«Седьмое воскресенье после Пасхи: память святых отцев Первого Вселенского Собора». Прот. Максим Первозванский

прот. Максим Первозванский

Мы беседовали с клириком московского храма Сорока Севастийских Мучеников в Спасской слободе, главным редактором молодежного портала Naslednick.online протоиереем Максимом Первозванским.

Разговор шел о ближайшем воскресенье, в которое вспоминаются святые отцы Первого Вселенского Собора, о смысле и значении Троицкой родительской субботы, а также о памяти святых благоверного князя Дмитрия Донского, святителя Алексия Московского, преподобной Евфросинии Полоцкой, блаженной Ксении Петербургской — ​​​​​​​о том, какой поучительный пример они оставили для нас. Также мы говорили о праздновании в честь Владимирской иконы Божией Матери: в память о каких событиях оно установлено, и в чем особенность этой иконы.

---

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья! С Вами, как всегда в последнее время, в режиме самоизоляции Марина Борисова. В эфире программа «Седмица», в которой мы каждую неделю по субботам говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. Сегодня у нас в гостях клирик храма Сорока Мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский, и с его помощью мы постараемся разобраться, что же ждет нас в Церкви завтра, в седьмое воскресенье после Пасхи, и на наступающей неделе.

Протоиерей М. Первозванский

—  Здравствуйте!

М. Борисова

— Отец Максим, завтра у нас седьмое воскресенье после Пасхи, которое посвящено памяти святых отцов Первого Вселенского собора. Семь Вселенских соборов — это, вообще-то, такое основополагающее время для истории Церкви, и в Церкви очень много дней посвящено воспоминанию участников этих соборов, тех святых, которые, собственно, и оставили нам основные догматы. Почему столько внимания богослужения церковные уделяют именно памяти этих святых?

Протоиерей М. Первозванский

—  Если Вы позволите, я сначала несколько слов скажу о том, почему именно в это воскресенье мы празднуем память святых отцов Первого Вселенского собора. Дело в том, что мы продолжаем находиться с Вами в пространстве, если говорить про богослужения и про церковную жизнь, Цветной триоди так называемой, то есть периода жизни Церкви, который начинается с празднования Светлого Христова Воскресения, Пасхи, и заканчивается Днем Памяти всех святых — это воскресный день, который будет первым после праздника Троицы. Вот весь этот период называется в Церкви периодом пения Триоди цветной, и каждый день, и каждый воскресный день особенно, в нем посвящен какому-то определенному важному воспоминанию, событию, евангельскому чтению. И все эти праздники преходящи, то есть в каждый год они приходят на разный конкретный календарный астрономический день, на разное число, потому что все они привязаны к празднованию Пасхи. И вот как раз когда закончилось в прошлое воскресенье, это было последнее воскресенье периода празднования Пасхи, в прошедший четверг мы праздновали Вознесение Господне, и, соответственно, через десять дней после этого у нас будет праздник Троицы, и вот этот воскресный день, который у нас единственный попадает между праздниками Вознесения и праздниками Сошествия Святого Духа на Апостолов и Троицы, он как раз и посвящен памяти отцов Первого Вселенского собора. То есть это не случайная дата, это не просто совпадение, это очень важное событие, вставленное, встроенное именно в жизнь церковного, пасхального Троицкого цикла. И, собственно, давайте задумаемся и послушаем эти слова просто, и тогда нам многое станет понятно. Во-первых, первый — уже само это говорит о том, что... Слово «первое» — оно всегда, для всех и во все времена, и по любому поводу, естественно, является выделенным. Можно вспомнить совершенно светские какие-то строчки: «Тебя, как первую любовь, Отчизны сердце не забудет», фильм недавний про космос «Время первых» или еще что-нибудь. То, что первое, то, что впервые по-настоящему совершается, безусловно, всегда имеет особое уникальное значение, особый уникальный смысл. То есть это был первый — второе слово «Вселенский»... Что значит «Вселенский»? Мы часто не совсем верно, если мы не глубоко укоренены в церковной или, по крайней мере, исторической традиции, понимаем слово «Вселенский». Для современного уха слово «Вселенная» — это что-то про космос, что-то такое — галактики, метагалактики, скопления, туманности, черные дыры. Для церковного слуха, для церковного уха, для человека, знакомого вообще с историей, Вселенная, или эйкумена, или ойкумена (в зависимости от западного или восточного произношения) — это пространство римской цивилизации, пространство к моменту созыва Первого Вселенского собора. Мы говорим о том, что это впервые в пространстве эйкумены, римской эйкумены был создан не просто собор поместный, то есть по месту какому-то организованный, а со всей Римской вселенной, собственно, в которой и было распространено христианство. Впоследствии это стало пониматься именно уже не как римская, а как христианская Вселенная, христианская цивилизация. Со всего мира, где есть христиане, где есть христианские церкви, были созваны отцы для того, чтобы разобрать очень важный для Церкви вопрос: кто же такой Иисус из Назарета? Вот мы праздновали сорок дней Его Воскресения, мы праздновали на сороковой день Его Вознесение на Небеса, и вот теперь давайте мы зададим себе вопрос, когда Он вознесся: кто же Он такой? Кто такой Иисус из Назарета? Потому что когда мы просто празднуем Его Воскресение, мы можем об этом не думать — вот Он воскрес, это радость, Он с нами, это чудо, это... «Воскресение Христово видевше, Христос Воскресе, Воистину Воскресе!» — можно не думать, можно праздновать. Теперь Он вознесся, и давайте подумаем, кто Он, кто Тот, кто родился в Вифлееме, кто преобразился на Фаворе, кто пострадал на Голгофе и кто вознесся на горе Елеонской и воссел одесную Бога. И именно этим вопросом занимался Первый Вселенский собор. Причем, занимался не так вот, как, знаете: «А давайте-ка мы соберемся и поговорим», а занимался, можно сказать, в совершенно экстремальной ситуации, в которую попала Церковь, и в этом тоже своя удивительная диалектика и трагичность присутствует. Потому что, с одной стороны, вот император Римской империи созывает христианский собор, хотя буквально... То есть 325 год, буквально за несколько лет до этого, когда сам Константин уже стал... в своей части империи разрешил христианство, сделал его допустимой религией. Пострадали, например, святые, которым посвящен храм, в котором я служу, сорок мучеников — в том же самом начале IV века, буквально за несколько лет до этого. То есть, казалось бы, это торжество для христианства, когда наконец не просто наша вера стала разрешенной, не просто за нее перестали преследовать, а сам император созывает собор. А с другой стороны, именно в этот период оказывается, что серьезнейшая ересь, серьезнейшее заблуждение, в которое, по сути дела, вверг, которое провозгласил очень убедительно александрийский священник Арий, поставило Церковь под угрозу вообще тотального впадения в ложь и ересь, под угрозу серьезнейшего вероучительного раскола. И Первый Вселенский собор, который это преодолел, который утвердил православное учение, то, что мы сейчас с Вами читаем в Символе Веры («Верую во Единого Бога-Отца Вседержителя, в Единого Господа Иисуса Христа»), и все прочие слова, которые читаются каждым православным христианином, в общем, каждый день, который на латыни звучит как слово «кредо» — «ваше жизненное кредо», «ваш Символ Веры», — вот он был утвержден на этом самом Вселенском соборе. О том, что Иисус из Назарета — не просто человек, он не высшее творение Божие, не ангел, не дух, Он — сам Бог, творец Неба и Земли, Сын Божий, единосущный Отцу. И поэтому, мне кажется, вот место этого праздника, место воспоминания этого события, по-моему, сложно было бы, даже если очень захотеть, как-то по-другому куда-то вставить в церковный год. Найти для него более уместное место крайне сложно.

