«Поэзия и вера». Светлый вечер с Татьяной Маруговой (03.07.2018)

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера», здравствуйте, дорогие друзья! В студии моя коллега Марина Борисова —

М. Борисова

— Добрый вечер!

К. Мацан

— И я — Константин Мацан. И сегодня у нас в гостях Татьяна Маругова — член Союза писателей России, поэтесса. Добрый вечер.

Т. Маругова

— Здравствуйте.

К. Мацан

— Знаете, у нас с Мариной перед эфиром целая культурологическая дискуссия разразилась по поводу слова «поэтесса» — вообще в принципе самого термина. И насколько корректно, правильно в программе, допустим, на радио представлять человека, или когда человек сам так представляется? Вот Марина считает, что в этом нет никакой проблемы — это некая принадлежность к цеху, к роду деятельности. А у меня есть ощущение, может быть, какое-то сугубо такое и субъективное, и психологически интуитивное, что когда про себя говоришь: «я поэт» или «я писатель» — ты себя неминуемо ставишь в ряд с великими. Вот где-то есть Пушкин, Достоевский, и вот, может быть, последним в списке, но всё-таки в этом списке вот я стою. Наверное, может быть, это должно быть неловко или как-то стеснительно. Есть литераторы, которые говорят: «Нет-нет, я не писатель, я литератор», — вот как-то скромно о себе. Как вы это чувствуете, вас не смущает, когда вас называют поэтессой или вы сами себя так называете?

Т. Маругова

— Спасибо вам за этот вопрос. Это очень важная для меня тема. На самом деле, вы задаёте этот вопрос не интуитивно. Я думаю, что где-то там, в подсознании, вы помните, что Ахматова, говорила, что «быть поэтом — женщине нелепость», словами своего героя. И точно так же Цветаева обижалась, когда их называли поэтессами. Возможно, это такая позиция жизненная. Знаете, а я просто счастлива, что могу сказать, что я поэтесса, потому что я себя ощущаю более всего на этой земле женщиной, чем кем-то ещё. Вот во мне такое женское начало, ну и в стихах моих это всё видно, что быть поэтессой для меня большое счастье, потому что, как я уже говорила когда-то, всё-таки я считаю, что одна из самых больших властей, если так можно сказать, в жизни — это власть женщины. Потому что из-за женщин всё всегда происходит: и войны, и короны падают и так далее. И самые сильные чувства имеют женские имена: любовь, вера, надежда, Родина, и София — мудрость. Поэтому поэтесса — это для меня большое счастье.

М. Борисова

— Но мне кажется, в этом есть всё-таки некоторая недоговоренность, потому что если бы сложение стихов было просто некоторой чертой вашего характера — это было бы одно, но вы же всё-таки сочли необходимым пойти в Литературный институт и добавить профессионального лоска своему дару. Значит, относитесь вы к нему всё-таки не просто как к некоему стихийному проявлению натуры.

Т. Маругова

— Одно другому не мешает: быть поэтессой после Литературного института — в этом совсем нет никакого противоречия. Я говорю о творческом выражении, о проявлении себя в творчестве, а не идентификации себя именно: я поэт, например. Я не считаю, что быть поэтом женщине — нелепость.

М. Борисова

— А в принципе, Литературный институт даёт что?

Т. Маругова

— Литературный институт — это творческий институт, это творческие люди, это прекрасные преподаватели. Мне же есть, с чем сравнить, у меня это второе образование, и, конечно, это совершенно особое место вообще у нас в Москве, я думаю, среди вузов. И, кстати, мне очень обидно и очень больно, что всё время пытаются его закрыть, то есть всё время какие-то проверки, всё время что-то происходит вокруг этого бедного института, постоянно пытаются там найти какие-то изъяны, закрыть какие-то факультеты, что-то реорганизовать. Вот хороший вопрос. Я бы очень просила этого не делать. Там, например, сегодня пытаются упразднить кафедру русского языка и стилистики. Вы представляете, в Литературном институте как это можно убрать? Я думаю, что это такие нападки, которые в конечном счёте приведут к тому, что действительно этот институт будет не нужен. А сегодня там учатся пишущие люди: переводчики, прозаики, поэты. И вообще, вы знаете, Литературный институт — это некая атмосфера, это атмосфера такая творческая, там же много кружков. Я вот даже закончив свои курсы, всё равно продолжала учиться. Есть специальные курсы, мы в дальнейшем продолжаем точно так же заниматься: занимаемся поэтами, занимаемся своей поэзией, редактурой своих стихов.

К. Мацан

— Смотрите, вы когда на первый вопрос отвечали, вы так легко, скажем так, от термина, понятия «поэтесса» перешли к понятию «женщина», то есть для вас это как-то очень...

Т. Маругова

— Органично.

К. Мацан

— Эти две сферы, два этих явления для вас очень связаны. И здесь для меня, как для стороннего наблюдателя, есть какая-то не проблема, но вопрос. Вот я могу себе представить: женская натура эмоциональная, чувственная, и вы сами это слово произнесли, и вот рука тянется к перу, перо к бумаге, чтобы как-то эти чувства выразить возникает некий текст поэтический. И это такой, в общем, радостный, приятный процесс. Но вот опять-таки мы до программы с Мариной разговаривали на эту тему, у Марины даже заготовлена цитата из Пастернака, я просто не помню её наизусть, поэтому так ссылаюсь на коллегу...

М. Борисова

— «О, знал бы я, что так бывает, когда пускался на дебют, что строчки с кровью — убивают, нахлынут горлом и убьют! От шуток с этой подоплёкой я б отказался наотрез. Начало было так далёко, так робок первый интерес». Я просто хотела это привести немножко в другой связи, но в принципе, почему я вспомнила эти стихи, потому что всё-таки это очень ответственно, это очень сложно. Это может быть просто в начале, когда многие подростки свои эмоции выражают в стихотворной форме. Это ещё не значит, что они становятся поэтами. Когда это становится жизнью, это иногда бывает очень сложный выбор.

