«Как не подменить духовную жизнь магизмом?» Священник Григорий Геронимус

У нас в гостях был настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино священник Григорий Геронимус.

Мы говорили о том, почему в настоящее время многие христиане особенное внимание уделяют обрядовой стороне церковной жизни, чем это может быть опасно, и как не подменить духовную жизнь магизмом.

Ведущие: Алексей Пичугин, Марина Борисова

---

Алексей Пичугин:

— Дорогие слушатели, здравствуйте. «Светлый вечер» на «Светлом радио». Здесь, в этой студии мы, я Алексей Пичугин.

Марина Борисова:

— И Марина Борисова.

Алексей Пичугин:

— И вместе с нами и с вами здесь сегодня священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино. Отец Григорий, добрый вечер. Здравствуйте.

Священник Григорий Геронимус:

— Добрый вечер.

Марина Борисова:

— Отец Григорий, сегодня нам хотелось бы поговорить на тему достаточно прикладную, по крайней мере, в первом приближении. Речь идет о том, что бывают такие времена, когда какие-то тревожные события надвигаются на большое количество людей, в особенности, если нужно провожать кого-то из близких куда-то, где его ждет какая-то непонятная опасность. Верующие близкие люди стараются снабдить его каким-то священным предметом, веруя, что этот священный предмет убережет его в случае опасности. Я помню, когда начинала ходить в церковь, меня очень интересовало, все бабушки говорили: а у тебя есть «живые помочи», «живые помочи» у тебя есть? Я думала, что за помочи такие? Выяснилось, что имеется в виду поясок, на котором отпечатаны слова 90-го псалма, начинающиеся «Живый в помощи Вышняго в крове Бога Небесного водворится». Догадаться, что это 90-й псалом, я с ходу не могла, потому что я тогда еще псалтирь не читала, но «живые помочи»-то я запомнила. Многие стараются какие-то иконки, какие-то ладанки вручить своему уходящему в неизвестность близкому человеку. Насколько это язычество и насколько это христианство? Если почитать какие-то военные рассказы из литературы 20-го века, многие неверующие комсомольцы, которым мамы вшивали в ворот гимнастерки крестик, или давали иконку, или что-то такое священное с точки зрения верующей мамы они уносили с собой. Потом оказывалось, что они проникались уверенностью, что именно этот священный предмет они воспринимали как такой хранящий их, может быть, силою материнской молитвы, каждый по-своему объяснял. Что это? Это полезно? Это вредно? Это христианство? Это язычество? Сейчас, насколько я понимаю, это вообще очень распространенное явление, в каждом храме, наверное, если спросить за ящиком, это подтвердят.

Алексей Пичугин:

— Да, мне даже рассказывали, что последние дни в храмах в свечных ящиках, лавках церковных исчезли, были скуплены все абсолютно «Живые помощи», которые всегда были в наличие, иконки маленькие, крестики. Вспомнил, так отвечает, скорее, моему и отца Григория, нашему поколению, фильм «Спасти рядового Райана» помните, где молитва снайпера звучит, где он читает псалмы. Я почему-то долгое время думал, что там тоже звучит 90-й псалом. Честно говоря, не проверял, не помню, по-моему, 90-й, может быть, какой-то другой. Но даже для солдат американской армии, Британской армии это было характерно на войне.

Священник Григорий Геронимус:

— Да, для любого христианского воина это, конечно, очень характерно. Вы говорили о русской литературе, мне сейчас вспоминается эпизод из романа «Доктор Живаго», где главный герой сначала оказывается среди «красных» и находит там на умершем бойце эту самую записку с 90-м псалмом, которую, наверное, мама или бабушка ему вложили, с исковерканными неправильными формулировками, как она со слуха запомнила, записала, но не совсем так, как это в Псалтири. Потом он уже видит погибшего «белого» бойца, который на стороне белогвардейцев сражался, и у него тоже точно такая же записка с тем же текстом, у него, правда, правильно, он человек был знающий, грамотный, который себе выписал из Псалтири так, как это написано. Это показывает особый трагизм гражданской войны, когда с одними и теми же молитвами люди убивают друг друга. Это трагедия еще большая, чем когда происходит война между разными народами. Что это такое, язычество или молитва? Это может быть то и другое. Когда кто-то относится как к талисману, который сам по себе независимо ни от чего другого, каким-то магическим образом меня спасет и сохранит, это что-то такое, приближающееся к язычеству. А когда кто-то верит в Бога, молится ему и знает, что тот, кто чист совестью, тот, кто верен Богу до конца, тот, кто живет этой верой, тот действительно под кровом Всевышнего. Для него это так важно, что он даже этот текст носит с собой. Это уже не язычество, это уже позиция верующего человека, которая может и жизнь спасти, потому что вера творит чудеса. Иногда бывает так, что это вера самого человека, а иногда, как вы говорили мама, бабушка что-то вложили, это вера близкого, и вера близкого тоже может спасти человека. Мы же читаем в Евангелие, как четыре друга взяли своего пятого друга, расслабленного, который сам не мог ничего сделать, принесли его в тот дом, где находился Господь Иисус Христос, войти туда было невозможно, там толпа народа, поднялись на крышу, разобрали эту крышу, свесили его вниз. И Господь его исцелил. Почему? По вере этих его друзей, которые такое сложное мероприятие провели, разобрав крышу, его туда опустив, так они были уверены, что Христос его может исцелить, что все это сделали. По их вере Господь его спас, избавил от его болезни, и он снова наполнился всеми жизненными силами. Так по вере близких тоже Господь нас может спасти и сохранить. Когда мы крестим маленького малыша, он еще сам не может сказать, что я «Верую во Единого Бога, Отца Вседержителя», прочитать Символ Веры до конца, произнести крещальные обеты, что он отрицается от сатаны, сочетается со Христом. Но по вере близких происходит таинство, они полны веры, и их молитвами, их верой совершается таинство крещения. Крестные родители в этом участвуют. Так же по вере той мамы или той бабушки, которая вложила крестик, текст 90-го псалма куда-то своему сыну, внуку, отправляющемуся в очень сложное место, очень сложное путешествие, полное опасностей. По ее вере, она это сделала, потому что она-то знает, что Бог спасает, Бог не постыжает тех, кто к Нему обращается, тех, кто Ему молится. По ее вере спасение может явиться. Но именно как какой-то талисман, что у меня есть эта записочка, и поэтому никакая пуля ко мне не подлетит, я могу идти куда захочу, конечно, так не работает. Магии в церкви нет. Этот предмет физический, крестик, пояс с молитвой, имеют значение только как выражение веры. Если нет веры, тогда это бессмысленно, если вера есть, то тогда это не язычество, это материальное выражение нашей веры, напоминание нам о том, как это важно.

Марина Борисова:

— Всегда ли это только напоминание? Отношение наше к нательному кресту, очень у многих, я думаю, это больше, чем некий для нас знак, некое обозначение нас как христиан.

Священник Григорий Геронимус:

— Да, здесь можно разделить. Крестик это одна история, а поясок с текстом 90-го псалма это другая история. Крест свят сам по себе, это всегда святыня, но это не талисман.

Алексей Пичугин:

— И он не может оградить человека какой-то магией.

Священник Григорий Геронимус:

— Такого, что каждый, кто надел на себя нательный крестик становится непобедимым, неубиваемым супергероем, такого нет.

Марина Борисова:

— Но есть такое народное присловье, что материнская молитва даже со дна моря поднимает. Эта материнская молитва ведь не требует какого-нибудь вещественного знака. Это же не важно, есть ли у ребенка, за которого молится мать какая-то иконка или какой-то священный предмет, который мог бы засвидетельствовать, что она о нем молится. Это же не имеет никакого значения. Но при этом можно представить, сколько людей, побывавших на поле брани, уверены, что их там спасла именно материнская молитва. Меня всегда интересовал феномен необходимости вещественного свидетельства о молитве.

Священник Григорий Геронимус:

— Можно обойтись, если мы молимся обычно перед иконой, но если иконы нет, все равно можно помолиться. Эти вещественные знаки являются важным дополнением, важным выражением нашей веры, но вера может существовать и без вещественных знаков. С чем можно сравнить? Я двадцать с лишним лет живу со своей супругой, моя любовь к ней часто выражается в каких-то вещественных поступках, я могу что-то подарить, какие-то у нас есть предметы, которые напоминают нам о каких-то днях нашей совместной жизни. Если их не будет, этих предметов, прекратится ли наша любовь? Нет, любовь может существовать и без этих предметов и без подарочков, хотя это очень важное выражение. Но мы не перестанем любить друг друга, если все наше имущество будет уничтожено и какое-то время не будет возможности сделать друг другу никаких подарочков. Но эти подарочки очень важны, и эти предметы для нас очень важны, это будет большой неприятностью для нас, если все это пропадет. Не как даже материальная пропажа, а как воспоминание о том, что мы вместе прожили в каких-то счастливых или наоборот трудных моментах нашей семейной жизни. Так же и наша вера ищет какого-то материального выражения, и действительно выражается через использование тех или иных предметов, освященных предметов. Вот мы свечку зажигаем, ставим в храме, это символ нашей молитвы. Можно помолиться, если никакой свечки нет? Можно. Подсвечника нет, или огня нет? Можно и без этого обойтись, но это помогает, так нам проще, это нам самим нужно, вот таким образом выражать нашу веру и нашу молитву.

Алексей Пичугин:

— Напомним, что в гостях у «Светлого радио» сегодня священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино.

Марина Борисова:

— Вообще отношение верующего человека к каким-то предметам, символизирующим его веру, это всегда такая загадочная история. Для меня всегда примером было отношение Федора Михайловича Достоевского к тому Евангелию, которое ему подарили жены декабристов, когда он попал на каторгу. Он потом всю жизнь держал при себе именно это Евангелие. Я предполагаю, что когда ему нужно было прочитать, он, может быть, им и не пользовался. Потому что можно было купить Евангелие, изданное более крупным шрифтом, или более в удобном переплете. Но он всегда держал его при себе. Это отношение к вещи. В принципе, ведь это книга, это вещь.

Алексей Пичугин:

— Мы не знаем, может быть, если ему нужно было что-то в Евангелии прочитать, или прочитать Евангелие, он брал эту книгу. Тут же для него, понятно, это был символ не просто подарка, а подарка от людей, которые близки ему идейно, которые вместе с ним страдали. Я помню, как отец Михаил Дудко, известный священник и сын очень известного священника и когда-то диссидента отца Дмитрия Дудко, у нас была встреча, и он пришел на эту встречу в обычном восьмиконечном кресте, который священнику дают обычно при хиротонии, и через какое-то количество лет, чаще лет через пять, ему дают уже желтый крест. Отец Михаил пришел в белом простом крестике, это крестик сделали заключенные лагеря, где некоторое время был отец Дмитрий и подарили ему. И вот этот крест у них в семье хранится, и на особенно торжественные мероприятия отец Михаил его надевает. То есть такое выражение, мне кажется.

