«Помощь бездомным и зависимым». Александр и Ирина Апанасенко

У нас в гостях были организаторы нескольких центров помощи зависимым и бездомным в Мурманске супруги Александр и Ирина Апанасенко.

Наши гости рассказали, что побудило их помогать страдающим зависимостями и бездомным, в чем такая помощь может заключаться и как общее благотворительное дело сблизило их так, что они стали семьей.

Александр также поделился, как, несмотря на то, что проходил реабилитацию в протестантском центре, пришел в итоге к православной вере — и как это повлияло на его дальнейшую жизнь.

---

Т. Ларсен

— Добрый день, друзья. Это проект «Делатели» на Радио ВЕРА. С вами Тутта Ларсен.

В. Рулинский

— И Василий Рулинский — пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности. У нас в гостях сегодня гости из Мурманска: Александр и Ирина Апанасенко. Александр возглавляет Отдел по профилактике зависимостей и утверждению трезвости Мурманской епархии и основатель, получается, двух, даже нескольких, ещё больше, центров помощи зависимым и бездомным в Мурманске. А Ирина, супруга Александра, получается, возглавляет сейчас одну из этих организаций, «Тёплый Север», помощи бездомным. Очень рады вас приветствовать.

Т. Ларсен

— Здравствуйте.

А. Апанасенко

— Здравствуйте, спасибо за приглашение.

И. Апанасенко

— Здравствуйте.

В. Рулинский

— Сегодня мы хотели бы поздравить, прежде всего, Александра с большой наградой. Недавно Александр стал победителем Всероссийского конкурса помощи бездомным имени Надежды Монетовой. Этот конкурс проводится как раз Синодальным отделом по благотворительности. И в Гатчине на большой конференции по социальному служению Александр был удостоин этой награды как лучший в этом году человек, можно сказать, помогающий бездомным в России. Но к этому служению пришли не сразу. И, я так понимаю, что долгий-долгий был. И зависимые, и бездомные — сегодня об этом будем говорить вообще, такие категории, можно сказать, людей, которые совсем не являются популярными для помощи, для того, чтобы собрать кого-то вокруг этого дела.

Т. Ларсен

— Да. и кстати, я так понимаю, что вы к этому служению, как и к вере человек, пришли скорбями, как многие современные делатели. И когда я читала вашу историю, у меня возникла такая мысль, я хотела вам задать этот вопрос: а вообще, может эффективно работать с зависимыми или с бездомными людьми человек, которые сам не испытал чего-то подобного в своей жизни? Я вот помню, как схиархимандрит Зосима (Сокур) говорил: «Хорошо, что я болею. Если бы Господь меня не посетил такими скорбями и болячками, я бы не знал, как вас утешать, как вам плохо бывает». Вот может ли действительно человек, который сам через это всё не прошёл, по-настоящему проникнуться жизнью этих людей, их проблемами, их историями и эффективно им помогать в результате?

А. Апанасенко

— Вы знаете, я скажу, что может. У нас одиннадцать сотрудников в реабилитационном центре. Из этих одиннадцати есть два сотрудника, абсолютно не имеющих отношения ни к алкоголю, ни к наркотикам. Это Надежда Сергеевна Мащенко, наша клинический психолог. Она мама троих детей, у неё муж, всё у неё отлично. И вот как-то она влилась в коллектив.

Т. Ларсен

— «Психолог» — ключевое слово. Человек, с ресурсом изначально.

А. Апанасенко

— Но всё равно она не имела никакого отношения к этому. И Алексей Котович — он вообще раньше был ваш коллега, он был журналист. Но ему это всё очень-очень надоело, и он решил что-то попробовать новое. И у нас получился такой момент, что нам нужен был консультант. Больше как консультант, так скажу грубо, охранник, чтобы там за порядком следил и какие-то задания принимал — у него чёткие должностные обязанности. И влился он так, что у него было уже высшее образование, и он пошёл дальше учиться. И сейчас он везде там, в Мурманске, на все передачи ходит, даёт интервью. Он очень хорошие лекции, прям такие зажигательные мероприятия проводит, прям мастер-классы. Ну молодец, прям включён. Вот они двое в команде у нас вообще никакого отношения к зависимостям не имеют.

Т. Ларсен

— Но всё-таки большинство людей пришли туда со своего дна, скажем так.

А. Апанасенко

— А все остальные девять — это оттуда, да, пришедшие оттуда, и наши воспитанники в том числе, которые уже дальше решили связать себя с этим служением, которые начали дальше развиваться. У нас вообще получилось так, что два вот они, получается, «мирские», которые вообще не имели никакого отношения. Под «мирскими» я подразумеваю, что никакого отношения они не имели.

В. Рулинский

— Не в том смысле, чтобы остальные — монахи, да?

А. Апанасенко

— Нет, тоже не монахи. А остальные — вот четверо из подопечных дошли уже до психологов, то есть дипломированных. Сначала реабилитация, адаптация, потом консультанты, потом обучение. И сейчас они уже психологи прям полноценные, и уже даже в штате как сотрудники. Конечно, в штате они не как психологи, а как консультанты, дежурные, потому что психолог в штате — это слишком. Их не может быть много. У нас всего их в штате четверо — всех же не сделаешь психологами.

В. Рулинский

— Александр, вот как раз вы говорите, что надо достичь дна, для того, чтобы как-то от него оттолкнуться. Получается, девять человек этого дна достигли. Вот вы пришли в студию без руки. И вы достаточно давно, я так понимаю, в таком состоянии находитесь. Это было вашим дном, когда это произошло, либо как бы до этого вы начинали понимать, что вы куда-то не туда идёте?

А. Апанасенко

— Да понимать я начал лет с 15 уже, что я куда-то не туда иду. Чтобы полностью осознать, мне, наверное, 15 лет и понадобилось — до 30-и. И, наверное, то, что я лишился руки — это ключевой момент. То есть я понимать-то понимал, но действий никаких не принимал. То есть я понимал, что делал плохо, понимал, что делал неправильно, а что с этим делать — я даже не задумывался. А если даже и задумывался, то как бы, видимо, так и должно быть. Вот как есть, так и есть, судьбу свою я, наверное, поменять не смогу. Наверное, я и сдохну от этого всего. Ну как бы все в моём окружении от этого умирают. Я вот сегодня прямо об этом с утра размышлял перед эфиром. У меня в подъезде на первом этаже жил парень, примерно у нас один-два года разницы с ним — Олег. Я на втором этаже жил, сосед Илья — на третьем этаже, два брата, и на пятом один. Из всех остался живой только один я. То есть все остальные погибли от наркотиков.

Т. Ларсен

— А что вообще случилось с нашим обществом, с вашим городом, с вашим подъездом? Почему это вдруг стало такой проблемой? Это 90-е, последствия развала Советского Союза?

А. Апанасенко

— Я думаю, что да. Что произошло? Но вот исходя из того, что я могу наблюдать — всё рухнуло. Учиться? А зачем? Город шахтёрский, у нас несколько шахт прям в городе.

В. Рулинский

— В самом Мурманске?

А. Апанасенко

— Нет, я вообще заехал в Мурманск, как я ещё шучу, вместе с углём. Есть такая Сибирская угольная компания, СУЭК называется, вот они в Кузбассе добывают уголь и транзитом через всю страну гонят это в порт Мурманск, и с Мурманска это отправляют. Я говорю, что я в Мурманск приехал с углём. То есть я родился в Кузбассе. Это кузбасский городок, 126000 населения, семь шахт, вокруг разрезы. Мы маленькими играли там на вагонетках, респираторы, селитры, электроламповый завод, бомбочки.

Т. Ларсен

— Привет Донбассу — примерно такая же история.

А. Апанасенко

— Кузбасс, Донбасс — примерно такая же история, да. А когда всё рухнуло — у меня же все дядьки, мои родственники, все на шахтах работали. Я помню эту историю, когда им водкой выдавали, потом японские телевизоры эти пошли, которые тут же прямо стояли рэкетиры и забирали за сто рублей, а потом они в комиссионных стояли по тысяче. То есть вот как раз, когда из еды салат, яйцо, и морская капуста, но я до сих пор её люблю почему-то. Конечно, это развал, это трагедия, страна рухнула, ориентиры все лопнули, разгул криминала. И доступность — ведь стоило же это копейки на тот момент.

Т. Ларсен

— Только хотела спросить: откуда вообще средства-то брались на то, чтобы травить себя? Но на самом деле вот это сибирская чисто тема такая. Мне кажется, там огромное количество... например, то, что рассказывал Андрей Бледный из своей жизни, рэпер, тоже как бы выживший и реабилитировавшийся человек. Но действительно, что я знаю, Омск, Пермь, Томск, Кузбасс — там какие-то совершенно чудовищные масштабы приобрело это бедствие, именно вот наркомания среди детей и подростков. Это какие-то преступные группировки там орудовали? Кто это там развивал, продавал и детей на это подсаживал? Есть вообще понимание, что происходило? Вся же страна разваливалась, но мне кажется, такого наркоманского угара, как в Сибири, не было нигде. Может, я ошибаюсь.

А. Апанасенко

— Давайте начнём с того — я не знаю, вообще об этом можно говорить, — то есть стакан мака стоил в три раза дешевле, чем бутылка водки, на тот момент.

Т. Ларсен

— А кто его туда завозил? Откуда в Сибири мак?

А. Апанасенко

— Цыгане. Как откуда? Подождите, мы его высаживали и как бы сами, так сказать, культивировали. Там всё растет, вообще всё: яблоки растут, вишня растёт. Сибирь — все думают, что там холодно. Ну да, зимой там холодно, но всё растёт. Поэтому возили цыгане, стоило это всё копейки. И знаете, всё-таки в моём, по крайней мере, окружении были группировки, где кто-то пьёт, и те, где кто-то травится. Вот те, кто пили, как бы считались не очень, а те, кто травятся, это уже как бы посерьёзнее ребята. Но это было поначалу, потом всё изменилось, резко причём всё изменилось. То есть цена выросла прям буквально в какой-то один момент. Опять приведу соотношение — то есть уже как 10 бутылок водки. И тогда началась вся вот эта история. А так торговали везде, вообще везде, на каждом углу, даже на рынке. Было такое, что приходишь на рынок, и торгуют в ячейках, где продают вещи. То есть ты заходишь, как будто штанишки примерить, и в примерочной выбираешь...

Т. Ларсен

— Я просто как мама подростков пытаюсь понять... то есть я сама же была подростком примерно в то же время. На момент развала Союза мне было 16-17 лет. А инстинкт самосохранения какой-то, родители не обращали вообще внимания, то есть они были все заняты чем-то другим?

А. Апанасенко

— Что родители могли сделать в моём случае, допустим? Абсолютно ничего, вообще ничего. Я хлопнул дверью и ушёл. Но здесь, наверное, личностная особенность.

Т. Ларсен

— Не, ну хорошо, инстинкт самосохранения никакой не включался?

А. Апанасенко

— Нет. А не думаешь же о том, что будет. Ну вот как есть, так и есть. Ну умру — ничего страшного.

Т. Ларсен

— Мне кажется, это советское детство, оно было настолько безоблачным и безопасным, что когда на тебя свалились вот эти все вещи, у тебя просто, правда, не включался инстинкт самосохранения, потому что это было что-то совершенно не... то есть ты был дико уязвим. Нет?

А. Апанасенко

— Ну в 15 лет, ну какая смерть? Её нет вообще, я бессмертный.

В. Рулинский

— Море по колено, да?

А. Апанасенко

— Конечно!

В. Рулинский

— Это «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы говорим сегодня с Александром и Ириной Апанасенко. Александр — основатель нескольких реабилитационных центров для зависимых и приюта для помощи бездомным. Ирина, его супруга, возглавляет один из таких центров для помощи бездомным в Мурманске. Меня больше беспокоит другой вопрос. Я, можно сказать, такой мальчик, воспитывавшийся в благополучной такой среде, я не видел вот этого ужаса всего. Хотя я в провинциальном городе областного значения жил. Но у меня вообще это всё мимо меня. У меня вопрос возникает: а были случаи, когда люди всё-таки избегали вот этого дна, вот этого погружения в зависимость, плохих компаний?

Т. Ларсен

— Ты про ботанов?

В. Рулинский

— Ну да. Или их все били, или что с ними делали? Или вообще невозможно было быть таким?

А. Апанасенко

— Да нет, были и не ботаны, кто не употреблял, и спортсмены, и не спортсмены, ребят всё-таки много было, кто не употреблял.

В. Рулинский

— Но, судя по вашему подъезду, таких было много.

А. Апанасенко

— Было большинство. Но было и много ребят, которые, конечно, не употребляли и ни каким боком вообще не коснулись, и пошли учиться. И у меня есть и среди одноклассников такие, кто и в Москве сейчас живёт довольно благополучно.

Т. Ларсен

— Но что всё-таки стало переломным моментом, когда всё-таки включились инстинкт самосохранения, здравый смысл и желание жить?

А. Апанасенко

— А не включился инстинкт, не включился же вообще от слова «совсем».

В. Рулинский

— До сих пор?

А. Апанасенко

— Да, и до сих пор. Ну, я сейчас шучу, говорю: я ещё умер в 2007 году. В принципе, я уже в кредит живу. Поэтому как бы каждый день, если он станет последним, значит, нормально — я 17 лет лишних прожил. Вот так всё это в моей философии выглядит. А руку-то отняли, но я же не остановился. Я ещё вообще пошёл в полный разнос. Я говорил уже об этом, что где-то на уровне подкорки — у меня бабушка была из спецпереселенцев. Ведь в Сибирь наша семья попала из-под Дивеево — та сторона. И бабушка-то мне не говорила об этом, но мне мои родственники говорили, что бабушка вроде как даже в Дивеево на клиросе пела, когда была маленькая. В храм она меня приводила. Это был Новосибирск. Но у меня, знаете, как было? Запах — я сейчас-то астматик, но тогда я не был астматиком. Но я заходил и задыхался. Не то что мне там плохо становилось, а я задыхался. И я выйду и на улице жду их, пока там бабушка что-то поделает. Бабушка мне всегда говорила, что Бог есть, про Библию, рассказывала, что придёт там один царь и всё, конец света наступит. Это у меня прям отпечаталось. И вот момент понимания того, что самоубийство — это грех, или не то чтобы даже грех, а что-то вообще такое прям совсем нехорошее, у меня в голове сидело. И когда я в себя пришёл — месяц я пролежал в этой реанимации, — мне ещё рассказывают о том, что вот так, да. Мне мама говорит, что она пришла, и ей говорят: ну всё, — то есть вариантов вообще нет. Всё, вы можете уже как бы готовиться.

В. Рулинский

— Там был сепсис? Или что там было? Заражение крови?

А. Апанасенко

— Сепсис пошёл, остановились почки. Там диализ делали. И ещё отрезали руку полностью.

В. Рулинский

— На фоне зависимости, да, всё это?

А. Апанасенко

— Да вы знаете, там как бы всё вместе: образовался тромб подмышкой большой. Пальцы рук немеют. Ну как бы я на это внимания не обращал: ну немеют и немеют — нормальная история, некогда заниматься. Это же надо идти в поликлинику, что-то там делать. И всё, а потом уже кисть не чувствую, то есть вот делаю движения, а кисть не чувствую. Понять ничего не могу. Думаю: ну ладно, может быть, пройдёт, может быть, нерв какой-то защемил, ещё что-то. А потом уже начинает темнеть. Думаю: чего-то не то. Ну ладно. Температура прям нормальная: день 41, два 41, три... а я и под препаратами под вот этими запрещёнными, я же толком-то ничего и не понимаю. Мне уже друзья говорят, что надо что-то делать, давай скорую вызовем. Они вызывают скорую, и меня по скорой увозят. Туда привозят, помню, врач иголками тыкает мне в руку, а я её не чувствую уже. Он говорит: «У-у... пиши бумагу». Я говорю: «Какую бумагу?» — «Наверное, будем ампутировать по локоть». Я говорю: «Идите вы, ребята, лесом». Ну а самому-то плохо.
И всё, они меня ложат, и я там в какой-то момент просто отъезжаю вообще, просто теряю сознание. И вот я в себя прихожу через месяц, весь раздутый. Но это потом уже, поначалу-то вообще не понимаю: сплю, не сплю. Потому что моё состояние после того, как я в себя пришёл, такое, что я вообще не понимаю, что происходит. Естественно, руку чувствую — фантомные боли-то и сейчас до сих пор остались. То есть у меня понимания, что её отрезали, даже нет. То есть я в таком состоянии ещё день-два прихожу в себя. А тут медсёстры приходят перевязку делать. Я смотрю, они там колупаются — всё, у меня истерика. Я начинаю всех подряд материть там налево и направо — вот эта вся история. Потом приходит врач, мне это всё рассказывает, что всё, там было то-то и то, что тебе повезло. Вот они, как я понял, пытались этот тромб как-то удалить большой.
И что-то там пошло не так, и они мне просто всё там вытащили вместе с суставом. Типа вариантов больше не было, потому что сопутствующий сепсис, почки остановились, и я мог умереть. Но я так понял, что почки остановились на операции — они мне наркоз ввели, и то ли переборщили, то ли ещё что-то, но они встали. Почему месяц-то, видимо, я и лежал. Естественно, когда я пришёл в себя, меня перевели в палату. И тут началось: бах! У меня был комплекс, когда меня выписали, это же уже лето, я прям куртку одевал осеннюю, чтобы была видимость руки. Я с женщинами вообще не мог разговаривать, ни с какими, даже с сёстрами. А у меня в семье много... мама последняя, пятая, родственников много. И я видеть вообще никого не хотел. А с женским полом вообще...

В. Рулинский

— Чувствовали себя неполноценным?

А. Апанасенко

— Да. То есть на улицу я выходил, когда уже темно. Ну и, естественно, на этой почве думал так: себя убить нельзя, надо сделать так, чтобы меня кто-то грохну.

В. Рулинский

— Да, далёк был ещё до прихода в Церковь.

А. Апанасенко

— А я некрещёный даже был, меня бабушка так и не покрестила. Но тут, наверное, знаете, как: у меня же мама партработник, она в своё время заканчивала Высшую партийную школу, то есть 10 лет, потом два года техникум, потом шесть лет Высшей партийной школы. То есть прям готовили чиновников в Новосибирске. Всё очно, то есть после 18 лет только, и их выводили на партработу. То есть она сразу же вышла после института на руководящую должность. Там, как в советское время было, квартира, как сейчас помню, цветной телевизор...

Т. Ларсен

— Благополучная семья вполне себе была.

А. Апанасенко

— Ну, папа — майор, первый ликвидатор Чернобыльской АЭС, есть награда от президента, ныне уже покойный. Отчим — глава администрации, почётный гражданин области, висит баннер на праздники почётного гражданина. Мама — замглавы была по экономическому развитию. Да, семья была благополучная, но как-то, да...

В. Рулинский

— Вы начали говорить, что когда, по-моему, то ли мама, то ли бабушка в больнице увидели вас, что-то они — вот не дорассказали.

А. Апанасенко

— Ей сказали, что всё, готовьтесь — он умрёт. И как бы все думали, что я умру. Так вот, продолжу всё-таки про самоубийство. И, естественно, я начал уже употреблять вообще всё и сразу, вообще всё, что существует, кроме вот этих...

В. Рулинский

— В смысле напиться и забыться — такая была логика?

А. Апанасенко

— Да, то есть и наркотики, и алкоголь, и барбитураты — вот всё, что существовало, кроме вот этих...

В. Рулинский

— Так я думал, что вы достигли дна, а оказывается, вы там только постучались снизу-то.
Т. Ларсен

— Хорошо, а где эта точка, от которой началась новая жизнь?

А. Апанасенко

— А тут уже, наверное, всё-таки Божий Промысл — просто прям щелчок. Я иду в шесть утра в веселейшем таком состоянии, всю ночь развлекаясь. И такая доска висит, меня ещё поразило, что она такая большая, а там написано «Помощь». Я такой: вау, что это? Телефон — уже же были телефоны, кнопочные, правда. Я набираю, а на том конце берут трубку и сонным голосом говорят адрес и «приходи». Я думаю: вот. А я же навеселе, мне же интересно. И я говорю: ну, хорошо. И вот я туда пришёл. Прийти-то, пришёл, а уйти уже не смог.

Т. Ларсен

— Потому что это была какая-то реабилитационная организация?

А. Апанасенко

— Да, это была реабилитационная организация, и она и сейчас существует. Она протестантская. Там даже вывеска висела «Духовно-восстановительный центр».

Т. Ларсен

— Но вы увидели только слово «помощь» и телефон.

А. Апанасенко

— Да. Я пришёл, мне говорят: ложись спать. Я лёг спать. Утром встаю — никого нет. Несколько женщин, которые там чего-то готовят, чего-то делают, убираются. А мне плохо уже и сил идти нет назад. И я говорю: чего такое? А они мне, что как Бог чудесен — тебя привёл к нам. У меня, конечно, был небольшой шок. Я каждый день оттуда пытался уйти. А их там восемь человек, кстати, было. И вот они мне: Саша, не уходи, подожди чуть-чуть, вот сейчас переломаешься и отойдёшь, голова будет... вот подожди, две недели пробудь хотя бы, а потом, если чего, уходи. И вот они меня удержали в тот момент. Но и мне интересно, я на это смотрю — так как-то необычно там это всё. Света там нет, они вечером уходили на работу, приносили в канистре бензин, заводили генератор, появлялся свет. Воды не было, но зато была баня. Печка, посуду мыли — вот нагреют бак. Такие прям спартанские условия. Крысы какие-то там за стены постоянно лазают. Ну прям такой треш. Но это 2007 год. И вот с этого всё началось.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы сегодня говорим с Александром и Ириной Апанасенко, возглавляющими несколько центров помощи зависимым, церковных центров помощи зависимым, бездомным в городе Мурманске. Александр также является руководителем Отдела по профилактике зависимости и утверждению трезвости Мурманской епархии и победителем Всероссийского конкурса помощи бездомным имени Надежды Монетовой. С вами Тутта Ларсен —

Т. Ларсен

— И пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский. Мы вернёмся через минуту.

В. Рулинский

— Это «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы сегодня говорим с Александром и Ириной Апанасенко, руководителями нескольких центров помощи зависимым, бездомным в городе Мурманск. Меня зовут Василий Рулинский, я — прес-секретарь Синодального отдела по благотворительности.

Т. Ларсен

— Я — Тутта Ларсен. И хочется дать слово Ирине, наконец-то. Ира, как вас вообще занесло в эту область, в эту деятельность?

И. Апанасенко

— Ну, моя история не настолько яркая и красочная, как у Александра. Я не имею опыта ни бездомности, ни зависимости. Всё очень просто произошло на самом деле. Я занималась спортом, кроссфитом, ходила в спортивные сети...

В. Рулинский

— Можно, простите, сразу для тупых, как говорится, что это значит — кроссфит?

Т. Ларсен

— Кроссфит — это такой достаточно интенсивный вид физической нагрузки, такой фитнес...

В. Рулинский

— Не шахматы, короче.

Т. Ларсен.

— Вообще ни разу не шахматы. Это такой выносливостный вид спорта, это вообще круто.

И. Апанасенко

— Да, и вот у нас в городе основатель этого спортивного клуба, Сергей, был знаком с руководителем как раз-таки реабилитационного центра «Пробуждение», Максимом Игоревичем.

В. Рулинский

— Который возглавляет Александр Апанасенко, да?

И. Апанасенко

— Да. Он, значит, тоже ходил тренироваться к нему. Сергей очень добродушный, такой очень хороший человек, он помогает тоже людям, благотворительностью занимается. И он, по приглашению Максима, руководителя центра, решил провести такую благотворительную тренировку в реабилитационном центре для ребят, которые проходят непосредственно реабилитацию, находятся там длительное время и не имеют возможности как-то... Там есть сейчас небольшой такой зальчик, но вот хотелось что-то такое интересное, новое показать, новое направление, познакомить их именно с кроссфитом. И мы приехали в этот реабилитационный центр. Честно говоря, я вообще не знала, что у нас существуют вообще подобного рода организации помощи бездомным, помощи зависимым. Я вообще абсолютно была далека от этой темы на самом деле. И для меня вот открылся какой-то новый мир. И вот, как сейчас помню, это был конец сентября, была очень плохая такая погода, дождь, пасмурно. И мы вроде как уже договорились ехать, а мне так было лень вставать, так не хотелось ехать. Думаю: может отказаться, может быть, как-то в следующий раз? Ещё выходные как раз там были. То есть какие-то сомнения у меня были, но всё-таки я собралась. Думаю: раз уж пообещала, надо сделать.
И я приехала туда вместе с другими ребятами и с нашим тренером. Мы провели открытую тренировку, мы познакомились с ребятами. Они вместе с нами поучаствовали во всём этом деле. Тренировка была на улице, и даже местные жители, дети, к нам присоединились, то есть у нас совместное, всем микрорайоном, было такое мероприятие, очень веселое, классное. Девчонки кексы испекли, мы чай попили. В общем, так здорово всё было. И Максим Игоревич нас познакомил с деятельностью этого центра, показала такую презентацию, мы пообщались с ребятами. Вы знаете, я под таким впечатлением была, что я прям две ночи спать не могла, у меня крутилось вот это в голове, когда мы уехали оттуда. Вот как-то хотелось им помочь, может быть, приезжать туда, как-то поддерживать. И я через два дня написала в социальных сетях Максиму Игоревичу о том, что я хотел бы помогать, у меня есть некоторое количество времени, есть автомобиль, то есть я могу немножко возить, привозить что-то, в общем, таким образом помогать. И, собственно, мы с ним встретились, переговорили. И он принял моё предложение, принял мою помощь, и я начала помогать этому центру. Я вела на тот момент социальные сети, поскольку не было человека, который мог бы этим постоянно заниматься. Кстати, я до сих пор этим занимаюсь.
В 2018 году я пришла в организацию как волонтёр. Мне сразу дали такое очень сложное задание. Туда подбросили одного мужчину, Анатолий его зовут, ему было 56 лет. Он был бездомный с целым букетом заболеваний, с большим стажем зависимости, около 30 лет у него стаж был, был тюремный срок. В общем-то, не было ни родственников, никого, и его подбросили. Но это частое такое явление, кстати, на самом деле. То есть и на скорой высаживают, и из больниц... вы же благотворительная организация, вот и занимайтесь? В общем, его подкинули туда, а он был в очень плохом состоянии, правда. Болезнь у него прогрессировала — энцефалопатия. Там стоял вопрос о том, чтобы лишать уже человека дееспособности, потому что он совершенно не ориентировался вообще в пространстве и не понимал, что с ним происходит. Этому человеку нужна была не реабилитация от наркозависимости, а просто банальная медицинская помощь и оформление в соответствующее учреждение. Кто когда-нибудь занимался этим делом, тот понимает, что это не так просто, что вот по заявлению я захотел и попал в дом престарелых, нет. Это целая процедура, особенно для человека, у которого есть психиатрические заболевания, отклонения. Там нужно было лишать его через суд дееспособности, чтобы над ним брали опеку либо родственники его, либо государство. К сожалению, родственников не смогли мы установить, не могли найти. И получилось так, что суд лишил его дееспособности, и его органы опеки забрали и поместили в специализированное учреждение. Но путь этот занял у нас порядка восьми где-то месяцев.

В. Рулинский

— Подождите, вы же с соцсетями занимаетесь, вы волонтёр. Кроссфит — я узнал теперь новое слово — вы им занимались. А тут, получается, человек, который сам себя не может как-то даже обслуживать, нуждается даже в простом уходе. То есть как вы в эту историю включились? Это же какое-то прям сильное расширение компетенции.

И. Апанасенко

— Я как специалист по социальной работе, скажем так, была. Я его возила на различные приёмы, ругалась с различными ведомствами, чтобы как-то продвинуть наше вот это дело, чтобы как-то ему помочь. Потому что это очень сложно, сам он никогда в жизни бы не справился, он просто бы погиб. И я почувствовала, что этот человек нуждается во мне, правда. А на тот момент его некуда было поместить, ведь не было ни «Тёплого Севера», никаких приютов, ничего не было. То есть был только один центр у нас на 25 человек, в котором довольно-таки молодые, активные ребята проходили реабилитацию. А этому человеку, конечно, нужна было совершенно иная поддержка. И, в общем-то, можно сказать, что с этой истории, с истории Анатолия, вообще начался «Тёплый Север», наш проект социальной помощи именно тем людям, которые попали в такие трудные обстоятельства, которые сами не могут справиться. То есть это не обязательно должен быть бездомный человек без прописки. То есть бывает такое, что у человека есть жилплощадь, но, к сожалению, самостоятельно у него не хватает возможности эти трудности преодолеть. Вот для таких людей мы создали «Тёплый Север».

Т. Ларсен

— А как вы с Александром-то встретились?

И. Апанасенко

— А, с Александром? У него был день рождения. Мы были незнакомы изначально, то есть я не знала, кто такой Александр, кто такой председатель этой организации. Вот я знала Максима, руководителя непосредственно именно вот программы этой реабилитационной. У него был день рождения. Меня пригласили как волонтёра познакомиться. И мы познакомились. Я, конечно, когда его увидела первый раз, была немножко в таком шоке, то есть человек без руки. Меня никто не предупредил, и мне как-то было неловко, я даже не знала, как себя вести. Не знаю, какое-то чувство такое странное у меня было смущения. С другой стороны, когда мы начали только-только общаться, познакомились, мы как-то сразу друг к другу потянулись. Он же не сразу жил в Мурманске, он проживал в Петербурге. И он улетел, но мы продолжали общение. Мы ещё где-то год, наверное, общались периодически. Он работал и жил на два города. И в 2019 году он принял решение переехать уже в Мурманск непосредственно, потому что организация расширялась, деятельность развивалась, и ему нужно было находиться непосредственно на месте. И, соответственно, мы стали чаще общаться, встречаться на различных мероприятиях, вести различные проекты. И как-то мы вот так сблизились и поняли, что мы уже как-то друг без друга не можем.

А. Апанасенко

— А ещё варить кашу детям.

И. Апанасенко

— Да, а ещё такая ситуация, не совсем обычная. То есть и у меня есть опыт брака, и у Александра тоже есть. У него трое детей от предыдущего брака. У меня есть дочь. И. конечно, у нас были такие большие сначала сомнения. Мы пробовали, общались, мы познакомили детей. Дети у нас, моя дочка и двое его младших сыновей, практически одногодки, одного возраста. И как-то они так сошлись, то есть у них общие интересы. Лера с Фёдором учатся в одном классе даже у нас, они как-то, в принципе, дружны, общаются. Как-то у нас хорошо всё это произошло. И каких-то таких столкновений серьёзных между детьми, между нами, каких-то ссор серьёзных даже никогда и не было.

В. Рулинский

— Александр, а как вы вообще отнеслись к этой идее помогать бездомным? Это же история такая, не самая простая. Зависимые и бездомные — оно не всегда сочетается.

А. Апанасенко

— У Ирины Николаевны есть эсэмэска, я говорю: «Собирай всех бездомных и вези их к себе домой». Она жила отдельно ещё поначалу. Я прям категорически был против. Как меня научили: у нас есть чёткая целевая группа — реабилитация наркозависимых, всё. То есть не надо там соваться ещё куда-то. Мы занимаемся, мы развиваем, нам надо там добить программу, доучиться, закончить университет, мы должны сначала разобраться со своей историей, сделать суперцентр, соответствующий всем, так сказать, требованиям, которые существуют на данный момент. Какие ещё нам бездомные? Тогда ещё, знаете, как стоял вопрос: а куда их девать? То есть, если их завести в тот центр, где проходит реабилитация, но это всё утопия.

В. Рулинский

— Разрушит как бы внутреннюю структуру всего.

А. Апанасенко

— Конечно. То есть почему мы, допустим, не берём с детьми мамочек? Потому что весь центр будет бегать, не писать задания, не выздоравливать, а весь центр будет бегать вокруг ребёнка. И даже если вокруг ребёнка бегать не надо, то они себе придумывают, что надо вокруг ребёнка бегать. Поэтому ребёнок — пожалуйста, мы можем мамочку взять. У нас были такие случаи, когда просто ребёнок либо с папой ждёт, потом папа с мамой меняются, потом папа приезжает на реабилитацию, а мама с ребёнком, либо это Дом малютки, с посещением, естественно. То есть у нас и такие случаи были, когда ребёнка — в Дом малютки, а папу или маму возим просто. Но это когда уже совсем крайний случай, там вплоть до лишения, там выбора нет. Это не просто что добровольно: вот давайте мы его в приют, этого в реабилитационный центр — нет, это когда уже опека настаивает, там безвыходная ситуация. Но только отдельно. И поэтому как бы технически даже бездомных таких некуда было селить. Мы под бездомными всё-таки понимаем жёсткую категорию, вот именно таких.

В. Рулинский

— В смысле — не имеющих социальных связей, которые абсолютно не?..

А. Апанасенко

— Уже кем надо заниматься, которые сами ни при каких обстоятельствах уже ничего не сделают. В моём понимании, бездомные — это вот такие. Потому что всё остальное, если так взять, у нас вообще вся страна — бездомные. Все те, кто с ипотекой, это люди на грани бездомности, потому что в любой момент ты потеряешь работу, и всё, крах может произойти. Очень много тех, кто в Москве или Петербурге просто снимают квартиры, у них нет своего жилья, то есть это тоже в зоне риска люди. Поэтому вот те, кто с руками, с ногами и может работать, это не бездомные, в моём понимании.

В. Рулинский

— А как получилось, что от этой эсэмэски вы всё-таки поверили, что это всё может быть?

Т. Ларсен

— Подождите. Я правильно поняла, что, Ира, вы настаивали на том, что надо ещё и бездомным помогать, а вы, Саша, сопротивлялись?

А. Апанасенко

— Да.

Т. Ларсен

— Понятно, то есть конфликт-то всё-таки был.

И. Апанасенко

— Но не дома.

В. Рулинский

— Но при этом сейчас они муж и жена.

А. Апанасенко

— Ну да. Смотрите, как получилось. Я даже был против президентских грантов.

И. Апанасенко

— Представляете, как было сложно?

А. Апанасенко

— Зачем это всё? Кто это будет писать? Кто это будет отчитываться?

В. Рулинский

— Но вот насчёт отчитываться я вас понимаю — отчитываться всегда не хочется.

Т. Ларсен

— Заявку тоже очень сложно подавать.

А. Апанасенко

— Да, и заявку подавать. Мы один раз попробовали, причём как бы ничего не получилось — нас прям сразу забраковали. Я говорю: вот видите, всё это бесполезная история. Нет, так-то вроде хорошая, но не для нас. И Ирина Николаевна говорит, давай я напишу на проект. Вот она решила взять на себя эту ответственность. Я говорю: ну давай попробуем. Я так ещё посмеялся: ха-ха, пусть пишет. Вот она выдумала название «Тёплый Север», проект. То есть мы первый проект реабилитационного центра же подавали. И вот мы подали проект «Тёплый Север». На удивление, он выиграл. На удивление, когда мы его запустили, мы думали, что будет одно, а получилось так, что у нас за два дня 18 человек, а 14 мест, по гранту вообще 10. а к нам за два дня откуда-то, я даже не понимаю, откуда они взялись, у нас забилось за два дня 18 человек. И мы так были немного в шоке. Потому что, допустим, один Володя в памперсе — он и умер у нас, кстати, бывает такое тоже, да. Потом одного привезли тоже, его, правда, от нас забрали в больницу, тоже он там благополучно умер. Но лучше в больнице, чем на улице, да? Потом несколько были вообще...

Т. Ларсен

— А они сами приходили, или вам их привозил кто-то, сердобольные люди?

А. Апанасенко

— Кого-то подкинули, а кто-то пришёл сам. Вот Володя, который умер, пришёл сам. А который второй в больнице умер — его подкинули. И потом ещё Александра обманным путём — говорят: вот на реабилитацию возьмёте человека? Я говорю: возьмём, сколько лет? Они говорят, что 49. Я говорю: отлично, молодой парень. Привозят — он в памперсе, он ходить даже не может — энцефалопатия. И у нас получилось так, что первый состав — несколько инвалидов, которые прям тут же прям быстренько покинули сей мир. А остальные получились до 50 лет все с энцефалопатией клинической.

Т. Ларсен

— То есть уже все на грани.

А. Апанасенко

— Прям совсем. Мы их до двух лет распределяли по домам престарелых. То есть пока проходили медкомиссию, пока делали инвалидность, пока оформляли документы, пока ждали очередь. И у нас первый состав «Тёплого Севера»...

Т. Ларсен

— То есть не реабилитация была, а просто уже такая...

А. Апанасенко

— Никакая вообще не реабилитация.

В. Рулинский

— Просто позаботиться о человеке.

И. Апанасенко

— Да, просто чтобы он в достойных условиях находился, чтобы не погиб на улице. Причём «Тёплый Север» был открыт в 2020 году — как раз пик пандемии. Мы очень переживали, что мы не сможем отчитаться — вот то, почему Александр не хотел писать эти проекты на конкурсы. Мы столкнулись с новыми вызовами. Но, как ни странно, проект оказался очень востребованным. И, в принципе, мы смогли всё запланированное реализовать. Все, кто к нам поступил, кто принимал эту помощь, они её получили в той или иной степени. Потому что каждому своя помощь нужна. Кому-то нужно было помочь отправиться домой, в другой регион. Ведь как бывает? Приезжает на вахту, потому что Мурманск — это такой город, где очень много вахтовиков приезжают на работу. Приехал, первую зарплату получил, проснулся, очнулся — ни документов, ты весь избитый, на работу не пускают, всё. Что делать? И вот такие люди тоже попадали к нам.

В. Рулинский

— Это программа «Делатели» на Радио ВЕРА. Мы сегодня говорим с Александром и Ириной Апанасенко. Александр и Ирина возглавляют несколько центров помощи зависимым и бездомным в городе Мурманске. Если у вас есть желание поддержать работу центра помощи бездомным «Тёплый Север», это можно сделать на сайте: теплый-север.рф. Это очень важно, тем более что Мурманск — это не Москва и не Санкт-Петербург, там очень нужна помощь всех неравнодушных людей. И мне кажется, особенно эта помощь нужна в связи с тем, что Мурманск достаточно северно находится. Очень там непростые условия жизни, близко Полярный круг, даже за Полярным кругом. Да, действительно, там у вас если бездомный на улице, то точно надо помогать, не надо думать об этом.

Т. Ларсен

— Расскажите, как сейчас устроена работа ваша и ваших организаций.

А. Апанасенко

— Я чуть-чуть начну. Мы разделили организации, то есть это же был проект реабилитационного центра «Пробуждение». Но это нам Синодальный отдел подсказал. Ещё тогда Ирина Мешкова занималась бездомными в Синодальном отделе. Она приезжала к нам. Сначала Лёша Лазарев приехал по программе помощи зависимым посмотреть. Мы вошли в сеть реабилитационных центров православных. И Ира говорит: разделяйте. Ну, реально разные направления. И в то же время с теми же даже проектами, если писать по бездомным — одно, по наркозависимым — другое. И мы решили разделить. Открыли организацию «Тёплый Север». Я сначала на себя её оформил, потом пошёл процесс, в реестр мы вступили поставщиков услуг социальных. И я говорю: «Сам Бог велел тебе, Ирина. Ты придумала это название». Я всё хотел, чтобы она ушла со своей работы.

Т. Ларсен

— Чтобы с детьми сидела дома?

А. Апанасенко

— И с детьми дома, и как бы момент...

Т. Ларсен

— А, в смысле, чтобы ушла с предыдущей работы?

И. Апанасенко

— Да, я же параллельно ещё работала в организации по оптовой продаже алкогольной продукции.

В. Рулинский

— Хорошо, что ушли.

Т. Ларсен

— Конфликт интересов.

И. Апанасенко

— Вы представляете, как всё промыслительно получилось?

А. Апанасенко

— Я хотел, чтобы она занималась и детьми. Дело в том, что у меня же дети-то были со мной. То есть предыдущий брак так сложился, что дети... обсуждать это как бы бессмысленно, это трагедия. Но дети остались со мной — мальчики. Им тогда было там три и четыре года, то есть маленькие. Поэтому как бы кто будет варить кашу? — это для меня был актуальный вопрос. А тут ещё момент, что Лерка-то тоже действительно — они в одном классе учатся, то есть они примерно одинаковы. У них такой свой домашний детский садик. Они могли вообще на улицу не ходить гулять, им и так нормально. Ещё есть старший, но ему сейчас 22 года. Но всё равно они его любят, он к ним приезжает стабильно. И сейчас он там с ними. И поэтому я хотел, чтобы она, конечно, занималась детьми и занималась организацией нашей «Пробуждение». То есть она сама говорит, что до сих пор пишет посты. Да, то есть соцсети она ведёт все, и «Тёплого Севера», и «Пробуждения» соцсети ведёт. Получается, она у нас же ещё и гранты пишет все. Сейчас вот мы подавались, она четыре гранта писала. Поэтому как бы это незаменимо. Какая ещё работа, зачем она нужна? Если есть дело, оно тебе нравится, зачем нам ещё все эти какие-то продажи алкоголя? Да даже и не продажа алкоголя, а вообще другая работа зачем? То есть вот есть та работа, которая тебе нравится, которой ты хочешь заниматься. Ну зачем?

В. Рулинский

— Александр, вот вы начинали этот путь выздоровления, можно сказать, реабилитации с протестантского центра. И, как я понимаю, когда туда попали, совершенно были далеки, даже, по-моему, не крещены, как вы говорили.

А. Апанасенко

— Нет.

В. Рулинский

— И от Церкви вы были очень далеки. Этот путь воцерковления — расскажите про него. Сейчас же, получается, вы возглавляете целое направление в Мурманской епархии. Центр у вас, получается, при церкви, церковный. И получается, как-то совсем иначе вы стали воспринимать мир. Как это произошло, что всё-таки вы осознали, что это нужно, важно?

А. Апанасенко

— Воцерковление — знаете, вот опять вернёмся к бабушке. Она же водила меня в церковь. И у меня вообще не стоял вопрос о протестантах никак. То есть, в моём понимании, Церковь — это вот Русская Православная Церковь, Александр Невский. То есть я эти фильмы даже помню, то есть вот такой сразу патриотический наклон у меня всегда был. Да, я попал в этот центр, посмотрел на это всё, и я там же сказал, что пойду креститься в Православной Церкви. На удивление, мне никто не запрещал туда ходить. То есть я ходил на богослужения, я ходил на катехизаторская беседы, то есть мне вообще никто не запрещал: пожалуйста, ходи, хочешь — ходи. Конечно, они там смеялись надо мной, подшучивали. Знаете, вот это всё: а, ты там трупы целуешь — было такое. Но как бы... иноагенты. Ну да, это сейчас я говорю «иноагенты», а тогда я просто говорил: так вы пришли, непонятно откуда, вообще. У меня как-то вот этот момент почему-то, вот не знаю, откуда он взялся. Но это не наша традиция вообще, не наша культура.
Т. Ларсен

— То есть здесь инстинкт самосохранения сработал.

А. Апанасенко

— Я посмотрел этот фильм «Лютер», то есть я там вообще политическую подоплёку всего этого увидел. Вот эти князья там, всё как-то там — отделить, не отделить. Нет, думаю, это не то, вообще какая-то история не наша. Они же меня первый раз затащили на своё собрание — все в белых рубашечках, все обнимают меня, целуют, а в глазах какая-то, знаете, вот пустота, что ли. Вот не увидел я ничего там в глазах.

Т. Ларсен

— Не доверился.

А. Апанасенко

— Нет, вообще от слова «совсем». А вот отца Владимира увидел и как бы обалдел просто. Ну вот прям всё в простоте: «О, Саша, приходи!» А я же понятия даже не имел, кто он. А пришёл, а там целый собор Михаила Архангела. Думаю: вау! У меня дедушка Михаил. Там огромное всё, я захожу, говорю: мне отца Владимира. А он — настоятель, он курировал Отдел по работе с колониями, то есть он такой серьёзный. Меня привели к нему, там такой огромной стол, у него кабинет такой. Он мне: есть будешь? Я говорю: да, меня там кормят. Вот прям всё вот так, в простоте. И всю мою дальнейшую жизнь все отцы, все владыки, с кем знаком, вот все почему-то такие. Я не знаю, не видел ни одного плохого отца, нет у меня знакомых таких. Все прям классные, добрые отцы, все.

В. Рулинский

— Аминь. Спасибо большое. Хорошая, действительно, история.

Т. Ларсен

— И это только начало нашей истории, ребята. Вам придётся точно к нам прийти ещё раз, потому что мы и половины вопросов не успели задать.

В. Рулинский

— Конечно, а час уже пролетел — ужас какой-то. Но мы надеемся ещё раз встретиться. Сегодня с нами были Александр и Ирина Апанасенко, руководители нескольких центров помощи зависимым и бездомным в Мурманской епархии. Александр также возглавляет Отдел по профилактике зависимостей и утверждению трезвости Мурманской епархии. Недавно он стал победителем Всероссийского конкурса помощи бездомным имени Надежды Монетовой. Если у вас есть желание поддержать работу организации «Тёплый Север», которая помогает бездомным, которую возглавляют Александр и Ирина, можно это сделать на сайте: тёплый-север.рф. Это очень важно. Всех просим присоединиться к этой помощи. А также напоминаем, что сейчас очень нужны добровольцы для помощи людям в зоне конфликта. И наш Синодальный отдел по благотворительности все эти возможности предоставляет на сайте: помочьвбеде.рф. Там можно заполнить анкету и поехать либо добровольцом-ремонтником, сейчас новое направление открылось в Авдеевке, там очень нужна помощь пожилым инвалидам, которым вот крыши нужно в домах крыть, чтобы они зиму встретили в тепле. Можно помогать социальным добровольцем, добровольцем по уходу. Все эти возможности есть на сайте: помочьвбеде.рф. Либо можно позвонить по телефону: 8-800-70-70-222. Там запишут вас в волонтёры по тому направлению, которому вы хотите помогать. Это очень важно, поэтому просим тоже присоединиться. Это были «Делатели» на Радио ВЕРА. С вами были: Тутта Ларсен —

Т. Ларсен

— И пресс-секретарь Синодального отдела по благотворительности Василий Рулинский. До новых встреч на Радио ВЕРА.

В. Рулинский

— Всего доброго.

Т. Ларсен

— Пока.

---

Все выпуски программы Делатели

• «Удивительные истории помощи ближним». Анастасия Свирина и Наталья Чиколини
• «Горячая линия» церковной помощи. Диакон Игорь Куликов, Евгения Самоделкина
• «Тюремное служение». Священник Кирилл Марковский, Юлия Денисова