«Московское Страстное восстание 1611 года». Дмитрий Володихин

В этой программе вместе с доктором исторических наук Дмитрием Володихиным мы говорили о так называемом «Страстном восстании», когда накануне Пасхи 1611 года москвичи попытались изгнать войска Речи Посполитой из родного города, о роли Дмитрия Пожарского в этом восстании, почему оно провалилось и как повлияло на будущую победу Второго народного ополчения.

Ведущий: Дмитрий Володихин

---

Д. Володихин

— Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Это Cветлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин, и сегодня мы с вами поговорим в отсутствии всякого гостя, можно сказать, тет-а-тет, и будем наслаждаться обществом друг друга в течение часа.

Самое главное, что я хотел бы вам сегодня сказать — Христос Воскресе! Христос Воскресе! Христос Воскресе! Передача выходит в пасхальный вечер, и история, которую я собираюсь вам рассказать, пасхальная, она завершает Страстную неделю, и ею открывается Неделя светлая. История эта произошла в 1611 году, связана она с большим тяжким испытанием русского народа, и в этом испытании он понёс большие потери.

Но, милостив Господь! В конечном итоге эти потери были ко благу. Что ж, давайте погрузимся с вами в 1611 год и проследим за главным героем сегодняшнего моего рассказа, за Дмитрием Михайловичем Пожарским. Князь Пожарский годом ранее, в 1610-м, начинал со счастливых карьерных шагов.

Он возвысился до воеводы в городе Зарайск. Там был каменный Кремль, самый маленький в России, но настоящий каменный Кремль, и поэтому воеводство в Зарайске считалось делом почётным.

Наградили Дмитрия Михайловича Пожарского за его героические деяния предыдущих двух лет, 1608−1609 года, отбивал болотниковцев от Москвы, дважды разгромил тушинцев, сопровождал драгоценные, в особенности в эпоху Смуты, денежный обоз, который направляли крымским царевичам, чтобы они перестали атаковать русскую окраину, и это задание было выполнено до конца как надо.

Князя Пожарского пожаловал царь Василий Иванович из династии Шуйских, собственно, единственный царь, представляющий эту династию, Рюрикович, правда, не московского дома, а суздальско-нижегородского. И видно было, что Шуйский Пожарского ценит. Однако дела самого Шуйского складывались скверным образом. Его армия была в 1610 году разбита при селе Клушино поляками, окраины России все еще находились под контролем тушинцев и, самое главное, летом 1610 года Шуйский был свергнут с престола.

Пожарский до последнего момента, когда власть царя шаталась и возникали то здесь то там мятежные настроения, порой они выливались

в настоящий бунт, но все же Пожарский удерживал своих людей от всяческих безобразий, от попыток сдать Зарайск к тушинцам, активно противодействовал им с оружием в руках и говорил своим людям:

«Кто будет царь в Москве, тому будем служить. Говорят, что вот ныне — Шуйский, и пока он царь на престоле, будем служить ему кто бы он ни был. Верность и преданность — это главное, что нужно проявлять в эпоху Смуты, не глядя на то, обещает это выгоду или это выгоду рушит». в конце 1610 года дела Дмитрия Михайловича пошли плохо.

Дело в том, что после Шуйского боярская комиссия в Москве, так называемая семибоярщина, позвала на престол польского королевича Владислава Сигизмундовича или, как его называли в России, на свой манер, Владислав Жигимонтович.

Выпустили даже монеты с его именем, заставляли население присягать королевичу Владиславу, но до конца так и не договорились. Царевич должен был приехать в Москву, здесь он должен был принять православие, польские войска должны были отойти от Смоленска, а поляки ничего из этих условий, договорённости с русским боярством не выполнили, и народ начал колебаться.

Что тут скажешь о Пожарском? Он принял войско правительственное, то есть войско, которое поддерживало бояр, которые поддерживали поляков, в сабле. И когда дворяне московские и казаки, там было довольно большое количество малороссийских казаков, двинулись на города, где стояли со своими отрядами Рязанский, вождь национально-освободительного движения Прокопий Ляпунов и Дмитрий Михайлович Пожарский, те отбили их, отбросили. Командир правительственного отряда Сумбулов потерпел тяжёлое поражение, но Пожарский не мог сидеть на Зарайске постоянно, потому что его, как воеводу, должны были сменить и сменить приказом из Москвы, после этого приказа он терял всякое право быть воеводой в Зарайске, оставалось ему в одиночку решить, кто теперь ему господин. И он устремился к Москве он потерял воеводское положение в конце 1610 года, а весной 1611 года мы застаем его в российской столице и не очень понятно, до какой степени легально он там живёт.