Священник Григорий Геронимус:

— Да, но мы существа не чисто духовные, мы не ангелы, по крайней мере, большинство из нас, а мы существа материальные, имеем душу бессмертную, но имеем и физическое тело и живем в мире, имеющем, конечно, и духовное измерение, но и материальное тоже. Мы читаем, что мы «веруем во Единого Бога, Творца Небу и земли, видимым же всем и невидимым». Есть материальное, видимое, как говорят философы чувственно-постигаемый мир, что нашими чувствами можно пощупать потрогать, на вкус попробовать, увидеть, есть у нас пять чувств, это чувственно-постигаемый мир. А есть умопостигаемый мир, к чему мы только своим умом, размышлением, разумом можем прикоснуться, умом в самом глубоком и философском смысле этого слова, что греческие отцы называют «дух человеческий», можем к чему-то прикоснуться. Материально составляющая очень важна, в античной философии считалось, что тело и все телесное и все материальное это что-то такое временное, даже постыдное. «Тело — гробница души», — говорил Платон. Soma и sema, по-гречески тело и гробница, игра слов у него была. В христианстве совсем другой взгляд, нас Бог сотворил телесными, в теле из праха, но вдохнул в нас свое дыхание. Тело само по себе очень важная составляющая человеческой природы, в нем нет ничего плохого. Сам по себе материальный мир хорош и хорош весьма. И мы, живя в этом мире материи, используем какие-то материальные предметы, они нам нужны. Если бы мы были ангелами, мы бы обходились и без свечек, и без поясков, и без нательных крестиков, и без всего остального, чем мы пользуемся. Но мы не ангелы, у нас есть тело, и пока мы живем в этом материальном мире, материальные предметы нам нужны, в том числе как окошки в мир духовного, как то, что напоминает нам о чем-то духовном. Про иконы говорят, что икона это окно в небесный мир, в мир духовного. Мы смотрим на икону, оттуда на нас смотрит тот или иной святой, или Сам Господь, или Пресвятая Богородица, нам проще помолиться, находясь перед иконой, чем когда иконы нет. Материальные выражения нашей веры для нас очень важны.

Марина Борисова:

— Одно дело, когда эти символы молитвы оказываются у человека, который сам либо не верующий, либо не религиозный, и он держит это при себе, как вы говорили, либо как талисман, либо как дань уважения к тем близким, которые, провожая, вручили ему эту святыньку. Но если человек сам верующий, он оказывается в ситуации, где ничто из его привычного образа жизни религиозного, невозможно. Причем невозможно даже не потому, что он не может найти времени или места, а просто все, что происходит вокруг, настолько перпендикулярно его естественной религиозной жизни христианина, что не вписывается туда никакая религиозная практика. А человек хочет молиться. Можно сказать, что ощущение, что у тебя где-то здесь, либо в кармане, либо как-то ты несешь эту святыню, которую тебе, прощаясь, дал кто-то из твоих близких, хотя бы как импульс в какие-то паузы между внешними событиями хотя бы Иисусову молитву прочитать?

Священник Григорий Геронимус:

— Конечно. Молитва бывает словесная, но не только. Когда человек помнит, что у него в кармашке лежит 90-й псалом, это для него важно, то можно сказать, что какая-то часть его души в этот момент тоже молится, помнит о Боге, обращена к Нему. Потом каждый такой предмет, можно сказать, является символом нашей веры, нашей молитвы. Символы бывают очень разные, бывают совершенно условные, мы договорились, обусловились, что это у нас будет обозначать то-то, и этим живем. Треугольник — это знак «уступите дорогу», а можно какой-то другой знак выбрать и ничего сильно не поменяется, главное, чтобы все поняли и договорились друг с другом, это условный символ. А бывают символы сущностные, которые по-другому не сделаешь, которые укоренены в самой той реальности, которую символизируют. Христианские символы, символы нашего богослужения, символы, связанные с крестами, с иконами, с другими священными предметами, именно такие. Это не условные, не то, что мы так договорились. Это как бы мостик, который нас к самой этой реальности отсылает. Если человек об этом помнит, если не относится к этому как к талисману, то духовная реальность где-то близко к нему, где-то рядом с ним. Вспомнив об этом крестике, который у него есть, или об этом 90-м псалме, который у него куда-то зашит, он к этой реальности может прикоснуться, и это для него может быть очень спасительно. В самых трудных обстоятельствах человек может оставаться христианином. Да, не всегда есть возможность прийти в храм, по самым разным причинам, не только во время военных действий, но и эпидемия, у нас недавно была, или какие другие причины. Я сейчас вспоминаю Силуана Афонского, который до того, как стать монахом на горе Афон, был солдатом, проходил службу, когда весь полк или какое-то количество людей, в котором он находился, отпускали погулять, его друзья шли в кабак, он шел вместе с ними, куда ему было деваться. Но все там веселились, пили, а он задумчиво сидел в уголке. Его спрашивали: что ты так, тут и девчонки, и музыка, и танцы, и спиртное. Он говорит: что-то мне не танцуется и не веселится, потому что мы здесь находимся, а на Афоне в это время служба идет. Он в сердце и душе был все время там. В тех обстоятельствах, в которых нет возможности жить регулярной церковной жизнью, прийти в храм, исповедоваться, оказаться на службе, сейчас это невозможно, но сердцем и душой все равно можно быть там и жить своей христианской жизнью.

Марина Борисова:

— Но Силуан Афонский в этом смысле вообще очень яркий пример, потому что ему и на Афоне не дали уединиться и предаться аскетическим подвигам, он там до конца жизни хозяйством занимался, под конец...

Священник Григорий Геронимус:

— На мельнице он работал.

Марина Борисова:

— Он и в церковной лавке, в общем, все время где-то по хозяйству и все время среди людей.

