«Неделя 17-я по Пятидесятнице». Священник Стахий Колотвин

У нас в студии был настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митино священник Стахий Колотвин.

Мы говорили о смыслах богослужения в ближайшее воскресение, о памяти святых священномученика Петра (Полянского), митрополита Крутицкого и патриарха Тихона, а также о празднике Покрова Пресвятой Богородицы.

М. Борисова

— Добрый вечер, дорогие друзья. В эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин.

Иерей Стахий

— Добрый вечер.

М. Борисова

— И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужения наступающего воскресенья и предстоящей недели. По сложившейся традиции давайте поразмышляем о смысле наступающего воскресенья, исходя из тех отрывков из Апостольских Посланий и Евангелия, которые прозвучат завтра в храме за Божественной литургией. Мы услышим отрывок из Второго Послания апостола Павла к Коринфянам — этот отрывок начинается в 6-й главе с 16-го стиха и заканчивается в 7-й главе 1-м стихом, и звучит он так: «Какая совместность храма Божия с идолами? Ибо вы храм Бога живаго, как сказал Бог: вселюсь в них и буду ходить в них; и буду их Богом, и они будут Моим народом. И потому выйдите из среды их и отделитесь, говорит Господь, и не прикасайтесь к нечистому». И тут сразу возникает вопрос: но мы-то ведь не выходим не из чьей среды? Мы принимаем крещение, начинаем стараться жить церковной жизнью, начинаем заниматься собой по мере сил и разумения, но мы остаемся вот в той самой среде, к которой апостол призывает не прикасаться.

Иерей Стахий

— Ветхий Завет недаром апостол Павел его называет детоводитель ко Христу. Детоводитель — «педагог» по-гречески, то есть тот раб, который только отводит на занятия. Чем занимается педагог? Педагог, а точнее раб-педагог в античной Греции, он ничего сам не объяснял ученикам. Ну точнее он мог им немножко помочь с домашним заданием, главное, он следил, чтобы ребенок по дороге к софисту древнегреческому, к заслуженному профессору, как бы мы сейчас сказали, чтобы он не отвлекся, никуда не убежал. И чтобы он, когда занимался домашним заданием, тоже чтобы он на какие-то игры не отвлекался. Поэтому точно так же и здесь, когда мы смотрим это в контексте Ветхого Завета, то мы видим некоторую подготовительную роль: задача ветхозаветного человечества —подготовиться к пришествию Христа, и ему нельзя отвлекаться от этого, нельзя уклоняться в поклонение идолам, нельзя растворяться в иноземных обычаях. И для этого самый эффективный способ тот, который у нас в самом первом стихе всей необъятной Псалтири есть: «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых». Причем этот псалом-то написан уже в эпоху, когда Израиль выведен из Египта, из работы языческой, из величайшей цивилизации. Сравнить культуру Древнего Египта и древнего Израиля — ну просто несопоставимый масштаб. Потому что вот просто одно дело — такая высота человечества древнего мира, а другое — ну такая локальная, региональная там культура небольшого народа. Но чтобы не было вот этого восхищения культурой, которое могло помешать подготовиться к пришествию Мессии, Господь оберегает, выводит из среды языческой. И когда приходят иудеи в Святую Землю, по сути, дает жесткое указание освободить ее от всех языческих народов. И более того, говорит, не надо смешиваться, не нужно брать в жены язычниц. Но при этом мы же помним родословие Христа, и там единственные две женщины, которые приведены среди вот всей этой череды мужчин, это как раз женщины из языческих народов. И это тоже неслучайно. И это тот ключик, который нам помогает понимать, что же Господь имел в виду, раз даже уже в то ветхозаветное время Господь из всех женщин по имени обозначил только тех, которые были язычницами. И вот хотя к которым вроде прикасаться нельзя, с которыми соединяться нельзя, которые, например, как мы вспоминаем, самый мудрый царь Соломон, и тот вот стал в идолопоклонство на старости лет впадать, потому что набрал себе наложниц из языческих народов, и каждая из них своему какому-то божку, истукану, своему бесу, тянула престарелого, уже немощного царя кланяться. И вот, удивительным образом, не так давно как раз и раскопали вот этот предполагаемый многоалтарный комплекс, археологический такой объект, который вот атрибутируют как раз царю Соломону. Потому что ничего подобного в монотеистическом Израиле, конечно, быть не могло за этими пределами. Мы, когда существуем уже сейчас, в условиях Нового Завета, для нас важно не физическое, а духовное. Если для иудея важно было омовение религиозное перед принятием пищи, и они укоряют: что это апостолы берут, перетирают колосья, как это они все правила нарушают? А Господь показывает, что надо омывать душу. Точно так же, если надо было ветхозаветному человеку убегать непосредственно от соседствующего с ним греха физически, то христианин, он, даже находясь среди греха, он может оставаться абсолютно чист. Конечно, здесь нам важно не удариться в другую крайность. Мы помним патерики, как приходили в Александрию продавать корзины старцы-монахи — это было обычное дело, потому что чтобы получить какой-то хлеб, которым потом по крупицам питались в этих далеких пустынных краях, занимались плетением корзин, продавали, то есть вынужденная мера. И отправляли как раз в Александрию чаще всего не то что какого-то молодого, энергичного брата, который больше всего корзин на плечи может взвалить, а наоборот, уже изнеможденного старика, который сможет уклониться от тех искушений большого портового города. И мы знаем, что был такой подвиг — приходили эти отцы-пустынники, проповедовали в публичных домах, и отнюдь не всегда, отнюдь не все, но все равно это имело свой смысл, и некоторые падшие женщины, они оставляли свое позорное ремесло и приходили к покаянию. Но мы точно так же знаем из тех патериков, как кто-то из братьев мог прийти и вместо того, чтобы проповедовать, сам падал в тяжелейшие грехи, что даже вот некоторые хотели и руки на себя наложить, кто-то хотел и монастырь бросить, ну и там разные ситуации — кто-то возвращался, кто-то каялся, кому-то помогал второй там спутник, старец. Тоже это как раз вот такой пример из истории Церкви, как не следует злоупотреблять. Действительно, если у тебя есть возможность по-ветхозаветному решить проблему соседствующего греха — это самое простое эффективное решение: ты взял, от греха уклонился. Но не всегда это возможно. То есть, например, ты общаешься с человеком, который преисполнен осуждения, но это твой друг какой-нибудь детства, школьный. Ну и ты это с возрастом начинаешь с ним общаться все меньше и меньше или даже кто-то там из твоих родственников — там двоюродные племянники там тети, дяди и так далее, что ты как-то вот вроде кровное родство, но все равно, ты с ними видишься на семейных там каких-то торжествах, и больше тебя не тянет общаться. И ты общаешься с теми людьми, с кем тебе лучше, с кем тебе полезнее. А вот однако бывают такие ситуации, когда Господь говорит: нет, надо терпеть. И вот ты находишься рядом с грехом там своей семьи, малой Церкви — там своего мужа, жены, детей, их несовершенствами. Конечно, ты их не можешь бросить, ты не можешь сказать: ой, что изыду из их среды. Чуть-чуть можно и выйти из их среды — то есть когда понимаешь, что чужой страстью заразишься внутри семьи, то надо пойти, умыться холодной водой, подышать холодным воздухом там на балконе — то есть это тоже полезно, чуть-чуть выйти из среды, не прикасаться. Потом уже, вооружившись и каким-то эмоциональным фоном, и, самое главное, молитвой, которая успела уже в душе как-то совершиться, вернуться и быть во всеоружии. Или ты находишься в ситуации, когда тоже Господь тебе как некоторое искушение и испытание это посылает, и ты там на рабочем месте, еще в какой-то ситуации, откуда ты не можешь убежать, откуда ты не можешь уклониться, посылает соседство с грехом. Но поскольку твоя душа не засоряется, то ты можешь этому противостоять. По сути, как вот сказано про Христа, что Христос — это Агнец Божий, вземляй грех мира. Апостолы на себя грех мира брать не могли, но тем не менее Господь апостолам, Своим ученикам, говорит: «Я посылаю вас, как агнцев среди волков». Он их посылает агнцев — не вместе держаться, сидеть в горнице Тайной Вечери, где они боялись от Вознесения до Сошествия Святаго Духа десять дней никуда не выходили, боялись, как-то их схватят, распнут и так далее. А наоборот, идите и среди этих волков ходите. И это не значит, что вы их должны кормить. А значит это то, что эти волки будут сбрасывать свои волчьи шкуры, благодаря проповеди об Агнце Небесном, о Христе, сами овечками становиться. И вот это благовестие христианское будет мир вокруг вас, дорогие апостолы, говорит Христос, преображать. Поэтому и наша задача, конечно, задача максимум — это задача вот тех египетских пустынников, когда сам в обитель греха ты приходишь и мир вокруг себя преображаешь. Мы на себя такую задачу не берем, но по крайней мере то, что где Господь нам послал испытания, искушения, говоришь: Господи, ну какая мне от этого польза? Ну нет, даже духовной пользы нет. Так, может, тебя Господь послал не ради твоей пользы, а ради того, чтобы ты своим терпением, своей любовью, своим противлением грехам — противлением не жестоким, а противлением, как противился Сам Христос, — сможешь помочь ближнему человеку.

М. Борисова

— Ну и, собственно, евангельский отрывок, который мы услышим завтра в храме, он тоже развивает ту же самую мысль, можно сказать. Это отрывок из Евангелия из Луки, из 6-й главы, стихи с 31-го по 36-й. И, я думаю, что он многим нашим радиослушателям хорошо знаком, это слова Христа: «И если любите любящих вас, какая вам за то благодарность? ибо и грешники любящих их любят. И если делаете добро тем, которые вам делают добро, какая вам за то благодарность? ибо и грешники то же делают. И если взаймы даете тем, от которых надеетесь получить обратно, какая вам за то благодарность? ибо и грешники дают взаймы грешникам, чтобы получить обратно столько же. Но вы любите врагов ваших, и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего; и будет вам награда великая, и будете сынами Всевышнего; ибо Он благ и к неблагодарным и злым». Вот это очень, мне кажется, важная мысль, которая очень часто совершенно уходит из нашего поля зрения — то есть мы все время забываем, что Он благ и к неблагодарным и злым.

Иерей Стахий

— Действительно, Господь благ и к неблагодарным и злым, и это нам очень полезно не забывать. Потому что иначе к нам бы Господь не был благ, потому что мы Господу неблагодарны. Даже если мы очень воцерковленные христиане и, по сравнению с другими грешниками, мы как-то не так сильно грешим, все равно по сравнению со Христом мы абсолютно недостойны. Мы недостойны ни одной капли, которой Христос из Своей Божественной Крови пролил на Кресте. А тем не менее Господь нас терпит. Тем не менее Господь, Который Сам спрашивает юношу, который Его называет Учителем благим, Он говорит: никто не благ, только Бог. Он это говорит не потому, что Он этой благостью не хочет делиться. А потому что Он этой благости предлагает каждому приобщиться. Христос действительно и к неблагодарным и злым тоже благ. И задача наша, будучи тоже вот такими неблагодарными и злыми, эту благость не отвергать. Как мы можем не отвергнуть эту благость? Ну как-то это сложно там ощутить, как вот понять, что ты благость Христову не отвергаешь? Ну быть вот точно так же, например, к тем, кто не благодарен и зол по отношению ко мне любимому. Вот тогда ты будешь чуть-чуть такой же благой, как Христос. Если ты чуть-чуть как Христос, значит, ты чуть-чуть имеешь право носить имя христианин. Если ты чуть уже похож на Христа, то ты можешь и те блага существования божественного, существования вечного, существования райского наследовать. Если, однако, этой благости ты удаляешься, если ты благость свою дозируешь, если ты свою благость размеряешь: вот к этим я благ, но они очень меня люди благодарят за то, что я такой молодец, им помог. А к этим — нет, они злые какие-то, я свою благость отсекаю. Господь же нам дает ровно по нашим силам, чтобы мы за свою земную жизнь, можно сказать, столько благости смогли приобщиться, чтобы нам хватило быть похожим на Него и наследовать Царствие Небесное. И где-то, возможно, там 90 процентов вот этой — это если так, конечно, образно, тут нельзя подойти с какими-то математическими категориями, но просто в качестве такого приточного образа, что вот мы берем и в отношении тех людей, которых мы любим, которых мы ценим, которым мы помогаем, которые нас благодарят, вот мы той христианской благости ну вот набираем на 90 на 80 процентов, но оставшиеся 20, 10 процентов не набрать нам, если мы не будем благи к неблагодарным и злым, которых Господь вокруг нас ставит. При этом если Господь ведет к Себе великого подвижника и чудотворца, вокруг него этих неблагодарных и злых может будет 90 процентов. Вот мы вспоминаем мучеников, новомучеников и исповедников Церкви Русской, которых память на этой неделе тоже многих совершается, и мы видим, что вокруг люди неблагодарные и злые, и они, расточая благость по отношению к ним, приближались ко Христу. В мире действительно много людей неблагодарных и злых. В мире много людей, которые порой благодарные и добрые, а порой неблагодарные и злые, но тоже кому-то, великому праведнику Господь позволяет терпеть именно их неблагодарность и зло, а кому-то, немощному сосуду вот этого Божиего благовестия, вроде нас с вами, Господь дает ну хоть какую-то малость вот этого подвига понести. Надо понимать, что этот подвиг дозированный. Вот это капелька того подвига, который не сравнить там с подвигом новомучеников, который у нас есть, где нам надо терпеть кого-то и с благостью к ним относиться — вот эту капельку мы должны не упустить. Потому что, возможно, иначе именно этой капельки нам не хватит на Страшном суде.

М. Борисова

— Напоминаю нашим радиослушателям, в эфире Радио ВЕРА программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. Наступающее воскресенье, 9 октября, оно у нас все-таки еще необычное тем, что именно на этот день приходится память патриарха Тихона — память его прославления в 1989 году. И сама фигура патриарха Тихона, она настолько важна, мне кажется, для нас сегодня, православных христиан, что каждый раз возвращаясь к ней в мыслях, мы можем найти какую-то новую грань для своих рассуждений, которые становятся, мне кажется, с каждым годом все актуальней и актуальней. Вот о его жизни очень много написано, сказано и еще, наверное, будут исследования, есть люди, посвятившие почти всю свою жизнь собиранию документов, касающихся жизни святителя Тихона. Но мне хочется сегодня поговорить о том, что очень перекликается в его жизни с нашей современностью — это, ну переводя на современный язык, та удивительно жесткая, массированная черная пиар-компания, которая преследовала его на протяжении всего его патриаршества. Вообще его патриаршество изначально это голгофский абсолютно путь, причем он, с самого начала был выбран слабый человек. Ну как слабый? Вот если вспомнить, что происходило на Соборе в 1917–18 году, ведь практически по голосованию должен был естественным образом победить митрополит Антоний (Храповицкий), который был и харизматичен, и он положил много сил и многое сделал для вообще возрождения патриаршества и созыва этого Собора, вообще он был лидером. И, несмотря на то что вот по человеческому разумению он должен был бы стать патриархом, по жребию патриархом стал архиерей, который — ну да, он был известен как миссионер, он долгое время где-то там, в Америке, миссионерствовал, но он был вот тихий какой-то, он был не окружен какой-то такой публичностью, не окружен публичным участием в многочисленных дискуссиях, которые велись вокруг церковной реформы начиная с конца XIX века. Он был все время в стороне от этих бурных церковных процессов. И вот он становится патриархом. И этот тихий, казалось бы, не харизматичный человек, становится стержнем, который удерживает Церковь от развала в ситуации, когда она должна была развалиться, она просто распадалась вся на составные части. Причем его лишили всех атрибутов власти — то есть обновленческий собор его уже даже расстриг, его уже и монахом перестали называть. И несмотря на это в стране, которая до 1917 года учиняла какие-то бесчинства, разграбления священнических домов, и вообще буйство вот этого какого-то разнузданного хулиганства — даже, в общем, его и антирелигиозным не назовешь, это просто вседозволенность, когда вот такое разбойное ухарство охватывает огромное количество людей от безнаказанности. И вот в этой совершенно съехавшей с катушек стране через несколько лет после революции, которая отменят Бога и начинает целенаправленно уничтожать духовенство и церкви, люди простые, включая тех самых городских рабочих, которые там пролетариат и двигатель всей революции, они буквально носят его на руках.

Иерей Стахий

— Патриарх Тихон человек действительно очень мягкий. И Господь, выбирая жребием мягкого человека вместо крайне жесткого митрополита Антония, Он и митрополиту Антонию уготовил тоже очень важное послушание. Церковь рассеяния, Русская Зарубежная Церковь сохранение русского православия в условиях инконфессиональной среды, порой среди иноверческой, сохранение и православных традиций, и любви к русской культуре — это все стало возможно только в условиях такой жесткой руки. Вот митрополит Антоний взял и сумел сохранить некоторое, можно сказать, подобие синодальной власти дореволюционного периода. И то что мы сейчас смотрим, как управляется Русская Зарубежная Церковь, как она функционирует, как функционирует управление многих ее приходов — вот приходские собрания, какое коллегиальное управление — это как раз не следствие: ой, что там на западе демократия, еще что-то, а это как раз следствие того, что работающую схему Российской империи, в условиях отсутствия контролирующего государства, жесткой рукой митрополита Антония получилось запустить за рубежом. Однако представить, что митрополит Антоний станет главой Церкви — ну никто бы не дожил до Великой Отечественной войны, когда страшнейший богоборец в истории православия, Иосиф Виссарионович Джугашвили, все-таки ужаснувшись возможности потерять свою неограниченную власть, столкнувшись с другим, куда еще более страшным диктатором, решил дать послабления и перестать уничтожать Церковь наверняка. То, что Церковь продолжала существовать и смогла продержаться вот эти двадцать с небольшим лет — это, по сути, заслуга той линии, которую выбрал патриарх Тихон. Это действительно была сама любовь. Мы помним воспоминания, это даже не воспоминания, это некоторые как докладные записки тех вот красноармейцев, которые его охраняли в его, по сути, таком домашнем аресте, который продолжался почти все годы его служения. И мы видим, что это человек очень простой, очень любящий, который тем людям, которые специально ему созданы создавать какие-то неудобства, относится с такой вот безграничной любовью. Что это тот человек, который где-то берет и для того чтобы мотивировать, пишет там более жесткое послание вначале, где-то он видит, когда уже в разгар гражданской войны, и уже в разгар жесточайших гонений и даже не гонений, а жесточайших репрессий против обычного русского населения со стороны большевиков, что тут не время ожесточать сердца, а время как-то чуть-чуть остудить страсти, что вот этот дар вот этой мягкости, дар вот этой миссии, которую он совершал, дар вот этого дипломатического таланта, который помог, например, из унии вернуть множество русин, множество карпато-русского народа, которые на американском континенте в годы эмиграции из единой, Австро-Венгерской еще на тот момент, империи оказались за океаном, — то что вот эти все его дипломатические мягкие способности, они пригодились. Церкви тогда не был нужен железный администратор, Церкви был нужен мягкий, любящий отец. А патриарх Тихон — опять же вот мы вспоминаем из истории взаимоотношений с Зарубежной Церковью, не то что он кого-то там предает анафеме, нет, он говорит: ну нет возможности административно связываться с центом Патриаршим — ну значит, вот пока временно как-то автономно функционируйте. Тоже кто-то восстает, там обновленческий какой-то совет — он тоже говорит: ну давайте, попробуйте разобраться. При этом где-то абсолютно не соглашается, где когда начинаются какие-то кощунственные там эксперименты над богослужениями, когда начинается какое-то самосвятство, когда развратные люди пытаются себя выставить архиереями Православной Церкви, сотрудничающие с советской властью — от всего этого патриарх Тихон сторонится. Но никого не клеймит. И именно это та фигура была, вот это его настолько стал нравственный авторитет, что, по сути, в тех условиях, когда потом Православная Церковь не могла на протяжении ну нескольких десятилетий снова получить Патриарха — просто собраться на свое установленное уставом соборное управление для избрания своего Предстоятеля. Что тоже она держалась за счет авторитета Патриарха. Сейчас как раз очень любят говорить, что вот те записки патриарха Тихона, где он говорит: ну вот местоблюстителем Патриаршего престола пусть после моей смерти станет такой-то епископ...

М. Борисова

— Ну там было их трое.

Иерей Стахий

— Да, а если он не сможет, то другой епископ, а если не сможет, то третий епископ, да. И вот это говорят: ой, как это антиканонично, как это не по уставу. Ну вот у митрополита Антония бы это, например, ничего не сработало. Во-первых, и это просто было не признано, и дальше все бы грызлись, каждый друг с другом, кто там главнее. А здесь люди берут и то, что абсолютно никем не предписано, никто не обязан признавать это, а все соглашаются: нет, раз патриарх Тихон в таких условиях говорит, такой мягкий человек — он нас ни о чем не требует, он нам не ставит условия, он нами не командует. А вот здесь нас он хоть в чем-то попросил прислушаться — ну значит, будем слушаться следующего преемника митрополита Петра и так далее. А потом, раз митрополит Петр продолжает дело патриарха Тихона, тоже такие записочки оставляет — ну тоже они неофициальные, тоже не имеют никакой канонической основы, но тоже мы к ним прислушаемся. И вот, по сути, это лейтмотив жизни всей нашей Церкви в условиях советских гонений. Наша задача, однако, немножко от него отойти. Потому что в советские годы — да, вот если человек идет, несет крестить ребенка — там запишут, доложат на работу. Или он, наоборот, скрывается, куда-то в сельский храм уехать, где не доносят на работу — то есть тоже человек пытается, это для него уже исповедничество. Поэтому его не спрашивают: знаешь ли ты, как верить, умеешь ли ты креститься, знаешь ли, какой рукой, что-то — вот покрестить, и уже хорошо. Но в условиях, когда советские гонения окончились, уже, конечно, требования другие. Нельзя точно так же идти. Если сейчас гонения опять начнутся — тоже надо всех, конечно, будет желающих крестить, независимо от того, верит человек, не верит. Церковь, она недаром жива, в ней же мы живем Духом Святым. Церковное Предание — это же не то что кто-то где-то рассказал, записал какую-то легенду, а мы ее потом пересказываем, там вот она была на свитке, на пергаменте записана, а то в радио прозвучала. Церковное Предание — это то, что, та благодать, которую Господь дал Своим ученикам и апостолам благодать Святаго Духа. Это Дух Святой, Который мир животворит, вот мы вспоминаем Книгу Бытия: и Дух Божий носился над поверхностью вот этой новосотворенной земли, и тоже наполняет и тело человеческое, венец творения возникает, что вот Дух Святой точно также животворит Церковь, что она может в самых разных условиях по-разному реагировать. Что не то что некоторая топорная таблица: вот если так — то значит, так — вот жесткая программа. Это постоянно обыгрывается вот в XX веке, там в научно-фантастической литературе, вот как действует робот, а как действует человек, да, что иначе. У робота жесткая программа, да, он как ни учится, какие он ни выбирает варианты, все равно он не может вот той всеобъемлющей творческой способностью человека реагировать на окружающие события. Понятное дело, что вокруг патриарха Тихона, все-таки почему мы его считаем за святого, а не, например, тех людей, которые всецело приспосабливались к советской власти? Потому что в условиях этого творческого стремления сохранить церковную жизнь, все равно наша задача — помните слова Христа: ищите прежде всего Царствия Божия, и все приложится вам. Ни одно из тех мягких проявлений патриарха Тихона, которые мы можем свидетельствовать — где-то вот мягкотелость, мягкохарактерность. — ни одно из них мы не видим, что оно противоречило христианской совести.

М. Борисова

— Ну и мне кажется, вот лично для меня фигура патриарха Тихона всегда была иллюстрацией истины, что сила Божия в немощи совершается. Потому что патриарх Тихон как вот фигура, казалось бы, ну что, он ничего такого не делал сверхъестественного. Но ведь посмотрите, вся эта бурлящая церковная клерикальная масса, которая после Собора разругалась, там кто-то уклонился, да две трети архиереев ушел в раскол, в обновленческую церковь.

Иерей Стахий

— Следующий доступный патриарх, который уже в годы Великой Отечественной, будущий патриарх Сергий, он же тоже ушел в раскол. А потом вернулся, и патриарх Тихон его прощает. А вот представить, что патриарх Тихон ну взял бы и не простил, вот сказал бы: ну что это ты меня предал? Может быть, даже и простил, но не дал бы ему управления. А по сути, говорит: ты хороший управленец, садись, вот тебе печатная машинка и пиши указы, там давай, управляй там, куда архиереев посылать, куда как чего переводить. То есть человека, который вот так предает, как митрополит Сергий предает, что его не просто вот простить и принять. Потому что у нас тоже такое бывает: ой, я простил, но там держу дистанцию. Патриарх Тихон этой дистанции не держит. И тоже Господь и даже через таких немощных и неоднозначных людей, как митрополит Сергий, будущий патриарх Сергий, все равно сквозь вот эти тяжелейшие, жесточайшие годы преследования Церкви, которые только после смерти патриарха Тихона начались, сможет провести. Для меня, как для выпускника Свято-Тихоновского университета, конечно, фигура патриарха Тихона очень важна, да, это тот тропарь, который тоже звучит в наших сердцах. Это тот человек, который показал, что Церкви сейчас нужно нести миссию среди тех людей, которое не будут к ней по умолчанию относиться хорошо. Это было новое явление. Конечно, оно было явление, может, привычное для святителя Леонтия Ростовского, который там только уже вот у нас начало проповеди, Евангелия на Русской земле — и вот конец X, XI, XII век вот идет. А потом на многие века мы от этого отвыкли. Люди все, даже страшные лютые разбойники, которые в том числе могли там и в чем-то храм ограбить, все равно они это делали, ну как-то переступая через себя, это не было нормой. А тут уже никто априори, потому что ты священник, потому что ты епископ, потому что ты там патриарх, к тебе лучше не отнесется. И как раз вот этот пример патриарха Тихона и его умения, да, где-то проявить мягкость, где-то проявить принципиальность — это то умение, которое сейчас и даже в постсоветские годы любому священнику, и более того, любому христианину обязательно должно пригодиться.

М. Борисова

— Вы слушаете программу «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. Мы ненадолго прервемся и вернемся к вам буквально через минуту. Не переключайтесь.

М. Борисова

— Еще раз здравствуйте, дорогие друзья, в эфире Радио ВЕРА еженедельная субботняя программа «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. И, как всегда по субботам, мы говорим о смысле и особенностях богослужений наступающего воскресенья и предстоящей недели. Но наступающая неделя, к моему великому удовольствию, дает нам возможность не только на фигуре патриарха Тихона остановить наше внимание, но и на фигуре продолжателя его дела и удивительнейшего совершенно новомученика нашего — это священномученик Петр (Полянский), митрополит Крутицкий, память его 10 октября. Это человек, ну я не знаю, наверное, ярчайшая личность и в новой истории вот Русской Церкви, наверное, беспрецедентный вот такой подвиг веры от человека, который не планировал вообще никакого священства в своей жизни. Он был преподавателем, и очень хорошим преподавателем. И у него и карьера замечательная до революции сложилась, и получил он действительного статского советника, и потомственное дворянство вместе с этим титулом. И все у него было замечательно и прекрасно, но случилась революция. И дальше произошло то, что вот для меня определяющее в этих людях. Просто во время Собора патриарх Тихон пригласил его к себе и сказал: вот мне бы очень хотелось, чтобы вы приняли постриг, священство и епископство, потому что я вижу в вас потенциал в этих непростых условиях вот быть мне помощником. И вот удивительно, что этот человек, прекрасно понимая — он же был взрослым, образованным человеком, он видел, что происходит вокруг, он прекрасно понимал, что он подписывает себе смертный приговор, причем не мгновенный, а вероятно, растянутый во времени. И он своим родным говорил, что он не видит возможности отказаться. Вот это для меня это, наверное, самое важное, что в этих людях было и чему нам бы у них поучиться. Они прекрасно понимали, что их ждет, у них не было иллюзий. Но вот эта стойкость митрополита Петра, она вообще из ряда вон выходящая. Потому что, учитывая, какой был запущен механизм уничтожения — через репрессии через лишения там и сана, и возможностей, и чего угодно, и весь этот каток все 30-е годы гулял по Русской Православной Церкви, уничтожая вообще все, что только можно уничтожить. Но даже эта страшная машина ничего не могла сделать с одним немощным человеком, который, пройдя ссылки, заключения, болезни — ну вот лишили человека и здоровья, и всего на свете, заточили в тюрьму, и при этом ничего не могли с ним сделать. Вынуждены были распространить слух о том, что он умер. В 36-м году был распространен этот, официально было сообщено о его кончине — он жил еще год, на него завели еще одно уголовное дело, по которому его приговорили к расстрелу, и почти через год, в 37-м году расстреляли. То есть вся огромная машина подавления советской власти не могла сделать ничего с этим немощным стариком.

Иерей Стахий

— Действительно, фигура митрополита Петра, можно сказать, была, по такому древнеримскому обычаю, предана проклятию памяти — damnatio memoriae — да, что вот как брали и уничтожались любые записи — это не только римская традиция, она традиция очень важна для языческого понимания мира. Если мы посмотрим на Древний Египет, то тоже Эхнатон берет и проводит свою реформу религиозную, и имя Аммона он удаляет везде где только можно, в том числе даже из картушей с именем своего родного отца. Потом, после смерти Эхнатона уже, наоборот, его имя уничтожают и тоже долгие годы никто не знает, что такой был уникальный правитель и уникальный расцвет очень необычной египетской культуры при нем, не похожий на окружающую египетскую культуру до него или после. Мы смотрим на различных римских императоров, перевороты, интриги преторианской гвардии — то же самое происходит. Мы смотрим и византийские династии как борются тоже за власть, и тоже самое важное — вытравить память о человеке. Ну, увы, это языческий взгляд. Потому что что мы посмотрим, что у китайцев, так в такой смеси вот этого буддизма, даосизма, конфуцианства важно, что тебя твои потомки будут поминать, и тогда ты будешь жить в них. И поэтому вот китайцев не просто так много на земле, потому что тоже был стимул у людей: вот хочешь жить вечно — это в тебе продолжается. И этот же стимул, по сути, недаром Христос фарисеям, Он хоть постоянно говорит, потому что Он видит, они могут, можно достучаться до их сердец, несмотря на их фарисейство. они сердце горячие. А саддукейские холодные сердца, которые отрицают воскресение мертвых, для них тоже, по сути, вот это поношение безчадства Иоакима и Анны, поношение безчадства Захарии и Елисаветы до поры до времени, почему это грех? Вот, у тебя нет потомка, тебя никто не вспомнит, тебя никто не помянет, ты не будешь жить. Для христианина это абсолютно неважно. Наоборот, мы видим, как отшельники бегут от мира, скрываются в расселинах, в пустынях, в лесах — не для того, чтобы набрать себе много учеников и прогреметь: о, основатель монастыря. А для того, чтобы пусть обо мне весь мир забудет, главное, что Господь помнит. Поэтому советская власть — это власть во многом языческая. Зиккурат на площади, в сердце нашей страны — ну тоже, по сути, вот такой возврат к самым таким уже, можно сказать, хтоническим основам языческой культуры — то есть это даже не возвышенная культура там эллинистического мира, нет, а вот там древняя Месопотамия, вот культ вождей. Потому что вот родоплеменной строй, простые, бесписьменные племена, которые вот вождей почитают, которые произошли там от леопарда, или от медведя, или ото льва. И вот это все очень похоже, с чем столкнулся митрополит Петр. Потому что вот это религиозная, квазирелигиозная советская действительность, кажется, что это что-то новое, это атеистическое, этого никогда не было, а на самом деле тоже это такая разновидность язычества. Потому что, если значения не имеют духовные вещи, ну был такой человек, ну умер, и что с ним, вот в учебнике написали: вот тогда-то он существовал, вот тогда-то такое-то дело завели, вот тогда-то он умер. А поскольку приходилось бороться с его памятью, то значит, все-таки люди чувствуют что-то духовное, но стараются сделать ставку не на светлые духовные силы, не на Христа, а на того, кто против. Пусть и не боятся, пусть и не отрицают, говорят: нет, все это выдумки, а чувствуют: сатана-то приближается. Митрополит Петр даже в семинарских учебниках, вот в советские годы было в курсе семинарии, как преподавали, и наши ректор, отец Владимир Воробьев, который очень почитает митрополита Петра, и гимназия им основанная, общеобразовательная школа православная, носит как раз имя священномученика Петра, чтобы его увековечить, чтобы люди вспоминали. Люди вокруг нас действительно не помнят, не помнят о таком святителе. А в советские годы батюшки из поколения в поколение приходили, слушали курс истории Церкви, и точно так же: патриарх Тихон, потом местоблюститель Сергий, и потом местоблюститель Сергий, спустя вот десятилетие, становится патриархом.

М. Борисова

— А между тем на протяжении всех 30-х годов Сергий (Старгородский) был заместителем местоблюстителя, поскольку вот этот загнанный там за Полярный круг, потом посаженный в тюрьму и замученный, и изможденный, и парализованный практически наполовину — у него после инсульта отнялась правая сторона там, вот этот вот замученный старик, он был местоблюстителем по завещанию патриарха Тихона. И ничего с этим невозможно было сделать.

Иерей Стахий

— Более того, мы его ну восхваляем не только как мученика. Вот много действительно новомучеников и исповедников, его подвиг действительно святительский. Подвиг святительский — это управлять Церковью, хранить ее единство во Христе. Тут можно сказать: как? Человек несколько месяцев фактически управлял Церковью. Его почти сразу, как человека такого бескомпромиссного, который действительно пришел к церковному служению не в удобные синодальные годы, когда это карьера, когда это почет, уважение, а когда уже действительно он знал, на что шел, что человека сразу упекли в тюрьму.

М. Борисова

— Да, в Великий Устюг сначала, а потом вообще за Полярный круг

Иерей Стахий

— Тем не менее как раз то, что святитель Петр был, не имея никаких рычагов управления, не имея никакой связи со своим окружением, главой Русской Церкви, это сохраняло ее единство. Мы видим, что после смерти патриарха Тихона начало дробиться все со страшной силой. Причем речь не только об обновленцах, различных их течениях, живоцерковниках, а речь о православных, верных Богу людях: кто-то сторонники митрополита Сергия, кто-то правая оппозиция, там внутри правой оппозиции тоже есть те, кто как-то более жестко, кто-то более мягко, кто-то вроде митрополита Сергия там не заклинает еретиком, а тем не менее все равно как-то с ним не общается, автономно пытается своей епархией управлять. Если посмотреть, ну где же это единство Тела Христова? А оно как раз в том, вот недаром, как святитель Игнатий Богоносец говорит, ну первым христианам еще говорит: ну где нет епископа, нет Церкви. И как раз вот это единство, оно вокруг фигуры на протяжении там почти там полутора десятилетий, больше там, сидящего в темнице в заключении митрополита Петра. Потому что люди могут между собой не соглашаться — я против митрополита Сергия, я за него, я поддерживаю, я его осуждаю, я его понимаю, я его не могу простить — все равно митрополит Петр всех объединял. Его имя они возглашали за богослужением, он был единством. Собственно, это и советская власть, ну с большим опозданием — есть некий культ советской власти, что она очень быстро реагировала на какие-то вызовы, какое-то вот было все рассчитано, такой госплан — нет, мы видим, что только спустя 15 лет смогли понять, что, даже в темнице находясь, митрополит Петр объединяет всю Церковь. И, собственно, та вот эта кощунственная вещь, что объявили, что он умер, хотя еще человек живой, и даже никто его пока еще не собирается расстреливать — как раз для того, чтобы большую смуту посеять: ну ладно, вот мы вас лишим вот этой фигуры, вот этого имени, вокруг которого вы сможете собираться. Как Юлиан Отступник пытался стравить христиан между собой и как раз не устраивал какого-то уничтожения там тотального, как Диоклетиан, а просто вот, смотрите, вы сами сейчас друг друга переклюете, когда не будет вот такого умиротворителя. Точно так же и Сталин, который все-таки в семинарии, хоть и через пень колоду, учился, но все равно историю Церкви знал, он вот это тоже на вооружение берет: вот давайте между собой, разделяй и властвуй — вот этот принцип тоже языческой Римской империи. Но тоже это для язычников важно, что вот вроде умер, или как будто умер, или предан смерти — смерти такой символической, когда вот тоже человека в языческом мире, что его вроде не казнят, а он вроде как уже умер для мира и так далее. А тем не менее все равно жив для Христа. Как он жив для Христа и оставался главой Церкви, даже когда о нем отпевание совершили, и служат панихиды, и поминают за упокой. И точно так же и после того, когда он действительно был предан смерти, спустя вот этот год, когда вроде он не имел духовной поддержки. У Бога все живы. Для человека далекого от Христа, для него кажется: ой, меня помянули за упокой — батюшка перепутал, там старушка не туда сорокоуст записала в храме, — всё, это всё, я сейчас там умру, все будет плохо. А для христианина разницы нет. Все равно митрополита Петра поминали, вспоминали, пусть о нем молились за упокой, но у Бога все равно все живы. И эта молитва, молитва всей Церкви, безусловно, поддерживала ее первосвятителя. И молитва первосвятителя поддерживала всю Церковь. И после, вплоть до того, как патриаршество возродилось уже, на фоне тяжелейших испытаний Великой Отечественной войны, тоже молитвами святителя Петра, безусловно, вот эти еще несколько лет, когда жесточайшие гонения и уже окончательное решение церковного вопроса вроде было не за горами, что Господь через внешние жестокие испытания вот остановил. Остановил таким ужасным, кровавым способом вот это явление, когда казалось, что врата адовы Церковь уже одолеют. А Господь показывает: не одолеют, потому что есть те мученики, кровью которых Церковь только укрепляется.

М. Борисова

— Напоминаю, вы слушаете программу «Седмица». В студии Марина Борисова и наш сегодняшний гость, настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. Но на этой неделе у нас будет повод подумать, что не только молитвами наших новомучеников и молитвами наших святителей держится Церковь, но еще молитвами Богородицы. Потому что у нас 14 октября наш любимый, замечательный, прекрасный и чисто русский, как ни странно, праздник, полный парадоксов, праздник Покрова Пресвятой Богородицы. Почему я говорю парадоксов, потому что исторически это день, когда русская армия потерпела поражение благодаря тому, что константинопольцы возопили с молитвой Пресвятой Богородице, и Она практически Своим покровом покрыла совсем не русских будущих православных, а византийцев, которые от этих, пока еще неправославных, русских сильно страдали. Вот удивительным образом в Константинополе об этом забыли, а вот эти непонятные русские, которые должны бы были предать анафеме этот день в истории, они почему-то его запомнили, принесли его на свою землю. Многие исследователи полагают, благодаря благоверному князю Андрею Боголюбскому, потому что вот этот блаженный Андрей был его Ангелом Хранителем, и житие его он знал довольно хорошо, поэтому, собственно, первые Покровские церкви — это деяния благоверного князя Андрея Боголюбского. Ну что говорить, храм Покрова на Нерли знает все культурное человечество, потому что он вошел в сокровищницу культурную Юнеско. И вот этот праздник, он так и остался чисто русским, вот почему я говорю, что это парадоксальный праздник, но чрезвычайно любимый и удивительно такой сердечный для нашей Православной Церкви.

Иерей Стахий

— Безусловно, праздник, как и большинство церковных праздников, которые связаны вроде с каким-то историческим событием, они имеют куда более глубокий смысл. Мы празднуем Воздвижение Креста Господня — и для нас это не просто исторический момент, когда епископ перед матерью правящего императора, ранее валявшийся там в яме Крест, он его там поднимает и как-то отряхивает. Для нас точно также и день Покрова Пресвятой Богородицы — это не просто день какой-то одной из побед православного народа над неправославным. Для нас, конечно, это символ общего покровительства Пресвятой Богородицы. Блаженный Андрей, Христа ради юродивый, человек, который ну вот для мира кажется, ну совсем не тот, кому должна Богородица явиться. Я вот тоже напомню, что одним из подвигов блаженного Андрея было то, что он собирал в том числе о себе совсем нелестные слухи тем, что ночевал в месте, где были, можно сказать, самые дешевые служительницы древнейшей профессии — если так мягко сказать. Константинопольский ипподром, он на одной стороне тянулся поверху холма, и там трибуны были настроены, а с другой стороны уже был спуск к заливу, и там уже были такие арочные конструкции. И там как раз и какие-то криминальные элементы, и нищие, и там были вот такие продажные женщины, которыми брезговали даже вот те люди, которые завсегдатаи этих домов. И вот то, что он приходил туда и ночевал каждый раз, и более того, вроде он там и умер, и там его мощи благоухающие после его смерти в этом смердящем месте и обрели, тоже для внешнего окружающего человека, конечно, совсем это не тот человек. Да, он говорит дельные вещи, да он когда-то о чем-то наставляет. Но кому может Богородица явиться? Тем не менее надо понимать, Богородица защитила православный город не только по молитвам одного святого, по молитвам множества людей. Просто не все видят этот эффект. И поэтому я бы хотел все-таки тоже вот задуматься о том, что к нашим молитвам — скромным, недостойным, таким несовершенным по сравнению с молитвами святых, Господь очень прислушивается. Пресвятая Богородица готова за нас ходатайствовать, святые готовы к нашим молитвам присоединяться и с Творцом общаться. Но только если наша чистая душа уклонится от гордости, Господь даст нам почувствовать, что вот точно сейчас по нашей молитве что-то произошло. Именно поэтому нам кажется, что чудес вокруг не очень много, потому что Господь считает неполезным нам замечать то, как Он вмешивается в нашу жизнь по нашей просьбе и делает ее лучше. Поэтому тоже, дорогие браться и сестры, вера это же подразумевает доверие. Поэтому и мы тоже обязательно, когда молимся и вроде не видим какого-то практического результата, это не значит, что его нет. Покров — это удивительный праздник, потому что если мы смотрим — ну какое-то чудо Господь совершает, ну кто-то свидетелем, даже когда вот Господь на Фавор гору восходил, и то хотя бы трех апостолов взял. Двенадцать не взял, но все равно три свидетеля вот есть. А здесь вот ну вообще один только свидетель этого чуда. Ученику рассказывает и все, больше никому вокруг даже не рассказывает — то есть это там со слов ученика какого-то вот ну полусумасшедшего дядечки — как-то вот, получается, мы об этом празднике знаем. Но тоже как вот Господь, недаром есть такие стихи Священного Писания, что Господь от сильных мира сего сокрыл, да, а открыл младенцам. И вот тоже недаром как есть некоторое представление: ну вот младенец, новорожденный лежит, чему-то он радуется. Чему он там радуется? Ну может, как раз видит там ангелов летающих — его чистая душа может лицезреть то, что абсолютно недоступно взрослому человеку. В то время как у этого младенца, еще он фокусировать глазки толком не научился и не очень разбирает вот эти смутные предметы вокруг себя. Поэтому тоже, конечно, забота Господа, забота Пресвятой Богородицы о нас грешных, она есть постоянно. Когда мы молимся, конечно, на эту заботу мы можем сугубо рассчитывать. Но то, что мы этого порой не замечаем, это польза для нас, потому что иначе мы бы только возгордились, иначе бы сами мы стали подниматься туда, вот на крыльях гордости, на вершину храма, где Богородица с распростертым покровом стоит. Но поскольку это восхождение было не восхождение божественное, а восхождение гордостное, то мы помним, гордость с небес даже предводителя ангельского воинства денницу свергла. И нас тоже могла. Поэтому просто остается нам верить: действительно покровительство Матери Господа и Спасителя нашего с нами всегда есть.

М. Борисова

— Мне еще кажется очень важным в самом видении блаженного Андрея то, что Богородица не снисходит с какого-то облака, Она вначале оказывается в толпе молящихся. И Она перед алтарем вместе со всеми, и вместе с этим блаженным Андреем падает на колени и молится вместе со всей Церковью в его видении. А потом Она поднимается в алтарь и оттуда, из алтаря, распростерла Она свой покров. То есть это вот процесс — то, что Она молимся вместе с нами. Мне кажется, что мы иногда как-то очень сильно ставим какую-то стеклянную стену между собой и Матерью Божией, и святыми, а они вместе, то есть это вот молитва — не то что вот я здесь Ей помолюсь, а Она там где-то помолится. Она помолится вместо со мной. Если я не буду молиться, то как будет молиться Она?

Иерей Стахий

— Безусловно, Богородица молится вместо с нами. Порой там протестанты могут сказать: ой, надо молиться Богу, а вы, православные, молитесь там Богородице, святым. Нет, молитва — это не заклинание, что мы как-то обращаемся к самому сильному существу, Богу, если к слабому обратимся, то у нас что-то не получится. Молитва — это живое общение. Если мы общаемся с Богом, нам в этом общении хорошо, то мы своих друзей зовем пообщаться вместо с нами. И зовем, конечно, не уклоняемся от этого взаимного общения, что к нашей молитве присоединяется Пресвятая Богородица. Поэтому тоже, дорогие друзья, общаемся с Богородицей без панибратства, но с любовью, как с родным человеком.

М. Борисова

— Спасибо огромное за эту беседу. Вы слушали программу «Седмица». В студии были Марина Борисова и настоятель храма Воздвижения Креста Господня в Митине, священник Стахий Колотвин. Слушайте нас каждую субботу. До свидания. До новых встреч.

Иерей Стахий

— С Богом.

Все выпуски программы Седмица

• «18-е воскресенье по Пятидесятнице. Память отцов 7 Вселенского собора». Прот. Федор Бородин
• «17-е воскресенье по Пятидесятнице». Протоиерей Максим Первозванский
• «16-е воскресенье по Пятидесятнице. Покров Пресвятой Богородицы». Протоиерей Максим Первозванский