К. Мацан

— И ещё трагичный просто — внутренне трагичный для человека. Вот как Пастернак пишет, что «как кровь к горлу», и это не такое радостное, приятное состояние, что я сейчас свои чувства выражу... Я не имею в виду, что это у вас есть. Это я некую мысль пытаюсь выразить. Как вы это чувствуете?

Т. Маругова

— Это всё очень верно. «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся, — и нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать». И конечно, поэзия — это искусство, это самовыражение, это путь. Безусловно, это правильно вы сказали очень, что я так легко перешла к женщине. На самом деле это, конечно, путь такой тернистый и достаточно сложный. Мы можем увидеть судьбы многих наших поэтов, особенно страшно работать со словом, и слово может отрикошетить, может так вообще по лбу врезать, поэтому очень важно то, конечно, что мы делаем, что мы пишем. Мои наблюдения жизненные показали, я могу в этом признаться, и я не боюсь даже в этом признаваться, что у меня бывали такие случаи, когда, записав какое-то стихотворение, я пугалась сама, мне было страшно от того, что я написала. Но знаете, «аз писах, писах», что-то такое происходит и я понимаю, что я не могу это исправить. И проходит какое-то время и эти события действительно реализуются. И для меня это вопрос такой тайны, для меня это тайна. И я прошу прощения, я не буду цитировать, потому что это где-то даже болезненно для меня, но вот эти вещи происходят. И на самом деле ответственность, конечно, великая.

М. Борисова

— Но вы говорили как-то в одном из интервью, что вы писали стихи всегда, с детства, и что это для вас был некий путь познания мира, путь, который вас привёл к Богу, к вере. Как это вообще в принципе могло быть, если учитывать, что детство ваше было, насколько я понимаю, далеко не романтичным: вы всё-таки из семьи военного, там, наверное, были переезды из гарнизона в гарнизон; и советская школа, которая совершенно не располагала к поэтическим изыскам и к особой духовности. Потом были сложные 80-е годы, которые совпали с вашей юностью, в общем, как-то не очень понятно, как это всё уложилось в одной голове и в одном человеке.

Т. Маругова

— Простите, я вам возражу. Хорошо? Почему вы мне сказали сейчас, что жизнь в воинских частях была не романтична? Это была самая романтичная жизнь, это было так здорово! Во-первых, мы все друг друга знали. Воинские части, как правило, жили одной, единой, большой семьёй. Знаете, как одним приходом: вот все друг про друга всё знают. И мы очень много общались, мы дружили, мы умели играть. Я, например, считаю, что у меня было такое счастливое, романтичное детство: я знаю, что такое «казаки-разбойники», я знаю, что такое «царь горы»... Мы даже, знаете, когда жили на Камчатке на берегу океана, и вот мы, дети военных, придумывали какие-то совершенно новые игры, делились на какие-то группировки, у каждого был свой штаб, мы там за кем-то следили, что-то вычисляли — это вот аналитика такая, это войны настоящие... А потом, представляете, что такое жить на берегу океана? С одной стороны сопки, с другой — океан. У меня из одного окна один вулкан, из другого окна другой вулкан виден, они иногда дымились. То есть эта вся огнедышащая земля, конечно, мне кажется, меня так напитала, и плюс дружба, плюс там первая любовь возникла. Я первое стихотворение, такое более осознанное, конечно, мальчику написала о своей любви. Почему я говорю, что женщина, она уже и маленькая проявляла свои такие качества. И потом, художественная самодеятельность, ведь нам надо было себя развлекать. Вот представляете, мы все друг друга знаем, мы живём одним организмом, нам интересно, и каждый имеет какие-то таланты: кто-то поёт, кто-то танцует... Я вообще всё делала: я и пела, и танцевала, и стихи читала, и первенство я брала по чтению стихов — я читала стихи других авторов и побеждала. И это всё было благодаря вот этой гарнизонной жизни. Когда я перешла в восьмой класс, мне пришлось переехать в Подольск к бабушке с дедушкой, потому что родители посчитали, что мне будет легче сдать экзамены, и нужно было учиться в этом экзаменационном классе в Подольске. Вы знаете, как я страдала? Наверное, полгода точно я приходила в себя, потому что все жили в своих клетках, мало гуляли, мало общались. И для меня был такой психологический стресс выехать из гарнизона — мне приходилось адаптироваться. Поэтому я думаю, что более романтичная жизнь как раз происходила в гарнизонах. Вы знаете, даже сегодня, когда я знакомлюсь с какими-то людьми, я вот чувствую, что вот родной прям какой-то человек, вот так с ним классно, так интересно — оказывается, он тоже вырос в гарнизоне, это сын или дочь военного. Так что, вот я очень счастлива, что Господь мне послал именно такую жизнь, да.

К. Мацан

— Мы поговорили немного про поэзию и про ваши стихи, давайте что-то послушаем из того, что вы с собой принесли. Я, например, знаю, что несколько ваших стихотворений для специального такого мультимедийного проекта прочитала актриса Валентина Талызина. Давайте послушаем.

(Звучит стихотворение Татьяны Маруговой, читает Валентина Талызина.)

«Тоской удушливой гонима,
Я забрела в старинный храм,
Где горний мир необозримый
Моим представился глазам.

Свечей приятное мерцанье
И запах ладана густой...
И я — как будто на свиданье,
С моей бессмертною душой.

Мне не сдержать её молений
И слёз горючих золотых,
В миру — ей нужно наслаждений,
Здесь — отрекается от них...»

К. Мацан

— Татьяна Маругова, член Союза писателей России, сегодня с нами в программе «Светлый вечер».

М. Борисова

— Мы остановились на самом интересном: началась юность и начались 80-е годы, перемены: «Ждём перемен», — пел Цой, мы все вместе с ним. А у вас, насколько я понимаю, при всей поэтичности и артистичности вашего детства, вдруг произошёл очень странный поворот судьбы, и вы поступили в Плехановский институт. Казалось бы, где поэзия и где бухгалтерия?