Алексей Пичугин:

— Зато на Афоне. Я тут не хочу сказать, что Афон это то место, которое всем и для всех отвечает каким-то высоким, возвышенным идеалам христианской жизни, но у него было это место и называлось оно Афон. У каждого оно свое.

Священник Григорий Геронимус:

— Да. Но не всегда есть возможность на Афоне. Митрополит Антоний Сурожский тоже принес монашеские обеты перед началом Второй мировой войны, он еще не был постриженным монахом, но уже принес эти обеты и отправился на фронт, был там медиком. То, что он пережил на фронте, что он видел, те события, участником которых он был, для него были важны, он часто об этом вспоминал. Важны для него в его становлении как священника, как христианина. Тут не то, что какие-то несовместимые вещи, кто на фронт попал, тот не может быть христианином. Наоборот, говорят, что столкновение с каким-то сложным опытом подвигает часто человека к тому, чтобы вспомнить о своей вере и вспомнить вообще о смысле человеческой жизни.

Марина Борисова:

— Столкновение с этим опытом подвигает и тех, кто остается дома, к тому, о чем они, может быть, забывают в спокойные времена, потому что очень много всяких забот, занятий. А здесь, когда человек близкий тебе находится в состоянии опасности, о которой ты не знаешь, но предполагаешь, ты вольно-невольно думаешь постоянно об этом, соответственно,, постоянно стараешься молиться за него. Если у тебя не хватает усидчивости молиться за себя, то ты восполняешь это тем, что в периоды, когда наступает такая тревога испытания, ты начинаешь молиться за своего близкого человека и тем самым восполняешь тот недостаток своего внутреннего молитвенного устремления, которое в обычное время по разным причинам у тебя возникает.

Священник Григорий Геронимус:

— Знаете, зачем человек живет? Человек живет для того, чтобы успеть немножко помолиться перед смертью. Так мне один духовник говорил. Это самое важное, что есть в нашей жизни. Когда человек молится, его душа начинает дышать воздухом Царствия Небесного. Сначала совсем чуть-чуть, сначала это не молитва, а произнесение каких-то молитвенных слов. Но если человек погружается в молитву, то постепенно легкие души открываются, и она начинает дышать этим небесным воздухом.

Алексей Пичугин:

— Сначала кем-то написанные слова, потом какие-то свои придут. Я когда-то, помню, разговаривал с одним человеком, мы с ним рассуждали о молитве. Я говорю, что можно и своими словами. Он говорит: а как своими словами, нет таких слов, которые бы я хотел сказать Богу от себя, вот кто-то написал.

Марина Борисова:

— А почему молитва за другого вызывает такой большой энтузиазм? Гораздо больший, чем молитва за себя?

Священник Григорий Геронимус:

— У кого как. Что касается молитвы своими словами, мы, конечно, молимся по молитвослову, совершаем определенные богослужения, звучат некоторые тексты, это очень важно. Но это некоторый букварь, что ли, церковной жизни. Или как ребеночек учится ходить, его пускают сначала по определенному маршруту сделать несколько шагов от мамы к папе, от папы обратно к маме. И вот он по одной дорожке ходит туда, обратно по коридору в своей квартире. Но потом он должен научиться ходить и куда-то выйти из своей квартиры, и пойти и что-то самостоятельно сделать, совершенно свои шаги по своему собственному маршруту. Из букваря школьник вырастает, и хорошо бы, чтобы он умел что-то свое писать, а не только читать. Так же и здесь, мы молимся сначала по определенному маршруту, читаем утренние и вечерние правила по молитвослову. Но это для чего? Это для того, чтобы в какой-то момент птенец вылетел бы из гнезда и полетел бы сам. Чтобы наша душа сама научилась бы молиться. Чтобы мы не просто повторяли слова тех святых, которые они когда-то произнесли, это была их молитва, а чтобы мы и сами научились молиться, это очень важно. Можно и даже нужно молиться своими словами, я в этом совершенно убежден. И в какой-то момент, может быть, даже и правило ты отложишь в сторону, потому что тебя гораздо больше наполнит и гораздо больше твоей душе даст то, что ты произнесешь сам. Но до конца откладывать молитвослов не надо, так можно совсем улететь от гнезда и забыть, где твой отчий дом. Особенно Псалтирь.

Алексей Пичугин:

— Вот, вы очень правильно слово сказали. Я вспоминаю наш разговор с одним священником, гостем программы «Светлый вечер» здесь же в этой студии, тоже про молитву своими словами. Он говорил, что это очень важно, все, о чем вы говорите. А потом он завершил: разные состояния в жизни бывают, иногда двумя руками за Псалтирь держишься.

Священник Григорий Геронимус:

— Вот, да. За Псалтирь я бы держался очень крепко. Моя мама, например, всю свою церковную жизнь, после крещения до последнего дня, она крестилась уже взрослым человеком, каждый день читала по кафизме. Я думаю, что это очень много ей дало, и для меня было колоссальным примером. Я с детства видел, что каждый день обязательно, что бы ни происходило, мама кафизму прочитывала, это ее...

Алексей Пичугин:

— Подпитывало.

Священник Григорий Геронимус:

— Подпитывало и формировало, я бы сказал. Она в некоторой степени была соткана, сделана из того, что она каждый день читала Псалтирь. И многих других людей знаю, которые такой же принцип для себя имеют, это очень-очень важно.

Марина Борисова:

— Это замечательно, и мы об этом часто слышим и читаем и не спорим с этим.

Священник Григорий Геронимус:

— Там не только 90-й псалом, там есть еще и другие, как минимум девяносто до и еще сколько-то после.