Вот это вопрос достаточно сложный. Всё на Руси перемешалось, переменилось, всё на Руси оказалось вроде колоды карт, которые бросили в воздух, а потом небрежно собрали ногами в одну кучу, что-то рубашкой вверх, что-то картинками. И, в общем, разобраться в этой ситуации было крайне сложно, кому теперь служит Пожарский? Он не хочет служить королевичу Владиславу. Ещё того хуже. За королевичем Владиславом вырисовывается фигура его отца, короля Сигизмунда Третьего, который тоже хочет быть государем на Москве и давит на московскую знать, чтобы она ему это позволила.

Сигизмунд Третий — иезуит, враг православия, человек, который ставит православие ни во что, в общем, это самый скверный из возможных государей на Москве. И кто-то поддаётся ему, а кто-то резонно говорит: об этом ли мы договаривались? И среди тех, кто возражает, первую и главную роль играет патриарх Гермоген. Он не благословляет подчинение Сигизмунду. Но он не благословляет подчинение Владиславу и любым административным органам, выступающим от его имени, если Владислав не сменит веру, не станет православным. Царь в Москве может быть только православным. Всё остальное — чушь, всё остального быть не может, потому что не может быть никогда.

Католик в Москве царём быть не может. Сейчас бы, наверное, сказали, что это нарушение красных линий. В XVII веке таких слов не было, но смысл был именно таков. Нельзя подчиняться тому, кто иной веры, нельзя подчиняться тому, кто ставит договорённости с тобой ни во что. И Гермоген с этого момента оказывается стесняемым, его стараются отделить от людей, дать ему как можно меньше возможности контактировать с ними, разговаривать, писать. Постепенно он из, условно говоря, домашнего ареста переходит к более тяжелой форме заключения и в конце концов оказывается узником в каменном мешке в подвалах Чудова монастыря в Кремле, то есть к нему относятся со всей жесткостью, но он успел бросить огненные свои слова в огромную православную массу России, повсюду прозвучал его призыв: «Стойте за веру! Стойте за веру храбро, непоколебимо!» Вот это было очень важно. В тот же самый момент, в 1610 году, в декабре, был убит Лжедмитрий II, тушинский вор. И огромная масса русских войск освободилась от ложной, скверной, порочной зависимости от этого человека, фальшивого царька, и стала искать себе новой судьбы. Москва позвала этих людей. Именно из них, в основном, складывалось первое земское национально-освободительное движение. В Москве трудно было жить с польским гарнизоном, как главной силой во главе. Собственно, московских стрельцов отослали подальше, чтобы они не мешали полякам властвовать. Боярское правительство, кроме нескольких совестливых людей, было согласно подчиниться полякам. И Великое посольство, отправленное к Сигизмунду, в той его части, которая сопротивлялась его желаниям, подверглась аресту. Вообще в дипломатической истории это беспрецедентный шаг, когда послов просто арестовывают и держат как пленников. Ну, Сигизмунд III был иезуит, он на это пошел, у него были какие-то другие высокие соображения, и от этого митрополит Филарет, князь Василий Васильевич Голицын, глава посольства, должны были страдать. В этой ситуации в Москве, конечно, начал зреть мятеж. И этот мятеж, он получал всё большую и большую общенародную поддержку. Мы не знаем, кто его готовил в Москве. Очень немногие сюжеты, связанные с этим восстанием, прослеживаются по источникам. Ну, прежде всего, поляки от своих доброхотов московских узнали, что москвичи готовят акт противодействия им, акт противодействия их власти. Стали готовиться, бодрствовали не только караулы, но и вся рать, коней не рассёдлывали, доспехов не снимали, начали отправлять отряды по дворам, убедились, что у знатных людей московских, у многих на дворах стоят многочисленные сани с дровами, решили, что эти дрова предназначены для баррикад, начали атаковать тех, в ком видели вождей восстания, и именно тогда погиб человек, который, очевидно, действительно что-то замышлял и был, если не вождём будущего восстания, то одним из вождей. Это выдающийся полководец князь Андрей Васильевич Голицын. Его брат, Василий Васильевич Голицын, был в тот момент в плену у поляков. Андрей Васильевич, очевидно, решил возглавить восстание против их власти, но даже до того, как оно началось, расстался с жизнью. Несмотря на то, что я рассказываю о вещах мрачных, страшных, мы с вами проходим как бы преддверие Пасхи, Страстную неделю, на которую человеку истинно верующему приходится тяжело. Он думает о своих грехах, он кается в них, он пытается переменить свой ум. Вот для России, в особенности Москвы, которая погрязла в грехах Смуты, подготовка к восстанию явственно имевшему православное содержание, пришлась на Страстную неделю, и началось всё с тяжёлой потери.

Д. Володихин

—Тем не менее у нас здесь Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин. Наша тема «Страстное восстание 1611 года». Что происходит далее? Вожди восстания не имеют над собой ни одного действительно знатного человека. Вожди восстания знают, что к Москве постепенно подходят рать лидеров земского национально-освободительного движение, что к Москве идет лидер Рязанского дворянства Прокопий Ляпунов, великий человек того времени, думный дворянин по чину своему, достойная личность, идет атаман Заруцкий, с ним казачья вольница, идет князь Трубецкой, с ним отряд дворянства, которое решило попытать счастье в Москве, переменить ход дел сбросить поляков, потом подумать о том, кого звать на престол, и идет еще вожак еще один земцев — Просовецкий, его знают очень мало тем не менее на первом этапе земского национально-освободительного движения он играл серьезную роль. Что происходит в Москве? В Москве ждут, в Москве готовятся, когда земцы подойдут к стенам города, восстать. И поляки знают, что восстание будет. И здесь достаточно сложно сказать, кто инициировал боевые действия. Поляки начали предпринимать превентивные меры, расставлять артиллерию на стенах, отзывать отряды из города под защиту стен Кремля и стены Китай-городской, вот то сердце Москвы, которое они занимали, и в общем начались свалки, драки в городе. Обозлённые поляки ограбили русское купечество, жившее богато в Китае городе. Мало того, они совершили военное преступление, массовую резню. Купцов, их слуг, членов семей убивали большими массами в Китай-городе, складывали трупы в дома и грабили всё то ценное имущество, которое от них оставалось. Понимаете, тут желание приготовиться к атаке восставших накладывалось на желание грабить, грабить и грабить богатейшую столицу России. Полякам стали оказывать противодействие. Часть артиллерии городской перешла в руки восставших под их контроль, и здесь надо познакомить с теми, кто оказался во главе восстания в отсутствие по-настоящему знатного, крупного по масштабам московского царства воеводы, князя Голицына. Итак, во главе восставших стояло несколько крупных фигур. Это Иван Бутурлин, который стоял в Заяузье, это Иван Колтовский, который стоял в Замоскворечье, это князь Дмитрий Михайлович Пожарский, и у него особая позиция, он встал в районе Большой Лубянки, там, где начинается Сретенка. Там стояла веденская церковь Пречистой Божией Матери, сейчас её нет, её в 20-х годах уничтожили, в советское время. И там был двухэтажный деревянный дом Пожарских. Неподалёку от него располагался Пушечный двор, то есть место, где изготавливали артиллерийские орудия. Договорившись с мастерами Пушечного двора, Пожарский раздобыл значительную по количеству орудий батарею, и он поставил большую баррикаду на Большой Лубянке. Когда поляки пытались атаковать его, он открыл огонь из орудий с пушечного двора, из пищалей, дал им отпор. Польская кавалерия должна была отступить. Польская пехота должна была отступить. Тогда вызвали на подмогу мушкетёров из отрядов немецкого наёмного воинства. Четыреста мушкетёров приступили к русским баррикадам в районе Тверской улицы. И там им следовал успех, потом их бросили на Сретенку, там, где стоял Пожарский. Сначала, вроде бы, им удавалось что-то сделать, но потом, к вечеру первого дня восстания, они запросили помощи, им стало не хватать сил. А что это за день такой? А это был, между прочим, Великий вторник на Страстной неделе. 19 марта 1611 года, и в этот день бой принёс полякам в основном разочарование. Даже с помощью немцев они не смогли переломить ситуацию. 400 стволов в руках у высоких профессионалов войны всё равно не смогли дать в руки поляков победу. Русские наступали, они постепенно двигались по улицам. Как только поляки желали кинуться в контратаку, русские бросали на землю посреди улицы столы, стулья, брёвна, создавали баррикады в течение нескольких минут и встречали их огнём с кровель, из рвов, из-за этих баррикадных строений, из окон, и грозная польская кавалерия теряла, теряла, теряла людей. И постепенно, в общем, поляков выдавили в сторону Кремля и Китай-города, они уже контролировали очень незначительный участок столицы. Но проблема состояла в том, что не могли никак получить восставшие помощь. Это была