Т. Маругова

— Это очень правильный вопрос, потому что как раз в это время я ничего не писала, потому что жизнь была такая насыщенная, студенческая. И вы абсолютно правильно этот вопрос задаёте, потому что вот представьте: рухнул занавес, я закончила... это было начало 90-х всё-таки, не 80-е. И вот этот занавес рухнул, Перестройка началась, и самое страшное — это вот этот поток информации, который лавиной хлынул. И у меня есть одно стихотворение, его можно у меня в «Инстаграме (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» почитать, о вот той ситуации перестроечной в стране, когда я пишу о том, как мы были одурачены. Представляете, я была пионеркой, комсомолкой, причём одна из первых в классе я вступила в комсомол, мы же понимали, что это — честь, совесть и так далее, мы же это всё делали очень честно, искренне, потом приходилось, правда, на исповеди во всём этом каяться, как в клятвопреступлении, — во всём покаялась. Но вот это наша жизнь, от жизни же нельзя отказаться. И представляете вот этот поток: мы жили в одной формации, у нас всё равно какие-то базовые ценности были всегда, нельзя сказать, что без православной, без храма у нас вообще этих ценностей не было. Нет, у нас было, мы понимали, что такое хорошо, что такое плохо, и мы все заповеди мы... нам не говорили родители, что это заповеди, у меня родители не были воцерковлёнными, папа коммунист был — ну, понятно, офицер. Но всё равно мы старались так жить. А потом самый страшный был период, когда эта информация хлынула, и я думаю, вы хорошо представляете, что вот эта голова, эти глаза увидели — эти же фильмы всякой направленности. Потом нам вдруг стали говорить, я очень хорошо помню, что мы живём в бедной, голодной, до зубов вооружённой стране — я помню эту фразу. А я думаю: «Господи, надо же!» — ну не знаю, я так думала или нет, сейчас, наверное, добавляю, прости меня, Господи! То есть я думаю: «Правда?» Мы же жили на Камчатке. Что такое Камчатка? Это же Америка рядом, мы жили на ракетах фактически, я их сама лично видела... но не будем военную тайну... И вдруг, да, действительно «в голодной, до зубов вооружённой стране». И что интересно, я всё детство мечтала быть Самантой Смит. Вот когда Саманта Смит появилась, как я мечтала поехать в Америку и всем рассказать, какая у нас прекрасная страна, как всё здорово. И потом вдруг Саманта Смит куда-то подевалась, и я думаю: «Господи, как же страшно! У нас же, правда, столько оружия, еды мало!» — особенно, знаете, начались эти очереди, карточки в Москве — это же вообще страшное дело было. И так это всё происходило, и в этой бедной голове такой слом шёл. Думаешь: как же так? — жили... я думала, что мы живём в такой счастливой стране, я бы вот приехала, рассказала американцам: вот какие мы. Я бы им спела «Хотят ли русские войны» — у меня прям мечта была приехать в Америку и спеть эту песню. И вдруг в институте я начинаю думать, что нас же обманули, мы же не в такой стране живём, в совсем другой. Потому что, конечно, юные головы при таком потоке информации, при той ломке, которая происходила, конечно, эта трансформация сознания — это страшно.

М. Борисова

— В 18 лет вы крестились. Это как-то связано с тем, о чём вы сейчас рассказывали?

Т. Маругова

— Если вы мне позволите, я, конечно, расскажу. Дело в том, что я эту правду никогда нигде не говорила, что в моей жизни была история, в которой не сработали законы физики. Я вообще очень необычная девочка была, я в детстве, например, падала в колодец. Я могу и об этом рассказать, если вы мне позволите: что вообще происходило в этом колодце. То есть меня всегда преследовали какие-то вещи, в которых происходила некая тайна, совершенно для меня непонятная. Если мы говорим сейчас об этих 90-х, я, наверное, имею право уже сейчас рассказать... не знаю, я ещё сомневаюсь, насколько могу быть искренней.

К. Мацан

— Искренней вы быть можете всегда.

Т. Маругова

— Вы знаете, да мне одной поэзии моей достаточно, мне иногда говорят... вот человек без кожи — по Достоевскому. Но дело в том, что была такая ситуация... это была бандитская Москва, давайте честно: все, кто более-менее занимались спортом, все вдруг превратились в сильных гангстеров и так далее. А мне 17 лет, и я такая вот вся красавица. И так получилось, что один из моих родственников дальних, не близких, вот я соприкоснулась с этой жизнью. И я соприкоснулась в таком горячем виде, потому что я оказалась под просто под пулями в такой хорошей московской перестрелке. Но что интересно: там были ранения, а я, несмотря на то, что находилась просто в эпицентре, на мне не было ни одной царапины. И криминалисты очень сильно удивились, что в этом месте, где этот человек находится, там было разбито всё пулями, там не могло быть живого человека. И тогда... я не сразу это осознала, знаете, но когда прошло время и мы об этом говорили, я поняла, что здесь произошло. Я очень хорошо помню это ощущение, когда вот эти пули... а я, вы знаете, была как парализованная, мне как будто кто-то сказал: «Стой, не двигайся!» И я, как каменная, помню, замерла в этом состоянии, когда всё прекратилось, я пошла. И вы знаете, я очень долго не могла вспомнить, что это было. Мне казалось, что какие-то мальчишки взорвали бомбочки. То есть, знаете, что-то произошло с сознанием, вот парализовали: «Стой и не двигайся!» То есть о чём это говорит? Это говорит о том, что не работают здесь законы физики тогда, когда... Точно так же вот это падение в колодец, которое было у меня в восемь лет, но тогда я была не крещённая, но уже вот эти предвестники такого нападения злого духа на эту душеньку, на эту личность, они были. Меня чудом спасли, это тоже было в воинской части, я очень сильно кричала, и слава Богу, что я кричала. Вот опять же я никогда об этом не рассказывала, но давайте пусть радио «Вера» будет той площадкой, на которой я об этом расскажу. И когда я барахталась в этом колодце — маленькая девочка — причём это была осень уже, такая холодная. На мне: сапоги, шапка, пальто, — то есть в принципе меня всё это тянуло ко дну. Но я барахталась и почему-то, знаете, тоже что-то произошло, видимо, от стресса с моим сознанием. Мой рот кричал «помогите!» как-то сам по себе. Вы знаете, во втором сборнике моём, который называется «Песнь венчальная», есть стихотворение об этом, о колодце, об этом падении — я всё это очень чётко описала, но уже потом, будучи взрослой дамой. Но вы представляете, здесь вот, с левой стороны от своего уха, от левого уха, вот хотите верьте, хотите нет — вот слышу мужской голос, который мне говорит так тихо, знаете, так проникновенно: «Ты что кричишь? Не кричи, это сон, сейчас это всё пропадёт и ты проснёшься, и всё будет хорошо». Понимаете, а я ору, и вдруг этот солдат, который нарушил вахту — то ли покурить, то ли ещё что вышел, — он слышит этот голос, и как-то он залез, за эту шапку, за это пальто он меня вытащил. И что интересно: об этом голосе я вспомнила только тогда, когда уже стала воцерковлённым человеком, я о нём забыла. И самое интересное, представляете, если бы эта девочка ещё об этом кому-то рассказала — то меня, наверное, куда-нибудь определили или начали бы изучать, что у меня какое-то раздвоение. А я просто об этом забыла. И уже когда я покрестилась, когда я пришла к осознанию, что всё в жизни не просто так. И если что-то, если Господь, если я осталась на этой земле, когда я не должна была здесь оставаться, значит, нужно искать эти смыслы, нужно искать, что послужило. И так я начала искать Бога. Я как раз, кстати, покрестилась в год крещения Руси, когда вот эти массовые были празднования, это было лето, по-моему даже 30 июля, что ли. То есть где-то когда празднования эти были, я и приняла святое крещение. Но воцерковилась я всё-таки не быстро. Понимаете, для меня это был такой путь, такой путь познания, потому что я — ну да, я приняла крещение, я покрестилась, но меня никто не научил, мне никто не рассказал, не было рядом такого человека... Вот я, например, я могу определённо сказать, что я для многих людей в этой жизни была проводником. Это подтвердят и мои друзья, и мои близкие, знакомые — сколько людей я могла взять своим даром убеждения, вот как я говорю, привести за руку, и человек оставался в храме или не оставался — это уже второе. Я кому-то помогала, но мне никто не помог, я вот просто сама, как слепой котёнок, вот шла и искала. И я прошла, если признаться, разное: я читала Лазарева, я читала Меня, я читала по астрологии много книг, я читала по нумерологии — я везде читала, чтобы что-то нащупать. И только вот когда я нашла своего духовного отца, когда случилось такое чудо: меня моя близкая подруга привезла в Троице-Сергиеву лавру... Потому что, понимаете, когда человек всё время бьётся головой, Господь всё равно эту дверь откроет. И вот мне Господь через человека открыл, я пришла в лавру, тогда я познакомилась со своим будущим духовным отцом, он был тогда лаврским монахом.

К. Мацан

— Давайте мы к этому интереснейшему рассказу о вашем пути к вере и вере вернёмся после небольшой паузы. Но перед этим хотим послушать ещё один аудио-фрагмент с вашим стихотворением.

(Звучит стихотворение Татьяны Маруговой в исполнении автора.)

«Тёплый снег загрустил в невозвратном паденьи,
Кружит песню свою голубая метель.
Я люблю этот мир в его вечном холодном томленьи
Угасающей жизни, в бесчисленных вихрях потерь...
Я люблю этот мир, потому что он создан прекрасным,
Потому что подарен для веры бессмертных людей,
Чтобы каждый, кто жил, кто живёт, кто родится, напрасно
Не оставил без жизни души драгоценной своей.
Я люблю этот мир в одинокости гордой Вселенной,
Этот свет, что горит, не сгорая, пока мы живём.
Я люблю эту жизнь в её вечной усмешке надменной,
Потому что есть Бог — Всемогущий в твореньи своём...»

К. Мацан

— Татьяна Маругова, член Союза писателей России, сегодня проводит с нами этот «Светлый вечер». В студии моя коллега Марина Борисова, я — Константин Мацан. Мы прервёмся и вернёмся к вам буквально через минуту.

К. Мацан

— «Светлый вечер» на радио «Вера» продолжается, ещё раз здравствуйте, дорогие друзья. В студии моя коллега Марина Борисова, я — Константин Мацан. Этот час «Светлого вечера» с нами проводит Татьяна Маругова — поэтесса, член Союза писателей России. И мы заговорили уже о вашем пути к вере и в вере, и остановились на том моменте, когда, собственно говоря, после крещения, после такого, скажем, духовного и институционального присоединения к Церкви начался личный путь. В Троице-Сергиевой лавре.

Т. Маругова

— 10 лет прошло после крещения.

К. Мацан

— Да, десять лет прошло — всякое бывает. Но вот это погружение и знакомство, собственно говоря, уже с церковной жизнью, с её реалиями, с её практикой, чем стало для вас, что вы увидели, открыли для себя такого, чего никак не ожидали открыть?

Т. Маругова

— Вы знаете, когда ты находишь истину, для тебя, наверное... вот если бы я нашла её в каких-то книгах, которые я читала ранее, наверное, я бы уже остановилась, выдохнула и сказала: «О, вот оно!» — и продолжала бы жить точно так же дальше. Но здесь, конечно, нет. И когда я пришла к своему духовному отцу будущему — я тогда не понимала, что он будет моим духовным отцом, просто у меня так много было в этой голове, столько вопросов. Я, вообще, думающий человек, я ему вот такие, знаете, списки привозила. Я не знаю, как он, бедный, вообще всё это выдержал, но это, конечно, удивительного терпения человек — он всё это вытерпел. И представляете, я получала исчерпывающие ответы на все вопросы, и у меня не оставалось больше вот этой дельты. Ничего, то есть всё легло. Я вот с этим багажом таким, я уже нахваталась всякого разного. И вот этот человек мне спокойно разложил всё, что, чего, как: как нужно себя вести, как нужно жить, как нужно относиться к себе, в частности, к прощению, к тем же самым ценностям основным; что такое в церковном понимании все наши надежды, вера, любовь и так далее. И я уцепилась за него так, что для меня вообще не было вопроса... то есть я снесла всё, я поняла: ну наконец-то — здесь вот уже истина. И он научил, что нужно ходить в храм, нужно причащаться, исповедоваться, нужно то-то и то-то.

К. Мацан

— А вот интересный момент: есть такой стереотип у верующих, что верующий человек — это человек остановившийся. Я понимаю, что вы сейчас говорите не об этом, но это может прозвучать так, что: ну всё, истину я нашла или нашёл, теперь можно успокоиться, так вот как-то забронзоветь и дальше по жизни к спасению идти. А путь сомнений и вопросов продолжается.

Т. Маругова

— Вот самое главное как раз началось после. Вот абсолютно правильно, очень хорошо вы сказали. Ты истину-то нашёл, но внутри этой истины столько всего, и тут начинается самое интересное. Конечно, это не статичное состояние — это 100 %, потому что всё самое сложное, всё самое такое перепетийное уже начинается потом, когда ты начинаешь работать над своей душой. Сначала я пыталась вытряхнуть всё, я думала: вот я сейчас всё это запишу, всё это принесу, всё это расскажу и тут начнётся жизнь спокойная. Но вы же понимаете, что злой дух-то не дремлет: тот, который в колодце не утопил, тот, который не расстрелял, тот начнёт тебя, скажу грубо, просто мочить по жизни — пусть я литератор, нельзя, но иногда такие слова очень хорошо подходят. И конечно, я столкнулась со многими вещами и в церкви, и среди друзей, и в своей семье было очень много таких моментов, которые с болью, с кровью.

К. Мацан

— А семья как-то реагировала насторожено на воцерковление?

Т. Маругова

— Я расскажу. Дело в том, что мой муж очень восторженно воспринял мой приход в Церковь. Потому что, представляете, вот такая спесивая, такая взбалмошная, такая вечно своего требующая, вдруг...

К. Мацан

— А сейчас станет послушной теперь женой...

Т. Маругова

— Да, вы знаете, всё так и стало. Но, понимаете, мне же надо было рассказать: я читала Иоанна Златоуста, как у него очень хорошо... я всё грамотно сделала. Мы тогда жили с не очень хорошим достатком, было так сложно. Я прочитала Иоанна Златоуста, что, оказывается, благосостояние семьи — у него прям написано — зависит от мира между мужем и женой, что если всё у нас покладисто, правильно строится, то и во всём остальном тоже будет порядок. И вы знаете, сработало — просто вот чётко сработало. Я немножко стала свою спесь... я, конечно, была виновата, я была неправа, я, конечно, капризная такая была девушка и даже от мужа убегала: было такое у нас в истории, что уезжала в другую страну — вот так вот вредничала, думала, что вот уйду и так далее. В своё время меня Церковь остановила, когда я хотела развестись, но это я уже где-то рассказывала, поэтому мы это оставим. И вдруг эта женщина становится совершенно другой. Я помню, как мой муж благодарил моего духовного отца — он как-то приезжал к нам, будучи в Москве, в гости, — он говорил: спасибо за Таню, спасибо вообще, что всё так круто, здорово получилось. Ну а враг-то, понимаете, он опять не дремлет, и, наверное, слабым звеном оказался уже он. И если я взялась крепко за то, чтобы стать лучше, стать... вот эти истины у меня были не как теория, то есть у меня вера была такая действенная. Я понимаю, что вера без дел мертва, то есть что нужно не вот то, что я где-то что-то прочитала, а я старалась где-то и у мужа крылья вырастить, сделать так, что всё-таки я из ребра — я это поняла в конце концов. И как-то я старалась, чтобы были мир, любовь, никогда не было никаких... знаете, у меня даже скандалов-то с мужем вообще не было, я вообще не знаю, что это такое. На самом деле зря, наверное, надо было немножко всё-таки и скандалить...

К. Мацан

— Ну не знаю...

Т. Маругова

— Вы знаете, я по своему опыту вам говорю, по церковному и по нецерковному, потому что всё закончилось тем, что моя семья разрушилась, и у него сейчас совсем другой интерес, и женщина совсем другая, но она, правда, моложе меня намного, так как он разбогател по Иоанну Златоусту очень неслыханно просто. Но так вот у меня получилось в жизни.

К. Мацан

— Разбогатеть по Иоанну Златоусту — это должно стать мемом.

Т. Маругова

— Да, аз есмь свидетель. Потому что как только я изменилась и стала вести себя так... просто я из своей семьи создала настоящую маленькую церковь, то есть я настолько старалась. Я корову завела — мы живём за городом — то есть у меня у мужа были продукты хорошие, у меня погреб, я варила варенье. То есть мало того, что я была помощницей во всех вопросах, и в рабочих каких-то, и в стройках, и во всём, что мы делали, то всё-таки я вот этот уют создавала всеми силами. Но вы понимаете, ничего не помогло — семья всё-таки развалилась. Но причиной, наверное, послужила... Я часто задаю этот вопрос духовному отцу, даже, знаете, с некоторой обидой, честно вам признаюсь.

К. Мацан

— На кого? На Бога?

Т. Маругова

— На Бога нельзя обижаться.

К. Мацан

— Тогда на кого эта обида?

Т. Маругова

— У меня сейчас на самом деле есть вот этот кризис веры, то есть я же такая умница и красавица, я же всё сделала правильно, я же стала жить так, как написано, я же всё выполняла. Но почему же меня так вот, почему это со мной случилось? И на самом деле сегодня я не могу сказать, что я его преодолела. Это та самая борьба, которая происходит на уровне человеческой души. Для меня очень много вопросов. Например, когда я у своего духовного отца спрашиваю: почему, как так случилось, ведь я так старалась? Он говорит: «Татьяна, не надо спрашивать „за что?“, здесь не за что...» — как раз я-то была под таким духовным руководством, что мне шею намылили бы так, если бы я что-то, например, не так сделала. Тем более у нас духовник такой земной, я не буду говорить конкретно, но там земные вещи, то семья есть семья, муж есть муж, мужчина есть мужчина, женщина — женщина. Там не было никаких у нас таких поучений, ограничений каких-то гипер — засунули в ящик. Нет, всё было так по-мирски нормально и не по-мирски. Но случилось то, что случилось. Духовник мой сказал, что не надо думать «за что?», а думать для чего. Вот я сейчас после развода несколько лет всё думаю: для чего?

М. Борисова

— Но у вас же всё-таки не всё так разрушилось. У вас вырос сын, насколько я понимаю, он вырос церковным человеком, несмотря на то, что уже взрослый, уже институт закончил, всё равно остаётся в Церкви, что далеко не всегда бывает в семьях, где родители пришли к вере в первом поколении — первое поколение христиан послесоветских.

Т. Маругова

— Вот я как раз к этому и пришла. Знаете, анализируя всю эту ситуацию, я пришла к тому, что самое главное, наверное, сегодня то, что вырос нормальный, хороший, благочестивый ребёнок. И то, что он иподиаконом является, что он служит, старается не пропускать богослужения, слава Богу, он знает, что такое праздник, он знает, что такое воскресный день. И вот по отношению ко мне в этой ситуации сложнейшей с мужем, когда всё это произошло, он стал на слабую сторону, он защитил маму, за это и пострадал: отец от него отрёкся. Понимаете, он назвал его религиозным фанатиком, извините, но это правда. Я считаю, что я имею право это сказать. И не только мой муж, но ещё и его родители сказали, что вот вы религиозные фанатики, поэтому вы всё в жизни так неправильно сделали. То есть получается, что мне вменили в вину веру. Понимаете? Это, конечно, очень больно.

М. Борисова

— Но это же на самом деле замечательно вроде как по...

Т. Маругова

— По Евангелию — да.

М. Борисова

— По Евангелию, по заповедям блаженств всё замечательно просто.

Т. Маругова

— Но знаете, по-женски это очень не замечательно, по-женски это очень трудно. И эту боль преодолеть очень тяжело. И знаете, я иногда даже думаю, поделюсь этим с вами, я поделюсь, что мне иногда не хочется быть такой хорошей, какой я всегда старалась быть. Вернее, я даже не то что старалась, я была такой — это было искренне, от сердца. Потому что в результате меня всё равно мордой по асфальту прокатили, простите, что так грубо, но я так чувствую. И мне иногда кажется... вот сейчас мы были в епархии, у нас был недавно епархиальный концерт, который я вела, к нам каждый год приезжают артисты из «Голоса».

К. Мацан

— Давайте уточним: в какую епархию?

Т. Маругова

— Да, вот сейчас мой духовный отец из лаврского монаха, к которому я пришла очень давно, почти 20 лет назад, он сейчас епископ Георгиевский и Прасковейский Гедеон, у него кафедра.

К. Мацан

— Это Ставропольский край.

Т. Маругова

— Да. Для меня сейчас это тоже мой дом, я туда езжу как домой, я с большим удовольствием бываю там и участвую во всех мероприятиях, во всех событиях, которые там происходят. Об этом можно даже отдельно поговорить. Я вот даже поставила этот вопрос, когда у нас было такое застолье, нужно было сказать какой-то тост, мы всё время обязательно что-то говорим. Я говорю, что, вы знаете, наверное, нужно выпить, извините, за молитву мытаря — всё-таки нужно быть мытарем в этой жизни. А когда ты вот так стараешься фарисействовать, все буквы закона соблюдать — для меня, например, я поняла, это было не очень даже полезно, хотя, вы знаете, жизнь — это путь, это преодоление. Вот я сейчас на этом пути. Может быть, я приду к вам, когда-нибудь позовёте меня через год, через два, может быть, я по-другому что-то...

К. Мацан

— На пути — вы имеете в виду от фарисея к мытарю?

Т. Маругова

— Понимания этого. Вот я сейчас прохожу это, вот мои стихи об этом. Вот я могу даже зачитать вам... когда я начинаю переживать это всё, переваривать — как это случилось, я могу написать такие вещи, например:
«Я не могу предать Христа.

Хоть слёзы горькие Иова

Я утираю, но уста
Не знают имени иного.
Любви Его мне не предать —
Ей равной никогда не будет!

И слёз, что проливала Мать

За Сына, отданного людям.
Предать себя — я не могу!
Мой выбор был однажды сделан:
Бессмертье нынче на кону,

И я пред миром в платье белом».

К. Мацан

— Татьяна Маругова, член Союза писателей России, поэтесса, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Вы упомянули этот кризис веры, и мне кажется, вы в своём последующем ответе даже дали ответ на этот кризис. Это не кризис, когда сомневаешься, есть Бог или нет, это обратная ситуация — это когда точно знаешь, что Бог есть, и Христос есть путь, истина и жизнь. И кризис — это вопрос: как мне за Ним идти, как на практике мне сейчас это воплощать, как жить по Евангелию? И вот то, что вы сказали про мытаря, про стремление к этому состоянию мытаря — «Господи, будь милостив мне, грешному!» — вот, наверное, это в каком-то смысле есть универсальный, точный и очень трудный для исполнения ответ на тот вопрос, который вы задаёте. А вот ваша жизнь в епархии, ваше участие в этой деятельности — во-первых, что там происходит, какие встречи вы переживаете, и что в этом опыте вас вдохновляет и поддерживает?