Марина Борисова:

— Но когда мы говорили о вещественных символах молитвы. А ведь есть практика, которая начинает действовать особенно активно в тех случаях, когда что-то происходит критическое, либо кто-то заболевает, либо какие-то стихийные бедствия, либо кто-то отправляется в армию. И дальше существует немыслимое количество рецептов, как рецепты пасох и куличей, так и рецепты, какое количество акафистов по какому поводу нужно непременно прочитать, чтобы что-то случилось. Это ближе к заклинанию, или это ближе к молитве?

Священник Григорий Геронимус:

— Опять-таки, зависит от устроения души человека. Если человеку кто-то сказал, что для того, чтобы твой родственник выздоровел, тебе нужно поехать к мощам такого-то святого, семь раз отстоять в очереди, четыре раза потанцевать на одной ножке, съесть цветочек, прочитать определенные слова, и тогда твой родственник поправится. Это чистая магия, совершенно языческое отношение, которое, к сожалению, иногда встречается. Человек не живет церковной жизнью, не причащается, не молится, вообще ничего не знает про Христа, про Евангелие, но хочет исполнить некий набор действий и думает, что что-то в его жизни изменится и произойдет, и случится чудо. Конечно, это языческое отношение, тут нет ничего хорошего. Один человек несколько лет назад ко мне обратился, он знал, что я священник, соприкасался со мной совершенно по другому поводу, его никогда не интересовала ни церковная жизнь, ни то, что я священник. И он сказал: поскольку я знаю, что вы священник, такая-то неприятность, как бы мне попасть к мощам одной святой? Я говорю: эти мощи находятся там-то, туда можно поехать, а не хочешь сначала прийти в храм, исповедоваться, причаститься? — Нет, это мне не нужно, зачем это, мне вот к этой святой нужно. Меня это несколько удивило. Если ты живешь церковной жизнь, если ты живешь Христом, если ты живешь Евангелием, то эта жизнь, этот воздух веры и подскажет, какой акафист прочитать или какую молитву произнести или своими словами помолиться. И окажется, что не семь раз надо и не три раза, нет никакой магии в этом, а это естественная потребность твоей души прочитать акафист, и еще раз его прочитать и еще раз, потому что хочешь молиться и молиться в этот момент Богу, когда что-то случилось.

Алексей Пичугин:

— Разве не может стать магией чтение этого акафиста. Человек чаще всего читает его на церковно-славянском и не знает этого языка, даже если он много лет ходил в храм.

Священник Григорий Геронимус:

— Такая опасность существует, поэтому мы должны быть очень внимательны к своей духовной жизни, чтобы она не превращалась в магию. Для русского человека это, может быть, даже более свойственно, чем для каких-то других. У нас есть такой грех обрядоверия, склонность чисто внешне что-то исполнить и ждать, что что-то получится. Наоборот, сначала должно быть внутреннее, и через это уже совершается и все остальное.

Алексей Пичугин:

— Друзья, мы напомним, что в гостях у «Светлого радио» сегодня священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино. Марина Борисова и я, Алексей Пичугин, мы здесь и через минуту вернемся.

Алексей Пичугин:

— Друзья, возвращаемся в студию «Светлого радио». Напомним, что сегодня у нас в гостях священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино. Марина Борисова и я, Алексей Пичугин. Можно уточнить, вы буквально перед этой небольшой паузой сказали, что русскому православию во многом свойственно такое обрядоверие. Я замечал, что у греков, у сербов, кстати, не только у православных, у католиков европейских тоже встречается.

Марина Борисова:

— У католиков еще больше.

Алексей Пичугин:

— Мне кажется, тут не совсем важно, русские, сербы, греки, хорваты, кто угодно, но это укоренившиеся в религиозной, что важно, в религиозной традиции люди. Очень хороший пример приводила моя приятельница, которая прожила много лет и проработала в Греции, она совершенно воцерковленный человек, абсолютно светский, со светской работой. Говорит: наблюдаю, что стайка детей, играя в футбол на главной площади какого-нибудь городка, пробегает мимо храма, все крестятся, пять из них забегут, перецелуют все иконы и побежали дальше вместе с мячом. Здесь нет какого-то выражения, тоже такая форма обрядоверия, скорей. Так как у них не было семидесяти лет и каких-то других моментов истории, у них это все осталось на этом уровне и в 21-м веке.

Марина Борисова:

— А не слишком ли это простое объяснение?

Алексей Пичугин:

— Нет, это не объяснение, мне кажется, что свойственна любому народу мистическая составляющая, которая в данном случае выражается в традиции. Она может выражаться еще и в воцерковленном, казалось бы со стороны, состоянии, когда эти люди на службу ходят каждое воскресенье, они к причастию могут приступать, это и у нас есть очень часто в храмах, но все это элемент, скорей, обрядоверия.

Священник Григорий Геронимус:

— Тут грань может быть довольно тонкой, и я не вижу ничего плохого, что мальчишки перекрестились, забежали в храм и свечки поставили. Что такое магизм? Магизм это мнение, что есть духовные силы, которые подчинены каким-то законам, и если я совершу то или иное действие, закинул монетку в автомат и автомат выдал что-то такое, что ты в нем хочешь купить, чашку кофе. Я что-то такое сделал, и непременно у меня поправится мой знакомый, непременно я забью гол, когда в футбол буду играть с другими мальчишками. Такого не бывает. Бог это не слепая сила, это очень важно помнить. Нет такого, что ты поставил свечку, а Бог теперь тебе что-то обязан сделать. Бог это свободная Личность, живая и разумная, мы верим в Бога Живого. Если мы строим водопровод, соединили две трубы, вода полилась. Если мы электричество проводим, соединили два провода, ток пошел, лампочка загорелась. Но не бывает такого, что ты освятил квартиру, и теперь в твоей квартире ничего плохого никогда не случится. Ты живи по-христиански, и твоя христианская жизнь выражается, в том числе и в том, что ты приглашаешь священника, он освящает твою квартиру, и звучит церковная молитва. Если нет магизма, то все хорошо. А если магическое отношение, раз я что-то сделал, то Бог мне непременно что-то должен, если человек забывает, что Бог есть Любовь, свободная и живая Личность, благодать Божия не обязана прийти в твой дом, если ты живешь так, что это мерзко в глазах Божиих. Если такое понимание есть, то тогда ничего в этом нет плохого, это очень даже хорошо.

Алексей Пичугин:

— Я все время своего покойного духовника, уже очень много лет его нет в живых, он говорил: ты можешь освятить каждую ниточку своей одежды, но если ты сам не изменишься, то ничего не произойдет с тобой.

Священник Григорий Геронимус:

— Конечно.

Марина Борисова:

— Мне все-таки хочется вернуться к практике чтения какого-то количества молитв или какого-то количества кафизм или какого-то количества акафистов, чтобы что-то. Ведь там тоже все не так просто и не так однозначно. Я приведу пример, для меня самый наглядный, из жизни моих близких друзей. Это была семья достаточно богемная, муж — художник, был человеком очень пьющим. В какой-то момент его жена, хотя она была с детства крещенная, но пришла в церковь уже от такой, не очень святой жизни, и пришла всерьез. Ее стало очень угнетать то, что происходит у них дома. Я не знаю, был ли это для нее обет или это кто-то ей сказал, у нее эти сорок акафистов были притчей во языцех и анекдот, как к ним ни придешь, спрашиваешь: Борь, а Катя где? — Да, она акафисты свои читает. Он не хотел бросать пить, никак его невозможно было убедить ни лечиться, ни что-то с этим делать. Она продолжала читать эти свои акафисты. И что происходит? Он полез поменять вывеску — вывешивают картины у себя на стене, что у них есть, сложенные, периодически они меняют картины, чтобы посмотреть, как на стене — короче, он полез менять одну из своих картин. Встал на нормальную советскую табуретку — если кто помнит, с ввинчивающимися ножками, которые периодически вываливались — на эту табуретку он встал, упал, потому что ножка отвалилась, и сломал шейку бедра. Он год пролежал, был в жесточайшей депрессии, у него плохо проходили операции, плохо срослась нога, он остался хромым на всю жизнь, но пить он бросил. Как относиться к той вере, с которой эта женщина читала свои сорок акафистов, и к тому, что произошло. Нельзя сказать, что для нее это был магизм, для нее это была молитва, но ей нужно было поставить себе некую задачу, не просто так читать акафист, а чтобы их было определенное количество, совершить какой-то подвиг.

Священник Григорий Геронимус:

— Да, очень интересная история, большое спасибо за нее. Если есть вера, тогда магизма уже нет. А если человек думает, что я что- то сейчас сделаю и жить могу, как захочу, тогда может возникнуть магизм. Тут важно нам эту грань для себя отслеживать.

Марина Борисова:

— Отношение к событиям жизни и к молитве, в особенности, когда начинаются времена испытаний, все тоже очень непросто, все переплетено. Я помню, еще по своему клиросному житию-бытию, тогда были в начале 90-х, если кто помнит, горячие точки, в которые люди иногда попадали. И вот женщина одна пришла посоветоваться со священником у нас в храме. Я в силу того, что была на клиросе, услышала этот разговор. Она говорит: пришло сообщение, что его убили, мы его отпели, какой-то знак поставили, крест с табличкой с датами его рождения и смерти, а он вернулся. А мы его поминали, как усопшего. Что это такое, как нам быть?

Священник Григорий Геронимус:

— У Бога нет ни живых, ни мертвых. В связи с тем, что вы сейчас рассказываете, мне вспоминается один случай. Я был еще подростком, прочитал в какой-то книжечке про Афонского монаха, он был очень простым человеком, что-то у него случилось или кто-то заболел, не помню сейчас. Он взял икону святителя Николая, отнес ее и погрузил в какой-то колодец и говорит: пока не излечишь моего друга, я тебя из колодца не достану. Через некоторое время этот человек выздоровел. Я пришел с этой историей к своему духовному отцу, был подростком, извините, скажу, как я тогда говорил: дичь какая-то, что это такое, какое отношение это имеет к православию, что это за такое?! А духовный отец говорит: а Бог это любит, потому что это выражает его крепкую веру, он ни секунды не сомневался, что святитель Николай его слышит, и по его несомненной вере произошло это чудо.

Алексей Пичугин:

— У меня есть знакомый священник, очень, я считаю, высокой духовной жизни, он считает, примерно обосновывая теми же словами, что у Бога можно требовать. И напоминать Богу, что Ты сказал мне так и так, я сделал, а теперь давай.

Марина Борисова:

— Так ведь Иов Многострадальный тоже требовал.

Алексей Пичугин:

— Но у него прям вера так вера.

