«Одиночество». Прот. Георгий Завершинский

В нашей студии был благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии протоиерей Георгий Завершинский.

Мы говорили об одиночестве: почему человек часто чувствует себя одиноким даже среди друзей и знакомых, в чем состоит привилегия одиночества, а также в каких случаях одиночество может быть губительным, а в каких — спасительным. Отец Георгий рассказал о своей новой книге «Привилегия одиночества: старение, болезнь, смерть. Православный взгляд»: что побудило её написать, и какие мысли наш гость хотел донести до своих читателей.

---

Ведущие: Алексей Пичугин, Марина Борисова

А. Пичугин

– Дорогие слушатели, здравствуйте. «Светлый вечер» на светлом радио. Здесь, в этой студии, приветствуем вас мы, я Алексей Пичугин...

М. Борисова

– И Марина Борисова.

А. Пичугин

– И приветствуем в нашей же студии протоиерея Георгия Завершинского, благочинного приходов Сурожской епархии в Шотландии, в Северной Ирландии, писателя, публициста. Здравствуйте.

Протоиерей Георгий

– Здравствуйте, Алексей. Здравствуйте, Марина. Здравствуйте, дорогие братья и сестры.

А. Пичугин

– Рады, что вы снова к нам приехали из туманного далека.

Протоиерей Георгий

– Ну там не так уж туманно, а совсем даже, я бы сказал, небо посветлее, чем в Москве сейчас, солнышко выглянуло.

А. Пичугин

– Уж явно совершенно.

Протоиерей Георгий

– Но зато ветра, недавно ураган был. И в общем, такой с оранжевым уровнем, тоже в Москве такого нет.

М. Борисова

– Ну вот нету в жизни совершенства нигде. Думаешь, может быть, там где-то, туманное далеко, а оказывается, что и не туманное, и не такое уж далеко, и вообще...

А. Пичугин

– На свете счастья нет, но есть покой и воля.

Протоиерей Георгий

– Не такое уж далеко, это вы верно сказали, потому что все сокращается. Расстояния сокращаются, время на преодоление их сокращается, и жизнь сама как бы, чем старше человек становится, она так сужается и быстрее переживается. Проходят, текут, летят годы, и хочется что-то выразить, а оказываешься в одиночестве. И вот это одиночество напоминает тебе вновь и вновь: ведь там тебя никто не представит, кроме тебя самого. Будешь один, один на один, где и как, и с кем – это вот вопрос, я думаю, непраздный и интересует многих из нас. Поэтому хотелось бы на эту тему и поговорить.

А. Пичугин

– Вы сами задали тон сегодняшнему разговору. Мы еще в прошлый раз договаривались, что в этот ваш приезд мы будем говорить про одиночество, в разных аспектах совершенно. Тем более что у вас есть книга «Старение. Болезнь. Смерть. Привилегия одиночества. Православный взгляд». Она вышла не сейчас, еще несколько лет назад, но об этой книге мы не говорили или только упоминали ее в наших прошлых разговорах. «Старение, болезнь, смерть. Привилегия одиночества. Православный взгляд». Ну я думаю, что сам феномен одиночества, он даже шире, чем старение человека, чем его нездоровье. Ну и в конце концов смерть это вообще большая загадка для нас, как она, в одиночестве или не в одиночестве проистекает, проходит сам переход человека.

Протоиерей Георгий

– Знаете, рефлективно или вернее интуитивно мы хотим разделить с кем-то свое пребывание. Мы хотим, чтобы кто-то услышал нас, увидел, оценил, и другие люди хотят того же самого, и в этом проходит, наверное, большая часть нашей жизни. А одиночество на самом деле это лишь стадия для того, чтобы оказаться лицом к лицу, и уже не оценивая, и не рассуждая, и не осуждая, и не рассуждая ни о ком и ни о чем, что было прежде, а вот встретить Того, Кто нас ожидает. Поэтому в этом смысле есть привилегия оказаться в одиночестве. Именно привилегия ощутить себя, осознать себя полноценной личностью, ну в достаточно само... не самодостаточной, а дорогой и достаточно ценной для Того, Кто встречает нас. А встречает нас Господь, Который оказался в одиночестве тогда, когда Он был распят, перед смертью. И мы помним прекрасно эти слова...

А. Пичугин

– Боже, Боже...

Протоиерей Георгий

– Боже, Боже, для чего Ты Меня оставил. То есть это по-человечески воспринимается как ну абсолютное одиночество.

А. Пичугин

– Мы очень часто в разных наших программах, в течение многих лет уже, сколько мы приглашаем священников говорить на евангельские темы, обсуждали эту фразу. Но я пока для себя еще не вывел ни одного ответа, который бы меня удовлетворил в какой-то мере. Потому что это: «Боже, Боже для чего Ты оставил Меня» – как оставил? Ты – Бог. С другой стороны, Ты человек, с третьей стороны, Ты все знаешь, что будет, и оно исполнено. И Сам говорил, что пусть исполнено то, что должно исполниться. Но при этом Ты, произнося эту фразу, не говоришь ничего лишнего. Ты – Бог, хотя и Человек, Ты не можешь сказать, Ты – Христос, Ты не можешь сказать ничего неважного и лишнего. Как можно современному человеку понять, что такое одиночество Бога?

Протоиерей Георгий

– На самом деле эта фраза открывает не одиночество. А Он же говорит: для чего Ты меня оставил, – значит, есть «Ты», есть Он, есть Отец, есть Боже. И это один момент. Второй момент, одиночество – это не вопрос, это не упрек, как бы мы поняли, по-человечески, а констатация: вот это то, для чего Ты Меня оставил – пройти то, что проходят и пройдут идущие за Мной, прошли те, кто шли прежде Меня. Вот проходя это, а именно порог смерти, Я приобщаю к Себе всех тех, кто окажется в подобном положении, в подобной ситуации. И вы знаете, ну есть такое понятие богословское – смертная память. И это отнюдь не унылое, тягостное и назойливое напоминание о том, что да, все мы смертны, все мы умрем, да, все мы, когда-то кончится земная жизнь. Нет, не в этом смысле совершенно. Смертная память – память радости, память встречи. Память и воспоминание о том, что Боже, для чего Ты Меня оставил? – вот для того Ты Меня оставил, – говорит Христос, – чтобы они, которые идут за Мной, эту встречу имели так, как Я имею с Тобой, Боже, Отче. Вот, понимаете, светлый момент в этом надо найти научиться. И вовсе не трагические, унылые и абсолютно иногда ну да, действительно, уж если Бог оставил Сына Своего, на что нам тогда вообще, нам-то, грешным людям, на что тогда рассчитывать, совсем ничего не остается. Поэтому я вот тоже много думал над этими словами, и в проповедях говорил, и постепенно пришел к выводу, что это слова, это констатация факта – вот то, для чего Ты Меня оставил. Вот я бы так услышал этот евангельский пассаж.

