
Гостем цикла «Вера и дело» был епископ Переславский и Угличский Феоктист.
Разговор шел о том, как в Священном Писании присутствуют экономические идеи и метафоры, почему они появляются и как их правильно понимать.
Ведущая программы: кандидат экономических наук Мария Сушенцова
М. Сушенцова
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. В студии у микрофона Мария Сушенцова. И сегодня в этом часе у нас в гостях владыка Феоктист, епископ Переславский и Угличский, автор и ведущий программы «Евангелие день за днем» и «Апостольские чтения». Добрый вечер, владыка.
Епископ Феоктист
— Здравствуйте.
М. Сушенцова
— Сегодня наш разговор будет приурочен к циклу «Вера и дело», в рамках которого мы разговариваем с нашими гостями о христианских смыслах экономики. Чаще всего в этой студии мы встречаемся с предпринимателями, которые рассказывают о своей практике, о том, как они реализуют свои ценности в своем деле, а вот сегодня мы поговорим не с предпринимателем, а с представителем священства, и с целым владыкой, об экономических идеях и метафорах Священного Писания. Вы знаете, я по долгу службы и преподавательской деятельности сталкиваюсь с тем, что когда мы рассуждаем об экономических идеях, об истории экономических идей, очень часто именно тема Ветхого Завета, весь этот огромный промежуток, на самом деле охватывающий там несколько тысячелетий, он выпадает очень часто. И я нахожу свидетельства среди исследователей, что действительно, вот в таких гуманитарных исследованиях, истории мысли и философской, экономической, социальной, очень мало книг о социально-экономической мысли Ветхого Завета. Это действительно такой очень значимый для человечества период с одной стороны, а с другой стороны он недостаточно представлен в литературе, и, как следствие, мы, может быть, недостаточно освещаем его для студентов и для вот нас всех, верующих христиан, всех сомневающихся и всех интересующихся. Потому что удивительным для меня оказалось, что большой интерес вызывает этот период даже вот у ребят и у людей, которые пока еще, может быть, далеки от веры, интересуются только христианством. Потому что, конечно, Новый Завет вырастает из Ветхого, и понимание Нового Завета немыслимо без понимания всего того, что было в Ветхом. После этого долгого вступления разрешите перейти к таким вот интересным, мне кажется, проблемам, каким-то экономическим мотивам в Ветхом Завете, начнем с него. Вы знаете, меня очень заинтересовало такое вот новшество, которое, мне кажется, у иудеев встречается, связанное с линейным пониманием времени. Вот мы, допустим, когда обращаемся там к праотцам западной философии — Платон, Аристотель и к другим восточным учениям, мы видим некое циклическое понимание времени, да, что какая-то есть стационарность, все, значит, повторяется. Это не динамичная система, не система, которая идет к какому-то результату или к какому-то желаемому, ожидаемому концу истории. А у иудеев появляется такое представление. Причем для них также интересно то, что рай-то ведь был в их понимании на земле, это был конкретный Эдем, и его местоположение может быть даже географически примерно понято, где это находится. И, в связи с этим, как вам кажется, если соединить две эти мысли о том, что иудеи все-таки впервые видят какой-то смысл в динамическом развитии истории, да, то есть история к чему-то движется, к какому-то результату. С другой стороны, поскольку рай все-таки был на земле, этот результат, возможно, в большой степени может быть и реализован на этой же земле, а не где-то там, на умопостигаемом небе. Вот можно ли говорить о том, что некий прообраз идеи экономического роста, какого-то прогресса в хозяйстве, то есть в мире вот этом тварном, уже заложен именно иудеями, именно им мы обязаны таким вот пониманием?
Епископ Феоктист
— Давайте мы с вами о терминах договоримся. Мне кажется, не совсем корректно говорить про иудеев здесь. Потому что иудаизм — это совершенно определенное течение религиозное, которое в нынешнем виде сложилось после Христова Рождества. И поэтому людей, которые, скажем, современников Моисея, как вот Моисей автор Пятикнижия, говорить о них как об иудеях не совсем корректно или вообще некорректно. Мы говорим о том, что вы сейчас перечислили, все эти атрибуты — это библейский взгляд на мир. И в библейском взгляде действительно есть точка начала истории, есть промежуточные вехи, неповторяющиеся, неповторяемые, и есть конец истории, и, соответственно, мы все к этому концу стремимся. Потому что конец человеческой истории в внешнем виде, а дальше будет лучше. Мы стремимся не в смысле самоуничтожения или какой-то катастрофы, нет, мы в смысле лучшего њ нового неба, новой земли, где не будет страданий и печали, и воздыхания. Да, очень важно, я сейчас не хочу говорить про местоположение рая, но еще святитель Филарет (Дроздов) в свое время говорил о том, что... Ну вообще так немножко не с того места начал, отодвинусь. Об экономической деятельности и хозяйственной деятельности, шире, мы можем говорить, начиная с момента грехопадения. С того момента, как Бог изгнал людей из рая. Он их изгнал и говорит: ну теперь возделывайте землю. Да, там всякие сложности еще обещаны в рамках этого процесса. Но вот возделывайте землю. И святитель Филарет (Дроздов) на эту тему говорил, что как Адам взят из земли, вот так возделана земля Богом и появился Адам, теперь Адам отправляется на землю воздействовать ради того, чтобы исцелить, уврачевать грех, который внесен в природу человека. Ну, понятное дело, что полностью исцелить грех смог лишь Господь наш Иисус Христос, но для того, чтобы это исцеление произошло, необходимо человеку и самому потрудиться, в том числе физически, в том числе финансово-хозяйственно, так сказать. И с этого момента начинается история ведения хозяйства и экономики. Но почему важно, мне думается (вот вы отметили, что мало книг и мало об этом упоминается в экономических учебниках и так далее, в экономических теориях) говорить про Библию, потому что Библия дает смысл всем нашим хозяйственным действиям. Я сейчас шире говорю, не только про экономику, потому что они связаны. Ты не можешь поклеить обои, если у тебя нет денег, ты их должен заработать, условно говоря, и так далее. Для чего все это? Библия дает нам ответ на этот вопрос: для чего? Потому что в какой-то момент взрослый человек, который там закрыл свои базовые все потребности, он встает перед вопросом: а что дальше? Вот он привык с детства зарабатывать, он заработал себе все необходимое — что дальше? Какой смысл труда? Какой смысл экономического, как вы говорите, роста? Я, правда, не знаю, что это означает, экономический рост. Ну, то есть я понимаю, что мое вот это осознание такое, как сказать, непрофессиональное, отличается от вашего языка. Вот как мы тут с иудеями, так вот и здесь. Что такое экономический рост?
М. Сушенцова
— Экономический рост — это рост материального благополучия или благосостояния.
Епископ Феоктист
— А, все же, как вот я думал, так оно и есть.
М. Сушенцова
— Это количественный прирост произведенных благ или произведенной стоимости, вновь созданной.
Епископ Феоктист
— Понял. Хорошо, да, но для чего это нужно в конечном итоге? Потому что рано или поздно мы сталкиваемся сначала с мыслью о смертности своей, а потом вовсе умираем. Для чего? И мы знаем, что, в общем-то, есть много из того, что мы заработали и сделали, и оно никому не нужно будет, собственно говоря, кроме нас, ни детям нашим, никому. Для чего все это? Библия дает ответ.
М. Сушенцова
— Да. Интересно, кстати, что экономический рост как понятие действительно касается только количественного аспекта, но оно ничего не говорит нам про качество того, как будет выглядеть жизнь при наличии этого самого экономического роста. То есть такая довольно-таки узкая характеристика, которая нуждается просто в том, чтобы быть дополненной какими-то смысловыми аргументами. Владыка, вы сейчас так здорово дали определение, ссылаясь на наших столпов православия, и в нем говорилось о том, что экономика стартует с момента грехопадения. Мне пришла на ум такая мысль. Вот экономику часто в достаточно простых там, для начинающих, учебниках определяют как попытку оптимизировать достижение цели с учетом имеющихся и всегда ограниченных ресурсов. То есть экономия, да, мы знаем от слова «экономить», экономить-то почему приходится? Потому что наши цели всегда упираются в какие-то ограниченные средства, и мы решаем вот эту задачку, условно говоря, на оптимизацию. А у меня вот такая мысль возникла. Но ведь если мы вспомним описание рая в Библии, то там говорилось о том, что Адаму и Еве было поручено возделывать райский сад. То есть никакого расслабленного такого, так сказать, отдыха там, по всей видимости, не наблюдалось. Наверное, — это я так, конечно, предполагаю, — что речь шла о труде в этом саду, но труде, который приносит радость, о таком радостном делании. И вот если возвращаться, апеллировать к такому пониманию, может быть, мы можем из этого периода райского — понятно, недостижимого в полной мере, черпать еще одно понимание экономики. Ведь экономика, как известно, не может быть без труда. Собственно, экономика, по большому счету, это и есть труд каждого человека, вот как труд каждого из нас. Без него просто ничего бы не было. Мы бы, как дикие там первобытные люди, бегали бы с палками, там на кого-то охотились — и то это, кстати, был бы труд, да, охота. Но вот, тем не менее, можно ли говорить о том, что если мы поставили задачу придать экономике какой-то смысл, то вот некий конечный вот этот смысл в том, чтобы экономика как возделывание того, что вот мы сейчас имеем, все-таки приобретала хоть какие-то черты вот такого вот радостного делания?
Епископ Феоктист
— Она действительно приобретает черты радостного делания, если мы сообразуемся с волей Божией в нас. Я понимаю, что это такая расхожая фраза, и она такая затертая, и многие скажут сейчас: так, дальше слушать не будем. Но все же я попытаюсь объяснить, что я имею в виду. Я имею в виду вот что. О рае говорить мы можем очень, знаете, аккуратно и предположительно, потому что на самом деле мы не понимаем, что это такое. Мы не понимаем, что такое вот это райское блаженство, что такое неведение зла. Но мы знаем, что уже в раю были даны некоторые заповеди и некоторые ограничения. То есть человек в любом случае, он подвержен каким-то рамкам, то есть он в каких-то рамках находится. Рамки эти, они стали, может быть, более жесткие и менее приятные, скажем так, после грехопадения. Естественно, что труд от труда отличается. Одно дело, когда ты посадил дерево — у тебя все взошло, никакие сорняки это не повредили. Совсем другое, когда ты вынужден бороться с кучей внешних факторов. Начиная там с заморозков, ветров, каких-то насекомых, каких-то там мышек, которые еще подгрызают и так далее. Это совсем другое. И когда ты не видишь плоды своего труда, то это радости в этом немного. Адам и Ева, конечно, их видели. Но мы понимаем, для нас труд — это не только продолжение заповеди, данной в раю, это еще и подготовка своей души к спасению. То есть невозможно, к сожалению, очень хочется, прямо очень хочется, я думаю, всем хочется как-то так жить, чтобы только радоваться и заниматься лишь тем, что вот приносит удовлетворение, но жизнь устроена иначе, и необходимо себя преодолевать. И в этом и есть воля Божия, в этом преодолении, потому что так мы научаемся существенно важным вещам, главная из которых это то, что не смогли сделать Адам и Ева — то есть это подчинение добровольное воле Божией, благой и спасительной, что и есть, собственно говоря, свобода. Ну то есть исполнить волю Божию — это и есть свобода на языке богословия.
М. Сушенцова
— Я напомню, дорогие слушатели, что сегодня у нас в гостях владыка Феоктист, епископ Переславский и Угличский. И с вами я, Мария Сушенцова. Говорим мы сегодня о экономических идеях и метафорах Священного Писания Ветхого и Нового Заветов. Владыка, а вот знаете, часто меня такой вопрос мучил, предполагаю, что, может быть, не только меня. Вот когда мы читаем Библию в части Ветхого Завета, часто встречаемся с такими историями, где нравственные какие-то проступки — как в сторону плюса, так и в сторону минуса, — приводят к совершенно конкретным ответным действиям Бога или к каким-то, во всяком случае, связанным с Божией волей, условно, наказаниям, каким-то поворотам истории там, желательным или нежелательным. И вот возникает ощущение —может быть, оно неправильное, и вы сейчас рассеете, что существует некая экономика добра и зла, некий такой высший бухгалтерский учет — извините, пожалуйста, за такое сравнение, но вот я специально сейчас немножко усиливаю эти акценты, что вот добро, по большому счету, выгодно просто. То есть, условно говоря, если ты не будешь следовать заповедям Божиим, то ты просто погибнешь тем или иным образом, или там погибнет твое потомство, или вообще вся земля погибнет — в том или ином масштабе произойдет что-то плохое. Поэтому возникают ощущения, что надо уразуметь уже наконец-то, что это некие правила дорожного движения, просто вот инструкция, как жить. В противном случае это просто невыгодно. То есть как будто бы есть некое апеллирование вот к такому что ли рациональному началу, которое уводит в тень ощущение, что добро важно само по себе. Вот знаете, если приводить такой противоположный полюс, то можно философию Канта вспомнить, который говорил, что вот как только появляется примесь какой-то выгоды — ну вот я сделаю, потому что вот хоть где-то я там себе урву или мне будет хорошо, — все, это уже неэтично, это не добро, это не нравственность, это уже какая-то примесь там утилитарная появляется. Это вот как бы другой полюс. Читая Ветхий Завет, не кажется, не просматривается вот такая вот очистка добра от всех утилитарных моментов. Вот как бы вы могли это прокомментировать?