М. Борисова

— Но, как правило, мы подходим к толкованию смысла праздника, исходя из чтений «Деяний святых апостолов» и Евангелия — тех отрывков, которые положено читать за литургии воскресные. И вот завтра отрывок из «Деяний святых апостолов», из ХХ главы, там есть такие слова, которые немножко иной акцент, что ли, ставят в нашем размышлении о смысле того, что произошло вот на этом Первом Вселенском соборе, «ибо Я знаю, что по отшествии Моем войдут к Вам лютые волки, не щадящие стадо, и из Вас самих восстанут люди, которые будут говорить превратно, дабы увлечь учеников за собою. Посему — бодрствуйте». Почему, мне кажется, очень важно сегодня сделать именно этот акцент? Потому что в последнее время так складываются обстоятельства нашей внутрицерковной православной жизни, что очень много дискуссий, и в этих дискуссиях участвуют очень уважаемые люди, но с разными позициями. И нам, верующим мирянам, очень трудно бывает распознать, но что же, в конце концов, ближе к истине, чье высказывание и чья точка зрения может быть нам путеводителем именно в нашей сегодняшней жизни. И тут как раз вот ключ, наверное — это святоотеческое учение?

Протоиерей М. Первозванский

—  Ну, Вы знаете, вот если бы существовал такой список и существовала такая кнопка, нажав на которую мы получали бы точный и правильный ответ на все обстоятельства, вновь возникающие в нашей жизни, наверное, мы жили бы в каком-то совершенно другом мире, в котором бы, пожалуй, мы не захотели бы жить. Дело в том, что, в некотором смысле, последние столетия — и не одно столетие, не два, может быть даже, употребить это слово — «тысячелетие»... Что было раньше, я сказать не могу, только могу догадываться. В наше время это принято, особенно откуда-то с одного из крыльев, приписывать советскому периоду, что это все якобы советское наследие. На самом деле, нет, это наследие последних столетий, если не тысячелетий... Это представление о том, что вообще думать вредно. (Смеется.) Что есть кто-то, кто тебе что-то выскажет, и ты, соответственно, это, узнав, услышав, потому что у тебя где-то написано, что это есть высший авторитет, что вот это вот так, и все, что ты отключаешь то место, которым ты думаешь, и дальше просто вот живешь в соответствии с тем, что тебе сказали. И вот эпоха Вселенских соборов — не только сам Первый Вселенский собор, но и, по сути дела, первые все восемь веков, может быть даже, первое тысячелетие жизни Церкви — показывает, что, вообще-то, на самом деле, все было очень непросто в те времена. Вот мы начали так спокойно говорить о том, что да, император собрал отцов, они сели, они решили, они... Там же были серьезнейшие дискуссии. Там люди конкретно молились, думали, пытались найти решение по конкретному вопросу, по которому, в конце концов, они его и нашли. Они нашли это вот самое удивительное слово, которого не было до этого в церковном словоупотреблении: «сущность» - «усия» по-гречески — «единосущно Отцу», то, о чем сказано в Символе Веры про Единого Господа нашего Иисуса Христа. «Единосущно Отцу». И в дальнейшем, если мы посмотрим, как и по каким поводам созывались Вселенские соборы, то мы с удивлением увидим, что, на самом деле, если вот так мы не просто какой-то школьный учебник откроем такой для воскресной школы, а хоть чуть-чуть более серьезную какую-нибудь литературу попытаемся почитать, то мы увидим, что люди съезжались, люди собирались. Причем, приезжал какой-нибудь, например... не знаю, пример сейчас из другого собора… Девятый Вселенский собор, Шестой Вселенский собор. Приехал из Рима Папа Римский, год прожил в Константинополе. Приехали представители этой... Опять-таки, вот, пардон, уже Шестой Вселенский собор или Пятый... Приехали представители монофизитов и тот же самый год тоже прожили в этом Константинополе, где они собирались, обсуждали, разговаривали, выясняли, пытались добраться до тех слов и тех мыслей, тех формулировок, которые выразят ту самую ортодоксию, то есть православие — как нам сказать по какому-то поводу всей нашей богоспасаемой пастве вселенской о том, что является собственно православным учением по тому или иному поводу. То есть это мучительный одновременно духовный и интеллектуальный подвиг и поиск истины. Это все не просто вот — раз, откуда-то спустился какой-то список, и нам было сообщено. Сейчас происходит по гораздо более мелкому, на мой взгляд, вопросу, не касающемуся непосредственно церковного вероучения, а касающемуся практического осмысления того, что происходит сейчас, происходит обсуждение. Происходит иногда горячо, происходит иногда жарко, переходит иногда с переходом на личности, к сожалению, что, конечно, нехорошо, не есть хорошо. Но ничего нового, на мой взгляд, тут нету.