очень большая проблема, и в их рядах, конечно, было не так много высоких профессионалов войны, как в распоряжении у начальника польского гарнизона Александра Гонсевского. Тяжело было драться с людьми, которые приучены сражаться с юности, чуть не с детства. Поэтому борьба шла в Москве нешуточная. Успех в первый день восстания, тем не менее, следовал горожанам и тем незначительным отрядам русских дворян, стрельцов, пушкарей, которые встали на сторону восстания. Вот представьте себе ситуацию. Общего руководства нет. Полевые командиры восстания действуют каждый на свой манер. Мы не знаем даже всего списка тех людей, которые возглавляли все эти баррикады, острожки, небольшие отряды, двигавшиеся в сторону центра Москвы, постепенно оттесняя польское, литовское и немецкое воинство от московских посадов, выигрывая у них пространство, возвращая город под русские знамена, мы знаем ну всего лишь несколько человек, я их перечислил, земцы не успевали помочь им. Вот это самая большая проблема. То, что огромное земское воинство, безусловно, превосходившее поляков по численности, шло, может быть, и торопилось, но, тем не менее, было слишком далеко от Москвы. Вот это самая большая проблема. И эта проблема, конечно же, сильно ударила по тем, кто стоял за Москву. И вместе с тем, дорогие радиослушатели, братья и сестры, вдумайтесь в то, что происходит в Москве. Москва много предавалась изменам, много предавалась корысти, много предавалась желанию возвыситься, не глядя на дела веры, не глядя на то, как страдает вся страна от предательства, лжи, клеветы, от корыстолюбия. Перед восстанием московский вельможа боярского рода Михаил Салтыков просто бежал из столицы, сказав захватчикам: «Выжигайте огнем и железом всю эту язву бунта, уничтожайте!» О ком он сказал? О своих братьях, русских, православных. И ушел оттуда для того, чтобы не участвовать в рискованных боевых действиях, потому что и поляков он ровно так же предал. Он не стал стоять ни за свой народ, ни за новых хозяев он просто дал дёру. Вот это образец того, сколь глубоко грех вошел в душу русского народа, в душу, в частности, населения Москвы. И Москва кровью расплачивалась за свой грех. Понимаете, это глубоко символично, что восстание происходит на Страстной неделе, самой тяжелой во время Великого Поста. И то, что перемена ума Москвы, перемена ума деятельная, когда покаяние происходит путём самопожертвования на поле брани, это великое дело. Не то, чудесно, что на первом этапе восстания люди достигли каких-то успехов в боях. Другое важнее, то, что они смогли собраться, то, что они смогли восстать против злого неприятеля, против врага своей земли и веры, то, что они смогли преодолеть своё самолюбие, своё корыстолюбие и пойти на гибельное дело из соображений веры. Надо всегда помнить, восстание это кровью полило старые грехи, грехи эти начали разлагаться. Это великое дело, настоящее великое дело. Но, к сожалению, внешние обстоятельства тяжело ударили по земским ополченцам. Вот представьте себе, к Москве идёт отряд великолепно вооружённых, экипированных поляков во главе с полковником Струсем. И одновременно земское ополчение отправляет подмогу для восставших. Ну, очевидно, что были связи между вождями московского восстания и вождями первого земского ополчения. Очевидно, Пожарский не напрасно познакомился когда-то с Прокопием Ляпуновым, ещё когда сидел воеводой в Зарайске и сражался против Сумбулова. Так вот, отправлен был Иван Плещеев, командир конного отряда, знатный человек, который сам по себе мог бы возглавить это восстание, но по дороге он столкнулся со Струсем, после тяжелых боев был разбит В итоге что? В итоге утром 20 марта Струсь вошёл в Москву и пополнил гарнизон Александра Гонсевского новыми силами, в то время как восставшие не получили никакой подмоги, не успевало, к сожалению, земское движение. Вот выбросили вперёд лёгкий отряд, он не справился с задачей. А основные силы отставали пока, отставали, отставали гибельно страшно. И когда ты думаешь об этом, слёзы выходят из глаз, и больно становится за предков своих. Дорогие радиослушатели, напоминаю вам, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы буквально на минуту прерываем наш с вами разговор, чтобы вскоре вновь встретиться в эфире.

Д. Володихин

— Дорогие радиослушатели, это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час». С вами в студии я, Дмитрий Володихин. Мы говорим с вами о «Страстном восстании 1611 года», о восстании Москвы против иноземных и иноверных захватчиков, о восстании, одним из вождей которого стал Дмитрий Михайлович Пожарский. Мы подошли к горестному этапу этого восстания. Даже имея в распоряжении отряд Струся, всё равно поляки и литвины не могли переломить ситуацию. Этого было недостаточно, и надежда их на то, что удастся бросить войска внутрь Москвы на отвоевание посадов пока не увенчалось успехом, они сталкивались с русскими баррикадами, с русскими завалами, тяжело было с ними бороться.

Ну что ж, поляки предприняли два действия. Первое из них — это подожгли город. Это еще одно воинское преступление. Москва в то время представляла собой океан деревянных домов с редкими островками каменных палат и каменных храмов. Ветер, сильный в тот момент, разнёс огонь, и страшный был этот день. Двадцатого марта ударил мороз, и вместе с тем повсюду пылали пожары. Огонь и пламень уничтожали защитников русских баррикад, уничтожали Москву. Пламя бежало от дома к дому. Выгорали целые улицы. Огненное бедствие, можно сказать, огненная бездна обрушилась на столицу России. Полякам было что? Им не жалко был этот город. Он не был для них родным, так же, как и для литвинов и тем более для немцев. Они сидели за стенами Китай- города и Кремля, потешаясь, смотрели на то, как выгорает самый богатый, самый величественный русский. Шли бои за Острожки, и второе деяние поляков и литвинов, с помощью которого они смогли повернуть обстановку в свою пользу — это атака в тыл ополченцам.

А ополченцы стояли в Замоскворечье, и они стояли в районе Чертолья. Что такое Чертолье? Ну вот места, где расположена Пречистенка, собственно там сильные позиции ополченцев не позволяли полякам выйти из блокады, оставалась брешь в виде льда на Москве-реке в марте 1611 года, а лед все еще стоял крепко, и поляки атаковали по этому льду во фланг и тыл ополченцев. Те вынуждены были отступить. С фронта на них наступает огонь, с фланга и тыла враг приходится, теряя людей, откатываться. Успех ожидал, правда, успех частный, не решающий, в направлении на Всехсвятскую церковь и далее в сторону Заяузья. Бутурлина удалось потеснить, правда, не разгромить и не уничтожить. Стрельцы, растерявшиеся в Замосковоречье, также потерпели поражение. Там Иван Колтовской потерял позиции. Стоял, как скала, Пожарский. Его баррикада на Сретенке, близ Большой Лубянки, стояла скалой, и сколько раз ни бросались на неё поляки и литвины, они не могли ничего сделать.

Пожарский планомерно вёл огонь из орудий и из пищалей, бил в упор, и в центре Москвы улицы были завалены телами поляков и литвинов. Невозможно было выиграть эту битву, но Пожарский делал всё, чтобы её не проиграть, он предпринимал отчаянные усилия для того, чтобы организовать оборону в этом месте Москвы. Чего, собственно, ждали-то восставшие, почему они сражались с таким упорством, почему они не уступали и не отступали, почему они не хотели сдать своих позиций полякам и литвинам, хотя, казалось бы, ситуация стала безнадёжной, а поляки и литвины расчистили себе дорогу за пределы блокады, предпринятые восставшими, стали выходить к ним в тыл, и, кроме того, гибельное пламя бушевало по всей Москве, уничтожая всякую возможность сопротивления, нельзя удержать горящую баррикаду, ну нельзя стрелять, собирая порох рядом с пламенем, нельзя согреться от огня, который может тебя погубить, стужа и огонь уничтожали ряды несчастных ополченцев и вскоре, наверное, они бы все погибли, дело шло именно к этому, мы можем лишь взирать на то, что тогда происходило, с необыкновенной печалью. Ведь то, что заставило людей восстать и насмерть биться с неприятелем, оно же и приводило их к смерти и погибло очень большое количество людей. Давайте взглянем на 20 марта 1611 года как на подвиг нашего народа, совершаемый в Страстную среду, смысл Страстной среды каждому крепко верующему человеку ясен, и когда ополченцы укрепляли себя тем, что Пасха грядет, и скоро наступят всенародные всецерковные воспоминания о том, что что Христос Воскрес, их сил хватало на то, чтобы держаться в самых страшных, в самых гибельных условиях. Надо отдать должное, люди были как из стали, и как из стали был Пожарский. Но при всём том, если можно сражаться с поляком, если можно сражаться с литвином, можно и с немцем сражаться, можно сражаться с надеждой на успех с закованным в латы кавалеристом, можно противостоять отважному немецкому мушкетеру. Нельзя противостоять пожару. Сколько ни выходи против него с саблей или с пищалью, а пожар все равно победит.

Москва выгорала! То есть, это не было просто пожаром. Через несколько часов после того, как поляки подожгли, специально подожгли во многих местах русскую столицу, она вся была объята пламенем, и на месте этого пламени оставался только слой угольков и горячего пепла. Поэтому отчаянное героическое сопротивление бойцов-восставших не привело к успеху. Им не хватило чуть-чуть, им не хватило времени они ждали может быть все-таки земская рать подойдет к Москве, и хоть бы одна подошла, подошел бы Ляпунов, подошел бы Просовецкий, подошел бы Заруцкий, больше всего ждали Ляпунова, и судьба восстания была бы иной, тогда бы в город полилась река русских ратных сил, и уже полякам стало бы страшно биться за город. Но ни Ляпунов, ни Просовецкий, ни Заруцкий, ни Трубецкой никто, кроме небольшого отряда Плещеева, не успел доскакать до Москвы до того времени, когда дело восставших стало безнадёжным. Что Дмитрий Михайлович Пожарский? Не один он держал оборону, но он держал её крепче всех.

Так что все видели: Пожарский стоит, знамя еще не упало в центре Москвы, знамя русского православного дела, и, глядя на него, люди верили, может быть, есть еще надежда. И вот Пожарский пал, он не уступил, он не отступил, он не повернул от своего врага, он просто оказался ранен во многих местах и рухнул, истекая кровью, не было у него больше возможности стоять. Его соратники вынесли его из Москвы, едва живого, вынесли и отправили его в Троице-Сергиеву обитель. А потом оттуда, через некоторое время, его доставили в его собственное имение. Историки спорят, какое это было имение. Ну, скорее всего, это был небольшой населённый пункт Нижний Ландех, и Пожарский там очень долго лечился, на протяжении нескольких месяцев, очевидно, он не мог, не то, что командовать, а какое-то время, наверное, вообще находился между жизнью и смертью. Тем не менее, он выжил, и впоследствии он поучаствует в земском освободительном движении, когда Козьма Минин в Нижнем Новгороде поднимет новый стяг борьбы, и второе земское национально-освободительное движение начнёт набирать силу. Тогда Пожарского, уцелевшего в огне московского страстного восстания, позовут и скажут: «Дмитрий Михайлович, иди, ты нужен здесь, ты нужен для того, чтобы возглавить это ополчение».

