«Церковный центр помощи в Северодонецке». Ирина Белоус, Яна Кривоконь

Скачать

У нас в гостях были координатор церковного центра помощи в Северодонецке Ирина Белоус и ее дочь — доброволец Патриаршей гуманитарной миссии Яна Кривоконь.

Ирина рассказала, как она впервые решилась поехать в зону боевых действий, как эта поездка повлияла на ее жизнь, с какими трудностями пришлось столкнуться и почему, несмотря на все сложности и опасности, она приняла решение возвращаться туда и координировать церковный штаб. Яна поделилась своей историей, как она оказалась в Северодонецке и каким был ее опыт помощи нуждающимся людям там. Разговор шел о том, как Церковь сегодня участвует в благотворительных инициативах, какую конкретно помощь оказывает церковный штаб пострадавшим жителям в зоне боевых действий, а также кто и каким образом может стать волонтером штаба.

Ведущий: Василий Рулинский

В. Рулинский

— Здравствуйте, друзья! Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим в этой программе с теми людьми, которые занимаются социальным служением и видят в этом смысл служения Богу и людям. Сегодня у нас в гостях Ирина Белоус — координатор церковного центра помощи в Северодонецке. Добрый вечер, Ирина.

И. Белоус

— Добрый вечер.

В. Рулинский

— И Яна Кривоконь, дочь Ирины — доброволец Патриаршей гуманитарной миссии, которая несколько раз уже была в зоне конфликта, помогала людям. Яна, добрый вечер.

Я. Кривоконь

— Добрый вечер.

В. Рулинский

— Меня зовут Василий Рулинский, я пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Этот разговор мы посвятим такому удивительному явлению, когда люди, совершенно, казалось бы, не знавшие о том, что они могут где-то пригодиться, а потом оказывается, что очень нужны в каком-то месте, и это становится очень важным смыслом их жизни. Об этом служении добровольческом мы и поговорим. Ирина, вы — координатор церковного центра помощи в Северодонецке, у вас такая интересная должность. Давайте как-то мы нарисуем картину — а что это такое, где это находится почему там нужна помощь, и что вы вообще делаете?

И. Белоус

— Северодонецк — сейчас такая прифронтовая территория, и очень удивительно, что линия фронта проходит с двух сторон.

В. Рулинский

— Как это — с двух сторон?

И. Белоус

— Получается, со стороны Рубежного и со стороны Лисичанска, полукольцо такое. Это как раз те территории, за которые идут бои.

В. Рулинский

— Под украинским контролем, да?

И. Белоус

— Да, абсолютно верно. И поэтому даже сейчас эта территория считается красной зоной. Там бывает по вечерам очень громко, по ночам бывает очень громко, бывает даже днём очень громко, но люди в этом живут. Люди начинают даже возвращаться уже в свои дома. Почему нужны там мы? Во-первых, одним из первых туда пришел наш центр церковной помощи, мы ещё помогали людей доставать из подвалов. Там не было никаких государственных органов, социальных служб, то есть государственные органы условно были, они были назначены, но социальных служб не было. И мы были теми руками, теми плечами, которые помогали людям возвращаться к мирной жизни. Мы помогали оформлять документы. Мы с социальными службами изначально даже вместе формировали списки тех людей, которым нужна в первую очередь помощь. Мы собирали все документы бабушкам, которые были маломобильные, инвалидам, чтобы оформить им российские паспорта. Ну и, конечно же, раздавали гуманитарную помощь, которую милостиво помогают нам всегда собирать, в том числе и наши слушатели. Раздавали, потому что, когда у них не было ни документов, ни пенсии, ничего, им было достаточно сложно без нас выживать. Они приходили практически раздетые, ни подушек, ничего. Это могла быть разрушенная квартира, а им дали временное жилье. Это могла быть их квартира, но выбиты окна и внутри все разрушено, сожжено. И вот наша миссия закупала посуду, одеяла, обогреватели, это кроме того, что мы выдавали продукты. Но больше всего они благодарят за то, что мы просто были рядом. Люди приходили, и сейчас даже приходят те, которые возвращаются, и говорят, что благодаря нам они выжили, но не только потому, что у них была еда, но мы вернули им веру в жизнь. То есть они вышли — всё разрушено, ничего нет и было непонятно как жить, а мы были рядом. Мы, конечно, не говорили, что всё будет хорошо, мы просто им говорили, что мы рядом. Иногда кого-то нужно было послушать, иногда кого-то нужно было перевезти в свою квартиру, иногда просто нужно было прийти и сказать: «ну да, страшно, разрушено, но глаза боятся, а руки делают». И мы обозначали то, чем можем помочь. Я иногда социальные службы города Северодонецка называю нашими лучшими рекламодателями, потому что, когда к ним приходят с очень сложными случаями, и эти случаи никак невозможно урегулировать по закону, то есть у них нет таких полномочий, и услуги эти не оказаны, они отправляют к нам, говорят: «Идите к добровольцам, они что-нибудь придумают».

В. Рулинский

— И придумываете?

И. Белоус

— Ну, придумываем. Сначала, конечно, теряешься, потому что бывают очень сложные случаи, а потом внутри себя помолишься, говоришь: «Господи, помоги», и приходит прямо сразу решение. Конечно, ситуации очень бывают сложно исполнимы, но ты начинаешь, есть такое выражение в психологии, «есть слона по кускам». То есть: так, надо обеспечить его безопасность (или её), теперь нужно вот это, теперь нужно то. И делаешь маршрут помощи, расписываешь его. У нас есть картотека наших подопечных, мы практически всё записываем, чтобы ничего не потерялось и не дай бог, чтобы мы там забыли про какую-то бабушку, дедушку или ещё что-либо в этом роде, и именно какой вид помощи нужно оказать. Потому что у нас есть, допустим, мужчина, он очень пожилой, ему почти под 80, он пришёл в наш центр и говорит: «Да мне не надо продуктов, вообще ничего не надо. Я настолько одинок, у меня умерла жена во время всех этих действий, и в мою квартиру по четыре месяца никто не стучится». И вид помощи ему — это то, что мы приезжаем к нему, говорим «мы здесь», обнимаем его. Он приходит к нам, кстати, это самый мой любимый поклонник, потому что сейчас он приносит мне астры и гладиолусы.

В. Рулинский

— Ему же тоже хочется о ком-то заботиться, это обычное человеческое чувство. Северодонецк, в моём представлении, то, что я слышал от добровольцев и координаторов, которые туда ездят, это, наверное, одно из самых сложных мест из всех локаций, где помогает Русская Православная Церковь сейчас, наш Синодальный отдел по благотворительности и уже сейчас — Патриаршая гуманитарная миссия. Город пострадал не меньше, чем Мариуполь, и эти совсем обугленные, стоящие, можно сказать, в такой бесприютной тоске, зияющие наполовину своими дырами многоэтажки, которые просто по всему городу, там до сих пор ещё не всё привели в более-менее человеческий вид, и на фоне того, что морозы, холода, без отопления, без света, без связи — город же без связи до сих пор?

И. Белоус

— Да, как раз нужно обратить внимание, что город полностью без связи, там нет ни мобильной связи, ни интернета, ничего.

В. Рулинский

— В городе жило до всех событий около 250 тысяч человек, а сейчас, получается, несколько, десятков тысяч живёт?

И. Белоус

— По тем данным, которые мы смотрели (не знаю, насколько им можно доверять), но во время военных действий осталось 20 тысяч, а сейчас говорят, что 45 тысяч.

В. Рулинский

— Это место, о котором люди после возвращения оттуда говорят: «Мне не было так тяжело нигде, как в Северодонецке», причём это говорят люди, прошедшие и Мариуполь, и Донецк, и самые такие вот, казалось бы, тяжёлые места. Нет, все говорят, что в Северодонецке особо тяжело, именно там чувствуется такая охватывающая тоска, гнёт, печаль, какая-то беспросветность чувствуется. У вас есть такое чувство, Ирина, от этого всего?

И. Белоус

— Я могу сказать, что в первый раз, когда я поехала, в марте этого года, это была моя первая поездка в качестве координатора, и был где-то асфальт, где-то чёрный снег, всё серое, у меня, конечно, защемило сердце — как раз то, о чём вы говорите, прямо чётко встало перед глазами. А уже, во-первых, очень много отремонтировано, дома раскрашены в яркие, веселые цвета и очень много зелени. Весной это был город, просто утопающий в сирени. Потом он утопал в розах, потом начали цвести плодовые деревья, яблони. И сейчас я уже прямо люблю Северодонецк, возвращаясь туда, всё хорошо. И у многих людей уже нет такого гнетущего состояния, потому что многие дома отремонтированы, ушли надписи со многих зданий: «мин нет» или «разминировано», «заминировано», отремонтированы многие улицы. Но есть часть города, которая связана с химзаводом «Азот», она ещё даже наполовину не разминирована, туда не ходят.

В. Рулинский

— Там военные действия как раз шли, да?

И. Белоус

— Да. И когда я случайно туда заехала, то увидела действительно такую апокалиптическую картину. А сейчас в городе уже более-менее нормально, и мои добровольцы сейчас выходят, говорят: «Ой, как красиво!»

В. Рулинский

— Давайте сейчас озвучим то, как записаться в добровольцы. Добровольцы сейчас очень нужны, и в Северодонецке тоже. Записаться можно, зайдя на сайт помочьвбеде.рф, там вся информация о том, как Русская Православная Церковь помогает в зоне конфликта с первых месяцев 2022 года, когда всё началось. Можно записаться в добровольцы, поехать в тот город, куда вы хотите. Необязательно в Северодонецк, хотя хотелось бы туда, вот Ирине особенно хотелось бы. Но если вы хотите в другой город, тоже очень востребована эта помощь, можно про все направления почитать там, можно сделать пожертвования. Ну и, конечно, также телеграм-канал «Дела Церкви», где можно читать все интересные истории про социальное служение Церкви. Ирина, мы немножко проговорили, собственно, что такое помощь Церкви там, в Северодонецке, в каких условиях живёт город, а как вы оказались в этой истории? Мы потом и у Яны спросим, но сначала с вас давайте начнём, потому что, по-моему, всё-таки вы первая в эту историю включились. Как вы вообще узнали, что Церковь помогает, или вообще про Церковь узнали потом?

И. Белоус

— Я была подписана на одного известного человека из музыкальной среды, она тоже верующая, и в одном из постов она написала: «Была бы возможность, я бы поехала туда-то». А я была добровольцем нашего Курского центра помощи церковного. Я записала, позвонила туда и сказала, что завтра хочу уже поехать.

В. Рулинский

— Я, кстати, не озвучил телефон: 8 800 70-70-222 — телефон горячей линии нашего Синодального отдела по благотворительности, где можно записаться в добровольцы, и не только, кстати, поехать в зону конфликта, а в любом городе России, если вы хотите помогать, вас соединят и подскажут, где нужна помощь, где вы можете быть полезны. Простите, что я так прерываю, но это очень важно.

И. Белоус

— Это очень хорошая информация, потому что иногда люди не могут воспользоваться сайтом и спрашивают, где им брать контакты. Так вот, я говорю, что хочу записаться добровольцем. Мне предложили несколько видов служения: и госпиталь, и центр помощи, и пункты временного размещения. Я подумала, что пункты временного размещения, где находятся бабушки и дедушки, наверное, это такой, не очень актуальный вид направления, потому что всё-таки центр — это хорошо, там всё видно, там идёт движение, госпиталь — тоже понятно, а вот бабушки и дедушки, там памперсы и все остальное, на это вот нужно было решиться. Это был мой внутренний вызов.

В. Рулинский

— То есть вы решили: мало людей на это откликается, поэтому я пойду туда — в таком ключе, да?

И. Белоус

— В общем, да. Это был мой внутренний вызов себе, я думала: как я с этим справлюсь? Я приехала в пункт временного размещения и как-то включилась вот мыть бабушек, первый раз я меняла памперс, нас обучили, как это можно сделать. И именно в этом служении — вот то, в чем проблематика нашего XXI века, как сейчас говорят, — у меня начали возвращаться смыслы в жизни. То есть что ты не просто живёшь, у тебя всё хорошо, а что ты живёшь и ещё кому-то помог, ты кому-то нужен, кто-то без тебя не может. И, конечно, если ты один раз попал, то это уже затягивает. Потом так получилось, что мы переезжали из одного города в другой город, вернулись в Москву, у моего мужа проекты в разных городах, и я смотрю, что необходим в Северодонецке координатор. Я позвонила координатору, который координировал меня в Курске...

В. Рулинский

— Ирина Худякова, да?

И. Белоус

— Да.

В. Рулинский

— Ну, Ирина здесь была, поэтому можно озвучивать эти имена.

И. Белоус

— Да, я позвонила Ирине, и она такая: «Ирочка, вот такой человечек, как ты, нужен в Северодонецке. Конечно, я сейчас всем скажу, чтобы тебя взяли». И какое-то время не было ответа, я подумала, что, наверное, Господь не благословил, поговорила ещё со священником, который меня духовно окормляет. Он сказал: «Ну, конечно, Ирина, когда, если не сейчас, послужить Господу именно так, как Он нам заповедовал», то есть именно сейчас, в это время. Ну и вот я поехала в Северодонецк координатором. В первую мою смену я была там вместо двух недель — четыре, потому что некому было сменить.

В. Рулинский

— Ну, уже хорошее начало.

И. Белоус

— Да. И когда я спросила отца Михаила, Наташу, говорю: «Ну дайте мне обратную связь, я справилась или не справилась?», они сказали: «Ну ты же не убежала через три недели». Я говорю: «А, то есть по критерию этого достаточно было — просто не сбежать?»

В. Рулинский

— Северодонецк — такое сложное место, видимо, считалось.

И. Белоус

— И вот тогда я поняла, что такое служение — это когда ты реально отсекаешь своё, то есть, если ты только включаешь своё, типа «я сейчас порешаю, я такой умный, я такой опытный», то ничего не получается. Отсекаешь это, говоришь: «Господи, помоги!», и тут же решение, тут же помощь, тут же люди приходят. И это был такой процесс, с учётом того, что я до этого работала руководителем, и в достаточно топовых позициях, для меня это был такой хороший курс по духовному менеджменту. То есть когда ты уже и тут карту простроил, контрольные точки проставил, ты вроде всё просчитал: в негативном вот так случится, в позитивном вот так, посередине — плюс-минус... А Господь говорит: «Нет, оно будет совсем по-другому». И у меня начали возвращаться вообще смыслы, то есть я понимала, что сейчас живу для чего-то. Всё, что я наработала за время своей жизни, чему я обучилась, какой получила опыт, я сейчас использую для помощи другим, которым она нужна, и это было такое осознание!.. Говорят, когда мы плачем, душа чистится: я вернулась домой и, наверное, сутки проплакала от осознания этого всего, почему я раньше этого не замечала в жизни. До этого я ведь тоже старалась кому-то помочь, но это было очень глубоко. Но я очень боялась, что не справлюсь со всем своим опытом, а Господь помог: ко мне приехали добровольцы, такие же топовые, мы беседовали, и одна из них говорит: «Слушай, ну бизнес по сравнению с многозадачностью здесь просто отдыхает». Там было очень много задач, и мы вдвоём выстраивали эту систему, чтобы было и хорошо нашим добровольцам, и хорошо нашим подопечным, и чтобы центр мог работать ввиду таких сложных условий, когда нет связи, нет интернета, мы бегаем ножками, ездим машиной.

В. Рулинский

— Яна, а можете вы тоже поделиться, как вы оказались в этой истории, как начали помогать? Я так понимаю, повлияло возвращение мамы, которая проплакала день, или нет?

Я. Кривоконь

— Ну, тут скорее повлияло вообще мамино служение. Когда мама сказала, что поедет координатором, мы спросили: «Куда?» Она такая: «Да... в другой город». — «В город какой?» — «Ну, в Северодонецк». Мы открываем с папой карту, папа в прошлом там отслужил, мы смотрим и понимаем уровень опасности. И мама ещё: «А, и кстати, у меня связи тоже там не будет». То есть мы не будем знать вообще ничего о ней. Сказала, что на две недели всего. Мы такие: ну ладно, две недели мы как-то переживём это. А потом три недели, четыре недели, она периодически выходит на связь, но всё равно, когда человек всегда в доступе у тебя, ты можешь с ним связаться и узнать, как он, а тут человека нет, и меня отправил сначала в разведку папа, узнать, что она там делает? Причём получилось, что папа уезжал в командировку, это была Страстная неделя и Великий Праздник потом. Я думаю: брат в командировке, папа в командировке, ну что, поеду к маме хотя бы к маме. У нас принято, что мы всегда вместе с семьей на Рождество и Пасху. Конечно, повезло, что мы ехали на машине, такое было погружение в эту всю атмосферу, и мама многое рассказывала. Но я могу сказать честно, у каждого добровольца будет свой опыт, то есть даже если мы расскажем тысячу, миллион историй, у каждого будет своя история, свой опыт.

В. Рулинский

— Какой у вас был опыт?

Я. Кривоконь

— Ну, если мама ревела после того, как вернулась, я ревела на четвёртый день.

В. Рулинский

— Почему?

Я. Кривоконь

— Там была моя подопечная, Царствие ей Небесное, она почила. Это был удивительный человек, я после неё поняла, зачем мы здесь. Причём этой бабушке ничего не нужно было, ей нужно было просто, чтобы с ней посидели, подержали за руку, она рассказывала удивительные истории. Она ещё была похожа на мою прабабушку, но не внешне, а вот именно как-то душой. И мы с мамой вышли с другими подопечными, я села и реву. Они такие: «Что случилось с Яной?» А мама сказала: «Оставьте её, это душа чистится». Так вот, если первый опыт у меня был добровольцем на машине, во второй раз это было 45 градусов жары, у нас не было ни одного водителя и по городу ходили пешком. Мы были все сгоревшие, сорок тысяч шагов в день это минимум, и ты устаёшь до невозможности просто. Мы не засыпали — мы теряли сознание на подушке.

В. Рулинский

— Ужас какой.

И. Белоус

— Тестировали и такой вид помощи, тоже новое что-то узнали.

Я. Кривоконь

— Ну да, но это единственная смена такая была, слава богу. Но ты приходишь в некоторые дома, к некоторым людям, и понимаешь, для чего ты это делаешь. То есть у тебя тело может уже фактически отказываться двигаться, потому что оно очень сильно устало, но вот эта маленькая искорка, эти улыбки, эти глаза, особенно когда идёшь по городу: «А, добровольцы из Церкви! Так мы вас знаем, возьмите конфетки!» Потому что уже узнают, я служила ещё в жилетках, сейчас это футболки, и они громче нас говорят, мы идём в них, и все действительно нас знают.

В. Рулинский

— А на этих жилетках «Добровольцы Русской Православной Церкви» написано.

Я. Кривоконь

— Абсолютно верно. И эти жилетки действительно говорят громче, чем мы уже. Вплоть до того, что люди рассказывают свои секреты, и мы уже просим их остановиться. Например, рассказывают, где деньги лежат. Я говорю: «Вы меня первый раз видите, мало ли кто я такая, зачем?» Он такой: «Так вы же наши, я же вас знаю!»

В. Рулинский

— Сразу чувствуют своего человека.

И. Белоус

— Да, там доверие к этим жилеткам очень высокое. Мы, когда идём по улице, к нам подбегают люди и говорят: «Вы единственные, кто помогает». Благодаря всем нашим координаторам, добровольцам, которые были в Северодонецке, они так сделали узнаваемый бренд добровольца Русской Православной Церкви, что, как только видят наши жилетки, подбегают и просят помощи для себя или для кого-то, что-то рассказывают. Если я решила пройтись пешком, отдохнуть, типа, то к моменту, когда я дохожу от штаба до дома, мне уже на следующий день пять-шесть задач прилетело.

В. Рулинский

— Если у вас появилось желание помочь, присоединиться к этому замечательному движению «Милосердия», то можно это сделать двумя способами. Можно зайти на сайт помочьвбеде.рф, там узнать всю информацию о том, как присоединиться к помощи, и в Северодонецке тоже, и в других городах сейчас очень добровольцы, ремонтники нужны, и можно там же сделать пожертвования. Также есть сайт diaconia.ru, сайт Синодального отдела по благотворительности, там про всё социальное служение Церкви можно узнать и поддерживать его. Еще есть телеграм-канал «Дела Церкви», там история социального служения Церкви. И, конечно, телефон, про который мы уже сегодня говорили, по нему можно позвонить из любой точки страны, бесплатный звонок в любое время дня и ночи. Если вы на Дальнем Востоке — не стесняйтесь звонить ночью, днём, в любое время: 8 800 70-70-222, по этому номеру всё расскажут, и вы сможете даже понять, когда вы сами хотите, через какой промежуток времени, в каком городе помогать. Можно в Находке, можно в Калининграде, а можно в Северодонецке.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Меня зовут Василий Рулинский, я пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях сегодня Ирина Белоус — координатор церковного центра помощи в Северодонецке и Яна Кривоконь, дочь Ирины — доброволец Патриаршей гуманитарной миссии. Мы в первой части программы немножко поговорили о том, как вы оказались в этой точке своей жизни, когда начали помогать в зоне конфликта. Яна, получается, первый раз вы поехали туда, руководствуясь общим желанием вашим с папой узнать, чем вообще мама занимается в этом интересном месте. А второй-то раз зачем? То есть во второй раз, я так понимаю, уже было какое-то личное желание?

Я. Кривоконь

— И в третий, и в четвёртый раз будет личное желание. (смеется) Мама очень правильно сказала, что, когда ты возвращаешься в Москву после этого, у тебя происходит небольшой слом, потому что там было всё понятно, там всё было выкристаллизировано. Во-первых, там Господь чувствуется, как, наверное, нигде в другом месте, то есть там реально понимаешь фразу «На всё воля Божья». Можно что-то запланировать и быть уверенным, что так и будет, но если на это воли Божией нет, то ничего не получится, вплоть до того, что может появиться человек, который скажет: «Не ходите туда!» — «Да нам туда и надо». — «Нет, не ходите!» У нас действительно была такая ситуация. А потом ты приезжаешь в Москву и такой: а как?.. Ну, то есть в Москве всё понятно, столько лет, жизнь выстроена, а ты вспоминаешь глаза бабушки Зины, глаза Сергея, и думаешь: а я хочу туда. В смысле я вечером не пойду к тому-то и тому-то? Во второй раз я принципиально хотела ехать не в мамину смену, потому что в любом случае мама опекает меня, я опекаю её, это немножко другой опыт. Всё равно мы с ней там пересеклись ненадолго, и это был другой опыт. Я сейчас понимаю, что ещё хочу поехать и прошу маму взять меня с собой.

В. Рулинский

— помочьвбеде.рф — ещё раз обращаем внимание, можно записаться там в добровольцы. Давайте немножко поговорим о том, что предшествовало этому выбору пути, потому что вы, Ирина, когда узнали, прочитав у какого-то музыкального исполнителя пост про возможность помочь в Курске, на тот момент были человеком, достаточно сильно уже сформировавшимся в плане своей церковной жизни, как я понимаю, да?

И. Белоус

— Да.

В. Рулинский

— Не все в такой ситуации оказываются, и, может быть, вы поделитесь о том, что предшествовало вот этому отклику на приглашение в Курск, как вы шли к Богу. У вас путь, я знаю, был очень непростой и очень интересный.

И. Белоус

— Да. Нас крестили же всех в детстве и интересно, что меня крестили совершенно другие моими именем: я в крещении — Наталья. Там нужно было предъявлять свидетельство о рождении, а папа был военнослужащим, его нельзя было предъявлять. И какое свидетельство нашли, так вот отъехали и покрестили. Я не воспитывалась в семье в вере. Были бабушки, которые молились и водили в храм, но так, не много, потому что бабушки всегда были далеко. И потом, говорится же, что Господь стучится к нам три раза в сердце, а потом уже там как доползёшь. Вот я, в общем, доползла. Рассказала священнику свою историю, он сказал: «Слушай, ну, у тебя два пути. Первый: ты возвращаешься, и Господь поможет и облегчит. А второй: там всё хуже, но, в принципе, тоже придёшь, но просто он дольше, этот путь». Я тогда занимала тоже топовую позицию, была заместителем генерального директора по строительству энергетических проектов, то есть я вся такая, вечно занята совещаниями, стройкой, работой с поставщиками, но думаю: ну ладно, я как-то встрою. И у меня настолько был мудрый священник, что он назначил послушание Причастия как лекарство. Если бы он так не сделал, наверное, я бы по своей гордыне не ходила причащаться. Я потом уже его спрашивала: «А почему так? Ну, есть же куча правил, подготовка...»

В. Рулинский

— То есть он вам не говорил готовиться фактически к Причастию, да?

И. Белоус

— Нет, главное, чтобы я держала Евхаристический пост, и я его держала, и служба от начала до конца, чтобы я на ней присутствовала.

В. Рулинский

— И это были ваши первые шаги в церкви?

И. Белоус

— Да, да. И вот я принимала Причастие как лекарство, потом спросила у священника, почему так, и он говорит: «Ну, потому что если в светской жизни вы были такой успешной, то в духовной вы даже не родились». А потом, конечно, он мне объяснил, как готовиться. Я была крайне возмущена, говорю: «Боже мой, что это? Это же постоянно читать, а когда работать и вообще жить?!» Я открыла свой молитвослов, говорю: «Какая хорошая книжечка, батюшка. Это на месяц молитвы?» Он говорит: «Нет, Ирочка, это вот утром и вечером». Я посмотрела, а это была тоненькая книжечка, там утреннее и вечернее правило, Последование к Святому Причастию и благодарственные молитвы, то есть вообще просто сокращенный вариант. Я думаю: ого! А потом он мне ещё открывает, говорит: «А вот это мы читаем, когда готовимся к Причастию». Я такая: ну всё, мне точно теперь не причащаться. Я читала, вообще ничего не понимала, меня это раздражало, думаю: ну как это так? Я же читаю такую литературу, сложную, а тут что? Это просто молитва, но они не читаются! Я пришла к батюшке, говорю: «Батюшка, я вообще не понимаю ничего». Он говорит: «Читайте-читайте. Зато бесы понимают, что читаете». И я так: ну хоть кто-то понимает, что я читаю. А потом он, понимая мою слабость, благословил мне вместе с телеканалом «Спас», там читают утреннее и вечернее правило, открывать молитвослов и вместе с ними молиться. Я сейчас очень часто смотрю «Спас», и когда попадаю на вечернее правило, вспоминаю, как с ними молилась. Вообще, неофитство — это же самая счастливая пора, это пора рождения, возвращение к Господу, когда тебя то в монастырь несёт, то ещё куда-то. Но прошёл год, и я поняла, что много чего не понимаю догматически, и книги, к сожалению, не давали этого мне понимания, потому что я вот открываю жития святых и на десятой странице закрываю, слёзы текут, понимаю, что всё, спасения нет.

В. Рулинский

— В том смысле, что это какая-то высокая планка, да?

И. Белоус

— Очень, да. То есть их жизнь святая, аскетизм, молитва, а тут утреннее и вечернее правило ты только освоил, слава богу, и вроде уже как-то читается — долго, но читается. Сейчас, кстати, на это у меня уходит очень мало времени, и оно льётся, но всё равно понуждаешь себя, особенно вечернее: начинаешь читать и так спать хочется, как будто всю жизнь не спал.

В. Рулинский

— Ирина, у вас, я знаю, был период, когда вы могли вообще быть фактически отвращены от Церкви не очень осторожной репликой священника. Когда я, немножко зная вас, услышал эту историю, то сильно исполнился не очень хороших эмоций по поводу этой реплики священника, честно говоря. Как-то захотелось, чтобы таких реплик было поменьше. Вот хорошо, что вы вернулись к этому, давайте расскажем всё-таки и эту историю тоже, если можно. Она же была после того, как вы эти шаги сделали, или до?

И. Белоус

— До этого. Это была моя первая попытка, мне уже тогда было 29 лет. Душа, она же христианка, она всегда ко Христу тянется, и очень тяжело было, я зашла в храм, посмотрела, что люди исповедуются, почитала про исповедь, тогда не было ещё интернета такого, как сейчас открыл и можешь всё прочитать. Мне сказали, как подготовиться к исповеди я не знала ничего о Причастии, и в принципе, я не знала ничего, честно скажу, но очень хотела, это была такая духовная и физическая потребность, вот я стояла в храме, и мне было легко. Я поисповедовалась, пошла на Причастие, не понимая, что это такое. И священник, который меня исповедовал, там было очень много исповедующихся людей, но я думаю, что он всё-таки меня перепутал, потому что вот этого именно греха, в котором он меня обвинил, то есть у меня много грехов, но именно этого не было. И он говорит прямо возле Чаши: «А как ты к Чаше подходишь, такая-сякая! Я что, на тебя епитимию не наложил? Накладываю на тебя епитимию!». Ну представьте, я в церкви, он озвучивает при всех конкретный грех, которого я не совершала. Ой, у меня прямо поднялось тогда всё. Я ему прямо так сказала, что вы меня обвиняете в гордыне, но, смотрю, у вас здесь всего не меньше. Я вышла, и мне было очень тяжело.

В. Рулинский

— И он вас тогда не причастил?

И. Белоус

— Нет, он епитимию же наложил, сказал чего-то там читать, но я даже не запомнила, потому что эти слова не были в обиходе моей жизни. А у меня по другой стороне — католики. И двоюродная моя сестра говорит: «А пойдём к нам?» Я пошла, и там так хорошо, все обнимаются и так далее. Рассказала эту историю католическому священнику. Он говорит: «Слушай, ну он не имел права так делать, вот у них там то и это, а вот у нас всё хорошо». Думаю, буду ходить туда. Но как-то вот не сложилось у меня.

В. Рулинский

— Долго ходили туда?

И. Белоус

— Нет, это было и не в родной стране, я посетила всего несколько служб. И всё равно как-то родного не было. А ввиду того, что я юрист, и мы изучаем разные науки, разную философию, у нас, на самом деле, очень качественное образование, и я увлеклась конфуцианством. Смотрю, думаю: всё здесь так правильно, всё так хорошо. И мне уже, в принципе, никто не нужен был, казалось бы, до тех пор, пока не случилась вот эта ситуация.

В. Рулинский

— Вы имеете в виду специальную военную операцию?

И. Белоус

— Нет, это моя личная трагедия, с которой я приползла в храм. Я же говорю, мы стучимся, а потом приползаем, вот я приползла, когда вот уже прямо совсем. Это была моя личная трагедия жизненная, с которой сама я уже физически не могла справляться. И вот я встретила там батюшку, про которого сейчас рассказывала. А когда прошёл год примерно после нашего с мужем возвращения к Господу, мы посмотрели друг на друга, это было так интересно, он посмотрел на меня, я посмотрел на него, и муж говорит: «Слушай, а как мы без Него-то жили?» Я такая: «Как?» Он говорит: «А это всё равно, что мы с тобой ездили на мотоцикле, без прав, без защиты, типа: вдруг пронесёт».

В. Рулинский

— Спасибо большое, Ирина, такую историю интересную, очень непростую вы рассказали. У Яны, я так понимаю, тоже есть какая-то своя история. Мне Ирина немножко до эфира рассказывала о том, что Яна была таким человеком, который фактически начал семью заставлять задумываться о каких-то смыслах главных. Расскажите, как это было и как потом всё складывалось?

Я. Кривоконь

— В церковь меня тоже бабушки водили, но бабушки далеко. И у меня ещё двоюродная бабушка пела на клиросе, у неё такой голос такой мощный был, и я любила её слушать, тем более я с детства с музыкой была связана. А когда переехала в Москву, у меня была замечательная подруга из верующей семьи. И она предложила однажды съездить вместе с ними в храм, я согласилась. В 12 лет ребёнок не сильно-то понимает, что происходит вообще, но я говорю: «Здорово! А когда ещё поедем?» Она говорит: «В следующее воскресенье». А я так удивилась что каждое воскресенье они туда ездят и потом втянулась. И были удивительные батюшки, ещё там была восхитительная воскресная школа...

В. Рулинский

— Там — это где?

Я. Кривоконь

— В Москве, на проспекте Мира. Насколько я помню, это храм святого Филиппа, прямо рядом с метро. И удивительные батюшки, они умудрялись как-то нас всех зацепить, при том, что мы были абсолютно разношерстной публикой с 12 до 16 лет. Вопросы задавали нам, например, «Так, а кто у вас святой? А ну-ка, попробуй найди». Это были «нулевые» годы, интернет ещё не был развит, и ты пытаешься найти святого, а я в крещении Иоанна, не могла найти. Пришла к батюшке, говорю: «Отец Александр, нет Иоанны». Он: «Ну давай её искать». И мы прямо садились, искали. И воскресные службы мне очень нравились, а особенно пасхальная служба. Когда мои друзья говорят, что православие не про радость, я всегда спрашиваю: «Вы хоть раз были на пасхальной службе? Вы хоть раз ощущали мурашки по коже, когда все кричат и искренняя такая радость, что Христос Воскрес? В смысле — не про радость? Я более радостных моментов в своей жизни не знаю, при том, что я много путешествовала, разные религии смотрела, много общалась, потому что мне в принципе интересно было о них узнать. Я отходила в своё время от Церкви, каждый проходит этот этап, и он, наверное, нужен, потому что ты потом возвращаешься более осознанно. Приходишь уже не потому, что подружка потащила в храм, но ты уже знаешь: это моя вера, это мой дом. Это дом, в который я хочу приходить каждое воскресенье и когда хорошо, и когда плохо, и когда просто помолчать нужно. Мы очень долго с родителями сталкивались в то время, потому что они были невоцерквлёнными, неверующими в некотором роде, и это был мой определённый такой подростковый бунт: я пойду в храм! А потом родители пришли, и мы поменялись местами, они говорят: «Пошли в храм», а я: «Не пойду!» А сейчас уже созваниваемся по субботам вечером и договариваемся: «К тебе или ко мне идем в храм?», мы живём немного в разных местах, и как-то стало проще. У нас, как я уже сказала, есть традиция на пасхальную службу стараться быть вместе, но это вариативно, потому что все работаем по-разному, бывают командировки. Но у нас есть семейная традиция: каждое лето мы собираемся в Ярославской области на крестный ход, где бы мы ни были, в каком бы состоянии мы ни были. Единственным исключением был ковидный год, когда родители лежали в другой стране: у папы 70 процентов поражения лёгких, у мамы — 35 процентов, и я понимала, что с этим ничего не сделать, шла одна за всех. Бог стал нашей традицией, как бы это ни звучало, но Бог нас объединил, соединил и ведёт. Иногда Он показывает, что по-другому мы бы не увидели Его никогда.

В. Рулинский

— Да, замечательная тоже история. Я знаю, что вы, Ирина, в своё время тоже мужа интересно приводили к вере. Как раз вы вспомнили, Яна, про крестный ход, вот расскажите лайфхаки православным супругам, как мужа всё-таки к вере-то привести, давайте.

И. Белоус

— Он был верующим человеком, но он сказал, что никогда не пойдёт на крестный ход, вообще никогда. Вот тебе хочется, ты и ходи. А моя племянница, дочка моей сестры, она же моя крестница, и я пошла с ней. Говорю мужу: «Слушай, а как? То есть я с пятилетним ребёнком, с коляской, одна, и ты меня бросишь?» Он такой: «Ну, может, Софью не брать?» Я говорю: «Нет, Софью я не могу не брать (мою крестницу), она должна пойти на крестный ход, я её крестная мама, за неё Господь с меня спросит, она пойдёт. Ну, ты же поможешь мне с коляской?» Он день думал. А потом ещё привезли вот эту коляску специальную, с проходимыми колёсами, а она тяжёлая очень! И он говорит: «Хорошо». И вот мы шли через болото, он нёс коляску, я несла Софью, он упал и сказал: «Я не поднимусь. Я просто не поднимусь». Я говорю: «Слушай, ты не можешь подняться, потому что ты не читаешь Иисусову молитву. Ты не молишься».

В. Рулинский

— Вот это ответ настоящей православной супруги! (смеются)

И. Белоус

— Я говорю: «Если ты сейчас будешь читать Иисусову молитву, то ты поднимешься, и Господь даст силы». И вот мы вдвоём с ним, я его поднимаю, читаем Иисусову молитву, и действительно дошли. А сейчас спрашиваю его: «Ты помнишь свой первый крестный ход?» Он говорит: «Мне казалось, что он бесконечный, очень тяжёлый был». А сейчас мы крестный ход проходим всей семьёй.

В. Рулинский

— Давайте ещё вернёмся к теме Северодонецка. Напомню, что Ирина — координатор церковного центра помощи в Северодонецке. И я думаю, что наши радиослушатели всё-таки хотели бы понять: а вот если они хотят помочь, какие виды помощи прямо сейчас там востребованы, актуальны? Что нужно людям и, собственно, что их ждёт? А главное, зачем вообще людям ехать добровольцами в Северодонецк?

И. Белоус

— Вот это прямо очень хороший вопрос, и те добровольцы, которые прошли через Северодонецк, уже дают на него ответы. Во-первых, я заметила, что добровольцы приезжают не из чувства вины, как многие думают. Нет, они приезжают из чувства изобилия, желания поделиться тем, что они накопили. К нам приезжают разные люди, это чтобы слушатели не подумали, что к нам приезжают только все верующие, воцерковлённые — нет, таких у нас приезжает процентов двадцать. Приезжают мусульмане, иудеи, просто неверующие люди, и в общем, у всех одинаковая реакция на служение. Сначала они приезжают на служение с настроем: «Спасём мир за один день!» То есть у них есть какой-то план, как они будут спасать. И когда ты уже начинаешь объяснять правила, говорить: «Ребята, вам будут доступны разные виды служения: иногда нужно и на кухне постоять, приготовить на всех добровольцев еду; иногда в компьютере посидеть, забить данные по подопечным и события, которые произошли; походить «в полях». В «полях» — это когда ты берёшь адреса тех, кому нужна помощь — например, бабушка лежит, не встаёт — берёшь акт первого осмотра, осматриваешь, лежит эта бабушка, не лежит, какая у неё ситуация, есть ли пенсия, есть ли документы, что ей нужно. Или просто отвозить продукты к подопечным, или поехать покормить их вечером, помочь перестелить кровать, помыть полы. Я стараюсь менять виды помощи в течение дня: если доброволец с утра простоял на кухне, приготовил, накормил, то после обеда он выезжает к подопечным. То есть мы делим функционал, и мои добровольцы говорят, что так легче. Допустим, у добровольца есть права, я назначаю его водителем, он садится за руль нашего автомобиля и понимает, что основная его функция — безопасно возить добровольцев, заправлять машину, следить, чтобы она всегда была на ходу. Я даю несколько адресов, и он сам рассчитывает время. Я всегда даю точку А и точку Б, а вот между этими точками есть пространство для творчества человеку, то есть нужно поехать, узнать, что с этой бабушкой (или дедушкой) и как мы можем помочь, адрес вот такой. И когда они ещё в первый раз приехали, знакомятся и начинают пробовать друг друга, например, «Вот у Яны хорошо получается простраивать маршрут, а ты тогда иди туда-то, а я тогда пойду соберу...», получается такой симбиоз. Добровольцам я часто говорю, что их Господь не просто так в группу послал, когда они уезжают, они — самые близкие люди по той причине, что там находится концентрат людей, прошедших фильтры, которых в других городах нет. То есть они откликнулись, значит, у них есть отклик в душе. Они готовы помогать, значит, они ещё не совсем эгоцентричны. Они готовы проявить смирение и потерпеть другого, в том числе и тех, кто в группе. Я часто говорю: «Если вам кто-то не нравится — поймите его, помогите друг другу, оглянитесь». И когда уезжают добровольцы — кстати, они после этого тоже общаются, и есть те добровольцы, которые стали очень близкими мне людьми, они в Москве. Представьте, в таком возрасте, мне 50 лет, а там еще приезжают еще старше. Вот с Казани приезжали женщины, одной было 73 года, другой — 68 лет, они объединились ровно потому, что они туда ехали, а сейчас они дружат и друг без друга вообще не представляют своей жизни. Это концентрат людей, которых очень сложно найти просто городах, в мирской жизни, не на служении.

В. Рулинский

— Вы знаете, я хотел бы уточнить такой момент: было озвучено, что люди едут туда, чтобы поделиться чем-то, от полноты своей, от изобилия своего, а вот Яна озвучила такую мысль, что эти слезы, которые льются, они очищают. И я не могу понять: либо ты очищаешься этим, либо от своего изобилия даёшь? Вот объясните мне как-то.

Я. Кривоконь

— Я по своему опыту могу сказать: согласна с мамой, что от изобилия, но у многих людей вопросы, которые они даже, возможно, не задавали ещё. И каждая смена открывает какую-то свою дверку, и вопросы находят ответы. Причём вторую смену я ездила со своим знакомым, и со стороны это удивительно наблюдать, когда ты знаешь человека в Москве, в миру, и смотришь, какая ситуация вокруг него образовывается в Северодонецке, ты понимаешь, что причину концентрата всех проблем, которые он не может решить в Москве, ему Господь пытается показать, что здесь он делает не так, как он делает не так, где он не так ведёт себя с людьми, возможно, где он не так реагирует. И если ты в этот момент останавливаешься в служении, говоришь «спасибо, Господи», ты начинаешь понимать, что не так в твоей жизни. Туда едут и от изобилия, некоторые едут туда из любопытства, очень многие; некоторые едут просто потому, что не могут стоять в стороне, ведь стольким нужно помочь. У меня в смене была девочка, которая помогала кошечкам, собачкам и прочим, она говорит: «Я животным напомогалась уже, теперь мне нужно начать помогать людям».

В. Рулинский

— Слава Богу, есть такие люди, а то я как-то к ним относился спорно, я их очень люблю, но с вопросом.

Я. Кривоконь

— Там она тоже кошечкам и собачкам помогала, но и людям очень много. То есть каждый едет со своим. Причём удивительные случаи бывают, там был человек не то что неверующий, он ленинист! Но он восстанавливал иконостас и учил нас восстанавливать, а в какой-то момент я смотрю, а мы молимся перед едой, и Александр коротенько: так, так, так. Вот как интересно.

И. Белоус

— Объясню, почему на третий-четвёртый день они плачут. Есть такой грех: окамененное нечувствие, и мне как-то один монах в Оптиной пустыни обратил на это внимание, то есть вроде как мы делаем, но душа уже не откликается. А там, начиная делать, душа начинает отогреваться, и на третий-четвёртый день действительно добровольцы плачут. Они говорят: «Я не знаю, я вообще в жизни не плачу», а тут у них слезы прямо льются. Они говорят: «Ирина, что это?» Я говорю: «Это нормально, плакать можно. Вот сколько нужно, столько плачьте» И обычно это, знаете, такие люди — коммерческий директор, генеральный директор, то есть в обычной жизни они там сильные такие вообще, а тут смотришь, она такая: «Я вообще-то генеральный директор...» Я говорю: «Ничего-ничего, нормально, плачь, всё хорошо». Вот это окамененное нечувствие начинает таять.

В. Рулинский

— Да, дорогие друзья. Вот для того, чтобы немножко растопилось наше сердце, иногда окамененное, можно поехать в Северодонецк. Помощь нужна не только там, и в других городах в зоне конфликта. Всё это можно узнать на сайте помочьвбеде.рф, там же можно сделать пожертвования. И по телефону 8 800 70-70-222, это единая горячая линия церковной и социальной помощи, можно узнать подробности и записаться в добровольцы точно так же. И координатор подскажет, подберёт для вас удобную смену, чтобы отпуск совместить с деланием добра и таким очищением своим сердечным. Конечно, я, узнав то, что сегодня вы рассказали, думаю, что больше людей откликнется, дай Бог. И ещё раз подчеркну, что помощь нужна не только в Северодонецке, нужны добровольцы-ремонтники в разных городах, в Ясиноватой, Мариуполе они трудятся, каждую неделю выезжают новые смены. И хотелось бы ещё рассказать о нашем телеграм-канале «Дела Церкви», на который приглашаем всех подписаться, Сайте Синодального отдела по благотворительности diaconia.ru, где можно узнавать всю информацию про социальное служение Церкви не только по линии помощи пострадавшим от вооружённого конфликта. Я сердечно благодарю Ирину и Яну за то, что вы включились в эту большую историю и что поделились сегодня с нами этим опытом. Я очень вдохновлен сегодняшним нашим разговором, спасибо вам большое. Сегодня у нас в гостях были Ирина Белоус — координатор церковного центра помощи в Северодонецке, и Яна Кривоконь — дочь Ирины и доброволец Патриаршей гуманитарной миссии. Меня зовут Василий Рулинский, я пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. Мы встретимся через неделю, до свидания.

Все выпуски программы Делатели

Другие программы

Актуальная тема