Священник Григорий Геронимус:

— Вот эти сорок акафистов, в данном случае, скорей всего, выражали крепкую веру, а если этой веры нет, ты можешь читать сорок акафистов, ты можешь читать восемьдесят акафистов, но это будет «несоленая соль». А если ты точно веришь, что я Господи, к Тебе с этим обращаюсь, помоги мне, у тебя нет никаких сомнений, что Бог слышит эту молитву, то по этой вере действительно Господь чудеса творит. Еще что хочу сказать, мне все время духовник говорил, есть такая русская поговорка, «не давши слова, крепись, а давши, держись». Это относится и к нашим отношениям друг с другом, лучше ничего такого особенного не обещать, ты ничего не говори, просто сделай. Но если уж ты пообещал, то ты уж точно это сделай. И в отношениях с Богом не надо давать никаких лишних обетов, потому что многие люди: я пешком куда-то дойду, я весь пост ничего не буду есть, я сорок акафистов каждый день буду читать. Кто тебя дергает за язык? Зачем ты даешь лишние обеты? С Богом не нужно торговаться, говорил мне духовный отец, но если уж ты это сделал, то тогда не забудь это исполнить. Часто бывает, что в минуту беды, под обстрелом человек говорит: спаси меня, Господи, а потом всю жизнь то-то и то-то. И дальше человек об этом забывает, и тут уже могут быть большие сложности. Не торопись ни с какими обетами, но если ты его дал, то придерживайся того, что ты сказал.

Алексей Пичугин:

— Друзья, напомним, что в гостях у «Светлого радио» сегодня священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино.

Марина Борисова:

— Вернемся к теме вещественности или символики, выраженной в вещах, наших молитвах и вообще духовной жизни, скажем даже так. Смотрите, что в Евангелии рассказывается о том, как исцелял Спаситель? Ему ничего не стоило сказать: «Встань, возьми постель свою и ходи». И никаких проблем. Но все-таки были случаи, когда для исцеления слепого нужно было сначала поплевать на землю, потом сотворить брение, потом помазать этим брением глаза, потом еще направить в определенное место, чтобы он умылся в какой-то определенной купели.

Священник Григорий Геронимус:

— Да, да, потому что мы живем в мире материальном, и эта материальная составляющая тоже очень важна. Именно поэтому, приходя в церковь, мы не просто находимся на богослужении, а мы причащаемся святых Христовых тайн, физически съедая хлеб и вино, ставшие Телом и Кровью Самого Христа. Потому что эта материальность тоже имеет колоссальное для нас значение, и состояния нашей духовной жизни должны естественным образом выражаться в тех или иных и поступках, и предметах, и словах, и это вся полнота человеческой природы — мы и словесные создания, и материальные создания, и духовные создания. Человек очень широкое существо.

Марина Борисова:

— Но есть другая мудрость человеческая, человек рождается голым, человек ничем не должен обрастать. Верующий человек должен уметь из любой ситуации выйти, закрыв за собой дверь, ничего не оставляя, что тянуло бы его назад. Где грань разумная для верующего человека? Насколько важна твоя привязанность к святым предметам, и не может ли она в какой-то момент стать тормозом в твоем движении к Христу? Ведь, если посмотреть на фотографии келий старцев, они все увешаны всевозможными иконками, крестиками, уставлены какими-то коробочками, какими-то флакончиками со святыньками. Что это?

Священник Григорий Геронимус:

— Я думаю, что тут могут быть какие-то индивидуальные различия. Мы сегодня говорили о том, какие разные у нас святые, и старцы тоже разные. У некоторых, да, и иконы, и святыньки, и все то, о чем вы сказали. А у кого-то пещера в пустыни и даже ни одной иконы нет. У Серафима Саровского одна икона и та, как один батюшка говорил, католическая по сути, поздняя иконка, которую мы все очень любим и во многих церквях она есть, но она не древнего православного извода. Есть такое выражение древнее: пусть у вас во второстепенном будет различие, в главном согласие и во всем любовь. Сколько у человека дома икон и насколько он собирает какие-то святыньки, это вещь второстепенная, это не главное. А главное это наша общая вера, то, что выражено в словах Символа Веры, в этом у нас должно быть единство, и во всем обязательно должна быть любовь. Среди святых очень разный был подход, в том числе, и к этой теме. Был Нил Сорский, который братию своего монастыря призывал к такому строгому аскетизму, чтобы не было ни одно лишнего предмета, чтобы не принимать ни одного пожертвования. Они были все аристократы духа. Не было пения в их храме. Храм их не отличался от тех избушек, в которых они жили, чтобы никакой не было внешней человеческой красоты, ничто не отвлекало от молитвенного предстояния перед Богом, практически не было икон. А был другой монастырь, Иосифа Волоцкого, где принимались пожертвования, где строились красивые храмы, а вместе с храмами строились больница, богодельня, школа для детей соседней деревни. И то и другое нужно, хотя они в жизни очень сложно общались, лучше не произносить тех слов, которыми они называли друг друга, в эфире.

Алексей Пичугин:

— Но оба святые.

Священник Григорий Геронимус:

— Но и тот и другой прославлены Церковью. В каких-то вещах у нас может быть разнообразие. Мы разные, Господь нас сотворил каждого индивидуальной, неповторимой личностью. Но у меня, например, дома нет никакого склада святынек, землицы с такой могилки, с сякой могилки, камешек. Мне привозят, я стараюсь это раздарить, раздать, отношусь с благоговением, но сам не могу это хранить, потому что это для меня будет неблагоговейно, превратится в склад святынек, мне так кажется. Я сам этим не увлекаюсь. Но кому-то это нужно, может быть, на определенном этапе его духовного пути, могут быть разные подходы. Но грань с магизмом очень опасна, каждый это должен помнить.

Марина Борисова:

— Есть какой-то рецепт, как этого избежать, как отойти от этой грани подальше? Или каждый должен определять для себя персонально?

Священник Григорий Геронимус:

— Во-первых, идеально иметь духовного отца, это идеальный случай, и с духовным отцом советоваться по каким-то таким вопросам.

Алексей Пичугин:

— Причем, это должен быть близкий по складу, мироощущению, устроению.

Священник Григорий Геронимус:

— Иначе он не духовный отец.

Алексей Пичугин:

— А я все время говорю и вспоминаю про ситуации, которые часто у нас встречаются. В большом городе, мы с вами в Москве находимся, у человека всегда есть выбор, в какой храм прийти. А многие даже в несколько ходят. А есть примеры, когда один настоятель на шесть храмов, на шестьдесят километров окрест другого нет, и люди никуда не поедут, какой есть батюшка, с таким церковные люди живут. Что он им говорит, согласны они с ним — не согласны, отвечает это их мироощущению или нет, но выбора нет.

Священник Григорий Геронимус:

— Значит, это может быть приходской священник, к которому они должны ходить, может быть, у них другого прихода нет поблизости. Но духовный отец — это все-таки тот человек, которому до конца доверяешь в вере, которому ты можешь до конца открыться, советы которого ты воспринимаешь с доверием. Идеально, если есть такой человек. Я понимаю, это не всегда возможно, хотя Афонские монахи говорят: кто такой православный? Это крещенный, забыл второй критерий, и третье, у кого есть духовный отец. Я про себя думаю, строги отцы, потому что сейчас в миру не так это легко, и совсем не у всех есть духовный отец. Это важное условие для жизни в предании церковном.

Алексей Пичугин:

— Помните историю с Василием Родзянко случившуюся. Когда он, приехав в Россию в очередной раз, где-то в Костромской области ехал по приглашению священника на какой-то дальний приход, кто-то из слушателей не знает, но она очень хорошо иллюстрирует слова отца Григория. Его везли на какой-то дальний приход, и они увидели страшную аварию, произошедшую незадолго до. Лежит пожилой человек умирает и, понятно, что никакая скорая не успеет. Владыка Василий вышел, подошел к молодому человеку, который склонился над умирающим. Говорит: я священник, может быть, я могу чем-то помочь? Тот говорит сквозь слезы: у меня отец был верующий человек, но храмов у нас нет, он не ходил никогда в храм. Но у него был человек, которого он называл духовным отцом, это где-то очень далеко за рубежом, такой Василий Родзянко, он много-много лет слушал его передачи по радио через глушилки на би-би-си и считал его духовным отцом. Так Василий Родзянко где-то в глубинке Костромской области встретил духовного сына.

Священник Григорий Геронимус:

— Проводил духовного сына.

Марина Борисова:

— Мне кажется, что тут тоже все зависит от доверия Богу. Бывают ситуации, когда ты, начитавшись книг и наслушавшись мудрых передач, начинаешь искать себе духовного отца, а он оказывается тем самым священником, в котором ты ничего такого просветленного и возвышенного не видишь, а он и есть твой духовный отец. У меня так было в моей жизни. В какой-то момент в раже неофитства, начитавшись всевозможных книг типа Добротолюбия, я поняла, что не могу со своим батюшкой об этом говорить, потому что он очень конкретный. Он на приходе, весь в приходской жизни. Когда я пристала к нему в очередной раз с какими-то чрезвычайно важными для меня, как вы понимаете, в тот момент вопросами об Иисусовой молитве, он сказал: я не по этому делу, езжай к отцу Кириллу (Павлову) в лавру и задавай ему эти вопросы. Все по воле Божией, я приехала в лавру, когда отец Кирилл не принимал уже мирских, он принимал уже только монашествующих и семинаристов. А для мирских был отец Наум, всех мирских к нему направляли. Поскольку я ничего об этом не знала, прямиком, простите за вульгаризм, ломанулась в ту хибарку, где был отец Кирилл. Он со мной поговорил, выслушал весь мой бред, простите меня за откровение, очень с большой симпатией ко мне отнесся, спросил кто у меня духовник. Я сказала: есть священник, у которого я на приходе с момента своего крещения, все ему рассказала. Он говорит: это замечательно, ты ездишь к отцу Борису и езди, он тебя плохому не научит. Я говорю: батюшка, он меня вообще ничему не учит. Он говорит: езжай, езжай. И когда прошло какое-то количество лет на этом приходе, я поняла почему. Действительно, отец Борис никогда не был Златоустом, но он жил по Евангелию. Это невероятно, но это факт. И это было настолько важнее всевозможных рассуждений, что пожив на приходе рядом с ним несколько лет, вот настолько, простите опять за вульгаризм, мозги на место встали, что на много лет вперед хватило. Я к тому, что никогда мы не можем сказать, что вот этот мне близок по духу, я с удовольствием с ним часами за чаем разговариваю о высоких предметах, и это мой духовник — не факт.

Священник Григорий Геронимус:

— Есть такие истории, очень разные, из патерика, святоотеческие истории, смысл которых, что от некоторых людей не ждешь слова, а достаточно посмотреть на них. К авве такому-то приехали путники, одни задавали вопросы, одни, другие, третьи, а некоторые сидели тихо. Он: а вы почему ничего не спрашиваете? — А нам, авва, достаточно смотреть на тебя. Когда в ком-то видишь евангельскую жизнь, то можно ничего не спрашивать, а наблюдать, как этот человек молится, как он движется, какое у него выражение лица. И одно это может многому научить в христианской жизни.

Алексей Пичугин:

— Спасибо большое за этот разговор. Мы напомним, что гостем программы «Светлый вечер» сегодня был священник Григорий Геронимус, настоятель храма Всемилостивого Спаса в Митино. Марина Борисова, я Алексей Пичугин. Мы прощаемся.

Марина Борисова:

— До свиданья.

Священник Григорий Геронимус:

— Спасибо. До свиданья.

Алексей Пичугин:

— Всего доброго.

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Святитель Иоанн Златоуст». Игумен Дионисий (Шлёнов)
• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Журнал от 01.11.2024». Андрей Тарасов, Алексей Соколов