«Церковные праздники». Прот. Максим Первозванский

У нас в студии был клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор молодежного портала Naslednick.online протоиерей Максим Первозванский.

Мы говорили о том, как переживают подготовку к великим церковным праздникам те, кто делают первые шаги в храме, и как отличается восприятие церковных праздников городскими и сельскими жителями. Разговор шел и о воскресном дне: почему для верующих это особенный день, и что значит «посвятить день Господу»? Отец Максим поделился, что праздник в своей религиозной составляющей дает ощущение смысла жизни, а также выстраивает время, пространство, отношения с другими людьми и отношения с Богом.

---

А. Пичугин

— Здравствуйте, дорогие слушатели. «Светлый вечер» на светлом радио. И мы в этой студии вас приветствуем: я, Алексей Пичугин...

М. Борисова

— И Марина Борисова.

А. Пичугин

— С удовольствием представляем гостя, который в особом представлении не нуждается, он очень часто в нашей студии, хотя сейчас реже. Отец Максим, вы реже стали приходить.

Прот. Максим Первозванский

— Это не я, это вы. Зовите чаще, я готов.

А. Пичугин

— Хорошо. Протоиерей Максим Первозванский, клирик храма Сорока Севастийских мучеников в Москве, главный редактор портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online). Добрый вечер.

Прот. Максим Первозванский

— Добрый вечер.

М. Борисова

— Отец Максим, мы тут не так давно отпраздновали много-много январских праздников и впереди у нас Масленица и многие другие праздники. Но вот какая странная мысль приходит в голову. Мы живем в такое непонятное время — у нас с каждым годом праздников становится всё больше, а радости от них всё меньше. Но это такое общее ощущение. Я думаю, что бывают индивидуальные исключения, но вот общий фон приблизительно такой. И вокруг праздников все время идет какая-то странная возня — их то утверждают, то их отменяют, то изобретают какие-то гибриды праздников. Какие-то новые формы пытаются предложить всенародного радования — народные гуляния, уличные концерты. Но ощущение праздника — как многие помнят детское свое ощущение, что такое праздник. Это трудно словами описать, но ты точно знаешь, что ты его ждешь и это такое великое счастье, когда он настает — вот это ощущение либо совсем не посещает, либо становится крайне редким. Почему? И можно ли как-то лечить этот диагноз?

Прот. Максим Первозванский

— Вообще, это связано с тем, как в свое время прекрасно это показал Мирча Элиаде, великий религиовед ХХ века.

А. Пичугин

— Не только религиовед. Этнолог, скорее.

Прот. Максим Первозванский

— Да, не только. Но в данном контексте, что праздник — это явление, безусловно, религиозное, даже если это светский праздник. И по сути дела, это ситуация, когда человек вырывается из обыденности этого мира и оказывается в пространстве святого или священного. Если мы христиане, то для нас праздник — это явление Царства Божия на земле.

А. Пичугин

— А если мы отмечаем просто светский праздник, будучи христианами или не будучи...

Прот. Максим Первозванский

— А просто светских праздников не бывает — это все равно мистерия. Все равно светские праздники, то, что вы сказали, это унаследовано от советского восприятия праздника...

А. Пичугин

— Я согласен.

Прот. Максим Первозванский

— Который при всей безрелиогиозности был, безусловно, квазирелигиозным.

А. Пичугин

— Гражданская религия — есть такое понятие.

Прот. Максим Первозванский

— Поэтому так ощущалось, было это ощущение, потому что собственно смысл праздника в том, что рядовое течение будней прекращается, разрывается, возникает как бы точка разрыва. Если мы помним геометрию — такой кружочек, в котором нет прямой, которая на луче где-то рисуется, где всё другое — где ты другой. И поэтому, естественно, и костюмы, и стол и всё остальное. Тут очень важно вот это другое, внешний антураж. Но это всё не будет работать, если не будет внутреннего глубокого смысла, понимания и осознания того, что ты другой. В этом смысле любой праздник мистериален, если так можно выразиться — ты участвуешь в неком действии, которое дает тебе другую жизнь. Праздник должен быть игровым в самом высоком смысле этого слова — когда ты участвуешь в некой игре, которая дает тебе действительно новые переживания, новые ощущения. Больше того, новую онтологию, я бы не побоялся и такие высокие слова здесь употребить. А когда мы просто отдыхаем, просто расслабляемся, даже если мы это делаем с большим количеством адреналина — как бы он ни был вызван, начиная от самых вульгарных способов типа напиться и пойти пострелять в воздух из петарды, это тоже адреналин, либо куда-то поехать на Бали или на курорт.

А. Пичугин

— Да хоть в деревню.

Прот. Максим Первозванский

— Да, хоть в деревню. Конечно, это дает некое отдохновение, но ощущения праздника не дает. Есть шикарный мультфильм у моих «Смешариков» любимых, так и называется «Красный день календаря», где эта тема очень хорошо обыгрывается. Я сейчас не про религиозную составляющую, а про то, как люди празднуют праздники, к чему это приводит. А сейчас этого нет, сейчас религиозная составляющая, по сути дела, оказалась изъята. И еще есть много разных моментов. Именно в силу того, что праздник — мистерия, к празднику надо готовиться. Поэтому в церковных праздниках есть предпразднство, собственно попразднство. Праздник Рождества или Пасхи мы встречаем сорокадневным постом, чтобы ты вжился, чтобы ты прочувствовал, чтобы ты ждал. И тогда именно религиозная составляющая нашей веры, наше погружение оказывается наиболее — я сейчас убираю все остальные значения этой подготовки, — чисто к празднику, если мы сейчас говорим про праздник...

А. Пичугин

— У католиков интересная практика адвента перед Рождеством...

Прот. Максим Первозванский

— Тоже очень важно.

А. Пичугин

— Который не является постным в прямом смысле этого слова, но он является скорее, праздником предпраздника.

Прот. Максим Первозванский

— Да, это очень важно. Плюс к тому, что если ты еще и собственный труд какой-нибудь прикладываешь, то потом весь остальной антураж оказывается очень важным. А если просто развлечение — ты как гость приехал на бразильский карнавал какой-нибудь. Вы сегодня упомянули про Масленицу. Масленица — это же карнавал. «Карнавал» переводится, как «долой мясо». Ну, приехал, ну, посмотрел. Перья, платформы, тетки виляют соответствующими частями своего тела. Ну, здорово. Экзотика. Но именно, как на экзотику. Но глубинного переживания праздника, конечно, не происходит.

М. Борисова

— Смотрите, вы говорите, что религиозная составляющая непременно присутствует, будь то гражданская религия, условно говоря, либо религия как таковая. Но ведь если вспомнить свои детские ощущения, в моем детстве праздники очень хорошо ощущались. Потому что, как правило, собиралась семья, имеется в виду большая семья — родственники приезжали с детьми своими. И подготовка к встрече и к этому застолью начиналась за 3 дня до того, как всё должно было состояться. Причем в этой подготовке участвовала вся семья. Не сказать, чтобы нам, детям, это было очень радостно, когда нас заставляли что-то протирать, перетирать какие-то тарелки, еще что-то такое делать. Нас непременно подключали к каким-то подсобным работам на кухне, когда готовилось угощение. То есть в течение минимум двух, а то и трех дней вся семья была занята подготовкой.

Прот. Максим Первозванский

— Это то, о чем я только что как раз и сказал.

М. Борисова

— Но там не было никакого религиозного смысла.

Прот. Максим Первозванский

— Это один из важных моментов дополнительных — когда ты ждешь какого-то события, когда оно каким-то специальным образом оформляется. Это действительно важно, когда меняется облик помещения, даже если мы никуда не идем, а это просто дом, он украшается соответствующим образом. Все надевают торжественные красивые костюмы. Иногда это может маскарад даже или что-то специальное. Причем эта подготовка может быть какая? Может готовиться какой-то спектакль. Например, в детстве на всех праздниках, как сейчас помню, я вставал на табуретку и для дедушки читал Маяковского. Он очень любил Маяковского: «Влас Прогулкин — милый мальчик, спать ложился, взяв журнальчик...» — детское стихотворение. У Маяковского всё взрослое, а тут для меня нашли детское, и я его читал. Опять же застолье. Мы сейчас, особенно люди, живущие благополучно, едим всегда хорошо и сытно. А в том же нашем детстве, например, когда бы оно ни приходило, в 60-е, 70-е или даже в 90-е годы, сложно было похвастаться ежедневным изобилием. Поэтому всегда к столу (и сейчас к прошедшему Рождеству) мы заранее запасали какие-то деликатесы, хотя не могу сказать, что мы не могли их себе позволить. Но уже откладывали — будет праздник, приедут зятья. Помните: «К нам-де приедет зять, где бы сметаны взять? Придется зарезать козла да барана», — как в той русской сказке про зимовье зверей. То есть эта подготовка, эта особая торжественность, это некая нетрезвость даже, прости меня, Господи. Мы боремся за трезвость, но все равно некая нетрезвость — дело даже не в алкоголе...

М. Борисова

— Эйфория.

Прот. Максим Первозванский

— Некая эйфория, она так или иначе достигается какими-то средствами, не обязательно с помощью алкогольных напитков, но она достигается — тем, что приезжают родственники, которых мы давно не видели... А что еще для детей? Я помню из детства и сейчас в моей семье то же самое происходит, когда двоюродные братья и сестры маленькие, которые только и видятся по праздникам. Вот ты опять встречаешь двоюродного брата или сестру или еще кого-то и вместе какая-то тусня, детская, наша. А еще взрослые что-то придумывают. И взрослые такие необычные, потому что они где-то выпили, может, чуть-чуть, и поэтому они шумные, веселые, открытые. Всё это тоже создает. Но еще раз подчеркиваю, без религиозной составляющей — я говорю про взрослых, не про детей — детям надо гораздо меньше, детям важен просто внешний антураж, эффект, подготовка, то, о чем мы говорили. Для взрослого этого недостаточно — мы уже к этому привыкли.

А. Пичугин

— А какая религиозная составляющая у такого праздника, как часто рисуется традиционным праздником у нас в России, и это правда так часто бывает, когда люди просто напиваются и забываются?

Прот. Максим Первозванский

— Ну, это просто, как у Владимира Семеновича Высоцкого: «уколоться и забыться». Для людей, жизнь которых тяжела, однообразна, если человек действительно по всем параметрам своей жизни, каким угодно: интеллектуальным, эмоциональным, материальным и всем прочим, живет тяжелую, по-настоящему простую безрадостную жизнь. Помните у Некрасова: «Ямою грудь, что на заступ старательно изо дня в день налегала весь век... Ты приглядись к нему, Ваня, внимательно: трудно свой хлеб добывал человек!» Вот для такого человека, как у того же Некрасова: «Бочку рабочим вина выставляю и — недоимку дарю! Кто-то „ура“ закричал. Подхватили...» То есть, действительно, иногда достаточно просто простого отдыха. Просто забыться, просто выйти из череды этих страшных, иногда очень страшных будней. Но, к счастью, большинство населения, может, я ошибаюсь, не хочу никого обидеть, у меня взгляд-то из Москвы и я это понимаю. Но все-таки люди не живут тяжело по-настоящему.

А. Пичугин

— По-настоящему тяжело сейчас, наверное, физически тяжело живут немногие. Это правда. Но традиция...

Прот. Максим Первозванский

— Не голодают.

А. Пичугин

— Где как.

Прот. Максим Первозванский

— Ну, прямо чтобы голодают, нигде нет.

А. Пичугин

— Есть, есть... Голодают, может быть, не потому, что дело в деньгах, а голодают потому, что образ жизни уже сместился в ту составляющую, где не до еды.

Прот. Максим Первозванский

— Ну, может быть.

А. Пичугин

— До пития. Зарисовка очень хорошая есть у Петра Алешковского. Петра Алешковского наши слушатели хорошо знают, он один из наших ведущих, долгое время у него был проект. У него книга «Крепость», где один из главных героев книги приехал в деревню. Это основано на личных воспоминаниях о деревне в Тверской области, где у Петра дом. И я помню, его сын Митя Алешковский в своем «Живом Журнале» писал или где-то «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», что «у нас в деревне кто-то умер от голода». Я помню эту запись. А потом я эту историю в литературной обработке прочитал у Петра в книге. Бабушки умирают от голода, потому что некому продукты привезти.

Прот. Максим Первозванский

— Праздники либо носят религиозную составляющую, либо они появляются тогда, когда появляется культура. А культура появляется, когда появляется свободное время, когда появляется некий досуг, когда хотя бы минимальный гедонизм в жизни человека есть, то тогда он может что-то придумать. Появляется и время на подготовку и силы на какое-то творчество. Причем это может быть народная культура. Мы это видели в истории самых разных народов, когда люди сами придумывают, как им чего праздновать. Но все равно праздник — это некая «дырка» в череде обычных будней. Но жизнь не может быть постоянным праздником. И люди, которые по материальным условиям жизни и другим возможностям готовы себе устраивать постоянный праздник, они очень быстро в жизни вообще глобально разочаровываются, потому что ничто уже не радует, ничто уже не вдохновляет.

А. Пичугин

— Я напомню, что в студии светлого радио протоиерей Максим Первозванский, клирик храма Сорока Севастийских мучеников в Москве, главный редактор портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online).

М. Борисова

— Отец Максим, у нас, если вы помните, в советские времена была такая радиопередача «С добрым утром», которая начиналась песенкой со словами «воскресенье — день веселья». Вот это ощущение, что воскресенье непременно «день веселья», не имело в советские времена никакой религиозной подоплеки, но фраза присутствовала как рефрен всей нашей жизни. То есть это зудело, как зуммер в ушах — «воскресенье день веселья». Память о том, что воскресный день — это соблюдение заповеди «чти день субботний», она отсутствовала. Откуда вот это ощущение, что это должен быть день веселья?

Прот. Максим Первозванский

— Во-первых, все-таки в советское время, несмотря на то, что... Например, я принадлежу поколению, родившемуся в 60-е годы, то есть наше поколение в массе своей воспитывалось не в смысле антирелигиозном духе, а в нерелигиозном духе. То есть я не помню, чтобы в моей жизни кто-то боролся с религией — ее просто не было. Несмотря на это, все равно в обрядовой — в обрядовой части — очень многое сохранилось. И мой дед говорил «за столом посидеть, что в Царстве Небесном побывать». И всякие другие моменты. Вообще, обряд на самом деле, как бы мы, может быть, высокомерно, как истинно религиозные люди, к нему не относились, обладает колоссальной силой — он способен в самые темные времена все равно давать человеку смыслы. Мы вообще не живем вне обряда, а обряд, напоминающий об истинных смыслах, конечно, оказывается наиболее живучим. И много чего дает. Поэтому люди, да, они все равно 5 или 6 дней работали, все равно воскресенье был выходным. И в этом смысле он был «днем веселья». Не потому, что люди вспоминали, что это воскресный день, но вот это деление на 7. Почему 7, почему так, почему не по-другому? Оно сохранялось. Я думаю, что еще пару поколений и всё можно было бы вообще с чистого листа переписывать, но все-таки Советский Союз не просуществовал достаточно долго, чтобы эти, пусть рудиментарные, обрядовые вещи не исчезали. Потому что все-таки старшее поколение чего-то помнило. У меня был научный руководитель в институте, который всегда на Пасху приносил куличи и говорил: «Свящённый». Что это значило, мы совершенно не понимали, но вот это присутствовало как-то вот так. Это присутствовало в культуре. Поэтому, мне кажется, тут нет какого-то противоречия. Другой вопрос, что праздники... Например, если мы вспоминаем те праздники — я помню первомайскую демонстрацию, потому что это была демонстрация. Как сейчас помню, собирались по дворам, реально демонстрация собиралась по дворам, она шла определенным маршрутом, начинаясь с 10-20, может быть, с 50 человек. На этапах к ней присоединялись. Мы жили в районе «Завода Ильича», как он назывался в то время.

А. Пичугин

— Туда, в сторону «Авиамоторной».

Прот. Максим Первозванский

— Нет, это в районе Данилова монастыря. Метро «Тульская». И оттуда вот эта демонстрация собиралась (заводов много было), собиралась и выдвигалась в сторону Красной площади. Присоединялись из разных заводоуправлений, откуда-то еще разные группы. Баян, аккордеон. Не только портреты вождей, но много чего. И это было очень весело и очень необычно. Еще я помню 9 мая — тут понятно, тут без вопросов. Нельзя назвать этот праздник нерелигиозным при всем атеизме, потому что сейчас этого, к сожалению, уже нет, а тогда в Парке культуры или у Большого театра тысячи ветеранов — здоровых крепких мужиков, которые собираются, которые вспоминают, которые рассказывают. Потом салют, которого было не так много, как сейчас в течение года. А остальные праздники — это именно семейные праздники. То, о чем я уже говорил — когда собираются большие группы, в том числе дальних родственников. Это было возможно, потому что детей было не так много в семьях, их можно было даже в московской квартире вместить. Приезжал дядя такой-то и тетя такая-то со своими детьми, с которыми мы редко виделись. И всё это было очень интересно и весело. И застолье, и нам, детям предлагалось тоже какое-то развлечение обязательно. Поэтому всё это для детей, по крайней мере, было живо. Для меня это было очень здорово и интересно.

М. Борисова

— Когда у нас начиналась наше воцерковление, поскольку бо́льшая часть современных церковных людей все-таки неофиты и свое церковное детство они хорошо помнят. Я очень хорошо помню свой первый год в церкви — было ошеломительное ощущение, что, оказывается, весь год соткан из праздников. Причем для меня было это откровением — именно ощущение, что ты смотришь в календарь и ты, пускай не каждый день находишь что-то, что вызывает у тебя эмоциональный отклик, но очень много. Может быть, это какая-то родовая память включалась, может, какие-то культурные аллюзии. Но жизнь становилась совершенно таким витражом играющим. Но это ощущение долго не хранится. И даже если человек остается в церковном круге, то есть достаточно часто бывает в храме и достаточно часто заглядывает в церковный календарь, вот это первое острое ощущение эмоциональное, естественно, оно притупляется. И чем дальше, притупляются и другие эмоции, связанные с церковными праздниками. Почему я говорю про воскресенье — мы стараемся в воскресенье первую половину дня провести в храме на службе. Но вот служба закончилась — и? И что дальше? Чем этот день для нас, верующих, принципиально отличается от массы других дней? Или от любого воскресного дня для светского и неверующего человека?

Прот. Максим Первозванский

— Но первая половина дня в храме, я бы сказал, что это немало. Больше того, к счастью, с евхаристическим возрождением, можно сказать, что большинство людей, по крайней мере, у нас на приходе, по воскресным дням причащаются. То есть это все-таки не простой день — люди приходят в храм, люди переживают службу, люди слушают проповедь, люди причащаются Святых Христовых Таин. Дальше... Вот у нас в храме нет послебогослужебной тусовки, прости, Господи.

А. Пичугин

— Там все-таки сложно — в центре Москвы большой храм.

Прот. Максим Первозванский

— Но все равно, кто-то к кому-то поехал — я вижу, что кто-то поехал бабушек отвозить домой. Очень здорово, что это даже стихийно возникает, что бабушек довезли, к бабушке зашли, с ней посидели. Какие-то добрые дела, пусть даже не организованные так, как на приходах владыки Пантелеимона, где люди по воскресеньям включены в какую-то активную социальную деятельность. Потому что, что значит — посвятить день Господу Богу? Кроме службы это, конечно, дела милосердия или какие-то прочие дела, ради славы Господа совершаемые, ради Него. Но все равно даже в семьях люди приезжают домой, люди садятся... Например, мы своей семьей традиционно садимся за общий стол. Если еще 10 лет назад или пять мы еще накануне резали салаты какие-нибудь сами, то сейчас мы покупаем. Дальше может быть какой-то совместный просмотр фильма, пусть не на религиозную тему, но все равно того фильма, который может нас объединить. Сейчас, к сожалению, у нас нет такого, хотя еще 10 лет назад это было.

А. Пичугин

— Надо напомнить нашим слушателям, сколько детей у отца Максима.

Прот. Максим Первозванский

— Девять. Сейчас со мной живет шестеро, они уже взрослые в основном, кроме самой младшей. Они утыкаются в собственные гаджеты, но нам иногда удается именно в воскресенье хоть с одним, с двумя-тремя сесть и вместе на диване посмотреть какой-нибудь фильм. То есть что-то, объединяющее семью, все равно есть. К нам часто приезжают в воскресенье гости — не специально. У нас воскресенье не какой-то специальный гостевой день, но то крестная к детям приедет, то, может быть, бабушка, то еще кто-нибудь. То есть все равно этот день выделен и выделен он тем, что первую половину дня мы в храме. Это не тот день, когда мы высыпаемся.

А. Пичугин

— Но еще и для священника первая половина дня достаточно тяжелая, потому что служба, проповедь, общение с людьми, исповеди. Потом уже и сил не остается.

Прот. Максим Первозванский

— Для меня, как для семейного священника — я служу на приходе, где у нас двое монахов и я один семейный. Еще диакон семейный. Такой полумонашеский у нас приход. Меня на вторую половину дня воскресенья настоятель всегда освобождает, если нет Всенощной под какой-то большой праздник, я всегда... За что им огромное спасибо. Потому что я бывал в других приходах и знаю, как это бывает, когда священник, погруженный еще в воскресные школы и еще что-то, и он домой приползает уже никакой ближе к вечеру. И я, кстати говоря, тоже стараюсь и на встречи какие-то, когда меня приглашают куда-то на приходы, только в порядке исключения. Для меня воскресенье зарезервирован под семейный день. Я не говорю, что это правильно, но у меня так. То, что касается других праздников, мы об этом меньше говорим, тут очень сильно всё зависит либо от погруженности тебя непосредственно в евангельское событие, которое вспоминается этим праздником. И поэтому, когда мы были неофитами, мы и переживали. Я не переживал церковные годы так, как вы сказали, но я переживал, будучи неофитом, именно двунадесятые праздники: Рождество Христово, Преображение, Крещение... Потому что для тебя это очень остро, ты действительно переживаешь Пасху — это может быть вторая, третья, пятая даже Пасха, — как событие личной жизни. Как об этом пишут, так ты и переживаешь. Ты постишься. Если сейчас для тебя пост это привычное дело — 200 с лишним дней в году постных, поэтому такого прямо погружения... А тогда это было внове, если не впервые, то второй, третий, пятый раз — ты погружаешься в евангельские события: для тебя действительно Христос рождается. Для тех, кто не погружен, для них это внешний антураж. Об этом можно отдельно поговорить.

А. Пичугин

— Поговорим сейчас, буквально через минуту. Напомню, что в гостях у нас протоиерей Максим Первозванский, клирик храма Сорока Севастийских мучеников и главный редактор портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online). Моя коллега Марина Борисова и я, Алексей Пичугин. И через минуту снова здесь.

А. Пичугин

— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что сегодня с нами протоиерей Максим Первозванский, клирик храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online).

М. Борисова

— Мы говорили о том, как неофиты переживают подготовку к великим праздникам церковным. Но ведь сейчас бывает, на приходе слышишь, что «вот, надо же, всё вроде делаю и пост соблюдаю, и молюсь, и причащаюсь. А радости даже на Пасху нет». И какое-то время назад можно было обратить внимание, как поменялись лица. Я помню первые годы свои в церкви, когда еще все пели — Пасхальный канон почти все пели наизусть. По крайней мере, ирмосы пели хором всем храмом. Мне тогда это казалось немыслимым, думалось: пожилые люди, как они запоминают такое немыслимое количество старославянского текста. А потом оказалось, что это совершенно естественно запоминается, не успеваешь понять, как.

А. Пичугин

— Интересное очень наблюдение. Простите, что перебиваю. У одного моего хорошо знакомого священника, он давно служит, с начала 90-х, и вот мы с ним недавно обсуждали, сейчас он служит в храме, который никогда не закрывался. Он говорит: «Я помню еще в 80-е или 90-е годы, помню людей, которые причащались с 30-х годов, помню монахинь тайных, постриженных в 30-е, живущих уже обычной, не монашеской жизнью, но в квартирах, в домах, в Подмосковье».

М. Борисова

— Монахини в миру.

А. Пичугин

— Да, практически монахини в миру. «Сейчас в нашем храме и в храмах, где мне приходится бывать, где старая община, нету ни одного прихожанина, который бы причащался даже с 70-х годов». А чаще всего, как он говорит, 96-й,99-й год. Это вот тот рубеж. А вот эти все десятилетия, которые шли, и люди, воцерковленные с тех лет, их уже ни одного не осталось.

М. Борисова

— Почему я вспоминаю об этом — потому что это очень радостное ощущение, когда весь храм поет. Может быть, это не очень некорректное с духовной точки сравнение, но это, как болельщики на стадионе, которые друг от друга подзаряжаются этой энергией. И действительно, это ощущение пасхальной радости распространялось, как бацилла какая-то, в добром смысле этого слова. Но, возможно, именно то, о чем вы говорили: люди так погружаются в ощущение трагедии Страстной седмицы, что они не могут из этого выключиться. Когда они стоят на Пасхальной радостной заутрене, у них по-прежнему трагические лица.

Прот. Максим Первозванский

— По-разному. Мне кажется, есть несколько причин. Я не могу прямо ставить диагноз, но у меня есть на эту тему свое рассуждение. Во-первых, как я уже сказал, мы стали жить гораздо лучше. А уж про гонения на Церковь — времена, о которых Алексей сейчас вспоминал — речи уже вообще не идет. В этом отношении, как это ни грустно признать, чем хуже человеку живется, тем больше места в его жизни начинает занимать вера, тем больше он обращается к этой теме. В 90-е годы мы все переживали крушение для нас старого мира. И жизнь была, мягко выражаясь, совсем не сытая и поэтому, с одной стороны, было ощущение продолжающегося распада. Я помню, как в конце 90-х я с ужасом ждал, что сейчас всё это будет сыпаться дальше, будет новая гражданская война или еще что-нибудь. Это ощущение, которое в нулевые сменилось той самой пресловутой стабильностью. В стабильные времена люди больше заботятся о земном: «Где сокровище ваше, там и сердце ваше будет». То есть люди в значительной степени перенесли центр своей жизни, своих интересов на земные заботы. Этому есть вполне понятные и объяснимые причины, но Господь ведь требует всего человека. И насколько люди, наполняющие сейчас наши храмы — я без всякого упрека, я это и к себе могу обернуть — насколько мы всё сердце, всю жизнь свою отдаем Господу? «Ищите же прежде Царства Божие и правды Его, и всё остальное приложится вам». Это первый такой момент. Потому что для многих, в том числе и для тех людей, которые в 90-е были неофитами, вера стала чем-то привычным, чем-то, не требующим сверхусилий, чем-то иногда дополнительным. Уже тоже частью культуры, традиций, пусть их собственные традиции, но не занимает в их собственной жизни центрального положения. И второй момент — это все-таки неумение. Точно так же, как люди вступают в брак и переживают медовый месяц, переживают замечательные чувства влюбленности, полета, единения души. Сколько у нас разводов? Много, мягко выражаясь. Люди не умеют, не получается у них сохранить любовь, потому что в условиях отсутствия внешнего принуждения, — а напомню вам, что веками все-таки семья сохранялась внешним принуждением: общинным, церковным, в том числе государственным, жестким внешним принуждением. Когда этого внешнего принуждения нет, требуется искусство, требуется мастерство. То есть на первый план, как в духовной жизни человека, так и в семейной жизни, встает то, о чем много-много лет и веков писали отцы-пустынники, что духовная жизнь — это искусство, наука из наук и премудрость из премудростей, искусство из искусств. И люди просто не умеют. Нельзя взять и однажды испытанное чувство, однажды пережитое событие веры — радость встречи с Господом, — его нельзя просто так пролонгировать, его нельзя просто так протянуть на всю жизнь, точно так же, как и любовь нельзя. Можно прожить 10 лет, 20, 30, 40 лет — и развестись с женщиной или с мужчиной, с которым ты был вместе 20 или 30 лет и жил душа в душу, и вроде бы ничего не предвещало. Хотя, конечно, так не бывает — предвещало. Но люди старались не обращать на это внимание, пока уже совсем всё не стало плохо. Так же и в духовной жизни — люди продолжают жить. Да, у них не такие светлые лица, и это очень о многом говорит. Да, почему-то они не поют или не так поют. Не так вдохновенно к этому всему относятся. Это симптом — это симптом, конечно, определенного... Хотя не всем надо петь — для кого-то это важно, для кого-то нет. Для меня, например, очень важно. Вот вы упомянули футбольных болельщиков. Я на чемпионате мира по футболу побывал в фан-зоне, когда мы с испанцами играли и выиграли тогда у них. Это непередаваемое чувство единства с теми 100 тысячами человек, которые находятся рядом с тобой — удивительной радости, причастности и единства. Конечно, это дает. Поэтому, в общем, много вещей, как внешних, так и внутренних влияет на глубину, серьезность и остроту нашего духовного переживания.

М. Борисова

— Но вы говорили еще о мистерии, об обрядовой части. Вот если взять даже наши двунадесятые праздники, то более-менее такой продуманно расписанный, условно говоря, ритуал празднования одного из них, можно только назвать Пасху.

Прот. Максим Первозванский

— Скорее, это Рождество, как это ни удивительно.

М. Борисова

— Пасха же вся расписана, начиная с подготовки к Великому посту, всё-всё регламентировано. И, в особенности, если можно так сказать, такая мистерия Страстной седмицы — она просто тебя выводит за рамки своего...

Прот. Максим Первозванский

— Литургически — безусловно, да. Для тех людей, которые осознанно и осмысленно посещают храм, которые осмысленно и осознанно соблюдают пост, в этом отношении Пасха, конечно, тоже простите за это слово, Пасха «проработана» наиболее глубоко. А вот для других — это, скорее, Рождество.

М. Борисова

— Но Рождество забивается...

Прот. Максим Первозванский

— Или даже Крещение.

М. Борисова

— Коммерциализацией.

Прот. Максим Первозванский

— Нет-нет.

А. Пичугин

— Мне порой начинает казаться, что Пасха и вот эта радость человека о Пасхе — это радость о том, что наконец-то всё можно, ну, в пределах разумного. Где там радость о Воскресшем Христе?

Прот. Максим Первозванский

— Так получается, если для людей Пасха заканчивается в пасхальную ночь.

А. Пичугин

— Пост?

Прот. Максим Первозванский

— Пасха начинается и заканчивается в пасхальную ночь — тогда остается, действительно, только пожрать, прости, Господи. И то, что можно есть, петь, веселиться. А если же вы пошли на Пасхальную вечерню в первый день Пасхи и заставили себя оторваться от стола, прийти в храм на Пасхальную вечерню, если вы позвонили в колокола на колокольне, если вы продолжаете участвовать в крестных ходах. Пусть не каждый день, понятно, что все мы работаем на Пасхальной неделе, но все равно. Мы, например, традиционно ездим и в Троице-Сергиеву Лавру, и обязательно в Светлый понедельник и в пятницу, на «Живоносный источник». И несколько дней все равно приходим пусть не на вечернюю службу, но с утра на Литургию и крестный ход. И колокола. И всё это продолжает давать радость о Воскресшем Господе обязательно. Если же этого не делать — а я помню, у нас было несколько лет назад, когда мы почти никуда на Светлой неделе не ходили. Ну, я, как священник, служил, конечно, и для меня это не пропало. А вот для семьи — я вот прямо видел, что дети не понимают. Куда-то это ушло. Но богослужебно как раз Пасха проработана очень хорошо. Возвращаясь к Рождеству. Да, на Пасху есть Вербное воскресенье, которое предшествует, с вербами. Но на Рождество есть елка, на Рождество есть хождение со звездой, на Рождество есть колядки, есть подарки под елку — если мы говорим не про литургическую, не про богослужебную проработку, то как народный праздник Рождество проработано глубже Пасхи.

А. Пичугин

— Просто мы еще люди, живущие объективно в системе Западного мира и сами к нему принадлежим, где Рождество веками считалось всегда... Помните, у Аверченко был рассказ «Колокол», где первая же фраза была: «Пасхальная ночь выдалась дождливой, в храм пошла только прислуга». Это показывает, что до революции отношение к Пасхе... Еще были какие-то рассказы в русской классической литературе, которые Пасху слегка от Рождества отодвигают. А вот Рождеству как раз посвящено гораздо более трогательных пронзительных детских или взрослых рассказов. То есть в сознании, как мне кажется, наших предков, тоже Рождество...

Прот. Максим Первозванский

— В городской культуре, возможно, да. В сельской, конечно, нет. Крестный ход, эти знаменитые смоляные бочки, которые жгли. Фейерверков не было, мы не в Европе и не в Китае, но вот смоляные бочки, которые жгли по пути крестного хода... Я читал воспоминания сельских священников в Вологодской области и еще где-то, написанные еще от руки, дневниковые записи о том, как он каждый день посещал своих прихожан со славлением Воскресшего Христа, служением молебнов, с христосованием.

А. Пичугин

— Что было дальше?

Прот. Максим Первозванский

— Всю эту неделю это всё продолжалось. Точно так же, как святки на Рождество... Действительно, может быть, в городской культуре, может быть, в малороссийских областях, которые тяготели в значительной степени... все эти гоголевские «Ночь перед Рождеством» и так далее. Мне кажется, все-таки Пасха все равно переживалась достаточно интенсивно.

А. Пичугин

— Безусловно, она переживалась интенсивно.

Прот. Максим Первозванский

— Но опять-таки за счет ночной службы и крестного хода.

А. Пичугин

— И вот тут вопрос к сознанию человека. Рождество стало предметом такого масскульта, уже далеко не всегда увязываемого напрямую с христианством.

Прот. Максим Первозванский

— Иногда совсем даже, напротив — запрещают увязывать.

А. Пичугин

— Рождество, отмечаемое в некоторых достаточно светских мусульманских государствах, тому пример. Но! Но для меня всегда все-таки событие Воскресения — это некий апофеоз, событие рождения Спасителя — это только путь к Воскресению.

М. Борисова

— Но мы забываем, что проработана достаточно обрядовая часть праздника Богоявления... Крещения. Но там просто всё, что связано с водой, с освещением воды...

Прот. Максим Первозванский

— Поэтому я категорический сторонник купания в проруби.

А. Пичугин

— Сторонник?

Прот. Максим Первозванский

— Да, сторонник.

А. Пичугин

— Но вы, пожалуйста, не напугайте наших слушателей тем, что надо обязательно пойти окунуться.

Прот. Максим Первозванский

— Я этого не говорю. Я просто считаю, что это важный элемент именно такого серьезного восприятия этого праздника как особо стоящего. Даже те люди, которые в прорубь не лезут, они все равно это переживают. Они смотрят, читают в газетах или смотрят по телевизору, «Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» какой-нибудь, где люди лезут в прорубь. И это переживается, как особый праздник — у него именно этот колорит, хотим мы этого или нет.

А. Пичугин

— Тут двоякая ситуация. Я про себя могу сказать. Я перестал купаться на Крещение, наверное, лет шесть назад. Я вдруг понял, что не хочу я лезть в холодную воду. Это никоим образом моего восприятия праздника не умаляет. Просто не хочу я лезть в холодную воду.

Прот. Максим Первозванский

— Ну и на здоровье.

А. Пичугин

— Но ведь для многих это — кульминация. Мне иногда звонят мои знакомые по прошлым работам друзья-журналисты, которые говорят: «Ты теперь работаешь на христианской радиостанции, ты, наверное, сейчас всё расскажешь». Да и до этого мне звонили и даже приходили, когда я работал в светских СМИ, за консультацией по поводу того, как рассказать про церковный праздник. «Ты вот нам расскажи». — «Подождите, смысл не в этом». — «Нет, нам это вот твое — нам это не надо. Ты нам про прорубь расскажи: где камеру поставить, у кого когда интервью взять. И вообще, где будет более правильная прорубь в Москве».

Прот. Максим Первозванский

— Это та самая история, которую мы упоминали про советское время, когда люди не понимали, может быть, смысла, но это...

А. Пичугин

— Это гражданская религия.

Прот. Максим Первозванский

— Это не гражданская религия — как раз получается вполне светский праздник с легким религиозным оттенком. Люди, которые не относят себя по-настоящему глубоко к христианству и не переживают Крещение Господне именно как событие евангельской истории, как Богоявление, для них это все равно какой-то момент причастности. Знаете, у меня есть несколько поговорок, которые я, к сожалению, к месту и не к месту употребляю. «Не стреляйте в пианиста — он играет, как умеет». Для людей это здорово, это классно. Более того, я знаю и людей вполне себе верующих, причащающихся регулярно, бывающих в храме людей, которые говорят: «Если я на Крещение не искупался, значит, весь год будет вверх ногами». И воспринимают это не как примету, а если у меня воли, силы не хватило, чтобы залезть в эту самую холодную прорубь, значит, я вообще слабак оказался. И это некий знак.

А. Пичугин

— Есть такие люди.

Прот. Максим Первозванский

— Я не придаю этому вот такого значения, но мне кажется, что если люди готовы обогатить свой мир еще и таким событием — ну, почему нет.

А. Пичугин

— Я просто с сожалением констатирую тот факт, что меня поздравляют с Крещением, и говорят: «Ну как искупался?» — «Никак». — «Ты же православный».

Прот. Максим Первозванский

— Здорово.

А. Пичугин

— Мы напомним, что протоиерей Максим Первозванский, клирик храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online) в гостях у светлого радио.

М. Борисова

— Но среди двунадесятых праздников у нас хватает праздников, которые в сознании большинства людей вообще никак не выделены из общей череды. Ну, вот Сретение. Великолепный, казалось бы, праздник, который никакой атрибутикой не окружен. Или Введение во храм Пресвятой Богородицы. Казалось бы, такой прекрасный детский праздник можно было бы из этого устроить. А он тоже как-то проходит под сурдинку. Про Троицу все только знают, что нужно прийти в храм с букетом.

Прот. Максим Первозванский

— С березками.

М. Борисова

— Да, березки.

Прот. Максим Первозванский

— Как раз Троица тоже оформлена.

М. Борисова

— Про Вознесение Господне тоже ничего.

Прот. Максим Первозванский

— Про Вознесение ничего. На Преображение — яблоки, виноград. А на Успение опять ничего. Да, такое есть. Вы знаете, можно я немножко прорекламирую про одну книжку? Сейчас вышла книжка Анны Сапрыкиной, любимой моей кумы.

А. Пичугин

— Родственница Юрия Сапрыкина, журналиста?

Прот. Максим Первозванский

— Нет, не родственница. Жена Дмитрия Сапрыкина, основательница нашей молодежной организации «Молодая Русь» при Новоспасском монастыре. Мама семерых детей. Она выпустила книгу в издательстве Сретенского монастыря, как раз посвященную праздникам в семейном детском восприятии. Там у нее на каждый праздник есть свои идеи, как это можно с детьми сделать, потому что, как вы упомянули про Введение во храм или про Сретение, для детей много чего можно сделать. Понимаете, мы же не можем взять и придумать, и создать какой-то элемент массовой культуры. Почему, например, я так за Крещение уцепился — потому что это и так живое, это не надо создавать специально. Вот у нас не получается хождение со звездой. Я помню, что мы в 90-е колоссальные усилия прикладывали, чтобы как-то колядование вошло. Но нету этого, не приживается. Хэллоуин какой-нибудь, зараза, приживается, а это не приживается. Так вот, для того чтобы сделать то, чего в массовой культуре нет, приходится прикладывать большие усилия. Надо действительно специально делать какой-то детский праздник в рамках школ, детских садов или еще чего-то. Это делается. Даже большие семьи пытаются что-то сделать. И вообще, чем больше мы сами сделаем, пусть даже этого нет в массовой культуре — допустим, Рождество. Сделаем мы вертеп сами? Замечательно. Сделаем мы какой-нибудь рождественский спектакль? Например, по Димитрию Ростовскому или еще по какому-то автору — замечательно. Совсем по-другому и дети, и мы сами это будем переживать. На Пасху — сделаем мы какую-нибудь пасхальную постановку детскую, сходим мы с ней к бабушкам куда-нибудь в дом престарелых или даже просто в нашем центре социального обслуживания соберем бабушек и споем «Христос Воскресе». Или «Христос рождается», если это на Рождество. Это уже совсем другое переживание для тех, кто это всё подготовил. И для них оно оказывается гораздо более сильным, мощным и важным, чем для тех, для кого это. Зрители как бы пассивно переживают. А если вы готовились, если вы репетировали, делали костюмы, если вы подбирали музыку, если вы волновались перед выступлением — всё это совсем по-другому заходит. Это очень важно.

М. Борисова

— Но это такая частная инициатива. А в общецерковном сознании? Ну, я полагаю, что даже в XIX веке все-таки обрядовая часть каждого праздника присутствовала просто в силу того, что патриархальный быт и крестьянская страна. И всё это было еще привязано к такому циклу крестьянской жизни.

Прот. Максим Первозванский

— Скорее всего, да.

М. Борисова

— Атрибутика какая-то была. Но, естественно, она никак не вписывается в нашу современную жизнь. Но это значит, что она умерла навсегда?

Прот. Максим Первозванский

— Та — скорее всего, да. Будет ли новая, это зависит, я даже не знаю, от чего — от Господа Бога это зависит.

А. Пичугин

— Если будет, то не в ближайшее время.

Прот. Максим Первозванский

— Потому что опять-таки для того, чтобы она появилась, она должна стать элементом той самой пресловутой массовой культуры. Если оно таким образом не становится... Ну, на одном приходе так, на другом приходе сяк. Опять-таки указанием сверху всё это не дается. В 90-е годы, в нулевые, да и сейчас есть, например, очень активные священники, чаще всего молодые, которые готовы чего-то такое креативить у себя на приходе. Я помню, мы пытались и с нашей Управой на большой площади перед Новоспасским монастырем проводить на Масленицу, например, мероприятия совместные, церковно-городские. Но для этого нужна колоссальная энергия и необходимо финансирование, чтобы это было не совсем скучно. И опять-таки необходим тот двигатель, которому не все равно — это должен быть как минимум диакон, а лучше и священник, который всё это дело на себя возьмет. Когда такие люди появляются, тогда появляется какая-то движуха очень интересная. Насколько его хватит? Например, я занимался этим в 90-е годы, в нулевые я уже занимался этим больше в масштабе семьи. Сейчас уже мои дети больше этим занимаются в своих семьях. А я принимаю участие, если меня позовут. А вот так, чтобы оно само — чтобы оно куда-то внедрилось, оно как-то зацвело, было подхвачено, этого, к сожалению, не происходит. А сил не хватает.

А. Пичугин

— Совсем о другом. Вы заговорили о традициях, которые ушли безвозвратно. Почему-то мне вспомнилось — кстати, мы с вами когда-то давно вспоминали фильм «Конец света», который снимался в 1962-м году в Ярославской области. Храм закрыли в конце 50-х, в 1962-м там сняли фильм. И местные бабушки, которые пели на клиросе еще не закрытого храма, спустя несколько лет с удовольствием сымитировали часть богослужения для фильма. И вот мы с моим другом, который служит в Переславле священником, обсуждали этот фильм. Я ему посоветовал, он посмотрел. Он говорит: «Ой, а чего это они поют после отпуста священника троекратное „Господи, помилуй“ вместо многолетия традиционного?» Я говорю: «Давай разберемся. Скорее всего, конечно, это киноляп, потому что консультанты чего-то не докрутили. Но давай разберемся». Пошли опрашивать своих знакомых, которые занимаются исторической литургикой недавнего прошлого. Даже не литургикой, а хорошо знают. И выяснилось, что в Ярославской, Владимирской, Ивановской области на сельских приходах не пели многолетие в советские годы, а пели троекратное «Господи, помилуй» после Литургии. А многолетие — это было прерогативой кафедральных соборов. Этот вот о традиции ушедшей, которой сейчас уже нет, потому что священники, которые служат в этих храмах спустя 40 или 50 лет, для них уже всё открывается заново.

Прот. Максим Первозванский

— Конечно.

М. Борисова

— Но вопрос еще в том, насколько современному человеку остро необходим праздник. Вы ведь говорили, что чем тяжелее человек живет, тем больше он внутренне жаждет этого праздника. Я просто по аналогии вспомнила фильм Шукшина «Калина красная», где главный герой, выйдя из мест лишения свободы, ходит и всем говорит, что он ищет праздника, душа хочет праздника. Он просто не может придумать, как это желание реализовать, поэтому у него это безумные какие-то формы принимает. И он праздника так и не находит. Но вот человек, который живет в современном городе, у которого жизнь нельзя назвать такой уж прямо изнуряюще тяжелой, насколько это ему это необходимо? 

Прот. Максим Первозванский

— Ему еще больше нужен праздник. Еще больше. Потому что мы еще не говорили — к сожалению, формат передачи маловат, но есть такая штука для современного городского человека, которая называется словом «отчуждение». Если человек, живущий, например, в деревне, у него отчуждение минимальное: он конкретно посадил что-то в грядку, конкретно борется с сорняками, потом собирает урожай, рожает детей, ходит в лес за грибами, ловит рыбу или на охоту, то для него всё конкретно, предметно, понятно. Для человека, работающего где-нибудь на конвейере, крутящему одну единственную гайку, это уже совсем непонятно. Хотя все равно он понимает, что это будет какой-то станок, это будет какой-то танк или еще что-нибудь полезное и важное. А для офисного хомячка, прости, Господи, я это сейчас без отрицательного смысла говорю, всё совсем непонятно: мы ходим куда-то на работу, мы чего-то делаем или продаем, покупаем, Хорошо, если не впариваем, не обманываем. У него отчуждение максимальное. Вообще, смысл жизни для него размывается. А праздник в своей религиозной составляющей, безусловно, дает ощущение смысла жизни — он выстраивает время, он выстраивает пространство, он выстраивает отношения с другими людьми, отношения с Богом. Для городского человека современного праздник, мне кажется, даже гораздо более необходим, чем для человека сельского. Тому надо было всего лишь наполнить конкретными смыслами конкретные действия.

А. Пичугин

— Да он врос в праздник — сельский человек был неразделим.

Прот. Максим Первозванский

— Да, сельский человек врос в праздник — какие хорошие слова.

А. Пичугин

— Для него какой-нибудь Николин день — это неотъемлемая часть быта, потому что всегда...

Прот. Максим Первозванский

— Происходят какие-то действия. А для городского человека этого нету. Мы смотрим на серые наши будни, которые очень похожи, один на другой — смысла нет. И нужен этот самый прорыв к вечности, нужен прорыв к Богу, нужен прорыв в Царство Божие. Поэтому, уже я второй раз вспоминаю своего деда, который говорил: «За столом посидеть — в Царстве Небесном побывать». Мы тогда не понимали, что он имеет в виду, когда были детьми. Но почему-то это запомнилось. Потому что когда за столом-то посидеть? В праздник за столом посидеть. В обычный день за столом не сидели: сели, поели, пошли. А посидеть за столом — поговорить, что-то обсудить, никуда не спешить, не вылезать из-за этого стола. Потому что взрослые пришли, сели за стол — дети быстренько поели и побежали. А взрослые сидят за столом, разговаривают.

М. Борисова

— Песни поют.

Прот. Максим Первозванский

— Да, песни поют. Вкусно едят, выпивают даже, прости. Господи. Для них это действительно праздник. А то, что это соединено еще с тем, что ты в Царстве Божием, потому что «где двое или трое во имя Мое собрались, там Я посреди них». Это и про храм, и даже если за столом посидеть, если ради праздника люди собрались — я сейчас не про советские времена, а вообще про такое сознание. Поэтому это очень важно. Я понимаю, почему мы садимся за стол после любой воскресной Литургии, не говоря уже про какой-нибудь праздник более серьезный, двунадесятый праздник. Это тоже очень важная вещь, потому что праздник сопровождался тем, что называлось таким красивым словом «пир». Об этом можно отдельно много говорить — почему пир? Потому что еды больше, чем можно съесть. Это опять символ Царства Божия, потому что это изобилие, оно осталось на столе: мы ели-ели, много ели, а оно все равно осталось стоять. Это тоже присутствие Царства Божия.

А. Пичугин

— О праздниках можно говорить бесконечно. Мы заканчиваем фразой «радуйтесь и веселитесь». Спасибо большое. Протоиерей Максим Первозванский, клирик храма Сорока Севастийских мучеников, главный редактор портала «Наследник онлайн» (www.naslednick.online) был в гостях у светлого радио. Я — Алексей Пичугин...

М. Борисова

— И Марина Борисова.

А. Пичугин

— Счастливо.

М. Борисова

— До свидания.