Епископ Феоктист
— Она не наблюдается в том случае, если мы забываем о цели. Есть у Ветхого Завета, конкретно у книг Пятикнижия и дальше, совершенно четкая цель, она понятна: необходимо сформировать народ, который будет помнить о Боге и жить по Его заповедям. Сформировать народ из людей абсолютно диких — на эту тему даже всякие анекдоты есть, да. Там известный анекдот про то, как некий ученый умер и встретился с Богом, и вот: Господи, как ты создал этот мир? Там большой взрыв и все такое. Он говорит: а почему же в Библии об этом написано по-другому? И Бог ему отвечает: ну а как ты хотел? А как я должен был про большой взрыв рассказывать неграмотным пастухам? Ну, это анекдот. Но дело в том, что действительно неграмотные пастухи, дикие люди, живущие в совершенно какой-то непредставимой для нас среде, и из них надо сформировать народ, который будет жить по определенным нравственным принципам. Потому что если их не соблюдать, нравственные принципы — а они соприродны человеку, — то эта вся структура развалится, они забудут о Боге — самое важное, и тогда они не смогут стать теми, из кого произойдет Спаситель мира, Христос, Который победит диавола и нас спасет. Для этого Бог использует очень простые, такие вот ясные инструменты, как с детьми маленькими. Детям говорить про абстрактное добро совершенно бесполезно, их необходимо учить: вот это хорошо, это плохо. Сделал плохо — ну вот, тебе тоже будет не очень хорошо. Простые самые действия, да, какие-то базовые. Вот нельзя вот, например, там к маме обращаться грубо и как-то неуважительно, да, ну вот это запрещено просто. И он не понимает еще почему, но ему, значит, это уже объясняет папа очень доходчиво. Ну какие-то другие — вы лучше меня знаете, многодетная мать, что там как объясняется. Ну, вот здесь подобное. Но, конечно же, в какой-то момент возникают вопросы. И эти все вопросы, они сконцентрированы в Книге Иова. Потому что Иов, вот как раз он разбивает все ваши рассуждения про то, что добро там для чего-то. У Иова все было, а добро-то действительно для чего-то. Но не для того, чтобы здесь вкусно есть, вкусно пить, много спать и веселиться, развлекаться. Нет, не для того. Добро — и Книга Иова об этом говорит, — для того, чтобы человек мог встретиться с Богом. И вот когда человек встречается с Богом, Иов встречается с Богом, тогда все вопросы вообще, эти вот земные — зачем, почему, страдания, праведность и так далее, — они все исчезают, никаких вопросов не остается. Вот, поэтому, да, Ветхий Завет, но его, я повторю, когда мы читаем, необходимо иметь в виду цель — для чего это все. Для того, чтобы был сформирован народ, из которого придет Спаситель, а его, как детей, нужно воспитывать палками. Иногда палками, иногда пряниками. Ну вот это про педагогику.
М. Сушенцова
— А можно ли говорить в таком случае о том, что человечество — ну здесь речь конкретно шла и об Израильском народе, — проходит определенную воспитательную стадию. Ну, если расширить да вот от Израильского народа ко всему человечеству, что и человечество, в общем, как такая некая личность, она, подобно человеку, проходит стадию младенчества, детства, юности, и что-то все-таки, наверное, понимает с течением времени.
Епископ Феоктист
— Да. Именно поэтому мы ведь и читаем о том, что когда пришло исполнение времен — апостол Павел пишет в отношении Христа, — послал Бог Сына Своего Единородного на землю. Это вот исполнение времен, то есть полнота времен в том смысле, что люди, человечество стало достаточно взрослым, что вот и тогда пришел Христос. И естественно, что процесс нашего взросления, он продолжается и будет продолжаться до скончания века. И мы понимаем, что своего рода, вот знаете, как человек, когда умирает уже такой пресытившийся днями — там 100+, скажем, — то это не выглядит как какая-то жуткая трагедия. Это естественный процесс. Он естественный, абсолютно естественный. Даже бывает, что какая-то вот, как сказать, вот эта вот тихая — не радость, а как, не знаю, радость от исполнения воли Божией в этом человеке присутствует, когда мы молимся о его душе во время отпевания и как-то еще. Вот нечто подобное, я думаю, происходит с человечеством. В какой мы сейчас стадии, сложно сказать, потому что у Бога там все очень так вот, да. Но очевидно, что мы должны прожить все вот эти моменты и когда-то, да, стать готовыми ко второму Христову пришествию.
М. Сушенцова
— Да, прямо такая у нас перспектива открывается, вселенская. Возвращаясь к ветхозаветным историям и правилам и обычаям, которые там описаны, к их экономическим аспектам. Вот меня очень заинтересовала такая, например, мера. Вообще в Ветхом Завете описано много социальных мер, которые тоже очень эффективно работали и помогали людям как бы восстанавливать хотя бы со временем свое положение. И, в общем, такие, знаете, протомеры соцзащиты, сейчас бы мы сказали. Вот у нас сейчас целое министерство на этот счет существует, а вот тогда были такие установления, которые защищали права самых незащищенных слоев населения или помогали людям, которые попали в серьезную такую ситуацию, потерпели крах. Вот одна из таких мер, очень примечательных — это год прощения долгов. На 49-й год...
Епископ Феоктист
— На 50-й год. Семь седмин, и вот потом.
М. Сушенцова
— Хорошо, вы меня поправили, на 50-й, значит, происходило прощение долгов. Бывало такое, что люди за свои долги попадали в долговое рабство, становились чьими-то рабами. И вот на этот 50-й год эти рабы отпускались на волю, становились снова свободными, а имущество, которое уходило за долги, тоже могло вернуться к своим хозяевам первоначальным. Такая вот удивительная мера, которая, как мне кажется — может быть, владыка сейчас меня поправит, — она позволяла напомнить, что ничего нельзя купить навечно. То есть, что даже там вот неволя человеческая — то есть рабство, ты попал кому-то в собственность, — не будет вечной. То есть, в общем-то, в конечном итоге всем владеет только Бог. И даже права собственности имеют свои ограничения и временные рамки, то есть все когда-то обнулится, все когда-то придет к своему первоначалу. То же самое связано с интересным правом побираться вот, допустим, беднякам. Я не помню сейчас точный текст этих слов из Священного Писания, но что вот не собирай до конца виноград, оставь немножко...
Епископ Феоктист
— Ну и зерно на поле тоже.
М. Сушенцова
— Да, зерно на поле. Оставь тем, кто в этом будет нуждаться. Ну, а правило десятины тоже довольно-таки хорошо известно. Наверное, нет смысла об этом отдельно как-то упоминать. Мне вот было лишь интересно, кому шла эта десятина. Десятина шла, как многие думают, не только в храм, на нужды храма, но она также распределялась между вдовами, между сиротами, соответственно, и между чужестранцами. То есть даже чужестранцам доставалось от вот этого вот сбора налога, по сути. Просто часто мы сейчас вот говорим, возвращаемся там, упоминая десятину, что это вот как бы церковный такой взнос, на Церковь. На самом деле, нет, он был не только на Церковь.
Епископ Феоктист
— Ну, а что такое Церковь? Церковь — это же ведь не только люди, которые имеют священный сан и их семьи, а это же очень большая структура организации, которая занимается в том числе и благотворительностью. И не только благотворительностью. Ведь есть и содержание зданий... Ну церковные доходы —это отдельная тема, и специально обученные люди как-нибудь расскажут. Я все же про Ветхий Завет. Но тут еще вот, вы совершенно верно сказали, и именно о том, что Бог, собственно, всего, Бог напоминает постоянно. Вот в 25-й главе Книги Левит, где сказано как раз про юбилейный год, этот вот 50-й, там это Моя земля, и вы Мои, и вот все Мое, и поэтому надо делать так-то. Тут важный момент, что равным образом и нищета, и избыточное богатство, они ведут чаще всего — не всегда, но как правило, к нравственной деградации. И поэтому закон ветхозаветный, он ограничивает и нищету, и богатство — то есть когда-то все должно прийти в равновесие. В 50-й год все должно приходить в равновесие. То есть мы помним, что люди, когда перешли Иордан, поселились в земле Израильской, были выделены определенные там уделы для каждого колена, племени, и там уже по семьям, по домам была разделена земля. Вот эта земля, она навсегда оставалась за этим конкретным родом. И понятное дело, что могли все умереть там по какой-то причине, тогда была схема передачи близким родственникам, как-то еще — то есть там схемы были отработаны, все эти идеи. Но отторгаться от этого рода навсегда она не должна была, земля, она должна была возвращаться к ним с неизбежностью. Потому что, действительно, кто-то из отцов совершил какие-то ошибки, бывает всякое, да. Но это не должно становиться, значит, такой вот невозвратной ошибкой. И еще очень важно, что когда начинается экономическое расслоение вот такое катастрофическое, то люди забывают о том, что ближний твой, он собственно ближний, брат твой. Он не какое-то существо иного рода, он такой же, как ты. Но только в силу определенного стечения обстоятельств он, значит, сейчас ниже или выше, это неважно. Но вот израильский закон вот этот, из Книги Левит, он делает все для того, чтобы люди не забывали, не только они не беднели и не богатели чрезвычайно — то есть не лишались там человеческого достоинства из-за связанных с этим грехов, но и помнили о том, что другой человек — твой ближний, близкий, и именно так, он не может быть средством ни в коем случае. Да, всякое бывает, но он не должен превращаться в того, о ком ты не мыслишь в человеческих категориях. И ведь мы знаем, что если не действует этот закон, то такое происходит. Причем вот можно вспомнить классическую нашу русскую литературу, не будем далеко уходить, вспомним Обломова. Он уезжает в Петербург. Вы же помните, что он уезжает не один, с ним человек, которого, к сожалению, я только забыл, его оторвали от невесты или от жены, но у него там была любовь. И этот человек живет в сенях там у него. Обломов страдает, а этот обслуживает его страдания, но он сам никак вообще не упоминается как человек, он просто некое домашнее животное. Ну вот человек захотел поехать в Питер и взял с собой собачку, и она у него там живет где-то в квартире, вот она бегает. А он там, значит, страдает, у него какие-то высокие страдания, осмысление себя, поиски своего места в мире. А это собачка, что она там может, какие у нее могут быть вообще переживания. Ну вот, пожалуйста, такое отношение к человеку мы видим в XIX веке. Конечно, никто из нас себя не ассоциирует с этим.
М. Сушенцова
— Да.
Епископ Феоктист
— Мы все где-то рядом со Обломовым ходим, и нам близки эти переживания. Но вот видите, к чему приводит, что просто на уровне прекрасной литературы. Я сейчас не хочу сказать, что Гончаров какой-то ужасный человек. Нет абсолютно, он человек своего времени. Просто вот так вот. Вот так вот.
М. Сушенцова
— Ну, художник. Он пишет то, что он наблюдает в действительности.
Епископ Феоктист
— Конечно. Но ведь более того. Вот у меня одна знакомая в свое время написала диссертацию по быту дворян начала, первой половины XIX века. И оказалось, что по архивным документам — эта издана книга, она защитила, получила ученую степень, — скажем, использовать дворовых девок, там крепостных в качестве наложниц, да, это было обычным делом. Это не было каким-то, чем-то из ряда вон выходящим. И при этом официальные жены вполне, так сказать, нормально к этому относились. Потому что он же не совсем с человеком, так сказать, изменяет. Это же вот, как сказать-то, крепостные, не считается.
М. Сушенцова
— Ничего себе.
Епископ Феоктист
— Не считается. И это ужасно, это ужасно.