М. Борисова

– Ну вот что касается одиночества, представленного в Евангелии, то там оно очень разное, как и в жизни. Ваш предшественник на Сурожской кафедре, митрополит Антоний...

А. Пичугин

– Не предшественник все-таки.

Протоиерей Георгий

– Не мой, а предшественник нашего нынешнего архиерея.

М. Борисова

– Да, он как раз в своей проповеди рождественской обращал внимание на трагический приход Богочеловека в мир, поскольку Святое Семейство как раз оказалось в состоянии страшного, трагического одиночества. Они были никому не нужны в этом Вифлееме, их пришлось там приютиться в какой-то пещере с животными. И, в общем, этот миг, который все человечество с тех пор празднует, Рождество Христово, в тот момент, когда это исторически происходило, было абсолютно никому не нужно, кроме иностранцев-волхвов и приведенных ангелом пастухов. И то это не в сам этот момент. А сам этот момент, владыка Антоний подчеркивал, что вот приход Богочеловека в мир был ознаменован этим трагическим одиночеством

Протоиерей Георгий

– Ну странно, и надо, конечно, припомнить такие слова. Но на самом деле там было Святое Семейство – Иосиф Богоприимец, Матерь Божия. И вот там овечки, вот там загончик такой, животные. Ну нет, как-то это светло, этот вертеп – это как раз такое радостное. Вы знаете, есть такая тема трагедии прихода в мир, но именно когда Младенца видят вот волхвы и окружающие с ними. Есть знаменитое неоконченное полотно Леонардо да Винчи «Поклонение волхвов», оно в таком, ну монохромное, не цветное еще, и там действительно ужас в лицах тех, кто взирает на Младенца Христа, пришедшего в мир. Ужас, ну вот потому что все, все случилось. Это случилось. Мы этого не ждали, и оно произошло. Но это другой момент. Но да, из одиночества, конечно, мы не можем себе представить впечатления младенца, мы не помним себя такими. Я не знаю, кто мог бы сказать, что он помнит, как он родился на этот свет, открыл глаза, но уже в этот момент, когда младенец появляется, да, он еще так, ну как говорит наука, он еще не различает, он не видит, не может, там у него перевернутое, значит, зрение и потом он не может, видимо, сконцентрировать зрение на том, кто, но ощущение присутствия, я убежден, есть. Потому что еще в утробе матери, он не один, младенец, поэтому понимаете, говорить о трагическом одиночестве младенца, пришедшего в мир... Ну я понимаю, что имел в виду владыка Антоний, что Он никому не нужен, потому что, казалось бы, Царь мира, Спаситель приходит – и все бы должны собраться, там ну вот там какие-то странные волхвы там, звездочеты пришли с востока. А Ирод вместо того, чтобы радоваться, он посылает стражников убить всех младенцев до двух лет, да, в этом смысле да. Но одиночества как такового, человеческого одиночества не было. То одиночество, о котором мы с вами говорим, которое наступает в последний час, в последнее мгновение жизни человека, там действительно никого нет больше. Ты уходишь туда, куда за тобой никто не идет в данный момент. Ты идешь один туда, а куда – ты не знаешь.

А. Пичугин

– Мы как-то взяли – раз, такую высоту. Мы думали, постепенно, по ходу программы придем к высоким мотивам, а сначала хотели поговорить о человеческом одиночестве, об одиночестве тех, кто нас окружает. Часто бывает такая история, что несмотря на родных и близких людей, несмотря на то что человека окружают друзья, хорошие коллеги, есть любимый человек, он все равно чувствует себя одиноким. На эту тему много сказано, много написано, но феномен этого одиночества в окружении близких, родных, друзей, любимых, он остается.

Протоиерей Георгий

– Ну вы знаете, именно феномен, потому что, во-первых, он необъясним, во-вторых, он необъяснимым образом влияет на человека: есть люди, которые счастливы в одиночестве, есть которые несчастливы. Ну вот какое-то внутреннее устройство, психотип, может быть, человека как-то определяет. Но действительно можно быть одиноким в окружении множества людей и можно не быть одиноким, пребывая в физическом одиночестве, но это факт, об этом говорит нам вся история человечества: люди разные.

М. Борисова

– Но сейчас очень много разговоров об одиночестве в толпе, об одиночестве в интернете, о том, что человек себя чувствует неприкаянным и никому не нужным.

Протоиерей Георгий

– Невостребованным.

М. Борисова

– Никому не нужным, сам по себе. То есть все общаются с неким образом. Вот люди видят не человека как такового, а некие свои представления о нем и свои отношения с ним выстраивают, собственно, не с ним, а с этой проекцией. И человек ощущает себя лишенным вот этого теплого взаимодействия.

Протоиерей Георгий

– Да, совершенно верно. И эта трагедия затронула прежде всего западное общество. Еще в наше время, советское время, появлялись определенные, определенного характера художественные произведения, кинофильмы и так далее, которые нам были малопонятны, ну вернее, если понятны, то немногим, некоторые люди чувствовали. Такие, допустим, ну гениальные люди, как кинорежиссер Андрей Тарковский, допустим, ощущал это, конечно, безусловно. Ну в целом мы жили все-таки таким коллективным сообществом, и коллективный труд, коллективное развлечение, коллективное времяпрепровождение. И нам было непонятно. Ну может, были моложе, от этого. Но вот эта тема одиночества, она пронизывает, конечно, современную цивилизацию. Глубоко-глубоко пронизывает, задевая, уязвляя, раня, конечно, с одной стороны. А с другой стороны, и возводя человека на недосягаемый прежде уровень, потому что одиночество, все-таки у него есть привилегия. Оказавшись в одиночестве, человек способен раскрыться глубоко и вглубь, и вширь, и вообще проявить себя как личность. Как увидеть что ли эту глубину, которая в толпе не раскрывается или даже в общении дружеском, радостном таком, живом, эмоциональном общении это прикрыто, прикровенно. Открывается вот именно в одиночестве. И в одиночестве человек встречает Бога.