Т. Маругова

— Я очень уважаю своего духовного отца не только за те знания духовные, которые он даёт, мне очень нравится, что наш владыка всё-таки думает о человеке, о его душе. Например, у нас при епархии духовно-патриотический лагерь, и вот он думает об этих детях не только в контексте, что они должны научиться молиться, что они должны на службах стоять. Вот, например, у нас каждый год приезжают артисты из «Голоса», у нас есть концерты, у нас есть такие благотворители, которые привозят какие-то самокаты, велосипеды, то есть занимаются спортивным развитием детей, и потанцевать они могут, и попеть. Это вот что касается вот этого отношения. Я очень это приветствую и считаю, что все, наверное, руководители церковные должны думать, тогда человеку внутри Церкви будет хорошо, тогда он не будет искать ничего другого нигде, у него не будет вопросов. Вот наши дети, которые сейчас в этом лагере духовно-патриотическом «Радуга», они вырастут, им попробуй кто-нибудь сказать, что «ой, у вас в Церкви всё замерло, статично», а они скажут: «Ну как это так? У нас же были артисты, мы пели, выступали, у нас казачьи были мероприятия и так далее», — то есть эти дети никогда уже никуда не свернут. Это огромное дело — дело воспитания детей. Что касается мероприятий каких-то ещё дополнительных, например, в рамках визита нашего владыки я всегда посещаю с ним на пасхальной неделе тюрьмы... не тюрьмы — у нас там зоны. Всё-таки Кавказ, там большое количество зон.

К. Мацан

— Это колонии.

Т. Маругова

— Колонии, да, они разные, я была и в обычной колонии, например, в женской — это самое сложное, конечно, когда посещаешь женскую колонию, я была там, и не один раз, и встречаешься с этими женщинами, они что-то рассказывают, что-то говорят. И почему он посещает? Потому что в каждой колонии сейчас есть храм, везде есть богослужение. И вы представляете, когда архиерей приезжает, поздравляет? Он же привозит им подарки, они ждут его. Знаете, как они плачут, какие слёзы умиления, он их причащает — эти заключённые причащаются у архиерея. Это, конечно, удивительное событие всегда, вот там настоящая пасхальная радость чувствуется. И это очень большое спасибо и нашему государству, что с Церковью идёт такая совместная работа, что люди имеют возможность спасения вот в этих заведениях. И там происходят вообще очень интересные встречи, я не буду говорить, где это, что, не имею права, но просто даю такую вот... просто это интересно для человека, для души человеческой. Вот, например, в одной из колоний находится архимандрит, который взял вину за своего родственника, и там огромный срок. И этот архимандрит фактически умирает, потому что там уже и болезни какие-то. То есть ты видишь вот этих людей — живых святых. Понимаете, там же, в колонии, находятся живые святые. Ведь заключённые, которые там, они же не понимают, что это архимандрит, он же подвергается всем тем страданиям, которым подвергаются... Потому что ему задавали этот вопрос: как к вам относятся? То есть, казалось бы, другие заключённые — там же разного рода люди — должны думать: «Ну как же, он же не виноват, он же взял вину чужого человека». Что вы! Для них нет разницы. Но он несёт своё послушание, он был одним, по-моему, из инициаторов строительства храма именно в этой колонии, он является там старостой. И представляете, какое у него там миссионерство, когда вот этих заключённых он приводит к вере. Он, конечно, им очень помогает, и очень удивительные вещи происходят на этих...

М. Борисова

— Но именно ваш духовник, как вы рассказывали, благословил вас печатать ваши стихи, то есть, собственно, благословил вас на служение словом, что, вообще-то, довольно страшная штука. Вы почувствовали какое-то изменение внутреннего состояния? Одно дело, когда ты просто пишешь стихи, а тут вдруг это некая миссия, некие обязательства моральные, которых раньше не было, когда было только самовыражение. И вдруг вам всё время нужно ещё думать о том, как это отзовётся на тех людях, которые это всё прочитают.

Т. Маругова

— Вы знаете, я не думаю о том, как это отзовётся, потому что у меня есть благословение. То есть я рассказывала уже не в одной передаче, но если нужно, я повторю для слушателей, которые, может быть, никогда не слышали это. Да, действительно, я приносила свои стихи только ему и никому их не показывала, потому что, понимаете, мои стихи — это фактически дневниковые записи. Вы не найдёте такой поэзии практически, где я села и: ах, вот напишу-ка я сегодня про то, как солнце встало. У меня таких стихов нет. Мои стихи — вот если вы почитаете, заглянете на мой сайт, у меня есть сайт, есть «Инстаграм (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)», я в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» есть — я соцсети использую для того, чтобы познакомить читателей с моей поэзией. Вы увидите, что там везде, там в каждой строчке идёт духовный поиск, там каждая строчка — это переживание, это страдание, это боль, это преодоление, это поиск. Понимаете, практически праздности там мало, меня, кстати, даже в этом иногда обвиняют. Но я так понимаю, что, наверное... может быть, сейчас это прозвучит гордо, но простите меня за это и слушатели, и ведущие, но вот это тоже, наверное, миссия. Потому что сегодня очень много поэзии, сегодня настолько всё напичкано... у нас литературный пласт такой, такой багаж, что чего у нас вообще только нету: и прекрасных рифм, и прекрасных стихов, и прекрасные авторы. А у меня, наверное, это всё жизнь. И что вообще я делаю? Вот сейчас у меня на выходе восьмой сборник стихотворений, который называется «Белые дни», я даже очень рада, что могу об этом сообщить, рассказать, что вот сейчас он уже в печати, выходит, скоро будет презентация этого сборника. И мы пришли к тому, что рассказали о том... вот моя редактор Татьяна Евгеньевна Никольская, доцент Литературного института, которой я очень благодарна за помощь, потому что она моя такая звезда, то есть она помогает мне и ошибок каких-то не сотворить, что нужно, она исправляет, помогает мне очень, благодарю её. Ведь эти стихи я в основном беру из своих дневников. У меня есть дневник, я сажусь записывать какие-то свои переживания, какие-то свои чаяния. Сначала я пишу в прозе какое-то количество, потом начинаю писать в стихах. И пишу практически без помарок, вот если когда-нибудь в эти дневники кто-нибудь заглянет. Я пишу текстом и потом уже, когда я начинаю редактировать, я могу что-то подкорректировать. Поэтому практически каждый стих — это дневниковая запись, вот эти белые дни, когда я открываю эти белые листы: вот сейчас я этот лист переверну и что-то ещё запишу. Что я запишу? Помните, как у Лермонтова, когда рассказчик о Печорине говорит, он произносит такую фразу: «История души человеческой, хотя бы самой малой, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа». А я скажу, что в истории души и есть история народа. И вот то, что я делаю, это есть история души. Но меня иногда пытаются подловить в «Фейсбуке (деятельность организации запрещена в Российской Федерации)» или где-то, что «а, у тебя что — кто-то появился, а что — любовь?» — но я, конечно, хитрю и не всегда выкладываю стихи именно в их хронологии, потому что не очень, конечно, приятно, когда за тобой так пристально следят — что там в твоей жизни происходит. Конечно, я иногда хитрю и какие-то ранние стихи, например, сейчас выкладываю, которые раньше нигде не выкладывала. Но об этом я уже тоже предупреждаю, что это не хронология. И я думаю, что именно как история души это очень интересно.

М. Борисова

— Но вы же ещё сейчас осваиваете, насколько я понимаю, новую форму подачи. У вас вот недавно вышел клип с песней на ваши стихи. И вообще вот эта новая тема визуализации поэзии — насколько это важно?

Т. Маругова

— Да, вообще мы живём сегодня в таком мире, вот я это поняла, что для того, чтобы обратить внимание человека на то, что ты делаешь, недостаточно написать плоский стих — написать на бумаге недостаточно. И я придумала... наверное, до меня это кто-то что-то делал. Я знаю, что есть попытки... вот у вас были, по-моему, Маша Ватутина, Анна Аркатова — это вот поэтессы. Ватутина, по-моему, была у вас на радио «Вера». Эти поэтессы вышли на театральную сцену и стали с драматической такой вот составляющей свои стихи исполнять. Полозкова, которая под музыку читает. Но я, правда, не очень знакома с её поэзией, но знакома с той подачей. А я придумала нечто другое. Для того, чтобы меня читали, я делаю красивые фотографии. Знаете, это такой хитрый ход с моей стороны, потому что так просто читать не будут, а когда видят красивую женщину, ухоженную: а что — у неё в голове ещё что-то есть? И тут вот да — читают. Это такая моя уловка — визуализация, сначала фотография. А потом мы пошли дальше, да, действительно мы записали клип. Давайте я сначала о новой работе расскажу, над чем мы работаем, а в конце я расскажу о клипе. И вот у меня есть друзья — такая режиссёр Наталья Постовалова, она ученица учебной студии Хотиненко. Мы сейчас придумали с ней новый способ подачи поэзии. Вот вы представляете, поэзия из плоской превращается в многокодовую — много кодов: текст, музыка, и потом идёт визуализация, мы создаём маленькие шедевры, маленькое кино, минутное. Там взгляд, жест, эмоция — и вот это всё вместе: текст, музыка, картинка. Я думаю, но может быть, я просто люблю то, что я делаю, что это будут маленькие шедевры. И кстати, я принесла к вам одно из стихотворений, оно о любви, о вот этой вечной проблеме быть или не быть, для женщины: согрешить или не согрешить и так далее — это, вообще, наша тема. Я предлагаю его вам послушать, вот оно будет именно визуализировано с помощью вот такого художественного фильма. Я считаю, что получилось очень красиво.

(Звучит стихотворение в исполнении автора.)

«Нелепость, всё одна нелепость...

Ошибки — скрепы у судьбы,

Они всегда — как неизбежность,

Как слуги верные беды.

Я в полночь, как сова на ветке,

Дыханье мира сторожу.

В блокноте делаю пометки:

Чужого ль мужа увожу?..

Да, какова? Рыдай и кайся,

Ищи пощады, но не жди!

...И кружат тени в звуках вальса,

И вздох... и выдох из груди.

Но не было сильней финала —

Его писала на крови...

В росе предутренней лежала

В саду у изгнанной любви...»

М. Борисова

— Вот вы сказали, что сотрудничаете со студией Хотиненко. И насколько я понимаю, клип, который был презентован по каналу «Спас», тоже снят с их помощью.

Т. Маругова

— Да, мне очень приятно, что Наталья Постовалова заинтересовалась и у неё возникла картинка, она мне предложила вот такую идею — это Владимир, хлеб. Вот этот хлеб, который в этом клипе, который на «Спасе» вы могли увидеть... мне очень жаль, что увидели не полностью: всего лишь два куплета вошло, а самое красивое... ну не самое красивое, а там возле храма — люди... В общем, не просто не получилось по времени.

К. Мацан

— А ради самого красивого зрители должны потрудиться сами и найти в интернете.

Т. Маругова

— Да, я просто призываю заглянуть на мой канал в «YouTube», найти и посмотреть. И она предложила вот эту картинку, и мы прошли путь... благословил это всё, конечно, мой духовный отец, потом мы получили благословение правящего архиерея...

К. Мацан

— Владимирской епархии.

Т. Маругова

— Да, Владимирской епархии. И нам помогал благочинный монастыря, которому принадлежит храм Покрова на Нерли. И вот мы создали такую красивую... Вообще, мы создали образ России, пусть он, может быть... Знаете, нас иногда обвиняют, говорят, что вот этого уже нет. На самом деле образ есть — это Россия, это хлеб, это люди, это Христос. И мы вот всё это попытались отразить в этой песне, в этом клипе. Я с большим удовольствием предлагаю всем его послушать.

К. Мацан

— А исполняет, если я правильно понимаю, Валентина Бирюкова — финалистка шоу «Голос»...

Т. Маругова

— На Первом канале, да.

К. Мацан

— Давайте послушаем. Я благодарю нашу сегодняшнюю гостью: Татьяна Маругова, член Союза писателей России, поэтесса, и очень интересный собеседник, сегодня была с нами в программе «Светлый вечер». В студии также была моя коллега Марина Борисова. Я — Константин Мацан. А мы слушаем песню под названием «Песня вольная». Стихи и музыка Татьяны Маруговой.