У нас в гостях был ключарь храма Христа Спасителя, председатель епархиального суда города Москвы протоиерей Михаил Рязанцев.
Наш гость поделился своими воспоминаниями о служении рядом с Патриархом Пименом и о том, какой была церковная жизнь в Москве во второй половине ХХ века.
Ведущие: Алексей Пичугин, Ксения Толоконникова.
А. Пичугин
— Здравствуйте, дорогие слушатели. Четверг и, как всегда, в эфире совместная программа радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Я Алексей Пичугин, директор музея Ксения Толоконникова…
К. Толоконникова
— Добрый вечер.
А. Пичугин
— Наш гость сегодня протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя и председатель епархиального суда города Москвы. Добрый вечер.
Протоиерей Михаил
— Добрый вечер.
К. Толоконникова
— У нас сегодня вторая встреча с батюшкой. И мы в прошлый раз, если мне не изменяет память, поправьте меня, если я ошибаюсь, мы остановились на том времени, когда вы проходили срочную службу в рядах советской армии.
А. Пичугин
— В Германии.
К. Толоконникова
— В Германии. И на том, что вам удалось исполнить свою отроческую мечту — вы увидели «Сикстинскую мадонну». Ну служба службой, потом служба закончилась. Кстати, как к вам относились, как к человеку верующему, как к сыну священника, однополчане или, как они там называются, сослуживцы?
А. Пичугин
— Сослуживцы.
Протоиерей Михаил
— Был курьезный случай, когда где-то уже год я прослужил, а я ходил в караул, служба была «через день — на ремень» — день мы отдыхали, день в карауле. И вот когда мы находились в карауле, было комсомольское собрание части. Я прихожу из караула, а меня все поздравляют. Я сначала не понял, что меня поздравляют: ну тебя с повышением, тебя выбрали — куда выбрали, что? А было голосование, там переизбирали вот это вот актив комсомольский, и меня выбрали, ну я не знаю, как это называется…
К. Толоконникова
— Комитет комсомола что ли?
Протоиерей Михаил
— Ну в комитет комсомола там каким-то главным. Я говорю: так я вообще не комсомолец даже. На что они там: как?! То есть они даже и не могли себе представить.
К. Толоконникова
— Да, конечно, тогда же прием в комсомольцы был повальным.
Протоиерей Михаил
— Не могли себе представить, что среди них может находиться не комсомолец. Ну потом они, конечно, исправили свою ошибку. Но больше никаких вопросов не было, почему там. А вот, и после этого, когда выяснилось, что я не комсомолец, через какое-то время меня вызывает парторг части в ленинскую комнату — ну это такая была комната отдыха, называлась ленинской, где там плакаты всякие были. И дает мне листок бумаги, говорит: пиши. Что писать? Заявление о приеме в комсомол. Я говорю: да я не собираюсь в комсомол вступать.
А. Пичугин
— «Как не собираешься?!»
Протоиерей Михаил
— Да, как не собираешься? Все вот, давай, пиши. И куда-то убежал. Естественно, я посидел там, почитал газеты, которые там были. Ничего писать не стал. И вот каким-то чудесным образом больше к этому вопросу никто не вернулся, я не знаю, почему.
К. Толоконникова
— То есть вы посидели какое-то время и ушли.
Протоиерей Михаил
— И ушел.
К. Толоконникова
— Оставив там чистый лист бумаги и ручку.
Протоиерей Михаил
— Я не помню, даже, по-моему, я его не оставил, просто сложил, то ли забрал, то ли выкинул. Просто я ушел из ленинской комнаты там по каким-то своим делам. Он убежал по своим делам. И вот я не знаю, почему, опять-таки, наверное, молитвы родителей, молитвы матери от меня отвели вот это вот…
К. Толоконникова
— Потому что ведь могли бы…
Протоиерей Михаил
— Могли.
К. Толоконникова
— Простите за такое просторечие, прикопаться-то могли бы очень серьезно.
Протоиерей Михаил
— Ну конечно.
К. Толоконникова
— Сделать жизнь невыносимой солдату-срочнику очень можно было легко.
Протоиерей Михаил
— Единственное вот объяснение для меня — это действительно вот материнская молитва.
К. Толоконникова
— Это как бы Господь закрыл им глаза и все.
Протоиерей Михаил
— Кстати, когда я уходил в армию, моя мама была у Святейшего Патриарха, просила, чтобы он помолился. Он дал мне, он ей дал просфорку, и сказал, чтобы раздробить ее на мелкие частички и чтобы ее высушить, и чтобы я взял ее с собой. И так мы и сделали: она там сшила мешочек мне, и я взял с собой в армию. И вот когда мы проходили курс молодого бойца, там была проверка тумбочек всяких и нашли вот этот. А я когда только вот меня забрали на призывной, я по утрам вот натощак по частичке так вот принимал. И сержант забирает этот мешочек и все, и куда-то вместе там со всем этим мусором, который собрали по тумбочкам, уносит. Ну для меня это, конечно, был момент неприятный. Я через какое-то время пошел там в то место, куда складывали вот это все, весь этот мусор, и все-таки нашел этот мешочек и потом уже перепрятал в такое место, где его не могли найти. И вот этот мешочек у меня все два года со мной. Он, конечно, с каждым днем становился все меньше…
А. Пичугин
— Вы фактически и сохранили просфору до конца.
Протоиерей Михаил
— Вот сохранил, да.
К. Толоконникова
— Потому что да, естественно, я так понимаю, что за два года в храме вам не удалось бывать.
Протоиерей Михаил
— Да.
К. Толоконникова
— И причащаться, естественно, тоже. То есть как бы Патриарх и благословил.
Протоиерей Михаил
— Вот с этой целью Святейший дал эту просфору. И эта просфора сопровождала меня на протяжении всех этих вот двух лет. И как мама моя рассказывает, он постоянно на протяжении двух этих лет, ну он всегда служил акафисты «Нечаянной Радости», но вот на протяжении этих двух лет он каждую пятницу он приезжал в храм в Обыденский переулок и служил акафисты «Нечаянной Радости».
К. Толоконникова
— То есть служба, молитвами вашей мамы…
Протоиерей Михаил
— Ну и батюшки тоже.
К. Толоконникова
— Ну, конечно, да.
Протоиерей Михаил
— И Святейшего, в общем.
К. Толоконникова
— Прошла благополучно.
Протоиерей Михаил
— Вот я что хочу сказать, что молитва делает очень большие дела. И если есть кому молиться, то можно ничего не бояться в своей жизни.
К. Толоконникова
— Если есть, кому за тебя помолиться, ну да.
А. Пичугин
— И закончилась ваша служба, вы вернулись…
Протоиерей Михаил
— Закончилась служба, вернулся на Светлой седмице. Ровно вот меня взяли 6 мая на сборный пункт…
К. Толоконникова
— На Георгия Победоносца.
Протоиерей Михаил
— Да, и 6 мая я прилетел в Москву из Германии и прибыл домой.
А. Пичугин
— Это 75-й год был, да?
Протоиерей Михаил
— Это 75-й год, да. И ну, естественно, стал готовиться к поступлению в духовную семинарию.
А. Пичугин
— Уже осенью надо идти в семинарию.
Протоиерей Михаил
— Да. Ну я сразу же вернулся в иподиаконство. Но до этого, я хочу сказать, что тоже был такой интересный случай. За тринадцатилетнее существование нашей части военной, где я служил, ни разу никого не отпускали в отпуск. И вдруг мне поступает предложение: мы тебя решили — это того, кто не комсомолец и того, кто вообще даже не собирался там, после того случая, — вдруг меня отпускают в отпуск.
А. Пичугин
— Домой.
Протоиерей Михаил
— Домой из Германии. И я приехал как раз на Рождество. Там было десять дней, по-моему, мне дали отпускных. Ну естественно, пришел в Богоявленский собор, пришел в форме, все так, конечно, обрадовались. И как раз, по-моему, в те дни отпевали Виктора Степановича Комарова.
А. Пичугин
— Регента.
Протоиерей Михаил
— Регента Богоявленского собора. И я помню, на его отпевании отец Виталий Боровой, который был тогда, протопресвитер, настоятелем Богоявленского собора, он, обращаясь вот к лежащему Виктору Степановичу, сказал, что я, наверное, своим голосом доставлял вам большие неприятности. А у него, конечно, ни слуха, и голос такой был резковатый, конечно, для регента это было не очень.
К. Толоконникова
— А там же еще нужно постоянно перестраиваться под возгласы священника.
Протоиерей Михаил
— Конечно. Так вот опять-таки чудо. А как мне потом мама рассказывала, она очень почитает преподобного Серафима Саровского, и вот однажды во сне она видит его, и он ей говорит: не переживай, он приедет. И вот так вот получилось, что я приехал в отпуск.
А. Пичугин
— А то, что вы служили иподиаконом, влияло на распорядок вашего семинарского обучения? Вы так же, как и все, жили в Лавре или имели возможность постоянно бывать в Москве?
Протоиерей Михаил
— Да, я жил в Лавре. Но у нас, конечно, Святейший не совершал таких вот поездок, как Патриарх Алексий, как теперешний Святейший Патриарх, а служил в основном в московских храмах по праздникам престольным. Жил я в основном в семинарии, а только на субботу, воскресенье и на вот такие отдельные праздники нас отпускали на богослужение. Причем в 1 классе, когда я поступил в 1 класс, вдруг поступает распоряжение. Обычно мы писали прошения на отъезд, когда я пришел, принес прошение, мне помощник инспектора сказал: а Святейший запретил первоклассникам иметь послушание вне Лавры. Для меня это было ударом. Ну как, еще до армии я иподиаконствовал, в семинарию поступил и меня отстранили.
К. Толоконникова
— Отрешили.
Протоиерей Михаил
— Отрешили от этого. Очень-очень был огорчен и просто подавлен даже какое-то время. И так получилось, что вот первый год в семинарии я провел безвыездно там. Но опять-таки вот в каких-то таких печальных ситуациях Господь посылает и какое-то утешение. Поскольку у меня был слух музыкальный, хоть я и не стал, не захотел учиться музыке, меня записали в семинарский хор. Второй хор, которым управлял отец Зотик Якимчук. И вот на Пасху наша череда была петь пасхальную ночь в Успенском соборе.
К. Толоконникова
— Лавры.
Протоиерей Михаил
— Лавры.
К. Толоконникова
— Слушателям просто нашим напоминаю.
Протоиерей Михаил
— В Успенском соборе Лавры. Он тогда был неотапливаемым, и перед Пасхой открывали все эти двери нараспашку, чтобы как-то уже погода весной теплее становилась, чтобы хоть с улицы немножко вот было теплее в самом соборе. И я помню, что пели мы, отец Матфей пел на клиросе, как обычно, где обычно он поет, а мы пели наверху, за крестом, за распятием, который венчает иконостас, то есть под самым куполом практически. И вот мы по лестнице из алтаря, по внутренней лестнице поднимались туда. И вот это было необыкновенное впечатление.
К. Толоконникова
— Там акустика, наверное, потрясающая.
Протоиерей Михаил
— Акустика потрясающая. Там даже те, у кого какие-то вот были слабые там голоса, на подпевках там которые были, певцы, звук просто летел, без всякого напряжения. Вот это было такое удовольствие там петь. Вот это вот единственный раз я побывал там наверху и испытал вот это чувство…
К. Толоконникова
— Ну счастье такое.
Протоиерей Михаил
— Чувство счастья, действительно счастья.
А. Пичугин
— Протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя, в гостях у светлого радио.
К. Толоконникова
— То есть Патриарх Пимен не сделал для вас, для своего иподиакона, никакого исключения.
Протоиерей Михаил
— Вот применяя это к себе, я думаю, что он сделал это специально для меня. Потому что в чем смысл был вот этого запрета — он говорил, что первоклассники, которые обычно пришли с разных мест, из разных областей, из разных храмов, вот должны были напитаться тем духом лаврским, который тогда существовал, в то время. И это как раз должно было послужить вот тем фундаментом духовным для дальнейшей учебы и вот для дальнейшего служения в Церкви. И это действительно было, как я уже сейчас понимаю, это было действительно мудрым решением.
А. Пичугин
— А вы имели возможность ездить домой на выходные, субботу воскресенье?
Протоиерей Михаил
— Нет, уже я не ездил, но я пел в хоре.
К. Толоконникова
— В 1 классе нет.
Протоиерей Михаил
— Но уже после Пасхи, когда заканчивался вот этот учебный год, меня снова взяли, и я опять попал вот в эту знакомую среду для себя.
А. Пичугин
— А вы семинарию закончили за три года.
Протоиерей Михаил
— Да, я пропустил второй класс, меня из первого в третий сразу.
А. Пичугин
— И по окончании семинарии вы продолжали еще какое-то время иподиаконствовать, еще несколько лет.
Протоиерей Михаил
— Я после окончания семинарии поступил в академию.
А. Пичугин
— А, в академию, да, что-то я забыл.
Протоиерей Михаил
— Академию я закончил, как положено, учился все четыре года.
А. Пичугин
— И при этом тоже надо было жить в Загорске.
Протоиерей Михаил
— Нет, я уже к тому времени, к концу академии я уже женился, и меня стали отпускать домой ежедневно. То есть я где-то вот последний, да, я на третьем курсе женился и третий курс я ездил ежедневно.
А. Пичугин
— Из Москвы в Загорск.
Протоиерей Михаил
— Из Москвы в Загорск и обратно на электричке. Ну вот такой подвиг совершал.
К. Толоконникова
— Ну я вот хотела бы немножко назад отступить. Вот есть вопрос, который меня занимает и который я задаю многим наши собеседникам. А вот вы же не впервые попали в Лавру, поступив в семинарию, и до этого наверняка вас родители возили, да, к Преподобному. И я знаю, что во многих московских семьях церковных была такая традиция, например, перед началом учебного года детей привозить на молебен к Преподобному. А была ли у вас в семье такая традиция паломничеств? Например, в Печоры, или в Пюхтицу, или еще куда-то. Потому что я объясню, почему я интересуюсь. Почти все говорят, в том числе и выходцы из священнических семей, что нет, у нас такого не было. Ну максимум, только вот москвичей возили в Лавру, у нас не было это принято.
Протоиерей Михаил
— Ну да, у нас тоже не было принято. Но какое-то время мой батюшка вместе со своим однокашником по семинарии, отцом Алексием Злобиным, ездили в такие паломнические путешествия. У отца Алексия был "Москвич-407«й, и вот однажды…
А. Пичугин
— Неплохая машина по тем временам.
Протоиерей Михаил
— Отличная машина была. И вот однажды, как раз когда у меня родилась сестра, меня он взял с собой в эту паломническую поездку. И мы ездили в Пюхтицы, мы ездили в Печоры. И я там вот впервые увидел отца Алипия.
К. Толоконникова
— Воронова.
Протоиерей Михаил
— Он тогда был наместником. Но поездка в Печоры мне запомнилась тем, что когда нас посадили за трапезу, все уже поели, а я чего-то там ковырялся. То есть меня не стали, какое-то время подождали, потом сказали, что ну все, семеро одного не ждут, давайте пойдемте куда-то там дальше. Вот этот момент я помню. Вот это такая поездка была. А в основном действительно ездили только в Троице-Сергиеву Лавру. И вот как мама рассказывает, когда я был еще маленьким, когда мы приехали в Лавру, зашли в академический храм…
К. Толоконникова
— Покровский.
Протоиерей Михаил
— Покровский. На выходе я попросил: мам, дай мне монетку какую-нибудь. А зачем тебе? Ну дай мне. Она мне дала монетку, и я побежал куда-то в сторону, она за мной проследила. И я эту монетку бросил за батарею в храме. Она потом у меня спрашивает: а зачем, говорит, ты это сделал? А я говорю: а чтобы вернуться сюда.
К. Толоконникова
— И вы вернулись.
Протоиерей Михаил
— И я вернулся, да.
К. Толоконникова
— Интересно, почему за батарею. А сколько тогда, вот вы говорите, вы каждый день ездили на электричке, уже женившись, и сколько тогда электричка шла от Москвы до Загорска? Потому что и сейчас ведь довольно долго, даже если на экспрессе ехать.
А. Пичугин
— Ну на экспрессе-то час где-то.
Протоиерей Михаил
— Где-то, я сейчас уже не помню, но я вставал очень рано, ну где-то минут сорок, наверное.
А. Пичугин
— А где жили тогда?
Протоиерей Михаил
— А жили мы вот на Севастопольском проспекте. Раньше это Большая Зюзинская улица, в районе Черемушек.
К. Толоконникова
— То есть еще через всю Москву до вокзала.
Протоиерей Михаил
— Да, до «Комсомольской площади», до вокзала, и потом…
А. Пичугин
— То есть часов пять на дорогу выходило.
Протоиерей Михаил
— Ну нет, может быть, поменьше.
А. Пичугин
— Но все равно.
Протоиерей Михаил
— Четыре, может быть, точно, да.
К. Толоконникова
— А к окончанию, вас рукоположили, вы еще были студентом академии или уже окончили?
Протоиерей Михаил
— Да, меня рукоположили в 81-м году.
К. Толоконникова
— Я как раз родилась тогда.
Протоиерей Михаил
— В сан диакона, да. И я продолжал учиться и иподиаконствовать у Святейшего Патриарха Пимена.
А. Пичугин
— Будучи диаконом уже.
Протоиерей Михаил
— Да, будучи диаконом. Рукоположили меня как раз 15 марта, в Неделю Торжества Православия.
К. Толоконникова
— Совпало.
Протоиерей Михаил
— Вот как-то 15 марта, оно сопровождает. И вот и храм Державной Божией Матери, настоятелем которого я являюсь, возле храма Христа Спасителя, тоже праздник престольный 15 марта.
К. Толоконникова
— А мы в музее, я недавно нашла это, нам передали брошюрку, душеспасительную дореволюционную, вот какие в советское время сохранялись в домах некоторых. И тут я стала ее заносить в опись, перелистываю страницы, а из нее выпадает листовка. Листовка 17-го года, изданная по благословению митрополита московского Тихона, об обретении Державной иконы Божией Матери. То есть вот именно тогда изданная, вот эта листовка для народа. Вот так вот прямо недавно, за несколько дней до нашей с вами сегодняшней встречи я ее нашла.
Протоиерей Михаил
— Замечательно.
К. Толоконникова
— После эфира покажу фотографию, у меня есть в телефоне. И 15 марта вас рукополагают…
Протоиерей Михаил
— Рукополагают в сан диакона. Я продолжаю иподиаконствовать. И когда через какое-то время Святейший Патриарх меня награждает двойным орарем, я что-то так забеспокоился: что же, как же я буду теперь, что же, уже не буду иподиаконсвовать? На что отец Сергий Соколов меня утешил: да ты не переживай, у меня уже давно двойной орарь. Но все равно он ходил такой, перепоясанный этим одинарным орарем, уже будучи иеродиаконом.
А. Пичугин
— А служить удавалось диаконом?
Протоиерей Михаил
— Очень редко. В Богоявленском соборе когда иподиаконствовали, то удавалось, да.
А. Пичугин
— То есть на приход никакой вы не попали.
Протоиерей Михаил
— Нет, ну я учился в академии еще. И вот уже в конце учебы, в 82-м году, перед Благовещением, как раз на всенощной я подошел к Святейшему Патриарху и сказал: Ваше Святейшество, у меня заканчивается вот учеба, я хотел бы дальше рукоположиться в сан священника и служить. Ну он так как-то, как обычно, он так передернул губами и сказал: ну хорошо, я подумаю. И все. На следующий день мы приходим, праздник Благовещения, как раз престольный праздник одного из приделов Богоявленского собора. Выходим мы с омовением — я с правой стороны, иподиакон слева, посередине с кувшином. И вдруг обращается ко мне владыка Иов, он тогда постоянно служил со Святейшим Патриархом…
А. Пичугин
— Это кто?
Протоиерей Михаил
— Иов (Тывонюк).
А. Пичугин
— А это бывший Челябинский, на покое здесь, кстати, недалеко, в Ризоположенском храме.
Протоиерей Михаил
— Да. А тогда он работал в Отделе внешних церковных сношений, тогда он так назывался.
А. Пичугин
— Зарайским.
Протоиерей Михаил
— Зарайским, да, и постоянно служил со Святейшим Патриархом. Вдруг он обращается и говорит мне: иди в алтарь. Я думаю: что я натворил? Сразу у меня заработала память, думаю, что я сделал. И иду в алтарь. Там меня уже в дверях диаконских встречает отец Вячеслав Марченков и говорит мне: каешься? Я не пойму, говорю: каюсь. Накладывает мне епитрахиль на голову, разрешительную молитву. Я вхожу, не пойму, что такое. Меня к этому подводят, к жертвеннику, надевают мне белый воздух на голову — я тут все понял. Тебя сейчас Святейший рукополагать будет. Ну все.
А. Пичугин
— Это они вам такой сюрприз устроили.
К. Толоконникова
— То есть на другой день буквально после того, как вы…
Протоиерей Михаил
— Когда он сказал: я подумаю. И вдруг вот он решил на Благовещение меня рукополагать. Вот такой был интересный момент.
А. Пичугин
— И вот все, на этом уже иподиаконство закончилось.
Протоиерей Михаил
— На этом закончилось иподиаконство.
А. Пичугин
— А вот, простите, чуть ранее, когда вы сказали, вас наградили двойным орарем и вы беспокоились, что на этом оно закончится.
Протоиерей Михаил
— Да.
А. Пичугин
— А почему? Вы думали, что вас на приход куда-то отправят просто служить?
Протоиерей Михаил
— Нет. Просто мне хотелось вот еще быть со Святейшем.
К. Толоконникова
— При Патриархе.
Протоиерей Михаил
— При Патриархе, да. Нет, я ну на приход тогда, когда учились очно в академии, на приходы не отправляли, так что у меня год еще был учебы. Вот именно поэтому. Так вот, да, с Благовещения закончилось мое иподиаконство. Какое-то время я приходил в Богоявленский собор. Ну и меня Святейший оставил при Патриархии. Нигде мне приход никакой не дали, я был там дежурным: встречал, провожал приходящих архиереев там.
А. Пичугин
— А служили в Елоховском.
Протоиерей Михаил
— В Богоявленском, да, я приходил, служил. Но это было очень короткое время. И я даже как-то обиделся, думаю: ну как вот, я закончил академию, семинарию, академию, и вот сижу здесь, открываю двери, ну… Но это было недолго. И как-то, когда владыка митрополит Питирим пригласил Святейшего Патриарха в новое здание Издательского отдела на Погодинке, только-только его отстроили. И Святейший приехал, ну и мы тоже вместе с ним были, как сотрудники Патриархии, там была торжественная часть, владыка речь произносил. И вот в перерыве там какой-то был еще концертик небольшой. И вот в перерыве меня подзывает Святейший Патриарх и говорит: я решил тебя назначить в Новодевичий монастырь.
А. Пичугин
— Мы прервемся на этом буквально на минуту. Я напомню, что вы слушаете совместную программу радио «Вера» и музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Ксения Толоконникова директор музея, я Алексей Пичугин. Наш гость протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя и председатель епархиального суда города Москвы.
А. Пичугин
— Возвращаемся в студию светлого радио. Напомню, что это совместная программа музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди» радио «Вера», по традиции каждый четверг мы в эфире. Директор музея Ксения Толоконникова, я Алексей Пичугин. И сегодня наш гость протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя и председатель епархиального суда города Москвы.
К. Толоконникова
— В 82-м году, таким образом, вас назначают в Успенский храм бывшего Новодевичьего монастыря. Тогда монастыря не было.
Протоиерей Михаил
— Они очень долго писали во всех бумагах: «б. Новодевичий монастырь».
К. Толоконникова
— Да. И Успенский храм был просто приходским храмом, да, так получается?
Протоиерей Михаил
— Это было Патриаршее подворье. Вот поскольку там была резиденция митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия, то почему-то считалось что это храм митрополичий, митрополита Ювеналия, но это было просто место его служения постоянного.
А. Пичугин
— И до сих пор, собственно говоря, он там служит же постоянно.
Протоиерей Михаил
— До сих пор, да, но теперь это уже действительно храм областной. И монастырь областной почему-то.
К. Толоконникова
— Московский областной епархии, которую как раз возглавляет владыка Ювеналий.
Протоиерей Михаил
— Московский областной епархии, да.
К. Толоконникова
— Уже долгие-долгие годы.
Протоиерей Михаил
— А тогда это было подворье Патриарха Московского и всея Руси, и оно относилось к хозяйственному управлению.
А. Пичугин
— Причем подворий тогда было не так много, как сейчас в Москве, каждый третий храм подворье, где-то сейчас так.
Протоиерей Михаил
— Даже, по-моему, это был единственный такой вот храм, особый у него статус был. И я там начал свое служение. Но меня как-то утешало то что, то есть я, конечно, был рад, но как всегда, когда приходишь на какое-то неизвестное место….
К. Толоконникова
— Там уже какие-то сложившиеся отношения, обычаи.
Протоиерей Михаил
— Меня утешало и обрадовало то, что там служил отец Василий Остальский —старый священник, в свое время окончивший еще Варшавский университет, богословский факультет. А мой батюшка с отцом Василием одно время, он был старше его, когда батюшка мой был еще студентом, он прислуживал в храме на Ордынке, а отец Василий уже служил там священником. И у нас давнишнее было знакомство с отцом Василием. Я подумал: ну вот, вроде бы все-таки свой человек. И кроме того там служил еще отец Иосиф Балабанов, нынешний митрополит, с которым мы учились в семинарии. Он закончил семинарию, не пошел в академию, принял монашество. Его митрополит Ювеналий постриг, рукоположил, и какое-то время он служил в Успенском храме Новодевичьего монастыря. И вот так началась моя стезя на поприще служения.
К. Толоконникова
— Уже священническое, собственно.
Протоиерей Михаил
— Уже священнического.
К. Толоконникова
— А там, в Новодевичьем монастыре, такая должна была быть особенная атмосфера, потому что я сужу по тому, что туда очень часто возили интуристов, как тогда говорили. Это же памятник архитектуры, жемчужина, потом же есть тут и музей, и действующий храм, то есть можно показать нашим зарубежным гостям, что у нас никаких гонений на Церковь нет. И у нас вот даже в музее хранится небольшая брошюрка, методичка для экскурсовода, работающего с интуристами: что именно им показывать, какие акценты расставлять и как демонстрировать вот этот вот Успенский храм. А вас каким-то образом инструктировали специально?
Протоиерей Михаил
— Приглашали, да. Предлагали. Но, слава Богу, это уже время такое, ближе…
А. Пичугин
— К перестройке.
К. Толоконникова
— К середине 80-х.
Протоиерей Михаил
— К перестройке, к середине 80-х, да. Это опять-таки все как-то само собой куда-то растворилось. Я вот помню такой момент, сейчас вот мало кто знает, что раньше были уполномоченные.
К. Толоконникова
— Да, Совета по делам религий.
Протоиерей Михаил
— Совета по делам религий были уполномоченные на местах. И уполномоченные давали регистрацию. Каждому священнику, кто принимал сан, давали регистрацию. То есть эта регистрация давала право, не хиротония давала право служить, а право служить в советских православных храмах давала регистрация вот этого вот уполномоченного.
А. Пичугин
— И священники боялись ее потерять.
К. Толоконникова
— Конечно.
Протоиерей Михаил
— Боялись потерять. Потому что если отнимают регистрацию, то практически уже это волчий билет, не принимали нигде.
А. Пичугин
— И в служении не запрещен, и вроде действующий священник, но регистрации нет — все, извините.
К. Толоконникова
— Вот ситуация такая как раз, по-моему, с отцом Сергием Желудковым, о котором мы с тобой недавно говорили. Он не был запрещен в священнослужении…
А. Пичугин
— Но до конца жизни он так, с регистрации его сняли и больше не ставили никуда.
К. Толоконникова
— И я напоминаю слушателям, с 61-го года была такая кривая ситуация, что священника нанимал на работу, он был наемным работником, нанимал на работу так называемый исполнительный орган, который обычно состоял из старосты, по-моему, казначея и кого-то еще. И вот этих вот деятелей очень часто мог прислать исполком просто. Они вообще могли быть нецерковными людьми и всячески ставить палки в колеса духовенству.
Протоиерей Михаил
— Да. И вот когда меня рукоположили и назначили в Новодевичий монастырь служить, мне отец Матфей Стаднюк, бывший тогда секретарем Святейшего Патриарха, сказал: ну ты там сходи к уполномоченному, там тебе должен дать регистрацию, возьми регистрацию. И дал телефон для связи. Я стал звонить. Ну секретарь поднимала трубку, представился: так и так, вот я такой-то, вот мне нужно взять регистрацию. Ну говорит, ладно, вот сейчас он занят, перезвоните попозже. Опять звоню попозже — опять занят. Вот так вот как-то несколько раз у меня получилось. Потом, видимо, им надоели мои звонки, и она уже передала трубку, соединила меня — по-моему, Плеханов фамилия его была, по Москве, — к самому этому уполномоченному. Он меня спрашивает: ну ты, говорит, служишь? — они все на ты обращались к священникам, ну тем более я еще молодой. Ну ты, говорит, служишь? Я говорю: да, говорю, служу. Ну и служи, что ты мне тут. Все.
К. Толоконникова
— А справка-то?
Протоиерей Михаил
— Все. То есть я, может быть, один из немногих первых, кто не получил эту регистрацию.
А. Пичугин
— И у вас ее никогда не было.
Протоиерей Михаил
— Никогда у меня ее, я ее в глаза… Нет, у батюшки-то моего было. Но я никогда не интересовался, а он никогда и не говорил об этом.
А. Пичугин
— Но в те же самые годы священник Московской области, например, а тем паче где-нибудь подальше, в Ярославской области, все равно еще без этой регистрации на приход приехать не мог.
Протоиерей Михаил
— Ну да. Но в Москве уже как-то было более лояльно. Это 82-й год.
К. Толоконникова
— Хотя это, слушайте, это же вот Брежнев умирает, вот Андропов…
Протоиерей Михаил
— Вот умер Брежнев, да.
К. Толоконникова
— Многие вспоминают это же как последний всплеск антицерковных гонений — тогда как раз некоторых арестовали, некоторых посадили. А как-то об этом в вашей среде говорили или это мимо прошло, вот это давление последнее андроповское на Церковь?
Протоиерей Михаил
— Нет, на вот на нашей семье это не отразилось. Хотя вот мой батюшка прослужил 20 лет в храме Трифона, ну «Знамения» Божией Матери, Трифона мученика, и вдруг его переводят. В конце 79-го года переводят в Покровский храм, в Лыщиков переулок.
А. Пичугин
— А, очень знакомое место.
Протоиерей Михаил
— Вот он там.
А. Пичугин
— На Лыщиковой горе, так его называли в Москве.
Протоиерей Михаил
— Да, там сейчас отец Владимир Ригин.
А. Пичугин
— Ваш предшественник по храму Христа Спасителя.
Протоиерей Михаил
— Мой предшественник по храму Христа Спасителя, да. И вот его переводят туда. Эта гора оказалась в таком котловане, потому что сейчас храм этот окружен многоэтажными домами, и уже, конечно, на гору там не похоже ничего.
К. Толоконникова
— Мало что похоже. Ну и Сивцев Вражек уже не похож на овраг.
Протоиерей Михаил
— Да. Что, почему? А это как раз перед Олимпиадой 80-го года. И как объяснили, что вот трасса эта как раз олимпийская, потому что в Мытищах это вот стрельбище олимпийское было. Ну и вот якобы мой батюшка только семинарию закончил, у него нет образования академического, а здесь нужны более такие, цивилизованные священники.
К. Толоконникова
— Вдруг спортсмены из Танзании заедут и некому будут с ними поговорить?
Протоиерей Михаил
— Ну я так думаю, все-таки сыграло роль то, что мой батюшка отстоял этот храм. Об этом мало кто знает.
К. Толоконникова
— Знаменский. А как?
Протоиерей Михаил
— Вот если вы сейчас вспомните, там идет эстакада.
А. Пичугин
— Да, Рижская эстакада.
Протоиерей Михаил
— Рижская эстакада и она делает такой вот изгиб.
К. Толоконникова
— Огибает храм.
А. Пичугин
— Да, я постоянно там съезжаю, каждый день почти.
Протоиерей Михаил
— А по первоначальному проекту она должна была проходить через храм.
А. Пичугин
— А, так его вовсе снести должны были…
К. Толоконникова
— Это в какие годы проект этот был составлен?
Протоиерей Михаил
— Ну это вот как раз где-то перед Олимпиадой тоже. Нет это, по-моему, когда я в армии служил.
К. Толоконникова
— В 70-е годы.
Протоиерей Михаил
— Да, в 70-е.
А. Пичугин
— Мы относительно недавно здесь говорили про Преображенский храм на Преображенской площади, который снесли, как раз единственный действующий, под предолгом строительства входа в метро.
К. Толоконникова
— Под предлогом строительства метро. И такая же история должна была произойти с храмом Рождества Пресвятой Богородицы во Владыкине. Там тоже проходит вот эта Алтуфьевская эстакада и храм, и она как бы ложится храму на плечо, то есть буквально вот-вот.
А. Пичугин
— Ну так же и с Рижской эстакадой, и с эстакадой Третьего кольца.
К. Толоконникова
— И какова же роль вашего отца вот в том, что храм этот, любимый москвичами, остался на своем месте?
Протоиерей Михаил
— Ну так я, об этом ведь как-то не принято было говорить, но там какие-то были, ходили по инстанциям, привлекали каких-то людей. И ну так вот все-таки пересмотрели проект.
К. Толоконникова
— То есть он обивал пороги вот эти все.
Протоиерей Михаил
— Да. Ну во всяком случае, когда я пришел из армии, я посмотрел на него — он весь седой оказался. Я-то уходил, еще седина ну только проглядывала. И вот потом, видимо, все это как раз и вылилось.
А. Пичугин
— Мы напомним, что в гостях у светлого радио сегодня протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя.
К. Толоконникова
— И как раз в это время его перевели на Лыщикову гору.
Протоиерей Михаил
— Ну вот перед Олимпиадой, да.
А. Пичугин
— То есть вы как раз связываете это с тем, что…
Протоиерей Михаил
— Я думаю, что все это дало повод.
А. Пичугин
— А он был настоятелем Знаменского храма.
Протоиерей Михаил
— Он был настоятелем Знаменского храма. Ну его перевели настоятелем на Лыщикову гору. И там же вот он потом стал почетным настоятелем, когда уже отца Владимира Ригина.
А. Пичугин
— Ну и до конца жизни он там служил.
Протоиерей Михаил
— До конца жизни. Скончался как раз в метро, едучи на службу в храм.
А. Пичугин
— Получается, что… Мы вернемся вот к вопросу об уполномоченных. Вы справку не получали, но это уже было время, когда Харчев вот, спустя пару лет, придет к власти в Совет по делам религий.
К. Толоконникова
— Харчев в 85-м?
А. Пичугин
— В 84-м. Нам с Ксенией Андреевной знакомый, привечали его в музее как-то.
К. Толоконникова
— Да, имели честь познакомиться с предпоследним уполномоченным. Последний был Христораднов.
Протоиерей Михаил
— Да, это он был председателем вот этого Совета по делам религий.
А. Пичугин
— И считается, что с него начался какой-то разворот постепенный. Вернули монастырь все-таки Даниловский.
К. Толоконникова
— Нет, постановление о Даниловом монастыре было принято еще в 82-м году.
Протоиерей Михаил
— Как раз перед смертью Брежнева. Как говорят, он успел подписать вот это разрешение, и в скором времени скончался, в 82-м году.
А. Пичугин
— Сначала Донской же монастырь.
К. Толоконникова
— Да, потом Данилов монастырь. Но его, я напомню слушателям, его, конечно, передавали Церкви не как монастырь. Его передавали как административный центр, где должны были проходить совещания с международным участием, конференции, посвященные борьбе за мир, и вот все то, к чему была, так сказать, призвана Церковь в советском государстве.
А. Пичугин
— У нас есть программа с Алексеем Константиновичем Светозарским на эту тему, где он все рассказывает, можно в архиве найти на сайте радио «Вера».
Протоиерей Михаил
— Причем была альтернатива: предложили Новоспасский и Данилов монастырь. И вот когда Святейший Патриарх Пимен объезжал тот монастырь и другой, что-то вот в Новоспасском, он то ли поскользнулся, то ли ногу подвернул и, видимо, это послужило знаком, что…
К. Толоконникова
— Это я вспоминаю историю об Иване Грозном и кирпиче, выпавшем из купола Софийского собора вологодского.
Протоиерей Михаил
— Ну вот такая была история. О ней лучше расскажет отец Владимир Диваков, конечно, если вы его спросите, он был свидетелем всего этого.
К. Толоконникова
— Ну и промыслительно это было, потому что Даниил Московский, святой покровитель Москвы.
Протоиерей Михаил
— Конечно. И я помню, когда передали Данилов монастырь, стали его восстанавливать, Святейший Патриарх распорядился на всех богослужениях петь тропарь князю Даниилу Московскому.
К. Толоконникова
— Да, и вот об этом Алексей Константинович тоже рассказывал, и он говорил, что впрямую…
А. Пичугин
— Это такой маркер бы тайный.
К. Толоконникова
— Впрямую этого священники не объявляли, но вот это был как знак такой для церковной Москвы, прихожане, как всегда в Советском Союзе, те кто знают —sapienti sat — знающему достаточно. И это было как бы вот начало такое, робкое еще начало вот этой вот весны, такая капель, да. И потом уже подготовка к тысячелетию Крещения Руси, и уже вот такой как бы водопад, да, тают эти снега, половодье церковное. Каким вам запомнился 88-й год?
Протоиерей Михаил
— Я служил в Новодевичьем монастыре, уже прошло сколько, уже шесть лет, шестой год я служил. И я помню, было какое-то архиерейское, по-моему, совещание. А перед этим произвели ремонт Успенского храма Новодевичьего монастыря — поменяли полы, как-то укрепили храм. И вот происходило архиерейское совещание перед вот этими праздниками. Ну естественно, я не был участником, но где-то так был с краю и краем уха слышал, о чем там велась речь. И мне только запомнился такой момент. Ведь раньше, если вот кто помнит, архиереи на митрах не имели крестиков…
А. Пичугин
— Да, и это к 88-му году.
Протоиерей Михаил
— Крестики были только у митрополитов. И вот юбилей Крещения Руси, архиереи выразили такое пожелание, что вот надо бы вернуть крестики всем архиереям и обратились к Святейшему. Ну он так подумал и сказал, что нет, пусть все останется, как и было. И уже, по-моему, крестики вернули при Патриархе Алексии.
А. Пичугин
— А, это не к 88-му году.
Протоиерей Михаил
— Нет, это не к 88-му году, в 88-м году еще…
К. Толоконникова
— Еще только митрополиты были.
Протоиерей Михаил
— Кресты не вернули архиереям, да. Вот это то, что я помню. А торжества в основном были, конечно, в Даниловом монастыре. В Богоявленском Святейший не служил, а есть фильм этого богослужения. Но он уже, конечно, тяжко…
К. Толоконникова
— Есть, да. Он был тяжело болен уже в это время, ослаб.
Протоиерей Михаил
— Был концерт в Большом театре, пел хор отца Матфея. Это тоже было событие.
К. Толоконникова
— У нас в музее есть фотографии. Это красота.
Протоиерей Михаил
— Да, это было событие, которое ну это было редчайшим таким случаем, чтобы церковный хор, и даже не только церковные, никакие хоры у нас практически не исполняли церковные песнопения. Была там только «Утренняя песня», которую пели с закрытыми ртами, просто мелодию — это Бортнянского Херувимская. И мало кто знал, что это действительно Херувимская песнь, потому что она пелась без слов.
К. Толоконникова
— Как раз и пластинки тогда стали записывать, к тысячелетию Крещения Руси.
Протоиерей Михаил
— Пластинки, стали записывать, да. Первая такая пластинка, она вышла где-то в 40-х, по-моему, годах — юбилей был восстановления патриаршества, я сейчас не помню. Вот и после долгого перерыва, в 77-м году проходила конференция всех предстоятелей и представителей всех церквей, не только православных, но за мир и там, как обычно, вот такая миротворческая. И сюда съехались все, ну папа римский не приезжал, были его представители, а так все были предстоятели Православных Церквей. И я еще тогда учился в семинарии, у нас студентов в помощь сюда откомандировали, в Москву. И вот как раз к этому событию вышла такая пластинка в голубом конверте. И на этом голубом конверте был такой голубь с оливковой ветвью. А потом уже…
К. Толоконникова
— Я боюсь, что в свободную продажу эта пластинка не поступала.
Протоиерей Михаил
— Нет-нет, это только участникам раздавались. Ну и поскольку мы там участвовали, то и нам тоже перепала. А следующая пластинка, не одна уже, вот к 88-му году.
К. Толоконникова
— Целый цикл, они даже были двойными.
А. Пичугин
— В музее есть, нет?
К. Толоконникова
— Есть, да, а как же. И они были единообразно оформлены, у них была единая стилистика. Очень с большим вкусом, надо сказать, это было сделано.
Протоиерей Михаил
— Да. Там был хор Ленинградских школ, отдельно. Отдельная пластинка был хор вот Троице-Сергиевой Лавры.
К. Толоконникова
— Хор Матвеева был.
Протоиерей Михаил
— Хор Матвеева. И, по-моему, еще что-то было, я уже сейчас не помню. Их вот было как раз несколько.
К. Толоконникова
— Там были аннотации на русском и английском языках, хорошие фотографии. Ну, в общем, это было такое, как тогда говорили, экспортное издание тоже. Я хотела, мы планировали поговорить еще о храме Христа Спасителя, о начале, о том вообще, как это все начиналось. Но мне кажется…
Протоиерей Михаил
— Я думаю, этому нужно посвятить отдельную передачу.
К. Толоконникова
— Этому нужно посвятить отдельный выпуск. Потому что ну не хочется вот сейчас второпях. Вот Леша мне показывает, что у нас осталось четыре минуты. Ну что четыре минуты, как сказал бы мой папа, ни о чем. Поэтому даже не будем начинать, остановимся на конце 80-х годов.
А. Пичугин
— А вы до назначения в храм Христа Спасителя так и служили в Новодевичьем монастыре, да?
Протоиерей Михаил
— Я служил даже и после назначения в храм Христа Спасителя.
А. Пичугин
— Ну поскольку его еще не было.
Протоиерей Михаил
— Поскольку его еще не было, да.
К. Толоконникова
— И мне хотелось вот что спросить. Многие священники вспоминают о конце 80-х годов, что вот наступил какой-то момент, когда в храм валом пошли люди, валом пошли креститься. Ну как бы в советских храмах было много людей, да, всегда, естественно, потому что самих храмов было мало. Но все это не выходило за рамки той обыденности. И вдруг обвалилось. Когда это произошло вот по вашем воспоминаниям?
Протоиерей Михаил
— Ну это произошло не сразу прямо после Крещения Руси, после 88-го года, а это где-то в начале 90-х. Да, действительно, так и было. И пошли не только крестить детей, но пошли креститься взрослые. И уже в эпоху Патриарха Алексия II было принято решение делать вот эти баптистерии для крещения взрослых. Потому что не было практически ничего такого в наших храмах. Взрослых, если даже какие-то были единичные случаи, крестили просто вот…
К. Толоконникова
— Поливали из ковшика, да.
Протоиерей Михаил
— Поливанием над купелью, там в лучшем случае там в тазике ставили и поливали так вот уже.
А. Пичугин
— А то и кропили иногда.
Протоиерей Михаил
— Иногда кропили, по-разному, да.
К. Толоконникова
— У меня вот почему-то отложилось, что меня так крестили как раз.
Протоиерей Михаил
— Да, может быть, так. По-разному.
К. Толоконникова
— А тебя как раз в это время крестили, да?
А. Пичугин
— Ну примерно в это время, да. Ну я уже был большой, не было в храмах, только что отданных Церкви, не было купелей, куда можно было там уже, условно так, большого ребенка поместить.
К. Толоконникова
— Затолкать, да.
А. Пичугин
— Затолкать, да. Поэтому, насколько я помню, был тазик и окропление.
Протоиерей Михаил
— Поскольку у нас остается мало времени, мне бы хотелось закончить, конечно, эпохой Патриарха Пимена. Я служил в Новодевичьем, Святейший приезжал обычно всегда на «Смоленскую», совершал богослужение. Поскольку он же, когда был Крутицким и Коломенским митрополитом, он же там жил, в этой резиденции.
К. Толоконникова
— Конечно.
Протоиерей Михаил
— И как говорят, он очень любил приходить в будничные службы на клирос и читать канон, уже будучи митрополитом Крутицким. И вот когда он скончался — 3 мая 80-го года, на Пасху, в пасхальные дни…
А. Пичугин
— 90-го.
Протоиерей Михаил
— 90-го года, да, ему было, не дожил до 80-ти несколько месяцев. Я, естественно, принимал участие и в отпевании, и сопровождал гроб на автобусе из Богоявленского собора до Лавры. И видел, как вдоль всего Ярославского шоссе стоял народ, провожал.
К. Толоконникова
— А, люди стояли и провожали.
Протоиерей Михаил
— Люди стояли.
К. Толоконникова
— А откуда было известно, что именно таким путем?
Протоиерей Михаил
— Ну очевидно, конечно, это не сообщалось. Но сарафанное радио, оно работало, мне кажется, лучше, чем интернет сейчас. И когда вот уже похоронили Святейшего Патриарха, все почему-то все, вот с кем ни общался, сказали: все, закончилась эпоха. Эпоха вот та, советская.
А. Пичугин
— Да, действительно, так и было.
Протоиерей Михаил
— Мы не знали, что будет дальше. Но почему-то почувствовали что то, что было, уже его не будет, все закончилось.
К. Толоконникова
— С тем хорошим и тем плохим, что было. Вот та эпоха.
А. Пичугин
— Ну что же, спасибо большое. Тогда, действительно, мы надеемся, что храму Христа Спасителя мы посвятим отдельную программу. Это очень интересная история наверняка — о первых годах, когда все это начиналось.
К. Толоконникова
— Многие москвичи, наши ровесники, помнят, как этот храм вырастал постепенно.
А. Пичугин
— Я вот двух передних зубов лишился там. Я пошел смотреть, как только-только вот закрыли…
Протоиерей Михаил
— Молочных, надеюсь?
А. Пичугин
— Нет, уже нет. Да, я споткнулся и кубарем летел. Там сейчас уже нету этого холмика, там как раз сейчас комплекс храма краем заходит, а был холм небольшой и выход из метро «Кропоткинская». И я слетел прямо в железное ограждение.
К. Толоконникова
— Ну нам будет о чем вспомнить. Спасибо вам большое, отец Михаил, за такой интересный рассказ. Будем прощаться.
А. Пичугин
— Спасибо большое. Протоиерей Михаил Рязанцев, ключарь храма Христа Спасителя, председатель епархиального суда города Москвы, был гостем программы «Светлый вечер». И это была совместная программа радио «Вера» музея, исследовательского центра «Советский Союз: вера и люди». Пишите нам на адрес радиостанции — [email protected].
К. Толоконникова
— И на адрес музея — [email protected].
А. Пичугин
— До свидания.
Деяния святых апостолов
Деян., 7 зач., III, 1-8
Комментирует священник Дмитрий Барицкий.
Что необходимо сделать для того, чтобы Бог ответил нам на наши молитвы, и мы получили просимое? Ответ на этот вопрос содержится в отрывке из 3-й главы книги Деяний святых апостолов, который звучит сегодня за богослужением в православных храмах. Давайте послушаем.
Глава 3.
1 Петр и Иоанн шли вместе в храм в час молитвы девятый.
2 И был человек, хромой от чрева матери его, которого носили и сажали каждый день при дверях храма, называемых Красными, просить милостыни у входящих в храм.
3 Он, увидев Петра и Иоанна перед входом в храм, просил у них милостыни.
4 Петр с Иоанном, всмотревшись в него, сказали: взгляни на нас.
5 И он пристально смотрел на них, надеясь получить от них что-нибудь.
6 Но Петр сказал: серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи.
7 И, взяв его за правую руку, поднял; и вдруг укрепились его ступни и колени,
8 и вскочив, стал, и начал ходить, и вошел с ними в храм, ходя и скача, и хваля Бога.
По иудейскому обычаю благочестивый верующий человек должен был молиться три раза в день. В девять утра, в двенадцать и в три часа дня. Конечно, можно было молиться и дома, и в синагоге. Однако храмовая молитва всегда и везде считалась молитвой особой силы. А потому самые набожные иудеи старались потратить время, но хотя бы раз в день прийти в храм. Соответственно, и подаяние можно было просить везде. Но опять же именно храм считался для этого самым лучшим местом. Ведь люди, которые понудили себя прийти сюда помолиться, наверняка будут расположены по отношению к страждущим собратьям наиболее милостиво. Поэтому на протяжении долгого времени родственники хромого не ленились приносить его к церковным воротам.
Есть ещё один важный момент в прозвучавшем сейчас отрывке. Говорится, что апостолы всматриваются внимательно в калеку, а калека пристально смотрит на них. Это взаимное напряжение взглядов весьма примечательно. Взгляд апостолов исполнен не только любви и сострадания, но и желания узнать, насколько этот человек духовно восприимчив. Достаточно ли в нём веры и надежды. Да и вообще, готов ли он принять тот дар, который они могут ему передать. Ведь вполне возможно, что тот образ жизни, который вёл хромой, был для него лучшей участью. И желания что-то менять у нем совсем не было. Вероятно, в первые мгновения в глазах калеки было лишь желание получить милостыню. Поэтому он смотрит напряжённо и оценивающе, что могут дать ему эти люди. Однако апостолы усматривают в нём нечто большее. Они видят в нём готовность начать новую жизнь. А потому и возвращают убогому силы. О том, что Петр и Иоанн не ошиблись, и калека принял этот подарок с благодарностью, свидетельствует его реакция на чудо: он вскочил, стал скакать от радости и хвалить Бога. Родственники приносили его в храм в надежде, что здесь Бог его не оставит. Здесь Он о нём позаботится и прокормит. В результате Господь даровал этому человеку намного больше, чем он о и окружающие могли себе представить.
Все эти обстоятельства чуда свидетельствуют о важной духовной закономерности. Если мы действительно имеем в чём-то нужду, нам, подобно хромому, необходимо каждый день оказываться в том месте, где мы можем получить просимое. Иными словами, не лениться и терпеливо выполнять свою часть работы. Исполнять Евангельские заповеди. Пусть эта работа кажется нам рутинной и однообразной. Но так в нас зреет готовность принять подарок от Бога. Когда придёт время, и этой готовности будет достаточно, Господь сразу же среагирует на это наше состояние. Он даст нам просимое именно в тот момент, когда мы созреем для того, чтобы его принять и получить от этого максимальную пользу. Причём важно, что тот подарок, который мы получим, превзойдёт все наши самые смелые ожидания.
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
Пасха для бабушки Раи и других беженцев в ЛНР
Раиса Степановна живёт в пункте временного размещения в Луганской Народной Республике. Здесь у одинокой пенсионерки появились подруги. Вместе они любят чаёвничать, вспоминать прошлое, в особенности радостные моменты и семейные традиции, что очень их согревает.
Раисе Степановне 78 лет. Когда-то она вместе с мужем жила в городе Попасная Луганской области. Там Раиса работала в детском саду и очень любила своё дело. Детей у неё не было, поэтому всю заботу и ласку женщина щедро раздавала другим. Так и жила — мирно, с молитвой и благодарностью Богу. Единственный близкий человек, супруг, умер несколько лет назад. А спустя время в родной город пришла беда — его накрыло мощными обстрелами. От дома, где жила пенсионерка, почти ничего не осталось. Раису Степановну эвакуировали в пункт временного размещения, здесь она находится уже два года. Документов и денег у бабушки нет, но добрые люди не оставляют без помощи — делятся едой и одеждой. Раиса за всё благодарит и очень хочет сама помогать другим.
Недавно про Раису Степановну узнали волонтёры фонда «Ясное дело» из Москвы. Они привезли ей нужные вещи, обустроили комнату женщины, привнесли уют. «Для жизни мне много не надо. Ребята подарили кастрюльку, я туда воды налью, пшена кину, вот и ужин готов. Стираю в ведре, уже приноровилась», — рассказывает Раиса Степановна.
В эти Светлые Пасхальные дни команда фонда «Ясное дело» хочет порадовать бабушку Раю и всех, кто живёт в пункте временного размещения в Луганской Народной Республике. Привезти им ароматные куличи, продукты и фрукты, которые здесь большая редкость. Если и вы хотите подарить людям праздник вместе с фондом, переходите на сайт: yasdelo.ru
Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов
«Образование и воспитание». Анна Теплова
Беседа из цикла про образование, который Радио ВЕРА организует совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», которая объединяет учителей, руководителей школ и детских садов, родителей и всех тех, кто работает с детьми и занимается их духовно-нравственным развитием.
У нас в гостях была доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета Всероссийской общественной организации «Воспитатели России» Анна Теплова.
Мы говорили о том, как помочь детям найти себя и при этом не перегрузить разнообразными кружками и секциями, на что стоит обратить особое внимание в процессе воспитания детей и подростков, а также как поддержать их в период взросления и отделения от родителей.
Ведущая: Кира Лаврентьева
Кира Лаврентьева:
— Здравствуйте, дорогие друзья! «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Меня зовут Кира Лаврентьева. Сегодня мы будем говорить об образовании. Эти беседы мы организуем совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», который объединяет учителей, руководителей школ, детских садов и всех тех, кто работает с детьми и занимается их духовно-нравственным развитием. Сегодня у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова. Здравствуйте, Анна Борисовна.
Анна Теплова:
— Здравствуйте. Здравствуйте, дорогие слушатели.
Кира Лаврентьева:
— Да, также Анна Борисовна является руководителем экспертного совета АНО «Воспитатели России». И ещё у неё масса разных регалий, занятий, послушаний, если можно так сказать.
Анна Теплова:
— Можно так сказать, потому что образование в целом это служение, прежде чем какая-нибудь другая профессия или еще что-то.
Кира Лаврентьева:
— Вот я, когда готовилась к интервью, читала ваши статьи, ваши интервью, разные ваши научные, в том числе, статьи, и думала: Господи, да это же не хватит часа вас спросить обо всём. И перед программой мы так с вами условились, что будем говорить на какие-то конкретные темы, потому что спрашивать вас можно очень долго, и отвечать вы можете очень компетентно, интересно и развернуто.
Анна Теплова:
— Хорошо, договорились.
Кира Лаврентьева:
— Поэтому, ну что, конечно, в этой программе мы говорим об образовании, но не об образовании, да, как цели, а зачем вообще это образование нужно. Вот, правда.
Анна Теплова:
— Надо понимать, что образование, оно, как бы, довольно-таки интересное явление, да, в нашей жизни. Образование, прежде всего, это форма общественной жизни. Для нас это очень важный элемент нашей жизни, да, оно становится для многих обязательным. Вторая функция, скажем так, образования — это культурно-историческое наследие. У нас сегодня другого, кстати, тоже пути нет, семья не всегда с этим справляется сама. А образование таким образом становится даром, да, неким таким даром от одного поколения другому. Мало кто так его понимает, но это так и есть. И третья функция образования — это, собственно, воспитание человека, человеческого в человеке. А человеческое в человеке — это всегда другой человек. Потому что сегодня человек зациклен на себе, зациклен на своём, как говорят мои студенты, комфорте, на своих, опять же, каких-то, не к ночи будь помянуты, личных границах и так далее. В результате человек совершенно не готов жить в мире с другими людьми. Поэтому воспитание человека, оно всегда воспитание, отношение его к другому человеку, с другими людьми.
Кира Лаврентьева:
— Вы сказали, что образование — это дар, но тогда мы должны понимать, кто этот дар передаёт. Есть у святых отцов такое понятие «передача благодати». Вот когда вы говорите о том, что образование — это дар, сразу хочется спросить: а где этот дар найти, у кого его перенять, и как его дальше-то, в общем-то, передавать детям?
Анна Теплова:
— Есть, конечно, люди, которые, собственно, это осуществляют, и мы их называем учителями. Но образование... Учитель — это только одна институция, скажем так, в образовании. Образование имеет несколько институций, явных и неявных. Ну такие явные, которые мы все с вами знаем, это детский сад, ясли, школа, высшее образование и так далее. Но в образование включены и семья, и церковь. Это всё не явные институты образования. Такими, например, в девятнадцатом веке это были община, да, это был, там, приход. Это всё тоже те институты в образовании, как в определённой сфере нашей жизни, которые тоже воспитывают. И в этом смысле дар идёт от них от всех. Да, и мы не можем там, ограничить семью, например, или храм, да, или любую религиозную организацию, да, церковь, прежде всего, потому что мы, семья — это малая церковь, церковь — это Тело Христово, и поэтому и в системе образования тоже работают люди, часть этой же церкви, в церкви, да, по большей части. И отделить совершенно семью, храм от системы образования практически невозможно, потому что тогда наш дар будет неполным. Правильно?
Кира Лаврентьева:
— Но это мы с вами про православные говорим, может быть, школы и семьи. А как быть с общеобразовательными школами?
Анна Теплова:
— Вообще образовательная школа — это тоже люди, это тоже педагоги. И да, от этого очень многое зависит, от того, каков этот педагог, и как он понимает, опять же, цель своей деятельности. И сегодня, когда государство ставит перед педагогами задачу воспитания, государство ставит ее очень точно, четко. Государство просто не умеет с нами сесть, знаете ли, за чайком, за кофейком и рассказать нам, что ему нужно. Государство разговаривает языком нормативных документов, и эти нормативные документы, начиная с изменений в Конституции, заканчивая федеральными образовательными программами, которые сегодня приняты, изменениям закона об образовании, кричит нам буквально, буквально кричит о том, что нам с вами надо прекратить развивать в человеке только его когнитивную функцию, да, или там только телесная, интеллектуальная. Нам надо вспомнить о том, что есть такое понятие, как воспитание, и то, что мы последние там 20-30 лет как бы отдали это семье, но при этом совершенно не заботясь об этой семье, есть ли у неё возможности, есть ли у неё традиции. Вот вы говорили о передаче дара. Передача, вернее, да, передача — это и есть, собственно говоря, традиция. Поэтому традиция никогда не может быть в прошлом. Традиция — это не то, что было. Традиция — это то, что происходит здесь и сейчас, потому что передача этого дара культуры и истории, вообще вот этого знания, которое мы даём детям. Мы же даём не только знания, мы даём ещё и весь тот, как бы, образ, который стоит за учителем, который стоит в культуре, мы это передаём. И вот это происходит здесь и сейчас. И это очень зависит от того, кто это осуществляет. Да, вот всегда при вхождении в наследство, а ребёнок, ну, например, до школьного возраста, он как раз вступает в наследство, это его главное занятие в этот момент. Он наследует и культуру, и поведение, и вот всё то, что мы понимаем, как именно наши традиции, то, что составит потом его особенность в жизни. Вот это все происходит, на самом деле, очень рано, в дошкольном возрасте. И вот эта передача, она требует очень грамотного дарителя, то есть того человека, который это осуществляет. Он должен, во-первых, понимать, что короб с традициями, с нашим наследием, он очень большой, и в нем лежит все. В нём лежит всё, что наработано нашей культурой, историей, а оно разное. И этот человек, он как бы осуществляет некий внутренний отбор, что он передаёт и как он передаёт, как он это отдаёт ребёнку. Формально, неформально, осознанно, неосознанно. Это знаете, как Ушинский говорил, что педагог должен очень хорошо понимать цель воспитания. Потому что если он этого не знает, то, собственно говоря, и не должен приступать. Он должен понимать, кого он воспитывает, зачем он воспитывает, и что он должен увидеть в конце.
Кира Лаврентьева:
— Это мы сейчас про родителей, прошу прощения, или про учителей?
Анна Теплова:
— Это про педагога. Вот Ушинский говорил об этом как бы для педагогов. Потому что родитель чаще всего в целом не задумывается. Родитель в целом несет как бы традицию своей семьи. Он внутри этой семьи живёт, и он либо осмысленно пытается эту традицию купировать, если она ему была нежелательна, или расширить, если он серьёзно относится к воспитанию своих детей. Но родитель, конечно, занят воспитанием ребёнка. А педагог, который работает в школе, вот у него должно быть ясное понимание, у него должен быть идеальный образ воспитанника, кого я воспитаю в конечном итоге, каковы будут мои усилия? Если у него этого ясного идеала нет, то он и мечется где-то в пределе гармонично развитой личности. А что такое гармонично развитая личность? В чем эта гармония, как говорят: всесторонне развитая. Сколько сторон у этой личности? Сколько мы граней должны воспитать? И на самом деле это очень интересно, я даже проводила такой маленький эксперимент, потому что я часто читаю курсы педагогам, и вот как раз тогда, где-то в тринадцатом-пятнадцатом, и приблизительно с этого времени и до нынешнего времени я отслеживала, а каков этот образ воспитанника у современных педагогов. Ну и надо признаться, ну если говорить о десятых годах, то он послушный, усидчивый, внимательный, то есть удобный, да, удобный ребенок. А я просила написать там 10 приблизительно качеств ребенка, которые есть, и педагоги мне писали всё, и как результат я увидела, что нету, я это назвала эффект трех «с». Нету свободного, счастливого и самостоятельного. За последние годы про самостоятельность говорят так много, что она уже на языке у педагогов. Самостоятельного. Но про счастливого практически никто и не говорит. Что такое счастье для ребенка? Что такое быть счастливым и воспитывать счастливого человека? Можно ли воспитать? Макаренко считал, что нельзя воспитать счастливого человека, но дать ему этот опыт счастья — это можно. И счастье — это быть частью. То, о чём мы говорили, что человеческое в человеке — это всегда другой человек. Вот счастье — это быть частью чего? Церкви, семьи, мира, мира людей. Иногда это трактуется как с частью наследства своего. Да, вот быть наследником, частью моего культурного, исторического наследия, знать, понимать это, видеть, любить, оказаться счастливым, человеком счастливым, человеком одарённым. А уж нам есть что наследовать, у нас огромная культура. Я, например, буквально на днях читала лекцию, студенты-психологи, ну, конечно, первый курс. Они не могут вспомнить ни одну волшебную сказку. Они не могут вспомнить сказки о животных, они не знают свою национальную культуру. И это не просто констатация, на самом деле это катастрофа. Почему? Потому что это образы культуры, это способ жизни, который, например, задаётся в тех же сказках. Для детей сказки — это сказки о животных, и поэтому... Как себя ведёт лиса? Как себя ведёт волк? Как себя ведёт петушок? Это всё определённые образы и такое некрасивое слово, паттерны поведения, да, но, в общем, некий образ поведения. Почему лиса не боится быка? Почему лиса не боится собаку? Но петуха, который идёт к ней, как на смертный бой, она его сразу же боится. Она уходит, потому что его она не испугает тем, что пойдут клочки по закоулочкам. Потому что он ей говорит: «Иду на пятах, несу косу на плечах, хочу лесу посечь. Слезай, лиса, с печи». И лиса понимает, что обманывать кого-то уже поздно. Он как воин. Он припоясался, взял в руки оружие и идет спасать зайчика. Он идет туда как на смертный бой. И это тоже образ. И это тоже надо увидеть. А современные родители говорят: «Ах, он лису... может сделать, лисе больно». А лиса выгнала зайчика из дома, это как?
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Напоминаю, что у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета АНО «Воспитатели России». Также я бы, кстати говоря, добавила, что Анна Борисовна — это этнолог и собиратель фольклора, поэтому мы тут так глубоко об этом рассуждаем. И вы знаете, Анна Борисовна, вот очень трогает то, что вы говорите, обычно трогает, правда. Вот как-то очень трогает. Но вы, когда рассказывали о некой передаче опыта, в нашем случае это ещё наши бабушки, которые, может быть, не были педагогами по образованию, хотя моя была, мне повезло, но я просто видела, как это происходит, как необразованные бабушки читают тебе потешки, они пытаются тебе рассказывать сказки, рассказывать так, как сейчас вообще мало кто будет рассказывать. Любое бытовое действие сопровождается какой-то присказкой да каким-то рассказом. То есть мы как-то вот, дети, моя мама, подруги моей мамы, вот это деревенское детство, советское еще, кстати, с дореволюционных времен, видимо, вот эта переданная культура из поколенье в поколенье, вот это вот такое, знаете, пестование ребёнка маленького дошкольника, пестование — вот это вот, взращивания на каких-то русских вот этих исконных кодах. Вот это казалось таким обычным делом, а теперь этому надо учиться. Это вопрос. При обилии информации, при обилии книг и всего-всего, вот этим простым вещам надо учиться.
Анна Теплова:
— Обилие информации, обилие книг, скорее, сбивают современного родителя, потому что история, например, как раз со сказками, да, мы уже очень давно с вами сказки не рассказываем. Мы сказки читаем. Вот ваша бабушка и то, о чём вы говорили, скорее всего, она сказывает. Когда я сказываю сказку, я сказываю её тебе. Я смотрю тебе в глаза, я ловлю твою реакцию, я интонирую это так, чтобы тебя удержать в поле этой сказки. Когда я читаю сказку, я воспроизвожу то, что там написано. Там чаще всего довольно-таки ясным литературным языком ещё всё и подобработанно, да? А сказка, она живая, да? Она обязательно должна быть живая, она должна тебя прихватывать, да? Она должна ребёнка увлекать. И в этом смысле, конечно, сказывание сказок — это отдельная тема, которая просто... Ну нельзя ей научить, да? Мы, кстати, со студентами занимаемся, со своими психологами. Именно учу их сказывать сказку, то есть искать в себе интонацию. Потому что иначе у тебя будет литературная интонация. «В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь». Не знаю, может быть, и неплохо, конечно, но когда это... Когда это живо, когда это исходит из тебя, когда ты носитель этого, когда ты просто ретранслятор, то это, конечно, не совсем так, да?
Кира Лаврентьева:
— Вы знаете, Анна Борисовна, я так вам благодарна, что вы об этом говорите, потому что мы в цикле этих программ, конечно, много говорим о раскрытии личности ребенка. Это всегда очень интересные разговоры о поиске профессии, о поиске себя, о том, зачем это вообще нужно, о поиске главного смысла своей жизни. Но ведь первые семь лет, я сначала перед программой сказала шесть, а вы меня поправили, вы сказали семь, ведь первые семь лет, они ведь настолько важны, они настолько волшебны, но тут ведь тоже важно не уходить в какие-то крайности. Стали выходить книги китайских психологов о том, как важно именно в первые три года ребенка научить всему. И мамы кинулись вот просто с головой в раннее развитие. Этих бесчисленных курсов и кружков по раннему развитию, их ну слишком много, их очень много. Уже сейчас встаёт вопрос, слава Богу, он встал, а нужно ли это вообще ребёнку, это раннее развитие? И что такое по-настоящему раннее развитие? Не то ли это, о чём сейчас говорите вы? Это, может быт,ь более естественный процесс взаимодействия ребёнка с матерью и каким-то неравнодушным взрослым рядом с ним?
Анна Теплова:
— Воспитывающим взрослым, как у нас говорят, да?
Кира Лаврентьева:
— Да-да-да, новые термины всё входят.
Анна Теплова:
— Вопрос в том, что ребенок, он должен за это время, за дошкольное детство, у него должна возникнуть и сформироваться определенная картина мира. И вот эта картина мира, она идет к ребенку прежде всего от взрослых, от сверстников и от собственного опыта. Вот то, что идёт от взрослых, чаще всего это как раз тот самый материнский фольклор — песни, песенки, потешки, пестушки. Пестушки — это всё, что вокруг тела ребёнка, потешки — это то, что первые образы, которые мы ребёнку дадим, там песенки, они включают ребёнка в мир движений, движущихся каких-то событий, шума и так далее. А кроме того, что у нашего ребёнка с этим проблема, а сверстническое общение. Сверстническое общение очень важно для ребёнка. И это не только песочница. Песочница — это только начало этого сверстнического общения. Потому что в песочнице вот многие мамы там сердятся, когда им какой-то ребёнок там сыпет на голову песочек. Ну ему по возрасту пока непонятно. Для него что песочек, что ребёнок, что куличик. Вот когда он увидит другого, вот этот другой, убираем окончание «ой», и он у нас станет другом, и иногда другом на всю жизнь. У меня, кстати, у внука друг с песочницы, они уже много лет живут далеко уже друг от друга и продолжают дружить. И, наконец, третий этап — это самостоятельное познание мира. Вот где это самостоятельное познание мира произойдёт? Где он увидит жучка? Где он увидит солнце? Где он услышит шелест травы? Вот это всё, чем было наполнено наше с вами детство. И это то, что бедные современные дети практически этого лишены.
Анна Теплова:
— Именно лишены самостоятельно. Даже вы в своём разговоре говорите, вот может быть, ему с мамой надо быть больше. Конечно, надо быть больше с мамой, но и самому ему обязательно нужно быть. Да, потому что иногда вот бытие с мамой превращается в некую такую привязанность. Очень сильную. Мощную, сильную, блокирующую развитие, потому что для развития нужно пространство. Если мы с вами посадим дерево у стены, дерево не будет каким красивым, как древо у потока, правильно?
Кира Лаврентьева:
— Это интересно.
Анна Теплова:
— Поэтому обязательно надо отпускать. Вся наша культура строится на этом. Приход-уход. Для этого есть, кстати, предметы-заместители. Это там люлька та же. Это образ материнской утробы. Ребенка туда кладут, закрывают, он в близком маленьком пространстве. Вы представьте себе кроватку, в которую мы кладём малыша. Он не видит краёв. Это всё равно, что если вас положить, не знаю, посреди площади и сказать: «отдыхайте». Ребёнок должен быть, он должен быть, вот чувствовать эту близость, но при этом не быть привязанным. Вообще у нас в традиции, например, никогда не привязывали вот так слингами, как сегодня, для перехода из точки А в точку Б — да, можно. Но потом ребёнок всегда существует как бы самостоятельно, у него должно быть место и пространство для познания мира.
Кира Лаврентьева:
— Анна Борисовна, а вот эта сепарация в хорошем смысле, она же несколько раз происходит за период взросления, вот эта самая первая, она во сколько лет?
Анна Теплова:
— В родах. В родах, в самый первый раз в родах.
Кира Лаврентьева:
— Ну вот я имею в виду после вот этого постоянного контакта с мамой, когда? В три-четыре года, это что тогда получается? В сад его надо отдавать, что тогда делать?
Анна Теплова:
— Ну как у вас получается, это прямо так сказать, знаете: дорогие слушатели, все повели своих детей в сад. Нет-нет. Нет, конечно.
Кира Лаврентьева:
— Ну, какие просто варианты? Давайте мы просто перечислим варианты, как ребёнку дать пространство для опознания самого себя в первую очередь.
Анна Теплова:
— Ну, прежде всего, это пространство просто личное, вот то самое личное пространство, которое у него должно быть. Ребёнок в три года сам заявит вам, что я сам, это и есть первый кризис, да, первый кризис, и вам придётся это учитывать, потому что ребёнок хочет теперь понять, а как я сам? А что же, собственно говоря, я могу самостоятельно? Если мы его в этот момент подломим, да, скажем так, то ему будет очень трудно потом вот это восстановить в себе, жажду этого самостоятельного действия. И прекрасно это знают мамы. Сказать, что у нас мамы все сейчас не умеют этого делать. Прекрасно знают современные родители. И на самом деле много очень хороших родителей, глубоких, думающих и понимающих это. Следующее, что у него должно быть, это то, что вы говорили, пространство правды. Я, например, всегда удивлялась пластмассовым молоточкам или пластмассовым пилам, то есть игрушки, которые являются имитацией. А вот это, с моей точки зрения, абсолютно не нужно ребёнку, потому что это не знак. Вот игрушка-пеленашка, которую ребёнок получает, там, не знаю, в полтора года, когда он освобождает, собственно, свою люльку для следующего обычно товарища, подходящего, да, который теперь занимает его место, чтобы он не страдал сильно, да, ему дают эту игрушку, люлечку. И вот мой опыт, именно исследовательский опыт, как учёного, когда я изучала: а что вообще происходит с современным ребёнком в тот момент, когда он получает свёрнутую тряпочку, завёрнутую, там, в платочек и в пелёнку, при том, что современные дети вообще-то уже не знают, что такое спелёнатый младенец, да? Что делает современный ребёнок, родившийся 3-4-5 лет назад? Он всё равно берёт этого малыша, кладёт его на ручку и начинает его качать. И он всё равно говорит, что это лялечка, что это малышик. И все они с ним что-то такое делают, потому что это какая-то, не знаю, кнопка внутри человека, которая что-то включает. Там студенты или там молодые люди 17-18 лет, когда мы с ними проводим эти же эксперименты, взрослые женщины. Они все говорят... Ну, студенты прежде всего, потому что студенты, они тоже находятся в данный момент как бы... Вот человек формирует свою картину мира довольно долго, да? Вначале у него появляется картина мира, потом он постепенно выращивает свое мировоззрение, да? И вот к юношескому возрасту человек начинает эту картину мира свою корректировать с внешним миром. И вот здесь очень важно проверить, а что у него там работает, не работает. И вот когда они берут пеленку, вернее, пеленашку, которую они только что сами свертели, скрутили минуту назад, сами скрутили, положили на ручки, а потом мне в СССР пишут, что они чувствуют. И они пишут: «Я чувствую счастье», «я чувствую заботу», «я чувствую нежность». Мальчики пишут ответственность, а некоторые девочки там пишут: «Я чувствую, что мне рано ещё иметь ребёнка», и дальше там на два листа. Я не спрашиваю, рано тебе или нет, я спрашиваю: что ты чувствуешь? Значит, чувствует, значит, вот этот перенос происходит. И это образ живой. А пластилиновая пила не включает образ труженика в этот момент, понимаете? Вот это действие труженика. Лучше подождать и дать ему настоящий молоток и просто проследить за тем, чтобы он попал туда, куда надо. У меня, кстати, тоже крёстный моего сына младшего. Он привёз ему ящик для инструментов, чурочки, молоток и гвозди и сказал, что не надо, Миш, давай, лупи по-настоящему, тем самым. И у нас была такая странная конструкция вся, как ёж в этих гвоздях. Гвозди.
Кира Лаврентьева:
— Ну, это действительно очень здорово.
Анна Теплова:
— Ну, это так, это правда. Вот то, о чём мы говорим. Очень много сегодня имитации, и надо хорошо понимать, где эта имитация нужна и где она включает. То есть, когда это именно знак и символ, то это да, то это работает. А когда это просто имитация некая, то надо быть внимательным.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, дорогие друзья, у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета АНО «Воспитатели России». Меня зовут Кира Лаврентьева, мы вернемся через несколько секунд.
Ещё раз здравствуйте, дорогие наши слушатели. «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. С радостью напоминаю вам, что у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета АНО «Воспитатели России». Конечно же, Анна Борисовна ещё и этнолог, собиратель фольклора, ещё вообще на самом деле очень много, много кто...
Анна Теплова:
— Не стесняйте меня.
Кира Лаврентьева:
— Можно почитать в интернете, на самом деле, дорогие слушатели, еще у Аллы Борисовны много интересных статей и лекций, в том числе в видеоформате. Я это все с легкостью нашла, когда готовилась к интервью. Честно говоря, вдохновилась, потому что мы как-то вот так бежим-бежим, современным родителям так хочется все успеть, так много всего. Эти объявления о курсах, эти объявления о кружках и разных каких-то занятиях для детей. Ты за все хватаешься. Тебе кажется, что ты будешь хорошим родителем, если ты успеешь их везде провести, сделать так, чтобы они везде поучаствовали, сходили на все елки. Вот недавно был Новый год, там Рождество, да? Сходили на все занятия, везде себя попробовали. Анна Борисовна, а вот как правильно-то тут всё без невроза организовывать?
Анна Теплова:
— Ну, вы знаете, мы тоже вначале бегали по всем ёлкам, и потом поняли, что, да детям вообще-то этого всего не нужно. И мы, например, устроили большой рождественский праздник в своей семье. Мы собирали там у себя гостей, и вот его мы со смыслом, у нас были и колядки, и Христославие, и собственный вертеп, причём такой настоящий, традиционный, и куча гостей, и было, конечно, здорово очень. Это было как раз тогда, когда это нужно. Вот сейчас уже это, может быть, потихонечку сходит на нет, потому что дети, в основном, взрослые. Вы знаете, тема «успеть» связана с современным образом успешного человека, того, кто должен всё успеть. Но жизнь твоя, опять же, мне уже много лет, могу сказать об этом спокойно, проходит довольно быстро. Но понять, что принесёт тебе успех, очень сложно. И здесь очень важно понимать: а каков всё же промысел Божий о тебе? Это очень трудно понять в самом начале. Об этом, кстати, писал Василий Зиньковский, о том, что вообще развитие личности, а мы с вами там заявляли разговор о развитии личности, оно идет как бы по трем направлениям. И первое направление — это как раз индивидуальность, которая есть у нас. А индивидуальность — это и есть и твой дар, и твой крест. И педагогу очень важно этот дар увидеть, и не только педагогу, но и родителям. Очень важно понять, а каков вот этот дар? Зачем Господь призвал этого ребёнка в наш мир? И дал его тебе, потому что это не твой ребёнок, это тот, кто дарован опять же тебе, и тебе предстоит просто его не испортить, не сломать в целом. Вторая линия развития — это как раз развитие внутри тебя, внутри каждого человека добра и зла, и умение встать в позицию добра. Как раз тот же Зиньковский писал, что самое главное — это связать волю человека с добром. Это тоже целая большая линия для родителей и для педагогов тоже. И третье — это как раз социальная линия, которая связана с языком, с наследием, вот то, о чем мы уже с вами говорили. Ну вот вернемся к дару. Вот если говорить о мне самой, да, обо мне самой, ну, 60 лет моей жизни уже пройдены, и мне казалось, что у меня все очень как бы определенно. Я с детства, в пятом классе писала, что я собираюсь быть историком искусства, искусствоведом, потому что мама моя работала в Третьяковской галерее, я ходила в Третьяковскую галерею буквально просто почти по нескольку раз в неделю, и мне казалось, что это совершенно нормально, естественно, для всех остальных людей так же, все так же живут. Потом я поэтому собиралась поступать в Московский государственный университет на историю искусства, что со второй попытки, тогда никаких ЕГЭ не было, и два года подряд я поступала, со второй попытки я поступила, но в этот момент я встретилась, как раз когда работала уже в Историческом музее, встретилась с ансамблем Покровского, была им совершенно очарована, и 10 лет моя жизнь была связана с этим коллективом. И тогда я начала работать и ездить в экспедиции, тогда я узнала, что такое народная культура, моя жизнь полностью изменилась, вообще полностью, мои представления о мире полностью изменились. О том, что такое русская культура, что такое русский народ, что такое костюм, в котором люди ходят. То есть всё это, что было во мне и что есть в реальности, оказалось, совершенно разные вещи. И поэтому, открыв для себя этих людей, их язык, их пение, красоту мира, в котором они живут постоянно, красоту веры, в которой они тоже живут постоянно, вот это умение одновременно находиться в двух пространствах, в пространстве реальной жизни и в пространстве духовном всё время, это было очень сильно. И, конечно, меня история как бы увела. И я ушла заниматься этнографией, потом жизнь меня ещё раз крутанула. Я стала заниматься дополнительным образованием детей, мне казалось это очень важно, 30 лет просуществовала у меня студия детская, да, это важно, мы создавали как раз именно пространство, в котором дети погружались не столько в знания, сколько вот в этот мир любви, красоты, языка, игры и так далее. А потом я ушла работать в науку. И тоже 15 лет работала в научных институтах, и вот там мы занимались именно, скажем так, осмыслением всего этого. Вот тогда писались программы, тогда писались научные работы, тогда я защитила диссертацию. Тогда вот как бы это была именно новая стадия в моем пути. Стадия, помните, это как раз про путь. И вдруг опять год назад раз — что-то просто произошло, и мне пришлось поменять работу, и вот как Господь управил. Господь мне сказал: «А теперь, Аня, иди опять поработай по специальности». Видимо, важно было. Я теперь вот работаю в Академии художеств, зав. кафедрой народного искусства. Видимо, важен был весь этот путь, в котором Господь меня провел, в котором мне удалось набрать отношение к детям, умения педагогической работы, навыки педагогической работы, глубокое понимание народного искусства, причем в тот момент, когда оно было живым еще, носители были еще этой культуры, люди говорили на этом языке. «Дружечка моя, советненькая, согласненькая, повернись ко мне личиком, повернись ко мне беленьким, а мы с тобой побалакаем», — этот человек говорит. Я не могу этого не запомнить, потому что внутри меня всё поёт, я так не умею говорить. А это родная наша речь. Это люди так мыслят, так говорят друг с другом. И потом, вот пройдя через всё через это, я возвращаюсь к истории искусства, я возвращаюсь, преподаю у искусствоведов, которым мне теперь предстоит открыть как раз красоту народного искусства, потому что в Академии художеств Глазунова, в которой я сейчас работаю, мы поставили это одной из главных задач. Нам важно, чтобы современные искусствоведы понимали народное искусство, его значение для нашего искусства в целом, для мирового искусства, да, то есть они понимали, что вся история русского искусства, она покоится в народной культуре, она растет из нее, она пропитана и пронизана ею, и на сегодняшний день необходимо, чтобы люди понимали, что такое народный костюм, чтобы по запросу «народный костюм» тебе не выпадала сценическая одежда, чтобы тебе выпадало то, что является правильным.
Кира Лаврентьева:
— Анна Борисовна, Вы совершенно виртуозно рассказали о том, как вы нашли свой путь.
Анна Теплова:
— Это не я, это Господь провел. Вот это правда так.
Кира Лаврентьева:
— Но вы понимаете, что это очень важный опыт, конечно, вы понимаете, что это очень важно, это нужный опыт. И хочется спросить, а как этому научиться? Вот у вас свои дети уже подрощенные, более-менее, да, уже взрослые люди. У вас есть опыт своих детей, есть опыт детей, которые постоянно в течение вашей жизни возле вас, грубо говоря, народным языком, раз мы сегодня его вспомнили, околачиваются. По-другому это не назвать. И вот вы видите, как это происходит, как ребёнок ищет себя, не находит, находит. Наверное, есть разные сценарии, разные у вас истории. Вот скажите, уже глядя на это всё, как себя найти-то, школьнику? Как найти себя?
Анна Теплова:
— Есть люди прямого пути. Вот у меня старшая дочь моя — музыкант.
Кира Лаврентьева:
— Ну, потому что талант явный, и всё понятно.
Анна Теплова:
— Да. Знаете, ведь люди тоже предают иногда свой талант. Особенно сегодня, когда музыкантам очень трудно существовать, очень трудно состояться, очень трудно этот талант не закопать в землю. Что значит не закопать, закопать? Идут, там когда тоже моя Варя училась, в риелторы уходили, куда угодно уходили, потому что надо было жить. Деньги зарабатывать. Да, и как бы невозможно людей обвинить в этом, да, как бы. Есть трудные пути, чаще всего трудными путями идут мальчики, потому что они несут ответственность, они берут эту ответственность за будущее своей семьи, своей уже личной семьи, людей, которые будут вокруг них, и они выбирают пути сложные, и у них... им гораздо труднее. Я, например, тоже считаю, что не все удалось у моих сыновей, да, у меня два сына и три дочери. Пока что это, ну вот, я вижу, как им нелегко. И это нелегко именно потому, что он берет и делает вот этот выбор, осмысленный между даром, например, очевидным, например, актерским даром, да, и еще другим даром, потому что семья обычно богата дарами, да, а не какой-то, только один у тебя есть, да, у тебя есть там дар, например, предпринимательский, у тебя есть дар заботы, да, у тебя есть много даров, которые Господь тебе даёт. Как и, помните, таланты раздали, и кто-то по-разному их приращивает. Вот мальчикам всегда труднее, мой опыт говорит. Но внимательными должны быть родителями. Если вы уверены в том, что этот дар у ребёнка сильный, а ребёнок волей своей пытается уйти от этого. Ну, я знаю, что мы все не любим теперь давить, но иногда мне кажется, надо. Мне иногда кажется, что надо, как минимум, дать ему возможность пройти хотя бы какую-то часть пути до конца. Я все равно получила это свое чудесное образование, история искусства, не собираясь уже в тот момент работать искусствоведом, потому что была очарована этнографией, фольклором и так далее. Но я это образование получила, и казалось, что оно мне больше не пригодится.
Кира Лаврентьева:
— А пригодилось.
Анна Теплова:
— А оно пригодилось. Сегодня очень многие молодые люди считают, что вот они точно знают, и они точно выбрали. И иногда отметают осмысленно вот эти дары, предлагаемые им семьёй, возможностями какими-то. Надо быть очень внимательным, простите ещё раз, к промыслу о тебе. Его надо учиться видеть. Молодым очень трудно. Молодой, как всегда, человек горит, рвётся к чему-то, хочет чего-то, представления какие-то у него есть. Для этого ему даны родители. Он как раз в этот момент от них уходит, да, во взрослую жизнь. И вот этот момент выбора специальности, пути, всё-таки, мне кажется, родители должны быть рядом с ребёнком. И не только идти на поводу, как бы, ну, очевидно, что-то такое поддерживать, да, ребёнка поддерживать. Понятно, поддерживать надо детей в том, чтобы ни случилось. Вот сейчас младший мой ребёнок уже третий раз пытается себя найти. У него тоже откровенный дар художника, и этот дар художника, как ей кажется, ну, ей не нужен. И она ищет себя в другом. И надо потерпеть, с одной стороны, а с другой стороны, удерживать, дать вот эту возможность пройти до конца. В какой-то момент всё же настоять, мне так кажется. Мой, опять же, опыт взрослых детей, кажется, что надо помочь ребёнку не убежать, а с другой стороны, не запрятать его в эту клетку. То есть надо быть очень внимательным, внимательным надо быть.
Кира Лаврентьева:
— Это очень трудно.
Анна Теплова:
— Очень трудно, я согласна.
Кира Лаврентьева:
— Особенно если ты ещё занимаешься своей работой, своим развитием, то тебе это надо ещё в голове всё как-то собрать.
Анна Теплова:
— Сопрячь. Но выбор пути для ребёнка, конечно, очень важный этап. Очень важный. Можно пробовать широко, взять более широкое образование. Например, с музыкантами, понятно, никуда не денешься, а взять какое-нибудь широкое гуманитарное образование. Дети часто пугаются, например, пойти на историю: кем я буду, как я буду деньги зарабатывать. Но человек с широким гуманитарным образованием найдет дальше себя, как определиться. Сегодня довольно-таки много всевозможных потом возможностей, там, тех же магистратур, каких-то курсов, ещё чего-то, второго образования, да, это можно попробовать и найти. В общем, это сложно, и всем советую, как бы, помощи Божией, желаю, вернее, помощи Божией, быть внимательными к вот этому дару. Вам дан ребёнок от нуля и приблизительно до 17 лет, да, он будет с вами. Я думаю, что это довольно-таки долгий путь, чтобы увидеть те дары и тот крест, который Господь дает этому человеку.
Кира Лаврентьева:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА, напоминаю, что у нас в гостях Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, ну и так далее, и так далее. Много раз мы уже сегодня повторяли про Анну Борисовну разные прекрасные вещи. Вы знаете, я вот, что вас хотела спросить, Анна Борисовна, меня совершенно потрясает с детства культура воспитания детей Романовых, не только с самого последнего российского императора Николая II, их детей, но также и самого, еще Ники маленького с его сестрой. Вы знаете, что мне нравится в этом во всём? Вот у детей всё-таки императорской семьи Николая Александровича и Александры Фёдоровны, у них была очень такая совершенно непринятая для того общества культура воспитания детей. Александра Фёдоровна очень много занималась ими сама. Она преподавала им катехизис. У них были учителя, русский язык преподавал им не кто иной, как профессор Боткин, доктор Боткин, известный теперь уже мученик. Их постоянные учителя были Сидней Гиббс и, если не ошибаюсь, Пьер Жильяр, который очень много писал потом воспоминаний о них. И, читая эти воспоминания, я каждый раз удивлялась, насколько благоговейно, со страхом и уважением относились царские дети к своим вот этим наемным, казалось бы, ну наемным, конечно, учителям. Баронесса Буксгевден, да, она была фрейлиной императрицы, но, тем не менее, она преподавала, если я не ошибаюсь, игру на фортепиано трем младшим девочкам. И они все их боялись. Они боялись, что они их пожурят. Они боялись, что они скажут что-нибудь папа или мама о них. Они боялись не сделать уроки. Понятно, что это были обычные дети, которые шалили, которые ленились, которые, может быть, чего-то где-то не хотели делать. Но вот это уважение, понимаете, это царские дети. И это такое уважение к своим преподавателям, которым нам, кстати говоря, нашим детям уже сейчас, в наше время, можно было бы хотя бы немного в какой-то форме позаимствовать. У меня знакомого мальчика в младших классах очень не приняли, это, мягко говоря, в классе, там, на грани буллинга. Ну, не буллинг, но на грани. Знаете, несколько детей, но его регулярно так подтравливали. Учитель это видела. Учитель очень хорошая женщина. И когда мама этого мальчика к ней обратилась, что, в общем-то, вы знаете, он у меня в каком-то совершенно удрученном находится состоянии, перманентно, она сказала: «Ну, может быть, вам порекомендовать школьного психолога?» И, вы знаете, мне этот случай, он меня как-то деморализовал на тот момент, потому что я помню, как было в наше время. Если кто-то начинал хотя бы что-то вот в отношении буллинга, сейчас это принято рассказывать, случаются страшные трагедии, когда кого-то действительно там просто затравили, и девочка, мальчик пошли на какие-то уже такие меры, мы знаем, какие. И как-то вот я вспоминаю, как это было у нас, там, не дай Бог, кто-то что-то начинает, учительница всё сразу, она оставляет после уроков, она начинает песочить, она начинает рассказывать: а чем ты лучше его и так далее. То есть, понимаете, учитель, она носила роль у нас, например, было так, духовника. То есть это учитель-наставник. Она не ходила в храм, но она была наставником нам, и это было очень важно. К ней можно было обратиться, не к школьному психологу, понимаете, а к ней с любой проблемой, не касающейся даже образовательного процесса. Анна Борисовна, я очень скучаю по этим временам, и я очень ищу учителей и преподавателей, которые вот так относятся к детям. Понятно, что это не входит в зону их компетенции, как сейчас говорят. Понятно, что они теперь не должны вмешиваться, потому что строгие родители, они бдят, не дай Бог, перейти личные границы ребенка, не дай Бог, там как-то где-то его невольно оскорбить. А если он творит беззаконие, Анна Борисовна, а родители молчат, что тогда делать?
Анна Теплова:
— Тут вопрос важный, на самом деле, очень хороший вопрос вы поставили. Это вопрос о доверии. Первое, тех же родителей, к педагогу и педагога к родителям. Это вопрос о служении. Это вот как раз то, что связано с царской семьёй. Царских детей воспитывали в служении. И они прекрасно понимали, что такое же служение несёт каждый, кто обращается к ним. Педагог — это не услуга. Педагог — вот это тот самый даритель, с которого мы начали, человек, который открывает тебе пути, ведёт тебя по пути этому. И уважение к учителю — это было по умолчанию заданной функции у нас, так же, как и уважение к родителям, так же, как и уважение к близким, любым другим близким. И это утрачено сегодня. Сегодня государство пытается это восстановить. И надо признаться, что это надо сейчас восстанавливать в самих педагогах, ведь педагоги тоже не хотят брать на себя вот эту функцию служения. Вот функцию моих компетенций, да, и я переложу её на психолога, в компетенцию которого входит тебя успокоить, помочь и так далее. Такого не было. Вы правы совершенно. А восстановить как это? Через уважение, благодарность. Слово «благодарность» сегодня тоже, надо сказать, потеряно.
Кира Лаврентьева:
— Педагогу вы имеете в виду?
Анна Теплова:
— Педагогу.
Кира Лаврентьева:
— Ну, тоже отогреть его, да, как-то из вот этой холодной системы компетенций, как-то его немножко отогреть своим доверием со стороны родителя, да?
Анна Теплова:
— Вот слово «доверие», да, доверие, без этого никак нельзя. Вы привели в этот мир своего ребенка, и вы его доверили педагогу. А контроль, включенные камеры и всё остальное, что существует сегодня в школе, в детском саду и так далее, это разрушает отношения. Знаете, есть такое понятие, как содержание образования. Я очень люблю, как в нашей школе педагогической антропологии оно трактуется. Содержание — это совместное держание. Как всё, что имеет приставку «со» в русском языке, это предполагает совместное. Вот это совместное держание того, что мы передаём ребёнку, оно предполагает совместный труд педагога, родителя и самого ребёнка. И если мы не удерживаем вот эту ткань этого содержания, образования, то оно выльется, если родители не удержат в их сторону, если ребёнок не удержит в сторону ребёнка, если педагог не удержит. Вопрос совместности — это всегда вопрос того слова, которое мы называем общностью. Общность всегда строится на единстве целей и смыслов, ценностей и смыслов. Вот если для нас ценность — ребёнок, если мы с вами занимаемся образованием, обучением и воспитанием ребёнка, то это одна история. Если мы с вами занимаемся реализацией программ воспитания, программы обучения, программы ещё чего-то, то это про что угодно, но не про ребёнка, не про личность. И поэтому тут нет, не может быть ни ребёнка, ни его родителей, ни в конечном итоге педагога как значимой единицы для ребёнка. Потому что всё происходит: человек-человек. Если этого нет, то система образования не работает ни как общественная форма, ни как дар одного поколения другому, ни как воспитание человека как такового, становление, вернее, человеческого в человеке. Вот это всё требует нашего объединения. То, что, кстати, характерно в целом для нашей культуры. Вот этой совместности, совестливости, сознательности, соработничества и всего такого, что имеет эту самую приставку со. И если я пришёл к тебе как цензор, как человек, который будет тебя контролировать, то доверия между нами не может быть. Если я привёл тебе своего ребёнка и отдаю его в руки и жду от тебя к нему такого же внимания, доверия и любви, то это про другое. Поэтому мы идём в частные школы. Не во всех, кстати, частных школах тоже это существует. Это не совсем зависит от того, какая форма школьная, в смысле имеется в виду частная или государственная. И бывает и в православных гимназиях всё очень формально, и даже аж чересчур формально. Это всё же зависит, возвращаясь к началу нашего разговора, это всё зависит от человека, от того, кто этот первый учитель, второй и третий. Вот у нас, например, Виктор Иванович Слободчиков, с которым мы вместе работаем, мой учитель, научный руководитель, он говорит, что есть четыре позиции в образовании. Это позиция родителя, это позиция наставника, это позиция учителя и позиция мудреца. Эти позиции живут в одном человеке в разные периоды. Потому что, когда мы встречаем в первом классе ребёнка, вряд ли я встречаю его с позиции учителя, я встречаю его с позиции родителя. И я подхватываю его, я его ввожу в этот мир. Наставник — это тот, кто знает, как сам, и наставит тебя делать так же. А учитель — это тот, кто учит учиться, тот, кто передаёт тебе способность к учению. Не информацию, а способность к учению. Ну и мудрец. Тут все мы знаем, кто такой мудрец.
Кира Лаврентьева:
— Спасибо огромное. Напомню, что наши регулярные беседы об образовании мы организуем совместно с образовательным проектом «Клевер Лаборатория», которая собирает лучшие и самые интересные опыты работы в области образования и воспитания. Узнать подробнее об этом проекте, стать участником или поддержать его можно на сайте: clever-lab.pro. А мы прощаемся с нашей сегодняшней гостьей. Напоминаю, что у нас была Анна Борисовна Теплова, зав. кафедрой народной художественной культуры Российской академии живописи, ваяния и зодчества Ильи Глазунова, доцент Московского государственного психолого-педагогического университета, руководитель экспертного совета АНО «Воспитатели России». Меня зовут Кира Лаврентьева. Анна Борисовна, спасибо вам огромное.
Анна Теплова:
— Вам спасибо, что вы позвали меня. Чудесная была беседа.
Кира Лаврентьева:
— Всего доброго. До свидания.
Все выпуски программы Светлый вечер