Так почему же его позвали? Он был знатен, не особенно. Он не являлся аристократом по представлениям того времени, он представлял собой, что называют, сливки дворянства. Таких, как он при государевом дворе были десятки. Может быть, он покрыл себя славой в боях и сражениях? Да, он участвовал в боях и зарекомендовал себя как волевой, энергичный полководец. Он добивался победы, но эти победы не были решающими для войны. В другом дело, в другом. Пожарский прежде всего показал, что он чист и честен, что он не намерен предавать ни православие, ни русский народ. Что он не намерен продаваться захватчикам. Что он не изменит своей вере. И что он готов в этой твердости своей великой стоять до конца, теряя кровь и не опасаясь жизнь потерять. И вот за таким шли. Этот не изменит, этот не бросит своих людей, этот не свернёт с пути, на который он поставил сотни тысяч воинов, этот не сдаст. И, очевидно, вот в ту пору о Пожарском начали говорить, начали воспринимать его, используя слово «наш», «наш», «он наш», это очень важно, вот за нашим идут. Он выиграл, помните, я говорил, в боях против тушинцев при царе Василии Шуйском два больших боя. У него были и другие успехи, он много сражался. На баррикаде близ Большой Лубянки он потерпел поражение как ни крути, но это его поражение для освобождения России для него самого было более драгоценным, чем прежние его победы. Там он побил неприятеля. Здесь он заработал великую славу, и эта великая слава человека твердого, прямого, отважного, неотступного в своих целях она подарила русской земле столь необходимого вождя. Вот эта его кровь, она оплатила будущую его славу. Вот эта баррикада, с которой его унесли почти бездыханным, тем не менее, сделала его живее победителей. Вот в чём парадокс. Видимо, Господь увидел это покаяние, Руси покаяние, Москвы покаяние, русских православных людей, которые устали быть ничтожными в духе своём. И Господь способствовал тому, чтобы прославился Пожарский, чтобы можно было впоследствии призвать его на службу под земские знамена.

Д. Володихин

— Ну, а пока, в печальных обстоятельствах, я напоминаю вам, дорогие радиослушатели, что это Светлое радио, Радио ВЕРА, в эфире передача «Исторический час», с вами в студии я, Дмитрий Володихин, и мы беседуем с вами о «Страстном восстании 1611 года». Наступил Чистый четверг. О! Ужас ходил по улицам Москвы пепел и огонь, огонь и пепел, и идущие за кромкой огня безжалостные польские воины, уничтожавшие тех, кто ещё оставался жив, обгорев, будучи раненым. Страшное было очищение. И начали сдаваться восставшие. Не было сил сопротивляться без Пожарского. Не было сил биться в огненной бездне на самом дне её. Не было сил стоять дальше. Силы человеческие не беспредельны. И покроем занавесом печали эту сцену. Великий четверг наступил в Москве опустошённый, обугленный, окровавленный. Страшно было людям жить в этом городе. Шли они, те, кто остался в живых, на поклон иноземным захватчикам, просто, чтобы остаться в живых, потому что надежда их покинула, почти всех, и даже и захватчики были столь утомлены тем, что они совершили массовые убийства и массовые поджоги и столь устали лить кровь и, видимо, думали о себе, может быть, и не лучшим образом, что они пощадили тех, кто остался в живых, ну что же, не так уж много времени мне осталось, и вот трудная задача объяснить, как же пришла Пасха в такую Москву.

