется «настроением». Вот правильно, да?
А. Ананьев
— Вот у меня накануне было ощущение, что вот начнётся Светлая седмица...
Иером. Макарий (Маркиш)
— И что?
А. Ананьев
— А сейчас сижу, молчу, улыбаюсь и не знаю, что делать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что? У вас есть работа, у вас есть семья, у вас ведь множество всяких дел
добрых. У вас есть молитвенная жизнь — если есть свободный час или полтора, или
два, то пасхальные богослужения замечательные проходят, которые (вы, наверное,
это знали или не знаете ещё) повторяют по существу чин пасхальной Литургии,
пасхальной Утрени, пасхальная Вечерня очень красивая. Иными словами, дело
найдётся каждому.
А. Ананьев
— Я вот, кстати, прочитал по поводу богослужений вот в эту Светлую седмицу, что хорошо бы и нужно православному посетить все богослужения и причащаться каждый день, потому что это особенное время.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Особенное время — хорошо, я согласен, особенные богослужения. Как мы говорим
особенное время? — служба по особенному чину. Посетить все богослужения...
слово не очень хорошее — «посетить», участие в богослужениях. Но это всё-таки
скорее прерогатива монашества, потому что человек, живущий гражданской жизнью,
работающий на производстве, или он там находится, с семьёй, с женой, с детьми,
мамой, папой и соседями и всякими другими делами — ну это будет немножко
перебор, это будет перебор — посетить все богослужения. Или будет посещение —
тоже плохо. Лучше бы участие с причащением Святых Даров — в ту меру, которую позволяют ваши остальные все дела
вашей жизни. Если человек тратит своё время...
если он лоботряс, бездельник и играет в преферанс каждый вечер с
какими-то дураками, простите меня, то вместо этого хорошо бы ему действительно
быть на богослужении. Это не только в пасхальную седмицу, но и в любую другую.
А. Ананьев
— Просто очень хочется ничего не пропустить, очень хочется, чтобы ничто не прошло мимо.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, это немножко перебор. В Церкви каждый день праздник, церковные богослужения
все уникальные, любого периода: и триодного периода, и минейного периода, и
Триоди постной, и Триоди Цветной, и праздники, большие, средние, малые — всё
это уникально, всё это действительно человеку даётся, даруется для нашего
духовного возрастания, духовной пользы, но
принимать их надо умеренно.
А. Ананьев
— Прислушиваясь к своим ощущениям, я как-то заранее решил, что обязательно у отца Макария спрошу о его первой осознанной Пасхе.
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, дорогой Александр! Уже даже трудно и вспомнить. Я могу вам исповедоваться
в том, что это было ещё до того, как я стал православным, до моего принятия крещения. Крещение я принял уже в возрасте уже почти 32
лет в Зарубежной Церкви, когда из России уехал. А пасхальные дни я помню ещё с
советских времён.
А. Ананьев
— И для вас это была прямо настоящая Пасха.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как вот «настоящая»? Она была, я теперь это понимаю. Тогда это было какое-то приближение, приобщение,
какое-то робкое касание. И потом это как-то постепенно вошло в жизнь. Могу
рассказать вам, дорогие друзья, вот у нас радио-формат, но могу рассказать
короткую историю про Пасху. Примерно с тех времён, с момента моего вхождения в
Церковь, в моём сознании возник такой сценарий некоего фильма, который был бы построен
на музыке, на песнях, которые составляли интерес моих юных лет, и потом как эти
песнопения заменились совершенно иными песнопениями, на фоне некоторого
видеоряда, в котором ключевую позицию заняла бы Пасха. И мне было много лет, кстати, я был программистом,
кем я только не работал, до тех пор, пока вдруг недавно, пару лет назад, я не
осознал, что сценарий-то мой, идея осталась в голове, а техника дошла уже до такого состояния, что можно
теперь не сходя со стула это реализовать, что я и сделал. И получился небольшой
фильм, минут семь, что ли, который называется «Набросок», по аллюзии с
известным стихотворением Бродского. Можно его найти, если кто желает, на моём
сайте «Священникотвечает.рф» (http://www.convent.mrezha.ru)
— там есть раздел с видео, где его можно найти. И там действительно некоторые
фотоснимки, я их выбрал из интернета, вот они немножко напоминают, служат
отражением о моих воспоминаниях о пасхальных днях, которые были для меня
существенными.
А. Ананьев
— Я обязательно посмотрю, спасибо большое. «Священникотвечает» - одним словом, там в разделе видео.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, там будет ссылочка на видео наверху. И там много всяких фильмов, и в том
числе и этот.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я думаю, что такой шанс упускать не стоит, и вы обязательно загляните. Кстати, и к нашему разговору всегда вернуться, зайдя на наш сайт https://radiovera.ru. Я вспоминаю Пасху прошлого года, мы тогда с ещё будущей женой дважды, да по-моему, три раза забирались на колокольню храма святителя Николая в Кузнецах звонить в колокола. И для меня это было открытием. Она, помню, в понедельник сказала: «А ты знаешь, что можно?» — «Да ладно?!» — и как мальчишка просто, как школьник пошёл забираться на колокольню. Откуда взялась такая традиция?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Трудно сказать. Один из таких вопросов, который всерьёз нужно рассматривать
историкам.
А. Ананьев
— Возвестить всему миру о своей радости?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Колокольный звон сам по себе — вещь очень интересная, непростая. И разные
звоны, и разные уставы о звонах существуют. Мало того, колокол, который нам так
хорошо знаком, в общем-то, это изобретение... изобретение, не знаю уже каких
времён — в Китае колокола были уже в Бронзовом веке, — но вошёл он в русскую
жизнь сравнительно недавно. Если мы посмотрим церковный Устав как он
существует, взятый из практики средиземноморских монастырей, — колоколов-то там
нет, там так называемые клепала. Их кто-то, может быть, видел — это такие доски
или металлические брусья, которые дают достаточно резкий и отнюдь не столь
музыкальный звук, как мы привыкли. А колокол
вошёл в русскую жизнь в веке семнадцатом, никак не раньше, и вошёл музыкально.
Боюсь соврать, говоря совсем простым языком, но думаю, что я не совру , что
именно колокольная музыка — это особенность русской культуры. Поскольку за
рубежом я смотрел — звонниц как таковых я не видел, это обычно один или два
больших колокола, которые дают такой резкий, ритмичный звон. Разные колокола
могут разный звон давать, но мелодия колокольная — я думаю, что это специфика
если не русская, то славянская.
А. Ананьев
— А вот эта традиция, что в Светлую седмицу каждый может подняться на колокольню — это только в Православии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Если мы возьмём протестантскую какую-нибудь кирху, где тоже может быть
колокол или римо-католический костёл, то там и звонаря-то, в общем-то, не
будет. Там есть колесо некоторое, к которому привязан колокол — это колесо
приводится в движение, может быть, механизмом каким-то. А уж в последнее-то
время и вообще электронная система, которая красиво может воспроизвести что-то,
но всё-таки уже не совсем то.
А. Ананьев
— Признайтесь — забираетесь на колокольню на Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, кажется, в прошлом году я звонил тоже, но больше уже не сам, уже с
кем-то, каких-то там детей, подростков приведёшь, гостям что-нибудь покажешь. А
сам уже — как-то немножко всё сходит...
А. Ананьев
— Но это радость.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Но раньше, когда я жил в монастыре, вот в монастырской жизни — у нас
действительно там колокольня, куда надо было залезать, забираться. И конечно,
там уж это было как-то особенно в почёте.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Христос Воскресе, дорогие друзья! Христос Воскресе, дорогой отец Макарий! Скажите, пожалуйста, мне вот что: вот такое приветствие уместно ли, ведь Пасха была вчера? И на Пасху обычно говорят «Христос Воскресе». Я знаю, что вопрос неофитский, заранее просил у вас прощения.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не надо тут просить прощения. У каждого праздника есть своё попразднство —
продолжение праздника. У Пасхи, как самого великого праздника, это попразднство
сорок дней, вплоть до Вознесения. И обычай, который существует и многими
сохраняется — вплоть до Вознесения приветствовать друг друга «Христос
Воскресе!» А люди, мало знакомые с церковной
жизнью, немножко удивляются, когда месяц спустя слышат это приветствие.
А. Ананьев
— Вот мне сейчас супруга говорила, что Серафим Саровский круглый год приветствовал так людей, которые к нему приходили.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Совершенно верно. Вот вам разговор о вольности или невольности. Ну, как
хочешь, так и приветствуй — он же говорит доброе дело. Тем более каждое
воскресенье церковного периода мы торжествуем Воскресение Христово. Насколько я
понимаю, только в русском языке вот этот первый день недели по субботе
называется «воскресеньем». В других языках другие названия , а у нас —
«воскресенье».
А. Ананьев
— Правда ли?.. я вот это осознал тоже на днях буквально, по-моему, даже прочитал — в последнее время приходится много читать, чтобы всё понять. Правда ли, что в каждом воскресенье есть частичка Пасхи, а в каждой среде и пятнице есть частичка Великого поста?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну... правильно. Может быть, надо уточнить немножко: каждый воскресный день —
это день празднования Воскресения Христова, как только что мы поняли, а среда и
пятница — действительно, в Октоихе это праздники, события, посвящённые Кресту
Господню. Тропарь дня среды и пятницы: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови
достояние Твое» — тропарь Кресту.
А. Ананьев
— В пасхальную ночь на службе обратил внимание в очередной раз: есть традиция — и это, уж простите мне это вольное и даже неприличное слово...
Иером. Макарий (Маркиш)
— А что вы просите прощения?
А. Ананьев
— Ой, да я... Это вольное слово «шоу» — потому что это действительно красиво, это так красиво, что дух захватывает. Во время этой пасхальной ночи священники несколько раз переодеваются. И там так всё стремительно, там так всё быстро, там так всё красиво.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, есть такой обычай.
А. Ананьев
— И вот они в облачениях разных цветов. И ты только видел их в одно цвете — они уже в другом, потом в третьем. Что значит эта традиция с переодеваниями и откуда она тоже взялась?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, верно. Боюсь говорить, откуда взялась. Надо прежде всего понять, где она
распространена, и тогда можно будет изучать, откуда она взялась. Я не знаю, где
она распространена. Я видел и сам как-то даже участвовал в такой пасхальной
службе, когда нам алтарники быстренько-быстренько меняли эти фелони и
епитрахили. А другая сторона — скажем, где я служу, в Иванове, там мы не
переоблачаемся, там нет возможности такой, ни места, никак не расположишься, и
потому что мы не успеваем...