А. Пичугин

– Протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии, Сурожской епархии Московского Патриархата, гость программы «Светлый вечер» на светлом радио. Говорим об одиночестве.

М. Борисова

– Вот как раз мне-то это, как достаточно уже реликтовому существу в этой студии, очень близки ваши слова о привилегии одиночества. Именно потому, что вы вспомнили времена нашего детства и юности – тут ведь у нас еще, кроме такого всеобщего советского коллективизма, присутствовало полное лишение какого-то индивидуального пространства замкнутого. Даже если людям везло и, как вот моей семье повезло достаточно рано избавиться от коммунального существования, в коммунальной квартире, но нас в трех комнатах было шестеро. Поэтому своего собственного пространства, где можно было войти в комнату закрыть за собой дверь, хотя бы на какое-то время остаться наедине с собственными мыслями и ощущениями, просто не было. Если ты хотел остаться один, ты должен был дождаться, пока все заснут, пойти на кухню, закрыть дверь и там посидеть. Ну вот, собственно, я думаю, что так жило большинство. И поэтому одиночество как раз и воспринималось как великая привилегия. Но сейчас такой проблемы зачастую нет, в особенности в больших городах. И в конце концов взрослые дети могут снять собственное жилье, если они не могут его купить. Есть разные варианты, когда люди решают проблему своего индивидуального пространства. Но, собственно, ну да, решают и что? Это не становится таким стимулом творческого саморазвития, зачастую люди становятся еще более несчастными.

Протоиерей Георгий

– Ну это зависит, independs, как говорят англичане – ну конечно, зависит от характера, психотип: экстраверт, интроверт. Ну вот что-то в этом выражено, конечно, искусственно, так нельзя человека загнать в какие-то рамки: вот ты такой, ты этакий. Но в целом все-таки, почему я назвал привилегией это одиночество, ну вообще, безотносительно того, каков характер, психотип человека. Почему привилегией, потому что открывается нечто новое, несомненно, трудное, может быть, неизвестное, но оттого оно не перестает быть новым. И в этом смысле, какая-то перспектива, не какая-то, а определенная перспектива тебе самому увидеть себя самого, оказавшись в одиночестве, ну вот она не лишена, конечно, смысла и не лишена стремления. Ведь человек стремится иметь свой, как вы говорите, угол, свое место, нору свою, гнездо. Но и Христос говорит, помните: и лисы имеют норы, и птицы гнезда, а Сын Человеческий не имеет, где главу преклонить. В этом смысле, ну если лисы и птицы, то человек тем более ищет и имеет это гнездо, где ему вот в одиночестве побыть. А вот Сын Человеческий не имеет, Он странник, Он в этом мире неприкаянный, Он в этом мире невостребованный, как мы говорили. И в этом смысле Его одиночество ну на всех нас, христианах или называющих себя христианами, отображается несомненно. Мы одиноки в этом мире, да, мы невостребованы, на нас нет спроса, особенно сейчас это заметно. И пусть.

А. Пичугин

– А можете как-то подробней пояснить, почему христиане одиноки, невостребованы. Современный мир, он требует, как мне видится, он не может жить без религии, и вообще, мне кажется, что любой человек, он по натуре религиозен, это не обязательно проявление конфессиональной религии, это может быть вполне себе религия, как и вера, не знаю, во что угодно. Но при этом вот это одиночество христианина в современном мире, оно, с одной стороны, может быть для кого-то удивительным, поскольку даже у нас в России христианство является каким-то приоритетом в политике. Но если мы посмотрим на подлинное христианство, христианство не глянцевое, не голубых экранов, а внутреннее, то здесь будет сложно с вами поспорить. Но давайте вот об этом поговорим. Почему христианин остается одиноким в современном мире?

Протоиерей Георгий

– Вот вы совершенно правильно затронули и как бы отметили эту глубину и разницу, в общем, между христианством по названию, по принадлежности, по роду-племени, по социальной, политическому предпочтению, по удобству устройства своей жизни – это одно. И, конечно, подлинное христианство, которое затрагивает самую суть человека и в корне меняет его представления о мире и о самом себе, вот это и есть то самое одиночество, которое обретает человек, ну соглашаясь с ним. Иначе он не обретет, иначе он не увидит, иначе он не узнает, пройдет мимо.

А. Пичугин

– А человек при этом может быть социально успешен – все у него хорошо с семьей, с детьми с друзьями?

Протоиерей Георгий

– Конечно, может быть. Конечно, а почему, это ведь вещи разной природы, скажем так, разной природы. И вот это, но надо понимать, что от этого его успеха или неуспеха вот это одиночество и христианской невостребованности, простите, жертва, на которую идет всякий, признавая себя христианином, простите, конечно, за такое напоминание, мы соглашаемся принести себя в жертву ради этого мира, ради того, кто нас окружает, ради вообще того, чтобы жизнь была. Ну вот это такое, и вот эта жертва, конечно, мало кем из нас по-настоящему воспринимается. Кроме того, что есть и что мы воспринимаем и в чем мы участвуем как жертвы Христовой, вот сопричастники жертвы Христовой. Ну и, собственно говоря, приносящие себя в жертву вместе с Христом. Поэтому вот одиночество это и есть наша жертва, и осознание своего одиночества, согласие с ним, внутренним одиночеством. Но при этом человек живет, конечно, своей жизнью, устраивает ее. Было бы нелепо и неразумно, и совершенно не входит в планы, я не знаю, цивилизации, и не только цивилизации, но и в Божии планы тоже не входит, чтобы мы так вот преднамеренно, умея что-то делать, имея возможность устроить жизнь себя, своей семьи, своих близких, своего народа, вдруг сложили бы руки и сказали: нет, я вот одинокий, я вот христианин, и мне вообще ничего этого не надо. И сидя, сложа руки, наблюдали, как все рушится, сыпется, стареет, исчезает, ну и сами при этом бы исчезли. Нет, это совершенно не так. Поэтому успешность и смысл, стремление и рост, образование, я не знаю, карьера там, устройство цивилизованной жизни – это путь, в этом есть смысл, в этом есть разумное воплощение человеческого потенциала. Но это не отменяет и не подменяет, и никаким образом не накладывается на вещь иной природы – одиночество во Христе, и христианство как таковое, такое какое он есть, понимаете, по выражению Клайва Льюиса, да, просто христианство. Вот это, эта природа человеческая, душа человеческая, которая по природе своей христианка, она ожидает, она ищет, она хочет, чтобы одиночество оказалось открытием нового пути. Открытием, вернее не нового пути, а открытием себя.

М. Борисова

– Ну вот если взять самые излюбленные наши примеры. Все-таки для нас есть такой флагман как христианская аскетика, и о чем мы все время читаем: ну казалось бы, монах, по самому самоназванию человек, стремящийся именно к одиночеству и к взаимоотношению с Богом в диалоге. Но при этом в основном у всех святых отцов мы находим предостережение от того, чтобы человек сразу становился анахоретом, предлагается вначале достаточно длительный путь общежитийного монастыря, где есть братия, где есть обязанности, где есть дисциплина. И только уже пройдя вот такую школу возрастания духовного, если духовный руководитель видит, что человек созрел, он может благословить его на одинокий подвиг. Вот как разобраться? Это хорошо в монастыре там, предположим, есть и где-то старцы, где-то просто опытные монахи, которые могут подсказать, но мы живем в миру. И мы ориентируемся, вот мы начитаемся книжек, и нам кажется, что вот по-настоящему молитву надо от всех убежать куда-нибудь в лес или в парк, и там вот будет все очень-очень полезно для души. А получается зачастую наоборот.

Протоиерей Георгий

– А почему наоборот? Ну ведь получается, иногда хочется, хорошо ведь помолиться в одиночестве в парке. Нам ведь Христос говорит: если хочешь помолиться, зайди в комнату, затвори дверь за собой и наедине помолись Богу. Ну это нет, почему, в этом есть стремление естественное. Ну другое дело, что конечно, не всегда получается и не всегда это и мы сами можем, оказавшись в одиночестве, в парке, вдруг ощущаем, что не получается молиться, не выходит. Ну и вообще вот вы сказали о пути монашеском там, общежительном монастыре, послушания и так далее. Ну, конечно, это путь, это общий путь, чтобы избежать опасностей. В одиночестве человек подвержен многим опасностям, многим. Но это не значит, допустим, вот институт старчества, он был в определенное время достаточно широко развит, сейчас это в меньшей степени, может, его почти вообще нет. Но при старце вот было тоже своего рода одиночество. Просто ты отсекаешь, человек отсекает свою волю, поступает в полное послушание к старцу – ну и фактически он одинок, то есть вот больше-то никого нет, это путь, в общем, аскезы, путь одиночества.

А. Пичугин

– Мне иной раз кажется, что это вообще альтернативное направление в христианстве, оно не лучше, не хуже. Но меня всегда в известной мере смущает пример с старцами, монастырями и их послушниками, поскольку мы живем в другом мире. И когда мы себе или нам предлагают вариант христианства, связанный вот с примерами из жизни подвижников или старцев, он кажется очень слабо применимым в современном обществе большого города. И тут вот разговор, он достаточно уводит нас в другую сторону от одиночества, может быть, но здесь нельзя не заметить что мы очень плохо себе представляем подлинное христианство какой-нибудь Византии, на которую мы часто любим опираться, рассуждая о том, как там было хорошо и как неплохо было бы это повторить у нас. Хотя, в общем, страна была со своими огромными минусами и недостатками, но она была, естественно, пронизана идеями христианства. Или квазихристианства иной раз. Но это все вертелось либо вокруг монастырей, либо вокруг великого храма. А вот как выглядело подлинное христианство византийских провинций с их маленькими приходами и хорошо поставленной христианской жизнью, мы совершенно не представляем. А это ведь и есть то самое христианство, распространенное по всей империи.

Протоиерей Георгий

– Ну это нам трудно сейчас так судить. Но дело в том, что ничего не пропадает даром. Если было что-то полезное, доброе, вечное, то оно сохранилось и доныне. Если было что-то такое квази, как вы сказали, так оно там и осталось, в тех временах далеких, до которых нам, в общем-то, дела особого нет. И даже вот то, что для нас дошло через творения святых отцов, их там жития, их историю, это то самое полезное, что вот ценит, сохраняет Церковь, и оно действительно переходит из вечности в вечность уходит, ну и нам помогает тоже сориентироваться. Но это не значит, что надо копировать то, что мы не знаем на самом деле, то в чем мы, то состояние, в котором мы никогда не были и не будем, и ту жизнь, которая протекала там тысячелетия назад и совершенно она была непохожа, внешняя жизнь и внешнее общение было непохоже на нынешнее. Ну а внутренне человек, конечно, как известно, поменялся мало, грех есть грех, и есть и лицемерие, есть и фарисейство, есть и подмена ценностей, и лукавство. Вот так вот это все то, что в древние времена обличал Христос, Он обличает и ныне. Но не надо забывать, что обличает не кого-то далеко вокруг нас, а нас самих в этом и обличает. Ну вот в этом смысле одиночество встречает уже не обличение, а оправдание и прощение. И в этом смысле привилегия одиночества – привилегия быть прощенным и принятым Христом. И в этом смысле пусть мы не опасаемся, не заблуждаемся и не пытаемся воссоздать древние образцы, идеалы и пытаться найти в этом спасение. Ну, может быть, кто-то и находит. Ну если человеку от этого хорошо, что он, по мере сил восстанавливает древние образцы, там домостроевские образцы жизни, ну кто-то, может быть, в этом находится радостное, пусть будет так. Но что касается, как вы сказали, современного города, современного бытия и одиночества в толпе, ну я, конечно, думаю, что здесь что то иное приходит, и не менее востребованное, не менее ожидаемое и не менее, ну может быть, глубокое в христианском отношении.

А. Пичугин

– Мы продолжим через минуту с протоиереем Георгием Завершинским, благочинным православных приходов Шотландии и Северной Ирландии, Сурожской епархии Московского Патриархата, писателем, публицистом. Марина Борисова и Алексей Пичугин. Через минуту в эту студию вернемся.

А. Пичугин

– Возвращаемся в студии светлого радио. Напомню, что сегодня мы беседуем с протоиереем Георгием Завершинским, благочинным приходов Шотландии и Северной Ирландии, Сурожской епархии, и говорим про одиночество. Мы с разных аспектов попытались рассмотреть эту тему. А что, отец Георгий, христианство может посоветовать человеку, который не является христианином, возможно, является вообще не причисляет себя ни к одной конфессии, гностику, например, который точно так же ощущает себя одиноким, как и все люди. Но вот что христианин может ему сказать. Вот два человека два друга, один жалуется другому, что тот одинок, он не является христианином, друг является христианином, что может посоветовать?

Протоиерей Георгий

– Ну по-человечески, мне кажется, мудрый совет найти в этом радость. Из всякого положения надо научиться извлекать пользу. Ну если он там не говорит о духовности, ну хотя бы какую-то душевную пользу, то есть найти себя каким-то творческим образом. Построить свою жизнь так, чтобы тебе самому от этого было приятно, хорошо, чтобы твоя душа радовалась, что ты, ну душа или там твое сознание, твое «я» было удовлетворено этой жизнью. И на самом деле вот именно недостаток удовлетворенности подталкивает человек на странные, необъяснимые, порой трагические поступки. Ну вот как будто случайность, как будто вот я живу не той жизнью, которой я хотел бы. Вот это очень коварное и очень опасное состояние. Оно на самом деле, одиночество может быть спасительным, а может быть губительным в этом состоянии, когда не удовлетворен своей жизнью, оказывается в этом одиночестве, наедине с самим собой, и вот тогда, бывает, трагические решения: ну что ж, тогда эту жизнь надо прекратить, если она не моя, не нужна, не устраивает, не удовлетворяет меня, ну вот, значит, тогда и не следует быть. Ну в этом смысле может быть губительным и опасным. Поэтому ну вот, в частности, в монашеской практике к анахоретству уже приходят спустя многие-многие годы общего жития и исполнения определенных послушаний. Это в монашество уже действительно человек один на один с Богом оказывается, и если он встречает Бога и находит в этом, наполняет этим свою жизнь, и жизнь действительно живется в полноте, радости и удовлетворенности, тогда это то, что и требовалось. И в обратном случае, если вдруг оказываясь в одиночестве, в удаленности, начинает испытывать себя ущемленным и брошенным, оставленным, унывать и страдать, ну тогда не надо этого удаления, не надо этого искусственного одиночества, а надо находиться в обществе, выполнять какие-то свои функции.

М. Борисова

– Ну помимо такого подвижнического одиночества монахов, существует вполне естественное одиночество, которое большинство людей, доживающих до преклонного возраста, неизбежно ждет на вот такой финишной примой последних лет, да, в общем-то, даже не потому что они никому не нужны или неинтересны, а просто в силу абсолютно физиологических причин. С годами человеку уже трудно общаться, то есть общение для него это некоторая затрата такой внутренней энергии, на которую он не всегда способен, в силу того что слишком много недугов, слишком много свойственных преклонному возрасту особенностей, которые человека как-то потихонечку отключают от внешних раздражителей. Не говоря уже о том, что очень многого, чего безумно хотелось и в молодости, и в зрелые годы, уже совсем-совсем не хочется в старости. И, в частности, там каких-то компаний, каких-то длительных разговоров пустопорожних. И, собственно, человек постепенно как бы обретает это вот естественное состояние, когда вот есть он и есть Бог, или то, как он ощущает свое взаимоотношение с вышним миром. Но ведь при этом народная мудрость внушает, что вот, заводите детей, потому что иначе некому будет в старости стакан воды подать. То есть, с одной стороны, мы говорим о том, что вот это вот одиночество стариков, оно их просветляет и оставляет внутри них как раз большое пространство для общения с Богом, с другой стороны, все люди боятся этой одинокой старости. Где здесь компромисс или что перевешивает?

Протоиерей Георгий

– Ну боязнь одиночества и что стакан воды некому подать – это все-таки пережиток прошлого. И на самом деле общество все-таки и его степень цивилизованности определяется отношением к старикам и к детям, как известно, поэтому там, где старики лишены стакана воды со стороны общества, то это общество просто недоразвитое, и оно нуждается в серьезном исправлении, переориентировании. Ну это такой социальный момент. Ну а с точки зрения внутреннего состояния, ну конечно, принципы, взгляды, убеждения ну приходят, которые мы выносим из своей жизни, они ну конечно, устаревают, следующее поколение чувствует и переживет все по-другому, по-своему. И действительно ну не будет интересно выслушивать нас, наше старческое брюзжание тем, кто помоложе или совсем юные. Ну и все-таки остается, конечно, чем мы можем поделиться и должны поделиться с подрастающим поколением, и не только своих детей и внуков, а и с другими детьми или внуками. Вот этот опыт, опыт встречи с непостижимым, недоведомым, непознаваемым чувствами, разумом, Богом – Началом всех начал, Источником жизни и Жизнью Самой как таковой. Иногда этот вопрос возникает, и тогда мы можем ответить, можем иметь общее. Иногда его не возникает. Тогда надо постараться в своем одиночестве самим искать этого ответа. Я думаю, что достаточно внутренней энергии, если мы неподвижны даже физически, но вот это внутреннее движение, ну молитва, если умеет человек молиться, если хочет молиться, ну или обращение в пространство, в свои мечты, своего воображения, своего внутреннего мира. Ну у каждого он есть, ни один человек не лишен внутреннего мира. Это не зависит от того, кем мы себя определяем – агностиком, атеистом, или православным, католиком, или мусульманином – это неважно. Все эти определения, в принципе, остаются позади, когда человек одинок. Эти определения, они теряют смысл. А перед кем я себя буду определять православным верующим человеком? Ну пока есть общение, там еще можно сказать, круг православного общения, понятный и друг другу, нам хорошо и уютно рядом. Ну как вы сказали, Марина, наступает момент, когда вот ну уже нет и этого круга нет, близкого. Ну тогда уже позиционировать себя каким-то религиозным или конфессиональным образом ну никакого смысла нет. Просто остается во мне то, что я уже через всю жизнь пронес. И это дорого, дорого для меня, а уже ни для кого-то другого. Дорого, потому что это вызывает во мне определенные ощущения. И уже дорог не образ, не традиции, не слова даже, а дорого вот это ощущение, вот это таинство, вот это одиночество, которое перестало быть одиночеством, потому что мы уже ощущаем себя не одинокими, я уже не один. Я вот надолго запомнил в своей жизни пример, как-то однажды я был в горах, и маршрут был достаточно продолжительным, около там около 15 километров, абсолютная тишина, безветрие, ну просто абсолютное одиночество, которое только можно себе представить. И в то же самое время вдруг в какой-то момент ясно и неложно я ощутил, что я не один. И вот это вот это вот как бы пришло и запоминается, я думаю у каждого есть из людей есть такой ощущение. Знаете, я такой пример опять же привожу, что вот в пустой комнате сидим мы, ну и знаем, что пустая комната, ощущаем, да нет, кто-то все-таки есть. Да нет же, никого, ну все ушли, все давно покинули, уже вечер, ночь и я один. Да нет же, кто-то есть, оборачиваюсь назад – действительно он или она стоят сзади потихонечку, подошли и встали. А как мы знаем? Ни шума, ни малейшего движения – вот эффект присутствия. Великая вещь. И, в общем, в литургии этот самый эффект присутствия производит просто переворот. То есть человек ну служащий, молящийся ощущает себя как огнь горящий или пламень, оттого что ты не один, ты...

А. Пичугин

– А вы это сразу почувствовали, придя в Церковь, или это со временем пришло?

Протоиерей Георгий

– Со временем служения, конечно.

А. Пичугин

– Именно служения.

Протоиерей Георгий

– Нет, вообще-то, нет, вы знаете, здесь я, прошу прощения. Первый опыт, от первых литургий, первого причастия – да, тоже там был эффект присутствия совершенно необъяснимый, великий. Но это был, знаете, такой дар, то есть я этого абсолютно не был достоин и не заслуживал. То есть я ничего не сделал для этого, а просто дар пришел. А дальше, вот когда вот служение протекало годами, там дальше это стало приходить как ну не то чтобы заслуга, а некий плод твоих, твоего ну вот твоего дела, чем ты занят. Ну, конечно, было бы странно, и вообще ну я не понимаю, как можно устоять в этом. А данном случае я говорю как священник, устоять в этом служении в этом, допустим, 20, 30, 40 лет ты совершаешь литургии. Ну как можно устоять, если ничего в тебе не происходит в тот момент, когда совершается таинство, если твоя душа не возгорается, если ты этого не ощущаешь.

А. Пичугин

– Тогда бы люди не уходили из Церкви.

Протоиерей Георгий

– Ну а что, все уходят что ли?

А. Пичугин

– Ну все не уходят, ну просто есть же люди, когда это никогда не ощутили или это было давно, и они... Не знаю, помните, может быть, не очень характерный пример, сравнение вернее. Был такой фильм очень хороший, я его много раз в детстве смотрел, «Деревня Утка» назывался, с Ролланом Быковым в главной роли. Фильм семьдесят какого-то года, про маленькую девочку, которая живет у бабушки в деревне, на лето из города. И там живет какое-то существо, Шишок, которого все в детстве видят, а когда вырастают, забывают. Он переживает, что странно, как же так – когда дети маленькие, они с ним дружат, гуляют, он их лучший друг, потом когда они вырастают – все уже, они его даже, если он мимо ходит, они его не видят даже. И вот о чем я говорю, религиозный опыт, который у человека был когда-то, в начале церковного пути, когда он действительно вот чувствовал этот огонь, ему казалось, что происходит подлинное богообщение, он ощущал невероятный эффект присутствия был, а прошло время – и суета, какая-то будничность Церкви, постоянное служение, если речь идет о священнике, и этот первоначальный такой всплеск и вот ощущение Бога рядом, оно проходит. Может быть, не у всех, а может быть, кто-то умеет это в себе сохранять.

Протоиерей Георгий

– Ну да, но здесь все-таки срока давности как бы не существует, все-таки опыт есть опыт. Все-таки ну я же был я, или он, или она, и я же был тот самый человек, который это пережил. Пусть острота или действенность этого ощущения ну с годами действительно загладились. Там этот Шишок ваш, он действительно был такой таинственный, такой мистический зверечек, ну хотелось, вот он свой был, и ну потом да. Но все-таки помнят же его и потом...

А. Пичугин

– Его не помнили. Там девочка показывала фотографию, на которой он был запечатлен, изображен, его можно было сфотографировать. Она пыталась объяснить взрослым, что вот же он, вот на фотографии-то кто. Они смотрели: слушайте, действительно, кто это такой?

М. Борисова

– Ну это мы возвращаемся...

Протоиерей Георгий

– Между прочим, я вижу в этом фильме, в самом сюжете, я вижу очень тонкую вещь, авторы, между прочим, говорили о большем.

А. Пичугин

– Вероятнее всего.

Протоиерей Георгий

– Как раз очень знаменательно, что вы вспомнили этот фильм, потому что действительно...

А. Пичугин

– А вы помните его, нет?

Протоиерей Георгий

– Нет, я не помню.

А. Пичугин

– Никто не помнит.

Протоиерей Георгий

– И вы очень хорошо, живо все рассказали. Так ведь это и есть тот самый опыт, который не передашь словами, не изобразишь. Но как же ты не можешь, я же пережил. На меня смотрит: да что тут такого, я ничего не чувствую. Ну как же, я... И вот, понимаете, вот это не передашь, ни вручишь. Это не чашка чая, не рюмка там с вином или с водкой, которая давай чокнемся, ну хорошо – обоим стало хорошо. Тут так нельзя разделить. Одному было, а у другого будет в другой раз, он вспомнит потом, как она – ведь она мне рассказывала, ведь правда, ну я сейчас похожее испытывал. Ну уже и с ней я не смогу поделиться или с ним. И подобное этим и детские воспоминания, и воспоминания вот такого неофистства, прихода к вере, необыкновенно острые, яркие переживания. Ну все равно они остаются, они потихонечку покрывается какой-то пеленой забвения. Но вот здесь я хочу сказать, ну из своего опыта, я стал священником, я стремился, я хотел это развить дальше, продолжить дальше, этот опыт получить, может быть больший опыт, может быть, подобный опыт. Ну в конце концов, ну слава Богу, в общем, это не ушло, и мне знакомо это. И даже я не могу сопоставлять, в больше или меньшей степени, во всяком случая всякая литургия для меня острейшая радость и острейшее ожидание вот того чуда, которое в детстве вот от каких-то неведомых, мистических существ. Ну, конечно, по ощущениям. Ну то есть я хочу сказать, что что-то надо сделать, и тогда опыт не то что возвратится, он усугубится, он будет еще больше, еще глубже.