М. Сушенцова
— Бытовая полигамия, по сути дела. Еще и неузаконенная как бы.
Епископ Феоктист
— Да, потому что, повторю еще раз, вот тут как раз и есть этот разрыв, когда крепостной перестает осознаваться человеком в полном смысле этого слова. Ветхий Завет, конечно, против этого выступает. Это не должно быть ни в коем случае.
М. Сушенцова
— Я напомню, что у нас в гостях владыка Феоктист, епископ Переславский и Угличский. И с вами Мария Сушенцова. Обсуждаем экономические идеи и метафоры Священного Писания. Продолжим после короткого перерыва. Не переключайтесь.
М. Сушенцова
— У нас в гостях сегодня владыка Феоктист, епископ Переславский и Угличский. У микрофона Мария Сушенцова. Сегодня мы говорим об экономических идеях и метафорах Священного Писания, тем самым продолжая наш цикл «Вера и дело», в рамках которого мы обсуждаем с гостями христианские смыслы экономики. Мы с владыкой в конце первой половины эфира обсуждали вопрос о том, что в Ветхом Завете четко говорилось о юбилейном годе, 50-м, когда все, так сказать, нажитые богатства или несчастья могли бы прийти, снова вернуться в свою нулевую точку, что напоминало людям о том, что финальным владельцем всего на земле является только Бог. И, что особенно подчеркнул владыка, что люди могли вернуться к своему человеческому достоинству — как к своему собственному, так и не забывать о своем ближнем, что он тоже человек прежде всего, а не какое-то низшее существо. И, вы знаете, владыка, пока вы рассуждали об этом, мне пришла такая мысль. А может быть, вот это мудрое такое установление про 50-й год являлось страховкой от крупных социальных переворотов? Ведь мы понимаем прекрасно, что социальные перевороты на пустом месте не возникают, это некая сдавленная пружина, которая в какой-то момент выстреливает, потому что люди просто больше так не могут — то есть это объективно накипающие какие-то противоречия, боли, негодование и все прочее-прочее. И вот действительно такое мудрое устроение позволяло в некотором роде сгладить вот эту вот цикличность спада и подъема и, в общем, перепада, потрясения, в силу которых всегда, к сожалению, погибает много людей, и издержки эти, во всех смыслах издержки таких потрясений, очень велики. И еще такое вот сравнение у меня, как у экономиста, извините, что-то возникло. Вот этот период, 50 лет, мне кажется, выбран тоже не случайно. Вот если вспомнить нашего российского экономиста, который писал в первой трети XX века и прославился в итоге на весь мир — это Кондратьев Николай Дмитриевич, его K-волны, вот так и называются в англоязычной литературе — K-waves, это так называемые длинные волны конъюнктуры. Длина как раз двух волн — то есть волны спада и волны подъема, в сумме равна 50−55 лет. Ну он это обосновывал там циклом расходования крупных капитальных благ — то есть там такое дается специальное экономическое обоснование. Но бросается в глаза сходство этой цифры — это для XX века, с той самой цифрой, которая упоминается в Ветхом Завете. То есть цикл проворачивается, и хотим мы того или нет, и мы либо вот такими установлениями пытаемся сгладить растущее напряжение и растущий дисбаланс, в том числе в богатстве, положении разных людей. Либо вот, к сожалению, как он писал, такие циклы всегда сопровождаются какими-то социальными потрясениями, пертурбациями, то есть таким насильственным путем равновесие в обществе достигается, просто с большей или меньшей кровью. Вот что-то такое вот спонтанно у меня возникло. Видимо, в этой цифре что-то есть.
Епископ Феоктист
— Безусловно, как и вообще во всех цифрах и числах Ветхого Завета.
М. Сушенцова
— Займемся нумерологией.
Епископ Феоктист
— Да, просто мы не всегда это понимаем, не всегда нам это бывает открыто. Но вот Господь иной раз нам открывает через экономические теории тоже, да, правду и правоту Моисея и его установлений. Меня это совершенно не удивляет, потому что, конечно, я христианин, и я верю тому, что написано в Священном Писании. А если данные научные или данные реальности как-то не согласуются со Священным Писанием, тем хуже для науки и для реальности. Знаешь, мы как-то так и интерпретируем. Ну и, конечно, я так утрирую сейчас, но идея в этом.
М. Сушенцова
— Да, но здорово, что действительно эти волны, полученные путем обработки статистических данных, то есть он их не из головы придумал...
Епископ Феоктист
— Ну конечно.
М. Сушенцова
— Просто пытался дать какое-то теоретическое обоснование. Но здорово, что цифры сами за себя говорят, это объективные спады и подъемы, которые характерны для экономического развития. А вот как вы считаете, что-то из этих установлений, которые мы сейчас обсуждали, могли бы быть актуальны вот сейчас там, не знаю, для российской экономики?
Епископ Феоктист
— Я думаю, да. Шаббат, конечно, был бы актуальным. Вот почему шаббат был бы актуальным? Не в религиозном смысле, конечно, не в том смысле, который вкладывает современный иудаизм в это. А день покоя и вообще почему мы про день покоя говорим? Потому что сегодня наша российская экономика, во всяком случае в той части, в которой я могу ее видеть, ощущать, она нацелена на извлечение прибыли без каких-либо ограничений, то есть только прибыль, ну вот деньги и все, и ничего личного. И это ничем никак не регламентируется. И когда мы попадаем с непривычки, то есть мы, привыкшие здесь вот так, с непривычки попадаем в страны Западной Европы, мы бываем сильно удивлены, что в воскресенье, в субботу там магазины не работают или что нет круглосуточных магазинов продуктов.
М. Сушенцова
— Да, жизнь закончилась.
Епископ Феоктист
— Ну как так? Ну ребята, подождите, мы привыкли, это же очень удобно. Мы привыкли, что можно вернуться, не знаю, в час ночи, пойти в супермаркет и купить все, что тебе нужно там, да. Ну кроме алкоголя, но это уже другая история. Мы к этому привыкли. А когда мы видим, что там, не знаю, в 7−8 часов закрывается магазин, ты не можешь хлеба купить, ты такой: что, ребята, вы творите? Но ведь как раз вот эта западноевропейская схема, она более христианская, более библейская. Почему? Потому что есть человек. И человек, в общем-то, не должен быть, я еще раз скажу, да, средством. Все же он должен быть целью. А для этого он должен отдыхать, он должен как-то, у него должен быть нормальный ритм жизни. Когда мы устраиваем все эти круглосуточные штуки, то получается, что мы портим жизнь очень многим людям, то есть ради извлечения прибыли вот это вот. Там этого нет. Мне кажется, что и в Советском Союзе тоже не было. Мне думается, что мы со временем как бы все же придем к такой схеме, когда будут какие-то перерывы и все прочее, потому что просто функционально. А так люди, кто работает там, они, ну правда, на износ. Это страшное дело. Страшная вещь, когда узнаешь, какие там условия труда, какие требования, и как это соотносится с заработной платой — становится страшно просто-напросто. Понимаешь, что такого быть не должно. Это нечеловеческие условия абсолютно. Я плохо погружен, но то, что вот я могу видеть и слышать, я понимаю, что неправильно, нездорово. Вот суббота, заповедь о субботе, она ставит пределы. И там ведь еще субботние года были, да, что вот этот год вы ничего не собираете на поле. Да, Бог вам все компенсирует, все хорошо у вас будет, там трехлетний урожай вы получите, все замечательно. Но, значит, ничего не делайте. Бог действительно в силах компенсировать нам вот эту утраченную выгоду, если угодно. Но для этого необходима вера. То есть заповедь субботы, о субботе — это еще и некое испытание веры. Потому что ну как? Я привык уже, что я вот своими руками. Бог говорит: нет-нет, подожди, вот ты сейчас исполняй, ты остановись, займись богомыслием в первую очередь, и ты увидишь, как все сложится. И вот поверить, это важно. То есть мы благодаря этому вспоминаем о Боге. Он становится для нас не какой-то абстракцией, а Он здесь, Он близок, Он помогает, и, соответственно, необходимо исполнять Его заповеди.
М. Сушенцова
— Действительно, получается, Бог как будто говорит: дай Мне хотя бы один день в неделю, когда Я могу проявить Себя...
М. Сушенцова
— Ну если да, можно так сказать.
Епископ Феоктист
— То есть не ты Мне говоришь, а Я буду тебе говорить, дай Мне действовать. Или хотя бы вспомнить обо Мне действительно.
Епископ Феоктист
— Но мы вот этому никак внять не можем, понять не можем. Потому что нам кажется, что только наши действия, они и способны принести какие-то реальные плоды.
М. Сушенцова
— А знаете, еще мне такая сейчас мысль пришла, что, чтобы поблагодарить Бога, во-первых, вспомнить о Нем и поблагодарить, оглянувшись на прожитую неделю там, что, допустим, было сделано, нужно время. Нужно время, чтобы оглянуться и осознать, а что вообще есть хорошего в твоей жизни, за что тебе Богу сказать спасибо. Потому что если ты постоянно бежишь, тебе некогда благодарить, ты даже не осознаешь вообще, что сделано, что не удалось там — то есть нет времени на созерцание плодов своих трудов.
Епископ Феоктист
— Ты просто с удивлением отмечаешь, что ой, Новый год.
М. Сушенцова
— Да что ж такое, почему он все время повторяется. Да, вы знаете, это действительно очень важно. Потому что только так можно понять, что человек не средство. Действительно, вот этот упор на функциональность и на эффективность, это, кстати, очень хорошо укладывается в концепцию экономического роста. Потому что она исключает вообще все остальное. Рост ради роста. То есть ее проблема не в том, что рост — это плохо, ее проблема в том, что рост непонятно для чего. Рост ради роста. И это, кстати, проблема не только, конечно же, российская, она широко как бы обсуждается во всем мире. Это действительно, с этим нужно что-то делать. Во-первых, чтобы не забыть о человеке, о его собственном достоинстве и его собственных смыслах, но и экология нам тоже периодически напоминает о том, что вообще рост — это штука, которая в потенциале хотя бы где-то должна быть ограничена. В этом что-то есть противоестественное.
Епископ Феоктист
— Ну вот, собственно говоря, ведь все эти упомянутые мной круглосуточные магазины, они же в 90-е появились, когда ограничений не было, когда вот рост ради роста. Сейчас, конечно, как будто бы потихоньку, потихоньку идет осмысление, что для всего должен быть какой-то смысл высший. И я думаю, что нас ждет не завтра, конечно, но в какой-то обозримой перспективе переосмысление всех этих вопросов.
М. Сушенцова
— В этом часе с нами владыка Феоктист, епископ Переславский и Угличский. У микрофона Мария Сушенцова. И мы продолжаем обсуждать экономические мотивы в Священном Писании. Владыка Феоктист, ну вот мы очень так вот хорошо прошлись по Ветхому Завету, но хочется хотя бы немного оставить времени на обсуждение экономических каких-то идей, может быть, даже, скорее, метафор в Новом Завете. А вот если так в целом говорить, то вот как вам кажется, что из идей экономического толка — может быть, не в прямом виде, может быть, в виде метафор, каких-то общих смыслов, перешло из Ветхого Завета в Новый? Где мы можем увидеть преемственность?
Епископ Феоктист
— Это очень интересный вопрос. Понимаете, в чем дело, когда мы говорим про Новый Завет, то Новый Завет, он устроен совершенно иначе. Там нет задачи сформировать народ, из которого произойдет Спаситель. Там есть другое — сформировать народ, который будет жить так, как сказал Христос, и это уже не экономическая история абсолютно. И мы видим, что в Книге Деяний святых апостолов даже некоторые ошибки содержатся в этом смысле. Потому что первоначальная модель экономическая существования апостольской общины показала свою несостоятельность. Мы помним, как это все здорово: люди приходили, клали все к ногам апостолов, и вот они там жили, все было общее. Да-да, но очень недолго. Так можно жить, пока есть постоянный приток новых людей. А как только он заканчивается, а он заканчивается, то возникает вопрос, как быть дальше. И довольно быстро Церковь столкнулась как раз с этим вопросом, как быть дальше. Потому что одно дело — ожидание второго пришествия: вот сейчас, сейчас, буквально там несколько дней пройдет, и Господь явится снова — это одна модель, и экономическая, и вообще социальная. Когда мы задерживаемся вот здесь, нам необходимо как-то выстраивать свое взаимодействие с миром, в том числе и экономически. Вот здесь начинаются различные вопросы. Я сейчас не хочу касаться вопроса обеспечения Церкви как таковой, да, важно, сейчас мы говорим про человека. Для человека здесь, в общем-то, мало что изменилось. Мы должны помнить, что никакой рост не является целью абсолютной. И Спаситель много об этом говорил. Мы помним притчу там о богаче и Лазаре — очень важная притча, потому что это единственная, где Господь что-то открыл нам о нашей загробной, если угодно, перспективе. И выясняется, что богатство может погубить не само по себе, а вот как раз когда ты перестаешь видеть в ближнем такого же, как ты. И это вот очень важный момент. Когда можешь спокойно пировать, видя, что рядом человек страдает из-за нищеты. Да, ты пытаешься ему помочь, но ты это делаешь как-то вот, ну так вот, немножко...