А. Ананьев
— То есть это тоже к разговору о той вольности и невольности.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Это обычай. Вот друзья мои, общее соображение, которое мы как-то уже
упоминали, по-моему, о том, что есть догмат — нечто базовое; есть канон — нечто
предписанное; и есть обычай — нечто, вошедшее в употребление. И дальше
четвёртый уровень ещё будет суеверием — чего не должно быть. Но это всё
постепенный такой переход: из догмата в канон, из канона в обычай, а обычай
потом становится более или менее распространён. Например, приветствие «Христос
Воскресе!» — очень распространённый обычай. Вот вы спрашивали меня о Пасхе, я
помню, что в 2000-м году мне довелось Пасху встречать в городе Иерусалиме. И
это было удивительное впечатление, когда я шёл потом утром по городу и
встречавшиеся люди, греки, арабы, все говорили6 «Христос Анести!» Конечно, это
запомнилось. По крайней мере я уже понял, что обычай этот общепризнан. А менять
цвета облачений — по обстановке. Вот какая тут символика — это тоже надо
ухватить, дорогие друзья, тоже не все это легко понимают.
А. Ананьев
— Сколько вообще цветов в этой палитре? Знаю, что есть белый, чёрный, жёлтый, зелёный...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный, кстати, не очень характерный. Я думаю, что чёрного не будет на Пасху.
А основные богослужебные цвета: белый и красный — пасхальные; голубой —
богородичный; зелёный — преподобнический; и золотой — просто обычный такой,
праздничный; ну и фиолетовый ещё может быть.
А. Ананьев
— То есть чёрный, который был во время Великого поста...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чёрный и сиреневый... сиреневый, может быть, тоже пойдёт как цвет. Чёрный — я
просто не помню, что бы был...
А. Ананьев
— И у каждого цвета есть свой смысл.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Я хотел сказать, что в смене цветов есть смысл, поскольку, друзья мои, вот
этот взгляд, оценку обычая... как мы говорим, обычая — нечто практическое, что
входит в жизнь, очень сильно зависит от практических условий. Догматы веры и
факты веры, будем говорить, они одинаковы, а обычаи очень разные и зависят от
технических средств. В частности, вот вспомните ветхозаветную историю про
Иосифа Прекрасного — Иосиф и его братья. У Томаса Манна есть роман целый, а в
Книге Бытия весь её конец посвящён именно этому. Иосифа его отец Иаков очень
любил, видимо, больше, чем братьев, они ему завидовали. И основное, что
подвигло этих братьев к тому, что они этого бедного Иосифа схватили и прождали
— это когда отец сделал или купил, я уж не знаю что там и как, сообразил для
него разноцветную одежду. Разноцветная одежда в те годы была признаком
исключительной роскоши и чего-то невиданного. По очень простой причине: эти
цвета, которые сегодня вы покупаете в магазине пигментов для тканей — это были
дикие деньги. Их где-то делали, какие-то специальные мастера занимались
набивкой вот этой краской тканей какими-то только им ведомыми секретами. Вот
подумайте об этом: сегодня мы покупаем, приходим в магазин тканей — висит
красный сатин, зелёный, в цветочек, в горошек, там какие-то картинки,
изображения — они одна цена. Вот для наших предков того времени это совершенно
немыслимо было. Чёрная наша одежда, которую мы носим, или тёмно-серая была —
простая одежда простых людей. А красная — уже либо повод для зависти, либо
нечто царское или сверхбогатого человека.
А. Ананьев
— Статусная вещь.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот такого статуса, которого у нас автомобилем «Мерседес» не добьёшься. И
смена этих облачений в традиционном восприятии — нечто очень соответствующее
великому празднику.
А. Ананьев
— Я вспоминаю с огромной радостью минувший Великий пост, потому что впервые в жизни я с амвона, по благословению батюшки нашего храма, читал во время Стояния Марии Египетской её житие. Это было такое счастье! Мне благословили надеть стихарь, и несмотря на то, что вот вы говорите, что ткань современная, мне казалось, что там такая вечность в каждой ниточке этого стихаря и это настолько особенное одеяние.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно. Это наше восприятие факта облачения. А я говорю о внешнем
восприятии: входит человек, который незнаком с церковной жизнью — что у
архиерея на голове митра, там стразы у него сверкают, тут у него сакос надет с
изображением — на него это не производит никакого впечатления, он включит
телевизор, он увидит каких-то дешёвых модниц, точно такими же финтифлюшками
украшенных. А для наших предков такое торжественное, драгоценное облачение было
фактом редкостнейшим — если он ходил всю жизнь в одном армяке каком-нибудь
домотканом.
А. Ананьев
— Это очень важное замечание, потому что я понимаю, что не все осознают вот этот исторический контекст вот этих одеяний, вот этих украшений. Ещё двести лет назад отношение к ним было совсем другое.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Правильно, совершенно верно. И поэтому для предков это было само по себе
впечатление от факта богатого облачения, а для наших современников и для нас —
это наш якорь, укоренённость в прошлом, в этой древней церковной жизни.
А. Ананьев
— Ну и тот же ладан стоил совсем других денег.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Абсолютно верно! Я припоминаю то ли у Плутарха, то ли у Светония: один
молодой царевич Македонии, по имени Александр, ваш тёзка, во время
богослужения, церемонии, понятно, что не христианской, клал на жертвенник этот
ладан. А его папа, царь Филипп, говорит: «Ты смотри, слишком не расщедряйся, ты
ещё пока не властелин Азии!» Вот когда он стал властелином Азии, уже стало
можно класть больше ладана.
А. Ананьев
— Вопрос, скорее, практический: мы внутренне как-то расстегнули, как я уже сказал, все пуговицы, освободились, почувствовали вольность. Но ведь есть что-то, чего на Пасху делать нельзя, вот в эти сорок дней.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Грешить нельзя! Ни в эти дни, ни в другие.
А. Ананьев
— Ну, грешить вообще нельзя, но есть какие-то каноны, по которым вот этого делать на Пасху не стоит?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не знаю. Не стоит так тут упираться в этом направлении. Грешить нельзя ни в
пост, ни в мясоед — это совершенно ясно. А дальше — что церковный Устав. Вот
говорят, что нельзя земные поклоны, нельзя коленопреклонения, нельзя ещё что-то
такое — всё на благоусмотрение. Понимаете, личная молитва, личная религиозная
практика остаётся всегда личной, а церковная движется церковным Уставом — что
там можно, что там нельзя. Есть Устав совершения служб периода Цветной Триоди,
всё совершается определённым образом, и что-то можно, что-то нельзя. А когда
люди пытаются какие-то фрагментики церковного, богослужебного Устава
перекладывать себе на свою жизнь, проецировать — это очень всё даже опасно,
потому что они тем самым сходят с магистральной линии такого христианского
благочестия. Кто-то вам скажет, что нельзя поститься, например. А вот как? Вот
ты ешь эти яйца, и всё. Вот у меня уже с печенью проблемы — нет, надо есть. Ну,
глупость очевидная.
А. Ананьев
— Я рад, что вы заговорили о кулинарной стороне этого светлого праздника: яйца, куличи, пасха, которую накануне готовили — буквально сутки я видел сам, как перетирали через мелкое сито этот творожок. Это безумно сложно, это настоящее искусство. Вот об этом я предлагаю поговорить с вами ровно через минуту.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера», в этот большой праздничный день. Меня зовут Александр Ананьев — я неофит. Но сегодня это абсолютно не важно — у меня в гостях иеромонах Макарий (Маркиш), руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Христос Воскресе, отец Макарий!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе!
А. Ананьев
— Какое счастье, что вы здесь, спасибо вам большое!
Иером. Макарий (Маркиш)
— И вам спасибо за приглашение.
А. Ананьев
— И как я обещал, мы переходим к кулинарной стороне вопроса, если вы мне позволите это сделать.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, разумеется.
А. Ананьев
— Во-первых, что вам больше всего нравится? Вот я лично буду откровенен: я весь пост скучал по холодным, свежеочищенным яйцам — это настолько для меня какое-то счастье. Это было первое, что я вкусил после Великого поста. А вот вам что нравится?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вы знаете, я покаюсь тоже — у нас говорят в Церкви, что покаяние тайное,
исповедь тайная, но иногда можно сделать исключение. За долгие годы, уже 20
лет, по существу, монастырской жизни и 10 лет до этого ещё такой
самостоятельной, как-то мои кулинарные интересы увяли. Вот ешь, что дают. Я
ведь сам себе не готовлю — я прихожу в трапезную либо семинарии, либо епархии,
Епархиального управления, и там замечательные угощения. И я благодарю поваров и
Господа, и ем, что дают. А когда был пост, я приходил и там угощения были, и
тоже благодарил поваров и Господа, и ел, что дают. Вспоминается один маленький
ребёночек, про которого мне рассказывали, который сидел и с огромным трудом ел
манную кашу — не знаю, что они там едят, эти дети. И кто-то из старших говорит:
«Видишь, в тебя уже не лезет, наверное, оставь...» На что ребёнок в ответ
посмотрел в глаза этому взрослому и говорит: «А у других-то ведь этого нет».
А. Ананьев
— Какой молодец, какой чудесный ребёнок. Правильное воспитание. Кстати, сейчас вы сказали это, а я вспомнил, что мне, по-моему, воспитательница в детском саду — какое-то туманное воспоминание из глубокого детства — говорила: «Дети в Африке голодают, а ты не доел!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, между прочим, точное соображение — не доел. Но взрослым, вообще-то,
надлежит умеривать — не свои аппетиты, а аппетиты детей, и не кормить их насильно.
А. Ананьев
— Откровенно говоря, я ещё тогда, в пятилетнем возрасте, не находил логики в её словах: ну что, если я доем, неужели от этого детям в Африке станет легче?
Иером. Макарий (Маркиш)
— У взрослого человека эта логика есть, и я сам, и люди вокруг меня — нам
как-то неудобно оставлять. Будем говорить проще, что это неуважительно по
отношению к хозяевам. Если хозяйка накладывает мне так много, я говорю: «Не
надо так много!» — «Батюшка, если вы не доедите — оставьте». Я говорю:
«Простите, я не могу на это пойти. Я вас очень ценю, я знаю, как вы вкусно
готовите, я просто не удержусь, я съем слишком много, это вредно, так что
давайте мне чуть-чуть поменьше».
А. Ананьев
— Глядя на внешнюю сторону этого праздника: на эти богато украшенные куличи, с любовью раскрашенные яйца, на эти фигурные пасхи, на всё на это — я смотрю и где-то внутренне у меня начинает скрестись какой-то червячок сомнения: а не грешим ли мы, превращая всё это, смещая акцент в сторону кухни, в сторону еды. Как в Великом посте, когда мы начинаем рассуждать: да, а креветки можно, а мидии можно, а вот рыбу? А какую рыбу? А вот если поросёнок плавает, является ли он морским гадом? То же самое и здесь. Нет ли перекоса в нашем отношении к еде? Потому что такое впечатление, что всё в конечном итоге, особенно если люди не воцерковлённые, но радостные, они начинают просто готовить, есть и считать своим долгом дарить друг другу эти яички, эти куличи, эти пасхи. Это, конечно, мило, но нет ли в этом какого-то перекоса?
Иером. Макарий (Маркиш)
— На дорогах перекос есть, уклон. Знаете, едешь по шоссе, а там знак
«Осторожно, скользкая дорога!» Вот точно так вот. Сама по себе дорога — это
дорога... причём здесь что нас поддерживает и вдохновляет? Люди делают это друг
ради друга — эти хозяйки и хозяева не себе пузо накалачивают, а угощают друг
друга. И это всё в целом правильно, но, конечно, опасность перекоса есть. И я
расскажу вам историю, которая звучит комично, а на самом деле она далеко не
комична. В монастыре опять, я не помню, в какой год, но день я прекрасно помню
— это был сам день Пасхи, пасхальное воскресенье, когда люди спят, в общем-то.
И стучат мне в дверь кельи, какой-то человек пришёл, спрашивает священника. Моя
келья была самая близкая к воротам, я выхожу — время, допустим, часов 10 утра.
Какой-то гражданин или господин в хорошем настроении говорит «Христос
Воскресе!» и начинает мне задавать кулинарные вопросы об изготовлении сырной
пасхи, что-то такое — такие серьёзные вопросы технологические. И я говорю: «Вы
знаете, я не специалист, я не повар. Куличи когда-то я пёк давным-давно, а
сырную эту пасху никогда не делал, так что извините, ничем вам помочь не могу.
Но вот праздник Пасхи, хотелось бы как-то вас поздравить. Вот у меня есть
Евангелие, давайте я вам подарю эту книгу просто». Он на меня смотрит с таким
видом и говорит: «А Евангелие — это что такое?» Я не стал сильно падать
навзничь от удивления, но смеха-то мало. Если он сырной пасхой был очень
заинтересован, а что такое Евангелие даже и не капельки не поинтересовался. Вот
так. И вот это, видите, вот вам демонстрация уклона, ухода. Похожий уход
бывает, когда на праздник Богоявления воду освящают: все эти люди идут за
водой, а всё остальное им по барабану. Ну и Пасха... к сожалению, это такие
признаки нашей религиозной слабости.
А. Ананьев
— У меня, в общем, таких вопросов не было, но теперь, благодаря моей жене есть. А вот у моей жены есть такой вопрос, и он для неё стоит очень остро, если бы мы жили в деревне, такого вопроса не было, а мы живём в большом городе, в центре, и такой вопрос стоит остро: остаётся вот эта бумага от куличей, остаются упаковочки от пасхи, остаётся скорлупа от яиц, пакетики, в которых могут быть крошки. И для неё вот эти пакетики, вот эта скорлупа, вот эти бумажные упаковочки становятся если не святыней, то она к ним очень-очень бережно относится.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Там могут быть и какие-то изображения икон...
А. Ананьев
— Да-да, безусловно. И для неё это очень важно. Она говорит, что это нужно сжечь, это нельзя просто выбросить. А где ты можешь чего-то сжечь в центре Москвы? Пожалуй, нигде — это надо дожидаться, пока кто-нибудь поедет в деревню. Во-первых, верно ли это отношение? А во-вторых, что мы ей посоветуем в этой ситуации?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Знаете, вы рассказывали, а если акцент сейчас правильно поставить, то всё
становится на свои места. Вы сказали, что это для неё — вот у неё такое
чувство. Неразумно было бы сказать ей: «Да брось, да это суеверия,
предрассудки...» — не нужно. Это тот же самый обычай, только её индивидуальный
и её индивидуальное переживание. Практическое отношение к делу такое,
безотносительно даже к Пасхе, к чему бы то ни было, очень разумный подход в
любом христианском доме: вот у вас есть помойное ведро, а рядом с ним вешайте
либо полиэтиленовый пакет, либо какой-то ящичек, куда вы складываете то, что вы
не хотите смешивать с общей помойкой — туда складываете, можно это дело
прессовать как-то, оно там накапливается. Потом какой-то момент наступит,
чего-то с этим сделаете: куда-то вынесете, сожжёте или вывезите, или что-то
захотите сделать. Во всяком случае, вам это не будет неприятно. При этом туда,
в этот второй пакет — вы получите, например, письмо от какого-то своего
близкого родственника и вы тоже не хотите бросать его вместе с тухлыми яйцами,
и вы тоже положите его в тот мешочек. Вот примерно так процесс и идёт, я, во
всяком случае, сам так поступал — мне тоже кто-то об этом рассказал разумном
подходе к делу, чтобы здесь не было фанатизма. Некоторые берут... опять-таки я
начну с того, что это их личное чувство, не стоит их за это укорять, но вот
есть газета, где сказано, как люди идут крестным ходом, есть фотография, как
они несут какие-нибудь хоругви или иконы. И вот он берёт ножницы и вырезывает
эту икону из газеты. Газета издаётся тиражом 50 тысяч экземпляров — как-то
немножко странно, что он вырезает. Но личное какое-то...
А. Ананьев
— Но всё равно кольнёт сердце, и вот чтобы не кольнуло...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот у него кольнёт, мы не будем его укорять. И хочешь не смешивать — не
смешивай, сложи отдельно.
А. Ананьев
— Я это очень хорошо понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И так жене и посоветуйте: возьмите мешок большой и туда всё это дело
складывайте.
А. Ананьев
— Ну да, она так и делает: у нас есть специальное место, где хранится всё это. И я, помню, говорил: «На Вербное воскресенье, смотри, у всех вербы, давай мы тоже пойдём вербу освятим!» Она говорит: «Я боюсь, потому что её потом выбрасывать нельзя, её надо будет хранить, а нам хранить уже негде».
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот хранить ничего не надо. Можете своей супруге сказать, что хранить не надо
ничего. Если ты не хочешь выбросить и у тебя нет возможности это как-то сделать
разумным образом, аккуратно эту вербу сомни, положи в тот же самый пакет —
будет момент, ты её сожжёшь или закопаешь. Бывает иногда, что люди просфоры из
церкви приносят и нет чтобы сразу съесть, они как-то к ним относятся так
благоговейно, что они через три-четыре дня превращаются в сухарь.
А. Ананьев
— Поделюсь друзья советом: если их хранить в холодильнике, то они не портятся, они не засыхают очень долгое время. Они потом очень легко режутся. И в течение недели они спокойно...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Верно, но лучше съесть их сразу, также и яйца пасхальные. Ну а тут уже
начинаются соображения здоровья — они тоже в холодильнике лежат, я помню, что
их хранил их тоже долго.
А. Ананьев
— Ещё один неофитский практический вопрос: можно ли дарить дорогим сердцу людям неосвящённые яйца и куличи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Почему бы и нет? Слово «освящённые» тоже здесь немножко двусмысленное — как
будто им придаётся некое качество. А если вы послушаете эту молитву на
благословение яиц и хлебов, то это всего-навсего молитва о людях, которые будут
эти продукты потреблять. Ну хорошо — вот помолились. От того, что на этот кулич
попала капелька святой воды, а на другой, который вы дома оставили, никаких
принципиальных воздействий, принципиальных изменений не произошло.
А. Ананьев
— Получатся, что они не отличаются.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Не должны. Рассуждать о каком-то новом качестве этих продуктов было бы
богословски неправильно. Если бы вы вообще не стали их благословлять, освящать,
сказали бы, что а зачем это нужно, я и так их съем — это было бы несколько
неразумно, потому что вы тем самым сами себя отделяете от церковного обихода,
от церковной жизни.
А. Ананьев
— Вы долгое время прожили в Соединённых Штатах Америки и там тоже, конечно, праздновали Пасху.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Было дело, да.
А. Ананьев
— Я так понимаю, что речь идёт о Восточном побережье США.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, это город Бостон, русская церковь.
А. Ананьев
— Вот в православной общине этого города так же отмечают Пасху?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, конечно, очень похоже. Это понятно, почему: потому что специфика этого
церковного строя была, и вероятно остаётся для людей, уехавших за границу, той
связью с Россией, которой они так дорожат. И если у нас, на территории самой
Великороссии или Украины, Белоруссии, это обычай всеобщий,
самовоспроизводящийся, то там он с особенною силою, подчёркнуто реализуется, в
том числе и в миссионерских приходах.
А. Ананьев
— А не заимствуются какие-то милые обычаи из Западной культуры? Допустим, родители переехали в Штаты, допустим, 15 лет назад, а ребёночку шесть лет, и он всю жизнь прожил в Штатах. И он-то знает, что на Пасху ищут и собирают вот эти спрятанные яички.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Чего-то я не припоминаю. Единственное, что там бывало — какая-то смесь
традиций разных православных народов, православных, но разных. Что-то от греков
там они брали, какие-то угощения греческие я помню. У греков принято есть
баранину на Пасху. У нас это как-то не вопрос, мясная пища может быть. Мы,
кстати сказать, не приносим в храм мясную пищу, хотя иногда возможно, когда
приходишь благословлять эти пасхальные угощения, там, раз — кусок ветчины
лежит, не скажешь же уносить. Но это не очень у нас принято, а у греков
принято. Ну вот такие вещи. А воздействие Западного, совсем не православного
образа поведения, как-то я не припоминаю. Может быть, это именно связано было с
тем, что русские особенно ревностно, особенно Зарубежная Церковь наша, которая
с тех пор опять вошла в состав Русской Церкви, ведь это очень существенно —
Поместных Православных Церквей немало, и разных, как это сказать, отделений от
русского Православия тоже немало: Православная Церковь Америки,
Западноевропейский экзархат — они не воссоединились с Русской Церковью. А
Зарубежная Церковь всё время заявляла о том, что это часть Русской Церкви,
которая ожидает своего момента воссоединения. И этот момент настал.
А. Ананьев
— Отец Макарий, я вам так благодарен, что вы сегодня здесь, в студии. С вами светло и свободно — во то слово, которое у меня в голове — просто свободно, и это какое-то счастье.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Полиция у вас тут бывает или что у вас тут бывает?
А. Ананьев
— Нет, но всё равно как-то внутренне ты у себя выстраиваешь какие-то границы, заборчики, чтобы вот... И тут приходит отец Макарий, и как-то так выдыхаешь, думаешь: «Господи, слава Тебе! Как же хорошо!»
Иером. Макарий (Маркиш)
— Мне кажется, что для радио «Вера» это нормально.
А. Ананьев
— Да. Вот во время Великого поста, особенно в Страстную седмицу, которая не относится к Великому посту — для меня это было открытием, я даже не знал об этом ещё год назад.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну да, понимаете, литургически она не относится, и то строй литургический
очень близок. А с точки зрения прихожан это практически одно и то же.
А. Ананьев
— Да а вот что касается Светлой седмицы, которая начинается сегодня. В Великом посте каждый день буквально под завязку, под самую макушку наполнен смыслами, значениями, особенными службами, особенными событиями. И ты с огромной важностью и с огромным уважением и любовью относишься к каждому дню и пытаешься всё про него понять, узнать и почувствовать. Что касается значения каждого дня Светлой седмицы?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот эти значения дня отражены... Почему возникают эти значения? Они
отображены в двух богослужебных книгах. Первая называется «Триодь постная», а
вторая «Триодь цветная». «Триодь» означает трипеснецы, то есть эти
богослужебные книги содержат каноны, в которых три или четыре песни, в отличие
от обычных восьми. Светлая седмица более-менее единообразна, ну под конец там
праздник Живоносного источника так называемый в честь великого чуда, связанного
с Пресвятой Богородицей, а остальные дни единообразны — это повторение или
реактуализация самого пасхального торжества. А дальше раскрываем Цветную Триодь
и видим, что каждая неделя, каждый воскресный день Цветной Триоди посвящён
какому-то событию, связанному с Евангелием. Читается Евангелие от Иоанна
читается до праздника Святой Троицы. И там будет у вас Неделя о Фоме — уверение
апостола Фомы; Неделя жён-мироносиц; Неделя о расслабленном и так далее. Вот
никакой тайны тут нет, и люди, которые следят за богослужением, за богослужебным
строем, конечно, это всё воспринимают совершенно естественно. Плюс там будут
праздники уже минейные, то есть неподвижные, в конце концов — праздник
Вознесения Христова.
А. Ананьев
— То есть я резюмирую для себя, что в эти семь дней наполненность смыслами сменяется наполненностью радостью и светом.
Иером. Макарий (Маркиш)
— И смысл никуда не уходит, просто пасхальное торжество, Воскресение Христово
продолжается. Вообще, всё это сорок дней, но сорок дней со своими
особенностями, а интенсивность попразднства или, будем говорить, влияние
пасхально-литургического обычая, пасхально-литургического строя на дни
попразднства со временем убывает. Если в первую седмицу это влияние очень
сильное, в основном это просто повторение пасхальной службы, то в остальные дни
до Вознесения — ну что, цвет облачения будет красный, как правило, поётся три
раза «Воскресение Христово видевше», приветствие «Христос Воскресе», начало
богослужения пасхальное: «Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его...» — тут
литургика — дело неисчерпаемое. Приходите в храм, дорогие слушатели, и сами
убедитесь.
А. Ананьев
— Вы слушаете светлое радио, радио «Вера». Меня зовут Александр Ананьев. Я не хочу даже говорить, что мы обсуждаем, мы празднуем вместе с иеромонахом Макарием (Маркишем) праздник Светлой Пасхи. И у меня под завязку вот этого часового разговора вопрос к вам будет на самом деле серьёзный. Вот в Пасху все люди в храме радостные, счастливые. Но потом проходит день, и работу никто не отменял — сегодня понедельник, завтра вторник. И у нас опять идёт вот эта круговерть — понедельник, вторник, дом, работа, дом, пробки. И у многих радость, которую они ждали весь год, улетучивается. Это не моя придумка, я об этом действительно читал — радость улетучивается. И возникает какой-то синдром, даже не то чтобы страх, растерять эту радость. Вот я хочу вас спросить: как можно сохранить в себе вот эту пасхальную радость? Это очень важно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да, важный действительно вопрос и не простой. Это вопрос подвига всей
христианской жизни. И пожалуй, ответ должен быть всё тот же самый — о нашей
зависимости, точнее независимости, от разных эмоциональных наших состояний. Да,
мы переживаем утрату подъёма этой радости. Безусловно, где есть подъём, там
должен быть и спуск. Если бы люди всё время шли на подъём, они бы стали бы,
наверное, какими-то летучими ангелами и сразу бы улетели от земли. А раз это не
так, то вслед за подъёмом обязательно должен идти спуск, вслед за периодом
нагнетания эмоционального обязательно будет период эмоционального спада. Я вам,
дорогие друзья, могу порекомендовать замечательную книгу английского
христианского писателя Клайва Льюиса под названием «Письма из преисподней», был
и другой перевод, но я его не могу рекомендовать — он плохой. Вы можете найти
на том же самом сайте «Священникотвечает.рф» «Письмо №8». У каждого письма есть
своё название в переводе... я забыл, какое название у восьмого... вспомнил —
«Маятник»! Аналогия понятна: с разными периодами — плюс-минус, подъём-спад. И
вот там персонаж этой переписки неплохо как раз раскрывает вот эту особенность
человеческого бытия. Всегда будут спады, всегда будут минусы вслед за плюсами.
И несмотря на то, что пишет из преисподней «товарищ», в общем-то чисто
по-христиански и очень трезво описывает вот эту диалектику человеческой
личности, человеческого жизненного пути.
А. Ананьев
— Спасибо вам большое. Я читал «Письма Баламута» и «Расторжение брака», а вот о «Письмах из преисподней» я, откровенно говоря, слышу впервые. Я с огромным удовольствием, конечно, её прочитаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну вот «Баламут»-то... И там в послесловии к этому же самому материалу
объяснено, какие у меня именно претензии к этому несчастному «Баламуту».
А. Ананьев
— А есть претензии?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Есть претензии.
А. Ананьев
— Я знаю, куда я направлюсь сразу после нашего разговора: с удовольствием на сайт «Священникотвечает.рф». Конечно, хочется и рекомендуется каждый день причащаться. Мы в начале программы говорили, что посещать каждый день — это будет лишком много, и если душа просит...
Иером. Макарий (Маркиш)
— Ну как можно... есть же пенсионеры...
А. Ананьев
— Однако Причастие, насколько я знаю, поправьте меня, если это не так, требует подготовки и поста. Как можно поститься в Светлую седмицу после Пасхи?
Иером. Макарий (Маркиш)
— Дело в том что говорить, что требует подготовки и поста — здесь не совсем
верное противопоставление, не совсем верная конъюнкция. Пост может представлять
собой часть подготовки, а подготовка диктуется, с одной стороны,
индивидуальными условиями, а с другой стороны — и периодом просто церковного
календаря. Значит, в период пасхальный, послепасхальный вполне естественно, что
священник даст вам совет, рекомендацию эту подготовку уменьшить, сделать менее
напряжённой, менее длительной, быть может.
А. Ананьев
— Вы обратили внимание? Это я опять пытаюсь вернуть вас к разговору о том, чего в Пасху и в Светлую седмицу делать нельзя.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Самое простое — вот подойти к священнику, в большинстве московских храмов
несколько священников, в большинстве больших храмов, и скажите: «Батюшка, есть
возможность у меня причаститься несколько раз. Вот что вы мне подскажете — как
мне подготовиться?» Скорее всего, священник вам даст совет — эта подготовка к
Причастию будет...
А. Ананьев
— К духовнику?
Иером. Макарий (Маркиш)
— А духовник и есть священник, который принимает вашу исповедь.
А. Ананьев
— У меня к вам большая просьба: вот сейчас люди, которые нас слушают, хотят тоже какое-то наставление получить от вас. Я вот сейчас смотрю на вас и понимаю, что я вам тихонько завидую, я объясню, почему. Со всей нашей суетой, со всеми нашими делами очень хочется прочувствовать и быть ближе к Господу. И тут понимаешь, что вот уж, наверное, кому хорошо, так это отцу Макарию.
Иером. Макарий (Маркиш)
— А вот тут я поправлю, потому что Бог-то один — людей очень много, а Бог один.
Строить такую конструкцию, что если человек надел на себя подрясник и крест, то
он, значит, тем самым куда-то забрался — это ошибка, так не нужно рассуждать,
это не верно. Каждому человеку Господь открывает дорогу к Себе Своим, быть
может, путём. Аналогия такая может быть географическая: вот гора высокая, и
люди стоят по периферии, по периметру этой горы. И у каждого там какая-то
тропиночка есть. Направление одно и то же, не надо думать, что они куда-то в
разные стороны лезут — это на одной и той же вершине. Но у каждого будет свой
жизненный путь. И совет, вот эта рекомендация, если можно так выразиться — вы
идите своим путём. Не смотрите по сторонам налево, направо у кого там чего — на
чужом дворе трава всегда будет зеленее расти и розы красивее, и всё остальное,
— а вы вот свой путь держите: семейный, трудовой, молитвенный, служебный, какой
угодно.
А. Ананьев
— Я помню свои размышления, думаю: «Вот бросить всё хотя бы на неделю и уехать в Оптину пустынь или в Троице-Сергиеву лавру. И вот там-то уж точно меня ничего не будет отвлекать».
Иером. Макарий (Маркиш)
— О, Боже мой! Можно коротенькую притчу, да? Она у меня в книжке есть.
А. Ананьев
— Конечно.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Монах один жил в монастыре — очень благочестивый, самый благочестивый во всём
монастыре. И они там ему не давали покоя, монахи-соседи с ним неправильно
обходились, не понимали его. Он сказал: «Всё, я ухожу», — и ушёл из монастыря.
Нашёл прекрасное место в одиночестве, там всё есть, избушку можно поставить,
всё великолепно — так обрадовался. Пошёл, кувшинчик взял набрать воды к речке.
Набрал, поднялся, и вода случайно разлилась. Он огорчился, снова пошёл, набрал,
опять поставил, поставил косо, она опять взяла и разлилась. Он уже так сильно
напрягся, конечно, думает, что же за безобразие какое, может быть, знак какой.
Пошёл, снова набрал и куда-то его понёс, споткнулся и вся вода разлилась. Он
как ногой даст по кувшину — кувшин вдребезги разбился. Он постоял над кувшином,
подумал и пошёл обратно в монастырь к своим этим самым несовершенным собратьям.
Вот вам, пожалуйста, всё тут как в капле воды отражается.
А. Ананьев
— Какая красота. Надо будет обязательно запомнить. Последний вопрос на сегодня — время, к сожалению, подходит к концу. Сегодня понедельник, и я знаю, что, ввиду работы или каких-то обстоятельств, среди наших слушателей есть те, кто не смог посетить пасхальную службу. Ведь Светлая седмица — это возможность прожить ещё раз эту службу.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Вот о чём мы с вами говорили: каждое утро и каждый вечер... может быть, не во
всех храмах, но, как правило, в большом числе храмов, если не сказать, что в
большинстве, каждый вечер и каждое утро совершается чин пасхального
богослужения — милости просим.
А. Ананьев
— Такой — сокращённый, я так понимаю.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Он немножко другой, там крестный ход совершается потом — после Литургии
пасхальной. Пасхальной полунощницы там нет. А так очень близкая она: и Утреня,
ну, Вечерня особым чином. Соответственно, и Литургия, а Литургия всегда одна и
та же.
А. Ананьев
— Дорогие друзья, я был бы очень счастлив, если бы мне удалось сегодня с помощью моего дорогого гостя поделиться с вами частичкой радости, света и, самое главное, вот этим ощущением абсолютной, настоящей светлой свободы, которую в моих глазах буквально олицетворяет сегодня иеромонах Макарий (Маркиш), наш дорогой гость, руководитель епархиального Отдела по взаимодействию Церкви с обществом и СМИ Иваново-Вознесенской епархии. Отец Макарий смотрит на меня так хмуро как-то. Ему не нравятся длинные эти регалии все.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Да ладно, не в этом дело. На добром слове спасибо.
А. Ананьев
— Спасибо вам огромное! Христос Воскресе!
Иером. Макарий (Маркиш)
— Воистину Воскресе, друзья. Продолжайте ваш добрый христианский путь. Спаси,
Господи.
А. Ананьев
— Я — Александр Ананьев. С праздником вас, до новых встреч.
Иером. Макарий (Маркиш)
— Спасибо.
Все выпуски программы Светлый вечер