А. Пичугин

– Протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии, Сурожской епархии, в гостях у светлого радио.

М. Борисова

– Отец Георгий, а вот что касается общения с Богом один на один, одинокой там, скажем, ночной или раннеутренней, пока никто еще не проснулся, молитвы. В то же время мы все время слышим и читаем о том, что самое важное это все-таки Евхаристия. А Евхаристия невозможна в одиночестве, Евхаристия всегда совместное делание. Так вот все-таки что же перевешивает, что более важно для становления души?

Протоиерей Георгий

– Ну так сопоставлять не надо. Ну к Евхаристии есть путь: «где двое или трое собраны во имя Мое» – чтобы собраться, нужно еще пройти этот путь, а он и начинается с утренней молитвы, с правила, ну с движения, с устремления, с намерения человека. А там дальше, чтобы Христос разделил наше присутствие, да, действительно, двое или трое, то есть наше согласие быть во имя Христа – вот тогда «Я среди них». Вот это, между прочим, очень важный ну такой эффект присутствия, или откровения, или раскрытия Божественного присутствия в присутствии, в разделенности, понимаете. Когда мы говорим об одиночестве, привилегии одиночества в старости и уже с опытом человека – это уже не одиночество, это мы уже прожили те этапы, прошли их, мы уже испытали это, у и нас есть опыт и впечатления, и воспоминания. И ну, в общем, надо уже куда-то дальше идти. И в этом смысле, конечно, Евхаристия нам приоткрывает Божие Царство, но оно не приходит в полноте. Мы еще живы, мы продолжаем еще жить этой жизнью, земной. И так же, как Христос воскресил четверодневного Лазаря, допустим, ну Лазарь еще жил, он потом умер естественной смертью. Вот и, в общем, это еще не то воскрешение, о котором говорится в Символе веры, о котором говорит Книга Откровения.

М. Борисова

– Но ведь очень часто бывает, что вот мы стоим в храме, и вроде как мы все вместе, а каждый молится как бы сам по себе, отдельно. То есть вот что что должно произойти, чтобы из этих вот суммы одиночеств родилась общая молитва, когда все едиными усты и единым сердцем?

Протоиерей Георгий

– Это очень важный вопрос, который вы задали, и он натолкнул меня исключительно на такое размышление. Есть эффект толпы: нас много – делай как я, делай как все, делай как мы – и это противоположность Евхаристии. Понимаете, вот именно как бы, с одной стороны, разлучение и одиночество, с другой стороны, вместе. Вот смотрите, Символ веры не звучит «веруем», да, а «верую» – я выражаю то, как я чувствую сам, не потому что она, он, батюшка, архиерей, Святейший Патриарх говорит, а потому что я так хочу.

А. Пичугин

– А христианство – это не религия толпы, вот мы об этом часто забываем.

Протоиерей Георгий

– Именно. Именно.

А. Пичугин

– Соборность – да, но это не толпа. Это как раз «я».

Протоиерей Георгий

– Именно это противоположность толпе. И греки очень четко понимали, есть понятие толпы – «охлос» – это вот, а народ Божий – это «лаос». Это именно вот то ощущение, когда ты одинок, ты в одиночестве, ты предстоишь Богу лично. Вместе с ними – с ним, с ней, с сослужащими, с предстоятелем, с другими служителями в храме, где вместе собрались, но каждый представляет себя. И отдает отчет лично о том, что происходит и соглашается с этим. Вот это великая вещь. Смысл в том, чтобы то есть явление Христа, откровение Божие совершается «там, где двое или трое собраны во имя Мое» – то есть согласны, да, мое присутствие здесь не потому, что я там хотел ну усладить свой музыкальный слух, значит, прекрасными песнопениями, там не потому что я там строго постился, и вот там вот очень хочу, а потому что мне хорошо здесь быть, хорошо, потому что я ощущаю, в своем одиночестве ощущаю Тебя, Господи, и я лично к Тебе обращаюсь и благодарю, Отче, за посланного Тобою Сына. И вот в этом благодарении я, он, она, и вот мы это делаем каждый лично от себя. И это уже не «охлос» – толпа, которая повторяет движения, просто механически воспроизводя их, потому что так делают все. Как на огромном футбольном стадионе бывает (я один раз бы на большом футбольном матче, и меня это поразило – вот ощущение действительно такой массы огромной, которая выполняет одни и те же движения, один и тот же слоган произносит, то есть качается из стороны в сторону одновременно десятки тысяч там этих болельщиков или что-то они там скандируют) – и это поражает, это какое-то грандиозное такое совместное действие. Вот это не оно, а противоположность тому, что производят в Церкви. Даже там, где собираются огромные количества верующих, не знаю, на мессе папы римского там миллионы человек было в Дублине, в Феникс-парке в 71-м году, Иоанн Павел II когда приезжал.

А. Пичугин

– А кто там причащается, кстати, на таких мессах?

Протоиерей Георгий

– Все.

А. Пичугин

– Как вот, миллион человек?

Протоиерей Георгий

– Да.

А. Пичугин

– А как они получают?

Протоиерей Георгий

– А как пять тысяч насытились?

А. Пичугин

– Ну я понимаю, а как они, чисто технически это происходит?

Протоиерей Георгий

– Ну как вот рядами, они рядами распложены...

М. Борисова

– Там же проходит священник и раздает.

Протоиерей Георгий

– Раздает облаточки. Там же под одним видом.

А. Пичугин

– Да, это понятно.

Протоиерей Георгий

– Хотя Тело без Крови не бывает, говорят, литургия.

А. Пичугин

– Ну они же там и обмакивают.

Протоиерей Георгий

– Нет, нет.

А. Пичугин

– Сейчас после второго Ватикана-то.

Протоиерей Георгий

– Нет.

А. Пичугин

– Ладно, но я хотел ремарку небольшую сделать. Я упомянул сейчас этот фильм «Деревня Утка», и вы сказали, что, судя по тому, как я рассказываю, не совсем просто там. Я что-то пытался вспомнить – режиссер Борис Бунеев, действительно его снял, этот фильм. Он же, я помнил, что фильм (проверил – так и есть) «Конец света». Удивительный фильм 62-го года, в разгар антирелигиозной компании, антирелигиозный фильм по своей сути предполагавшийся, но один из главных героев, первая роль Станислава Любшина в кино, отец Михаил, священник в Ярославской области молодой. Снималось все в интерьерах только недавно закрытого храма. Массовка там богомолок – это крестьянки, колхозницы местной деревни, недалеко от Переславля Залесского. И вот там показано богослужение, показан удивительный, еще сохранившийся уклад церковной жизни того времени, абсолютно положительный. Там фильм боролся с другими проявлениями, как раз надо было показать, что Церковь с ними тоже борется. Там где-то что-то было такое, конечно, там этот отец Михаил молодой с матушкой своей ездили на мотороллере рок-н-ролл по ночам слушать – ну это вот нельзя было не уколоть. А в целом тоже посыл у того же Бунеева, он через фильм идет такой.

Протоиерей Георгий

– Да, видите, мы открыли, я не помнил такого режиссера, не помнил фильмы. Мы открыли за этим подтекст или смысл более глубокий, чем вот просто там детские какие-то воспоминания. Конечно, это религиозный опыт, безусловно. Я сразу как-то почувствовал.

М. Борисова

– И все-таки одиночество остается чем-то, чего большинство из нас где-то вот в глубине души опасается. Как все-таки, ну не думают такими высокими категориями, как богооставленность, но все так или иначе подробно или вскользь помнят, что уходить из этого мира им придется без чьей-либо помощи и вот этот переход совершать в одиночестве. И люди боятся этого одиночества и, даже уже находясь на его пороге, они все равно цепляются за близких. Может быть, кто-то из радио слушателей имел трагический опыт проводов таких вот близких людей, когда уже совсем-совсем начинается этот переход, и человек хватает сидящего рядом родного человека за руку и как бы приглашает его помочь, пройти вместе с ним по этому вот пространству, которое кроме никто уже не ощущает.

Протоиерей Георгий

– Задержать здесь скорее.

А. Пичугин

– «Он шел по пространству, лишенному тверди,

он слышал, что время утратило звук.

И образ Младенца с сияньем вокруг

пушистого темени смертной тропою

душа Симеона несла пред собою,

как некий светильник, в ту черную тьму,

в которой дотоле еще никому

дорогу себе озарять не случалось.

Светильник светил, и тропа расширялась».

Протоиерей Георгий

– Спасибо.

А. Пичугин

– Это Бродский про Сретение.

Протоиерей Георгий

– «Сретение», да. Это очень уместно, очень тонко и вообще непостижимо для меня, кстати говоря, который богословием занимаюсь уже там 25 лет с лишним, 30, что человек, который никогда профессионально богословием не занимался, а вот стихотворение «Сретение» – Бродский выразил это на глубочайшем уровне. Просто святоотеческим образом, я бы сказал. Даже ну непостижимо, откуда он мог это знать, откуда у него такой опыт. Откуда он понимает это лучше, чем мы, называющие себя православными священниками, христианами и так далее, ну считающие. Откуда ему известно, непостижимо. А вот Господь все-таки действует там, где считает нужным. И вот мы возвратимся... Марина, напомните...

М. Борисова

– К тому, что человек, находясь на пороге вечности, хватает за руку стоящего или сидящего рядом с ним близкого, как бы приглашая вместо с ним пройти этот трудный переход.

Протоиерей Георгий

– Или да, я бы подумал, может быть, приглашает, то есть хочет, чтобы его удержали здесь. Ну да, но знаете, какие-то разные все-таки здесь есть опыты, и зависит, наверное, от человека. Вообще говорят, как человек жил, так он и умирает. Ну кто-то в одиночестве счастлив, не знаю. Я могу только за себя в данном случае отвечать, что иногда хочется быть в одиночестве. И не просто иногда, а вот так долго быть, и это приносит радость. И ну и тоже какое-то такой вот встречи, и ну я, прошу прощения, может быть, такое воспоминание мое лично персональное. У меня был такой случай, когда я начинал служение в Глазго, ну там в одном парке на меня напали и, в общем, а в общем, меня убивали, это было ясно. И я был без сознания, и я понял, что это все, больше ничего никогда не будет. И дальше – вот что дальше, я не знаю, ну вот такой вопрос звучал: ты туда идешь?

А. Пичугин

– Подсознательно где-то, внутри вас?

Протоиерей Георгий

– А уже сознания не было, то есть я без сознания лежал.

А. Пичугин

– Ну это подсознательно.

Протоиерей Георгий

– Это терминология, это все-таки технический термин такой, научный. То есть ты есть ты.

М. Борисова

– Это, что называется, в глубине души.

Протоиерей Георгий

– Да, что-то вот такое внутреннее. Потому что я был без сознания и шел процесс, то есть меня избивали очень крепко. Я лежал на тротуаре, и четыре человека были меня ногам по голове – то есть это был конец. И вот это я понял, главное, что ну не просто, я это понял абсолютно и бесповоротно. И вот в такой момент – конечно, ты в одиночестве, никого и ничего, даже тебя с собой нет, таким, каким ты был, ты уже не помнишь себя. Вот это, конечно, очень важно, мне кажется. Сейчас я могу спокойно на эту тему рассуждать, я даже написал рассказ художественный, где там герой, который попадает в подобную ситуацию, но переживания я свои вложил в мысли этого героя. Ну то есть, понимаете, вот это решение как бы никто за тебя, никаких больше других и ни поддержки, подспорья, подсказки, там традиций, опыта, веры твоей, ничего нет с тобой – ты и все, и оно, а что оно, ты не знаешь. И только один вопрос: ты идешь туда? И вот я не знаю, вот каким образом я вообще жив. Не собирался никуда уходить, жить хочу.

А. Пичугин

– Мы когда-нибудь все пойдем. Спасибо большое. Протоиерей Георгий Завершинский, благочинный приходов Шотландии и Северной Ирландии, Сурожской епархии, был гостем программы «Светлый вечер». Говорили сегодня об одиночестве. Я напомню, что у отца Георгия есть книга «Старение, болезнь, смерть. Привилегия одиночества. Православный взгляд». Она несколько лет назад вышла, но она в многом отвечает на те вопросы, о которым мы сегодня говорили. Спасибо большое. Я Алексей Пичугин...

М. Борисова

– И Марина Борисова.

А. Пичугин

– Счастливо.