М. Сушенцова
— Из вежливости.
Епископ Феоктист
— Ну, чтобы совесть свою вот как-то вот, да. И апостол Павел, продолжая эти мысли, он ведь очень важные вещи, вот Послании к Коринфянам, в частности, написал в свое время, что, когда он упоминал о тех безобразиях, которые происходят во время евхаристических трапез, что кто-то там наедается, напивается, кто-то голодный оттуда уходит — то есть такое социальное неравенство. И он говорит, что это неправильно. Если вы так поступаете, и ваше сердце ничего не екает, то вы недостойно причащаетесь просто-напросто. И вообще у апостола Павла есть совершенно замечательная эта концепция, о том, что мы все составляем единое тело — кто-то там рука, кто-то нога, кто-то ухо и так далее, неважно. Важно то, что в теле нет плохих или хороших частей тела. Да, ты, может быть, не все их видишь всегда, но если у тебя что-то заболит, то ты, там даже самая незначительная часть, какой-то мизинчик на левой ноге, ударишь его об косяк двери, то, ой-ой-ой, как сразу меняется настроение, да, и вообще перспективы. А если уж сломаешь что-нибудь, так вообще не приведи Бог. Мы это чувствуем и не можем игнорировать боль в нашем теле. Если же мы игнорируем боль, мы ее не чувствуем, нам все равно, то значит, нам необходимо лечиться уже у другого врача, который нам как-то поправит мозг. И вот это переносит апостол Павел на христианскую общину. Если у тебя болит рука, а ты при этом не замечаешь — то есть другой член общины, он там страдает, и ты этого не замечаешь, то у тебя, брат, большие проблемы, и ты не вполне христианин. Ты, христианин, не можешь так. И Спаситель, да, это все вытекает из истории о богаче и в Лазаре, и это в продолжение слов Спасителя. Но это не единственное. Мы знаем, что богатство погубило или не погубило, воспрепятствовало совершенству богатого юноши. И эту историю предсказывают евангелисты с удивительным упорством и настойчивостью. И, конечно, здесь речь опять же-таки не про богатство как таковое, а про невозможность расстаться с тем, что мы считаем своим. В полной степени, в мере своим. И вот это вот ощущение чего-то своим на сто процентов — это прямо большая-большая человеческая проблема. И, может быть, она неочевидна вот так, когда мы читаем эту историю о богатом юноше, но она проявляет себя, когда мы чуть дальше идем и ставим вопрос, а почему апостолы-то удивились. Апостолы, которые не были богатыми людьми, они говорят: а кто может так спастись? Ну как так-то? Почему? Кто может так спастись? Им-то чего удивляться? Казалось бы, фактически нищие люди, сказали бы: ну и вот так тебе...
М. Сушенцова
— Это вам, типа, досталось.
Епископ Феоктист
— Угнетатель, империалист и там буржуй, не знаю, что еще. Апостолы удивились. И удивились, как видится, как раз по той причине, что не поняли вот про отдачу: вот отдать все Христу, отдать. Ведь отдать — это не только деньги. Деньги-то проще всего отдавать как раз. А попробуй отдай свою элитарность, связанную с образованием, там которое долго получал, да, вот ученую степень, там все. Ну отдай ее. А как это? Простите, это мое, это часть моей личности. Или боль отдай. Вот у меня есть там какое-то страдание мое. Ведь довольно много людей, которые из своего опыта там негативного, печального делают, то есть тоже они это включают как составную часть своей личности и говорят: нет, подождите, подождите, я готов отдать все, но вот позвольте мне вот это амплуа страдальца сохранить там, да.
М. Сушенцова
— Да. Со своей депрессией очень сложно расстаться бывает. Ну такое близкое сердцу...
Епископ Феоктист
— Да, это определенно как бы это уже я. Вот грех какой-то — тоже я. Ну как я без этого греха? Ну, ну как я, вот...
М. Сушенцова
— Уже как-то не я буду. Бренд размыт.
Епископ Феоктист
— Да, что-то другое. И богатство в этом смысле, оно просто наиболее такое ощутимое, если угодно, видимая всем людям вот часть личности бывает. Есть еще важный момент тоже здесь, в притчах, когда Господь говорит о том, насколько Ему ценен каждый человек погибающий. Он же упоминает там сначала овцу, а потом драхму потерянную. И причем овец-то было, по-моему, сто, а драхм-то десять. Ну, то есть, десятую часть или... Я могу ошибиться, к сожалению, я сейчас что-то вот поплыл. Но важно вот что. Важно, что действительно неважно, мы теряем десять процентов или там один процент. Когда мы переводим это все в деньги, когда мы просто понимаем, что вот у нас есть определенная сумма, надо ее отдать или потерять, ну скажем там из миллиона сто тысяч куда-то исчезли, это ну как-то вот знаете, как-то ты начинаешь... Ну неприятно. Хотя, казалось бы, у тебя же осталось девятьсот. Ну некомфортно. И ты радоваться не будешь, и будешь думать о том, как комментировать себе этот убыток, ну вот сто тысяч обратно вернуть. И вот Господь, Спаситель наш, Он говорит о том, что для Бога также важен грешник. Вот любой отпадающий человек — это вот такая, если угодно, десятина, которая, ну как-то вот переживательно. Но интересно, что мы этого не понимаем. То есть мы не понимаем, как Бог к нам относится, к согрешающим людям. Пока вот Спаситель не начинает использовать такие метафоры, если угодно. Потому что вот что-то про имущество — это для нас очень понятное, как ни странно. Вот прямо существенно понятное. И вот Он здесь тоже ее как раз очень удачно — ну Он всегда очень удачно делал. Очень удачно ее использует.
М. Сушенцова
— Да, действительно. Многие притчи содержат вот именно экономические метафоры, так сказать, близкие к телу, да.
Епископ Феоктист
— Они почему-то близки к телу. Я не знаю, почему.
М. Сушенцова
— Да, к счастью или к сожалению. Вот знаете, владыка, хочу успеть вас спросить о такой притче. Она, на мой взгляд, одна из самых сложных для понимания. Ну это мое субъективное мнение, возможно, это для кого-то еще так. Это притча о плевелах. Может быть, и не стоит ее, конечно, экономически понимать. Здесь мы выходим гораздо шире уже за рамки нашей сегодняшней программы. Но она меня очень как-то вот беспокоит в связи вот с чем. Христос — я сейчас тоже надеюсь не поплыть, ну так, в общих чертах...
М. Сушенцова
— Я уже сплавал, так что вы не бойтесь.
Епископ Феоктист
— Ну я тоже тогда сплаваю. Значит, Христос говорит, не выдергивайте, если я правильно понимаю, пока не выросла пшеница, колосьев, которые вы считаете неправильными, то есть которые вы считаете сорняками. Потому что надо дождаться жатвы, и тогда будет видно, что выросло хорошим, а что выросло плохим. И вот какую параллель я бы хотела здесь провести и поставить ее под вопрос. А можно ли здесь провести аналогию с тем, что муссируется очень в экономической мысли, что порой и из частных пороков, то есть из так называемого парциального зла — есть такой термин у схоластов, — частичного зла, то есть вот у каждого есть какие-то вредные привычки там...
Епископ Феоктист
— Есть, есть.
М. Сушенцова
— Или какие-то вот наклонности, денежки там побольше, там, еще что-нибудь. Из них, тем не менее, извлекать какую-то общую выгоду. Ну для всей там общины, для всего там общества, для всей страны. Я сейчас поясню, что я имею в виду. Мы, даже далекие люди от экономики, слышали, наверное, о метафоре так называемой, допустим, невидимой руки рынка, которая говорит нам о том, что вот если у каждого, значит, будет стремление к своему частному благу, то, в сумме, может, это и не так плохо, потому что прирост общего пирога будет происходить. Или второй пример из совершенно другой оперы. Вот недавно читала детям Гоголя «Ночь перед Рождеством» всем известную. И вот там Вакула кузнец как бы для благого дела, и финал-то был хороший, оседлал черта и за черевичками для своей возлюбленной на нем слетал в Петербург, и, значит, в итоге все жили долго и счастливо. То есть тоже такая метафора непростая. То есть для благого дела вроде и кузнец, и такой молодец, и верующий иконописец, а тем не менее черта оседлал для своих целей, и получилось-то ведь хорошо. То есть вот не может ли быть такого, что вот эти частные несовершенства тоже играют в совокупности какую-то хорошую роль?
Епископ Феоктист
— Это вопрос, знаете, промысла Божия, если угодно. Потому что есть, уж простите, есть — я просто очень люблю это определение, и, честно говоря, это, наверное, единственное определение, которое я четко знаю из катехизиса ранее мною упомянутого митрополита Филарета. Промысл Божий — это непрестанное действие благодати, премудрости и благости Божиих, направленное на поддержание всякого добра, а случающееся из-за отклонения от добра зло исправляющее и направляющее к благим последствиям. Такое тяжеловесное определение, но оно о чем говорит — о том, что Бог в силах, и Он это постоянно делает, зло, которое мы совершаем, то есть наши грехи исправлять так, что они приводят к благу. Это с одной стороны часть ответа. А есть вторая часть ответа, что действительно во мне есть, у каждого из нас есть какие-то грехи, страсти, дурные привычки и пороки. Это, к сожалению, факт. Можно с этим по-разному взаимодействовать. Можно эти пороки обращать ко благу. Например, я тщеславен. Ну это объективный факт. Соответственно, я в рамках своей тщеславия не могу себе позволить нарушать данные обязательства. Соответственно, я это помню всегда, и если мне необходимо выполнить какую-то работу, полезную для моей души или для кого-то еще, и я знаю, что если я пообещаю сделать публично, то повинуясь тщеславию, я ее обязательно сделаю, мне, наверное, стоит пообещать публично ее выполнить. Или как-то сделать ее, если угодно, рассказывать об этапах выполнения, потому что, повторюсь, это завязано на мое тщеславие. Ну я пример привожу, да?
М. Сушенцова
— Да, очень хороший пример.
Епископ Феоктист
— Вот такой, который просто родился как-то, я не был готов, может быть, что-то более изящное выдумать. Ну вот как-то так. И здесь, повторю еще раз, у святых есть примеры того, как они, зная свои вот особенности, зная то, что они вот где-то слабы в чем-то, да, тем не менее находили способы реализовать благо. Ну, можно вспомнить святителя Феофана Затворника, тоже XIX век. Вот он как-то пообещал, и он выполнил, как мы знаем, перевести «Невидимую брань» с греческого. Попросили — он пообещал. Когда он взял книгу в руки — на греческом там еще другие были у него переводы, он понял, что делать это не хочет. Ну неинтересно, не хочу, не буду. Но пообещал и обещание надо выполнять. И тогда он придумал следующую схему. Он заключил договор с журналом «Христианское чтение», если я не ошибаюсь, по-моему, годичный или чуть больше, на публикацию отрывков этого перевода. И, соответственно, уже в рамках не пустого обещания каким-то там афонским отцам, потому что его с Афона попросили, а в рамках вот этого контракта с журналом он должен был выдавать определенные главы, определенное количество тысяч знаков к каждому номеру. Он себя нарочно сковал этими внешними рамками для того, чтобы не согрешить. То есть вот понимая свою слабость и в то же время понимая, что у него есть другого рода сильная сторона, то есть у него есть еще там одна слабость, потому что «Христианское чтение» — это еще и про деньги немного. Ну в общем, как-то он нашел баланс, и мы получили книгу в конечном итоге.
М. Сушенцова
— Замечательные примеры, которые близки нашей человеческой жизни, нашим выборам и нашим решениям. Спасибо вам большое, владыка, за этот разговор. Я напомню, что епископ Переславский и Угличский, владыка Феоктист, был сегодня у нас в гостях. Он также является автором и ведущим программы «Евангелие день за днем» и «Апостольские чтения» на нашем Светлом радио. А сегодня мы разговаривали не о самой привычной теме — об экономических идеях и метафорах Священного Писания, в основном Ветхого Завета, но успели поговорить и о Новом. И я благодарю вас, владыка, за этот интереснейший разговор. А вам, дорогие слушатели, желаю подключиться к нам через неделю.
Епископ Феоктист
— Спасибо и всего доброго.
М. Сушенцова
— До свидания.
Все выпуски программы Вера и дело
Деяния святых апостолов

Апостолы
Деян., 21 зач., VIII, 40 - IX, 19.

Комментирует епископ Переславский и Угличский Феоктист.
Здравствуйте! С вами епископ Переславский и Угличский Феоктист.
В мире немало преступников, негодяев, злодеев, да и просто дурных людей. Глядя на них, невозможно не задаться вопросом: а почему Бог позволяет им быть? Почему Бог не ограничивает то зло, которое они причиняют другим людям? Неужели Бог не в силах это сделать? Или, может, Бог попросту не видит? А, может, Бога и вовсе не существует? Ответы на эти вопросы нам даст та история, которая рассказана в 8-й и 9-й главах книги Деяний святых апостолов. Отрывок из этих глав звучит сегодня во время литургии в православных храмах. Давайте его послушаем.
Глава 8.
40 А Филипп оказался в Азоте и, проходя, благовествовал всем городам, пока пришел в Кесарию.
Глава 9.
1 Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику
2 и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдет последующих сему учению, и мужчин и женщин, связав, приводить в Иерусалим.
3 Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба.
4 Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня?
5 Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, Которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна.
6 Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? и Господь сказал ему: встань и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать.
7 Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя.
8 Савл встал с земли, и с открытыми глазами никого не видел. И повели его за руки, и привели в Дамаск.
9 И три дня он не видел, и не ел, и не пил.
10 В Дамаске был один ученик, именем Анания; и Господь в видении сказал ему: Анания! Он сказал: я, Господи.
11 Господь же сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Тарсянина, по имени Савла; он теперь молится,
12 и видел в видении мужа, именем Ананию, пришедшего к нему и возложившего на него руку, чтобы он прозрел.
13 Анания отвечал: Господи! я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме;
14 и здесь имеет от первосвященников власть вязать всех, призывающих имя Твое.
15 Но Господь сказал ему: иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми.
16 И Я покажу ему, сколько он должен пострадать за имя Мое.
17 Анания пошел и вошел в дом и, возложив на него руки, сказал: брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шел, послал меня, чтобы ты прозрел и исполнился Святаго Духа.
18 И тотчас как бы чешуя отпала от глаз его, и вдруг он прозрел; и, встав, крестился,
19 и, приняв пищи, укрепился. И был Савл несколько дней с учениками в Дамаске.
Будущий апостол Павел, как мы можем понять из только что прозвучавшего отрывка книги Деяний, был человеком весьма незаурядным: он был гонителем христиан, он деятельно поддерживал попытки иудеев уничтожить весть о Христе Воскресшем, он, пусть и опосредовано, но принимал участие в убийстве первомученика и архидиакона Стефана. Тогда, когда Павел ещё не был Павлом, а был ревностным фарисеем Савлом, он представлял угрозу для христиан, и именно об этом сказал в своей молитве Анания: «Господи! я слышал от многих о сем человеке, сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме» (Деян. 9:15). Наверняка христиане, знавшие Савла, могли бы задаться вопросом о том, почему Бог попускает этому человеку творить зло. Таким вопросом можно было бы задаться и в отношении других гонителей христиан, и, конечно же, много вопросов вызывает попущение Божие, из-за которого Господь наш Иисус Христос оказался пригвождённым ко Кресту.
Однако мы не видим, чтобы первые христиане задавали такие вопросы Богу. Они поступали иначе — они просто принимали всё как есть, что, впрочем, не мешало им испытывать опасения по поводу Савла.
История обращения будущего апостола Павла очень показательна: она свидетельствует, что Бог способен буквально в одно мгновение переменить весь образ мысли человека, нарушить все его планы, изменить круг общения, и даже само имя человека. В истории апостола Павла действие Божие было очень быстрым, хотя, конечно, не стоит забывать о предшествующем периоде подготовки к восприятию этого действия — такой подготовкой была вся жизнь святого апостола, и даже его страстное желание уничтожать христиан — это тоже определённый этап подготовки. Можно сказать, что Бог попускал будущему апостолу совершать ошибки и зло ради того, чтобы в будущем Павел стал тем, кем он стал.
Возможно, что и нам Бог попускает совершать наши грехи по этой же причине. Да, конечно, никто не сможет сравниться с апостолом Павлом, но у нас своя мера, и нельзя исключать, что к ней мы движемся в том числе и через впадение в те или иные грехи. То же самое можно сказать и о любом другом человеке: не исключено, что таков его путь к Богу и к святости. Хотелось бы, конечно, чтобы было как-то иначе — без злобы, без греха, без страстей, но, увы, человек искажён грехопадением, и зачастую нам необходимо дойти до своего предела, и лишь после этого мы становимся способны слушать и слышать Бога.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Христианские мотивы в фильме «Сталкер». Иван Перекатов

У нас в студии был режиссер, сценарист Иван Перекатов.
Разговор шел об истории создания и христианских аспектах фильма Андрея Тарковского «Сталкер».
Этой беседой мы продолжаем цикл из пяти программ о христианских смыслах в фильмах Андрея Тарковского.
Первая беседа с кинокритиком Львом Караханом была посвящена фильму «Андрей Рублев».
Вторая беседа с заместителем главного редактора журнала «Фома» Владимиром Гурболиковым была посвящена фильму «Солярис».
Третья беседа с киноведом Августиной До-Егито была посвящена фильму «Зеркало».
Ведущий: Константин Мацан
Все выпуски программы Светлый вечер
«Нравственные ценности и бизнес». Сергей Иванов

Гостем рубрики «Вера и дело» был исполнительный директор Группы компаний «ЭФКО» Сергей Иванов.
Наш гость рассказал о своем пути в предпринимательстве, как на его жизнь и отношение к работе повлиял приход к вере и как удается применять христианские ценности внутри компании и во взаимодействии с партнерами.
Ведущая программы: кандидат экономических наук Мария Сушенцова
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер! С вами Мария Сушенцова и это программа «Вера и дело». В рамках этого цикла мы разговариваем с предпринимателями, экономистами, чиновниками о христианских смыслах экономики. Сегодня нашим гостем будет Сергей Иванов, исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель, автор Telegram-канала «Сергей Иванов из «ЭФКО». Добрый вечер, Сергей.
С. Иванов
— Добрый вечер.
М. Сушенцова
— Вы знаете, я начну, может быть, с необычного вопроса. Где-то в своих выступлениях или текстах вы упоминали о том, что многое из того, что вы сейчас имеете, вы захватили с собой из вашего сибирского босоногого детства, и не могли бы вы с нами поделиться, что особенно ценного вы взяли из этого периода своей жизни? Понятно, что все мы родом из детства, но тем не менее. И что мне особенно интересно: связана ли история вашего детства, ваш детский опыт с выбором пищевой отрасли, как своей основной траектории развития в дальнейшем?
С. Иванов
— Я до шестнадцати лет жил в Забайкалье, в Бурятии. Вообще, мы потомки семейских старообрядцев, но вера закончилась, оборвалась на прабабушках, бабушки уже были советские, а вот моя мама опять вернулась в Церковь. Нас как будто бы прабабушка Аня наша благословила в Московский Патриархат пойти, потому что это была та ветвь, где попов не было – беспоповцев, без священников. И вот наша семья к вере пришла тридцать лет назад примерно. Я до шестнадцати лет жил в Бурятии, потом уехал в Новосибирск, в Академгородок, и как будто бы дальше у меня началась такая дорога «убегания», то есть ты живешь в очень тупиковом селе и у тебя одна мечта – оказаться в большом каком-то городе. Я мечтал сначала в Улан-Удэ уехать, а потом, когда узнал про Новосибирск, то о нём стал мечтать. И вот ты едешь, едешь, едешь, и в какой-то момент так увлекаешься этой гонкой, ты себя сравниваешь с городскими, и ты всегда понимаешь, что ты в этом сравнении проигрываешь, потому что они больше театров посещали, больше музеев видели, и ты их в этом не догоняешь, это формирует такой как бы комплекс. А потом, наверное, в пандемию это произошло, я девять месяцев провел в Белгородской области рядом с нашей штаб-квартирой в Алексеевке, и я впервые оказался на такое длительное время опять в деревне, и это запустило какие-то очень сильные, если честно, процессы внутри меня, я вдруг понял, что то немногое хорошее, что во мне есть, что отклик находит, что мне силы даёт как-то двигаться по жизни, оно на самом деле всё из деревни. А что именно? Ну, во-первых, деревня русская, она очень сильно изменилась. Она далека, наверное, от тех образов пасторальных или каких-то нарисованных, но всё равно есть что-то, что её сохраняет даже сегодня, например, отношения между людьми. В деревне сосед ближе родственника, потому что, если у тебя что-то случилось, ты первым делом к соседу пойдёшь. И соседские отношения могут быть разные, они могут быть напряжённые, вы можете мало общаться, но вот помощь, взаимопомощь и сопереживание соседу – это необсуждаемая вещь. Вот так живёт, так формируется община, когда ты про другого думаешь всегда, не забываешь о нём. И вот этот элемент деревенской жизни, когда ты просто не можешь не подумать о близком, то, что называется сопереживанием, сочувствием, соучастием, вот этот элемент нашего культурного кода или то, что Достоевский называет «всемирной отзывчивостью», он в этой аграрной эпохе и формировался, и в деревне это то, что проявляется ярче, там атомизированности нет, там индивидуализма нет. Даже, например, вот что такое дети в деревне и дети в городе: в деревне, если дети не мои, то это дети общины, дети улицы нашей или околотка, и если ребенок что-то делает не так, то нормально сделать замечание взрослому, старшему, и ребёнок отреагирует, потому что это старший. В городе попробуйте что-то сказать чужому ребёнку – вам глаза выколят за то, что не в своё дело лезете. И вот эта часть нашей культуры, которую можно назвать общиной, я, во-первых, в неё очень верю, мне кажется, что в ней лежит вообще наша энергия, там она произрастает, атомизация и индивидуализация – это то, что её отключает. И вот это, наверное, одно из того самого важного, что мне судьба подарила или семья моя подарила, родня, родственников у нас невероятное количество. Первое моё соприкосновение с городом случилось в Новосибирске и это было открытие, что, в отличие от меня, у всех моих городских друзей родни почти нет. Точнее, у них есть родственники, но что такое у меня родня, в моём понимании: братья, сёстры мамы и папы, их восемь, они между собой как родные. У них есть дети, то есть мои двоюродные братья и сёстры, нас двадцать человек. Ещё есть двоюродные дядья мамин и папин, они тоже родные, и это мои как будто бы деды. Когда меня отправляли в Новосибирск в начале 90-х, 1992 год, денег не было, и наш род собрался на речке, вот Серёжу отправить в физмат школу учиться, и вся родня, в чём сила родни проявилась – все хотели, чтобы Серёжа уехал куда-то, чтобы у него получилось, они забивали скотину, доставали сбережения с пенсионных книжек, все ехали к этой речке с конвертами, я на эти конверты жил год следующий. По-моему, даже ещё на первом курсе мне этих денег хватило. И вот для меня родня – это что-то огромное, большое, двоюродные для меня братья и сёстры как родные, троюродные все очень близкие. А городские про родных начинают говорить так, как у нас про двоюродных, а двоюродных даже не роднятся совсем. И вот это соприкосновение с городом, мне так жалко было моих друзей городских, что у них нет того, что роднёй называется. Когда они в гости к нам приезжали, они никак не могли поверить, сколько их, и эти, и эти, и эти, мы из гостей в гости приезжаем, из застолья в застолье. Поэтому община, семья, род – это всё, что оттуда идёт.
М. Сушенцова
— Сергей, получается из вашего рассказа о детстве замечательном, что идея вот этой сопричастности, соборности, которую вы в ваших выступлениях противопоставляете вот этому индивидуальному атомизму, она черпает своё начало из вашего детства, несомненно? Мне так сейчас показалось.
С. Иванов
— Ну, здесь я точно благодарен своей Бурятии, бабушкам, дедушкам, маме, папе, это точно оттуда.
М. Сушенцова
— Скажите, а то, что вы выбрали своей основной профессиональной траекторией именно пищевую промышленность, вообще вот сферу, где производится еда...
С. Иванов
— Это было случайно.
М. Сушенцова
— Это было случайно, да? Потому что, когда читаешь вашу биографию, кажется, что будто бы это не случайно, потому что, во-первых, всё, что касается производства еды, это вообще, в принципе, очень традиционно для России.
С. Иванов
— Ну нет, не случайно. Я точно понимал, что не хочу финансами заниматься, я не мыслил себя в банках, в этой деятельности. И диплом я писал по управлению промышленным предприятием, мне хотелось на завод пойти, я и пошёл на завод после окончания университета. А оказалось так, что завод занимается растительными маслами, к еде отношение имеет, и вот так меня жизнь в еду привела.
М. Сушенцова
— Надолго, как оказалось. Да, интересно. Наша программа в целом, она посвящена вопросам этики и экономики и мне кажется, вы, как никто другой, можете об этом рассказать, именно руководствуясь своим обширным опытом. И знаете, какой хотелось бы мне вопрос первый задать в связи с этим: а вот какую проблему вы из своего опыта можете сформулировать, касающуюся ведения бизнеса и столкновения этого бизнеса с какими-то моральными принципами, как вы себе видите эту проблему? Наверняка за годы вашей руководящей деятельности и насмотренности вы как-то её уже для себя увидели.
С. Иванов
— Наверное, самое острое и самое такое кровоточащее – это человек. Есть социально-экономические отношения, наш бизнес – это социально-экономические отношения, в которые мы погружаем человека, то есть это эмоционально насыщенные циклические, повторяющиеся отношения, в которых мы зарабатываем на хлеб насущный. И наука подсказывает, и опыт мой об этом говорит, и литература – о том, что как бы нас правильно не воспитывали в семье, как бы общественное мнение не формировало какие-то идеи, но если человек погружается в социально-экономические отношения, приходит на работу, где для того, чтобы ему заработать деньги, для того, чтобы потом родителям помочь со здоровьем или там семья есть, ипотеку надо платить, ну ты не можешь без денег, и вот для того, чтобы ты просто состоялся в этой материальной части, тебе нужно переступить через себя, тебе нужно, например, начинать лицемерить или начинать обманывать. Вот эти социально-экономические отношения, они меняют человека, то есть ты вначале будешь сопротивляться, а потом тебе твоя же боль за близких, она скажет: «ну, куда-нибудь подальше это отодвинь, давай. Это вот тот мир, в котором мы вынуждены жить». И вот этот выбор, который каждый делает, где те красные линии, за которые я переступаю или не переступаю, он на самом деле очень серьезный, потому что он либо включает, либо отключает созидательное начало в человеке. И вот как в нашем бизнесе, особенно сегодня, когда внешние социокультурные тренды, они очень неблагоприятны по подготовке творцов-созидателей, потому что я не знаю, как вы в Высшей школе экономики это идентифицируете, но мы три года назад делали исследование, назвали «ковчеги постмодерна», мы просто начали обращать внимание, что к нам приходят ребята молодые, которым ничего не надо. Точнее так: им надо, но вот напрягаться они готовы. Мы у Гэллапа подсмотрели очень сильное падение эмоциональной значимости чувства долга и запустили исследование большое, на выборке полторы тысячи человек, назвали его «ковчеги постмодерна». Внутри этого мы обнаружили, что 95 процентов ребят молодых, которым 20-25 лет, это Москва, Воронеж, Питер, Белгород, такие города, вот 95 процентов ребят своей мечтой заявляют: «хочу всё и сразу, и чтобы мне ничего за это не было». И только 5 процентов готовы к созидательной деятельности, которая обязательно подразумевает преодоление, ситуационный дискомфорт, эмоциональное напряжение, которые готовы вот к такой самореализации, их всего 5 процентов. И вот это, наверное, главный вызов, он же и следующий шаг развития компании, от него зависит, сможем ли мы создавать условия, в которых ребята, которые предрасположены к созидательной деятельности, оказавшись в которых, они будут раскрывать свой потенциал, творческий в первую очередь и созидательный тот самый, либо мы не способны это сделать. И вот это, наверное, самый главный вызов, он определяет, мы на следующем цикле нашего развития состоимся как социальная система или подвинемся и уступим место конкурентам.
М. Сушенцова
— Дорогие слушатели, я напомню, что это программа «Вера и дело», с вами ведущая Мария Сушенцова и сегодня у нас в гостях Сергей Иванов – исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель. Сергей, вы подняли такую животрепещущую тему, как и вся наша повестка программы в целом. Мне бы хотелось кое-что уточнить: получается, по итогам этого исследования, что молодым ребятам не хватает смысла, на самом деле. Как говорил Виктор Франкл: «Дайте человеку «зачем», и он вам сделает «как». Создается такое впечатление, что когда человек хочет просто что-то иметь, но при этом никак лапками не шевелить, то, может быть, он недостаточно хорошо понимает ту некую мета-цель или даже ценность, вообще ради чего он живёт, ради чего он действует. И у меня такой вопрос, может быть, даже очень практичный: а как вы считаете, по вашему опыту, всё-таки задача формирования этого смысла и вот этой ценностной надстройки – это индивидуальная задача человека? То есть, грубо говоря, в любой сфере человек сталкивается с проблемой морального выбора, так наша жизнь устроена, просто в сфере зарабатывания денег это особенно обостряется, но в целом перед моральным выбором мы каждую секунду все находимся так или иначе, в той или иной ситуации. Или всё-таки здесь больше ответственность той компании или той организации, в которой этот молодой человек работает, и он смотрит на отношения, которые приняты в этой компании, и начинает их, допустим, копировать, или считает, что вот это норма, я буду под это подстраиваться. Вот как вы считаете, здесь центр тяжести, вот он где, он у самого человека внутри (возьмём молодого человека) или всё-таки центр тяжести у руководителей компании, у тех, кто её выстраивает?
С. Иванов
— Очень сложный вопрос, нет на него однозначного ответа. Но если Евангелие вспомнить, там подсказка-то есть, то есть, если «Царство Божие внутри вас есть», тогда всё начинаться должно с человека. И здесь я могу сказать, что, наверное, одно из наиболее дефицитных качеств, которые мы сегодня в рекрутинге ищем, вот нам такие люди нужны – это субъектность. Что такое субъектность – это когда человек точно знает, кто он, куда он по жизни идёт, чего он ожидает от работодателя, с каким работодателем он точно за один стол не сядет, а с каким работодателем он готов работать. У него есть мечта, и он за эту мечту готов обострять, конфликтовать со своим работодателем. Вот когда есть такая субъектность, с таким человеком можно строить отношения, то есть от него можно оттолкнуться, его можно встраивать в разные модели, помогать, вести. Но почему однозначного ответа нет? Это долгий разговор, не этой передачи, но вот есть такое понятие, президент в последнее время часто упоминает: «культурный код русского человека», и что этот культурный код что-то включает, а что-то выключает. Вот есть какой-то внешний контекст, который наполняет жизненной энергией этот самый культурный код. А есть какой-то внешний контекст, который эту жизненную энергию выключает, и как бы он начинает спать, он начинает выпивать, он начинает люмпенизироваться, и вот как Александр Александрович Ауза́н говорит в исследовании своем, что в России два сердца: Россия индивидуальная и Россия коллективная. Вот Россия коллективная, мы называем это «эмпатично-общинная», она, особенно в последние тридцать лет, как будто бы вытолкнута на обочину, то есть ей говорят: «ну, вы как бы вот в стороне постойте», это его оценки. Если это так, тогда не только все с человека начинается, тогда нужно на уровне общественного мнения или среды социальной, в которой он находится, предложить что-то, какую-то альтернативу. Нужно сказать: а вот эта социальная система, она о чем? Она куда идет? Она себе какую мечту заявляет? И у нас в этой части удивительная есть статья в нашей Конституции, номер 13, в ней идеология запрещена. То есть как будто бы нам сказали: «смыслами не надо заниматься, их чем больше, тем лучше», вот выключили. Важно, чтобы компания длинный взгляд имела, если мы сейчас говорим про компанию, я убежден глубоко, что, если вы не имеете ответа на вопрос: зачем вы существуете как бизнес, причем именно в таком длинном-длинном горизонте, вы проиграете борьбу за таланты завтрашнюю, они просто к вам не пойдут, вот эти самые субъектные ребята, которые себя сверяют: «я-то мечтаю, а вы-то о чем? А вы-то куда идете?»
М. Сушенцова
— А если представить ситуацию, что к вам пришел не субъектный человек, он, может быть, к этому в пределе стремится, но не вызрела еще в нем субъектность, то вы, как руководитель компании, можете вырастить в нем эту субъектность?
С. Иванов
— Ну, это педагогика. Мы с вами сталкиваемся с проблемой сегодня: взрослые детины, тридцатилетние, которые о своей семье позаботиться не могут. Что это, субъектность?
М. Сушенцова
— Я думаю, это уже крайний случай. Я, скорее, здесь имела в виду человека, который хочет прийти в компанию, допустим, ему симпатичен руководитель, но он, конечно, не такой безответственный, чтобы прямо не мог совсем на хлеб своей семье зарабатывать.
С. Иванов
— Уровни этой субъектности, они разные очень, это фактически наше развитие и есть внутреннее по жизни, поэтому, с какой точки ты начинаешь это осознавать, как ценность, как важность того, что ясный образ должен быть и меня самого, и жизни моей будущей, он может начинаться в разном возрасте. Поэтому я начал серию текстов у себя, заявил о том, что главная компетенция руководителя сегодняшнего и завтрашнего дня – это вообще быть педагогом, без шансов просто, иначе вы не выживете, потому что система образования готовит ребят, которые не готовы к созидательной деятельности. Вот это сегодняшний вызов образования, причем глобального, не только у нас – такое вот записывающее устройство, диктофоноговорящее, образного мышления нет, эмоционально-чувственного восприятия практически нет, и вот символы, слова, цифры, которые вообще не складываются во что-то цельное. И даже трудолюбивые ребята, даже трудяги, там два образования, два красных диплома, а вот он в практическую деятельность переходит и ничего сделать не может, как будто бы рыба о стену долбится. Это все сложно, конечно, это можно делать, но для начала компания должна осознать, что работа с персоналом или HR, Human Resources, как нам принесли и научили из западных бизнес-школ – это не дело директора по персоналу, это вообще ключевая задача генерального директора или на самом деле – собственника. А если это так, тогда вопросы рекрутинга, оценки персонала, подготовка программ развития, гарантированный карьерный рост, это тоже дело не HRD или там не директоров по персоналу, а дело как раз акционеров, потому что там именно ваши люди и появляются, вот в этих бизнес-процессах.
М. Сушенцова
— Вы знаете, вы рассказываете, а у меня в мыслях проплывают воспоминания о недавнем нобелевском лауреате в области экономики Джеймсе Хекмане, который доказал, в том числе с помощью эмпирических исследований, значимость некогнитивных навыков для будущего развития человека и в принципе, для его успешности, и в материальной части тоже, и для развития общества в целом. И как раз среди этих некогнитивных качеств упоминалась и стрессоустойчивость, и коммуникабельность, и вот та самая эмпатия, о которой, по сути, вы сейчас говорили, такой эмоционально развитый интеллект, об этом много сейчас пишут, но вот наконец-то и экономическая наука обратила внимание на эти моменты.
С. Иванов
— Можно про эмпатию уточнить, потому что я этот вопрос задал в Руанде в феврале этого года. Я предложил необходимые критерии устойчивости бизнес-модели будущего, то есть, что в будущем только такие социальные системы будут конкурентоспособны. Первое – они должны быть человекоцентричны. И сразу задается вопрос: хорошо, красиво. А какого человека-то мы в центр ставим? А давайте о нем договоримся, и там такие вариации. Но тем не менее: человекоцентричны, мультикультурны – уважать и принимать богатство в разнообразии, а не diversity вот в современном ESG-контексте. Социально ответственным. То есть человекоцентричен, мультикультурен и социально ответственен. И задал вопрос: какой компетенции номер, и вот внутри этого есть какой-то особый тип лидерства. Не все люди умеют вот так, потому что это какие-то специфические, личностные свойства должны быть у человека, давайте назовем его «созидательный лидер» – вот свойство номер один, без чего никогда не случится такой человек? Я задал этот вопрос в аудитории и вам его тоже задам: вот вы бы каким назвали это свойство?
М. Сушенцова
— Без чего не случится лидер?
С. Иванов
— Созидательный лидер, да.
М. Сушенцова
— Я бы дала два ответа. Первое – это чувство ответственности за тех людей, которые тебе поручены. А второе – наверное, чувство эмпатии. Вот как-то так.
С. Иванов
— Вот там в зале было 250 человек со всего мира, собственники и генеральные директора, и тоже так «эмпатия», «эмпатия», «эмпатия» прозвучала. А вот вопрос теперь: а какая эмпатия? Потому что мы внутри компании различаем, вот есть эмпатия первого рода, это – я чувствую вашу боль, чувствую, что сейчас вам больно, но я вашу боль в себя не пускаю, я умею от неё защититься. Это определение, более-менее традиционное, сегодня вы прочитаете, это вот психологи, психотерапевты, коммерсанты, политики, манипуляция, она вся вот на этой эмпатии строится. А мне выгодно, чтобы вы сейчас в вашей боли, мне хочется, чтобы вы приняли решение и пошли мне на уступки, я нашёл болевую точку, я на неё буду давить, чтобы вы просто, выскочив из этого разговора, пошли мне на уступку, вот коммерческий поединок на этом строится, такая эмпатия. Или: я чувствую вашу боль, я её переживаю как свою собственную, я с этим ничего сделать не могу, вообще ничего не могу с этим сделать. Мне перестанет быть больно только тогда, когда вам перестанет быть больно. Это вот то, что у нас называется сопереживанием, сочувствием, состраданием и это бессознательное, это вот крест, который ты несёшь, ты с этим ничего поделать не можешь, отгородиться ты от этого не можешь. Мы это называем эмпатия второго рода. Так вот вы, когда произносите слово «эмпатия», какую имеете ввиду, первую или вторую?
М. Сушенцова
— Я думаю, что я имею ввиду первую. И то, что вы назвали «эмпатией второго рода», я сюда вкладываю смысл вот этой самой ответственности, ответственность – это некий клей, который нас связывает, то есть я, допустим, вижу твою боль, но поскольку я чувствую себя связанным с тобой, есть некая целостность, к которой мы относимся, я не могу закрыться от неё до конца, и мне не будет хорошо, если тебе будет продолжать быть плохо, потому что есть какая-то связка, в которой мы общая, в которой мы находимся.
С. Иванов
— Наша версия ответа, и мы на этом строим вообще всю нашу культуру и системный менеджмент – это эмпатия второго рода, как бы это странно и страшно не звучало, потому что она формирует контекст, когда человек может заботиться о другом человеке. Быть руководителем – это заботиться о ком-то, потому что иначе у тебя нет внутренних сил гармонизировать социальное пространство, которым ты занимаешься. И вот об этом надо договориться, о какой эмпатии мы ведём речь. Слово нехорошее, если честно. Оно привнесённое в наш язык, было бы что-то лучше, можно было бы другое использовать. Но мы внутри его используем, потому что правильнее было бы слово «любовь», наверное, сюда поставить, но оно ещё более засорённое, оно включает такие ассоциации не те, мы его убираем, и мы для себя сказали: вот эмпатия второго рода, это мы как личностную компетенцию идентифицируем, мы прямо её исследуем больше двадцати лет. Наши результаты исследования нашего культурного кода, почему они с Александром Александровичем Аузаном-то совпадают, мы тоже эту тему исследуем, она нам интересна, и мы в цифрах совпали: 75 на 25. 75 процентов нашего населения – это как раз носители эмпатии второго рода, а 25 процентов – это рационально-достиженческие индивидуалисты. Они друг друга вообще не понимают, это как инопланетяне. И с точки зрения создания среды, коллективов, первое, что должен осознать руководитель нашей культуры – что это два разных мира, две разных цивилизаций, потому что если вы первых, рациональных достиженцев в одном помещении собираете, они девяносто восемь процентов энергии будут тратить на то, чтобы доказать, кто главный. А если вы эмпатично-общинных сюда добавляете, для рационально-достиженческих эмпатично- общинные – лузеры, неудачники и вообще непонятные люди, что они здесь делают? Но, если вы создаете среду этим коллективистам или эмпатично-общинным, где они себя чувствуют защищенными, где они чувствуют возможность реализовываться – по потенциалу они кратно мощнее интеллектуально и в творческой самореализации, чем первые. У нас вся компания – это вот социальный эксперимент, именно этот опыт реализующий – строить компанию на таких ребятах.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», с вами Мария Сушенцова и наш гость сегодня – Сергей Иванов из «ЭФКО». Мы вернемся после короткой паузы.
М. Сушенцова
— Добрый светлый вечер! С вами Мария Сушенцова, я напомню, что это программа «Вера и Дело», сегодня у нас в гостях Сергей Иванов – исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель. Сергей, у нас закрутился какой-то невероятно глубокий философский разговор. Знаете, это крайне, мне кажется, насущная для нас повестка – тема столкновения коллективизма и индивидуализма, и мне очень приятно, что вы упоминали сегодня Александра Александровича Аузана, это декан моего родного факультета, экономического факультета МГУ, который я заканчивала. Я всегда с удовольствием слушала его лекции, продолжаю читать его книги и слушать лекции, и мне тоже очень близки эти идеи. Но вот знаете, какая мысль мне пришла? Когда вы назвали это соотношение вашего исследования: 75 на 25, создается впечатление, что у России всё-таки не два сердца, одно как будто побеждает, то есть всё-таки как будто коллективистов три четверти, на одну четверть больше.
С. Иванов
— Нет, нет – два, потому что… Ну, это сложно.
М. Сушенцова
— Да, да, я поняла, потому что они принципиально разные, их невозможно помирить. А как быть-то с этой проблемой? Если невозможно одних перевоспитать в других, то есть, скажем, рационалистов-индивидуалистов подтянуть в коллективисты, как быть тогда нам с этим? На уровне общества, может быть, это даже слишком большой масштаб для сегодняшней нашей программы, но по крайней мере, на уровне компании, как вы с этой проблемой управляетесь? Какое решение вы видите?
С. Иванов
— Да, вот давайте на уровне общества не будем, потому что это тема большая. Есть какие-то смыслы, о которых еще три года назад мы даже внутри компании не со всеми были готовы говорить. То есть вот ресурсность предпринимателя, есть такой текст у меня, рассуждение о том, что вообще происходит с психикой человека, который себя называет предпринимателем, как его маниакальный истероидно-паранойяльный комплекс, это свойства психики, которые делают таких людей успешными в предпринимательстве, как он его трансформирует, уничтожает изнутри. Ну и еще там серия текстов, мы их написали и внутри сказали так: мы даже в компании об этом будем рассказывать только тем, кто в программы роста подготовки будущих акционеров попадает, чтобы понимали, как акционеры живут, в сейф забрали, убрали. А потом началось что-то такое, что я не только начал об этом говорить вовне, но я даже начал доставать такие смыслы, к которым мы и внутри-то не очень готовы были подступаться, потому что обвинят в одном, в другом, в третьем. И силы говорить об этом, если честно, мне добавили мои поездки за границу, в Коста-Рику, в Африку, как мы сейчас вообще выводим свой бизнес вовне, и как мы думаем. Мы конкурируем там с транснациональными корпорациями, поле битвы – это умы и сердца людей, молодых людей в первую очередь. И еще международное право не очень работает, потому что это просто повод начать передоговариваться, если что-то пошло не так. Поэтому нам нужно искать единомышленников, с которыми ценности разделяем, и свою трактовку вообще происходящего в мире предлагать. И вот мы в Африке, я на ВДНХ рассказывал эту историю, один из вопросов, о которых мы общаемся, о которых говорим – о том, что давайте подумаем, что такое та социально-экономическая система, в которой мы с вами трудимся сегодня, капитализм? Может быть, пришло время как-то переосмысливать его, просто назвать вещи своими именами, что конкуренция, как идея ключевая в этой системе, главная этическая норма: «разрешено все, что не запрещено», то есть в этой системе сильный имеет законное право уничтожить слабого. У нас она в 34-й статье Конституции, кстати, тоже зафиксирована. Фактически можно сказать так, что конкуренция, как социальный институт – это философия добровольного признания обществом, что жадность – двигатель прогресса, и она запускает очень сложные процессы все. И как мы, например, ищем своих единомышленников, что внутри страны среди молодежи, что за границей? Нам Владимир Владимирович подсказал, где смотреть, он в 2012 году выпустил удивительной силы текст, статью. Там, среди прочего, он говорит, что «великая миссия русских – объединять, скреплять цивилизации культурой, языком, всемирной отзывчивостью». А культурный код предложил считать вообще главной причиной конкурентоспособности любой социальной системы. И вот для того, чтобы в этом культурном коде как-то научиться ориентироваться, мы внутри компании используем систему смыслов, в которых мы разное мировоззрение распределяем между тремя цивилизациями и критерий распределения – это имманентность, (да простят меня наши слушатели) естественно, присущность трех явлений: жадности, тщеславия и гедонизма. То есть как к этому мировоззрению относятся? Цивилизация номер один, она говорит о том, что жадность – двигатель прогресса, самые успешные люди в ней те, кто имеют больше всего денег на счету, ну и мечтой можно назвать стать самым богатым на кладбище. Это мировоззрение, которое тридцать последних лет доминирует. Вторая цивилизация, она тоже не отрицает, не борется с жадностью и тщеславием, но она идет еще дальше – она говорит о том, что деньги имеют сакральную силу, они являются мерилом правильного служения Богу и даже признаком богоизбранности. А третья цивилизация, она возмущается. Она не отрицает, что жадность и тщеславие внутри нас живут, но с этим надо что-то делать, это порок! Она называет их пороком. Половина смыслов Нагорной проповеди – это атака на жадность, тщеславие и гедонизм. И это, в основном, христианство, это традиционные религии, это все смыслы, которые духовное выше материального ставят, это третья цивилизация. Мы, как компания – это социальный эксперимент, во-первых, построить не капиталистическую компанию, которая конкурентной была бы в свободном рынке, а во-вторых, и самое главное, – в которой бы представители третьей цивилизации чувствовали себя защищенными и имели возможность творчески самореализовываться. И это то, за что нашу компанию долгое время клеймили разными словами, что, когда ты не понимаешь и не готов принять какие-то идеи, оно уводит в сторону. Так вот, как мы это делаем? Начинать все надо с акционеров, акционерная модель – вся рыба гниет с головы, и все самое доброе, если есть, то оно оттуда идет. У нас ни у кого нет контрольного пакета, у нас все акционеры должны работать. У нас акции не наследуются детям. Они дают право вето. Они не выкупаются, то есть мы деньги не платим за акции, это эквивалент твоей компетентности. У нас 30% нераспределенных акций. Сейчас компанией управляет второе поколение акционеров, и из третьего уже начинают появляться ребята. Мы говорим о том, что пока мы воспроизводим акционеров, мы живем. Как только мы теряем способность воспроизводить, мы перестаем жить. Ты, если уходишь из компании, ты получаешь деньги, и всё, и гуляешь, ну или семья твоя, если что-то с тобой случается, семья получает. Главный элемент эксперимента этого – это отношение к богатству и к капиталу. Вы сейчас, как экономист, поймете. Мы, как любой человек, он ведь работает не за деньги, мы работаем, деньги нам нужны для того, чтобы получать эмоции, которые мы можем позволить себе на эти деньги. И главная эмоция предпринимателя – это создать что-то новое, особенно если никто не верит в то, что это новое вообще случится. Мы делим капитал на две части, есть первая часть, которая помогает воспроизводить пользу или свободу творчества нашего обеспечивает, эти деньги из компании никогда не вынимаются. И то, что личное потребление акционеров. У нас стоимость акции не равна стоимости компании, это формула, которая уровень жизни какой-то обеспечивает достойный, но деньги, воспроизводящие пользу, они внутри остаются. Это дает, с одной стороны, возможность проинвестировать всегда очень много. А с другой стороны, молодежь смотрит, они же видят, как мы живём, они видят, что у нас ничего за границей нет, у нас вилл нет, яхт нет, мы все работаем. Наши «виллы» и «яхты» – это научный городок, это заводы наши, это вот та среда социальная, которую мы строим. И вот это как пример того, как мы это делаем, он, может быть, не очень эффективный, он очень сложный, потому что построить культуру, в которой ни у кого нет контрольного пакета, это огромный вызов. Нам нужно строить собор. У нас есть такое партнерское соглашение, мы называем шесть принципов формирования собора, и вот эти шесть принципов, если они не работают, у вас он никогда не получится. Первый: все участники должны быть референтны друг другу. Мы не деньги зарабатываем, мы жизнь вместе проживаем. Должны уметь подстраиваться снизу. Я даже и старший, но я первый среди равных, и старшинство у нас определяется по компетенциям, то есть, если в этом деле я более компетентен, значит, я в нем сейчас старший, а не сколько у кого акций или какая там формальная позиция. Обязательно должен поддерживаться разумный уровень конфликтности, потому что это обеспечивает эффективность экономическую. Каждый должен быть способен к самоиронии, у нас это называется «иметь вид веселый и немножко придурковатый», потому что иначе психика не выдержит, если только ответственность ваша останется, это просто психику выживает. Ну и последнее: иметь способность к многоаспектному и многоуровневому моделированию, это самое сложное. И вот если этот собор работает, если он запущен, это рождает энергию внутреннюю и молодежи двигаться, и внутри лифты обязательно должны работать. Механизм воспроизводства справедливости в компании должен существовать. В нашей компании нет стены, отделяющей акционеров от простых наемников, «мы барья, а вы наши холопы», у нас такого нет. У нас там сегодняшние акционеры приходили работать аппаратчиком цеха рафинации, менеджером по продажам, бизнес-администратором, аналитиком, начальником финансового отдела – это реальные истории, вступление, с чего карьера начиналась. Ну, я вот залетный, немножечко приблудный, я сразу пришел в компанию в этом статусе и в этом качестве. Это очень интересная социальная система, которая появилась, зародилась в Белгородской области, я с ней знаком с 1998 года, первый раз в компании «Слобода» увидел, в Новосибирске, мы как конкуренты были. Я долгое время считал эту компанию кукукнутой на всю голову, просто секта, вообще ничего не понятно. Потом мы делали слияние в 2008 году, я себе сказал: ох, как интересно Кустов придумал, вот кручу-верчу, запутать хочу, всем акции раздал, чтобы денег поменьше платить, и вообще живут припеваючи. Не поверил. И только когда ты внутрь помещаешься этой среды, видишь, какова культура взаимоотношений, ты понимаешь вообще, какую силу такая социальная система имеет.
М. Сушенцова
— Я напомню, что это программа «Вера и дело», в студии Мария Сушенцова, и сегодня наш гость Сергей Иванов. Невероятное направление приобретает наш разговор, как на американских горках, не знаешь, куда повернет. Знаете, Сергей, так много вопросов мне хочется уточняющих задать, вот так сформулирую: как вы все-таки находите общий язык? У вас, по сути, такая форма товарищества, несмотря на то, что это акционерное общество.
С. Иванов
— Артель, можно сказать.
М. Сушенцова
— Артель, да. Можно разные слова подобрать…
С. Иванов
— Община.
М. Сушенцова
— Да, смысл тот, что есть общинность, нет контрольного пакета ни у кого, то есть нет отношений иерархической соподчиненности. Но как вы все-таки находите общий язык, во-первых? А во-вторых, как все-таки уступить место молодому поколению? Потому что вот я представила себя на месте акционера, и когда ты видишь молодого талантливого, двойственные чувства возникают, с одной стороны – да, ты понимаешь умом, что уступить место было бы логично и продуктивно, но это тяжело. Как справляться с тем, что тебя может заместить кто-то более молодой и талантливый?
С. Иванов
— Посмотрим, какие механизмы социального конструирования помогают находить на эти вызовы ответы. Если вы развиваетесь всегда, а развитие – это же вообще инструмент выживания в первую очередь, то есть ваша социальная система живет, как и любой человек, любой человек живет до тех пор, пока он развивается. Когда он в своем развитии остановился, то стагнация начинается, а потом всё, затухание. И ровно так же про социальный организм, которым компания является: если ваша компания растет, ставит себе цели, задачи амбициозные, большие, тогда вы всегда горизонт своей мечты сдвигаете, горизонт своих амбиций сдвигаете, и у вас всегда дефицит ресурсов управленческих и интеллектуальных находится, у нас такое количество задач, нам людей не хватает постоянно, поэтому вообще даже проблемы такой, если честно, нет. Вот мы замахнулись, года четыре назад мы себе сказали о том, что мы хотим победить сахарный диабет, мы хотим поучаствовать в этой войне против сахарного диабета и найти решение свое. Или: мы хотим создать такие продукты, которые помогли бы человеку чувствовать себя с 60-ти до 80-ти лет так, как он чувствует себя с 30-ти до 50-ти. Или: мы хотим создать такие продукты, и есть опыты уже, я сейчас не фантазирую, это научно доказанная связь нашего микробиома, ось: кишечник и мозг. Здоровый микробиом может в три раза увеличивать память, в три раза увеличить концентрацию внимания и снимать стресс, и это не какие-то антидепрессанты, не БАДы какие-то, просто нормальная, правильная, здоровая бактерия у вас в кишечнике. И есть решения, которые помогают его оздоравливать. И вот когда вы такие задачи ставите, это вас, во-первых, переводит в ситуацию, когда вы понимаете, что вы должны становиться сами большими. Мы шесть лет назад раздали каждому акционеру и каждому топ-менеджеру зеркала, на зеркалах написали: «Мышь не рождает гору». То есть какая диалектика была? Наши конкуренты – транснационалы, понятно, и мы их здесь победили, но это ничего, мы сами должны стать транснациональной корпорацией, мы сами должны стать международной компанией. Для того, чтобы стать большими, каждый из нас должен стать большим, а поэтому посадили за парты всех акционеров и топ-менеджеров, начали учить философию, социологию, нейрофизиологию, психологию, сравнительную теологию – все, что изучает человека и человеческие отношения. Штудировать генетику, химию, физику, чтобы в технологических трендах разбираться. Если ваша система, она динамичная, как самолет летит, то есть это же динамическая система, вы не можете самолет остановить, он упадет, и если ваша социальная среда всегда ставит себе задачи выше или горизонт мечты своей всегда сдвигает, тогда у вас нет такого вызова, о котором вы говорите, вам всегда не хватает талантов. И внутриконфликтность, она про другое, мы не делим дивиденды или там не делим портфели, или не делим кресла, мы понимаем, что все так много работают, что вот кто бы помог мне взять у меня часть чего-то. Ты, молодежь, давай расти, пожалуйста, как можно скорее, потому что ну вообще уже сил нет, язык через плечо, восемь часов на работе, суббота у нас рабочий день. Акционеры у нас больше всего работают и в этом нету надрыва, кстати. Это очень важная часть. У меня жена – театральная актриса, заслуженная артистка России, она однажды в интервью сказала, что такое театр настоящий. Она говорит: «Театр – это образ жизни, чтобы делать этот мир лучше». Простая фраза, удивительная просто по своей силе. И я такой сказал: а почему же вот они могут про свое дело так говорить, а почему мы не можем про свое дело так же говорить? Бизнес же тоже может быть образом жизни, чтобы делать этот мир лучше. А если это образ жизни, тогда это не зарабатывание денег, чтобы потом пожить нормально – нет, это ты вот в нем и живешь. Я поэтому в telegram-канале своем много же пишу странных вещей, вроде как не относящихся к бизнесу, я просто пытаюсь вот эту тему раскрыть, что такое образ жизни, бизнес как образ жизни. А если это так, то тех конфликтов нет просто, о которых вы говорите. Конфликты будут про другое – про культуру, про то, что мы друг другу что-то уступили, в смысле – не заметили, проявление какой-то своей нехорошести пропустили вот внутри этого собора, это нехорошо. Там в коммуникациях что-то забыли, человека отодвинули в сторону, просто переступили для того, чтобы задачу какую-то решить, и вот забыли о том, что каждое решение любой задачи, кроме решения самой задачи, оно должно формировать новых людей, потому что иначе как они формируются? А часто очень лидерский вот этот комплекс: «нет, я сам все сделаю» – да, ты сделал, а люди новые не появились. Вот мы за это будем конфликтовать, просто очень-очень сильно конфликтовать, если такие компромиссы делаются. А те конфликты, о которых вы говорите, их просто в природе не существует. Это очень интересно, я ровно так же думал, когда извне заходил, это вот только почувствовать, соприкоснуться с ребятами нашими, чтобы понять, что так можно тоже.
М. Сушенцова
— Вы знаете, то, о чем вы говорите, напоминает такую парадигму, в которой экономика растворяется в этике, как в общем бульоне, в котором мы живем, если говорить о каком-то их концептуальном соотношении. Очень часто у нас в науке все наоборот, этика там либо сбоку вообще от экономики и между ними непонятно, какие мосты, либо она где-то за заборчиком сидит внутри, ее там выпускают в нужные моменты, и так удивительно, что вы именно своей практикой доказываете обратную точку зрения. И мне кажется, многие мыслители с вами бы согласились великие, вспомним нашу русскую традицию, отца Сергия Булгакова, который написал докторскую на тему «Философия хозяйства», где он говорил о том, что наша хозяйственная деятельность – это, вообще-то говоря, воплощение замысла, и мы себя в этом реализуем непосредственно, как творцы по образу и подобию Божию. С другой стороны, предприниматель, который горит своим делом – Шумпе́тер, известный мыслитель, на эту тему мы тоже много со студентами об этом говорим, они очень зажигаются от этого экономисты и социолога…
С. Иванов
— Шумпетера надо читать сейчас, он невероятно актуален.
М. Сушенцова
— Да многих надо читать, на самом деле, того же Адама Смита с его симпатией, а не эмпатией. В общем, мне кажется, сейчас многие радуются великие. (смеются)
С. Иванов
— Про то, как это все поженить, и про этику тоже. В Коста-Рике, когда я был там с докладом, у меня был слайд в конце. Мне кажется, на Радио ВЕРА об этом надо рассказать, будет странно, если я об этом здесь не расскажу. Консультанты, которые меня готовили, а это был формат TED, сказали: «Уберите этот слайд, это неприлично, некрасиво, так не делают вообще в нормальных обществах». Я убрал его, а потом засомневался, в telegram-канале опрос сделал. У меня же такая особенная аудитория, мировоззрения понятного, и 30% говорит: «Сергей, ну не надо, со своим вот этим не надо туда лезть». А там была цитата из Евангелия. Я обращаюсь к своим товарищам- православным бизнесменам, говорю: «Ребята, я хочу переделать цитату из Евангелия вот так-то. Как вы считаете, это приемлемо-неприемлемо?» И пятьдесят на пятьдесят, пятьдесят процентов говорит: «Сергей, не трогай, пожалуйста». Я обращаюсь к священнику, вы его хорошо знаете, не буду сейчас произносить его имени, говорю: «Отец (имярек», вот можно так переделать Евангелие?» Он говорит: «Так – можно». Я вот с этим благословением еду, но не меняю. И где-то в середине полета думаю: «ну не пригласите вы меня еще раз, больно мне надо! Вообще, может быть, это главное, что я хотел бы вам сказать внутри своего сообщения». И в конце доклада выношу слайд: «Ищите прежде Царства Божия, и все остальное приложится вам». И говорю: «Я православный христианин, я больше двадцати лет в церковь хожу, в церковном хоре пою тринадцать лет, для меня это очень важная система смыслов, но мне кажется, что она касается каждого из присутствующих, потому что в ней зашифрована формула бизнес-успеха завтрашнего бизнеса. Как это можно перевести на современный русский язык: ищите прежде делать что-то полезное для других. Для кого – для других? Для клиентов наших и для сотрудников. И все прочее – что прочее? Бизнес, выручка, прибыль обязательно приложатся вам. Вот вам ваша этика и смысл, и философия в одной простой фразе евангельской.
М. Сушенцова
— Прекрасный финал. Я предлагаю на этой ноте завершить наш увлекательный разговор. Напомню, что эта программа «Вера и дело», в рамках этого цикла мы говорим с предпринимателями, экономистами, чиновниками о христианских смыслах экономики. Сегодня в студии у нас был Сергей Иванов – исполнительный директор группы компаний «ЭФКО», православный предприниматель, автор telegram-канала «Сергей Иванов из «ЭФКО». Сергей, спасибо вам огромное за эту беседу. Мне кажется, надо срочно делать второй эфир, где мы продолжим нашу дискуссию.
С. Иванов
— Спасибо за эфир. Очень неожиданно, необычно, я вещи какие-то произнёс, о которых даже не думал. Слушателям желаю всего самого доброго и дай Бог здоровья всем нам.
М. Сушенцова
— Спасибо. До встречи в следующих выпусках.
Все выпуски программы Вера и дело