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица». Со мной клирик храма Сорока Мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский, и мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья предстоящей Седмицы. На следующей неделе у нас сразу такие два дня памяти очень яркие. 1 июня у нас День памяти благоверного князя Димитрия Донского, и на следующий день, 2 июня, у нас праздник в честь перенесения мощей святителя Алексия Московского. Два этих имени в истории российской связаны настолько крепко, что, в общем, как бы один без другого — даже как-то не представляешь себе, как о них говорить. Но мне кажется, что разговор об этих двух святых еще носит такую особо актуальную окраску, поскольку это разговор о взаимоотношении Русской церкви и советской власти. Вот времена правления князя Димитрия и времена святителя Алексия — это то самое время, когда, практически, они были ну как бы в абсолютном единстве. То есть святитель Алексий часто брал на себя какие-то дипломатические функции, его за это даже Патриарх Вселенский упрекал, что он слишком увлекается дипломатической частью своего служения. И в то же время очень многие политические события были окрашены тем или иным отношением участников этих событий к православной вере. И участие уже святителя Алексия как пастыря там тоже было очень заметно. Как Вам кажется, какой... ну, я не знаю, урок из истории мы редко извлекаем, но, в принципе, чему нас может научить история взаимоотношений святителя Алексия и князя Димитрия Донского?

Протоиерей М. Первозванский

—  Ну, вообще, конечно, для православия, конкретно для православия осмысление отношений церковной и светской властей является такой центральной темой. Напомню Вам, что... Мы сегодня вспоминали уже тоже сейчас и Первый Вселенский собор, который собирал и созывал не кто-нибудь, а император, и в дальнейшем достаточно много... достаточно большое место светская власть занимала, в том числе, и в управлении, в принятии решений Православной церкви. Возник даже такой термин — «цезарепапизм», то есть участие «цезаря», светской власти, в церковной жизни. Думаю, здесь как яркий пример можно вспомнить и синодальный период послепетровской России, да и во времена патриархов в противовес, наоборот, западному «папацезаризму», когда слишком серьезно часто именно церковные власти вмешивались в государственную жизнь. И знаменитый император Юстиниан, его новелла, шестая новелла — о взаимодействии светской и церковной власти — этому посвящена: кто, чем, как и когда занимается в некоем идеальном представлении о том, что и за что отвечает. Так вот периоды, конечно, бывали разные. Все это, в значительной степени, было связано как с историческими обстоятельствами, так и с личностями как церковных, так и светских властей. Вот у меня сразу возникла определенная параллель: если мы говорим о князе Димитрии и митрополите Алексии, вспомним царя Михаила Федоровича Романова и патриарха Филарета, его отца. То есть когда мы видим молодого царя или молодого князя и опытного, умудренного иерарха, в том числе и в вопросах, допустим, государственных. Очень похожая ситуация как раз была у князя Димитрия и митрополита Алексия. То есть князь Димитрий был молод, он был недостаточно опытен. Естественно, он воспользовался всей мудростью и всем опытом, и всем авторитетом московского митрополита, точно так же, как позже Михаил Федорович Романов воспользовался опытом и авторитетом своего отца, который стал патриархом. Но мы видим, как эта модель, когда Церковь много и серьезно занимается государством, как она серьезно... как она прямо ломается, как она трещит буквально на следующем шаге. Это произошло и на следующем шаге у Михаила Алексеевича Романова, когда царем стал Алексей Михайлович, а патриархом стал Никон, что привело буквально к раздору, к раздраю. И то же самое в значительной степени происходило дальше, на следующем шаге, когда после смерти митрополита Алексия встал вопрос о московском митрополите. Я сейчас не буду подробно останавливаться на сложностях взаимоотношений тогдашней княжеской власти и митрополита Киприана и так далее. То есть это все такая тоже живая ткань, конкретно завязанная на конкретно исторические условия и на конкретных личностей — носителей этой самой духовной и светской власти.

М. Борисова

— Но я хотела все-таки в двух словах напомнить слушателям, что же там произошло после кончины митрополита Алексия. Дело в том, что взаимоотношения с Литвой, которая тогда была далеко не православной, были очень сложными, и так случилось, что из-за всех вот этих геополитических проблем митрополия Киевская (а, собственно, митрополит Алексий был митрополитом Киевским, просто его стольным градом стал другой град, в силу исторических обстоятельств), так вот Киевская митрополия была разделена, и та часть ее, которая отнеслась к Литве, вот туда был поставлен митрополит Киприан. И предполагалось, и, собственно говоря, и Вселенским Патриархом предполагалось, что после кончины святителя Алексия митрополию можно будет объединить вот как раз под руководством митрополита Киприана. Но, в силу, опять-таки, политических причин, его вначале Москва не приняла. Но в результате он все равно стал митрополитом в Москве.

Протоиерей М. Первозванский

—  Но сколько лет-то прошло! Я про что и говорю — что все было очень непросто, и митрополита Киприана поддерживал, например, такой авторитетнейший для и того времени, а уж для нас и подавно, святой, как преподобный Сергий Радонежский. То есть мы это, мне кажется, сейчас вспоминаем просто для того, чтобы понять, что вот мы сейчас живем в ситуации, когда вдруг нам стало многое непонятно, вдруг жизнь стала какой-то непростой, вдруг непонятно, что будет завтра и как в этой жизни что изменится. Мы их увидим, вот буквально взяв просто для любого примера, либо что вот мы говорили про этот Первый Вселенский собор, что сейчас говорим про митрополита Алексия и Дмитрия Донского... Мы видим, как все всегда было гораздо даже сложнее, чем сейчас. Поэтому вот этот урок, мне кажется, нам надо вынести — что... При этом представьте себе — если бы, допустим, какой-нибудь крестьянин заморачивался вопросами о том, чего там князь с митрополитом думают и так далее, то есть они бы там просто землю перестали пахать, они бы сеять перестали, они бы жить перестали, детей рожать, воспитывать. Для меня вот этот урок еще в том, что мы, находясь в пространстве какого-то исторического... ну, я даже не назову это — «Смутного времени», но не очень понятного времени, мы всегда должны думать и заботиться о том, что зависит непосредственно от нас. Иначе просто мы... Представьте, что сейчас мы попадаем в эпоху митрополита Алексия и князя Дмитрия Донского, и у нас есть Интернет, у нас есть Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации), и разные заслуженные народные артисты, и разные уважаемые и не очень священнослужители начинают высказывать свои мнения по поводу того, что там задумал Константинопольский престол по поводу объединения с Литвой, что там думает преподобный Сергий Радонежский, а что там задумала Боярская Дума при дворе князя Димитрия... Ну все — там крестьянину только остается идти куда-нибудь, я не знаю... пить в сарае. (Смеется.) Потому что, конечно, вот это вот обилие информации, которое мы сейчас имеем с одной стороны, а с другой стороны — принципиальная невозможность в этой информации до конца разобраться, оно, конечно, очень серьезно негативно, мне кажется, на нас действует.

М. Борисова

— Мне кажется, вот последний штрих к этому, что ли... к этой части нашего разговора — то, что все участники этих событий в результате канонизированы. То есть, в принципе, это история взаимодействия святых, очень непростая, в период их земной жизни.

Протоиерей М. Первозванский

—  Это очень важный момент, да. При этом надо понимать, что если многих из них мы можем... Знаете, вот есть святые, которые по жизни святые. Таким, например, был, безусловно, преподобный Сергий Радонежский. Есть святые, которые к святости своей пришли, пришли очень непросто, пришли сложно, и в моменты разные исторических периодов мы не можем сказать, что вот «это действовал святой» — такая вот поправка к Вашим словам. То есть — да, он, в конце концов, стал святым и был им признан, но это не значит, что в тот момент он действовал как святой. Понимаете, да? Что вот святость присутствовала в том или ином выборе того или иного человека, впоследствии канонизированного Церковью. Это правда очень важно понимать. Впервые этот вопрос серьезно встал, когда обсуждалась канонизация Николая Второго, если мы вспомним, когда серьезнейшие обсуждения внутрицерковные были по поводу святости правления государя, последнего российского государя. И напомню, что канонизация его прошла именно таким образом, что была признана его личная святость и святость его мученической, страстотерпческой кончины, но было особо отмечено, что это не значит, что все его деяния, все действия в период его многолетнего управления Российской империей могут быть признаны вот святыми. Это я сейчас не к тому, как я к этому лично отношусь, понимаете, да? А просто что это важно разделять. Важно разделять святость, признанную Церковью, и конкретные деяния конкретного человека, особенно если он стоит, в данном случае, у руля власти, власти светской, например (я говорю про князя Димитрия). Поэтому нам стоит... Вообще, это очень здорово. Это такая тема — когда начинаешь об этом думать, когда начинаешь это хоть немножечко копать, не на уровне ученых, а просто ну чуть-чуть глубже, хотя бы на уровне книг уровня ЖЗЛ, то есть не совсем каких-то вот попсовых статей из Интернета, вот хотя бы на уровне книг по глубине погружения серии ЖЗЛ, уже понимаешь, насколько все было непросто, но при этом здорово и интересно, и как Господь это все Своим промыслом удивительно разруливал. То есть для меня это еще разговор о промысле Божьем.

М. Борисова

— В эфире радио «Вера» программа «Седмица». С Вами Марина Борисова и наш гость, клирик храма Сорока Мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Мы ненадолго прервемся и вернемся к Вам буквально через минуту, не переключайтесь.

Еще раз здравствуйте, дорогие друзья. В эфире наша еженедельная субботняя программа «Седмица». С Вами Марина Борисова и наш гость, клирик храма Сорока Мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей седмицы. Вот 3 июня мы будем отмечать праздник в честь Владимирской Иконы Божьей Матери. Во все времена, и особенно в самые тяжелые исторические моменты, связанные либо с каким-то вражеским вторжением, либо с какими-то бедствиями, православные всегда искали защиту у чудотворных икон. И эти иконы прославлены самыми разными чудесами и знамениями. И все же из великого многообразия чудотворных икон русское православное сердце выбрало несколько особенно почитаемых, и среди них на первом месте, наверное, стоит Владимирская, а также Казанская, Тихвинская, Смоленская, Почаевская, Донская, Иверская и Икона Знамения Новгородская. И в этом ряду Владимирская Икона Божьей Матери три раза вспоминается особенным почитанием в церковно-богослужебном круге: 3 июня в честь избавления Москвы от крымского хана Мехмет-гирея в 1521 году, 6 июля — избавления Москвы от ордынского хана Ахмата в 1480 году и 8 сентября — это сретение иконы в Москве и избавление от Тамерлана в 1395 году. Вот три таких очень знаковых в истории события. И почему вот такое удивительное восприятие? Ведь икону эту теперь можно, в общем-то, когда карантин закончится, хоть каждый день видеть, потому что она в храме рядом с Третьяковской галереей выставлена для постоянного поклонения, и когда люди видят эту икону, что-то происходит, причем, независимо от их вероисповедания и этнической принадлежности. Что в этой иконе  такого, что отличает ее от огромного ряда других?

Протоиерей М. Первозванский

—  Ну, вообще, Вы знаете, по преданию церковному, эта икона была написана апостолом и евангелистом Лукой. Но мне сложно сказать, я на какие-то вопросы ответить, конечно, не смогу, потому что я не являюсь глубоким профессионалом в каких-то вопросах, но для меня именно Владимирская икона Матери Божьей — она, точно так же, как «Троица» Андрея Рублева. Вот для меня таких существует две главных иконы в моей жизни — это не значит, что вообще главных, но в моей жизни — это «Троица» Андрея Рублева и Владимирская икона Матери Божьей. Предстоя перед ними, ты... У меня еще только один раз такое ощущение было — когда я увидел в Новоспасском монастыре список с Владимирской иконы Матери Божьей, которая даже не названа там как список с Владимирской, а просто «Богоматерь Умиление», и я даже не знаю — по-моему, она сейчас в храме-то там не вывешена, где-то в трапезной находится, — когда ты стоишь перед иконой и понимаешь, что здесь, через эту доску, через эти краски на тебя смотрит Матерь Божья, на тебя смотрит сам Господь Бог. Вот это... Чем это вызвано, я не знаю. Я и не духовный человек, и не искусствовед, но вот это вот удивительное чувство, безусловно, на Владимирской иконе... в предстоянии перед Владимирской иконой Матери Божьей, в предстоянии перед ней я всегда ощущал. Причем, ощущал это и когда еще был мирянином, и ощущал каждый раз, когда оказывался в храме в Третьяковской галерее. И совершенно не ожидая, что я буду что-то ощущать. То есть это не какая-то вот, знаете, эмоциональная накрутка — это вот действительно... Говорят, с одной стороны, что любая икона чудотворна. То есть как бы вот есть изображение, есть надписание, освятили, встали, молимся — все, это вот икона, образ. Это чудотворная икона. Больше того, у меня есть тому удивительное подтверждение. Я, например, видел, как фотографии новонаписанной иконы... То есть вот икона написана в 90-х годах, это икона преподобного Сергия Радонежского, находящаяся как раз в храме преподобного Сергия, в колокольне Новоспасского монастыря, икона, написанная, по-моему, в 1998-1999 годах. И у меня есть ее фотография. Фотография написанной иконы. И она начала мироточить, и с ней у нас оказалась связана куча разных чудес. То есть в этом смысле — да, действительно, любая икона может быть чудотворной. Но есть какие-то вот особые образы, которые как-то вот так для всех и на все времена оказываются. Владимирская — она, конечно, одна из тех. Хотя вот эти три празднования, которые Вы упомянули, они все связаны не с тем, что люди как-то по-особому отнеслись к Владимирской иконе Матери Божьей, а вот она сама к нам таким образом отнеслась. Это ведь тоже очень важно: есть наше отношение к чему-то, кому-то, а есть отношение к нам, вот эта обратная связь. Точно так же, как мы можем сколько угодно призывать людей молиться или не молиться тому или иному святому, но люди будут или не будут получать ответ и помощь. Мы это видели прекрасно на примере, если брать Вселенскую церковь, Николая Чудотворца, которому молились, молятся и будут молиться, потому что он вот конкретно отвечает и помогает. Мы это видели, если мы говорим, в Новое время наше, Новейшее — это, конечно, Блаженная Матрона Московская, которая конкретно отвечает, конкретно помогает, и можно что угодно говорить, что угодно обсуждать, но люди все равно будут к ней идти, потому что она конкретно отвечает. То же самое, мне кажется, происходило и происходит с Владимирской иконой Матери Божьей. Первая фраза о ней, которую Вы упоминали, осенняя, связанная с совершенно тяжелейшим периодом в жизни Руси, как раз после Дмитрия Донского, которого мы вот в первой части передачи вспоминали, то есть это буквально 10 лет после Куликовской битвы. Напомню Вам, что на Куликовом поле из каждых десяти воинов девять погибло. То есть абсолютно обескровленная Русь. Нашествие Тохтамыша вообще не встретило практически никакого серьезного сопротивления — Москва была сожжена, и вслед за этим, прямо с ходу — нашествие Тамерлана. То есть полная безнадега. И вдруг вот такое вот удивительное чудо. 1480 год — это знаменитое стояние на Угре, это окончательное прекращение ига, это становление Руси как уже независимого государства, Иван III. И вот сегодняшнее вот это празднование, которое мы сейчас вспоминаем, в июне — это уже XVI век, Мехмет-гирей, то есть все, мы видим, это с юга, все идет с юга. И Тамерлан, и Ахмат, и Мехмет-гирей. И каждый раз вдруг оказывалось, что вот, ну, условно говоря, берешь с собой Владимирскую — побеждаешь, вот не берешь — не побеждаешь. Вот такая вот логика, такая совершенно вот не богословская, что называется. Такая вот простая, такая кондовая вещь. Как в том анекдоте, помните, про новых русских из 90-х годов: «Не делай, братан, не работает!» Вот это вот как раз то, что работает. Как бы мы цинично к этому не отнеслись.

М. Борисова

— Ну вот если мы вспомнили о сретении Владимирской иконы Божьей Матери, которое мы будем праздновать в сентябре, благословила на то, чтобы эту икону из Владимира привезти в Москву, Ефросинья Московская, жена, а к тому времени уже вдова Димитрия Донского. Мы вспоминали ее на прошлой неделе. А вот на наступающей неделе мы будем вспоминать другую Ефросинью — 5 июня Церковь чтит память святой Ефросиньи Полоцкой. Если Ефросинью Московскую мы вспоминали как такой православный образец женщины-жены, то Ефросинья Полоцкая — это образец, пример, что ли, совершенно другой самореализации — женщины-христианки. Дочь витебского князя, она двенадцатилетней девочкой против воли отца приняла постриг и по благословению духовника поселилась в келье рядом с Полоцким Софийским собором, в котором была огромная библиотека. И, собственно, первым ее послушанием было переписывание книг, причем, тогда это было абсолютно мужское послушание, потому что очень тяжелая работа была — там надо было выписывать каждую букву на пергаменте, все это достаточно сложно было для ребенка, для подростка. Но дело не только в том, что она стала со временем такой женщиной-просветительницей, что само по себе достаточно странно для того периода времени. Она основала два монастыря, что тоже странно для женщины тех времен. И, кроме того, ею были созданы иконописные и ювелирные мастерские. То есть абсолютно мужская деятельность. Вот удивительный пример.

Протоиерей М. Первозванский

—  Ну, Вы знаете, я хотел бы вот с чего тут, может быть, начать. Меня очень радует, что в последние десятилетия — может быть, одно, ну, максимум, два — девочек стали называть Фросями, чего раньше... Напомню, что в советское время как-то это время почти отсутствовало в списке популярных женских святых. А в последние годы, десятилетия это имя как-то возродилось, причем, возродилось — называют в честь разных святых, и в честь Ефросиньи Московской, и в честь Ефросиньи Полоцкой. И меня, честно говоря, это очень радует. Во-первых, имя ужасно красивое, и святые совершенно удивительные и чудесные. А по поводу того, что она занималась как бы мужским делом — ну, да, для этого времени это было удивительно. Вообще, если мы посмотрим, то, в общем, до конца XIX века русское, российское впоследствии общество было очень четко... конечно, у нас никогда не было кастовой системы, но сословная система... Если ты сын священника, ты не можешь поступить в светское учебное заведение, если ты дворянин, ты не можешь поступить в семинарию. Это все продолжалось до второй половины XIX века. Если ты женщина, ты вообще не можешь, там, одного, второго, третьего, пятого, и путь к образованию тебе заказан, а уж тем более, к каким-то другим... Но исключения были всегда –вот это очень важно. Точно так же, как Михаил Васильевич Ломоносов, поморский крестьянин, пришел в Москву и основал университет, точно так же, как Екатерина Великая оказалась великой российской императрицей, точно так же и во все эпохи и во все времена, в данном случае, Древней Руси, и, в данном случае, Ефросинья Полоцкая, вот... Для меня это удивительный пример, когда, если ты реально что-то хочешь и если ты реально что-то можешь, и если Господь с тобой, то никакие времена, никакие эпохи, никакие запреты, никакие системы образования — хорошие, плохие, правильные, неправильные — не способны тебя остановить и тебе помешать. Если Бог с тобой и если ты сам делаешь то, что Господь от тебя ждет, то тебе ничего не страшно, то ты все равно сделаешь то, к чему ты предназначен, к чему ты предначертан и что ты можешь и должен совершить. Это такой удивительный пример против всякого уныния, против всякого нытья по поводу того, что да, вот, у нас там, не то, у нас не те времена, у нас не те люди, у нас не та власть, у нас не то образование, у нас не то, одно, второе... Не важно, что, не важно, в какие времена. Если ты не просто вышел поговорить, поболтать, а если за этими словами что-то стоит, если ты готов делать... Ну, Вы, собственно, упомянули: двенадцатилетняя девочка ушла в монастырь против воли отца, князя. Ну как это вообще, где, в какие ворота? Как это может быть куда вписано? Ну, незаурядная была женщина! (Смеется.) И это здорово.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям: сегодня, как всегда по субботам, в эфире радио «Вера» программа «Седмица», со мной клирик храма Сорока Мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский, и мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей седмицы. Ну, вот что нас ждет в самом завершении следующей недели? Троицкая родительская суббота. Вот Вселенская родительская суббота — это всегда удивительное такое богослужение, которое, несмотря на то, что большинство из нас все-таки поминает своих усопших за каждой литургией, но при этом вот Вселенская Родительская — она как-то мобилизует эту память, эту молитву о своих ушедших. В чем смысл Троицкой Родительской субботы и вот этого великого вселенского поминовения накануне праздника Троицы?

Протоиерей М. Первозванский

—  Ну, вообще, мы видим, что родительскими субботами, по сути дела, как предваряется период Великого Поста, так и, по сути дела, завершается празднование Пасхального периода, Пасхального Троицкого периода. Мы видим две службы, которые одновременно принадлежат как постной триоде — это Суббота Мясопустная, так и цветной триоде — это Суббота Троицкая, когда Церковь поминает... Вообще, давайте мы исторически посмотрим, как они были устроены. Дело в том, что, по сути дела, это поминовение тех, кого некому помянуть. То есть вот исторически это было установлено именно так. Поэтому поминаются все. Вот если у меня умирает близкий мне друг или родственник, естественно, я буду его поминать. Но потом я умру и, возможно, будут поминать меня, но уже некому будет поминать тех, кого поминал я. То есть оказывается, что усопших всегда, и в пространстве сегодняшнего дня, и во времени прошлого, оказывается, гораздо больше, чем тех, кого мы можем охватить своим обычным поминовением. И поэтому Церковь в эти особые дни, в частности, в ожидании Великого Поста (напомню, что эта суббота уже была перед Сырной неделей, перед Масленицей), и сейчас субботы — всегда это дни именно поминовения усопших. Любая суббота — в некотором смысле, родительская. То есть всегда Церковь поминает в субботу всех святых и всех усопших. И вот перед Днем Рождения Церкви, перед праздником Святой Троицы Церковь вспоминает вот всю эту Церковь, она вспоминает саму себя. Она вспоминает всех от века скончавшихся православных христиан — матерь и отец, праотец, «братьев, сестер наших, везде лежащих, в иных местах погребенных», и дальше читается этот удивительный канон, который дважды в год всего читается. К сожалению, часто его в храмах сокращают. Когда поминаются, по сути дела, все виды и способы, какими человек может умереть, ну, за исключением, может быть, современных каких-то особенных... Там, упоминается, если кто какими-то... умер смертью, которой невозможно было умереть в древности... Но поминаются именно все. И, подчеркиваю, это очень, по сути дела, ведь чин поминовения вот такого, чин парастаса, заупокойного богослужения, он идентичен, ну, за, может быть, незначительными уже, может быть, даже так, историческими разночтениями, которые сложились за века существования Церкви. Это чин погребения. То есть при погребении христианина читаются соответствующие, как, например, говорится в «Житии Марии Египетской», когда Зосима над телом Марии прочитал приличествующие псалмы и стихословия. То есть вот при погребении человека Церковь напутствует его молитвой. А есть... И вот, собственно, панихида наша обычная тоже — это ведь, по сути дела, опять, за некоторыми исключениями, это воспроизведение чина погребения, это то же самое отпевание. И вот в эти дни Церковь эти самые славословия, эти молитвы, эти псалмопения совершает над всеми — и кто оказался лишен их в силу различных обстоятельств... Кого-то съели дикие звери, кто-то утонул, кто-то сгорел, у кого-то не было родных, близких, вообще кто-то и не знал, что жил такой человек. Как вот мы сейчас, например, видели ситуацию... Почему-то мне напомнило эту ситуацию, когда, помните, были сообщения, допустим, из Нью-Йорка, когда рефрижераторы забивали усопшими и бомжами, за телами которых никто не обратился. Вот умер человек, лежит он где-то, и никто его не погребает, и никому он не нужен, и никто его не помянет. И вот Церковь молится за всех вот этих людей, которые нуждаются в церковном поминовении. Конечно, это совершается, очень уместно это совершение в канун Дня Святой Троицы.

М. Борисова

— И в тот же день у нас память Блаженной Ксении Петербуржской. Ее память мы празднуем несколько раз в году, и вот 6 июня мы будем ее праздновать в честь ее канонизации в 1988 году на поместном соборе. Но я не хотела бы вспоминать подробно ее житие — мы довольно часто его вспоминаем. Мне кажется, тут важно сказать о том, что вот уже больше 200 лет весь многолетний подвиг юродства, который она несла по жизни, в результате принес плод в том, что от Бога ей была дана благодать скорой и действенной помощи людям. И вот 200 лет этот источник — он не иссякает, потому что на ее могилу люди бесконечным потоком идут и получают разрешение самых неразрешимых своих проблем. Есть сейчас в исторической науке такой термин — социальная история. Речь идет о том, что мы привыкли говорить об истории как о таком историческом процессе, который решается какими-то политическими деятелями. Но существует история совсем другая — это то, что творят абсолютно рядовые люди. И зачастую подлинная история происходит именно вот в человеческих сердцах, именно вот в этих удивительных каких-то посланцах Божьих, которые, собственно, и своей молитвой двигают этот исторический процесс изнутри, как вот мотор, которого не видно. Насколько правомерно такое утверждение, в особенности если говорить о преподобной Ксении?

Протоиерей М. Первозванский

—  Да, здесь всегда есть такая диалектика. С одной стороны, безусловно, исторический процесс совершают те, кто находится у руля — это князья, патриархи, цари, президенты. С другой стороны, в какие-то моменты вдруг оказывается, что вдруг главным, вдруг принципиальным оказываются совершенно неизвестные, действительно, люди, непонятно, как, почему и откуда взявшиеся, которых Господь вдруг делает неким источником силы, источником благодати, источником любви, источником милости. И иногда это просто поворачивает историю, как мы это видели в примерах преподобного Сергия Радонежского, которого мы сегодня тоже уже поминали, или других святых. А иногда это историю, может быть, и не поворачивает, но формирует душу народа, формирует представление о любви, о милости, о должном, о недолжном, о том, что правильно, о том, как надо и как не надо. И вот, мне кажется, Блаженная Ксения — она из этих святых, которые показывают, что такое любовь, показывают, что такое милость, и являются таким путеводным маяком, при этом не разворачивая государство, не приводя к каким-то историческим переворотам, еще к чему-то, поскольку она так же, как и другие многие святые, оказывается очень близка, она отвечает, она помогает, то, вот тоже, как Вы правильно сказали, более 200 лет прошло, а люди идут, идут. Вот если я приеду в Санкт-Петербург, туда я пойду первым делом, ну, или, по крайней мере, вторым. То есть выйдя с Московского вокзала, например, в первый же день я обязательно окажусь у часовни Блаженной Ксении. Это абсолютно не обсуждается, и не потому, что я священник, и не потому, что так надо, а потому что так меня поведет мое сердце. Так же, как оно поведет, да, тысячи и тысячи православных христиан. И это очень здорово.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу! В эфире была программа «Седмица». С Вами были Марина Борисова и наш гость, клирик храма Сорока Мучеников Севастийских в Спасской слободе протоиерей Максим Первозванский. Слушайте нас каждую субботу. До свидания.

Протоиерей М. Первозванский

—  Храни Вас Господь.