Она пришла. Пасха, ведь это память о Воскресении Господнем, о Духе, который всякую ветхость плоти, всякое тление плоти, всякий грех плоти способен преодолеть. Вот что такое Пасха и она явилась в Москву, она явилась в тот момент, когда сил не осталось, отвага иссякла, надежда была исчерпана, явилась она в образе отрядов земского 1-го ополчения во главе с храбрыми командирами, наполненными решимостью отвоевать Москву. Господь довёл освободительное войско до столицы. Это было очень пёстрое войско, о разном оно мечтало. Кто-то об освобождении, кто-то о спасении веры, кто-то о богатствах, кто-то об играх за власть, о том, кого бы можно опять посадить на престол, если Владислав в Москву не допустим. Но ведь у Господа разные бывают орудия. Бывает, что орудие кривое, косое, скверное, грязное орудие. Но, тем не менее, Господь использует его к победе Своей, к тому, чтобы вновь и вновь показать, что Он всесилен в делах мирских и что Он откликается милосердно на покаяние, на перемену ума, на стремление вернуться к Нему под Его руку и к вере в Него. И вот кровь ополченцев, которые сражались за Москву, дала Богу... Ну, я не знаю, наверное, покаяние — это почва для милости. Дала Богу почву для того, чтобы милость была явлена. Наступает Пасха. По улицам Москвы несутся ветра, наполненные горьким запахом дыма. А в это время через распутицу, через грязь, дожди, сырость, непогоду подходят русские полки, становятся близ столицы и говорят: тем, кто уцелел, ничего не бойтесь, вы потерпели поражение, но мы вместе с вами одержим победу, Господь с нами, мы с Ним и с Именем Его еще пойдем в бой еще переменим все то что тут наворочали господа из гарнизона польско-литовского, сидящего в Кремле и Китай-городе. Ещё битва наша не окончена. Не беспокойтесь, ещё только начинается наша битва. Братья, наполнитесь верою, наполнитесь уверенностью, что Господь нас не бросил, что Господь даст нам ещё шанс исправить всё то, что нам не удалось исправить пока. И начались бои. Понимаете, Пасха — это ведь надежда, Пасха — это ведь преображение души, Пасха — это ведь Господня милость падшему человечеству. В этот раз милость пришла в виде тысяч вооружённых бойцов, и колокола в русских храмах вновь зазвенели радостно. В Москве в закопченных храмах, может быть, и не шевелились колокола, раньше только ветер качал их, но в тех местах, куда пришли ополченцы, зазвучала музыка вторя возгласам: Христос Воскресе.

И ополченцы стояли с весны 1611 года по август 1612 года без поддержки.

Выдерживали бои с поляками, отвоевали у них большую часть города, мешали всем попыткам польского короля Сигизмунда III оказать поддержку своему гарнизону, заставили этот гарнизон бедствовать. Сами страдали, обнищали, ободрались, ни одежды, ни справной обуви, ни каких-нибудь добрых, комфортных условий сидения в лагерях на развалинах Москвы. Но дождались своего, дождались. В августе 1612 года в Москве появилось второе земское ополчение. Кто же шёл во главе него? А во главе него шёл тот самый Дмитрий Михайлович Пожарский, тот самый израненный полутруп, который получил бесконечное количество ран и пролил бесконечное количество крови, в боях посреди Москвы и за Москву, и в особенности за веру на Большой Лубянке, встал на ноги, принял командование земской ратью, привел ее к великому городу, встал на окраине, щитом против польских сил, которые шли на подмогу польско-литовскому гарнизону Кремля и Китая города с запада под командованием Гетмана Ходкевича, и он, человек для которого битва за Москву была делом чести и веры, должен был отстаивать её вместе с теми, кто стоял тут со времён Пасхи, наступившей после Страстного восстания. В чём здесь главный смысл, дорогие радиослушатели? А смысл в том, что даже тот, кто за две минуты до смерти своей повернётся к Богу и исправится, сделает нечто ради того, чтобы примириться с ним, раскается и переменит ум, имеет надежду на Его милосердие.

Страшным грехом покрыла себя Москва в начале Смуты, заплатила за этот грех кровью, смертями, жертвами, и потом получила от Бога сначала надежду, а потом и милость, и справилась с тем, что ее корежило, с тем, что было результатом ее грехов, справилась с тем, с чем справиться сама одним только человеческим разумением и человеческим усилием была неспособна.

Справилась, с Божьей помощью справилась. И тогда те, кто в 1611 году во время Страстного восстания потерпели поражение, отступили, были ранены, были унижены и раздавлены, сделались по милости Божьей победителями.

Вот вам Страстная неделя, вот вам Пасха, вот вам Неделя Светлая. Вот символы всей жизни русской. Иначе у нас, по-моему, жизнь и не получается, если мы с кровью не выкорчевываем собственные грехи, то и не живем, как люди. А если получается это сделать, то Господь дает нам света, и тепла, и радости. Помните, что когда-то наши предки встали на смертный бой во время страстного восстания за несколько дней до наступления Пасхи.

Помните их жертвы, помните их славу. Христос воскресе!

---

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов