«Гонения на Русскую Церковь при Н.С. Хрущеве». Андрей Кострюков

У нас в студии был доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Андрей Кострюков.

Разговор шел о гонениях на Русскую Церковь в Советском Союзе при Никите Сергеевиче Хрущеве. Почему гонения возобновились после, казалось бы, ослабления давления на Церковь и в чем были особенности новых преследований верующих.

Этой программой мы продолжаем цикл из пяти бесед о гонениях на Русскую Церковь в Советском Союзе.

Первая беседа с диаконом Михаилом Гаром была посвящена гонениям в 1920-е годы (эфир 27.10.2025)

Вторая беседа с Андреем Кострюковым была посвящена гонениям в 1930-е годы (эфир 28.10.2025)

Ведущая: Алла Митрофанова

---

А. Митрофанова

— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Дорогие друзья, здравствуйте. Я — Алла Митрофанова, и мы продолжаем цикл программ, посвящённых трагическим событиям истории ХХ века в нашей стране. И связано это с тем, что 30 октября — собственно, завтра — День Памяти жертв политических репрессий. Мы говорим с понедельника по пятницу на этой неделе в «Светлом вечере», в этом временном сегменте о разных периодах гонений в СССР за веру Христа — гонений на Церковь, притеснений Церкви и притеснений верующих людей, репрессий, которые обрушивались на голову и духовенства, и мирян, не соглашавшихся отречься от Христа, остававшихся верными Ему, остававшихся и церковными людьми, в частности. И, в общем-то, говорим о вещах, наверное, многим известных. Вместе с тем, мне кажется, настолько важно снова и снова проговаривать вот эти вехи нашей истории, потому что зачастую они кажутся нам такими неудобными — их хочется куда-то за скобки жизни вынести, об этом не думать. А у истории есть такое свойство — как Ключевский, по-моему, говорил, — «она не учитель, она надзиратель». За невыученные уроки она порой может спросить довольно строго.

В нашей студии Андрей Александрович Кострюков, доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета. Андрей Александрович, здравствуйте!

А. Кострюков

— Здравствуйте, Алла, здравствуйте, дорогие радиослушатели!

А. Митрофанова

— Рада вас снова видеть сегодня. Вчера мы с вами говорили о страшном периоде репрессий 1930-х годов — сталинском терроре, Большом терроре, как его еще называют. Сегодня речь пойдет уже о другом периоде — периоде, который, наверное, в сознании многих из нас, вообще-то, связан с совсем другой атмосферой, да, ассоциируется с другой атмосферой. Хрущевская «оттепель» — есть такая расхожая формулировка. Время, когда, казалось бы, после смерти Сталина, ХХ съезда КПСС, развенчания культа личности Сталина тиски режима стали чуть-чуть ослабевать, и произошёл всплеск в культурной жизни. Люди вздохнули чуть-чуть свободнее, с одной стороны, а с другой — оказывается, есть обратная сторона у этой «медали»: гонения на людей, верующих во Христа, в принципе на верующих людей, на людей, принадлежащих разным религиозным конфессиям, гонения на Церковь. Опять же, есть в историческом лексиконе формулировка «хрущёвские гонения». Как сочетаются одно и другое, попробуем сегодня разобраться, ну, и о конкретных фактах, конкретных событиях поговорить. Андрей Александрович, как сочетаются хрущёвская «оттепель» и хрущёвские гонения за веру?

А. Кострюков

— Что можно на это сказать? Что при социалистическом строе существовали разные формации — от жестоких диктатур до более-менее мягких форм. Например, несравнимы Северная Корея и Югославия в советские годы — формально и та, и другая страна — социалистические, но формы все-таки были разные. Так что вот эта идея о том, что и социализм может быть с человеческим лицом, она тоже была достаточно популярна. Ну, а с другой стороны, все-таки, поскольку социализм и коммунизм не терпят веры в Бога, то это уже налагает тут другую проблему, прямо противоположную.

И у нас сложилось так, что, безусловно, люди устали от всех этих безумных лет ленинщины и сталинщины, и народ уже, безусловно, страшно устал от этого, и рано или поздно такая «оттепель», разжимание этих тисков наступает. И вот это как раз и наступило в период правления Хрущёва — он действительно многие свободы предоставил.

С другой стороны, коммунистическая идеология как была безбожной, так и оставалась. А сам Хрущёв, как человек недостаточно образованный, он уцепился за то, что при коммунизме уже веры быть не должно, и поэтому такую идеологию он и проводил — коммунизм должен быть построен вот-вот (хотя, конечно, он не будет построен никогда)... Но Хрущёв в это верил, обещал, что к 80-м годам всё будет построено, считал, что всё это достаточно легко — обеспечить людей отдельными квартирками в «хрущёвках» и...

А. Митрофанова

— ...кукурузу посадить...

А. Кострюков

— ...кукурузу посадить, чтобы всех накормить — и всё, вот уже будет коммунизм. Так что он будет вот-вот, а при коммунизме веры быть не должно. Если когда-то шли споры о том, отомрёт вера либо надо ей помочь, то теперь уже явно говорилось, что надо ей активно помогать. Вот построим коммунизм, а у нас ещё и церкви, у нас ещё и верующие — надо с этим бороться.

Ну, а что касается ленинских принципов, то их у нас приводили как доказательство всегда. И Сталин ссылался на ленинские принципы, и Хрущёв, и Брежнев, и даже Горбачёв. Когда наступило освобождение Церкви, то здесь тоже ссылались на некие ленинские принципы. Так что всегда можно было найти определённую цитату и, как нужно, её интерпретировать.

Так и здесь. Безусловно, Ленин — безбожник, Хрущёв тоже был таковы, и поэтому Церкви надо помогать. И вот...

А. Митрофанова

— Помогать самоуничтожиться! (Смеется.)

А. Кострюков

— Помогать, да, исчезнуть.

А. Митрофанова

— Да. Но она почему-то не исчезает.

А. Кострюков

— Помогать ей исчезнуть. Ну, тем более, тут ещё сыграло такую роль то, что Церковь считали несколько возвысившейся в последние сталинские годы, и тоже воспринималось как сталинский перегиб, один из элементов сталинских преступлений. Вот на волне борьбы со Сталиным поэтому тут идёт и война против Церкви.

Но я хочу сразу обратить внимание на очень важный момент. У нас сложилось совершенно неверное представление, которое до сих пор, к сожалению, транслируется, что Сталин Церковь освободил, Церковь стала благоденствовать...

А. Митрофанова

— Ну да...

А. Кострюков

— ...а Хрущёв начал новые гонения. Это категорически не так. Сталин в своих политических целях Церкви дал некоторую свободу после 1943 года, но весьма-весьма ограниченную. Не десятки тысяч храмов были открыты, как у нас некоторые считают, а 1200 с небольшим храмов, то есть, всего ничего. Это...

А. Митрофанова

— ...в масштабах страны.

А. Кострюков

— ...в масштабах страны, конечно. Конечно. Вот было открыто чуть больше 1 тысячи храмов, восстановлено патриаршество, открыто несколько семинарий. Ну, и всё это закончилось уже в 1948 году. В 1948 году Сталин гонения на Церковь возобновил. Формально смертная казнь была отменена, поэтому тут расстрелов за веру не было (хотя, на самом деле, расстреливали — и по «делу врачей», и по «ленинградскому делу», по «менгрельскому делу» и другим), но что касается служителей Церкви, верующих, тут расстрелов не было, но лагерные сроки огромные, конечно, были в изобилии. И немало наших новомучеников пострадало в конце 40-х годов — начале 50-х годов. Это и отец Иоанн Крестьянкин, и преподобноисповедник Леонтий Стасевич (Михайловский), и преподобная исповедница Матрона Власова, епископ Вениамин Милов — много-много можно перечислять.

И сносились храмы. Храм Ржевской Иконы Божьей Матери в последний сталинский год был уничтожен в Москве, Центральный Александро-Невский собор в Махачкале был уничтожен тогда же. Ну, всё это перечислять можно долго. Там, по монастырям картина такая же — что тоже было закрыто огромное количество монастырей. Напомню, что монастыри Сталиным почти не открывались — только один монастырь был открыт, Троице-Сергиева лавра. Всё остальное было открыто либо при гитлеровской оккупации, либо относилось к западным регионам.

Вот. Половина монастырей закрыта. И главное — были подготовлены кадры для будущего наступления на Церковь, атестические кадры. Все те, кто осуществлял хрущёвские гонения, это были люди, выросшие и воспитанные в последние сталинские годы. Как раз в последние сталинские годы был возрождён Союз воинствующих безбожников под именем «Общество «Знание», как раз в те годы стала уже активнее издаваться антицерковная литература.

Но затем было небольшое послабление для Церкви — как раз после смерти Сталина и до укрепления у власти Хрущёва, это с 1953 года по 1958 год. Вот это пять лет, когда и стали освобождаться из лагерей жертвы политических репрессий, в том числе стали возвращаться из лагерей и священнослужители, пострадавшие за веру, выжившие в этих лагерях, и государству, которое тогда боролось за власть — там, с одной стороны Маленков, с другой стороны Хрущёв — было не до Церкви. Вот это пятилетие было временем относительной свободы — ну, условной, но все-таки свободы. И даже количество церквей немного подросло. Если в последние сталинские годы было закрыто более 1 тысячи церквей (то есть, сколько он открыл с 1943-го по 1948-й, столько он и закрыл с 1948-го по 1953-й), вот после 1953 года количество церквей даже несколько подросло — было не до этого.

Ну, вот когда Хрущёв, разгромив так называемую «антипартийную группу», пришёл к власти с 1958 году, то он тут же начал вести политику именно так, как ему это представлялось нужным, в том числе, и относительно Церкви — с одной стороны, чтобы убедить Запад, что у нас демократическая страна и можно строить социализм (мы знаем и на картинах того времени, и знаем, опять же, взлёт наших писателей, поэтов-«шестидесятников» — ну, тоже многое вошло в классику, безусловно), с другой стороны, вот мы видим такое наступление на Церковь, что со стороны вообще было необъяснимо, как это сочетается (вроде бы, демократия, вроде бы, можно было что-то говорить, что-то критиковать, свобода для искусства, культуры относительная) — и тут же такие жесточайшие гонения на Церковь.

В общем, это объясняется только настроениями самого Хрущёва и теми, кто его окружал. Ну, неслучайно, например, даже сохранилось такое свидетельство владыки Сергия Ларина, что в хрущёвских гонениях виноват, прежде всего, сам Хрущёв. То есть, его другие единомышленники не были настроены столь радикально против Церкви, их устраивала та ниша, которую Церковь заняла во второй половине 40-х годов. Ну, и неслучайно, что после отставки Хрущёва это наступление на Церковь было приостановлено.

А. Митрофанова

— Андрей Александрович Кострюков, доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, проводит с нами этот «Светлый вечер». Андрей Александрович, хрущёвские гонения — с 1958-го по 1964-й ведь год, верно?

А. Кострюков

— Да.

А. Митрофанова

— Говорил ли Хрущёв фразу, что он «покажет по телевизору последнего попа»?

А. Кострюков

— Да, такая фраза звучала, это действительно так. Что ж, в 1980-м году должен был быть построен коммунизм, и люди старших поколений, которые учились ещё, там, в 50 — 60-е годы, конечно, должны это помнить, что это прямо озвучивалось — «вот-вот мы построим коммунизм». Ну, то, что его не построишь, в общем-то, уже стало понятно в те же 60-е годы, поэтому потом уже, при Брежневе, объявили, что построен развитой социализм, уже предпоследняя ступенька на пути к коммунизму, но на самом деле уже в 70-е годы вряд ли кто-то всерьёз верил в то, что коммунизм может быть построен. Ну, это совершенно нереально. Даже если бы осуществилась заветная большевистская мечта захватить весь мир, всё равно, ну, это просто является утопией. Но поскольку вот в парадигме Хрущёва это общество благоденствия совершенно естественно связано с атеизмом, то, ну что ж, значит, и священников тоже мы покажем, и священников больше не будет, не будет этого религиозного пережитка, как считал этот государственный лидер.

А. Митрофанова

— А что собою хрущёвские гонения представляли? 30-е годы — это массовые расстрелы, это высылка людей в лагеря без суда и следствия, без права на самозащиту, 58-я статья и всё остальное — в общем, страшные абсолютно вещи. При Хрущёве как это выглядело?

А. Кострюков

— Это очень важный для нас вопрос, который помогает понять уже и менталитет населения нашей страны в то время. Дело в том, что к 60-м годам уже ушли поколения всех тех, кто помнил царскую власть, всех тех, кто получил образование до революции, кто был знаком с Библией, с творениями святых отцов, кто изучал Закон Божий и богословие. Если этих людей даже и не погубили во время «красного террора», во время сталинского террора, то те даже, кто дожил, они уже просто, в силу физических причин, оставили этот мир. И поэтому уже выросшие поколения — они получили образование атеистическое в 30-е годы, в 40-е годы. И, естественно, они и не могли ничего ответить вот этому натиску атеистической пропаганды. Если, например, осуществился бы полёт в космос в самом начале ХХ века, ни у кого бы и не возникло даже и мысли о том, что космонавты не видели Бога, и, значит, Бога нет. Если бы, там, запустили Гагарина в космос в 20-е годы и тот же условный Луначарский на каком-то диспуте сказал бы, что Бога в небе космонавты не видели, то и на это бы ответили, что Бог — это не дедушка, который сидит на облаке и смотрит на землю. А вот когда об этом уже говорили в конце 50 — 60-х годов, то на людей это влияло. Проповедовалось то, что люди и сами творят чудеса, что и Гагарин летал, и атом расщепили, и так далее, и так далее, «наука идёт вперед», «Бога нет»... Ну, и достаточно было просто объяснить человечеству того периода, что религия — это всего лишь пережиток, связанный с тем, что люди не могли объяснить, откуда берётся молния, откуда берётся гром, откуда идёт дождь, и что люди вот для этого придумали Бога или богов, и на самом деле сейчас наука всё это объяснила, а потому необходимости в Боге и нет. И на эти поколения уже такие аргументы серьёзно влияли.

Другой момент. Ну, хрущёвские гонения, действительно, были несравнимы по своей мягкости со сталинскими гонениями — уже вряд ли кого-то расстреляли бы за то, что он собирает подписи в защиту храма, но, опять же, уже люди были другие. Ну, как при Хрущёве преследовали верующих? Если мы не говорим о священниках (им, конечно, намного было сложнее, это отдельный вопрос), а если мы говорим о мирянах, ну что могли сделать с мирянином? Ну, не расстреляют, и даже не обязательно посадят, если там особо не кричать о гонениях на Церковь. А ограничивалось всё просто травлей в печати, ограничивалось увольнением с работы, отчислением из института. Наверное, если бы такие меры атеистические предложили нашим страдальцам 20 — 30-х годов, то они просто бы рассмеялись и даже не восприняли бы это как полноценные гонения. Ну, отчислили из института — значит, так нужно, уволили с работы — я на другую работу пойду, пусть, там, оплачиваемую меньше или не такую престижную — ради веры во Христа можно и на какой-то простой работе поработать, даже на тяжёлой. А вот для хрущёвского периода уже это работало — люди привыкли к тому, что наступила какая-то стабильность после сталинщины, и Сталин говорил, в том числе, и о скором разгроме империализме (то, что есть и в его трудах, и что вошло в наши учебники), это хорошо известно. То есть, постоянное состояние того, что вот-вот начнётся очередная война. И вот после смерти Сталина всё это прекратилось, люди выдохнули наконец-то, и у людей уже сложилась своя система ценностей. И никто особо не верил в этот коммунизм. А главное — приобрести какие-то блага, устроить детей в институты, купить дачу, машину, получить хорошую квартиру (да или просто хотя бы квартиру, из бараков переселиться), ну, и, в принципе, это хорошо. И вот если хрущёвская модель начинала ломать вот этот привычный быт, это уже для человека того времени было основанием к тому, чтобы не заявлять открыто о своей вере. И, к большому сожалению, это на людей уже действовало, вот именно такие методы. Хотя, безусловно, и оказавшихся в тюрьме было немало при Хрущёве (за веру), и сосланных. Конечно, всё это имело место, но в целом...

А. Митрофанова

— За тунеядство сажали церковных людей. Как понимаю, это такая одна из распространенных была статей, практик — осуждение на тюремное заключение или даже на места более отдалённые. Насколько я понимаю, опять же, закрытие храмов при Хрущёве продолжается, и существенно сокращается за вот этот период с 1958-го по 1964 год количество церквей, куда люди могли бы прийти для совместной молитвы. То есть, вот их всё меньше и меньше. Вот как — всё время как-то сужающееся кольцо.

А. Кострюков

— Да. Ну, а тут я сначала охарактеризую эту общую картину. Накануне Второй мировой войны у нас около 200, может быть, чуть больше, храмов на всю территорию Советского Союза и ни одного монастыря. Затем, к 1948 году у нас около 100 монастырей и 14 тысяч приходов, из которых почти все монастыри и почти все приходы были на западных территориях, либо присоединённых в 1939-м и 1940-м годах, либо открытых при немцах, либо перешедших из унианства. Затем, в последние сталинские годы 1 тысяча храмов закрыта, и количество монастырей снизилось до 60. Затем некоторое затишье послесталинское — количество приходов чуть-чуть подросло, но примерно так и оставалось на уровне 13 тысяч. Ну, а монастырей — около 60. Вот за годы хрущёвских гонений количество храмов уменьшилось примерно на 40 процентов — там оставалось около 7 тысяч храмов. Ну, а количество монастырей уменьшилось значительно, примерно до 20 монашеских обителей. Ну, опять же, на территории Российской Федерации было только два монастыря — Троице-Сергиева лавра и Псково-Печерский монастырь, который в свое время, при Сталине не был закрыт только из-за того, что находился на территории Эстонии. Так что вот примерно на 40 процентов количество храмов сокращается.

И при этом вот что нам показывает статистика на местах. Смотришь статистику по одному региону — там закрытие храмов коснулось, ну, примерно 20 процентов. А в другом регионе — там 90 процентов храмов было закрыто. Ну, в среднем по стране вот и получились эти 40 процентов закрытых храмов. Я в данном случае не имею в виду такие ситуации, когда храмы закрывались вместе с уничтоженными селами. Хрущёв своей политикой нанёс страшный удар по русскому селу, что теперь многие деревни и сёла объявлялись неперспективными, жителей переселяли в другие сёла либо просто закрывали школы в этих сёлах (а если нет школ, то и родители переезжают в другое место), и в результате у нас погибло очень большое количество деревень, сёл. Кроме того, вместо того, чтобы возрождать центральные регионы после войны, Хрущёв огромные средства направил на освоение земель в Казахстане, в Оренбургской области для того, чтобы путём увеличения посевных площадей добиться больших урожаев. Ну, конечно, это не выход — увеличение посевных площадей, но вот в результате центральные регионы оказались брошены, и вместе с погибающими сёлами закрывались и храмы, тут тоже таких было немало. Но если мы говорим о храмах, которые находились в городах, в небольших городах, в сёлах, то тут тоже закрытие шло.

Прицел на это закрытие тоже был начат ещё при Сталине. Я обратил внимание, что нередко храмы намеренно открывались не в районных центрах, а в больших сёлах, вот даже во время войны и в первые послевоенные годы. Почему? Потому что потом легче было закрыть эти храмы. Даже сохранилось такое свидетельство: разрешив открыть несколько храмов в Вологодской области, тогдашний председатель Совета по делам Русской церкви Карпов для начальства сделал приписку: «Потом закроем». То есть, вот пока это выгодно политически, эти храмы, вот они существуют (после 1943 года).

Так что теперь, при Хрущёве, такие храмы действительно было легко закрыть, потому что, ну, во-первых, и сёла стали пустеть, а во-вторых, и сельские жители менее активны — они не такие грамотные, как горожане, которые знают, куда писать, знают, кому жаловаться. А в сельской местности можно было закрыть легко.

Но, тем не менее, вот где-то до 90 процентов было закрыто (как в Оренбургской области), а где-то примерно процентов 20, как в Удмуртии. С чем связано? Ну, с тем, что люди просто вставали на защиту своих храмов, а шума местные власти тоже не хотели. Ну, формально-то должно было считаться так, что люди благодаря правильной идеологической политике сами перестают верить в Бога, и храмы закрываются сами, а тут получается, что люди жалуются, люди пикеты устраивают, окружают храмы и не пускают туда представителей милиции, органов власти, а то ещё и начинают в Москву писать жалобы, а то ещё и на Запад начинают жалобы писать, а там откликаются. Конечно, такого не хотели, и в таком случае могли храм оставить в покое, его не закрывать, а переключиться на ту церковь, где прихожане не столь активны.

И вот в каких-то регионах активность была больше, в каких-то меньше, и это, конечно же, способствовало тому, что где-то действительно церквей сохранилось больше, а где-то меньше.

А. Митрофанова

— Смотрю, какие были предлоги, под которыми закрывали храмы... Например, «церковь была открыта в войну на оккупированной территории» (то есть, это вражеская такая креатура, поэтому ее необходимо закрыть), «церковь находится рядом со школой» (и это, значит, «опиум» для детей в голове и недопустимо, и церковь надо закрыть). Или, например, там, не знаю, объявляется какая-то эпидемия, карантин, храм закрывается — и вот потом долго не открывается, совершенно сознательно со стороны властей (они смотрят, наблюдают за этим), ну, и потом, за давностью времени, раз он всё это время не открывался, то давайте мы его теперь вообще закроем, потому что, ну, что уж — общины нет, вот он стоит, не работает, и всё. То есть, изобретательность была, на самом деле, такая... с одной стороны, масштабная (причины в ассортименте), а с другой стороны, настолько всё это шито белыми нитками, по правде говоря. И конечно, очевидно, что сама идея присутствия Христа в жизни людей — она очень сильно советской власти мешала. Может быть, отсюда, кстати, и родился «Моральный кодекс строителя коммунизма». Давайте мы через пару минут об этом поговорим.

Андрей Александрович Кострюков, доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, проводит с нами этот «Светлый вечер». Я — Алла Митрофанова. Через пару минут вернёмся.

«Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Дорогие друзья, напоминаю, в нашей студии доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Андрей Александрович Кострюков. Мы говорим сегодня о хрущёвских гонениях за веру в Христа, гонениях на Церковь, на верующих людей, в связи с тем, что вообще у нас вся неделя посвящена периоду, вот этому сложному периоду церковной жизни в СССР, и поскольку 30 октября (это уже завтра) — это День Памяти жертв политических репрессий, и мы приурочиваем к этой дате наш текущий цикл.

Андрей Александрович, «Моральный кодекс строителя коммунизма», который до сих пор очень часто сравнивают то с Нагорной проповедью, то с Десятью заповедями, говорят: «Так ведь это же то же самое! Вы посмотрите, как замечательно, какие были хорошие и светлые люди, что же вы их, так сказать, пытаетесь всё на чём-то подловить, что что-то с ними было не так?!» Мы не пытаемся никого подловить, мы просто смотрим на факты, что происходило. Да, но, тем не менее, «Моральный кодекс строителя коммунизма» — что это такое?

А. Кострюков

— Ну, это документ, который регламентировал жизнь строителя коммунистического общества как человека высоконравственного. Но дело в том, что, понимаете, одно только нравственное учение — ну, это все-таки ещё не значит, что оно чем-то близко к Нагорной проповеди и к учению очень многих религий. Дело-то в чём? Что разные этические нормы появлялись во все века, в самое разное время, и да, в чём-то они работали, понятно. Но пусть даже они в чём-то правильны — из этого не следует, что они близки к христианству. И главное-то здесь не в этом «Моральном кодексе», а в том, что этот кодекс был кодексом абсолютно безбожным, что в нём не было места Бога, и человек должен был быть нравственным вот только в этой атеистической модели.

Дело тут в том, что, при всей вот этой идеологии, все-таки главной целью коммуниста было строительство этого атеистического безбожного общества во всём мире. И пусть от этого немножко отстали, ну что ж, такое было — насаждать свои марионеточные государства, страны так называемой «народной демократии», вот тоже с безбожием. Ведь куда ни приходило советское государство, везде там это безбожие насаждалось, это было главным. Ну, а прикрыть это какими-то нравственными нормами, конечно, нужно было. Ну нельзя же прямо предписать людям то, чтобы они грешили, как они хотели. На самом-то деле, грешили, как хотели.

Ну, и опять же, продолжая то, о чём говорилось в нашей прошлой передаче, что было добродетелью? Положить всё ради идеи государства, некое обожествление государства, там, для государства совершить и подлости, и предательства, и даже убийства. Ну что тут скрывать — всё это имело место. Опять же, выступить и против родителей, и отречься от них, и стать доносчиком — вот это всё считалось добродетелями при декларировании, врод бы, такого правильного образа жизни.

Ну, и потом, опять же, мы знаем, что для вида можно предложить какой угодно нравственный кодекс, а в жизни сквозь пальцы смотреть на самые разные нарушения — и нравственные, и этические, там, какие угодно.

Поэтому я бы тут не стал считать вот этот «Моральный кодекс» чем-то близким к христианским нормам. Что ж тут хорошего, если человек при такой нравственности источник этой нравственности как раз и отвергал? Как говорил персонаж Достоевского: «Какой я штабс-капитан, если нет Бога?», и какой смысл в добродетели, если нет Бога? Всё тогда вполне условно, и всегда можно тут демагогически говорить: «А что такое зло? А что такое добро?», в этом копаться и таким образом позволить себе что угодно.

А. Митрофанова

— Да, еще один персонаж Достоевского, который говорил, что «если Бога нет, то всё позволено». Вы знаете, есть... Вы сейчас сказали, что человек становится инструментом обслуживания государства и государственных задач (по-своему сказали, это я сейчас уже интерпретирую своими словами). И я вспомнила, ну, во-первых, евангельскую максиму, которую Христос даёт: суббота для человека, а не человек для субботы. Ну, то есть, не подменяйте цели инструментами. Суббота — для человека. Да, есть такое правило, есть заповедь о субботе, это важно. Но человек важнее, чем правило. Суббота для человека, а не человек для субботы. Что не отменяет правила самого, да? Но человек важнее. Если человек голоден в субботу, он может сорвать колосья, как делали ученики Христа, растереть их и съесть, и это важно. А протоиерей Игорь Фомин в своё время, продолжая эту логику, сказал, что храм для человека, а не человек для храма.

То есть, имейте вы в виду: если вам не нравится, как ваш ближний одет, обут, какого цвета у него ногти, может быть, что он без платка (или она без платка), или он, наоборот, там, как-то тоже неподобающе одет, помните о том, что человек, может быть, впервые в жизни переступил порог храма, и если вы сейчас обрушитесь на него со всей своей благочестивой критикой, это будет на вашей совести, вы отгоните человека от Бога. Храм для человека, а не человек для храма.

Ну, и точно так же продолжая эту логику, один замечательный историк в свое время сказал: «Государство для человека, а не человек для государства».

А. Кострюков

— Я с этим соглашусь и продолжу. То, что не только правило для человека, а не человек для правила, эту идею высказывал и святитель Игнатий Брянчанинов. Это его слова — что «канон для человека, а не человек для канона». А святой Федор Студит говорил, что, вообще-то, Спаситель сказал, что «узнают, что вы мои ученики, не по тому, что вы будете творить чудеса, а по тому, если вы будете иметь любовь между собой». И, продолжая его мысль, можно, наверное, сказать: не потому узнают, что вы ученики, что вы соблюдаете правила и каноны, а если будете иметь любовь. А если обойтись без любви здесь и только смотреть на каноны, то, по канонам, и святую Марию Египетскую следовало не причастить, а погнать в пустыню. А ведь мы знаем из ее жития, что ей не назначили десятилетнюю епитимью, а после исповеди сразу причастили, только потом она ушла в пустыню. Блаженную Ксению следовало бы отлучить от Церкви, там, наложить всякие прещения — сколько, сколько у нас ещё таких примеров в наших житиях! Так что Церковь — это, конечно, люди. И надо по этому поводу что сказать? Что и святые ХХ века как раз высказывали ту же вещь о государстве и Церкви. Прежде всего, это был святитель Серафим Соболев, который прямо сказал, что государство для Церкви, а не Церковь для государства... И святитель Иоанн Максимович, который сказал так: «Государства — это временное, они появляются, они исчезают, а Церковь — вечна, Церковь, безусловно, выше любого государства. И в таком уже случае, конечно, мы видим, что главная-то ценность — это все-таки человек. Потому что Церковь — это не организация, а это организм. И Церковь — это не здание, не стены, не административный аппарат даже, а это люди, прежде всего. Так что с этим нельзя не согласиться, но, мне кажется, это просто аксиома. И бывает как-то даже и несколько грустно и неожиданно, что кому-то приходится это доказывать.

А. Митрофанова

— Возвращаясь к теме хрущёвских гонений ХХ века (с 1958-го, напомню, по 1964-й год, вот то, что мы «хрущёвской оттепелью» привыкли называть, на самом деле, имеет и обратную сторону. И довольно сложная Церковная сложная жизнь в это время: тотальный контроль, контроль за проповедями, насколько понимаю... И шаг вправо — шаг влево со стороны священника. Если он захочет что-то сказать, чуть больше сказать от себя, чем это позволено со стороны Уполномоченного по делам религий, то он может поплатиться за это, и поплатиться очень жестко.

Есть при этом еще моральный прессинг. Ведь верующих людей бесконечно в это время называют какими-то «отставшими»... Я вот сейчас эти формулировки не помню. Но то, что это какие-то недоделанные люди, люди второго сорта, условно говоря. Люди первого сорта, вот эти, образцовые строители Коммунизма... (Смеется.) А есть люди второго сорта — это вот какие-то там недоделанные и недобитые пережитки, вот эти бабулечки, которые ничего про жизнь не понимают и думают по-прежнему, что это Бог посылает грозу с неба, да? И вот поэтому они ходят в храмы.

То есть, вот такой вот еще, моральный прессинг. И в этом отношении я множество раз слышала от людей старшего поколения, как они, будучи мальчишками (и будучи верующими мальчиками), как они находили возможности в обход кордонов попадать в храмы. И если бы его, молодого человека, увидели, там, соответствующие органы, то очень бы тяжело ему пришлось. Вот как в такой период, тем не менее, пополнялась Церковь? И как туда попадали вот эти самые молодые люди, которые потом становились священниками. Казалось бы, ну самое непрестижное, чем можно заниматься в советское время, это служить Богу. Вот они и выбирали для себя этот путь. Как это происходило?

А. Кострюков

— Ну, сначала расскажу о пропаганде, потом вот уже о пополнении церкви.

Ну, по поводу пропаганды и проповеди — ну действительно, тут всё было для Церкви очень тяжело. Потому что проповедь запрещалась — ну, в лучшем случае, эта проповедь должна была в распечатанном виде сначала проверяться представителями Совета по делам РПЦ (ну, впоследствии Совета по делам религий — ну, правда, уже после Хрущёва). И, конечно, тут не должно было быть ничего такого, что бьёт по атеизму. Что-то отвлечённое о смирении или о том или ином церковном празднике — не более того. Так что с проповедью, конечно, были большие-большие проблемы.

Затем, невозможно было просто и ответить на атеистическую пропаганду. Сколько у нас выходило книг, какими огромными тиражами выходили атеистические, брошюры, журналы! Во многих журналах были атеистические страницы, на всё это тратилось огромное количество бумаги и огромное количество средств. И написать там можно было что угодно. И ведь это было направлено на людей, которые Библию не то, что не читали, — никогда её не видели. Если в библиотеке нельзя взять ни Библию, ни святых отцов, ничего, что бы могло противоречить этой атеистическое пропаганде. Даже «Журнал Московской патриархии» в некоторых библиотеках выдавали, только если предъявишь документ с работы или с места учёбы — что тебе для научной работы как раз этот журнал нужен. А визжа «МП», он был относительно беззубым в здании — уж там ничего такого явно атеистического-то не печаталось. Тоже, там, всё так уверенно, аккуратно«. Но даже Журнал Московской Патриархии можно было получить не везде, а многие не знали даже, что он и выходит. Его в книжном магазине и не купишь, и ничего не известно. Даже календари церковные, и то распространялись так, очень ограниченно. Вот. И проповедей нет, ответить на атеистическую пропаганду нельзя, попробуешь ответить — можешь оказаться в заключении. Такой яркий пример — это Борис Талантов, он причислен к лику святых Русской Зарубежной Церковью (у нас пока нет). Преподаватель из города Вятки, который вот выступал против закрытия храмов, против уничтожения памятников архитектуры, писал в газеты. Понятно, это не публиковали, но человек не мог молчать, ему нужно было писать. Ну, и закончилось тем, что оказался в заключении. Сначала его долго травили, уволили с работы, довели до смерти его супругу... Ну вот он делал своё дело. Действительно, не много он спас, конечно, далеко не всё, но вот единственное, что оставалось делать. Может быть, пример таких ревностных людей показывал и молодым людям, что есть за что бороться. А молодым людям, я с вами согласен, действительно было крайне тяжело. С одной стороны, вот он не может, если у него нет каких-то близких знакомых, узнать о вере в Бога. Некоторые, там, занимались тем, что из газеты, из журналов вырезали строчки Священного Писания, если где-то они встречались в атеистической литературе, наклеивали в тетрадки, и таким образом постепенно у них эти тетрадки заполнялись цитатами, и они уже могли ориентироваться, о чём же там, в Евангелии, написано. Вот, до того доходило. Ну, а с другой стороны, мощь пропаганды, вот эти три фильма — «Иванна» (фильм антикатолический), «Тучи над Борском» (фильм антипротестантский) и фильм «Чудотворная» (это фильм антиправославный) — вот три таких самых известных фильма того времени, ну, со всеми этими штампами, против которых, конечно, всегда есть что возразить, но возразить-то в условиях той жизни, тоталитарного террора, невозможно.

А. Митрофанова

— Андрей Александрович Кострюков, доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, проводит с нами этот «Светлый вечер».

Знаете, какая интересная штука? Я читала про эти фильмы — и я не видела ни одного из них. При том, что, понятно, я не занимаюсь кино профессионально, я абсолютный любитель и профан, но какие-то базовые вещи всё равно на слуху, и, естественно, и Бондарчука, и Тарковского, и Эйзенштейна, и Ромма все мы знаем и смотрели. А перечисленные вами фильмы я не видела никогда. Может быть, это тоже, знаете, такой момент, что история что-то расставляет по своим местам? (Смеется.)

А. Кострюков

— Ну, знаете, в советские годы и я их не смотрел (ну, может быть, из-за того, что когда начал интересоваться, уже пришла спасительная для Церкви перестройка), а посмотрел уже относительно недавно в Интернете. Ну, и могу сказать, что действительно поставлено на очень хорошем уровне художественном — да, там действительно и актёры стараются, и снято всё правильно, не как сейчас (многое снимают, по-моему, одним дублем), а действительно так всё в этом отношении очень так профессионально. Но сама вот эта постановка, вот этот священник, неверующий в Бога, в фильме, вот этот карикатурный и неприятный образ чудотворной иконы, которую нашли мальчики вот эти верующие, похожие на каких-то там дремучих то ли разбойников, то ли ведьм, «правильная» атеистка-учительница — ну, весь этот набор, там, конечно, присутствует. На кого-то это влияло. И, конечно, если человек интересовался верой, если вот что-то там стукнуло ему в сердце, то он, понятно, обрекал себя на риск.

Но один покойный священник мне рассказывал, как он ездил в Почаевскую лавру как раз в те годы. Он говорил, это было сопряжено с риском, что милиция и дружинники выявляли тех, кто приезжал в лавру в паломничество, и их арестовывали. Почаевскую лавру пытались закрыть и при Хрущёве, и при Брежневе, ну, считали, что это очень легко — ведь она как-то на периферии находится. Какие там претерпели страдания монахи, в том числе, святой Амфилохий Почаевский, которого чуть не убили — там, добили до полусмерти, с трудом выжил, после чего принял схиму, как там монахов хватали, выселяли, на машинах выбрасывали, ставили штамп в паспортах, что они выписаны, и запрещали возвращаться, отключали коммуникации — чего там только не было. И были случаи изнасилований и убийств дружинниками даже паломниц, это хорошо известно.

И вот я спрашивал своего собеседника, вот этого священника: «Ну как вас могли арестовать? Ну вот вы едете на поезде в Почаев, приезжаете... Ну, а что, может быть, вы просто едете, по другим делам, не обязательно в лавру?», на что он мне ответил: «Ну, милиция же все-таки отличала человека местного от приезжего, тем более, из Москвы. То есть, видели, что я еду в поезде, спрашивали: «Куда едешь?» — «Вот в Почаев». И тут следовал такой вопрос: «А ты что, верующий?» Ну, и вот как тут отвечать? Ну, конечно, в таких случаях приходилось отвечать «верующий» — и всё. Ответишь «неверующий» — отречёшься, но за то доедешь до лавры, но это какой груз на совести! А проявишь исповедничество — ну, и всё, задержат. Конечно, не посадят, но сообщат на работу, на место учёбы, что вот, замечен в паломничестве в монастыре, в очаге мракобесия, — и всё, и дальше уже в институте предпримут меры вплоть до отчисления. Так что вот... Ну, как он мне рассказывал, он тогда все-таки доехал, обошлось, но сколько было случаев и противоположных! Так что, конечно, шли вот на такое исповедничество. Но если человек на это решался, то, понятно, шёл на риск и знал, что могут и уволить, и из института выгнать, но уже выбирал свой путь, и это было искреннее христианство таких людей. Ну, если мы говорим о детях священников, то, наверное, им было проще, потому что они видели, как живут их отцы, уже к этому привыкали и уже были знакомы с учением Православной церкви, им-то попроще. А вот для людей со стороны было сложнее — из-за того, что и узнать о христианстве было намного тяжелее. Ну, вот Господь так воздвигал то в одном месте, то в другом, то в третьем, через встречу с кем-то, через случайно прочитанный текст людей к Богу.

А. Митрофанова

— Упомянутое вами издание, направленное на атеистическую пропаганду — журналы «Знание» и, собственно, «Наука и религия», — названия-то какие! Они же авторитетные, весомые — «знание», да? Или «Наука и религия». Это же воспринимается сейчас как бренд определённый! И машина, работающая... Вот запущена машина пропаганды, и, собственно, эти журналы, которые обслуживают эту машину. Сколько же... Вот я просто думаю: сколько людей там работало? И неужели у них не возникало вопроса в голове: «А тем ли я занимаюсь?» И слышала — ну, это, правда, уже более поздние времена — историю от старших знакомых, друзей, что попадались такие профессора по научному атеизму, которые так ответственно обучали, ну так ответственно (ну это уже 80-е, правда) обучали детей научному атеизму, приводя им цитаты из Священного Писания, из святых отцов, что после этих занятий молодые люди периодически друг друга обнаруживали в каком-нибудь ближайшем открытом... ближайшем к институту незакрытом храме, если такой попадался. Ну, то есть... Ну это уже все-таки перестроечное время. А вот хрущёвские вот эти времена, когда, казалось бы, такая машина пропаганды, и ведь мыслящие люди — как? Как это возможно?

А. Кострюков

— Ну, тут объясняется, я думаю, тем, что человека просто этому учили, и он уже этим занимался. Знаете, порой встречая пожилых людей, которые были причастны к этой атеистической пропаганде, но уже в старости, там, в 90-е годы от всего этого отошли... то они как-то так виновато улыбались и говорили: «Ну нас же так учили». Вот в этом и беда, в этом беда, что мы потеряли дар рассуждения. Дар рассуждения, по святым отцам, это наивысший дар. Оправдываться тем, что так учили, нельзя. Что «учение без размышления — просто бесполезно, а рассуждение без учения опасно», это слова Конфуция, дохристианского философа. Так что, наверное, его слова и сейчас для нас актуальны — рассуждение нужно. Что-то... Впитать какую-то информацию, но совершенно не рассуждать — вот тогда мы к этому и придём, мы тогда и придём к тому, что себя просто оправдаем, снимем ответственность: «Вот нас так учили, и я этому учу». А если потом появились какие-то сомнения, во время этой атеистической работы, то человеку уже поздно что-то менять, если у него устоявшийся быт, там, маячит хорошая пенсия, уходить с работы не хочется, да и зачем? Дело в том, что в хрущёвские годы уже настолько развратили народ атеизмом и вот этой псевдонаучностью, что некоторые совершенно искренне думали, что с религией покончено навсегда. Вот сейчас вот умрут эти бабушки и старички, которые ещё ходят в церковь, и всё на этом закончится. И об этом, помнится, говорил Святейший Патриарх Кирилл — что когда он сам готовился к поступлению в семинарию, к учёбе, то знакомые священники его отца говорили: «Да зачем ты отдаёшь сына туда учиться? Ну видно же, что всё, всё уже скоро закончится с религией, всё явно идёт к концу. Для чего его обрекать на такой путь? Куда он потом пойдёт, после семинарии, когда окончательно вера исчезнет?» Вот. Так что, конечно, тут вот преодолеть такое мышление и пойти путём веры на исповедничество — это было очень важно. Ну что ж, и люди действительно шли, получали образование, ну, и, в конце концов, в Церкви действительно заняли своё место. Так что вот что могу сказать про тех, кто преподавал этот атеизм.

Ну, знаете, дело в том, как мне ещё представляется, что эти преподаватели научного атеизма и не всегда верили на самом деле в то, что они преподают. Ну, я не хочу сказать, что они были все тайными верующими, — нет, ни в коем случае, — но вполне могли и понимать, что и атеистическая пропаганда не всегда бьёт в цель, и могли верить, там, при этом во что угодно — в какой-то высший разум, в то, что что-то есть, или в экстрасенсов и прочему... Мы помним, что все эти экстрасенсорика, йога были очень популярны уже в 80-е годы, при позднем Брежневе. То есть, всё это развивалось как замена веры в Бога. И, наверное, из-за того, что эти люди были, в принципе, равнодушны к таким вещам, они потом достаточно успешно переквалифицировались — просто в преподавателей научного атеизма при Горбачёве, в 90-е годы, и дожили свой век. Таких атеистов, которые были очень активны в годы хрущёвские и позже и дожили до перемен в нашей стране, и которые остались такими же ярыми атеистами, очень мало. В основном все как-то нашли свои ниши.

А. Митрофанова

— Снова и снова, завершая программу из нашего цикла о гонениях за веру в Христа и гонениях на Церковь в ХХ веке на территории СССР, думаю о том, что все-таки вся эта история, все эти этапы этих гонений, всех этих репрессий, они подчёркивают тот факт, что Церковь — организм богочеловеческий. Потому что так её пытались искоренить, так её пытались уничтожить, всё — и вот пожалуйста, да? ХХ век позади, а Церковь возрождаться начала уже даже в конце 80-х.

И, конечно, я напоминаю, что 30 октября традиционно на Бутовском полигоне проходит акция «Голос Памяти», в которой могут принять участие все желающие. Начиная с 10:30, после Божественной литургии, которая проходит в храме Новомучеников и Исповедников Русской Церкви ХХ Века, в 10:30 начинается эта акция с чтением имён всех убиенных на Бутовском полигоне. 20 тысяч 762 человека, жизнь которых оборвалась в этом месте. И каждый из нас, кто имеет возможность и желание, может в этот день (в течение, ну, светового дня и даже по завершении светового дня, вплоть до вечера акция с чтением имён проходит) приехать на Бутовский полигон, встать в очередь и прочитать имена из Книги Бутовской Памяти.

Я, Алла Митрофанова, благодарю вас за внимание. Андрей Александрович, спасибо вам еще раз за то, что пришли сегодня к нам. Андрей Александрович Кострюков, доктор исторических наук, профессор Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, был в нашей студии. До свидания, и до встречи в эфире!

А. Кострюков

— Всего вам доброго!

---

Все выпуски программы Светлый вечер

• Светлый вечер с Владимиром Легойдой
• «Религия — церковный и светский взгляды». Константин Антонов
• «Святой исповедник Иоанн Летников». Михаил Воробьев

---

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов