«Путь к священству». о. Максим Серпицкий

28.05.2024

Поделиться

У нас в студии был клирик храма в чести иконы Знамение в Быкове в Новой Москве священник Максим Серпицкий.

Наш гость рассказал о своем пути к вере и священническому служению.

Ведущий: Константин Мацан

Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА. Здравствуйте, уважаемые друзья. В студии у микрофона Константин Мацан. Наш сегодняшний гость священник Максим Серпицкий, клирик храма в честь иконы «Знамения» в Быкове. Это Новая Москва, Коммунарка. Добрый вечер.

Священник Максим Серпицкий:
— Вечер добрый.

Константин Мацан:
— Я вам, отец Максим, напомню, слушателям нашим, что в этих беседах, которые по вторникам в восемь вечера на Радио ВЕРА выходят, мы говорим со священником о пути его к вере и в вере, о пути к священству, о том, какая цепь событий, цепь жизненных выборов привела к тому, что мужчина дерзнул захотеть совершать это, может быть, самое такое высокое для мужчины служение на земле, преподносить людям таинства и быть пастырем, и совершать Евхаристию. Это, как нам кажется, всегда путь непростой, всегда путь, связанный с вопросами, с поиском, не знаю, богообщения, смысла жизни, чего-то еще, и рассказ об этом пути может войти в резонанс с теми вопросами, размышлениями о Боге, о вере, о жизни человеке, которые есть у наших слушателей, среди которых очень разные люди, и глубоко церковные, и совсем не церковные, и просто интересующиеся. Вот об этом всем сегодня с вами хотелось бы поговорить. Путь человека к вере и в вере можно описать как серию неких этапов, важных каких-то событий, одно за другим ведущих человека к нынешнему его состоянию. Вот какие главные этапы на своем пути вы бы выделили?

Священник Максим Серпицкий:
— Вы знаете, вот вы совершенно правы были, когда сказали, что это вот именно дерзость определенная в человеке присутствует, когда он выбирает служение. Служение Святым Христовым Тайнам. На самом деле, у каждого путь к вере, и вот богообщение, оно интимное, оно разное, люди совершенно разные все, у всех совершенно... Я могу только за себя говорить, говорить за себя как... Понимаете, вот говорить про путь к вере мне очень тяжело, потому что я помню себя с самого раннего детства, у меня всегда было внутреннее ощущение, что присутствует Творец, что присутствует Творец, что есть какая-то высшая забота. Я это очень остро ощущал, я рано потерял отца. Вот, к сожалению, у меня отец, полный сил, скоропостижно скончался от редкой формы рака. Вот, и получилось, что у меня очень много времени было, так скажем, сам себе предоставлен. Ну, понятно, что я как раз пошел в школу, а маме пришлось там устраиваться на работу, потому что кооперативная квартира, это как у людей сейчас ипотека, тогда как бы было все тяжело, она допоздна работала, вот, советские годы там весь быт повис, получается, на мне, потому что старший брат в летном училище, собственно, школа, домашнее хозяйство, все вот как-то вот в этих заботах, маленький ребенок, который привык жить в счастливой, обеспеченной, очень обеспеченной семье, вдруг эта как бы обеспеченность пропадает в один момент и оказываешься в таких жестких достаточно условиях, тогда храмы закрыты, о вере никто не говорит, Но внутреннего ощущения оставленности у меня никогда не было. Вот мне часто, вот я слышу эту фразу: «Вот Господь меня оставил», там это нет. Как бы мне тяжело ни было, всегда вот я чувствовал такую внутреннюю поддержку как бы вот в этом плане. Действительно, Господь управил все это. У меня происходила определенная, так скажем, эволюционная замкнутость на себе. Вот мой жизненный путь, это был путь именно самости, замкнутости на себе, потому что вот ребенок оказался в таких условиях, что ему пришлось развивать в себе определенные качества. Ну, представьте, советские годы. Мама работает допоздна, появляется в восемь вечера, ночных магазинов, ничего нет, выбор в советских магазинах небольшой, ты в школе, после школы пробежаться и закупиться какими-то продуктами, а вот в Москве, когда сюда приезжают приезжие, в командировке тоже все скупают вот эти вот, все же помнят электрички колбасные. Это тоже нужно было проявлять определенные качества, смекалку. Здесь пришлось как-то развиваться в этом плане. Я не любил праздное времяпрепровождение, поэтому я рано пошел заниматься спортом. Сперва пошел заниматься настольным теннисом, не особо задержался. Ушел в бадминтон, в бадминтоне какое-то время был. После бадминтона я с огромной любовью, несмотря на небольшой рост, средний рост, я играл с огромной самоотдачей в волейбол. После этого я профессионально ушел в школу Олимпийского резерва, занимался стрельбой из лука, где в итоге достиг кандидата в мастера спорта. И параллельно занимался боевыми искусствами. Вначале это челленджи-кэмп, потом это карате. И, понимаете, вот тут как раз идет процесс самосовершенствования постоянный. И в процессе занятий боевыми искусствами у меня появился друг, который прям открыл мне литературный мир. Настолько проникся чтением книг, что перед сном меня от книги оттянуть просто невозможно. Вот, и все время у меня было занято, там школа, спорт, там хозяйство домашнее, и получается, что ты саморазвитием постоянно занят, поэтому вот я именно был занят на себе, а ребенок я был худощавый, естественно, нужно было как бы наращивать там и мышечную массу, и какие-то там силовые вещи в себе развивать, поэтому занят был постоянно замкнут на себе, самосовершенствование, дальше я начал факультативно английский развивать. Приходят 90-е годы, окончание школы как раз, и вот мы видим, что здесь в стране творится разброд и шатание полное. Я смотрю, там популярные курсы бухгалтеров, да, и законодательство меняется постоянно, и я принял для себя решение пойти учиться именно по юридической стезе, чтобы понимать вообще, как говорится, в мутной воде, иметь какой-то островок в виде академического образования, от чего можно дальше оттолкнуться. Потому что, вот мы к этому вопросу вернемся, нужна основа. Чтобы от чего-то оттолкнуться, нужна основа. Вы сами понимаете, в невесомости ни от чего не оттолкнешься. И какие бы ты там движения ни совершал, эквилибры, это ни к чему не приведет. Поэтому вот я выбрал, что вот нужна вот эта основа, на которую будет ложиться все в дальнейшем. Вот. И так достаточно успешно учился, но потом сложилось так, что меня позвали работать в один из крупнейших дилерских центров Европы. А у меня было великолепное знание, во-первых, технического английского, во-вторых, я очень любил сами автомобили, потому что в период обучения в школе у нас была такая вещь, как УПК. И УПК было на Варшавском техцентре, одном из немногих тогда. УПК, учебно-производственный комбинат.

Константин Мацан:
— Сейчас-то есть ОПК, связано с православной культурой.

Священник Максим Серпицкий:
— Нет, УПК, учебно-производственный комбинат, когда людям давались профессии, вот что сейчас утрачено, сейчас же вот у нас в обществе полностью утрачено, к тому, чтобы с малых лет людям прививать какую-то профессию, чтобы учить их работать руками. И, значит, имея великолепное знание устройства автомобиля, я легко влился в этот коллектив. Да, там работа была очень серьезная, очень сложная. И здесь у меня произошло другое мировосприятие. Я понимаю, что на самом деле все хорошо, а нужно технически быть подкованным. В процессе работы я получал дополнительное образование, но дальше я сделал вывод, что, конечно, замечательно, когда ты обслуживаешь и зарабатываешь неплохие деньги, обслуживаешь хорошие автомобили, но ты обслуживаешь то, чем пользуется тот, кто зарабатывает значительно больше. Вот здесь я понял, что, чтобы зарабатывать больше, короткий анализ такой провел, надо быть ближе к финансам. Тогда возникла у меня такая совершенно, Господь управил, идея возникла, я начал интересоваться финансами и услышал о таких вещах, как кризисы, и что в кризисах кто-то проседает, а кто-то, наоборот, расцветают определенные области бизнеса, вот, кто-то сколачивает невероятные капиталы, и чисто как такому человеку, который заботится, у меня только родился ребенок, не совсем так, у меня только родился ребенок, я должен был перейти в другой центр на должность выше, и произошел кризис 98-го года, вот. И как раз вот тут я начал интересоваться кризисами, все-таки давно было, уже забывать начинаешь. Я начал интересоваться кризисами и как раз перешел работать в холдинг определенный, где очень поощрялись люди, которые готовы были совершенствоваться, которые были готовы получать дополнительное образование, вот люди действительно с таким пытливым умом. Там вот как раз я начал расти очень хорошо, потому что действительно там частный капитал, там все за свои деньги, и вот хозяйское отношение ко всему, поэтому так и сам продвигался, и поощрялось то, что я во время, так скажем, трудовой деятельности получал дополнительное образование. Это Институт экономики антикризисного управления. Вот ректор Антонина Николаевна Риховская просто величайший человек, которая вот у нас в России продвигала эту тему антикризисного управления. Это вот ей памятник надо поставить, потому что вот действительно человек организовал там и курсы арбитражных управляющих и многое другое. И вот как раз вот здесь через какое-то время у меня появляется свой бизнес, уже внутри холдинга появляется свой бизнес, и он работает, я выхожу на совершенно другой уровень по благосостоянию, и вроде бы все хорошо, все замечательно. Но вот тут как раз Господь показывает, что у меня была огромная ошибка замкнутости на себе. Потому что, вроде, с одной стороны, как бы всё сделано правильно, получено замечательное образование, предприятие работает замечательно, всё выстроено, совершенствуется, привлекаются, как сейчас модно говорить, новые темы, деньги инвестируются. А вот происходит вот такое событие, на которое ты повлиять никак не можешь. И вот какой бы ты талантливый, какой бы ты образованный ни был, всё начинает рушиться. И вроде у тебя выстроенные отношения с людьми, а люди начинают вести себя не пойми как. И тут ты понимаешь, вот садишься и задумываешься, и понимаешь, что что-то идёт не так. Ну как такое может быть? Вот всё, что ты выстрадал тяжким трудом, потому что я много работал, вот, это потом у меня уже появилась возможность там с семьей по несколько раз в год летать отдыхать, но вначале я впахивал так, что мне старший сын говорил, что пап, спасибо, что ты на выходные дома оказался. И вот тут вот у меня, я рассказывал в одной из передач, эту ситуацию, у меня кабинет, ну, больше площадью, чем у вас, более вытянутый, со столом совещаний, и он был постоянно закрыт. Ко мне в кабинет можно было попасть только в моем присутствии. Даже уборщица убирала только в моем присутствии, потому что серьезный бизнес, там серьезные поставки все, и там чтобы вопросы безопасности, чтобы никто документы не видел, но я там часто тоже рисовал различные планы на доске на такой, там просчитывал какие-то вещи, чтобы это все не убирать это, вот я готов встретиться с людьми, я запускал к себе в кабинет вот, повторюсь, уборщица даже убирала только в моем присутствии. И вдруг у меня прям посередине стола такая брошюра красивая, вот, рука не поднялась выкинуть. Во-первых, там образ Господа Иисуса Христа на титуле. Написано: «10 заповедей Божьих». Откуда взялось вообще? Я там допрос устроил, никто не сознался.

Константин Мацан:
— Священник Максим Серпицкий, клирик храма в честь иконы «Знамения» в Быкове, это в Новой Москве, в Коммунарке, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Так, и что же, как же решилась загадка с этой книгой?

Священник Максим Серпицкий:
— Вообще никак не решилась. Вот, но это не книга, это брошюра, она до сих пор у меня дома. Я начал листать. Вот я начал листать, там невероятные красоты, такие древние гравюры. Гравюры, вот заповедь Божия какая-то и гравюра. Если бы было просто написано, ну, без лика Господа, я бы выкинул однозначно куда-то это. Ну, что такое, у меня непонятная бумага какая-то на столе лежит, она мне не нужна. Вот, а здесь я, на самом деле, начал проникаться, начал так это... вот. В итоге купил Библию, начал Библию читать. И дальше уже как-то вот я смотрю, что вот именно движение в сторону церкви, они как-то вот так поощряются. Вот, вот я вижу, что это вот живет. У меня друг тогда был насельником Соловецкого монастыря, а он как бы говорит: ну тебе надо найти духовного отца, надо... как-то вот понять волю Божию. Совершенно золотые слова, я понимаю, что на самом деле цель каждого человека — понять волю Божию, что Господь от него ждет. И, собственно, так вот в храме в честь Державной иконы Божией Матери отец Сергий Исаченко, мой духовный отец, вот он как раз меня принял, познакомил меня с настоятелем, игуменом Митрофаном Гудковым, который благословил мне присутствие в алтаре, я так начал активно помогать, так влился, вжился, и так пошло у меня обучение именно пономарскому искусству. А дальше уже, по благословению именно настоятеля, я прошел достаточно тяжелый епархиальный совет при владыке Арсении и был направлен на обучение в Свято-Тихоновский православный гуманитарный университет. Но перед этим, перед тем, как пойти учиться, у меня внутренняя такая вот саморефлексия произошла, что я думаю, что если Господь даровал какие-то таланты, то нужно их действительно не замыкать на себе, а послужить Матушке Церкви. Может, это дерзость была. На самом деле, я думаю, действительно, определенная дерзость, может быть, себя переоценил в чем-то. Вот, но, тем не менее, какие-то попытки вернуться в бизнес и даже самые такие серьёзные проекты, они не двигались. Вот это вот меня очень поразило. У меня друг, как раз монах, говорит: а ты понимаешь, что вот Господь тебе показывает путь, что вот куда тебе надо двигаться. Вот, ну, я как-то вот, как говорится, смирился с этим, и оно вот пошло вот именно так, как оно пошло.

Константин Мацан:
— Ну вот мы-то с вами до начала программы чуть поговорили, и оказалось, что вы, в общем-то, не так давно в священном сане, несмотря на зрелый возраст. Вы священник три года, а до этого были пять лет диаконом.

Священник Максим Серпицкий:
— Совершенно верно.

Константин Мацан:

— А вот для вас эти 7 лет, 8 лет именно священнослужения, диакон тоже степень священнослужения, это много, мало? Я спрашиваю, потому что я встречал священников, которые говорят: ну вот я в сане священника 20 лет, это ничто, это прямо вот, это мало по сравнению с теми, кто в сане 40, 50 лет и так далее. Но это может быть тоже такой элемент какого-то ну, какой-то скромности, может быть, не скажу кокетство, но некой такой скромности, смиренности такой, смиренномудрие, может быть. А вот для вас вот эти годы именно в сане, наверное, стали каким-то новым жизненным этапом, новым ощущением себя перед Богом?

Священник Максим Серпицкий:
— Вы знаете, на самом деле, дай Бог здоровья этим батюшкам, которые там и 20, и 40 лет в сане. Мне, честно скажу, было тяжело. Мне было тяжело 6 лет в пономарской группе Московского Кремля на патриарших служениях, 3 года из которых я просто был пономарь, потом я был в семинарии пострижен в чтеца, потом, получается, шесть лет ты служишь диаконом в огромном храме с постоянными вызовами, опять же, в тот же храм Христа Спасителя, в Кремль, пока был владыка Арсений, он, видимо, любил людей, которых он знает, вызывать, поэтому, когда ты служишь в большом храме, во-первых, голосом работаешь на огромное пространство, перемещаешься, потребляешь большое количество Даров, это нельзя сравнить с тем, когда человек в каком-то деревенском храме служит раз в неделю, и там вот эти 20 лет и 5 лет в Москве на таких архиерейских службах, это некорректно сравнивать немножко.
Я не сравниваю нисколько, может быть, там духовные искушения какие-то невероятные совершенно происходят, вот, но здесь как бы даже, я считаю, вот те же... Поэтому мне казалось, что вот эти мои пять лет в диаконстве, они там... нет, у кого-то тяжелее, у кого-то тяжелее, у кого-то вообще там не продохнуть, и я нисколько не стенаю, не жалуюсь, просто объясняю ситуацию, объясняю свое видение. Вот потом, грубо говоря, вот крайний год в диаконстве перед рукоположением я служил уже на территории Новой Москвы, это получается храм Воскресения Христова в Воскресенском, замечательная совершенно община, очень теплая, не перегруженная большим количеством служб. Очень тёплый настоятель протоиерей Роман Челышкин, отец Алексей, всё, душа в душу, год. Просто тут действительно, там у меня уже подорвано здоровье панкреатитом было. Здесь мне достаточно, как на крыльях летал, было легко, потому что такой физической нагрузки не было. Но не скажешь, что ты был расслаблен как-то. А в священстве здесь мне последние два года они как-то пролетели настолько быстро, настолько, потому что ты постоянно занят. Ты постоянно занят, у тебя постоянно какие-то заботы, тебе нужно решать какие-то задачи, от тебя зависит огромное количество людей, ты не можешь их подвести. Вот, и вот это вот, может быть, ты физически устаёшь, может быть, ты там физические кондиции какие-то теряешь, да, там у меня время на спорт перестало хватать, там какие-то травмы вылезли, это, но вот за счёт вот того, что ты вот как раз втянут в постоянное служение и на богослужение и общественное, так скажем. Вот тут вот это очень сильно подпитывает, на самом деле, человека, и сравнить вот эти вот свои два года с размеренным служением, которое местами, может быть, где-то в рутину превратится, потому что как бы там приезжаешь, ты знаешь там, а вот у тебя сейчас водосвятный молебен, потом у тебя литургия, потом у тебя два крещения, вот и как-то вот оно идет так по накатанной, это одно, а когда ты вот в невероятном темпе и ты знаешь что тебе нужно там добиться командировки, согласовать, там тебя парни ждут, вот к ним тоже не с пустыми руками появиться, и самое главное, не навредить, вот основная задача, потому что ты, когда оказываешься в экстремальной ситуации, твоя основная задача: молиться именно о том, чтобы не навредить.

Константин Мацан:
— Давайте поясним для слушателей, я-то знаю, поскольку к программе готовился, что вы, когда говорите про командировки, про парней, вы имеете в виду поездки в зону специальной военной операции. Расскажите об этом. Тема чувствительная, важная, безусловно важнейшая, болезненная, тяжелая. Из чего выросла ваша потребность, желание, грубо говоря, всё бросить и поехать в зону специальной военной операции, уже будучи пастырем? Насколько я понимаю, вас никто туда не командировал сверху, это была ваша инициатива, ваше желание, и даже как-то пришлось, может быть, даже где-то там убеждать и именно, как вы говорите, согласовывать эти поездки. Вот из чего выросла эта внутренняя потребность?

Священник Максим Серпицкий:
— Ну, когда началось СВО, понимаете, вот я как-то был занят собой, я слышал так отдаленно о той боли, которая происходит на Донбассе, но действительно был перегружен своими церковными делами, и как-то вот оно где-то там, к сожалению, где-то там, да, ты понимаешь, вот, какой-то частью души, что ты должен посвятить свое время, должен до конца разобраться, поинтересоваться этой ситуацией, но вот как-то все-таки, вот к своему стыду, это от меня было дистанцировано. И здесь уже, когда началось СВО, это более реально вошло в наши дома, когда я увидел вот эти вот, я часто рассказываю, ролики, большая часть их уже уничтожена, этих нелюдей, которые издевались над нашими пленными, и потом я услышал, значит, следующее, что есть особая проблема у донецкой милиции, у донецких ополченцев и у луганской милиции в том плане, что, так скажем, духовенство все равно оно было прокиевское на местах, в Донецке однозначно, в Луганске частично. И у них огромная проблема с окормлением, потому что у наших парней в Минобороны все-таки где-то есть штатные священники, где-то. Здесь люди, как бы, получается, лишены крещений, лишены возможности венчания, отпевания, ни о каком причастии и исповеди не идет речи, если они ополченцы. Вот. И я, как бы, увидя это все, как бы вот я с литургии вернулся, у меня как-то такой пазл сложился в голове. Я начал доставать своего друга в синодальном отделе, вот, начал в патриархию письма писать, так очень активно, прошел инструктаж и все. У меня там друзья закупили мне, там, опережая время, даже еще ничего не было согласовано, мне уже друзья купили бронежилеты, каски, значит, амуницию, я прошёл инструктаж, всё, решался вопрос, и в итоге в первой официальной группе священников-добровольцев мы отправились, как раз три священника, отправились в ДНР, ЛНР. Это был сентябрь 22-го года, как раз период контрнаступа, так называемого. И я нисколько не пожалел, я понял, насколько это правильное было решение. Мы, значит, уже подъезжали к границе ДНР, и там в посадке в определенной так был спрятан бронетанковый батальон. Они должны были зайти, должны были останавливать как раз это наступление, я увидел с какими лицами, подавленными, парни сидели, вот потому что люди вот сидели, у них лица вот как будто они сейчас вот их в камеру смертников как будто заводят, вот по-другому не скажешь. Там боевое охранение стояло, ну, мы подошли, я потряс крестом, сказал, что московский священник, мне туда нужно, не особо слушая уже пошел. Вот там отец Алексей, там с отцом Петром они остались что-то разговаривать, ну, дальше они тоже пошли, и отец Дионисий. Вот. Мы, значит, она растянута, эта колонна, была на несколько километров. И их там заправляли, грузили на траву, и они уходили куда-то. И, значит, мы прошли, отслужили молебны, освятили эти машины, раздали стяги с Ликом Христа. Тогда как раз была напечатана одна из первых партий с Ликом Христа Спасителя, стягов боевых, и вот там сверху белая надпись, она так ярко горит: «Российский Союз православных единоборцев». Вот членом этой организации я являюсь, и вот как бы наши парни-спортсмены, чтобы поддержать боевой дух как раз напечатали эти стяги, часть из которых, вот самая первая партия, была телеканалу «Спас» передана, но вот здесь вот эти ролики очень часто показывают по телевизору, где огромная бронетанковая колонна, на дне стяги развиваются и там вот мы с отцом Алексеем ходим, кропим. У людей лица поменялись.

Константин Мацан:
— Мы вернемся к этому разговору после небольшой паузы. Я напомню, сегодня с нами в программе «Светлый вечер» священник Максим Серпицкий, клирик храма в честь иконы «Знамения» Божьей Матери в Быкове. Это Новая Москва, Коммунарка, не переключайтесь.

Константин Мацан:
— «Светлый вечер» на Радио ВЕРА продолжается. Еще раз здравствуйте, уважаемые друзья, в студии у микрофона Константин Мацан. В гостях у нас сегодня священник Максим Серпицкий, клирик храма в честь иконы «Знамения» в Быкове, это в Новомоскве, в Коммунарке. Мы продолжаем разговор с отцом Максимом о его пути к вере, в вере, о его служении. Наш гость рассказывает о поездках в зону специальной военной операции. Ну, а вот что скажешь людям, которые, как вы говорите, находятся и в унынии, и в апатии, и с какими-то потухшими глазами или просто в страхе? В страхе, в нормальном, естественном страхе и тревоге от того, на какое служение их отправляют сейчас, и какое служение должны исполнить, может быть, ценой жизни?

Священник Максим Серпицкий:
— Знаете, тут говорить, на самом деле, что-то бесполезно. Я беседовал с парнем, ему вот 19 лет, мобилизованный, а у них боевой выход был, и вот он стоял среди этой группы, видно, что вот ну живой труп, по-другому не скажешь, видно, что он он настолько боится, что синий весь. Я подошел к нему, так за плечи взял, так говорю: слушай, ну так нельзя же. Говорю, чего ж ты раньше времени-то умер? Тут, понимаете, нужно показать пример, собственный пример внутреннего спокойствия. Это нельзя там трястись и говорить: вы знаете, парни, давайте-ка вот туда, там всё хорошо, всё будет нормально, артиллерия нас поддержит, всё получится, не переживайте, а сам такой трясущийся, раз там в бункер занырнул, нет, не сработает. Ты должен быть уверен в том, что ты говоришь, вот, ты должен быть полностью убежден, вот врать там что-то бесполезно совершенно, и это неправильно и не нужно, поэтому вот искренне, просто искренне как бы его просишь разобраться, чего он собственно боится, почему у него товарищи такие замечательные, рядом с ним стоящие, вот что они его не поддержат? Вот ну и как-то так вот мы с ним пообщались, ну так он улыбнулся, там повеселел, потом вид этого парня уже был совсем другой. Вы спросили вот такой момент, я лучше вам немножко другую историю расскажу. Человека нужно переключить с заботы о себе на заботу об окружающих, вот собрать их, братьев по оружию. Вот когда я вам рассказывал эту историю про бронетанковую колонну, которую мы освящали, вот к отцу Дионисию там бежит такой парень сломя голову прям бежит, бежит, там в посадке у него спрятана была установка ПВО, и вот он говорит: «Батюшка, батюшка, быстрей пойдемте, освятите мне, там за меня помолитесь, чтобы я не дай Бог ничего там не накосячил, чтобы я прикрыл парней сверху», вот она забота, человек боится не за себя, человек боится за окружающих. Его в этот момент поддерживает Господь. Человека нужно именно переключить на заботу о своих собратьях. Тогда как бы ему ничего не страшно. Посмотрите, женщина, не имеющая никаких антропометрических данных, готова броситься под грузовик за свое дитя. Ну и масса других примеров. Такая же ситуация у меня была в 27-й бригаде, когда замполит попросил пообщаться с 200 парнями, которые уходили на очень жесткое задание. И один, я считаю это промыслительно, задал вопрос: а сколько нас вернется? Меня прям, если честно, тогда прям настолько задел этот вопрос, вот я перед строем там как бы очень жестко как бы донес то, что на самом деле вопрос в корне неправильный, не сколько нас вернется и вообще об этом думать не надо, а нужно думать о том, что сделать, чтобы вернулись все, и вот они должны проникнуться заботой друг о друге и должны молиться друг за друга, вот они должны там благословлять друг друга, поддерживать, вот основная задача. Потом, вот я сейчас дорасскажу, он выкрикнул там: все равно вернутся, все вернутся, все его действительно... они там так молились, что колонну развернули и все в полном составе вернулись. Вот, пожалуйста, конкретный пример.

Константин Мацан:
— Надо полагать, что поездки в зону боевых действий не могут человека внутренне не изменить, в том числе священника, который едет туда как пастырь, все равно ты не можешь вернуться из такой командировки таким же, как ты был до нее. Вот чем этот опыт стал для вас, как для пастыря, человека, христианина, в чем этот опыт вас меняет?

Священник Максим Серпицкий:
— Ну, знаете, я вам скажу так, что на самом деле человека также меняет пересечение алтарной преграды. Человек, когда заходит в алтарь, если в нем есть что-то хорошее, замечательное, светлое, оно начинает усиливаться. Если в нем есть какая-то червоточина, какая-то мерзость, она также будет усиливаться, на самом деле, если он от себя не откажется. Также и здесь, грубо говоря, когда ты оказываешься в месте, где идет война, ты, если ты замкнулся на себе, все вот все твои гадости, все вот это вот вылезет, там, жажда пиара какая-то, там, какое-то бахвальство, выпячивание, и это очень заметно. Это очень заметно, вот. А если ты концентрируешься именно на помощи парням, вот, на служении, тогда вот действительно какие-то твои хорошие качества начинают усиливаться. Когда я вернулся из первой командировки, я понял, что нужно построить это всё совершенно другим образом, не так, как это нам было предложено. И вот, слава Богу, вот сейчас все священники, кто ездит, они едут со Святыми Дарами, у них есть определенный инструктаж по медицине, что-то самое главное, чтобы он не просто приехал, молебен с иконой устроил и уехал, а он должен действительно приехать, исповедовать, причастить парней. Потому что неизвестно, что будет завтра, неизвестно, что будет через час. Может быть, ситуация в корне поменяется. Они реально под Богом ходят здесь в огромной опасности. Меня очень часто спрашивают, а почему у вас из командировок мало фотографий, мало видеоотчетов, потому что я не концентрируюсь на этом, у меня нет такой цели создать вот этот вот пиар, что я съездил в такую-то командировку, у меня там 101 ролик, во-первых, что-то снимать некорректно, что-то снимать недопустимо. Ну, я имею в виду, боевую технику, местность какую-то, что может повлечь серьезные проблемы. Есть случаи, когда что-то фотографируют, потом прилет, и гибнет даже старший офицерский состав. Эти примеры есть. Это говорит как раз о том, что люди ради хайпа готовы подвергнуть жизнь других людей серьёзным угрозам. Я вот этого просто не приемлю. Поэтому вот у меня есть выстроенные какие-то такие алгоритмы свои внутренние, что вот я пытался всегда донести, что необходимо ездить со Святыми Дарами, необходимо парней причащать. Следующий шаг был, это я говорил о необходимости строительства полковых, батальонных храмов, молельных комнат, где это возможно. Замечательная программа делается, причем не просто это, пример же показывали. Ну вот ладно, с отцом Георгием мы в ДНР в расположении батальона Архистратига Михаила в марте прошлого года за пять дней огромный храм красивейший, который везде по телевизору показывают, за пять дней возвели. Потом я дооборудовал храм подземный в 27-й бригаде, который окормлял пять месяцев. Вот, пожалуйста, это не просто слова, это и делом как бы. Дальше я всегда говорил, что в каждом подразделении нужен свой батюшка, которого знают, и который знает, вот какие проблемы у Васьки, какие проблемы у Петьки там, который не дистанцируется от них, живет абы где, а который с ними, и желательно на радиосвязи, который знает, чем дышит подразделение, знает, какую боевую работу оно делает. Желательно, чтобы батюшка тоже мог, потому что у него есть свободное время, мог помочь по той же медицине. Ему не надо ходить на штурм или что-то, но, в конце концов, продлить жизнь раненым и помочь, это, я считаю, его святой долг. Зачем это время тратить неизвестно на что, когда ты можешь принести пользу, спасать и души, и жизни. Вот поэтому я пошел учиться в медицинской академии Минобороны. Московский филиал, где успешно окончил и пропагандирую тактическую медицину, имею военно-учетную специальность инструктора тактической медицины. Не какие-то курсы, а вот медицинская академия, постоянно поддерживаем со своими преподавателями связь, обмениваемся каким-то опытом. Мои однокашники, компания ТБС, сделала великолепные турникеты, которые спасают жизни, которые бесплатно они посылают на фронт. Компания Not Today тоже вот с нами учились, вот ребята, они делают бронежилеты, там, баллистику какую-то, которая тоже защищает, спасает жизни. Вот, понимаете, вот подспудно, помимо основного служения, не должно быть праздного шатания, не должно быть, священник должен быть занят. И тогда люди видят, и тогда они проникаются к нему, тогда они открываются. Вот, тут у меня был пример в 27-й бригаде, там один день я жил в храме, но мне было дискомфортно, ну, потому что как-то жить в храме нехорошо. Меня позвали парни в свой кубрик, я с ними жил оставшееся время в кубрике, там был на радиосвязи, через день со мной общались совершенно по-другому, совершенно другие вещи мне рассказывают, совершенно по-другому общались, совершенно другой уровень открытости произошел. Когда я жил в девятом полку, это 25 дней на передовой, вот это самое счастливое мое время там было, потому что я реально, ну мало того, что я прям часто находился на линии боевого соприкосновения, проникался этим, видел, какую боевую работу парни делают, чего это им стоит, и самое главное, я жил, то с танкистами, к примеру, пожил какое-то время, то с миномётчиками. В неразрывной связи. И это важно. И вот это вот... Когда сейчас идёшь по Донецку, там люди подбегают очень часто и кричат: отец Максим, отец Максим, вы помните? Кого-то помнишь, кого-то нужно вспоминать, потому что всё-таки там огромное подразделение полка. Вот, даже само по себе там и стрелкобат, и артиллеристы, и всё, и вот с кем-то из тех людей до сих пор поддерживаешь связь, как бы, вот. А батюшка должен стать родным, не туристом, вот, не для галочки приехать, он должен раствориться в этой пастве, вот. Тогда, как бы, вот это вот дорогого стоит, а иначе никак.

Константин Мацан:
— Священник Максим Серпицкий, клирик храма в честь иконы «Знамение» в Быкове, это в Новомоскве, в Коммунарке, сегодня с нами в программе «Светлый вечер». Но вот отвлекаясь от собственно военной тематики, вот хочу о чём вас спросить. И в нашем интервью сегодня уже прозвучали слова, что для вас очень важна такая вещь, как служение, служить, да и в других интервью об этом говорили, в том числе о том, что и ваше решение стать священником было связано с идеей того, что мужчина должен служить, то есть себя приносить в некоторую жертву ради того, что больше тебя. И если я правильно понимаю, и ваша потребность и желание поехать в зону боевых действий связано с тем, что священник должен быть там, где тяжело, как вы говорили в этом интервью, где больно, вот там должен быть священник. Ну вот о чем я хочу в этой связи спросить. А не получается ли так, что... Ну, даже по-другому сформулирую вопрос. А вот если будет распоряжение священноначалия, допустим, вам поехать служить в какой-нибудь маленький деревенский приход, вот там нужен священник, там тоже люди, которым нужно преподносить Таинства, которых нужно утешать на исповеди. И это будет далеко от линии боевого соприкосновения, это будет далеко от любых таких вот мужских подвигов, то, как мы все, мальчики, себе это обычно воображаем с детства. Это будет какое-то менее значимое служение священническое, это будет вам меньше по сердцу, тем будет тяжело смириться. Там ведь тоже люди, им же тоже нужен пастырь?

Священник Максим Серпицкий:
— Понимаете, как Господь сказал, что у нас есть сосуды глиняные, золотые, деревянные, а у каждого есть какие-то внутренние установки. Все-таки кому-то действительно тихий деревенский приход, он будет ближе к сердцу, и он будет лучше осуществлять это служение. Господь же все видит, я надеюсь, что такого искушения у меня не будет, потому что у меня такая деятельная натура, мне это будет крайне тяжело. Вот сразу говорю, мне будет крайне тяжело, если... Вот у меня было рутинное служение на приходе, куда меня после Воскресения Христова перевели. Я в этом задыхаюсь, потому что у каждого есть своя направленность, есть диаконы с невероятным голосом, он там 25-килограммовое Евангелие на вытянутых руках держит, это красота службы, мало кто это может. Но давайте мы на хиленького диакона, у которого три волосинки и голоса нет, вот это Евангелие ему поручим вынести. Ну что с ним произойдёт? Или то же самое, что вот этого человека с отличным голосом мы загоним в какую-то маленькую домовую церковь, где все таланты его будут пропадать. Нет, здесь же, во-первых, и у священноначалия есть мудрость, Господь их направляет. Поэтому я думаю, что у каждого есть свои таланты, свои потребности, все должно быть к месту, ведь есть понятие благоразумности, вот поэтому да, мне, конечно, будет тяжело, но вот это не мое в тишине там в какой-то, вот ну вот мне нужна действительно активность. Да, вы совершенно правы, вот мне жена часто говорит, что я там адреналиновый наркоман, я думаю это она шутит, конечно, у меня есть такой вот образ жизни, там с детства боевыми искусствами занимался, сейчас вот к сожалению, с после травм такой перерыв. Вот там я езжу на мотоцикле, вот у меня определенный такой вот уклад, поэтому здесь мне близко, мне близко, мне хочется помогать парням, тем более я знаю, что такое есть определенная подготовка, мы разговариваем на одном языке, я хорошо знаю матчасть, поэтому как бы им значительно проще, так скажем, когда рядом такой батюшка, который их полностью понимает, нежели батюшка, который, как турист, залезет в люк танка, скажет: о, здорово, классно, а не застряну ли я там? Ну а зачем туда лезть? Зачем вот это вот всё? Вот, понимаете, поэтому вот совершенно правы, да, что если будет такое вот распоряжение, я лично молюсь, чтобы не было такого, вот, потому что, ну, всё-таки всё должно быть к месту. Даже вот и не знаю, что к этому и добавить ещё.

Константин Мацан:
— Вот тот путь священнический, который, ну, и диаконский в том числе, который вы прошли, вот в чём вы сегодняшний не равны себе вчерашнему? Я думаю, что мужчина-священник меняется и как священник в том числе.

Священник Максим Серпицкий:
— Вы знаете, на самом деле, вот какая-то... У меня всегда вот такая была добродушная наивность. Ну, вроде как бы образованный человек, вроде как бы это... Но вот я настолько вот всегда был вот открыт и добродушен, да, что вот столкнувшись с какими-то вот этими проявлениями совершенной либо несправедливости, либо вот лжи, которые происходят, вот особенно это заметно в связи с СВО, это вот очень задевает, да, очень задевает, и когда ты видишь откровенную подлость и мерзость, вот, это переворачивает сознание, конечно, у меня вот такой вот наивности нет, но, понимаете, это очень токсичная вещь. Это очень токсичная вещь. Вот человек, который сотворил какую-то вот эту вот мерзость, да, он задел там, к примеру, я об этом знаю. И во мне начинаются какие-то внутренние защитные реакции. Поэтому ты более насторожен уже, получается, к другим людям. За какие-то вещи ты не берешься. Может быть, он один такой пример был, но ты начинаешь какие-то определенные системы от себя отодвигать. Вот я стараюсь не заниматься гуманитаркой. Потому что я видел очень негативные вещи, которые происходят с гуманитаркой, когда какие-то средства присваиваются, это всё. Вот. Я... Это просто, если парни адресно просят какую-то конкретную вещь, я даже вот люди... Сейчас перед передачей вот у меня уточняли по поводу дрон-детектора «Булат», ребята, там третьего поколения или четвёртого, у меня появилась возможность через уважаемого человека купить со скидкой. Бывает. И, опять же, передать парням. Но это все контролируется извне. Люди, которые собирают на это, они в итоге видят, куда это отдалось. У меня была такая неприятная ситуация, в 9 полку человек заказывал тепловизионный прицел, экспериментальный, невероятно дорогой. Парни купили его каким-то чудом на приходе, собрали за 730 или 790 тысяч, при том, что на рынке он полтора миллиона стоил, и передали мне его. А человек на связь не выходит. Вот я в Донецке, а он на связь не выходит. У меня этот прицел в руках, ко мне идут предложения, типа, продай этот прицел там за полтора миллиона, а 790 верни. Как я могу так поступить? В итоге я там согласовал с ними, говорю, давайте я в Архангела Михаила передам этот прицел, передал этот прицел. Я не хочу нести на себе вот эту нагрузку, потому что, знаете, как, священник он должен быть как электрод. Вот здесь пришло, там ушло, не дай Бог что-то прилипнет и сгоришь ты, а вот раз к человеку прилипло, два к человеку прилипло, у него душа уже сгорела, и он уже как траву начинает это на себя лепить. Нет, вот понимаете, вот видишь какие-то вещи, а это настолько душегубительно и опасно для других, потому что люди видят, что такие вещи происходят, мы не будем жертвовать. И у людей перестает возникать желание жертвовать из-за таких вот токсичных случаев. И отравляется это прямо на поколение. Вы посмотрите, что у нас с обществом произошло. У нас люди на собачек, на приюты, на кошечек жертвуют с большей радостью, чем помочь кому-то из нуждающихся людей. Вот переворот сознания какой происходит. А это вот как раз сопротивные силы, демонические, так и влияют на человека. Они отвращают его от помощи ближнему. И я считаю, что вот многие сборы, которые вот осуществляют по телевизору, часто показывают, они некорректны по определению. У меня очень часто возникает вопрос к Минздраву и к остальным: а почему вот на такие медицинские манипуляции у нас собираются деньги? Причем там зачастую это не особо большие. Почему на уровне регионального бюджета нельзя это решить? Почему это надо на федеральный канал тащить? Вот. А когда слышишь от какого-то фонда, что знаете, у меня вот этот вопрос закрыт уже, а люди продолжают собирать на него деньги. Вот эта вот мерзость, вот этот ужас, когда я столкнулся с этим, увидел, оно переворачивает сознание, и я, честно говоря, даже вот, знаете, потеря доверия, это очень сильный удар по, так скажем, душевному состоянию. Это как бы вот... Это очень токсичная ситуация.

Константин Мацан:
— А есть ли для вас внутренняя разница между литургией, совершенной в Москве, в храме, и литургией, совершенной в зоне боевых действий? Внутренне вы как это переживаете, эту разницу, если она есть?

Священник Максим Серпицкий:

— Вы знаете, когда ты совершаешь литургию, у тебя возвышенное состояние душевного подъёма, если ты искренне это, конечно, всё делаешь, не как механически пришёл. Я механически не совершал никогда, поэтому... Я могу конкретный пример привести, когда самая первая литургия, полноценная первая литургия в подразделении «Русь», уже ликвидированном, совершалась, мы с отцом Георгием тогда, значит, совершали эту литургию, и должно было там часть, часть богослужения попала, но, к сожалению, вот именно факт того, что это совершается литургия, есть такой фильм «Испытание войной». Вот я тогда свое негативное отношение высказывал, я говорю: ну как, ну как вы показываете какие-то вещи, какие-то разговоры, а самое главное, таинство, которое совершалось тогда, линия боевого соприкосновения была достаточно близко, и там за горним местом прям слышно наши артиллерийские выходы, там прилеты слышно, понимаете, вот здесь вот люди поют тогда, Инна Кучерова там и матушка отца Георгия пели, вот здесь вот ангельское пение такое, свет, все, запах ладана, совершается литургия, а там вот буквально за стенкой идет бой, ну, да, несколько километров там, ну, километров восемь, наверное, но слышно хорошо, всё это слышно, и ты понимаешь близость вот этого ужаса. Здесь вот Царствие Небесное, а там вот этот вот ужас там находится. И здесь стоят бойцы с одухотворёнными лицами и причащаются. И вот это вот выкинуть из фильма, я не знаю, я не понимаю, даже неуместно получается в этом фильме, где я облачаюсь, в священнические облачения. К чему это облачение, к чему? Вот самой центральной части этой нет в фильме. Вот. Я надеюсь, что эти кадры не пропали, и все-таки можно что-то из этого, потому что все-таки основа христианской жизни — это Евхаристия. Это соединение с Богом. А здесь получается из фильма как бы это ушло в никуда. Это вот как раз получается наше поверхностное отношение именно к вере и ко всему. Да, сняли там неплохой фильм, но центральная часть была куда-то похерена, и это никуда не годится.

Константин Мацан:
— Ну что ж, зато в нашей беседе сегодняшней всё сказанное вами по делу, по существу остаётся на месте. Спасибо вам огромное за этот глубокий и искренний разговор, наверное, побуждающий о многом задуматься. Священник Максим Серпицкий, клирик храма в честь иконы «Знамения» в Быкове, это Новая Москва, Коммунарка, был сегодня с нами и с вами в программе «Светлый вечер». У микрофона был Константин Мацан. Спасибо. До свидания.

Священник Максим Серпицкий:

— Спасибо. Христос воскресе!
Константин Мацан:
— Воистину воскресе Христос!

Все выпуски программы Светлый вечер

• «Городская среда и человек». Рустам Рахматулин
• «Вера, искусство, семья». Дарья Андрияка, София Андрияка
• «Орден Александра Невского». Михаил Тренихин

Проект реализуется при поддержке Фонда президентских грантов